Военным преступникам, как и всем людям, нужен отпуск. Они устают от работы и жаждут расслабиться, сходить на музыкальное шоу на Бродвее, купить «Гейм бой» одиннадцатилетнему сыну, выпить «Маргариту», не тревожась о том, что какие-то экстремисты устроят взрыв в холле отеля, посетить выставку «Сокровища прерий» в Метрополитен-музее.
— Великолепная вечеринка, Тед, — говорит Толо Сундра, вглядываясь с кормы моторной яхты «Кандейс» в теплую, звездную ночь. — Мой кузен был прав.
Майор Сундра (известный в отдаленных районах Индонезии как Мясник из Кинабалу или Меч Дьявола) потягивает ледяной «Бомбейский сапфир», смакуя можжевеловый привкус джина, потом поворачивается и оценивающе смотрит на двух других гостей сегодняшнего круиза по манхэттенскому Уэст-Сайду. Это крепкий мужчина с густыми, коротко стриженными черными волосами и мягким, напевным голосом. На нем шикарный кремовый костюм, рубашка синяя, как Саргассово море, и веселенький галстук в малиновую полоску. «Кандейс» идет мимо Гарлема. Окна офисов и квартир залиты светом.
Ни Тед, ни Сундра не взяли с собой жен.
— Когда-нибудь мой народ сможет так же наслаждаться всеми преимуществами электроэнергии, как вы здесь. Они получат лучшее здравоохранение, диеты, лучшую жизнь! — замечает майор Сундра.
— Вы очень заботитесь о своем народе, — отзывается Тед Стоун, думая: «Трепло!»
Из своих обширных источников Тед знает, что — на данный момент — майор Сундра не самая главная цель расследования Брюссельской комиссии. Это фигура второго плана, а не герой газетных заголовков. Он широко известен лишь в узких кругах, но это не помешало ему за последние десять лет отхватить — по данным следователей — немалый кусок средств, выделенных ООН для строительства дорог на Борнео, также получить свой процент от перепродажи в Европе лекарств от СПИДа из США, урвать свое от незаконных поставок сигарет; а еще ходят слухи о банде, поставляющей мальчиков-подростков на Тайвань.
— Я люблю людей, забочусь о них, — скромно отвечает майор Сундра.
Если обвинения справедливы (что вполне вероятно) и если Сундра желает обосноваться в Нью-Йорке, его весьма уникальные проблемы надо решать легально, на территории США.
— Когда вырастешь, главное — найти свою нишу, — всегда говорил отец Теда.
Но сегодня его задача — привлечь друга и выяснить интересы; так что пора точно выяснить, каких именно людей любит майор Сундра, думает Тед, оглядываясь на стройную блондинку, склонившуюся над столом тикового дерева в каюте. В глубоком вырезе вечернего платья из черного бархата видна шелковистая кожа, ложбинка между грудей, когда девушка наклоняется, чтобы вдохнуть еще одну дорожку порошка. Ее услуги стоят тысячу долларов за ночь.
Четвертый пассажир — худой, сексуальный, рыжий — рассказывал Теду, что она никогда не употребляет наркотики. Ага, зато она залпом выпивает четвертую стопку лимонной «Столичной», запивая «Оушн спрей» со льдом. Это вам не уличная шлюха.
«Я тоже люблю людей», — мелькает у Теда шаловливая мысль.
Тед не любит платить за секс. Он предпочитает соблазнять не слишком умных женщин. Шлюха, когда время истекает, отправляется домой. Женщина, которую удалось очаровать, удовлетворяет мужчину столько, сколько ему хочется. Это он решает, когда и что. Не деньги. И не женщина.
— В любом случае, как я говорил, Австрия там, где… — начинает Тед, но тут раздается чириканье спутникового телефона.
— Никаких дел сегодня вечером, — весело вмешивается Сундра. — Сегодняшний вечер — для удовольствий. — Взмах рукой, держащей стакан, в сторону блондинки. — Может быть, завтра я смогу побывать у вас в офисе?
— Как вам будет удобно.
— В девять тридцать не слишком рано, сэр?
— В девять тридцать — идеально, сэр.
Он не сводит взгляда с блондинки. Та улыбается и стоит, слегка покачиваясь; все в ней говорит об опьянении, желании и безудержной страсти к саморазрушению, столь привлекательной для некоторых мужчин. Потом она поворачивается и уходит по застланной ковром лестнице вниз, к одной из прекрасно оборудованных кают. Из незаметных динамиков тихо льется мелодия Джонни Хартмана. В хрустальных вазах стоят живые тюльпаны. Бар забит: «Столи», «Бомбей», «Мейкерс Марк». Тед ведет «Кандейс» и наслаждается тем, как волны покачивают ее, намекая, что в напарниках у него великая сила. Он маневрирует по порту, чувствуя себя равным огромной силе земного притяжения.
«Без этого копа я чувствую себя в гораздо большей безопасности».
— Вы меня извините? — спрашивает он, берясь за телефон. Широкая, прямая спина Сундры удаляется по узкому коридору, ведущему к каютам и блондинке.
— Тед Стоун слушает.
— У меня хорошие новости и… хорошие новости. — Это шутка, но сухой голос Леона Бока не меняется, о чем бы он ни объявлял — о выигрыше в лотерею или о вспышке чумы. Кажется, единственное, что может оживить его, — это стильная обувь и высокая кухня. — Вы будете довольны, мистер Стоун.
Сердце Теда колотится все быстрее.
— Наверняка я буду знать через час.
— А вторая часть? Это насчет копа? Второго раза я не выдержу.
— Он по-прежнему планирует вернуться только через неделю. У нас есть доступ к системе бронирования авиабилетов, так что, если он передумает, мы узнаем. Если он пройдет таможню, мы узнаем. Если он воспользуется кредиткой, тоже узнаем, и в любом случае в ту секунду, когда он попытается начать с того места, где остановился…
— Так что, если он вернется рано, я в полном порядке.
— Поверьте мне, он сломался. Если бы он мог говорить, то умолял бы.
Тед чувствует себя довольным, удачливым, процветающим. Это настраивает на философский лад.
— История запятнана кровью.
— Вы в безопасности.
Но через час Леон звонит снова.
— Мне нужно еще время. — Его голос бесстрастен, но полон такой злобы, что мог бы пронзить землю, дерево, саму судьбу… он такой тихий, что едва различим в телефонных проводах, привыкших собирать молекулы звука в слова обычных человеческих существ.
— Сколько времени? — уныло спрашивает Тед.
— Терпение — добродетель нищих, — вздыхает Бок.
— Умеешь хранить секреты? — спрашивает папа.
Третьеклассник Конрад взволнованно отрывается от домашнего задания. Холодный ноябрьский вечер он проводит в Полис-плаза, 1 — в гостях у кузена Марка из ОСР, Отдела служебных расследований. Последние два часа Конрад то писал доклад об Олдосе Воорте, ночном дозорном, поймавшем первого серийного убийцу Нового Амстердама, то выпытывает у Марка, что даже полицейские иногда воруют деньги, работают на гангстеров, бьют подозреваемых и употребляют героин.
Тот день, когда Марк объявил, что они возбудили дело против копа, работающего под прикрытием в Инвуде, был и горьким, и радостным для ОСР.
— Пташка улетит, Конрад. Этого воробушка уволят, но под суд он не пойдет.
— Почему? — с недоумением спросил мальчик.
— Ведомственные интересы, что бы под этим ни подразумевалось.
— Почему ты называешь его воробьем?
— Гангстер, разговоры которого мы записали, назвал его маленькой птичкой с большим аппетитом.
Теперь, хватая куртку, Конрад спрашивает папу:
— Мы поедем на место преступления?
— Нет.
— В суд — послушать, как кто-то из Воортов дает показания?
— Не сегодня, — отвечает Большой Билл торжественно и серьезно, возбуждая у Конрада любопытство, как всегда, когда мальчика ждет полицейский урок.
— Ну намекни!
Вместо этого «бьюик-лесабр» везет их в Гарлем и дальше, через мост Джорджа Вашингтона, который Воорты-полицейские охраняли от нацистских диверсантов в 1940-е годы — после того, как войсковой транспорт «Нормандия» сгорел прямо у причала в порту.
— Все считали, что его потопили немцы, — говорит папа.
Они сворачивают на север по Пэлисейдс-паркуэй у Форт-Ли, где в 1952 году детективы Воорты — в составе оперативной группы трех штатов — провели несколько недель в номере отеля, нянчась с Альбертом Сицилиано из криминальной «семьи» Бамбара. Они играли с ним в шашки и первыми пробовали принесенные для него макароны. Они заслоняли его своими телами, каждый день различными маршрутами доставляя его в окружной суд.
— Конрад, что ты почувствовал, когда услышал о Воробье?
Мальчик повторяет слова кузена Марка:
— Он бросает тень на всю полицию.
— Дядя Вим считал, что ты слишком молод для сегодняшнего урока, но я ему сказал, — папа подмигивает, — что комиссар умеет хранить секреты. Я обучаю его и тебя. Таковы внутренние правила. О том, что происходит, не болтать — ни друзьям, ни учителям, ни даже приятелям в управлении.
Они заезжают на небольшую парковку перед церковью из серого камня возле Пэлисейдс, к югу от Уэст-Пойнта. Внизу Конрад видит широкий, спокойный Гудзон. Восходящая луна ярко освещает палую листву. Конрад узнает машины на стоянке. Дядя Вим здесь, дядя Брам тоже. Приехали сержант Марк из ОСР, инспектор Уиллис Воорт и кузен Дитер, только что окончивший Полицейскую академию. Еще мальчик видит «форд», принадлежащий лейтенанту Джейн Воорт из Бей-Риджа.
Конрад знает эту церковь. Он бывал здесь во время одного из традиционных семейных пикников. Когда-то здесь находился перевалочный пункт для контрабандного серебра, которое Воорты перевозили во время Войны за независимость: оно предназначалось Франции в уплату за оружие.
— У нас особенные отношения с этой церковью, — говорит папа. — Мы жертвуем деньги. Они разрешают нам устраивать здесь чрезвычайные собрания.
— Какие чрезвычайные собрания?
— Терпение, дружок.
В церкви все кажутся очень серьезными, говорят тихими голосами — и все в гражданской одежде. Очень необычно: собралось столько Воортов, и ни одного в форме, думает немного напуганный мальчик.
Напряжение нарастает. В церкви холодно. В дымоходе воет ветер, взметает золу в камине. Папа усаживает сына в резное кресло в коридоре, под портретом сурового священника с высоким кружевным воротничком. За спиной священника в ночном небе плывет крест, к которому прибит окровавленный Иисус.
— Ради Бога, Билл, — говорит Вим. — Ему всего восемь.
— Заканчивай домашнюю работу. Жди, пока мы выйдем.
Дверь с грохотом захлопывается.
Следующие сорок минут Конрад слышит приглушенный разговор — время от времени голоса повышаются, — но стены глушат звук, и разобрать удается всего несколько слов. «Наказание». «Воробей». «Позор». «Предатель». Четко доносится голос Вима:
— Этот гребаный подонок.
Когда они выходят, уже поздно. Вид у них далеко не радостный. Вим говорит мальчику:
— Когда-нибудь и ты окажешься здесь.
Потом папа ведет его обедать и за чизбургерами говорит:
— Мне бесконечно интересно твое мнение. Что-нибудь понял?
Конрад поливает бутерброд кетчупом, откусывает немного, хмурится.
— По одному человеку от каждой ветви семьи. Один из Бронкса. Один из Куинса. Похоже на то, что я слышал о конгрессе.
— Иногда ты меня пугаешь. — По тону Билла мальчик понимает, что ему только что сделали комплимент. — Но мы не устанавливаем правила. Мы просто решаем проблемы.
— Служебное положение значения не имеет. Куинс послал сержанта, а от Бронкса был капитан.
— Это тоже напоминает конгресс. Но больше это похоже на индейский племенной совет, откуда твои предки и взяли идею. Никто не обязан делать то, что мы говорим. Мы сообщаем новости.
Папа ждет большего, но Конрад очень не любит ошибаться.
Билл подбадривает сына улыбкой.
— Отгадай.
— Мне кажется, Марк рассказывал вам о том бесчестном полицейском, Воробье. Наверное, вы говорили о том, чтобы с ним что-то сделать.
— А нам-то зачем напрягаться, босс?
— Потому что это плохой полицейский?
Билл пожимает плечами:
— На свете тысячи копов. Мы не объявляем сбор всякий раз, когда кто-то из них делает что-то плохое.
Конрад жует картошку-фри.
— Этот Воробей причинил вред кому-то из Воортов?
— Теплее.
И внезапно мальчик понимает. Испуганный, расстроенный, понявший самое главное в этом уроке, он ахает:
— Воробей тоже Воорт!
— Это твой кузен Аль. Управление может отмахнуться от этого, но не мы, — говорит папа. — Помнишь, Марк говорил, что все, чем занимается ОСР, — секрет? Он рисковал карьерой, рассказав нам об Але. Но теперь и мы знаем то, что знает окружной прокурор, что знает комиссар, что никогда не узнают газеты… по крайней мере не от нас.
— А что Аль сделал?
— Для твоего урока это не важно.
— Вы накажете его?
— Не так, как ты думаешь. Он изгнан. Никаких приглашений. Никакой поддержки, работы, помощи. Собрание заботится о семье, Конрад. Кузен Марк был обязан рассказать нам и управлению, что произошло. А уж мы-то обязаны поступить с Алем по-честному, если управление испортит дело.
— А что, если кто-то из семьи любит Аля и все равно будет ему помогать?
— Это их дело. Обычно такого не случается.
— Ты это имел в виду, когда сказал, что есть политика управления и есть политика семьи?
— Есть старая поговорка: «В эпоху испытаний главное — семья».
Таможенник в Мехико хмурится, переводя взгляд с лица Воорта на паспорт и обратно. Стюард звонит по сотовому телефону сразу же после того, как показывает Воорту его место.
— Время полета до Нью-Йорка приблизительно семь часов. Мы надеемся на спокойное путешествие.
«За билеты „Аэромехико“ я платил наличными. И по-прежнему числюсь в системе бронирования „Америкэн эрлайнз“ на полет из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк на следующей неделе. Если кто-то будет проверять по компьютеру, они подумают, что я все еще в Аргентине».
Стюардессы начинают подавать завтрак; самолет потряхивает. Женщина, сидящая рядом с Воортом, нервно хватает его за руку. До этого привлекательная брюнетка — не Камилла — сидела, уткнувшись в «Нью-Йорк таймс».
Сердце колотится так, словно самолет уже приземлился, словно сказанная Камилле полуправда уже перенесла его домой.
«Они приставили мне пистолет к голове. Знали семейные привычки. И сказали, что проникли в полицейский компьютер».
Самолет дрожит, удерживая высоту, и солнце за окном кажется глазом, пристально глядящим сквозь оргстекло. Мыслями Воорт снова в отеле, снова слышит, как трещат дрова в камине. Взлетают светящиеся искры — и угасают, как светлячки на стальной решетке.
«У меня нет возможности узнать, заплатили ли они кому-то в управлении или взломали компьютер. Да и вообще, сказали ли они правду.
Но мне кажется, они собираются сделать что-то плохое в ближайшие несколько дней».
Камилла ужасно испугалась за него, и от этого было еще хуже. Но Воорт просто не мог рассказать ей о мужчине, улегшемся на него сверху, о кисло-сладком ощущении, оставшемся в душе, о поцелуе, о крайнем унижении. Внутри поднимался гнев.
— Ты сошел с ума? — ахнула Камилла, когда Воорт добрался до того, что понял на утесе. — Ты хочешь, чтобы я осталась здесь?
«Мне надо найти их».
— Всего на несколько дней. Я буду звонить. Подключу знакомства. Найму для тебя частную охрану.
— Охрану для меня? Я могу позвонить приятелям из Эн-би-си, найти их местного представителя и позаботиться о своей безопасности. Проблема не в безопасности, милый друг. Проблема в том, что ты изображаешь Джона Уэйна.
— Ты — следователь, — спокойно ответил Воорт, намекая на целый ряд аргументов. — И ты решила выйти за копа. Я говорил тебе. Если мы вернемся вместе, им будет легче узнать, что я дома.
— А как же вся остальная семья? Или ты собираешься выслать из страны еще и две сотни Воортов?
— Я же говорил тебе, что собираюсь предпринять на этот счет.
Он попытался успокоить ее. Снова объяснил свой план, словно это действительно могло сработать. И добавил, заранее зная, что ничего подобного не сделает:
— Если ты не согласишься, я пойму. И никуда не поеду. Мы просто останемся здесь.
— Просто закончим наш веселенький отпуск, да? Так нечестно, и ты это знаешь! — почти кричит Камилла. — Ты не спал. Не прикасался ко мне. Ты в другом мире. Если ты ничего с этим не сделаешь, то сгоришь, а виновата буду я. Ненавижу мужчин! Лучше стану монашкой.
Самолет болтает все сильнее; Воорт вспоминает, как уговаривал ее, просил о доверии, твердил: «Верь мне, пожалуйста, верь мне».
— Ты мне не доверяешь? — спросил он.
— Воорт, — ответила Камилла, — если ты солгал, если ты не будешь отмечаться каждые несколько часов, если не будешь использовать мои находки из Интернета, я прилечу домой следующим же самолетом.
— Согласен. Хейзел творит чудеса, не покидая кабинета. Колдуй здесь. В деле Най ты сработала великолепно.
Вот тут она пошла на уступки и даже попыталась пошутить:
— Помнишь старые школьные сочинения? «Как я провел лето?» Видела бы меня сегодня миссис О'Тул!
— Собираетесь устроить прием? — спрашивает Воорта соседка.
Он поворачивается. Большие голубые глаза; тонкие, темные брови изящно выщипаны. Губы полные и блестящие. Воорт чувствует аромат «Шанель».
— Ненавижу летать, — говорит она. — Разговоры меня успокаивают. Я вижу, вы составляете список. Я всегда так делаю перед праздником.
Небрежно нацарапанный список начинается с имени «Озава» и заканчивается Тедом Стоуном.
— Празднуем день рождения, — отвечает Воорт. Но это имена людей, которых он никогда не хотел бы собрать в одном доме, тем более в одной комнате. Линдон Чайлд — шантажист, пославший Воорту письмо со словами: «Из-за тебя меня не освободили досрочно». Джули Твен отравила мужа. «Думаешь, ты в безопасности потому, что ты детектив?» — прошипела она, когда ее уводили из зала суда. Тед Стоун — юрист, представляющий консорциум по поиску кладов, который, возможно, имеет какое-то отношение к утопленнику и смерти братьев Макгриви. Рекламный агент Болдуин Бреннан, рыдавший, когда Воорт и Микки арестовали его за изнасилование пятнадцатилетней девочки.
— Я боюсь! В тюрьме меня изнасилуют, — стонал он.
— Привыкнешь, — ответил Микки.
«Этот список займет Камиллу на несколько дней. И сведения об этих людях мне по-настоящему помогут».
Самолет уже над Пенсильванией. Соседка снова уткнулась в газету. Список Воорта становится все длиннее. Имена подозреваемых, источников информации. Мужчины и женщины, которых он арестовал. Люди, которые избежали наказания, но все равно остались недовольны.
«Сомневаюсь, что тут дело в недовольстве. При чем тут недовольство и мой отъезд на две недели?»
— Как защититься? — спрашивает соседка.
Воорт резко оборачивается. Она показывает на заголовок в «Тайме» — статья о последних зверствах на Ближнем Востоке.
— Террористы, — говорит женщина. — Похоже, мы не можем остановить их. Нельзя защитить всех. Непонятно даже, с чего начинать.
— С выяснения, кто они.
«Они не сказали, от какого именно дела я должен отказаться, значит, им, наверное, наплевать, займусь ли я им снова. Почему?»
Соседка продолжает говорить:
— Уверена, вас я тоже напугала. Когда мне приходится лететь, муж всегда говорит мне: «Прими валиум, Ясмина. Заткнись и спи».
У незнакомца, который смотрит на Воорта из зеркала в уборной, кудрявые темные волосы, аккуратные усики и круглые очки в проволочной оправе. Вкладыши под пятки увеличивают рост. Защечные вкладыши делают лицо круглее.
«Это подозреваемые должны прибегать к маскировке. Не я».
— Мы приземлимся через сорок минут, — радостно объявляет капитан. — Опережаем расписание. Прекрасный сюрприз для всех, кто вас встречает.
Самолет вырывается из низких облаков. Внизу, пропитанный насквозь грязным химическим туманом, сверкает мегаполис, подобный доисторическому океану, заполненному бестолковыми, тычущимися на ощупь обитателями. Частицы светящегося планктона.
Шасси аэробуса касается взлетно-посадочной полосы. Воорт слышит визг тормозов, старающихся остановить несущееся на полной скорости судно.
«Я буду лгать семье, если, конечно, смогу хотя бы выбраться из аэропорта.
А не солгал ли я и самому себе?»
Рейс 347 компании «Аэромехико» останавливается у выхода «4А» в аэропорту Ньюарка — не в аэропорту Кеннеди, откуда Воорт улетал. Он ждет, пока самолет опустеет, потом выходит в зону прилета. Седой капитан полиции из управления аэропорта стоит, прислонившись к стене.
— Это ты? — спрашивает кузен Эллис Воорт. — Скажи что-нибудь, чтобы я знал, что это действительно ты.
— Воровал в последнее время «Сникерсы»?
— Объяснишь мне, Джеймс Бонд, какого черта тут творится? Где Камилла?
— С таможней у меня все в порядке?
— Штамп тебе поставят на площадке перед ангаром. Я сказал им, что ты работаешь под прикрытием. Поклялся, что ты не везешь наркотики.
— Аспирин считается?
— Почему здесь нет Микки? Почему ты позвонил мне?
— Эллис, даже ребенком ты хорошо умел хранить секреты. Отец чуть не убил тебя за те украденные «Сникерсы», но ты меня не выдал. Пошли.
Нью-джерсийское платное шоссе выводит их на Пэлисейдс-паркуэй, и вот они едут той самой дорогой, по которой Воорт ехал с отцом двадцать пять лет назад. Они останавливаются у церкви из серого камня. Современные машины меньше. Воорт помнит, какими высокими казались резные кресла: тогда его ноги не доставали до пола. А стол, за которым заседал совет, был на уровне глаз. Теперь он достает до бедер.
Только суровый священник на картине совершенно не изменился.
«Папа, я скажу им то, что им надо знать. Все им знать не нужно».
Еле слышный голос в голове отвечает:
— Гнев может придать тебе проницательности, дружок. А может и завести слишком далеко.
Воорт тяжело выдыхает. Мысленно отталкивает отца. На самом деле, убеждает он себя, это говорил не папа. Это говорило чувство вины.
Со своего места во главе стола он оглядывает нынешний совет. Его совет. Вим по-прежнему здесь, но теперь здесь и кузен Мэтт — от представителей семьи штатских профессий. Здесь же стройная Спрус Воорт из Флашинг-Медоуса рядом с дядей Вимом и лейтенантом Маргарет Воорт из 68-го участка в Бей-Ридж. То, что Конрад вернулся из Аргентины раньше намеченного, подчеркивает для них важность собрания.
Воорт начинает:
— Семье угрожали. Вам. Вашим детям. Вашим женам или мужьям. Всем.
Семейные правила запрещают перебивать. Каждый должен высказаться до конца. Задавать вопросы или спорить можно, когда оратор закончит.
Воорт повторяет ту версию, которую рассказал Камилле: ему угрожали пистолетом. Он видит гнев на лицах, но не уверен, какой будет реакция в конце.
Воорт заканчивает, и первым отвечает Вим — самый крупный из них, седой медведь. От него можно ожидать поддержки.
— Тебе следовало рассказать нам сразу, — резко говорит он.
— Благодаря моему отъезду угрозы не было, дядя. Только если бы я оставался.
— Или вернулся слишком рано, — возражает Спрус.
— Конрад, здесь не тебе было решать, — говорит Эллис.
— Игла? Кто, черт побери, пользуется иглами? — рычит дядя Вим. — Они обошлись с тобой как с животным. Иглами стреляют в собак.
Мэтт бледен как смерть.
— Они знали, что Рейчел оставляет окно открытым? Простите.
Мэтт выходит, сжимая в руке сотовый телефон. Воорт в общих чертах описывает, что он хочет сделать, не вдаваясь в детали.
— Ты будешь изображать наживку, — задумчиво говорит Вим.
— Наживку съедают. Я предпочитаю называть это приманкой.
— Но ты бросишь все, если мы попросим, да? — спрашивает Спрус, глядя ему в глаза. Воорту кажется, что в комнате становится жарко.
— Не уверен, что это хорошая идея, — говорит он.
— Обещай, что ты бросишь, если мы скажем!
В разгар спора возвращается Мэтт.
— Дай им то, что они хотят. Это всего на неделю.
— Если им сойдет с рук один раз, это случится снова!
— У тебя нет детей, Брам!
— Мы обеспечим всем охрану, — говорит Вим. — Составим график. Возьмите себя в руки. Мы выясним, кто это, раньше, чем они даже узнают, что мы в курсе. Мы поддержим Конрада.
— Мне плевать, что вы решите. Я, черт побери, хочу, чтобы перед моим домом стояла машина двадцать четыре часа в сутки, — говорит Мэтт.
— Подожди, подожди. Тут все непросто.
— Все важное непросто. Давайте тогда голосовать!
Решение принято. «Остановись. Садись в самолет. Возвращайся за границу и отдыхай дальше. Не подвергай нас опасности. Прости».
Счет шесть — пять, но это все равно что одиннадцать — ноль.
У Воорта кружится голова. Его тошнит. Все не так, как должно быть. В одну секунду родственники словно становятся меньше. Они не могут контролировать, что он делает, но Воорту нужно одобрение. Он никогда не шел против решения. Надо попробовать еще раз.
— Тогда на заправке я испугался, — слышит Воорт собственный голос. — В жизни не думал, что могу так бояться.
У него болит горло, болит спина, в затылке стучит. Собственный голос кажется неестественным и бесплотным, словно слова идут прямо из мозга, минуя губы.
— Был момент, когда я согласился бы на что угодно. Вы понимаете, о чем я говорю? Настолько слаб я был.
Молчание.
— Иисусе, — вздыхает Эллис.
— То, что произошло, было ужасно, но не стоит усложнять, — качает головой Спрус. — Не смешивай свои личные проблемы с семейными. Ты не можешь подвергать риску нас всех из-за того, что тебя унизили. Это не наша проблема.
Вим говорит мягко:
— Любой, находящийся в этой комнате, испугался бы. Это не имеет отношения к тебе как к мужчине или копу.
— Сходи к врачу, — предлагает Спрус.
— Может, они блефовали, — говорит Эллис.
— А может, они чокнутые отморозки и сделают то, что говорят.
Они снова голосуют. Снова шесть против пяти.
— Прости, — говорит Мэтт. — Брось это дело. Вот потом вернешься — и расследуй все, что хочешь.
— Потом, — отвечает Воорт, — может быть слишком поздно.
— Для долга? Или слишком поздно для мести? — спрашивает Спрус.
У Мэтта совершенно убитый вид. До сих пор они с Воортом были практически лучшими друзьями.
— Послушай, если с кем-то из детей что-то случится, как ты справишься с этим? Сейчас смелость — бросить все это. Эти ребята держат нас за яйца.
— Подходящее выражение, — замечает Воорт.
— Я бы поддержал тебя в чем угодно другом.
— А я бы научил своих детей драться, Мэтт.
— Нет, ты бы позволил пристрелить себя, чтобы защитить их.
— Давай-ка найдем ближайший бар, — в отчаянии просит Воорт Эллиса.
Спрус говорит:
— Пойдешь против решения — и ты покойник, кузен. Добьешься успеха — и, если тебе повезет, мы, может быть, забудем, что были против тебя. Потерпишь неудачу — и, в лучшем случае, лишишься семьи, как кузен Аль. Никто из нас даже не знал, когда этот старый козел умер.
Выходя, Воорт вспоминает одну из старых присказок отца.
«Разделенная семья гибнет вместе», — говаривал Билл.
— Они согласились? — спрашивает Камилла по спутниковой линии связи тридцать минут спустя.
— Конечно.
— Даже Мэтт?
— Особенно он, — отвечает Воорт, поднимая второй стакан «Лафройг», глядя, как Эллис уходит в уборную — возможно, чтобы позвонить остальным и доложить, собирается Воорт подчиниться общему решению или нет. — Расскажи мне, что ты нашла, Камилла.
— Мне повезло. Помогает моя прежняя команда. Я сказала им, что из этого можно раскрутить историю, из которой получится хорошая передача, так что они загорелись. Никто из твоего списка не выходил недавно из тюрьмы. Никто не освобождался условно-досрочно. Никаких процессов не планируется. В новостях нет ничего нового ни об одном из твоих дел. Ничего особенного о Колине Минсе.
— Тогда у нас несколько дней на то, чтобы выбрать одно направление, сосредоточиться на нем и надеяться, что мы правы.
— Ну, у того, кто напал на тебя, есть средства', а ведь ни в одном из твоих официальных дел не были замешаны представители высшего класса. Разве что Озава, и то с натяжкой. И те люди добрались до тебя, когда ты занялся этим делом.
— Узнать, что я занимаюсь делом Озавы, можно было из газет или в управлении. Хм-м-м… У консорциума по поиску сокровищ вполне могут быть деньги.
— Я тоже подумала об этом. Как ты просил, связалась по электронной почте с Микки. Он занимался твоими обычными делами — не кладами, и, по его словам, все вроде бы прекрасно. И кстати говоря, он продолжил дело Озавы, и ему никто не угрожал. Как ты хотел, я не сказала ему, что происходит.
Воорт на мгновение задумывается.
— Спроси своих приятелей из Эн-би-си о том юристе, Теде Стоуне. Дела. Клиенты. Репутация. Новости. Он — единственная связь с консорциумом.
— Будь осторожен.
На этом разговор заканчивается.
По комнате вдруг словно проносится теплый ветерок, и Воорт поднимает голову, охваченный весьма необычным, но мощным ощущением присутствия отца. Даже чувствует запах лосьона после бритья «Олд спайс».
Воорт никогда не подвергал сомнению реальность таких посещений. И надеется, что и теперь все реально. Голос в голове звучит совершенно отчетливо.
— Я горжусь тобой, сын. Ты рассказал семье все, что им надо знать, чтобы защитить себя. Но когда ты собираешься рассказать правду невесте?
— Я мог бы все бросить, папа.
— Ты знал, что ни за что не добьешься единогласного решения, так что шесть к пяти или десять к одному — какая разница? А еще, дружок, ты проглядел улику.
— Какую?
— Она была у тебя под носом все пять дней.
Сердце Воорта начинает биться быстрее.
— Это означает, что ты бы продолжал даже после голосования?
— Всего раз или два в жизни человека, — произносит призрачный голос, — случается что-то по-настоящему важное. То, как ты справишься с этим, на всю жизнь определяет, кто ты есть.
— Они что-то затевают…
— Хотел бы я, чтобы мы знали, идет речь о человеческих жизнях или только о деньгах.
— Если пострадает кто-то из детей…
Призрак словно приближается, и на долю секунды Воорт ощущает прикосновение к правой руке — так когда-то держал его папа во время прогулок. Ему хочется плакать.
Голос произносит:
— Я не завидую тебе. В новые времена последствия кажутся тяжелее. Но целью всех уроков, Конрад, было научить тебя, что добро против добра — это всегда нелегко. Ты предупредил Воортов. Они примут меры предосторожности.
— Папа, а ты когда-нибудь решал признать кого-то виновным заранее?
— Ты был ребенком. О таком с детьми не говорят, даже с одаренными.
— Я хочу размазать их.
— Месть влечет новую месть.
Призрак исчезает. Музыка становится громче, а через открытую дверь по бару проносится порыв ветра, словно папа, потратив слишком много сил на возможность поговорить, вышел, как живой человек. Наверное, даже столетний старик может скучать по отцу.
Воорт достает телефон. Набирает номер по памяти. Он принял решение.
— Кон! — изумленно восклицает Микки. — Слушай, приятель, я абсолютно трезв. Ни капли с тех пор, как ты уехал. Ты вернулся? Что стряслось? Скажи мне, что нужно.