После утренней службы в церкви уже всем стало известно, что граф покинул остров, пилотируя один из своих личных самолетов. Привыкшие к подобным случаям давние жители острова говорили, что для Мануэля стало традицией прощаться со своими знакомыми простым и вежливым «С Богом!» за ночь до своего отлета. А были и такие, которые беспечно замечали, что сами собираются возвратиться в Португалию через несколько недель, где они снова станут общаться с ним в театрах и на приемах. Остров без проживающего в своей резиденции графа превратился просто в «мунита компоне за», что значит в переводе с португальского нечто вроде «утратившего привлекательность».

«Утративший привлекательность» — было для Клэр совершенно неподходящим словосочетанием, чтобы объяснить ту мрачную летаргию, в которую погрузился теперь весь ее мир, это было слишком мягким и, возможно, красивым для кого-то определением. Собственно, она и не рассчитывала даже в самых смелых полетах своей фантазии на что-нибудь большее, чем его дружеский интерес как к иностранке, оказавшейся на португальской земле. Ей было бы менее обидно, если бы он позволил себе хоть слабый намек на сожаление, чтобы сделать более многозначительным свой прощальный поклон. Он же всего-навсего склонился к ее руке и сказал:

— До свидания, мисс Уиндхем.

Мануэль исчез, спокойно избавившись от всего, как бы стремясь к более полной, более во всех отношениях важной для него жизни.

Пролетела неделя. Десять дней. Клэр сказала себе, что настоящий уклад ее существования и должен быть именно таким, как, собственно, и предполагалось до того, как она прилетела на этот остров. Она оставалась английской компаньонкой женщины-португалки и к тому же постоянно находилась практически рядом с Николасом. Мануэль оказался каким-то дополнением, грустным, холодным и в то же время милым испытанием, за которое она была благодарна судьбе. Но даже при роковых утратах у людей все же не находится времени для благодарности судьбе. Она не могла не вспоминать его особую индивидуальность, мужественную грацию и силу, ловкие руки и голос с особым, невероятно привлекательным акцентом. Даже на Святой Катарине, где обильное и ленивое сияние солнца сменялось очаровательными ночами, простые и веселые люди оставались образцом мирного и доброжелательного отношения друг к другу, оказалось вполне возможным чувствовать себя совершенно изнуренной и упавшей духом. Ей хотелось чем-то занять себя, причем как можно больше, ради того, чтобы дни проходили быстрее. Было просто ужасно жить и существовать с таким настроением!

Необходимость быть постоянно занятой заставляла Клэр чаще искать встреч с Николасом. Она проводила время в беседах с ним на его узкой веранде в бунгало или брела к новой дороге, чтобы наблюдать за работой этих странных мулатов. В воскресные дни они ходили вместе купаться, а в одну из суббот поднялись на вершину Понта-Розарио.

Сидя на пружинистой траве и обхватив руками колени, Клэр смотрела на множество крыш и куполов, составлявших панораму порта.

— А что ты собираешься делать, когда дорога наконец будет завершена? — спросила Клэр.

— Пока еще не знаю, — отвечал Николас тем монотонным полувопросительным голосом, который ее неизменно раздражал. — Граф все еще заинтересован в финансировании новой строительной компании, и на ее богатой основе я уже разместил несколько заказов на подряд на более мощные контракты в районах Опорто и Браганзы. Я не очень уверен, что мои услуги найдут более высокую оценку в Африке. Конечно, там тоже идет процесс неизбежного развития, но с крайне болезненной медлительностью.

— Ты же мне говорил, что практически все время, которое там провел, ты был нездоров.

— Так там себя чувствует большинство людей.

— Что касается Африки, то ты отдал ей должное. Ты там трудился, не жалея сил, и строил в джунглях дороги и мосты. Прошу тебя, перестань даже думать об этом! Если ты снова туда отправишься, то окончательно подорвешь свое здоровье.

— Возможно, ты права, — согласился он. — Только в высшей степени выносливым людям все это под силу после тридцати пяти лет.

Он улыбнулся.

— Ты что, начинаешь беспокоиться за меня, не так ли? Мне думается, что ты находишь весьма странным, что мужчина в моем возрасте все еще не решил, где же он собирается осесть?

Да, но не странным, подумала Клэр, а несколько тревожным, и ей не хотелось, чтобы именно таким образом что-то происходило с Николасом. Он заслуживал гораздо большего. Раньше она совсем не относила его к числу людей, которых следовало спасать от самих себя. К сожалению, он все больше и больше становился не поддающимся влиянию, подобно непокорному английскому дубу.

— Если бы ты был женат, у тебя не было бы сомнений на тот счет, где жить, — заметила она, глядя на него. — Ты бы стал одним из тех прекрасных бескорыстных мужей, которые готовы направиться куда угодно, только бы была счастлива его жена, поскольку ее счастье одновременно было бы твоим собственным.

Он, как она и предполагала, неуверенно пожал плечами, хотя ей хотелось, чтобы все было наоборот.

— Полагаю, что моя женитьба вообще исключена, я абсолютно свободен делать то, что мне заблагорассудится. Если добьюсь одного или даже двух контрактов в Португалии, то скорее всего на какое-то время осяду в Лиссабоне.

Лиссабон, как ей было известно, находился довольно далеко от Опорто. Для того чтобы ему хотя бы изредка видеться с Инез или ей нанести ему визит, не было практически никакой разницы, жил он в той же Нигерии или еще где-нибудь. Нет, если им суждено соединиться, это должно произойти именно здесь, на острове, потому что он жил с ней почти рядом, за поворотом у скалы, и к тому же был частым гостем в Каза-Венуста. Но каким образом можно было взорвать его самооборону и колебания и вместе с этим избавиться от португальского нежелания Инез проявлять свои эмоции до тех пор, пока она не станет уверенной в чувствах своего избранника, — все это было подлинной загадкой для Клэр, путей решения которой она просто не находила. Она подавила в себе внутренний безысходный вздох.

Николас лежал рядом на траве, закинув назад руки. Спросил безотносительно:

— Как чувствует себя в последние дни старый сеньор?

Клэр посмотрела на него с нескрываемым укором:

— Почему ты спрашиваешь об этом? Ты же видел его только вчера.

— Я знаю: сидит в сторонке, как обычно, и жестикулирует, тоже как всегда. Настроение духа у него замечательное, но он не выглядит более окрепшим. И уж очень быстро утомляется. Каково на этот счет мнение доктора?

— Сеньор, разумеется, должен быть очень осторожным, но состояние его улучшается с каждым днем.

Николас сорвал светло-желтый цветок и стал теребить стебелек между пальцами. Пыльца осыпала рубашку и окрасила пальцы — большинство диких цветов были насыщены ею.

— Инез хочется верить, что ему становится лучше. Но состояние его сердца очень серьезное. Еще один подобный приступ — и ему не подняться.

Потрясенная, поскольку ей до боли не хотелось связывать этого необыкновенного старого человека и его мощный рассудок с внезапной смертью, Клэр резко повернулась к Николасу и, сжав его плечо, произнесла:

— Не смей так говорить! Ему действительно становится лучше. Ему делают инъекции какого-то необыкновенного состава, присланного специалистами из Лиссабона, а доктор заверяет, что если он сохранит нынешнюю выносливость до окончания курса лечения, то нового приступа не будет — не будет совсем!

— О! — голос Николаса звучал почти недовольно. — Я не слышал об этом. Интересно, почему мне об этом ничего не сказала Инез?

— По всей вероятности, боится сглазить, — возразила она. — И к тому же, судя по всему, ты не очень-то поощряешь ее к разговорам на личные темы, не так ли? Если бы ты почаще ходил с нею на прогулки, то мог бы узнать гораздо больше.

— Конечно бы мог, моя малышка, конечно бы мог.

Николас, и это было вполне очевидно, совершенно не намеревался отвечать на вызов Клэр. Он бросил цветок ей на колени, продолжая всматриваться в безбрежную голубизну неба с безучастным, как и прежде, выражением на лице. Его следующее замечание касалось уже абсолютно иного предмета — обычая устраивать на острове праздник по поводу уборки каждого очередного урожая. Он всегда оставался дипломатичным в обращении с Клэр, искусно уходя в сторону от главного.

Николас оставался таким же милым, как и прежде, но за эти годы он развил в себе доводящую до бешенства привычку уходить от любой угрозы эмоционального конфликта.

Несколько дней спустя пошел дождь, первый с тех пор, как Клэр оказалась на острове. Она проснулась, увидела серую мантию нависшей тучи и непрерывную капель, залившую ее балкон.

Клэр и Инез вместе читали, а потом занялись шитьем. После ленча Клэр немного почитала по-португальски, затем вышла на балкон и обнаружила, что дождь почти прекратился.

Клэр накинула на платье пластиковый плащ и надела коричневые ботинки на шнурках. У самой лестницы столкнулась с Инез, которая тоже собиралась спуститься вниз.

— Вы собираетесь выйти на улицу в такую мокроту?

— Просто прогуляться. Дождь практически перестал.

Клэр завязала на шее шнурок своего непромокаемого плаща.

— Воздух будет божественным. Почему бы нам не пойти вместе?

— Но дождь может снова начаться.

— Тогда мы поспешим обратно.

Инез задумалась.

— Мне бы тоже страшно хотелось выйти. Таита мирно спит — я ему не понадоблюсь. Ну хорошо, я пойду с вами, Клэр. Вы подождете меня, пока я надену пальто?

Вполне характерным для Инез было то, что она не располагала ничем таким, что защищало бы ее от дождя. Ее гардероб состоял из множества дорогих платьев и костюмов, и нескольких в высшей степени модных пальто, но она никогда не носила макинтош. Когда Инез наконец спустилась вниз по лестнице, Клэр отметила про себя, что подол ее свободного зеленого пальто неизбежно будет испачкан в грязи, о чем и сказала ей. Та беспечно улыбнулась:

— Ну и что, тогда мы его почистим. У меня нет плаща, потому что, когда идет дождь, я просто не выхожу на улицу. Может быть, настанет такой день, — в том случае, если я поеду в Англию, — когда я куплю себе длинную прорезиненную накидку от бури, немыслимых размеров резиновые сапоги и огромный зонт!

В те минуты, когда она была в хорошем настроении, Инез выглядела особенно милой. Когда же они побрели по дымящейся от пара, покрытой булыжником дороге, Клэр захотелось взяться с ней за руки и вместе побежать вперед. С деревьев падали капли, а в одном из садов заливалась лаем собака, видимо в восторге от свободы и прохлады. Но вокруг не было ни души. Клэр, по всей вероятности, была единственной на всем острове обладательницей непромокаемого плаща.

Они как раз проходили мимо бунгало Николаса.

— Мы можем к нему зайти, — предложила Клэр. — Он сегодня не должен быть на работе.

— Наносить визит мужчине не положено, — ответила решительным тоном Инез по-португальски.

И так они медленно прошли мимо, дойдя почти до набережной.

Они повернули назад и прошли, по всей вероятности, метров двести, как вдруг крупные капли дождя стали хлестать по лужам. Клэр набросила на голову капюшон и обнаружила, что голова Инез оказалась непокрытой. Она быстро извлекла из кармана квадратный кусок пленки и, сложив его в треугольную косынку, сказала:

— Давайте я вам ее повяжу.

— Подобную штуку?! Я в ней буду выглядеть как простая крестьянка!

Клэр улыбнулась, а затем спокойно завязала узлом два длинных конца косынки у подбородка своей спутницы.

— Очень мило. Мне бы так хотелось, чтобы вас сейчас мог видеть Николас.

— Что вы такое говорите?

Ее тон создал некоторую отчужденность между ними. Предмет разговора был слишком интимным для нее, и она реагировала на него как больное дитя. Клэр независимо засунула руки в карманы.

— Я имею в виду не только Николаса — пусть будет кто угодно… — добавила она с подчеркнутым безразличием. — Вам бесподобно идет любой из шарфов.

Дождь усиливался, и они поспешили. Клэр доставило бы истинное удовольствие бродить под дождем, вдыхая ароматы мокрой земли и листьев, это было ее одним из любимейших развлечений в Сассексе. Но женщине-португалке это нравилось гораздо меньше: она была теперь совершенно убеждена, что к тому времени, когда они доберутся до Казы, промокнет до нитки, плечи ее зеленого пальто уже стали темными от влаги.

Клэр не боялась промокнуть, но она знала, что Инез содрогнется от одной мысли о том, что слуги увидят ее в растрепанном виде: необходимость всегда быть со вкусом и безукоризненно одетой, чтобы, скажем, из прически не выбился ни единый волосок, было ее непременным и неотъемлемым качеством.

Теперь, уже во второй раз, с другой стороны, они подходили к дому, в котором жил Николас.

— Я все-таки думаю, что нам стоит воспользоваться его домом как убежищем, — сказала Клэр. — Нам предстоит еще целая миля пути, и ваше пальто станет полностью мокрым, а я буду чувствовать себя в этом виноватой.

Инез покачала головой.

— Наш вид совсем не подходит для визита, — отвечала она, немного запыхавшись от быстрой ходьбы. — Я бы не возражала зайти, если бы его не оказалось дома.

— Увы! Он почти наверняка дома, но мы же вдвоем. Он отвезет нас домой на машине.

Что бы на это ответила Инез, осталось неясным. Потому что, как только они поравнялись с густым деревом, которое развесило свои ветви над воротами в бунгало, из-под него им навстречу вышел собственной персоной Николас, вооруженный большим зонтом.

— Мне показалось, что это именно вы! — воскликнул он. — Я еще издали заметил вас, выглянув в окошко, и подумал, что только вы, и никто другой, могли оказаться на мокрой дороге в такую ненастную погоду. Заходите скорее в дом, вы отчаянные женщины!

Инез заколебалась, но всего лишь на одно мгновение. Она склонила голову и быстро засеменила по тропинке под зонтом. Когда они дошли до крыльца, Николас рассмеялся и широко распахнул перед ними двери.

— Мне еще никогда не доставлял такой радости чей-то приход, — сказал он. — День кажется бесконечным, если он так тосклив, и я уже доходил до предела, готовый от отчаяния расколошматить окно, а то и два, чтобы избавиться от невыносимой скуки и тоски.

Он перешел на португальский:

— Позвольте мне помочь вам снять пальто, Инез. Рокко быстро высушит его у плиты, пока мы посидим и выпьем по чашечке чаю.

Ее лицо, обычно цвета слоновой кости с матовым оттенком, было теперь нежно-розовым, а кожа блестела от дождя. Она пыталась развязать узел косынки под подбородком.

— Я совсем не привычна к этим косынкам, — пробормотала она с раздражением от собственного смущения. — Извините меня за мой вид, Николас.

Если бы это произнесла Клэр, то он бы всего лишь усмехнулся и сказал при этом: «Моя дорогая девочка, ты выглядишь очаровательно, дай я развяжу эту штуку».

Инез он сказал следующее:

— Узел развяжется гораздо легче, если вы не будете торопиться. Я отдам Рокко ваше пальто и скажу ему, чтобы он приготовил чай.

После этого вышел — совсем не ради того, заподозрила про себя Клэр, чтобы отдать приказание приготовить чай, а с целью дать Инез несколько минут, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Клэр надеялась, что он заметил, какой молодой и хорошенькой выглядела Инез с каплями дождя на носу и в серебристой нейлоновой косынке на ее черных волосах, но в следующее мгновение ей пришло на ум, что именно молодость и красота может произвести совсем обратный эффект, заставив его еще больше замкнуться за стеной собственной самоизоляции. Он поистине относился к числу весьма странных людей.

Хозяин возвратился в комнату, улыбаясь, передвинул стол в более удобное положение между ними и наконец уселся сам.

— Боюсь, что не смогу показать вам красивых картин или фамильных сокровищ, пока мы будем ждать чай. Мое бунгало, во всяком случае, вряд ли могло бы стать достойным фоном и местом для подобных вещей, к тому же Рокко обращается с такого рода вещами крайне неосторожно.

— Мне здесь довелось побывать только один раз, когда вы устраивали новоселье, — сказала Инез. — Это было очень давно, и мне тогда показалось, что эта комната очень маленькая. А теперь она совсем не кажется такой тесной.

— Это результат женского прикосновения Клэр, — объяснил он. — Она убрала одно из деревянных громоздких кресел, из которого мы устроили великолепный костер. Затем переставила мебель вокруг комнаты, сменила занавески и заставила Рокко использовать несколько галонов побелки для стен. В результате я теперь живу во вполне сносном преображенном сарае.

— Ничего я не делала, всего лишь выдвигала предложения, — мягко возразила Клэр. — Если не считать сумрачности, это и раньше было вполне презентабельной комнатой.

— Это, несомненно, соответствует стандартам бродячего инженера-строителя, — согласился он. — К счастью, я привык довольствоваться малым.

— Вы же не всегда будете бродить по свету, — сказала Инез неожиданно. — Дело, в которое вы вошли вместе с Мануэлем, потребует от вас совсем иного образа жизни. У строителя-контрактора должен быть хороший дом: ему придется устраивать приемы для важных гостей, чтобы сделать свой бизнес успешным.

Она сдержанно улыбнулась ему.

— Вам придется постоянно держать при себе Клэр как неизменную сестру и хозяйку.

Если бы было возможно снять с этих двоих людей маски, подумала Клэр с отчаянием. Неужто Инез решила приучить себя к восприятию с покорностью того факта, что Николас не любит ее? А если это так, то не окажется ли это роковым в случае с человеком, который уже убедил себя в том, что она создана не для него? А может быть, что вполне возможно, Николас считал себя недостойным Инез или слишком старым для нее… или за этим стояло еще что-то?

Подали чай, и Инез стала его разливать. Ее движения были грациозными и неторопливыми; она держала в руке простой бело-зеленый чайник с такой же элегантностью, как это было в случае, когда ей пришлось разливать чай из увесистого серебряного чайника в Кастело. Она питала большое пристрастие к чаю и пила его с сахаром и лимоном.

В их разговоре не было ничего примечательного, и как только они допили чай, Инез сразу же встала.

— Теперь мы должны уходить. Если таита проснулся, он будет волноваться, мы не сказали Жозефу, что уходим из дома. Большое вам спасибо, Николас.

Он приказал принести пальто и помог ей одеться.

— Сладкие мгновения в жизни всегда коротки, — сказал он.

— Ты бы мог пригласить нас к себе опять, — заметила Клэр.

Единственным ответом на это была его ничего не значившая улыбка. Он надел свой плащ и вышел, чтобы подать машину к дверям.

Инез обвела глазами всю гостиную, останавливая взгляд на цвета овсяной муки занавесках, на белых стенах и перегруженных книжных полках.

— К вам он относится с лаской, — сказала она, и предательская дрожь в голосе помешала ей скрыть свои чувства. — В день новоселья мой отец и я принесли ему в подарок две миниатюры, которые он, без сомнения, засунул в ящик и забыл про них. Так вот и получается!

Клэр промолчала, почувствовав в словах Инез особую горечь. Николас был или слепцом, или равнодушным человеком. Он портил жизнь этой женщине.