София стояла вместе с Тони и его другом, этим неправдоподобным священником, в заднем холле больницы "Скорой помощи". Когда санитары выкатили тело, она взглянула и увидела бескровные губы, безжизненную кожу и мраморные глаза. Она повернулась и пошла к Шади, который стоял у стены, плотно прижав к уху мобильный телефон и прикрывая микрофон ладонью. Заметив Софию, он прокашлялся и, распрощавшись со своим собеседником, повернулся к ней.

Она пересказала ему то, о чем ей поведал водитель "Скорой помощи". У Эдварда Салмана глубокая рана прямо под правым ухом. Шади кивнул. Он явно не удивился. Был ли он при этом печален или ничего не чувствовал – не поймешь.

– Кто-нибудь говорил с его женой? – спросил он.

– Да, дядя Тони как раз с ней говорит.

Она обернулась к больнице. Тони стоял у входа и разговаривал по своему мобильнику. Цвет лица его был ужасен, пепельный и багровый одновременно. Он с трудом справлялся с тяжелой обязанностью сообщить Дорис Салман о смерти ее мужа. Разговаривая, он все время почесывал волосы над виском.

– Ас Юсуфом кто-нибудь говорил? – спросил Шади.

– Его искали, но не нашли. Он где-то здесь, в Рамалле, но у него телефон не работает.

– Сегодня вечером в старом кампусе университета Бир-Зейт будет играть музыкальная группа из Марокко. Юсуф должен там работать. Кому-нибудь надо пойти туда и найти его.

– Может быть, ты, Шади? – сказала София.

Она посмотрела ему прямо в глаза, чтобы увидеть, как он отреагирует. Он знал что-то еще о смерти Салмана. И того, что он знал, было достаточно, чтобы испытывать затруднения от необходимости самому сообщить Юсуфу о смерти его отца. София догадалась, что, когда она подошла, он разговаривал с кем-то об этом убийстве. Догадалась по тому, как он прикрывал трубку, чтобы никто его не услышал.

– В чем ты меня обвиняешь? – возмутился Шади. – Ты сама, наверное, догадывалась, чем занимался доктор Салман.

– Ну, так пойди и скажи Юсуфу, что его отец казнен. Ты у нас политик, вот и объясни ему официальную политику. Из твоих уст это прозвучит более убедительно.

– Перестань. – Юсуф сжал руки в умиротворяющем жесте. – Это же не я его убил. Я даже не уверен, что знаю, за что его убили. Сам пытаюсь в этом разобраться.

София с вызовом смотрела на Шади, глаза ее горели тихим огнем.

– Так ты поможешь мне найти Юсуфа?

– Нет. – Выражение лица Шади внезапно и неожиданно стало открытым и искренним. – Если ты думаешь, будто я что-то знаю, так, может быть, Юсуф знает больше меня?

Да, бывший классный шутник, малыш Шади Мансур сильно изменился. И не только рана, полученная им от дымовой гранаты, была тому причиной. Все мальчики из монастырской школы изменились, каждый по-своему. Когда София встречала кого-нибудь из них в Бейт-Джале, то с трудом верила, что это те же люди, которых она знала когда-то. Она помнила их пятнадцатилетними: они озорничали, кидались рисом, яйцами и склянками с окисью натрия, взрывали туалеты динамитом... Теперь, двенадцать лет спустя, они стали совсем другими. Когда-то худые и подвижные, мальчишки превратились в оплывших жиром, усатых мужчин с двойными подбородками. Шади, в отличие от них, мало изменился физически. Он вытянулся и вырос, но при этом по-прежнему оставался стройным, худым и энергичным. Он не облысел, не обзавелся черными усами. Его озорной смех был прежним. Хотя, возможно, не столь искренним.

Уловив что-то в ее глазах, Шади улыбнулся.

– София, смотри на светлую сторону вещей. Ты получишь удовольствие от концерта, говорят, отличная группа.

* * *

На концерт в Бир-Зейт Софию повез Дэвид. Тони поставил его перед фактом, что только он может сделать это на взятой напрокат машине. Если они найдут Юсуфа, то смогут привезти его в Вифлеем. Тони одолжил Софии свой мобильный телефон и пошел искать транспорт для себя.

Движение делалось все более оживленным. Дэвид поехал по боковой улице, следуя совету Софии, но вскоре они все равно попали в пробку. Они медленно тащились по пыльной дороге. Дэвид решил поддержать свой имидж священника и, участливо взглянув на Софию, спросил, хорошо ли она себя чувствует. Она только кивнула в ответ.

– Вы давно были знакомы с покойным адвокатом? – спросил он.

– Да, это же отец Юсуфа, – ответила она.

По ее тону он понял, что она не очень настроена говорить об этом. Дэвид не знал, продолжать ему или сменить тему. Например, рассказать, откуда он знает дядю Тони. Они с Тони решили держаться полуправды – дескать, они учились вместе в университете, а потом их пути разошлись. Тони открыл магазин подержанных автомобилей, Дэвид стал священником.

– Ужасно, что его застрелили, – сказал Дэвид. – Вы очень расстроены?

– Да, хотя бы из-за того, что мы потеряли нашего адвоката, – ответила София. – Теперь вообще непонятно, как разрешить проблему с соседями.

– Но ведь сегодня вроде все обошлось. Тони привел с собой полицейского начальника. Мне показалось, что он готов помочь. Так ли уж нужен адвокат, если есть такой блат в полиции?

– Не думаю, что дядя Тони имеет на него сильное влияние.

София припомнила пару инцидентов. В сентябре 1996 года произошла стычка между израильтянами и палестинцами на контрольно-пропускном пункте. Шеф полиции Бейт-Джалы сдерживал израильтян на их позициях целый день, пока в девять вечера не прозвучал приказ открыть огонь. Другой случай был совсем недавно. Две девушки из Дании жили в одной семье в Бейт-Джале по программе культурного обмена. Как-то поздно вечером они возвращались из ресторана "Розовый зонтик" на автомобиле "рено-эс-пейс", который принадлежал отцу семейства. Вел машину его сын, и с ними был еще один парень. Они припарковались и стали желать друг другу спокойной ночи. София намеренно использовала этот эвфемизм, молодые люди целовались в машине.

Мимо проходил один полицейский. Он недавно работал в полиции и раньше даже не бывал в Вифлееме. Он жил в деревне под Хевроном и был известен из-за своих рыжих волос. Поговаривали, что кто-то из его предков по женской линии был изнасилован крестоносцами. Так вот, когда этот рыжий страж порядка увидел в машине две целующиеся пары, он решил, что девушки – проститутки, которые используют машину как бордель на колесах.

София взяла у Дэвида сигарету. Он хотел зажечь свою "Зиппо", но она взяла зажигалку у него из руки и прикурила сама. Затем продолжила рассказ:

– Он арестовал обеих девушек и сына владельца машины и доставил их в полицейский участок в Вифлееме. Другой парень побежал в полицейский участок в Бейт-Джале и рассказал шефу полиции, что случилось. Тот просто не поверил ушам. Он приехал в Вифлеем со своими полицейскими, атаковал тамошний полицейский участок и всех освободил.

– Там что, были военные действия?

– Да, почти. Его полицейские окружили участок, но стрелять им не пришлось. В этом не было необходимости, у него большой авторитет.

– Но если он на вашей стороне...

– Он не всегда может делать все, что хочет. В том случае произвол был слишком явным. Глупо арестовывать иностранных туристок за то, что они целуются с местными ребятами. Но если семейка аль-Банна добьется ареста моего отца, нельзя ручаться, что он сможет помочь.

Дэвид цокнул языком.

– Вашего отца арестовали в тот день, когда мы встретились в церковном парке?

– Да, я тогда рассказывала вам, как он боится тюрьмы.

Дэвид помнил эту часть ее рассказа. Все остальное растворилось в гашишном дыме. Он сочувствовал Элиасу – в тюрьме хреново. Дэвиду там не понравилось. Но, похоже, Элиасу пришлось еще хуже. У него явно достаточно оснований для патологического страха.

– Вы ведь никакой не священник, да? – спросила вдруг София.

Пробка рассосалась, и они ехали по шоссе среди сельской местности. У Дэвида было оправдание, что он не смотрит на собеседницу: приходилось смотреть на дорогу.

– Так вы священник или нет?

Впереди какой-то человек вел ослика. Дэвиду всегда нравились эти животные. Они сделали медлительность и тупость добродетелями. Когда машина поравнялась с ослом, Дэвид притормозил и обернулся к Софии. Она смотрела на него. Лицо ее с одной стороны обрамлял черный локон, а с другой сигаретный дым.

– Нет, я не священник, – сказал Дэвид. – Просто в тот раз мне пришлось надеть сутану.

– Слушайте, я знаю, что вы с дядей Тони хотите продать его квартиру. Скорее всего, Эдварда Салмана убили именно из-за этого. А что будет, если и его убьют, вы подумали?

– Нет, с этим покончено, – успокоил ее Дэвид, – мы похоронили эту идею.

– Так вы не будете продавать квартиру?

– Нет, эта тема закрыта.

* * *

Дэвид и София вместе с толпой людей прошли через старые ворота университета. Слышались звуки музыки. Концерт проходил на открытом воздухе. Внутренний двор был превращен в своеобразный рынок. Его ряды отдавали контр культурой. Кто-то продавал орешки, кто-то шаурму и легкие напитки. Некоторые продавали одежду собственного изготовления. Здесь были и палатки, представляющие различные политические партии и организации, и палатка местной радиостанции "Рамалла ФМ". Все это напомнило Дэвиду те университетские фестивали, на которых он бывал и раньше. На сцене стояла аппаратура, но концерт еще не начался. Пока музыку ставил ди-джей. Концерт должен был начаться с наступлением темноты. Юсуфа нигде не было видно. Дэвид купил две банки чая со льдом и протянул одну Софии. До появления музыкантов он успел выпить еще три и попробовал шаурмы. Он предложил и Софии, но та отказалась. Время от времени она стреляла у него сигареты. Она выкурила полпачки и посадила батарейки на мобильном телефоне, пытаясь дозвониться до Юсуфа. Он так и не появлялся.

Когда стемнело, Дэвид понял, почему музыканты этого ждали. Сцена была построена под крепостной стеной, освещенной прожекторами. Фон получался фантастическим – оранжевый камень и силуэты пальм. Над сценой висели флаги, развевающиеся на ночном ветерке. Дэвид и София заняли места перед сценой. Свет, отражающийся от крепостной стены, заливал все вокруг теплым сиянием. Как правило, день, когда кого-то убивают, нельзя назвать хорошим. Но Дэвид чувствовал, как некое тепло входит в его сердце, и догадывался о причине. Нетеплая ночь, не свет и не музыка действовали на него. София была рядом с ним. Она по-прежнему осматривала ряды в поисках Юсуфа. Когда она повернулась, ветерок откинул ее волосы, открыв полупрозрачное ухо, которое показалось ему самим совершенством. Дэвид вздохнул.

– Вы знаете, я гораздо лучше чувствую себя теперь, когда вы знаете, что я не священник, – сказал он. – Это было ужасно глупо, все это вранье.

– Пожалуй.

– Я не хотел вас разыгрывать. Вы сами решили, что я священник, и мне пришлось смириться.

Она взглянула на него.

– Вы приняли мою исповедь.

– И, что самое глупое, я забыл ее.

Она смущенно пожала плечами. Он почувствовал: что бы там ни было в этой исповеди, она по-прежнему много значила для Софии.

– Простите меня, – произнес он.

На сцене появился какой-то человек, и публика захлопала. За его спиной показались пять одинакового вида парней. Их проволочные волосы выглядели как шлемы на головах. Двое из них держали инструменты, похожие на сковородки для пиццы, на которые были натянуты струны от бас-гитары. Третий нес пару вертикальных бонго, постукивая по ним ладонями. Еще у одного было что-то вроде ирландского барабана, а последний был с акустической гитарой – тем безразмерным монстром, на которых играет самый невезучий музыкант в ансамблях марьячи. Первый номер начался с музыкального шума, вскоре превратившегося в мелодию. Аудитория состояла частью из тинейджеров, частью из студентов и молодых преподавателей. Народу собралось тысячи две, так что музыкантам надо было поднапрячься, чтобы их все слышали. Толпа приветствовала каждый объявляемый номер свистом и улюлюканьем. Не было никаких сомнений в том, что сюда пришли искренние любители музыки. Хотя в энтузиазме толпы чувствовалось что-то слегка наигранное. Конечно, все собрались послушать музыку, но не только, а еще оттянуться и повеселиться.

В какой-то момент Дэвид потерял Софию. Потом он увидел, как она пробирается через ряды, и догнал ее, когда она остановилась. Группа начала второй номер, и София внезапно перестала оглядываться на толпу и уставилась на сцену.

– Что-то не так?

Она покачала головой.

– Просто мне нравится эта песня.

Она была не одинока. Вся толпа начала раскачиваться в такт мелодии и подпевать. Некоторые, однако, смеялись и разговаривали. Дэвид уловил даже некую иронию в отношении аудитории к музыкантам. Он не понимал, в чем дело. Марокканцы играли отличный фанк. Парень со сковородкой для пиццы извлекал такие звуки из своих басовых струн, что казалось, будто он одолжил их у какой-нибудь классической диско-группы вроде "Чик". Другой, более высокий парень с таким же инструментом, выдавал отличный свинг на длинном грифе своей сковородки. У Дэвида возникло чувство, будто он имеет дело с чем-то отличающимся от всего, что он слышал раньше. Между музыкантами и аудиторией не было стены – того пресловутого "барьера, который поднимается и разделяет", пользуясь словами из рекламы бюстгальтеров. Это был тот эффект, который создает суперзвезд.

На протяжении всего концерта к сцене подходили люди и передавали музыкантам записки. Дэвид как-то был на концерте Стива Эрла, и там какой-то парень крикнул из зала, чтобы Эрл исполнил "Дорогу на Копперхэд". Эрл ответил в микрофон: "Самое страшное, что этот парень думает, будто есть вероятность, что мы ее не сыграем". И по тому, как он это сказал, было понятно, что сегодня он поставит эту вещь последней по списку. Когда кто-то еще заорал свой заказ, Эрл сказал: "Брось, парень, я же профессионал. Ты что думаешь, я сам не знаю, что мне играть? " Стив Эрл был не только профессионалом, он был настоящим интеллигентом. И все же между ним и залом существовал незримый барьер. Дэвид смеялся над словами Эрла, но все-таки испытывал некий дискомфорт от этого барьера. На живом концерте не хотелось слышать что-то вроде рок-н-ролльной критики. Здесь, в Рамалле, такого барьера не было. Здесь царила своя, совершенно особая мистика.

У марокканцев не было проблем с заказами номеров. Дэвид не знал, может, музыканты и так сыграли бы то, что им заказывали. Однако каждый раз, когда кто-нибудь подходил с запиской, они шли навстречу, брали листок бумаги, читали и одобрительно кивали. Но когда один из них прочел вслух очередной заказ, София неожиданно захихикала.

– В чем там дело? – спросил Дэвид.

– Это не их песня.

Музыканты выглядели несколько озадаченными. Особенно когда еще пару раз получили тот же заказ. София продолжала смеяться. Сначала Дэвид заподозрил, что у нее нервный срыв и это что-то вроде начинающейся истерики. Но потом опасения рассеялись. Они слушали, и музыка была отличной, настоящее чудо, своего рода магия.

Теперь он смотрел больше на Софию, чем на сцену. В какой-то момент она повернулась и поймала его взгляд. Он не знал, куда девать глаза. Дэвид быстро стрельнул взглядом на сцену и потом опять на нее. Он нервно улыбнулся и сказал:

– Они все требуют ту же песню?

– Да. Она называется "Мой любимый дом". Это хит другой марокканской группы.

Высокий парень со сковородкой для пиццы пожал плечами. Похоже, он не знал, как выкрутиться.

– Они что, намеренно заказывают эту вещь? – спросил Дэвид.

София, продолжая хихикать, опустила голову, но он заметил, что она покраснела. Она перестала хихикать и ответила на его вопрос. Сначала она думала, что кто-то заказал эту вещь по ошибке, но сейчас это очевидно уже превратилось в шутку.

Дэвиду стало жалко музыкантов. Они явно заслуживали большего уважения. Высокий басист стоял в круге юпитеров и начинал свое соло. Зазвучала тихая мелодия, и вдруг зал взорвался криками, воплями, свистом и улюлюканьями. Две тысячи людей одновременно издавали все эти вопли.

– Это их главный хит, – шепнула София. Публика продолжала неистовствовать. Только к концу первого куплета зал начал немного затихать. Потом ударили бонги и бас, и вся толпа запела припев хором вместе с музыкантами.

София тоже подпевала. Она откинула голову назад, и он заметил, что ее горло подрагивает, слова песни вырывались вместе со смехом. Когда припев закончился, певец начал новый куплет, и Дэвид спросил, о чем эта песня. София улыбнулась и ответила:

– Песня называется "Прелюбодеянье и вино". Припев повторяет название песни, и все подпевают.

– В осуждение или в одобрение?

– Это сложный вопрос. Публика одобряет, а музыканты осуждают. В песне поется, что это ужасные грехи, но они поют на марокканском диалекте, и никто не улавливает слов. Но все знают припев и подпевают: "Прелюбодеянье и вино".

Высокий басист наяривал на своей сковородке с исступленностью дервиша. Весь зал раскачивался в такт. И когда зазвучал припев, Дэвид попытался уловить слова. Он старался прочесть их по губам Софии, он хотел увидеть, как они превращаются в поцелуй... не только прелюбодеянье, но и вино.

И тут кто-то похлопал его по спине, но он не обернулся, продолжая смотреть на Софию. Потом чья-то рука обняла Софию за плечо, и между ними возникла голова Юсуфа. Он ухмылялся во весь рот. "А вы что здесь делаете, ребята?" В тот же момент София перестала подпевать и смеяться, и свет в ее глазах угас.