Едва переступив порог кабинета Аллана Уэйна, Билл обратил внимание, что Джамбо сильно изменился. За несколько недель, что они не встречались, он постарел и похудел. Его лицо, обычно жизнерадостное и румяное, было бледным и измученным, а костюм висел на нем, словно кокон на мертвой гусенице.
— А, Билл! — воскликнул он, тяжело, как дряхлый старик, поднимаясь из-за письменного стола. — Очень мило с вашей стороны навестить меня. — Его рукопожатие было вялым и сухим. — Извините за столь скромную обстановку, старина. Боюсь, что она не очень походит на мой кабинет в Лондоне. — На бледном лице появилось нечто вроде улыбки.
Билл обвел взглядом маленькую, плохо обставленную комнату. В лондонском кабинете Уэйна на полу лежал персидский ковер, над камином висели две картины модного художника, в клавесине был устроен бар, а письменный стол с множеством кнопок и переключателей напоминал контрольную панель для запуска космического корабля. Здесь же кабинет был сугубо деловым — стальной сейф на голом деревянном полу, стол, два венских стула и столик с различными планами и бумагами на нем.
— Спасибо, — поблагодарил Билл, опускаясь на стул, пододвинутый ему Уэйном. Да, возможно, что этот человек убил его жену, и Билл намеревался добиться от него правды, но пока что ему нужно было держаться очень осторожно. — Я уже сказал девице в приемной, что случайно оказался тут поблизости и решил навестить вас. Спасибо, что вы нашли время для меня. Понимаю, как вы заняты. — Билл взглянул в окно и ярдах в двухстах увидел то, что еще осталось от развалин аббатства. Колокольня пока еще была на месте, но от нее к стоявшим неподалеку бульдозерам уже тянулись канаты.
— Да, да, работы по горло, но я рад видеть вас, Билл. — Уэйн замолчал, так как бульдозеры загрохотали, тросы натянулись, колокольня закачалась и рухнула, вздымая облако пыли, поднявшееся высоко в небо. Билл вспомнил брошюру, прочитанную в поезде. «Аббатство частично разрушено Генрихом VIII и Кромвелем; подверглось артиллерийскому обстрелу с немецкого крейсера в первую мировую войну». Теперь «Стар констракшн» разделывалась с ним окончательно. Голос Уэйна прервал его размышления. — И, кроме того, Билл, мне хотелось переговорить с вами. Я написал вам письмо (надеюсь, вы его получили), но мне хотелось сказать вам лично, как я грущу о смерти Мэри. Она ведь была не просто секретарем, а большим моим другом.
— Да, я знаю, Аллан. — Наблюдая за Уэйном, Билл подумал, что хотя тот несколько потерял в весе, но ничего не утратил из своих актерских талантов. Лицо его выражало печаль, и, возможно, так оно на самом деле и было. Не исключено, что Джамбо по-своему привязан к Мэри. — Но я зашел к вам не только для того, чтобы просто поболтать, — продолжал Билл. — Вам, наверное, известно, что я подвергся нападению у себя дома и частично потерял память?
— Да, Билл, я слыхал об этом и очень сочувствую вам… Сигарету? — Уэйн подвинул Биллу пачку и начал рыться в кармане, но зажигалку не вынул, словно ожидая, что это сделает Билл. — Боже, сколько вам пришлось пережить! Нападение, затем это страшное известие о Мэри… Достаточно, чтобы свести с ума любого.
— Да, мне было тяжело, но теперь все уже позади. — Билл наклонился, чтобы прикурить, так как Уэйн достал, наконец, зажигалку, и сразу же понял, почему тот не спешил с этим — рука у него тряслась, как у нервнобольного. — Я зашел к вам потому, Аллан, что хочу знать больше о смерти Мэри. Вы ведь были тогда в Фелклифе, не так ли?
— Да, но вряд ли я могу рассказать что-нибудь, кроме того, что уже сказал следователю. — Его лицо по-прежнему выражало соболезнование. — Как вам известно, Мэри была в Лондоне, и я попросил ее вернуться для работы над пересмотром планов сноса. Понимаете ли, у нас возникла спешка. Американские метеорологи предсказали возможность преждевременного похолодания и даже заморозков. Вот нам и приходится ускорить снос, чтобы закончить укладку первой очереди бетона до конца месяца.
— Все это мне известно, Аллан. Я читал ваши показания. Мэри вернулась сюда и ночевала в гостинице. Утром вы занимались с ней пересмотром графика работ. Потом вместе обедали, и она собралась выехать по делам в Лондон. Правильно?
— Правильно, и я говорил об этом на следствии. — Подбородок Уэйна нервно задергался. — Но почему… почему вы снова расспрашиваете меня об этом?
— Потому что я хочу знать ответ, Аллан, ответ, который бы полностью соответствовал действительности. — Билл почувствовал, как у него сжимаются кулаки, и он с трудом подавил в себе желание вскочить, схватить Уэйна за горло и заставить его сказать правду. — После обеда, в два тридцать, вы ушли. Почему, Аллан, почему Мэри не поехала дневным поездом? Почему вы позвонили ей вскоре после четырех часов и велели выехать ночным?
— Не звонил я, Билл! Клянусь вам, не звонил. — Уэйн отодвинул стул и встал. — С чего вы взяли, что я велел ей ехать ночным поездом?! — Казалось, что Уэйн начал приходить в себя. — Билл, старина, я очень сожалею обо всем происшедшем, о смерти Мэри, о попытке нападения на вас, но если вы действительно думаете, что я звонил ей после обеда или что я вообще имею какое-то отношение к ее смерти, вы просто спятили. Клянусь… Нет, нет, мне и клясться не нужно, так как я могу доказать вам… — Он протянул руку к селектору, но в этот момент послышался звонок.
— Мисс Саймондс, — все же успел сказать Уэйн, — пожалуйста, зайдите ко мне на минутку…
— Хорошо, хорошо, сэр, — послышался в ответ смущенный женский голос. — Вас спрашивает… — Женщина замолчала, и тут же раздался хриплый мужской голос с каким-то сухим шелестом, как будто рвалась гнилая парусина.
— Уэйн? Это я, Ганс Вицлеб. Я хочу знать, почему, черт бы вас побрал, вы не сообщили мне, что все наши мероприятия по безопасности одобрены местными властями?
— Прошу меня извинить, но согласие местных властей я получил всего несколько минут назад, — ответил Уэйн, буквально съежившись перед аппаратом. Да, он был женат на падчерице владельца фирмы. Но это ничуть не мешало одному из руководителей фирмы относиться к нему с нескрываемым презрением. — Оно у меня. Я сейчас пришлю его вам.
— Не трудитесь. Я сам зайду. Скажите, неужели вы не понимаете что у нас осталось меньше четырнадцати часов? Интересно, кто-нибудь выполняет приказы в этой проклятой стране? Я сейчас приду.
— Да, да, пожалуйста, — пробормотал Уэйн не то в аппарат, не то себе под нос, а потом взглянул на Билла. — Так о чем я говорил? Да… Я не звонил Мэри по телефону и могу доказать вам это. Могу, могу, старина, но только не сейчас Может быть, вы зайдете ко мне вечерком в мой коттедж в Ситоллере? Я полагаю, вы остановились в Фелклифе? Я пришлю за вами машину. Восемь часов вас устроит? В таком случае, в половине девятого мы увидимся. — Он протянул руку и попытался улыбнуться. — И уверяю вас, Билл, что я не звонил Мэри… — Дверь кабинета с силой распахнулась, и улыбка стерлась с его лица.
— У вас посетитель! — Ганс Вицлеб остановился на пороге и уставился на них сквозь толстые стекла очков без оправы. На нем были кожаные шорты, кожаная куртка, в руке трость-табурет. Билл повернулся и посмотрел на Вицлеба с чисто профессиональным любопытством. Этот человек был частью страшного прошлого, но внешне выглядел комически — карикатура на прусского унтер-офицера в штатском или маленького государственного чиновника в костюме для загородной прогулки. Его короткие ноги были покрыты рыжими волосами, грудной клетке было тесно в куртке, а лысая голова походила на яйцо.
Да, Вицлеб, пожалуй, выглядел комично, однако его биография не давала ни малейшего повода для шуток: уже в двадцатипятилетнем возрасте Вицлеб — проектировщик трех первоклассных автострад в Баварии, в тридцать лет — правительственный инспектор всего гражданского строительства а Германии, в 1943–1945 годах — главный инженер «Организации К», подчинявшийся непосредственно Альберту Шпееру и Вилли Френцелю, частый посетитель бункера Гитлера в Берлине вплоть до того, как Советская Армия окружила город, один из последних, кто видел Гитлера живым.
— Мистер Ирвин уже уходит. Значит, встретимся после восьми, Билл…
Билл направился было к двери, но Вицлеб поднял руку.
— Ein момент, bitte! Вы сказали — мистер Ирки? Мистер Уильям Ирвин? — Вицлеб сверкнул очками в направлении Билла и одобрительно кивнул, словно только что обнаружил какой-то интересный и, возможно, ценный экспонат, который ему необходимо внимательно осмотреть. — Мистер Ирвин, прошу вас уделить мне несколько минут после того, как я закончу свое дело здесь. Мне кажется, нам нужно переговорить…
— Пожалуйста, только не знаю, чем могу… — Билл поморщился, когда Вицлеб крепко пожал ему руку. «Сколько смертных приговоров подпиши эта рука? — мысленно спросил он себя. — Сколько людей отправились в небытие по кивку этой яйцевидной головы?»
— Поверьте, мистер Ирвин, нам обязательно нужно поговорить. А сейчас прошу меня извинить. — Он кивнул Биллу и промаршировал — только так и было возможно назвать его походку — к столу, на котором Уэйн разворачивал схему.
— Мистер Уэйн, позвольте мне ознакомиться с теми мерами безопасности, которые вы наметете осуществить сегодня вечером. — Обращение «мистер» было явно необычным проявлением вежливости, которой Аллан Уэйн был обязан присутствию Билла. — Надеюсь, вы тщательно все продумали, ведь нам следует рассчитывать на большое количество зрителей, которые заходят полюбоваться забавой… Нет, нет, не пытайтесь объяснять все это МНЕ, — прервал он Уэйна, когда ют попытался заговорить. — Если уж я не сразу пойму суть ваших мер, эти идиоты из полиции и за сто лет не разберутся… Так, следовательно, заграждение из колючей проволоки высотой в четыре фута подходит вот здесь, с вершины горы к главным, а потом к боковым воротам и до самого пляжа. Хорошо! — Вицлеб вынул карандаш и принялся водить им по нанесенной на карте линии крестиков. — Ворота и пункты взрывов охраняются местной полицией. Полагаю, что все эти посты соединены телефонами на тот случай, если какой-нибудь любопытный идиот попытается перебраться через проволоку?
— Разумеется. Кроме того, полицейские с собаками будут патрулировать вдоль заграждения. Мощные юпитеры установлены у главных ворот, и, насколько мне известно, будет включено освещение гостиницы. Лично я полагаю, что это ненужная роскошь, но если сэр Норман считает…
— Вы находите, что это ненужная роскошь, мистер Уэйн? Серьезно? — Вицлеб постучал карандашом по столу. — Возможно, вы и правы, но мы должны считаться с желаниями нашего хозяина. В конце концов, я всего лишь инженер-строитель, получающий жалованье за выполнение распоряжений, а вы… — Он было умолк, нахмурясь, взглянул на Уэйна, а затем продолжал: — А вы зять хозяина, о чем я совсем забыл. Ну, так что же мы имеем? Проволочное ограждение, посты у ворот и в местах взрывов, патрули с собаками и громкоговорители для оповещения и предупреждения толпы. Пожалуй, этого достаточно, но остается один пункт, который меня беспокоит, — нижняя часть склона, вот здесь. Вы не договорились о патрулировании этого участка?
— Нет, мне показалось это излишним. Я разговаривал с начальником полиции. Больше людей он нам выделить не может, а если какой-нибудь сумасшедший попытается вскарабкаться тут на гору, то этим он благословит нас отправить его к праотцам и избавить общество от опасного лунатика.
— Что? — Немец нахмурился, а затем на его лице появилась гримаса, которую человек с богатым воображением мог бы назвать улыбкой. — Это, должно быть, шутка? Тот самый знаменитый британский юмор, который мы, иностранцы, как предполагается, не в состоянии понимать и ценить… Ну, что ж, хорошо. В таком случае все в порядке. Сделайте нужное количество копий схемы и поскорее пришлите мне. — Вицлеб отвернулся от Уэйна с таким видом, словно тот внезапно перестал для него существовать. — Я свободен, мистер Ирвин. Не будете ли вы любезны, пройти со мной?
Из окна кабинета Вицлеба Фелклиф походил на игрушечный городок, выстроенный детьми на полу, а затем брошенный ими. Большая часть торгового центра была уже снесена, кое-где, словно после бомбежки, торчали куски стен, на месте рыбного порта был пустой коричнево-серый прямоугольник, по которому беспрерывно сновали машины. Ветер доносил стук пневматических молотков и глухие удары стальных шаров. На глазах у Билла рухнул и развалился большой дом.
— Wunderschon! Очень красиво, не правда ли, мистер Ирвин? Я всегда находил что-то чудесное в картине разрушения. — Глаза Вицлеба за толстыми стеклами сверкнули. — Но тут, собственно, и смотреть нечего. Вот в Берлине в конце 1944 года на всем пути от Тиргартена до Александер-платца не было ничего, кроме руин и строительного мусора. Здесь — иное дело. Мы сносим, чтобы построить вновь. — Вицлеб говорил на хорошем английском языке, но временами умолкал в поисках нужного слова. — Мы уничтожаем здесь старое и дряхлое, чтобы возвести на этом месте строения из стали и бетона, которые будут существовать в веках, так же как пирамиды. Там, где до сих пор причаливали рыбачьи баркасы, поднимется нефтеочистительный завод, на котором будут трудиться десять тысяч рабочих. На северной стороне, вместо вон той горы, будут причалы, где смогут швартоваться танкеры водоизмещением свыше тридцати тысяч тонн. Вас это не волнует, мистер Ирвин?
— Нет, почему же, волнует. — Билл внимательно присматривался к собеседнику. Он пробыл с Вицлебом уже минут пять, но тот даже не заикнулся, о чем он хотел переговорить с ним. Вицлеб подвел его к окну и принялся рассказывать о ведущихся работах, словно разговаривал с приятелем или возможным клиентом, которого хотел подавить могуществом представляемой им фирмы. — А вот то здание будет взорвано сегодня вечером. — Билл взглянул в сторону реки. За ней на горе возвышался отель «Ройял». Казалось, его невозможно уничтожить — огромный замок в готическом стиле, с башнями, башенками и контрфорсами — последний оплот обороны от чужеземных захватчиков. — Будет взорвана вся та часть горы. Делается это, как вам сказать… из-за крайней необходимости. В обычных условиях мы сносим здания, не спеша, демонтируя то, что еще может быть использовано, но сейчас у нас нет времени. Американская метеорологическая служба предупредила, что в начале декабря может наступить похолодание, и нам приходится спешить. Вам, вероятно, известно, что цемент плохо твердеет при низкой температуре, и нам обязательно нужно успеть возвести первые железобетонные опоры до наступления морозов. Времени на снос здания обычными методами нет, и мы вынуждены взорвать его.
Вицлеб поднял трость и показал на склон горы.
— Вот там, под выступом, похожим на человеческий нос, пробурены три шурфа, куда заложена взрывчатка. Ровно в полночь мы включим рубильник и — ПУФФФ! Как это поется? «И бэби взлетает на воздух вместе с кроваткой и всем остальным». Зрелище будет внушительное.
— Не сомневаюсь. Но разве это не опасно? Муниципалитет дал разрешение на взрыв?
— Конечно, мистер Ирвин, мы встретились с некоторыми трудностями при получении разрешения, но мой хозяин, сэр Норман Стар, способен убедить кого угодно. Да и никакой опасности тут нет, если толпы зевак будут наблюдать из-за ограждения. Я немец, а мы составляем свои планы с большой тщательностью. Вес зарядов рассчитан точно, до унции. Вы, конечно, остановились в гостинице «Кэстл»? Могу гарантировать, что в вашей гостинице все стекла останутся целы.
Домик вдруг затрясся — мимо протащился огромный красный бульдозер, медленно направляясь по склону к остаткам того, что когда-то было аббатством.
— Хороша малютка, мистер Ирвин? Просто прелесть! Это последняя модель из Детройта. Кажется, Клемансо сказал, что Америка — единственная страна, перешедшая из эпохи варварства сразу к эпохе упадка, минуя всякую цивилизацию. Возможно, он и прав, но ничего варварского или упаднического в американской технике я не нахожу.
— Герр Вицлеб! — Билл только сейчас сообразил, что Вицлеб своими разговорами пытается выиграть время и получше присмотреться к нему. — Может быть, перейдем к делу? Что вы хотели сказать мне?
— Да, да, конечно! Конечно же, давайте поговорим о деле, хотя мне казалось, что вы должны были догадаться, чего я хочу. Мне нужны бумаги, которые я доверил вашей жене. Насколько мне известно, вы их не нашли?
— Нет. Но вы, несомненно, знаете об этом от сэра Нормана. Я вчера разговаривал с ним по телефону.
— Да, он известил меня, но я решил сам спросить вас. — Вицлеб снял очки и принялся протирать стекла об рукав куртки. Без очков его лицо как-то еще больше сжалось. — Хорошо, я принимаю ваши заверения, что моих бумаг у вас на квартире нет. Но где же они? Может быть, их все же обнаружил ваш таинственный грабитель? Где ваша жена могла спрятать их? Не могла ли она отдать их на хранение в банк или кому-нибудь из друзей?
— Хотя это казалось мне маловероятным, но я навел справки в банке. Она ничего там не оставляла. Полагаю, она сообщила вам, что после того, как Джамбо вызвал ее сюда, она оставила их дома?
— Джамбо? Ах да, вы имеете в виду мистера Уэйна. — Вицлеб наконец протер очки и надел их. В очках его лицо снова стало казаться сильным и даже зловещим. — Да, она сообщила мне об этом, и, к сожалению, нам следует исходить из того, что в течение какого-то времени бумаги находились у вас дома, но затем были оттуда изъяты. Ну, а теперь, мистер Ирвин, позвольте мне задать еще один вопрос. Зачем, собственно, вы приехали в Фелклиф?
Зачем? Узнать, как умерла Мэри? Отомстить за нее? Узнать, что же в действительности произошло? Он и себе не мог бы ответить на такой вопрос, но уж Вицлебу, во всяком случае, до этого нет никакого дела! Биль чуть было так и не сказал, но в последнюю минуту сдержался — какой смысл приобретать еще одного врага?
— Я хотел переговорить с мистером Уэйном по личному делу.
— О вашей жене, конечно? Понимаю и сочувствую вам. — Вицлеб уставился в окно. Лучи солнца, отражаясь от его очков, высвечивали кожаные шорты и рыжие волосы на ногах. — Существует весьма основательное подозрение, что ваша жена была любовницей Уэйна. Естественно, что вы захотели объясниться с ним. Меня, разумеется, это не касается, но, как мне кажется, вы могли пожелать встретиться с ним еще по одной причине. Норман Стар говорил вам, что, по его мнению, Уэйн мог быть связан с человеком, проникшим в вашу квартиру. Он также говорил, что Уэйн мог установить контакт с одним из наших конкурентов, который заплатит огромную сумму за мое изобретение. Ни одну из этих версий мы доказать не в состоянии, но факт остается фактом — бумаги исчезли. Интересно, может быть, вы… может быть, вы… — Вицлеб внезапно перешел на шепот, его лицо под густым загаром позеленело, и он оскалил редкие, желтые зубы. — Мерзость! Взгляните на эту мерзость! — Вицлеб был в таком состоянии, что Билл подумал: уж не начинается ли у него какой-то припадок?
— Герр Вицлеб! Герр Вицлеб! Что с вами? Вам плохо? — Несмотря на отвращение, которое Билл питал к этому человеку, он подхватил его под руку. Под толстой курткой мускулы Вицлеба были напряжены так, словно их свела судорога.
— Нет, нет, вы только взгляните! Я же приказал десятнику раскладывать отраву… Я же говорил, что не терплю их… совершенно не переношу… И вот, пожалуйста, под самыми окнами!
Билл проследил за взглядом Вицлеба. Две старые крысы вылезли из канализационного колодца и осторожно перебирались через глубокие колеи, оставленные бульдозером, к поломанной трубе, потом медленно втиснулись в нее. Снаружи оставались только длинные голые хвосты, а затем и они исчезли.
— Прошу прощения. — Вицлеб отвернулся, достал из ящика письменного стола бутылку виски и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Почти сразу же к нему стал возвращаться прежний цвет лица.
— Да, да, мистер Ирвин, прошу прощения. Это моя слабость. Я не переношу их. Я видел однажды, как… Конечно, это ребячество, но вы уж простите меня…
— Что вы, что вы… — Билл опять посмотрел на Вицлеба с профессиональным интересом. Отвращение к крысам свойственно большинству людей, но у Вицлеба это, видимо, было чуть ли не какой-то манией. Какой же страшный инцидент в прошлом мог оставить такой след в его психике? — Но вернемся к нашему разговору. Вы хотели в чем-то обвинить меня…
— Обвинить? Нет, это не то слово. Я лишь хотел предупредить вас, мистер Ирвин… Позвольте мне закончить. — Он поднял руку. — Насколько нам известно, бумаги эти находились у вас на квартире. Если вы нашли их (а я вовсе не утверждаю, что это так), они все равно вам пользы не принесут, вы даже не будете знать, что с ними делать. Однако это знает Уэйн, он знает, кому их можно продать, и я спрашиваю себя: не приехали ли вы сюда, чтобы заключить с ним сделку?
— Послушайте, мне это уже осточертело! — крикнул Билл, чувствуя, что его охватывает гнев. — Аллан Уэйн соблазнил мою жену, и я, кажется, уже начинаю верить, что это он толкнул ее под машину. Я приехал сюда, чтобы узнать правду. За кого вы принимаете меня, герр Вицлеб? Неужели вы считаете, что я могу заключить сделку с человеком, который так поступил со мной?! Вы спятили, и мне плевать на ваши бумаги, будь они прокляты! Со слов Стара, я знаю, что они имеют отношение к производству цемента, и мне абсолютно безразлично, найдете вы их или нет.
— Хорошо! Очень хорошо! Для меня это звучит как правда. — Вицлеб улыбался, однако глаза его, прикрытые стеклами, были безжизненны и холодны. — По крайней мере пока, мистер Ирвин, я готов поверить, что у вас нет этих бумаг. Но если в будущем вы обнаружите, где ваша жена спрятала их, и, позабыв нанесенное вам Уэйном оскорбление, решитесь войти с ним в сделку, я предупреждаю вас… — Вицлеб был почти на голову ниже Билла, однако тот не мог не почувствовать, что имеет дело с сильным человеком. Вицлеб был заместителем Вилли Френцеля, которого ненавидели не меньше, чем Гиммлера. Правильно ли был вынесен приговор, по которому Вицлеб был обвинен всего лишь как обычный инженер, участвовавший в работе «Организации К»? — мысленно спросил себя Ирвин. Взял ли бы Френцель себе в заместители человека, который не был бы так жесток и фанатичен, как он сам?
— Да, да, мистер Ирвин, я предупреждаю вас. — Вицлеб схватил Билла за руку маленькой и пухлой, но тем не менее очень сильной рукой. — Почти всю свою жизнь я был неистов и сейчас остаюсь таким же. Я хочу найти эти бумаги и не остановлюсь ни перед чем!