Мальчик узнает о снайпере, сидя в кресле парикмахера, но в салоне «Лучшие стрижки» настолько шумно, что звук выстрела, пусть даже и за три квартала, не услышать. Май месяц, суббота. Восьмилетний Конрад с папой проехали подземкой до Проспект-Хайтс и зашли быстренько постричься, прежде чем отправиться на обед к дяде Виму.

Конрад предвкушает, как будет играть в мяч с любимыми кузенами. Грег. Спрус. Марк.

Ему неловко слушать, как приятно пахнущая латиноамериканка охает и ахает над его густыми волосами, проводя электрической машинкой вверх по загривку.

— Моя сестра работает на Эй-би-си. Занимается подбором актеров, — говорит она. — Попроси папу сводить тебя на пробы. Какой красивый мальчик!

Голос Майкла Джексона несется из динамиков под потолком, другие мальчики ждут своей очереди, рассматривая номера журнала «Спортс иллюстрейтед». Конрад чувствует странное возбуждение от мягкого прикосновения груди к плечу, но слегка отвлекается на папу: в зеркале видно, как на улице Билл увлеченно разговаривает с любителем бега в спортивных трусах.

Что-то там не так, понимает вдруг Конрад. Бегун выглядит расстроенным, говорит быстро, тычет пальцем на запад, в сторону квартала Вима. Папин расслабленный «субботний» вид сменился «позой копа»: плечи расправлены, шея вытянута вперед, тело подобралось. Он наклоняется к человеку в штатском.

— Поверни голову, — просит парикмахерша.

Но мальчик замечает, что что-то не так. Это обычная часть жизни детектива. Он знаком с внезапными критическими ситуациями не хуже, чем со школьными пожарными учениями, и рука уже сама двигается, чтобы сбросить парикмахерскую накидку; папа заходит в салон и просит сына поторопиться.

— Я еще не закончила, — возражает мастер.

— Сдачу оставьте себе, — отвечает Билл.

— Мы — копы! — гордо объявляет мальчик, выходя из салона. Последнее, что он успевает заметить, — это тревога на лицах других родителей и зависть в глазах мальчиков. В душе Конрада поднимается волна снисходительности к этим людям.

— Какой-то человек засел с винтовкой на крыше в двух кварталах отсюда, — говорит папа.

Конрад думает, что когда-нибудь, как папа, он тоже будет бежать к месту опасности, когда простые граждане побегут прочь. Он будет узнавать важную информацию — связанную со спасением жизни — раньше всех остальных.

— Там уже двое, но им нужна помощь, — продолжает папа, сжимая руку сына.

На бегу Конрад представляет себе особняк, слабый блеск ствола винтовки, выглядывающего над крышей, — совсем как в новостях, когда на прошлой неделе по Пятому каналу показывали снайпера. Он вспоминает патрульные машины, перекрывающие улицы, и лейтенанта Бозняка — папиного партнера по покеру — с мегафоном в руках.

— Папа, с дядей Вимом все в порядке?

— Держись позади меня. Если я оставлю тебя где-то — ни шагу с места.

Маленькие ноги несут Конрада мимо медленно двигающихся, ни о чем не подозревающих гражданских. Мамаши с колясками. Парочки, гуляющие под ручку. Его собственное возбуждение растет обратно пропорционально их спокойствию. В свои восемь лет он уже узнал, что у города бывает два ритма: скорость копа и скорость гражданского. Копы прыгают с места на место, как десантники из «Звездного пути». Остальная Вселенная вращается с обычной скоростью, но, подобно капитану Пикару, копы скользят по гиперпространству, чтобы защитить гражданских от беды. Иногда, когда мальчику случалось ездить на патрульных машинах, он даже представлял себя членом команды звездолета «Энтерпрайс».

Теперь Конрад с отцом бегут по Гил-Ходжс-плейс в сторону Девятнадцатой — в том квартале живет Вим. Но вместо того чтобы повернуть за угол, папа останавливается и прижимает Конрада к стене кирпичного дома.

Билл опускается на колени и стискивает плечи мальчика.

— Успокойся, сын.

И только когда возбуждение спадает, Конрад понимает, что не слышал ни выстрелов, ни сирен, ни даже мегафонов. Из-за угла появляется человек с собакой. Терьер радостно виляет хвостом, тычется носом в ноги Конрада.

— Ну? — спрашивает папа.

Логика рассуждений приходит на смену возбуждению, и Конрад чувствует себя идиотом. Щеки вспыхивают.

— Не было никакого человека с винтовкой. Это урок, да, папа?

Он очень не любит заваливать тесты.

А еще ему приходит в голову, что, с того момента как они вышли из салона, он очень боялся. Хотя и не понимал этого.

— Что надо было спросить, прежде чем бежать за угол? — спрашивает у разочарованного мальчика папа.

— Где был снайпер? — Конрад понимает, что стрелок мог быть где угодно, даже целиться из-за угла, за который они собирались свернуть.

— Что еще, дружок?

— Какая у него винтовка?

— Почему это важно?

— Но ты — мой отец! — выпаливает Конрад. Он имеет в виду, что даже не подумал спросить, потому что доверяет Биллу. Билл никогда не причинит ему вреда. Все отцы, уверен мальчик, обладают силой защитить сыновей от бед.

«Ответ любящего сына, и очень для меня приятный, — говорит взгляд папы. — Но неправильный». Билл треплет Конрада по недостриженным волосам.

— Когда-нибудь, если ты станешь полицейским, начальник пошлет тебя навстречу опасности. Выполняй приказ, но сначала собери как можно больше информации. Знания стоят десяти копов с пистолетами.

— Прости.

— Ты умница, — говорит папа. — Самый умный мальчик из всех, кого я знаю, и я говорю это не потому, что ты мой сын. Нет ничего страшного в том, чтобы плохо ответить урок. Провалишься на уроке — зато не провалишься в жизни. Не сердись на меня, ладно?

И теперь, больше двадцати лет спустя, если случаются чрезвычайные происшествия, Воорт часто вспоминает именно эту сцену, хотя потом изучал все это в академии. Но мальчики лучше помнят те уроки, что преподали им отцы.

— Сколько человек будет с Боком? — спрашивает он Теда Стоуна.

— Куда мы едем? — вместо ответа спрашивает Стоун с заднего сиденья. Он по-прежнему прикован. Воорт едет по нижнему ярусу моста Джорджа Вашингтона.

— Как они будут вооружены? — спрашивает Воорт.

— Лучше, чем ты.

Они проезжают знак: «ВЫЕЗД ИЗ НЬЮ-ЙОРКА. ВЪЕЗД В НЬЮ-ДЖЕРСИ».

Туман, кажется, сгустившийся еще больше, вызывает у Воорта ложное ощущение безопасности. Они проезжают мимо армейского «хаммера» — блок-пост в новой зоне разворота для служебных машин на мосту.

В зеркале заднего вида видно, что взгляд Стоуна остается спокойным, твердым. Он полагает — и, по крайней мере на данный момент, правильно, — что, пока Воорт за рулем, его никто не тронет.

— Отпусти меня, — говорит юрист. — Ты что, не понимаешь, что если нас остановят, то арестуют тебя, а не меня? Ты только что пересек границу штата.

— Ты не ответил, Тед.

Дыхание Стоуна слегка затруднено, словно он еще не пришел в себя от удара Воорта.

— У тебя, похоже, серьезный стресс, — продолжает он. — Даже если то, что ты напридумывал, верно, все, что бы я сейчас ни сказал тебе, не будет принято судом. Любой судья отвергнет это.

— Ты имеешь в виду, потому что я наделал ошибок при аресте?

— Это вовсе не арест. Это просто-напросто похищение.

— Тогда почему бы тебе не рассказать мне все, раз я не смогу этим воспользоваться? — возражает Воорт.

Стоун смотрит в окно, словно утратив интерес к разговору.

Он похож на терпеливого родителя, ожидающего, когда капризный ребенок передумает.

— Знаешь, что сказал мне однажды старый охранник из Синг-Синга? — спрашивает Воорт, сворачивая на север по Пэлисейдс-паркуэй. — «Не угрожай, если не можешь выполнить угрозу. Иначе заключенные перестанут тебя уважать».

Стоун морщится, когда они наезжают на выбоину.

Воорт продолжает:

— Поэтому, хотя сейчас я действительно не собираюсь останавливаться, когда мы наконец остановимся, я тебя изобью, если ты не ответишь. А если ты потом передумаешь и решишь ответить, я все равно изобью тебя, потому что уже пригрозил. Руки у меня связаны.

— Я не знаю, сколько у него людей, — говорит Стоун.

— Ты не даешь мне закончить. Если ты соврешь и я это узнаю, будет еще хуже. Но я вижу, ты решил не отвечать. Я просто включу радио. Любишь джаз? Мне надоело говорить с самим собой.

Стоун пытается стряхнуть капельку пота со лба. Но для этого нужна свободная рука.

— У Бока два человека на лодке, — бормочет он.

— Я спрашиваю не только о лодке.

— И пара человек где-то еще, для подстраховки. По крайней мере я за них заплатил.

— Значит, всего пятеро.

— Я не знаю наверняка, что их пятеро. По меньшей мере пятеро. Один против пяти. — При мысли о таком преимуществе Стоун явно оживляется.

— По меньшей мере пятеро, — кивает Воорт.

— Поэтому отпусти меня.

— А что тогда будет с Микки?

— Я говорю не о Микки. — Стоун ощущает прилив сил. Решив, что нашел слабое место противника, он превращается — даже со скованными руками — в ведущего переговоры юриста. — Я говорю о тебе. За тобой никого нет. Ты не можешь даже позвать на помощь. Ты сам теперь преступник. Я не нарушал законов.

— Тогда мне лучше не звать на помощь, — соглашается Воорт.

— Их тренировали, — предупреждает Стоун.

— Ага! Тренировали для чего?

Стоун крепко сжимает губы, раздосадованный, что сам выдал информацию. Но ошибка допущена, и теперь придется говорить дальше.

— Они специалисты.

— Специалисты.

— Военные. Спецоперации. Не знаю, откуда Леон их взял. Тебе не выстоять против этих людей. Останови машину. Выпусти меня. Я сумею вернуться назад. И обещаю, никакого возмездия не будет.

— Ну-у, если ты обещаешь, — тянет Воорт. — Такому парню, как ты, можно верить.

— Чего ты хочешь? Денег?

— Скажи мне, что было на «Кандейс», когда она пошла ко дну.

Стоун смотрит в окно, на запад, словно предлагая Воорту все огромное пространство континента в качестве безопасной гавани. «Уезжай в Иллинойс, Монтану, Арканзас, Неваду, — словно говорит он. — Выбери новый дом, новый штат. Жизнь, существование, безопасность».

— Ты псих, — чуть слышно бормочет Стоун.

— Держу пари, это звонит Леон. Минута в минуту. — Воорт поднимает жужжащий мобильник. — Тед? Болтать по телефону во время вождения противозаконно. Надеюсь, ты меня не выдашь. Привет, Леон.

Хотя Воорт слышал этот голос всего два раза и в нем отсутствуют человеческие эмоции, сейчас кажется, что Бок говорит еще более холодно, зло. Или Воорту только мерещится? Он рисует в воображении безликого человека в машине на берегу океана — на другом конце города, там, куда Воорт послал его. Потом добавляет еще четверых, втиснувшихся в машину Бока.

Но больше этот голос Воорта не пугает.

— Я на Кони-Айленде, — говорит Бок. — Где тебя носит?

— Я передумал. Возвращайся на Манхэттен. Поедешь по Уэст-Сайдскому шоссе к мосту Джорджа Вашингтона. Позвонишь, когда будешь подъезжать.

— Я начинаю терять терпение, — произносит Бок.

— Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, — отвечает Воорт.

Он съезжает на дорогу, ведущую в пригородный поселок Уэйн-Хиллз. «Городок, одурачивший британцев» — гласит вывеска. Воорт знает, что двести лет назад здешние колонисты указали британской армии неверное направление, когда «красные мундиры» гонялись за Вашингтоном. «Вашингтон пошел вон туда». И тому подобное.

— Да хватит уже, Леон. Я всего лишь скромный коп. Держу пари, ты-то не один, верно? Мне надо подготовиться к встрече с тобой, иначе у меня не будет ни единого шанса. Ни мне, ни Микки не спастись, если мы встретимся на пляже.

Бок молчит, хоть и неохотно, но соглашаясь с такой логикой.

На светофоре Воорт сворачивает с трассы, а потом делает левый поворот возле бензозаправки «Шелл». Теперь он в жилом районе.

— Больше никаких изменений, — говорит он. — Мне просто нужно время, чтобы придумать безопасное место, чтобы вернуть тебе клиента. Мы с тобой в разных весовых категориях, Леон. Я не умею вытаскивать идеи из шляпы.

Он въезжает на тенистую улицу; в тумане смутно виднеются одноэтажные домики.

— Я тебя предупреждал, Воорт… если мы увидим полицию…

— Полицию? — переспрашивает Воорт, изображая потрясение. — Не думаю, что ты знаком с законами нашей страны. Поверь, ни тебе, ни мне полиция не нужна.

Он снижает скорость, проезжая мимо черного «одиссея», припаркованного на заросшей травой обочине перед стоящим в стороне от дороги одноэтажным домиком. Когда «субару» сворачивает на подъездную дорожку, водитель «одиссея» с удивлением узнает Воорта.

— Перезвони мне, когда доберешься до моста, — заканчивает Воорт и нажимает отбой. Он въезжает в открытый гараж и выключает двигатель. Мотор стучит, остывая.

Кузены Берт и Нильс Воорт, работающие в прежнем участке Вима, уже вышли из «Одиссея» и быстро идут к «субару» с оружием в руках. Их дело — защищать дядю. Они узнали кузена, но заметили и человека на заднем сиденье.

Воорт выходит из машины и тыкает пальцем в Стоуна:

— Это друг.

Кузены останавливаются, и Нильс что-то говорит Берту, но Воорт их не слышит. Ни один из них не заговаривает с Воортом и не проявляет радости. В последний раз он видел обоих полтора месяца назад, на дне рождения Брейна. Кузены уходят обратно в фургон.

«Так вот как будет впредь, если это „впредь“ вообще будет».

— Мне надо в уборную, — подает голос из машины Стоун, возможно, полагая, что Воорт планирует держать его в этом доме.

— Это дом моего дяди. А эти люди — мои кузены.

Глаза Стоуна широко открываются.

— Бок угрожал изнасиловать их детей…

Стоун ничего не может поделать. С его губ срывается стон. Он не знает, что семья отказалась от Воорта, и, несомненно, очень боится.

— По-прежнему хочешь войти? — спрашивает Воорт. — Мы пробудем здесь до пяти.

«Я даже не уверен, что меня впустят».

Стоун отворачивается и смотрит на полки с краской и садовым оборудованием. Они слишком далеко — не достать.

— Кстати, я не забыл, что ты не ответил на мой вопрос, — добавляет Воорт. — Ну, помнишь. Насчет «Кандейс».

Он проходит по короткому коридору. «Эх, Вим!» Почти все вышедшие в отставку копы предпочли бы перебраться во Флориду или Аризону. И только Вим переехал в Джерси. Дядя Воорта любит музеи и концерты. Его дети по-прежнему живут в Бруклине. Вим остался бы в Нью-Йорке, даже если бы город был заражен радиацией. И конечно, ни за что бы не уехал, пока он член семейного совета, хранитель ключей от церкви.

«Вим, ты поддержал меня на собрании. Поддержи и сейчас».

— Рад видеть тебя, племянник, — угрюмо говорит дядя, открывая дверь раньше, чем Воорт успевает постучать. Как и прочие Воорты, он, вероятно, все время следит за подъездами к дому.

На нем шлепанцы и светло-серый — подходящий по цвету к густым волосам — шерстяной кардиган, который согревает его под гудящим кондиционером. В свои семьдесят четыре года это все еще крупный и энергичный мужчина, хотя несколько лет назад ему пришлось завести очки. Другие дяди называют Вима Человек-Печь. Температура его тела схожа с темпераментом. Раскаляется слишком быстро.

Воорт сам удивлен силой своей реакции на простое приветствие Вима. Подавляет переполняющие его эмоции.

— Кто там в машине? — спрашивает Вим, подозрительно глядя через плечо Воорта. — Это не твоя машина.

— Друг.

— А почему он на заднем сиденье? Почему не на переднем?

— Болит нога, нужно вытянуть.

— Не слушай его! — раздается знакомый резкий голос из гостиной за спиной Вима. — Ему что-то надо, иначе бы он не приехал.

«Черт, — думает Воорт. — Это Спрус. Из всех возможных гостей — именно она». Шансы на получение помощи стремительно тают.

Но Вим быстро поворачивается к ней. Похоже, он сердит на Спрус.

— Теперь ты будешь указывать мне, с кем разговаривать?

Надежда в душе Воорта немного оживает; похоже, эти двое спорили — и, возможно, о нем.

Вим открывает дверь шире, отступает, пропуская Воорта. Дом скромный: деревянные панели, ковровое покрытие, уютная мягкая мебель. Спрус движется по маленькой гостиной навстречу кузену, как ракета с боеголовкой, заряженной враждебностью. Джинсы «Гэп» и приталенный пиджак подчеркивают прекрасную фигуру и стройные ноги. Белая футболка заправлена в джинсы, а значит, «смит-и-вессон» скорее всего заткнут за спиной. Либо у Вима сегодня трое охранников, либо у Спрус есть сопровождающий.

В эти дни взрослые Воорты передвигаются парами, осторожничают. Неудивительно, что она в бешенстве.

— Почему ты не привел своего друга в дом, Конрад? — спрашивает Вим.

— Я ненадолго.

— Предупредить твоих кузенов у дома?

Воорт вздыхает:

— Может быть, позже. Никто не знает, что мы здесь.

— А я тебя предупреждала, — говорит Спрус.

— Да-да, я помню.

— Он разрушает все, — не отстает Спрус. — Из-за тебя все перессорились. — Она наконец обращается прямо к Воорту.

— Племянник, пойдем в заднюю комнату. Минутку, Спрус. — Вим поднимает указательный палец. — Когда я в последний раз заглядывал в Конституцию, там провозглашалась свобода слова. Или тебе и это не по вкусу?

— Мы же проголосовали за то, чтобы не помогать ему! Его планы рушатся на глазах, как я и предсказывала. Дядя, мы голосовали!

При слове «мы» Вима явственно передергивает. Как ни странно, понимает Воорт, враждебность Спрус ему на руку.

Кузина вклинивается между ними. Она меньше, чем оба мужчины, но от ярости кажется выше ростом. В комнате в первую очередь бросается в глаза телевизор размером с экран в небольшом кинотеатре, фарфоровые и хрустальные безделушки на полках. Масса хрупкого стекла.

— Я отправила детей к тете в Чикаго. Тереза пропустила последний тест в Хантер-колледж. Я не могу даже держать дочерей дома.

— Прости, — бормочет Воорт.

— Тебе плевать, кого ты втянул в это. — В голосе Спрус горечь.

— Смотри телевизор, — терпеливо говорит ей Вим. — У нас больше ста каналов, хотя ничего хорошего ни по одному из них не показывают. Разве можно вынести «Шоу Джеки Глисона»?

Бок скоро позвонит, но Вима торопить нельзя. Конрад идет за прихрамывающим дядюшкой по короткому коридору в кабинет (он же оружейная), где пахнет трубочным табаком и кожей. Оружие выстроилось на полках и в запертых витринах. Запыленное стекло, полированное красное дерево, свет отражается от всех поверхностей, словно от новых ботинок патрульного. Вим садится во вращающееся кресло. Воорт падает на кушетку, на которой провел много часов, когда жил у Вима и Мэйвы после гибели родителей. Комната выглядит точно так же, как было в Бруклине, до того, как Вим ушел в отставку.

— Выкладывай с самого начала, — подбадривает Вим.

Воорту приходится покачать головой. Он не может вспомнить, чтобы когда-либо раньше отказывался выполнить просьбу Вима.

— Прости, дядя, но лучше, если я буду задавать вопросы. Тебе не нужно за чем-нибудь в магазин? — говорит он многозначительно, с надеждой. — Покататься часок?

Воорт переходит сразу к делу, хоть и говорит намеками. Ему нужно, чтобы Вима не было дома, и Вим понимающе переводит взгляд на шкафчики с оружием. Потирает до синевы выбритую щеку. Он по-прежнему выглядит безукоризненно, словно хоть сейчас на работу.

— Это как-то связано с человеком в машине?

Воорт отвечает медленно, так что настоящий смысл ясен.

— Нет.

— Они гонятся за тобой.

«Я не хочу впутывать тебя».

— Я могу помочь, — говорит Вим. — Должен был бы раньше. Чертово голосование. Ты хочешь что-то обсудить? Планы?

— Дядя, мне бы не помешал совет, — мягко отвечает Воорт, — но времени нет.

Глаза Вима за стеклами очков красные от усталости. Он не спал. Но не от бессонницы. Это означает, что он проводил ночи возле буксиров Грега — с «ремингтоном» на коленях.

— Мне кажется, было бы лучше, — медленно произносит Вим, словно представляя недовольство Спрус — и не доверяя ей, — если бы ты ушел сейчас и вернулся минут через пять-шесть. Ключ под цветочным горшком. Не бери всего, что хочешь. Не проверяй, что взял нужные боеприпасы из нижних ящиков. Удачи.

— Ты всегда был плохим дядей, — улыбается Воорт.

— А у тебя всегда были криминальные наклонности. — С этими словами Вим открывает верхний ящик стола, достает ключ от шкафчика с оружием и кладет на стол. — Нужно что-нибудь еще? Хочешь, чтобы я поехал с тобой? — Вим явно смущен. — Твой папа страшно злился на меня. Вечно бранился.

Воорт стискивает огромную руку. В пору расцвета, когда Вим выходил из патрульной машины, весь «форд» приподнимался, словно от облегчения. Однажды Воорт видел, как дядя приподнял «фольксваген».

— Ты и так много делаешь, дядя. Дальше я сам.

Они возвращаются в гостиную, и Вим сообщает Спрус, что Воорт уезжает. Он искренне опечален.

— Когда-то вы двое рассматривали бейсбольные карточки у меня на кухне. Меня тошнит от этой ссоры, Спрус. Я собирался съездить в универмаг «Сирс», посмотреть новый пылесос. Мэйва говорит, что старый лучше, но, откровенно говоря, вся эта история меня достала. Я хочу выбраться из дома.

Спрус смотрит с подозрением.

— Я этого не хотел, — говорит ей Воорт.

— Ты мог бы избежать этого, — отвечает Спрус.

— Это мой дом! — рычит Вим. — До сих пор я соглашался с тобой, но в прежние времена мы никогда не поддавались угрозам!

— В прежние времена мы не получали таких угроз!

Вим упрямо качает головой:

— Страна не склоняется перед терроризмом, и семье не следует. Вот и все. Или, по-твоему, всему городу надо было отправить детей в Чикаго?

Воорт выходит и отъезжает от дома. Через шесть минут, когда он, сделав круг, возвращается, Вим, Спрус и прочие кузены уже уехали.

Воорт достает ключ из-под цветочного горшка и быстро идет в оружейную. Вим — ветеран корейской войны, чемпион полиции по стрельбе, охотник на оленей, член Национальной стрелковой ассоциации и читатель всех выходящих в Соединенных Штатах оружейных журналов — когда-то любил показывать маленькому Конраду дробовики, полуавтоматы и старые служебные револьверы. Он брал племянника на стрельбы и учил разбирать пистолеты. Устраивал экзамены по зарядке ружей и пистолетов и правилам безопасного обращения с оружием.

Теперь Воорт не обращает внимания на своих прежних любимцев — «спектр» с возможностью ведения одиночного и автоматического огня и «Ругер МП-9». Он берет из шкафов то, чем его обучали пользоваться либо Вим, либо управление: два «Ремингтона 870» с автозагрузкой и удлиненными магазинами, запасной «зиг», 9-миллиметровый «глок» для Микки и столько гильз, пуль со смещенным центром и патронов, что хватило бы на полдюжины копов.

Заворачивает снаряжение в два кевларовых жилета.

«Жаль, что у него нет еще и парочки шлемов. Не знаю, как будет вооружен Бок, но вблизи ничто не сравнится с дробовиком, а из этого я могу выпустить пять очередей за пять секунд».

Воорт находит второй ключ (уникальный мюсслеровский на кожаном ремешке) на гвоздике, прибитом к шкафчику с оружием. Из кухни можно пройти в гараж напрямую, поэтому с улицы никто оружия не увидит. Он хватает с полки в гараже моток бечевки и старое махровое полотенце. Сложив все в багажник, садится за руль — и чувствует сильный запах мочи. Стоун смотрит в окно, напряженный и униженный. Он обмочился.

Хорошо. Будет помалкивать.

Теперь Воорту надо планировать — и быстро.

Когда он выезжает из гаража, начинает жужжать мобильник. Конечно, хорошо бы еще немного времени на подготовку, но, похоже, тянуть с Боком и дальше не получится. Придется поторопиться.

— Я в миле от моста, — говорит Бок. — Если на этот раз не назовешь настоящее место, посылай жене Микки открытку с соболезнованиями.

Воорт объясняет, как проехать к маленькой церкви над Пэлисейдс. Не лучший выбор, но что делать?

— Церковь, — повторяет Бок.

— Это скорее историческая достопримечательность. Нет служителей. Нет даже садовника. Проверь по Интернету, если не веришь мне. Место настолько уединенное, что там даже сделан отдельный съезд с автомагистрали. Церковь открыта раз в неделю. Сокращение бюджета.

— Видимо, я просто войду туда с твоим другом?

— Ты останешься на улице и пошлешь Микки внутрь. Стоун и Микки посмотрят друг на друга. Потом ты уйдешь.

— А если рискнуть? — язвит Бок. — Ну, помнишь — «Ровно в полдень»?

— Я и так рискую возвращением Микки.

Воорт задерживает дыхание. Бок размышляет.

— Ну что же, твоя взяла, — говорит Бок и отключается.

«Если он у моста, то до церкви доберется минут за тридцать пять, но, надеюсь, он сначала проверит местность».

— Тед, так что было на «Кандейс»? — снова спрашивает Воорт.

В зеркале заднего обзора видно, как Стоун медленно поворачивает голову. Увиденное потрясает Воорта. Маска исчезла. Безразличие Стоуна сменилось полной противоположностью. Черные зрачки сузились. Приоткрытые губы обнажили острые, белые резцы. Мускулы лица расслабились, словно все физические силы уходят на поддержку воли. Небольшая деформация костей — и он превратился в личного Дориана Грея Воорта.

— «Кандейс», Тед.

После выезда на скоростное шоссе Воорту требуется всего четыре минуты, чтобы добраться до старой церкви контрабандистов. Стоянка для машин пуста. Густой туман, кажется, поднимается от леса, папоротников, травы. Он съезжает на обочину и прорезает борозды в скользкой земле вдоль асфальтовой дорожки, петляющей среди деревьев. Добравшись до поляны, подъезжает к церкви сзади. Старая часовня и пристройка поновее — с кабинетами и залом для собраний — обращены длинной стороной к реке, в ту сторону, откуда встает солнце; по утрам их заливает свет.

— Ты регулярно посещаешь церковь, Тед? — спрашивает Воорт, объезжая каменные скамьи в саду, чтобы подобраться вплотную к толстой задней двери. Выходя из машины, Воорт берет ключи с собой. Чтобы оттащить «субару» от двери, Боку понадобятся по крайней мере два человека.

— Ты не услышишь, когда он подъедет, — говорит Стоун.

Воорт отпирает наручники, которыми приковал Стоуна к дверце. Юрист позволяет провести себя вокруг церкви к глав-

*** пропуск текста в бумажном варианте

— Ты совсем один, — говорит Стоун.

Больше двухсот лет назад Воорты сгибались здесь под деревянными сундуками с контрабандным серебром, предназначенным для покупки мушкетов для генерала Итана Аллена. Вооружившись подзорными трубами, они высматривали на Гудзоне британские шлюпы. Собравшись при свете лампы на китовом жиру, изучали нарисованные вручную карты с обозначением позиций союзных генералу Хоу ирокезов и дорог, которые его инженеры вырубали в лесах, пока британские войска маневрировали, пытаясь разрезать силы колонистов надвое.

— Оставь меня здесь, — говорит Стоун. — И уходи.

Воорт вставляет ключ Вима в скважину, и дверь открывается. Он заталкивает Стоуна внутрь, бьет кулаком по выключателю и набирает четырехзначный код, чтобы заткнуть сигнализацию, подключенную к пульту частной охранной фирмы в пятнадцати милях отсюда. Цифры соответствуют дате, когда генерал Корнуоллис сдался генералу Вашингтону, что и стало окончанием Войны за независимость.

— Еще есть время, — говорит Стоун.

Внутри небольшой прямоугольный неф и около дюжины переносных скамей. Окна на уровне земли, прорубленные прямо в камне, снаружи закрыты толстыми, деревянными ставнями с небольшими ромбовидными бойницами. Строившие церковь голландцы боялись, что индейцы или британцы нападут на них во время службы, поэтому все сделано из толстых дубовых досок. Перед главным входом (по замыслу первых строителей — единственным) свешивается с низкой балки деревянная подставка. Когда-то там был установлен мушкетон. Ловушка на случай, если верующим придется отступать к люку в подвал и уходить по туннелю контрабандистов, ныне залитому цементом.

До сих пор на церковь ни разу не нападали.

Четыре небольших витражных окна — тоже защищенные ставнями — выходят на балкон, пристроенный в 1829 году, когда прихожан стало больше, но еще до того, как город завладел землей. Воорт никогда не бывал здесь без других членов семьи. Он приковывает Стоуна к железному кольцу, вделанному в камень в задней части нефа. Махровым полотенцем из гаража Вима завязывает Стоуну глаза, чтобы тот не увидел оборонительных приготовлений. Потом Воорт бежит к «субару» и забирает арсенал.

— Я не стану натравливать его на тебя! Обещаю! Он оставит тебя в покое! — кричит Стоун.

Воорт начинает подтаскивать и переворачивать скамьи, выстраивая из них грубый лабиринт. Скамья. Немного свободного пространства позади нее. Потом еще одна скамья. Работая, он мысленно осматривает окрестности, прикидывая варианты. Наемники начнут либо со стоянки, либо с галечного пляжа. Чтобы подойти по воде, нужно больше времени.

Но они все равно могут попробовать. Или уйти этим путем. Вызовут лодку.

Толстые дубы и клены спрячут Бока, пока он не доберется до поляны. Там дорожка разделяется на две — к обоим входам.

«Проблема в том, что выглянуть наружу невозможно, если не разбить окно. А это означает, что они тоже заметят меня на балконе. Но другого пути нет».

Воорт разбивает окно с витражом, изображающим играющего в кости римского солдата. Просто удивительно, насколько неизменен мир за окном: все те же туман и серость. Плохая видимость заставит Бока подобраться ближе, если ему нужен хороший обзор. Воорту с дробовиком это на руку. Он разбивает второе окно. Проверяет угол обстрела с балкона.

— Мне надо в уборную, — заявляет Стоун.

— Ты прямо как старушка, — отвечает Воорт.

Заканчивая расставлять скамьи, Воорт представляет себе, как Микки и Стоун идут навстречу друг другу. Он взмок от усилий. Старый люк в подвал теперь окружен импровизированными баррикадами. Жаль, конечно, что тоннель контрабандистов заделан, но это сделали после того, как пьяный подросток разбил голову о камни, и его родители подали в суд.

«Юристы», — думает Воорт.

По крайней мере в подвал можно попасть.

Вторым ключом Вима Воорт отпирает люк (все старые замки давно заменены) и открывает крышку. Лестница уходит в темноту. Он ругает себя за то, что забыл фонарик. Из подвала тянет плесенью.

«Если нам с Микки понадобится быстро спуститься, у нас может не быть времени открывать люк. Сбежать отсюда нельзя, но можно драться, если Бок попробует спуститься».

— Леон все сожжет, — говорит Стоун.

— Тогда давай надеяться, что ты выйдешь раньше.

Стоун поднимает голову к витражам, которые успел заметить до того, как Воорт завязал ему глаза.

— Это там Даниил во рву львином, да? Один человек. Четыре льва. Такое преимущество не всегда срабатывает.

«Бок доберется до съезда минут через двенадцать. Значит, у меня от двадцати до сорока минут до того, как начнется самое худшее».

Он надевает кевларовый жилет, заряжает первый «ремингтон» и устанавливает дробовик в старую подставку для мушкетона возле главного входа. Шаткая конструкция скрипит, дробовик влезает с трудом, но все держится. Воорт наматывает бечевку из гаража Вима на спусковой крючок, а потом продевает через железное кольцо, вделанное в потолок. Убедившись, что бечевки хватит, измеряет расстояние от кольца до дверной ручки. К ручке пока бечевку не привязывает, потому что, если это сделать, дробовик выстрелит, когда он откроет дверь во время обмена заложниками.

Если до этого дойдет.

— У тебя есть дети? — спрашивает Стоун.

Воорт торопливо идет по проходу, мимо кафедры, через дверной проем, и оказывается в заднем коридоре, куда выходят двери кабинета, уборной и зала собраний. Придвигает к задней двери стол. Сверху наваливает кресло и ящик с Библиями.

— Я очень люблю дочь, — говорит Стоун, склонив голову набок и прислушиваясь, когда Воорт возвращается в неф.

Воорт заряжает остальное оружие и прислоняет второй дробовик к скамье, чтобы подхватить, когда он — и, будем надеяться, Микки — станет отступать к люку или к балкону. Проще всего Боку будет войти через главный вход, если он не сможет убрать «субару» от заднего.

Наемники уже могли и прибыть. Разделившись, прокрасться через лес.

Может быть, Бок позвонил на «Скиталец». Может быть, Бок рассчитывает уйти по воде, прихватив Стоуна.

— Все, что я делал, я делал ради дочери, — говорит Стоун.

Воорта словно подбрасывает.

Он бросается к Стоуну. С пистолетом в руке. Хватает юриста и сует дуло ему в рот; Стоун кричит.

— Что было на «Кандейс»? — спрашивает Воорт.

Ломается зуб. На руку Воорту брызгает кровь. Пальцы скользкие от крови. Щелк.

— Что… было… на… яхте? — Щелк. Каждый щелчок курка вызывает пронзительный сдавленный крик, наконец Стоун уже визжит. Воорт прижимает сталь к нёбу юриста. Из-под грязной тряпки текут слезы. Лицо Стоуна плывет, словно дробятся кости. Пахнет дерьмом. Больше всего Воорту сейчас хочется убить этого человека.

— Не… убивай… меня-а-а-а-а!

Ярость выходит из-под контроля. Страх Стоуна воспламеняет ее, заставляет Воорта терять остатки контроля.

— Стой! Я все скажу, — умоляет Стоун.

И рассказывает, что было на яхте, когда она затонула.