Кафешка оказалась свободна более чем наполовину, и двое посетителей в чёрном заняли, как полагается, наиболее дальний угол, где круглый столик окаймлял вписанный в угол полукруглый диванчик бордового цвета кожи. Обзор из этой ниши на весь ресторан можно было бы неплохо перекрыть ещё одним гипотетическим участником ново-образованного содружества, но здесь и сейчас третий был бы лишним, посему его место в лице величавого, пристально смотрящего кресла, пустовало. Парочка расположилась по краям, почти напротив друг друга, на середину лёг рюкзак. Свет был приятно приглушен, тихо играла ненавязчивая спокойная музыка. Фемина-официант принесла два талмуда под заглавием "меню".

— Света, выбирайте пока, а я отлучусь.

В тот момент она ещё не знала, что в жестокой повседневности экстремального туризма посещение цивильного туалета является маленькой победой. Скоро он вернулся.

— Догадываюсь, здесь у них нет алкогольной продукции?

— Верно, нету.

— А жаль. Я бы распил шампанского. Как вам такая идея?

Она задумчиво посмотрела на него поверх книжищи, и вся сделалась прямо очень серьёзной. Впрочем, он тоже ничем не уступал, смотря спокойно и уверенно, даже без тени улыбки. Вот это её и озадачило.

— Если только немного... Но где же его взять? — взглянула она загадочно.

— Полагаю, сюда нельзя со своими напитками... Но мы просто на стол ставить не будем, — обворожительно улыбнулся он, — да и не напиток это вовсе, а просто вода... Водичка...

Какой бы ни была его редкая, сама по себе, улыбка – коварной, невинной или весёлой, для Светы она в любом случае становилась заразительна.

— Так, я возьму кусочек тортика, капучино... И всё пожалуй.

— И правильно, не тратьте деньги, у меня полный рюкзак сладостей. Не стесняйтесь! Будем закусывать печеньем!

За далёким от них звуконепроницаемым окном, ливень поливал улицу как из ведра, разрываемый порывами сильного ветра; а тучи нагнетали темноту. Юзернейм раскрыл меню:

— Чёрт, не ожидал, что здесь подают и горячие блюда! Светлана, не возражаете, если я тут всерьёз отобедаю? Не ел горячего уже по меньшей мере более недели, надо пользоваться случаем.

На самом деле, он всегда мог нормально поесть в любой забегаловке – было бы желание.

— О боже, Юзернейм, какие могут быть возражения? Мы тут, походу, надолго. Только на бухло не налегай, пожалуйста. И заодно расскажи мне, почему голодом маешься.

Он нахмурившись листал меню, и через три минуты, тщательно проговаривая каждое слово важным тоном, был сделан заказ – большой торт-мороженое; кофе "эспрессо-тоник", виноградный сок, коктейли "мохито" и "радужный единорог"; затем салат "цезарь"; мясная лазанья, блинчики с сёмгой; пирожное "тирамису" и в самый последний момент чизкейк "нью-йорк".

Едва официант удалился, как Света согнулась от беззвучного хохота. Волосы, словно шёлковые, спадали ей на лицо. Ему безумно хотелось погладить их ещё тогда, на скамейке, а сейчас так вообще... Если на улице она шла рядом и почти не попадала в поле зрения, хотя и утверждала своё существование, держа его за руку и участвуя в беседе, то здесь она расположилась прямо напротив.

«И она, — в священном ужасе сознавал он, — неизбежно реальная, ведь нам же положили два экземпляра меню, а несколько минут назад официантка смотрела на неё, слушала и записывала заказ! Иначе, если мои галлюцинации дошли до такого – значит, всё очень плохо»...

В этот момент Светлана успокоилась, грациозными движениями раскидала хайер и сняла мантию, встала и завесила ею спинку кресла. Её тонкие бледные плечи, костяшки ключиц и осиная талия приковали его нездоровое внимание... Юзернейм протянул руки по столу и странным голосом спросил:

— Света?

— Ты чего?

— Вы точно не... Плод... Моего... Разыгравшегося воображения?

И ей было бы смешно, если бы не было страшно, ибо взгляд его снова был как с обратной стороны луны. Но возникла и мысль, что он это всё так здорово шутит:

— Нет, уверяю, я точно такой же мешок с костями, как и ты! Ну, только другого пола, да. Это мелочь, а в общем мы похожи.

Он нежно сжимал и рассматривал её ладони, руки, и попеременно непонимающе смотря в глаза так, будто впервые видит. В этом было что-то совершенно нездоровое... Пока он не начал приходить в себя и едва заметно улыбаться. И вот будто вокруг него что-то рассеялось, он успокоился, и они сидели держась за руки через стол, как самая обычная, голодная друг до друга парочка.

— Юзернейм?

— Да?

— Всё хорошо, сейчас будем кушать.

— Вот и я жду.

— ...Юзернейм?

— Слушаю, — нежно улыбнулся он.

— Скажи, а ты помнишь, что было две минуты назад?

— А, вы о моём поведении? Помню. Знаете ли, я пытался описывать доступным человеческим языком в своих дневниках, что это за процессы и какова их природа, но... Это так тщетно, потому что они происходят уже за границей того, что мы способны понимать и называть... И в тоже время, там-то и таится самая глубина и суть личности, своеобразное ядро, до которого не в силах докопаться никакая наука со своими вооруженными галоперидолом садистами-психиатрами.

Света аккуратным кивком обозначила, что всё поняла:

— Ты только не обижайся, но я думаю, что тебе, наверное, не стоит пить.

— Да не, это можно, это ещё самый мелкий из моих пороков, — дьявольски улыбнулся он, — серьёзно, сейчас я залью, в лучшем случае, сто пятьдесят миллилитров, ибо от большего мне физически поплохеет.

— Хм, ну если так мало, чтож... Только веди себя прилично! — улыбнулась она, прищурившись.

— Не беспокойтесь, я и так более чем сумасшедший, чтобы опускаться до банальностей вроде совершения каких-либо глупостей по пьяни. Наоборот, мне станет легко и спокойно. О, а вот и ваши кушания несут.

Через пять минут, что было неожиданно быстро, усилиями двух официантов подали всё остальное. Йусернаме полез в свой рюкзак и извлёк одноразовый стаканчик из прозрачного пластика.

— Смотрите, у нас тут и виноградный сок, и мохито, и кофе, и даже единорог какой-то – полный набор! А сейчас я вот в этот стаканчик солью себе немного виноградного, а остальное будет ваше, но только погодите...

Эрзац-вино было готово, но прежде он мгновенно уплёл блинчик с рыбой, а затем достал таки вожделенное печенье-суфле 'вагонвилз' (в детстве оно какое-то время было в продаже, а затем пропало, оставшись сладким воспоминанием и ассоциацией праздника) передал милой девушке три штучки и сам быстро съел одно.

Светочка не могла без улыбки смотреть на ограждённого кулинарной баррикадой фрика, который ещё и хомячил что-то из под тишка. Свой кусочек "праги" она разрушила только наполовину. А вот в мыслях с горечью решила, что если вдруг он походу вечера упадёт лицом в салат, то она тихонько покинет помещение. Впрочем, это было только потому, что она совсем не знала, кто перед ней, и насколько ему в этом вопросе можно верить; ибо согласно некоему неписаному правилу, так сложилось, что все вокруг неё умели культурно выпить, и встретить первое исключение, особенно в лице этого вот персонажа, было бы очень досадно. Сама же она баловалась только по редким поводам – дни рождения некоторых подруг, где можно в располагающей обстановке налечь на ликёр или винишко; да домашние застолья на новый год, где при хорошем настроении можно осушить два-три бокала.

— Предлагаю поднять конспиративные бокалы за... Молнии над москвой-сити!

Пластиковый и стеклянный стаканы издали едва различимое приветствие. Выпив треть и отставив стакан в сторону, Света предложила:

— Ты видел, я их засняла. Скинуть по блютусу?

— А у меня ничего нет с блютусом. И вообще с цветным дисплеем.

— И не скучно так? — нашлась она после полуминутной паузы.

— Вовсе нет. Мне вообще никогда не скучно. К сожалению. Позвольте, я сейчас замолчу и разделаюсь с лазаньей, а вы помогите с мороженым – даже если б я мог справится с ним один, оно к тому времени вышло бы из берегов.

Хотел бы он утонуть в мороженом. И после смерти плавать в океане мороженого, и будучи сущностью не человеческой, насыщаться им, чувствовать вкус, но не тяготиться, не наполнять всякие там кишки... Только холодная свежесть, нежность и сладость – вечно! Он захотел было это озвучить, но одумался.

На её телефоне раздался звук принятого сообщения, и положив ложечку на тарелку, она откинулась на диванчике, деловито закинув ногу на ногу и углубившись в текст на экране. Он же прикончил таки свою лазанью и эрзац-вино. Теперь наступил черёд повысить в должности мохито, и что-то ему подсказывало, что закусывать его следует ньюйоркским чизкейком. Светлана вернулась из смартфона, водрузивши локти на стол, словно невоспитанная девчонка.

— Вы смотрели фильм "американский психопат"?

— Ммм, — задумавшись протянула она, — нет!

— А зря! Хотя это лучше прочесть, ибо больше жести, но и экранизация удалась – а сие ужасно большая редкость в этом мире. Так вот, там в самом начале нежно капает, словно кровь, сироп на такой вот тортик. Не уверен, точно ли это он, но очень похож, — собрав с поверхности кондитерского изделия ложечку кроваво-красного сиропа, Юзернейм заворожённо поднял и начал капать. — Скажите, Света... А вы счастливы?

— Пожалуй, да... Может быть и не всё, как хотелось бы, но это в рамках допустимого. Всегда есть, к чему стремиться. Да и не в сказку же попали, на самом-то деле.

— Вот, очень правильно. Вы молодец.

— А ты счастлив?

— Яяя... — голос резко похолодел, и он завис, — не в компетенции применять на это сознание такие значения.

— Как это?

— Хм! Ну, в начинке этой черепушки очень серьёзный разлад как с собственной персоной, то есть наблюдателем, так и наблюдаемым, то есть объективной реальностью. Или, проще выражаясь, я, чёрт подери, совсем сошёл с ума. Об этом уже, вроде бы, достаточно сказано? — грустно улыбнулся он.

— Нет, Юзернейм, по-моему недостаточно. Может у тебя в поведении есть что-то аутистское, но... Не знаю. Расскажи лучше сам, пожалуйста, мне очень интересно!

Глаза его на миг заблестели, он взволнованно потёр ладони, но вдруг опять завис, патетически свесил голову и не поднимая сказал:

— Понимаете ли, это просто большая история несчастья, и в ней, толком, нет ничего интересного.

— Может, я догадаюсь? У тебя была безответная любовь? — Света зачерпнула очередную ложку мороженого, но прочувствовав паузу, посмотрела на него и вновь увидела обратную сторону луны в его глазах. Также неожиданно он продолжил говорить:

— Безответная? Ах, если бы... Не было у меня вообще никакой любви. Скоро минует двадцать девять лет со дня появления этого тела, а я даже взасос никогда не целовался. Поэтому неврастения – моё второе имя. Я самый настоящий девственник. Думаете, это невозможно доказать? Ха-ха, нееет! Я теперь одно большое ходячее доказательство.

И тут он полез в рюкзак. Ошарашенная Света молчала, переживая, видимо, неловкость и удивление. Йусернэйм достал какую-то книгу с чёрной, без единого символа, обложкой, и положил перед ней:

— Это мой дневник. Можете открыть случайную страницу, ткнуть наугад в любую строку, и то, что вы прочитаете, будет чем-то жестоким, или грустным, или очень интимным. Это монументальная, словно гильотина, правда, с отточенным, сверкающим лезвием самоиронии, коим я реализовал много боли. Я надеюсь, что кандалы текстов способны фиксировать шею читателя, как мою собственную – чтобы открывался вид на истину моего несчастия... Сам-то я лишь утешаю так своё безумие. И да, смею утверждать, что сей вульгарно-прискорбный труд также является моим асоциальным манифестом, духовным откровением и полным анамнезом в одном флаконе, и таким образом документально подтверждает мой статус. Но всё-таки не рекомендую тратить на это время, по крайней мере сейчас. Может, сменим тему?

Светочке померещилось, будто бы пред нею, с грохотом и дымовой завесой, промчался локомотив с различными вагонами – и вроде бы она всё увидела, да чего-то не разглядела. В этой его тираде осталось что-то запримеченное, любопытное, невыясненное... Но ну его к чёрту – решила она и собралась с мыслями:

— Да, я тоже так подумала, давай поговорим о чем-нибудь другом! Хоть это всё и прозвучало заманчиво, должна признаться.

Юзернейм не мог определить, о чем было бы уместнее пообщаться, и допил мохито, в который капнул около пятидесяти миллилитров, и теперь заспиртовал свой кофе... Ещё каких-нибудь десять часов назад, сидя на поросшей мхом крыше заброшенного, некогда жилого дома постройки девятнадцатого века, где так гармонично смаковалось своё бесконечное одиночество, он и не поверил бы, что скоро окажется в такой ситуации.

Минут пять они молча ели мороженое, переглядываясь и улыбаясь.

— Скажите, Света... Что привело вас к готическому самовыражению? Это лишь визуальный образ, или ещё только верхушка айсберга?

— Разумеется, второе. Наверное, если бы у меня руки были искромсаны также, как у тебя, такого уточнения не понадобилось?

— Совершенно верно.

— А ты не смотри, что на открытых участках кожи всё в порядке. Мои шрамы спрятаны от посторонних.

Тут глаза их встретились, а улыбки оскалились.

— А вот что привело... Думаю, для многих из нас это непростой вопрос. Как ты говорил, суть личности, ядро – глубоко внутри, и формирующиеся там взгляды и вкусы бессознательны. Ещё мне кажется, что люди по-разному ощущают свою смертность – кто сильнее, кто слабее. Я из числа первых. Было одно повлиявшее событие, кстати, в детстве. Мне было тогда около семи... Летом меня увезли на несколько недель в деревню, к дедушке по маминой линии, там у нас был большой дом. И за два дня до того, как родители приехали меня забирать, он умер. Сидел себе спокойно в кресле-качалке. И всё. Я тем утром проснулась, он ещё ходил, завтрак готовил, мы поели, и всё было как обычно. Никаких предчувствий. Я как всегда поехала на велосипеде кататься. А когда вернулась, он был уже остывший. Не то что бы я очень испугалась, нет, хотя мертвецов до этого никогда не видела. Даже пробовала разбудить: трясла за плечи, звала по имени-отчеству...

Жуть скорее проявлялась со временем, когда я постепенно начинала осознавать, что он уже не принадлежит нашему миру. Что он уже никогда не приготовит свой любимый борщ, никогда не обнимет нас с мамой, не заведёт свой трактор и не поедет по двадцати четырем соткам родной земли – ну и прочие такие сентиментальности, тонко и остро покалывающие душу тленной тоской. Я тогда не стала звать никого из соседей, потому что толком их не знала... Ну то есть, по именам знала, и что люди они вроде бы самые обычные тоже, но я никому не доверяла, к тому же и деда был характером не особо дружелюбный. И я решила просто запереться и ждать. Вот представь, казалось бы – всё спокойно, делай что хочешь. Но понимаешь же, что он сидит там, кочанеет, и сознание почему-то никак его со счетов не списывает – и вот это страшно удивительно, улавливаешь? — скользнул по нему ледяной её взгляд. — Ой, много я тогда дум разных передумала! В ночное время было особенно жутко, тут и словами не передать... С трудом засыпала, тупо дремала по чуть-чуть. Пожалуй, в те дни я и стала готом. Хотя ещё давнее, когда я была совсем маленькая, мы с ним однажды гуляли и видели умирающую лошадь – тоже сильное впечатление. В те два долгих дня, мне из-за этого было особенно страшно смотреть в окна, я так глупо боялась, что если вдруг на двор прискачет кобыла – я закричу и сойду с ума.

Юзернейм внимательно выслушал, не притронувшись к мороженому, и только теперь расслабился:

— Умопомрачительно. Примите мои запоздавшие соболезнования, почтение вашему экспайренсу и восхищение изложением. Браво, Света, у меня аж холодок по спине пробежал.

— Позволь поинтересоваться, Юзя, ты сколько уже опрокинул? И как далеко твоя гостиница?

— Так-с, пока не более сотни, но уже близко к тому. Я прилично себя веду?

— Безукоризненно, — блеснула она уверенным и добрым взглядом, — браво, Юзернейм, так держать.

— Да это ещё что... — уставился он, мечтательно, в своё пойло. — А гостиницы у меня принципиально нет. Хотя, возможно, придется сделать исключение из-за непогоды, но и тут до последнего хочется как-нибудь откосить.

Удивление, что в первое мгновение покрылось тенью упрёка, ещё держалось на её лице, но потом сменилось серьёзным, озадаченным выражением:

— Я хочу понять, почему ты позволяешь себе тратить столько денег на сладкое, но не снял хотя бы койку в хостеле?

— Здесь и сейчас особенная ситуация, и нет ни малейшей причины в чем-либо себе отказывать. А что касается этого, — показал он содержимое рюкзака, — догадываюсь, что как начинающий экономист вы не одобрите мой поступок, но да ладно. Из всей этой кучи только один 'тоблерон', 'бабаевский' и два 'риттерспорта' были оплачены. А всё остальное – мимо кассы. Признаться, утром третьего дня мне повезло встретить у помойки в ближайших дворах детскую коляску-кроватку, — тут Света тихонько начала впадать в яростный смех, — а далее дело техники и ловкости рук, знакомой некоторым новоиспеченным родителям. Не мог отказать себе в приобретении такого опыта, понимаете?

— Представляю, как смешно это выглядело! Как диванный знаток в области экономики я могу сказать, что ты, как и сам упомянул, далеко не один такой умник, и ущерб магазину от лично твоих действий – капля в море.

— Было бы гораздо смешнее, если б я ещё маскировался под женщину.

— Скажи, Юзернейм – у тебя денег нет, что ли? В чём проблема? Почему ты это делаешь?

— Денег достаточно. У меня критически мало адреналина и полноценного ощущения жизни. Я же за этим и приехал сюда. Кстати, каким образом, вы думаете, я добрался до этого города?

— Поездом, наверное?

— Правильно, разве что далеко не одним, но всеми полу-бесплатно. Вот, смотрите... — достал он листы с распечатками схем вокзалов, станций; какой-то непонятной техники и многочисленных расписаний поездов. — Это всё крайне важные материалы! От Твери до столицы я доехал зайцем, правда, купив дешёвенький билетик до каких-то недалёких трущоб, успешно его предъявил, а потом уже бегал. Но вот как я добрался от Петербурга до самой Твери?! Ооо, между вагонов поезда дальнего следования! Специально дожидался рейс, шедший в ночь. Зато было очень здорово влезть на межвагонный буфер, и любоваться просторами, хоть и темно. Признаться, когда нужно было слезать и залезать обратно, я много перестраховывался – подсвечивал фонариком на башке почти каждый шаг. Но уж лучше палево и остановка состава, чем оступиться и внепланово улететь под колёса, хехе. Это вообще очень опасно для неопытных – нужно быть выносливым, внимательным, и главное – знать этот чёртов межвагон тактильно, наизусть! Поэтому я специально за пару месяцев начал тренироваться на пригородных электричках. Лезть наобум было бы чистым самоубийством.

Светлана терялась между серьёзным шоком, недоверчивой улыбкой и бредовой поражённостью:

— Ты маньяк!... Не люблю выражаться матом без необходимости, но тут хорошо подошли бы многие слова. Не пойми только неправильно, я положительно впечатлена... Но, скажу тебе, это безумие. Как ты до всего этого дошёл? Как поставил идею-фикс о халяве и адреналине выше смертельного риска?

— Не знаю! Воистину, безумие – лучшее слово, я его очень люблю. В этом году я впервые ощутил такое состояние... Своеобразного протеста, что ли? Не хочу ничего платить, если можно реализовать как-то иначе! В разумных, конечно, пределах.

— Ага, в очень разумных! В таких разумных, я просто тащусь! — комично жестикулировала она. — Прямо ума набираюсь! Ты бы ещё на крыше поезда в полный рост встал, разумный!

Они долго смеялись, но Светочка неумолимо продолжила:

— Ты же отдавал себе отчет, что одна маленькая ошибка – и всё, конец?

Он с отсутствующим выражением кивнул.

— У тебя что, совсем всё плохо? Ты настолько ненавидишь жизнь?

— О, нет. Я вовсе не ненавижу жизнь. А в те мгновения любил даже очень, очень сильно.

— Безумец!

В её глазах снова затаилось что-то им неопределяемое, и продолжая смотреть в них сквозь её напускную, невозмутимую уверенность, казалось, может начаться нечто грандиозное – землятресение, например, или метеоритный дождь, или всемирный потоп.

«Возможно, — размышлял он, — градус уже достаточно поднялся, и всё это просто мерещится?... Вот она вдруг погрузилась в смартфон. Всё в порядке»

Поглядев на её руки, и припомнив, что шрамы всё-таки имеют потайные места быть, Юзернейм озадачился:

— Скажите, Света, а почему вам доводилось резать себя?

— Самые обычные причины – аутоагрессия, когда было, за что себя ненавидеть... И период депрессии, когда от этого становилось легче. Но, признаться, до этого редко доходило. Зато метко.

— А как же торжествующее чувство силы духа над плотью, что вот вы совершаете кое-что сокровенное, недоступное, чуждое всякой двуногой мрази?

— О да! Ну только я бы сказала, что это скорее не причина, а очень приятный побочный эффект, несомненно.

— Смотрите, у меня тут есть нечто "шейк радужный единорог", хотите, превратим его в подобие ликёра? Должно быть очень вкусно, я думаю.

— Да!

— Вы же почти ничего не ели, — сказал он, и положил перед ней ещё три суфле, — угощайтесь, пожалуйста, надо же не только мороженым закусывать, — почему-то ей была смешна эта его забота. —  Хотите, тирамису могу отдать, я лишь одну треть скушал!

— Благодарю, я бы с радостью, но на диете как-никак.

Йусернаме в два счёта уничтожил пирожное, и сложил пустые тарелки в одну. Единорог, оказавшийся густым, пористым и концептуальным произведением (предлагаемый к употреблению через трубочку), был заряжен пятьюдесятью миллилитрами беленькой и разделён, большая часть умышленно отвелась юной леди.

— Знаете, я думаю, что мы – самое потерянное, безнравственное, неосозанно-нигилистичное поколение из всех доселе появлявшихся в этом жестоком и унылом краю земли. Но также печально уверен, что сегодняшние высеры шестнадцатилетних амфетаминовых мамочек и спайсовых папочек, которые вырастут на завещанными предками черепашках-ниндзя – обязательно превзойдут нас в своё время. Если геном позволит дорасти, конечно, а планетку не разорвёт в клочья какой-нибудь глобальный катаклизм или рассерженный ким-чен-ын, что было бы лучше всего. Так что пока наслаждаемся пальмой первенства! Поднимаю бокал за нас!

— Аллилуйя! За нас!

Светочка была в ясном уме. Ей случалось общаться с разными парнями, и каждый был по-своему симпатичен, начитан, эрудирован, имел чувство юмора и ещё какую-нибудь интересную индивидуальную особенность. Ну, почти каждый. Со временем любая её связь или приходила к какому-то логическому завершению (это обычно касалось сетевых знакомств), или отправлялась в заморозку до поры до времени, что было свойственно контактам в реальности с редкими сходками, вписками или тусовками. К таким активностям, на кои её привлекали подруги, она относилась контрастно: и с недоверием, некоторой брезгливостью, лёгкой боязнью, но в то же время с энтузиазмом, верой в лучшее в людях, и элементарным желанием пообщаться-повеселиться, в конце концов. Света очень ценила своё одиночество, но отшельницей становиться отнюдь никогда не собиралась. Таким образом она постепенно обрела тонкий баланс гармонии взаимодействия внутреннего мира со внешним, и любой парень, проявлявший в общении желание начать с ней, что называется, отношения – как бы ненароком покушался его нарушить. И какой бы этот молодой человек ни был приятный, она неизменно и без сомнений отвечала отказом. В виду своей латентной свободофилии ей даже нравилось всегдашнее, привычное ощущение собственной неприкаянности. И посему, начиная общаться, она никогда не спрашивала у парня, есть ли у того девушка, считая, что он сам должен уведомить.

А здесь и сейчас происходило что-то совсем иное. Ментально-виртуальная, надменная Sveta из ворлд-оф-варкрафта сложила оружие, свернула окно и спряталась в оффлайне. Домашняя Света, примерная дочь и любительница проводить ночи напролет с музыкой в своих громадных 'байердинамиках', закрылась на ключик в комнате. Тинейджер-неформал Света впервые почувствовала, что её смена закончена – она применила весь свой опыт и с достоинством передаёт управление. Гордо выпрямив спину, у штурвала встала никому неведомая Света Ведьма – ей предстояло направлять свой изящный корвет в условиях сгущающегося шторма, на пока ещё спокойно поигрывающих кофейно-спиртовых волнах.

Только его впервые дозволенная себе за вечер вальяжная поза (устало развалился, широко раскинув руки и барски сложив вытянутые ноги) могла выдать, что он выпивши. Но посетителей не прибавилось, даже наоборот, и ничьи взгляды их не смущали. Йусернэйм заметил, что она уже минут пять безмолвно, отчуждённо и будто бы даже в трансе, потягивает водочного единорога, расслабившись на диванчике. Собственно, он глаз с неё и не спускал.

— Светлана, поделитесь впечатлениями?

— Шикарный коктейль. Гораздо лучше виноградного пойла.

— Согласен! Чтож, водка ещё осталась, может, закажем ещё один?

— Два.

Её взгляд норовил прожечь полупрозрачную пелену фальшивой холодной безмятежности – его улыбка скромно признавалась в удивлении.

За окном стихло, проступил не сдающийся дневной свет, хоть стрелки июльских часов наверняка и приближались добропорядочной поступью уже к семи или восьми вечера. Прежде чем заказать себе ещё питья, парочке было уже причинно наведаться в уборные, что они по очереди и совершили.

Юзернейм хоть и был сыт, но раз уж банкет продолжался, в качестве закуски он пожелал блинчик с жюльеном, а чтобы не тратиться на уже известный вкус единорога, решил отведать нечто названное "фраппе мятный шоколад". Света осталась верна диете. Также было в срочном порядке решено, что покуда не начались всяческие хаха, следует расплатится, и тут возник спор – оба были щедры и не желали уступать. Сошлись на том, что разделят поровну.

Всё та же официант-блондинка с очаровательным высоким хвостиком принесла напитки и корочку с чеком, куда Юзернейм положил сторублевку чаевых. Итоговый прайс же примерно сравнялся с суммой, достаточной для оплаты домашнего интернета по средне-статистически дешевому тарифу более чем на год вперед. Света имела при себе только пластик, и отошла рассчитаться на кассу. Часть наличных, что он ей был должен, она вернувшись молча убрала в карман – после полемики это выглядело подозрительно.

Теперь все формальности были улажены, и каких-нибудь сорок оставшихся миллилитров проклятой десантировали в молочно-фруктовый, мечтательный анабиоз единорога, да в мятное озорство непроглядного шоколадного омута.

— Божественно. Я мог бы до самого закрытия так сидеть и потягивать по одному глотку в пятнадцать минут. Кстати, я вам тут спиртное наливаю, а сам даже не поинтересовался, сколько же вам лет?

— Об этом, знаешь ли, не принято спрашивать, но тебя можно извинить... А я слишком юна, чтоб скрывать, но и ровно идеально постарела, чтоб иметь право покупать выпивку!

— За молодость! — Йусернэйм затянул треть стакана.

— Думаешь, не молод уже?

— Ну вот, даже вам очевидно. И думать тут не о чем.

— Это ты зря! Вполне на двадцать три выглядишь. Главное – душой не стареть же.

— Приятно, если так. Но видели бы вы меня с бородой! Прошли бы мимо. Какая дивная была растительность, статные усы... Только недавно всё отстриг, спустя тысячу и двести семьдесят пять дней. Одним махом лет тридцать сбросил.

— Фига ты статист. Запомнил дату, когда растить начал?

— Ну конечно.

— Получается, сейчас ты без бороды, и специально не знаешь, какой сегодня день? Типа инверсия, да?

— Можно и так сказать. Я какбы перевернул надоевшее мне существование.

— И чего ты хочешь в этом... Новом качестве?

— А ничего не хочу. Просто созерцаю. Это уже само по себе приятно – быть свободным от этих вездесущих цифр.

— А что они, как-то очень жить мешают?

— Для меня неоднозначно, что такое "жить" вообще, так что не будем в это вдаваться. А календари и часы напоминают в первую очередь о том, что время жизни безвозвратно сгорает. Когда-то очень давно люди жили без таких подробностей – и я хочу испытать, каково это в наши дни... Когда это так сложно, и от того ценнее, кайфовее. Я уже давно не читаю никаких новостей, и не знаю, что происходит в так называемом "мире", которого я не видел, да и он меня практически никак не касается. Мне неинтересно и безразлично. И пока я всё ещё зачем-то продолжаю дышать – я хочу видеть реальность только в её истинном обличии, не испортив своё восприятие чужеродным, враждебным слоем информации.

— Иначе говоря, ты хочешь увидеть мир глазами животного?

— Да, в идеале похоже на то. Но в практической осуществимости такого сомневаюсь. Слишком круто. Вряд ли получится выкинуть из головы все имеющиеся объёмы бесполезной информации и привычных никчемных знаний... Здесь одних только хронометров сложно избежать. Представляете, ехал давеча в автобусе, и краем глаза заметил на тонкой панельке с бегущей строкой, где перечисляются остановки – дату и время. Зачем они там? В этой цивилизации почти у всех всегда есть с собой минимум два-три устройства с часами. Неужто это забота о бомжах? Или о стариках? Не верю, да и вряд ли первым будет полезна эта информация, а у вторых она и так есть. Или это для тех, кто вдруг всё нечаянно оставил дома? Так и без этого табло можно спросить у кого-нибудь, за это вроде не убивают... Вдумайтесь, Света. Это просто большой брат контролирует обывателей – и насколько это гнусный чмор понятно только сумасшедшим типа меня.

— Ну ты же понимаешь хотя бы, что с точки зрения производителя этой штуки, часы – лишь полезная функция?

— Разумеется. Но это не оправдание. Впрочем, это только делает мою борьбу отчаяннее.

— В метро, кстати, тоже в каждом вагоне новых типов есть бегущая строка – будь осторожен! Ну и на каждой станции, прямо над тоннелями большие электронные табло. Ты уже побывал там?

—  За предупреждение благодарствую. И нет, не побывал, но наверное стоит наведаться в безлюдное время.

— Обязательно, старые станции того точно стоят. А давай вместе прокатимся? Только не сейчас, там ещё много-много народу, да и в нетрезвом состоянии туда нельзя.

— Ну, кому нельзя, а кому только вызов и интрига! Хотя смущать вас нарочно не намерен, так уж и быть. Не сегодня.

Они молча осушали стаканы – мозги медленно погружались в сомнительную, аляпистую спячку наяву. Это продолжалось, наверное, длительное время. Отставив стакан, Света собрала волосы, протянула вдоль перед собой, уронила на плотно облегающий грудь топик, и изящно прилегла, будто бы уставши.

«Назвать её прекрасной незнакомкой будет уже не вполне корректно, — думал он, ощущая тепло щекочущий прилив у сердца, — так вот, прекрасная спутница уже видит меня в своём недалёком будущем? Серьёзно ли? Невероятно».

Сладкая парочка обменивалась взглядами и улыбками, уверенно пытаясь контролировать откровенность оных, но невольно-играючи отпуская, иной раз, педали тормозов, какбы выражая томную неспособность владеть собой.

На улице вдруг засияло – на сырой асфальт упали тени, а в стеклах далёких зданий напротив отразился солнечный свет.

— Что делается... Света, как вы себя чувствуете?

— Отлично! Как сам?

— Универсально.

— Это как?

— Это, как говорится – хоть куда. Мог бы подремать, мог бы и стометровку пробежать, наверное.

— Не, давай без крайностей. Может, пойдем гулять дальше?

— Почему бы и нет?! Я вот думаю, если солнце вдруг нарисовалось, то может ещё продержится, и удастся закат посмотреть? Вот чего бы я хотел.

— Хорошая идея! Я знаю одно место, не очень далеко, и там шикарный вид, — она заглянула в прогноз погоды, чтобы узнать, сколько осталось до захода солнца. — Если сейчас выйдем, то успеем!