После неудачного сбора Звягинцев появился в классе только через день. На переменах он первым выскакивал в коридор и закрывался в радиобудке. Ребята посмеивались, делали вид, что ничего не произошло с их председателем совета отряда. Дня через три Павлик немного осмелел.

— Может, после занятий сходим на реку вместе? — предложил он как-то Профессору. — Я знаю, где пескари ловятся…

Профессор Кислых Щей выразил сожаление, что не может составить компании, так как накопилось много домашних дел.

Паша Наоборот отозвал в сторону Орлова и спросил:

— Ты куда удрал тогда? Я занял десятник, прихожу к магазину, а тебя нет…

— Милиционер там что-то высматривал, — соврал Орлов. — Вот я и подумал, что лучше удрать.

— Конечно, — согласился Звягинцев. — А ты не знаешь, почему ребята молчат, будто мы и в окно не выпрыгивали? Что-то ненормальное…

— Все нормально, — успокоил его Ежик. — Они даже обрадовались, что ты тогда сиганул на улицу — скучно на сборе сидеть… Я слышал, мальчишки так рассуждали: «Сегодня Павлик удрал со сбора, завтра мы удерем — вот и будем квиты, и не надо шума поднимать».

— Это правильно, — одобрил Паша Наоборот. — Только чтобы «бешники» ничего не знали.

Звягинцев пригласил Орлова к себе домой, но тот понес околесицу насчет того, что поклялся день и ночь сидеть за учебниками, чтобы не подвести класс.

Павлик подозрительно посмотрел на Орлова.

Между тем, в пятом «А» классе Ромка уже завербовал пять апостолов и одного змия-искусителя. Апостолы, в свою очередь, тоже вели агитационную работу, сманивая «ашников» для участия в массовых сценах.

Среди артистов оказался и сыщик Самсонов.

А дело было так.

— Витя, ты что, правда в бога веришь?

Самсонов ухмыльнулся и покачал головой:

— А ты вербуешь к себе в секту, да? Не думал, Ромка, что ты баптист.

— При чем здесь я? — удивился тот. — Витамин говорит, что это у тебя великая дружба с пресвитером Руденко. Будто бы вы с ним под ручку ходите, о божьих делах разговариваете? Не скрывай, Витя.

Самсонов потрогал распухшее ухо.

— Мне нечего скрывать… А вот вы с Павловой скрываете, — сказал он. — Это вас баптистский главарь встречает и провожает в своем доме.

Ромка подозрительно посмотрел на Самсонова и напрямик спросил:

— Ты что, подсматривал за нами?

— Еще этого не хватало, — обиделся Самсонов. — Просто я подружился с баптистской собакой, ну, пришел к ней, ну, вас видел… Слушай, Ромка, ты не виляй и не хитри, а расскажи всю правду. Случайно, не этот пресвитер ночью на острове был, а?

— Вполне возможно, — изумился Ромка. — Я об этом не подумал. Но голос похож…

И он рассказал Самсонову об Аленке, о своем пионерском поручении и сценарии Профессора Кислых Щей.

— Иди к нам, у нас артистов не хватает, — позвал Самсонова Ромка.

— Пойду, раз надо, — согласился Витька Самсонов. — Только, чур, Павлику не надо пока говорить. Узнает, начнет пилить…

Об ожидаемой съемке антирелигиозного фильма по сценарию Профессора Кислых Щей, можно сказать, знали все, кроме Звягинцева.

И вот пришел долгожданный день первой репетиции. «Ашники» разными путями отделывались от своего председателя. Их ждали «бешники» в ограде дома Васьки Фонарикова. Там собирались не только артисты, но и группа костюмеров и гримеров, которую возглавляла Галка Павлова.

Часам к четырем к Фонариковым пришла большая орава школьников. Они имели при себе обрывки сетей, лопаты, тяпки, один из будущих апостолов держал кочергу, другой — деревянные вилы-двурожки, третий — плотницкий ящик с инструментами. В руках апостола Марка была маска льва, к куртке апостола Матфея Галка Павлова пришивала ангельские крылышки. Апостол переминался с ноги на ногу и косился на ангельское облачение.

Ежик важно прохаживался среди артистов и глубокомысленно насвистывал, Профессор оценивающе осматривал каждого.

— Выше нос — ты же князь апостолов, — сказал он святому Петру. — Свою автобиографию продумал?

— Все как есть, — ответил святой Петр, ковыряя в носу.

— Кем ты был, пока не взялся вместе с Иисусом обманывать народ?

— Ходил в рыбаках.

— Верно, — одобрил Славка. — Теперь тоже рыбак, но ловишь уже живые души. Ты бы, святой Петр, взял в руки для декорации старенькую сеть.

— Нету.

— Сгодится и обрывок волейбольной сетки. Вон в углу валяется.

Бабка восхищенно смотрела на святое семейство и качала головой.

— Вот варнаки! А ты что, Васька, самый главный — бог-отец?

Васька сидел на ступеньке крыльца в сверкающей разноцветными стекляшками короне и с высоты своего величия высокомерно посматривал на апостолов, боясь повернуть голову, так как корона оказалась малой и еле держалась на голове.

Бабка долго смотрела на апостолов, потом спросила у внука:

— Где же у тебя бог-сын, Васька? Вроде всех проходимцев узнаю — вон Лука, вон Иуда, а Иисуса Христа не вижу…

Профессор покрутил головой и позвал:

— Сережка, чертова душа! Куда запропастился? Иисус Христос, кому говорю, иди сюда, пока бока не намял. Это тебе не шуточки…

Но Иисус не откликался. Кто-то вспомнил, что Сережка жаловался на головную боль. Автор сценария и режиссер позеленел от злости и прошипел в сторону бога-отца:

— А ты тоже хорош! Отец называется… Сынка выбрал себе…

— Мне Ромка посоветовал… Говорит, Иисус будет — лучше не придумаешь… А что глаз немного косит, так это еще смешнее, — оправдывался бог-отец, придерживая корону.

— «Косит», — передразнил Профессор Кислых Щей. — Репетиция срывается. Самсонов, может, ты возьмешься? Правда, тебя придется остричь.

Витька, изображавший змия-искусителя, подполз на четвереньках к режиссеру, помахав тремя хвостами из ветоши, разинул картонную крокодилью пасть с красным языком.

— Не хочу! — рыкнул он. — Я вжился в роль. Я сильнее бога-отца и бога-сына, вместе взятых.

Режиссер осуждающе посмотрел в сторону змия и сказал:

— Поменьше рассуждай, Самсонов. — Потом признал: — По сути ты прав, конечно. Бог ни черта с дьяволом или там со змием-искусителем сделать не в силах. Всегда сам в дураках остается… Но не в этом дело. Без Иисуса мы не сможем начать репетицию.

И тут кто-то предложил:

— А если Звягинцева испытать?

Апостолы из пятого «А» недовольно забурчали:

— Он же нас узнает?

Режиссер, как утопающий за соломинку, ухватился за нелепое предложение.

— Вовеки он вас не узнает, — успокоил Профессор апостолов. — Ромка, ты директор картины, ищи Звягинцева. Тащи его сюда.

Режиссер поднялся на крыльцо и встал рядом с богом-отцом, то есть с Васькой Фонариковым.

— Здесь змий-искуситель верно выразился, что в роль надо войти, — сказал Профессор Кислых Щей с высокой трибуны. — Я подумал-подумал и решил, что вам не лишне представить, кто вы такие есть…

Режиссер многозначительно замолчал, потом поднял над головой Библию, в которую был вложен антирелигиозный киносценарий, и постучал ногтем по обложке священной книги.

— Библия. Это вы ее написали, имейте в виду. И вы учите верить каждому слову этой книжки. Верно?

Апостолы закивали, еще не понимая, куда клонит Профессор. А на него нашло вдохновение, и он, как заправский оратор, разглагольствовал:

— Учитель, то есть Иисус Христос, заставил вас забыть тяжелое ремесло рыбаков и ремесленников, чтобы последовать за ним. И вы согласились и стали вести праздную жизнь бродяг.

— Апостол Петр, хоть ты и главный, а не вороти нос в сторону. Слушай, что говорят, — сделал замечание Профессор.

Апостол потоптался и обиженно сказал:

— Что ты ко мне привязался? Что я, хуже всех, да?

Добычина уже трудно было остановить. Он усмехнулся и крикнул в сторону апостола Петра:

— Васька, ты, как главный бог, призови его к порядку. Он еще спорить начнет, что лучше всех. Ведь это он отрекся от Христа, когда увидел его в руках судей. А раньше клялся, что за учителя своего пойдет в огонь и в воду. Вот и верь этому апостолу! А еще святой называется?!

— Да он-то при чем? Так ты всех нас обвинишь!

Апостолы начали волноваться. Святой Марк отбросил в сторону маску льва, а евангелист Матвей принялся отдирать от пиджака ангельские крылья.

— Ты, Профессор, поосторожней. А то живо бока намнем. Унизишь всячески, а потом потей — играй этих жуликов.

— Ага, правда глаза режет? — ухмыльнулся Профессор.

В этот момент кто-то крикнул, что ведут Звягинцева. Ежик быстро накинул на голову рваный мешок, Самсонов встал на четвереньки и помотал тремя хвостами, апостолы накрылись обрывками сетей.

Профессор посмотрел на киногруппу и довольно сказал:

— Порядочек! Встретим Иисуса Христа достойно, встретим его дружными возгласами: «Осанна! Осанна!»

— Что это означает? Может, какое ругательство? — спросил бог-отец.

Режиссер пожал плечами и неуверенно ответил:

— Точно не знаю, но, по-моему, это вроде нашего: «Ура! Да здравствует!»

Васька Фонариков удовлетворенно кивнул и плотнее надвинул на голову корону, взял в руки кочергу.

Скрипнула калитка. Собравшиеся узнали голос Звягинцева. Он спрашивал:

— Козы дома?

Ромка, не подумав, выпалил:

— Дома, дома, не бойся!

Звягинцев попятился назад.

— Да они же на цепи, — соврал Ромка.

— Как собаки, что ли? — немного успокоился Звягинцев.

Профессор только сейчас вспомнил, что забыл замаскироваться, ловко соскочил с крыльца и схватил волейбольную сетку, которую недавно рекомендовал использовать одному из апостолов.

Звягинцев переступил порог калитки и, увидев в ограде льва, змия, ангела и еще каких-то довольно странных людей, отшатнулся и боязливо прижался к заплоту.

— Осанна! Осанна! — дружно гаркнули двенадцать апостолов.

— Ура! Да здравствует Иисус Христос! — завопил Васька Фонариков.

Звягинцев ошалело обвел всех остекленевшими глазами, остановил взгляд на трех хвостах Самсонова и испуганно попятился.

— Ма-ма! — закричал он.

Бог-отец сбросил с головы корону и подбежал к удирающему Звягинцеву.

— Не паникуй, Павлуша! Бог терпел и нам велел!

Из сеней выскочила руководитель гримеров и костюмеров Галка Павлова и протянула Звягинцеву кружку воды.

— Павлик, не бойся. Это же мы. Выпей вот…

Узнав Галку, будущий Иисус Христос облегченно вздохнул и взял кружку.

— Я и не боюсь, — несмело сказал он, покосившись в сторону змия-искусителя.

— Зачем ты мне врал, Ромка, насчет глупой девчонки, которая попала к баптистам, а? Зря я тебе поверил. И сам же приперся сюда. Ну, бить будете? За то, что в нашем классе меньше двоек? Надели маски, чтобы я вас не узнал? Глупо, — совсем осмелел Звягинцев. — Надо было сюда позвать Ежа. Он бы заснял ваш маскарад…

Апостолы потихоньку надвигались на Звягинцева.

— Осанна! Осанна! — шептали они, показывая на председателя пальцами.

— А вы не ругайтесь, — храбрился Павлик. — Обзываться ума большого не надо.

Галка Павлова велела апостолам отойти в сторонку и стала терпеливо объяснять Звягинцеву, что Ромка совсем его не обманывал, а позвал по просьбе киногруппы, чтобы предложить сыграть в фильме одну из главных ролей — роль Иисуса Христа.

Павлик растерянно моргал. Он, конечно, за доверие благодарит. Из-за этой глупой девчонки согласен и в фильме сниматься, потому что он человек сознательный. Только вот как на это другие ребята посмотрят. Начнут его, председателя совета отряда, упрекать, скажут — помогаешь, мол, «бешникам» первое место занять. Вот если бы его участие в съемках сохранить в тайне… А он бы постепенно среди ребят провел разъяснительную работу.

— Сохраним в тайне, — рявкнули пять апостолов из пятого «А» и семь сподвижников Христа из пятого «Б». Змий-искуситель пробежал по ограде на четвереньках и покрутил хвостами.

— Я могу сагитировать Ежа, — сказал Звягинцев. — Он, правда, проявлять пленку не умеет. Но помощником кинооператора сгодится…

— Помощником? — с угрозой спросил человек с кулем на голове. Голос его показался Звягинцеву знакомым. Павлик с подозрением посмотрел на человека, но тот прорычал:

— Осанна!

И поднял над головой кинокамеру.

— Не дразнись, — сказал Звягинцев. — Я дело говорю.

Профессор подошел к Павлику и, изменив голос, сказал:

— Итак, ты с этой минуты Иисус Христос. Будешь его играть.

Павлик виновато улыбнулся и посмотрел на артистов.

— Я боюсь. Наверно, не сумею. Ведь Иисус — он необыкновенный…

Самсонов посмотрел на нового киноактера и насмешливо бросил:

— Болван! — И передразнил: — «Необыкновенный»… Это смотря с какого конца смотреть на Иисуса.

— Ха-ха, — расхохотался сценарист. — «Необыкновенный». Еще ребенком Христос проклял своего товарища, и мальчик на глазах высох. А учителям от него как доставалось? Не хотел бы я быть учителем этого «божьего сына». Как-то учитель не выдержал и трахнул Иисуса по башке. Наверное, тот урока не выучил, точно не знаю, святой Фома не пишет. Ну, Иисус, понятно, в долгу не остался. Он тут же проклял учителя, и тот испустил дух.

Звягинцев почесал затылок и сказал задумчиво:

— Ну его к шутам, такого Иисуса. Не буду я играть убийцу.

— Как не будешь? — подступили к Звягинцеву апостолы. — Тебе доверяют роль бога-сына… Сорвать съемки хочешь?

Павлик попятился и обратился за защитой к Галке Павловой.

— Скажи им, ради общества согласен на жертву.

— Осанна! — прошептал бог-отец.

Профессор Кислых Щей приказал:

— Снимай ботинки!

Павлик помялся и нерешительно спросил:

— Насовсем, что ли?

— На время съемки, разумеется. Можно, конечно, в деревянных сандалиях, но где их возьмешь. Лучше босиком, — ответил сценарист. И, раздумывая вслух, продолжил: — Что-то не помню — цыпки были или нет у Иисуса. А у тебя цыпки хороши! Уметь надо, чтобы такие цыпочки вырастить. Тут и гримеры их не сумеют замаскировать. По-моему, их и не надо прятать. Надо подсказать кинооператору, чтобы он их крупным планом снял.

— Не обязательно, — робко возразил Павлик.

Галка Павлова притащила цветастый халат и велела Звягинцеву побыстрее его надевать. Бог-отец сунул своему сыну кусок гнилой веревки, велел подпоясаться.

— Все это хорошо, — сказал Профессор. — Но самое главное все-таки лицо, голова…

Звягинцев насторожился. Профессор Кислых Щей продолжал рассуждать, обращаясь к апостолам:

— Уж кто-кто, а вы помните внешность своего учителя. Во-первых, разве это Иисусов нос? Это кнопка, а не нос. У Иисуса Христа во какой руль был. Ну, это дело поправимое. Нос увеличим. Слышь, Павлова, — крикнул он. — Насчет Иисусова носа побеспокойся. Можно ему картофельный прибавить, можно из ваты. На твое усмотрение…

— Сделаю из картона, — откликнулась Галка.

— Валяй, — согласился сценарист и режиссер, продолжая осмотр Иисуса.

— У Христа была бороденка. Правда, жиденькая, как у козла, но без нее Иисус не Иисус… Опять же лысина — прямо ото лба.

Профессор потрогал Звягинцева за голову, похлопал по плечу.

— Так что выстричь придется. Я видел где-то овечьи ножницы. Это недолго — выстричь лысину…

Звягинцев совсем пал духом и готов был дать стрекача, но понимал, что убежать невозможно.

— Не дамся выстригать, — промямлил он, прикрывая голову ладонями. Профессор Кислых Щей согласился:

— Понимаю, жалко. Но, как известно, искусство требует жертв…

На выручку пришла Галка. Она сказала, что у гримеров есть медицинская клеенка. Из нее можно было бы попробовать сделать Звягинцеву лысину. Цвет клеенки похож на цвет кожи, и, если клеенку наложить на волосы…

— Мысль понимаю и одобряю, — прервал режиссер. — Но как прикрепить клеенку к волосам?

Кто-то из апостолов предложил приклеить клеенку вареной картошкой, кто-то стал хвалить тесто, кто-то заикнулся о резиновом клее…

Звягинцев втянул голову в плечи. Ему казалось, что по ней уже водят раскаленным железом и волосы потрескивают.

— Товарищи гримеры, — обратился Профессор Кислых Щей к Галкиной группе. — Что выбираете вы — тесто или резиновый клей?

Павлова прикусила губу. Звягинцев, затаив дыхание, впился в Галку глазами.

— Думаю, разумней использовать медицинский клей, — сказала Павлова. — Наверное, от него вреда не будет, потому он и называется медицинским. После репетиции Звягинцев вымоет голову с мылом, и будет все в порядке.

Павлик облегченно вздохнул.

— Надо бы парик сделать, — сказал он режиссеру.

Тот кивнул:

— Верно. Но дело не терпит. Дома этим займешься. А сейчас пока временно. Ну, и бороду, разумеется…

Бог-отец сходил в кладовку и протянул Павловой клок козьей шерсти. Та смазала ее медицинским клеем и стала прикреплять клочья шерсти к подбородку и щекам Иисуса Христа.

Звягинцев уже смирился с судьбой и послушно склонял голову в нужную сторону. Когда Павлова приклеивала клеенку, он даже встал на колени, чтобы гримеру было удобнее работать. Большой картонный нос мешал смотреть вперед, а резинка, с помощью которой он крепился, стягивала голову.

Звягинцев, выпрямив грудь, прошелся по двору, морщась от боли, босые ноги непривычно кололо разными камушками и комочками засохшей грязи.

— Истинный Иисус! — сказала вышедшая на крыльцо бабка Фонарикова. — Вишь, разбойник, с бородкой и при лысине… Дура я, старая! Почитай, всю жизнь молилась вот такому обормоту, просила у него милости и благодати.

Профессор похлопал в ладоши — он видел, что режиссер в клубе, прежде чем начать репетицию, хлопал в ладоши, тем самым требуя внимания, — и залез на перевернутую кадку.

— Начинаем, товарищи апостолы и товарищи боги, — сказал он. Потом недовольно крикнул: — Павлова, где горшки с цветами? Ты что, райские кущи из крапивы хочешь изображать?

— Несем, — торопливо ответила Галка.

В ограду вынесли большой фикус, две герани и тощий кактус.

— А это барахло зачем? — недовольно буркнул режиссер. — Неужели получше ничего не нашли? А где яблоня с красными яблоками?

Галка вынесла ветку березки, увешанную картофелинами, и виновато сказала:

— Яблок в магазине нет…

— Правильно. Но ведь картошку можно было покрасить, — сказал Профессор Кислых Щей. — Просто какая-то безответственность. То Иисуса Христа потеряли, то яблоки картофельные.

Посреди ограды поставили клетку, в которой бабка держала кур зимой, и бог-отец уселся на ней, скрестив ноги калачиком. Вместо скипетра он сжимал кочергу. Бог-сын, то есть Павлик Звягинцев, тоже полез на клетку, но Профессор его оттащил за рукав:

— Куда прешься?

— Но ведь я должен сидеть по правую руку бога-отца!

— Больно много знаешь, — укоризненно покачал головой режиссер. — Хочешь в рай пролезть без распятия, да? Ну и проныра. И прошу не опережать событий. Надо бы понимать, что во времена Адама и Евы тебя на свете не было. Правда, товарищ бог?

Васька Фонариков постучал о землю кочергой и неопределенно сказал:

— Шут ее знает. Да пусть сидит, мне места не жалко.

— Я понимаю, что клетки хватит. Но нельзя же Библию с ног на голову ставить. В общем, отойди пока, Христос, в сторонку. И не переживай — еще успеешь начудить и насмешить людей….

Звягинцев обиженно запыхтел, попробовал бородку. Козья шерсть приклеилась намертво. У Павлика мелькнула смутная догадка, что Галка напутала и медицинский клей мылом не отмывается, но проверить эту догадку все равно было нельзя. Звягинцев поскреб ногтем лысину-клеенку — она тоже сидела крепко. Черт с ними, и с бородой, и с лысиной, подумал Христос и смешался с толпой своих бездействующих учеников-апостолов.

Между тем режиссер еще раз осмотрел райские кущи из домашних цветов, колупнул картофелину на березке и крикнул:

— Адам и Ева! Прошу вас…

На крыльцо выскользнула Павлова. Следом за ней появился Ромка.

Играть роль Адама Профессор уговорил Ромку. Тот долго отказывался, ссылаясь на то, что ему не суметь перевоплотиться, что он будет волноваться и сорвет съемки. Профессор Кислых Щей был неумолим.

— Это же большая честь — играть первого мужчину, — сказал он. — И если ты отказываешься от этой чести, я отказываюсь ставить фильм.

Режиссер знал, что такой ультиматум на Ромку подействует. Сейчас Адам направлялся к кадушке с березовой веткой. В глаза бросались всклокоченная копна волос и длинная, до пола, борода из крашеной ваты. Подметая бородой крыльцо, Адам спускался со ступенек.

— Бородка не хуже, чем у Карабаса Барабаса, — восторженно сказал режиссер. — Молодец, Павлова, постаралась.

Ева кивнула и пожаловалась:

— Он меня уговаривал сделать покороче.

— Да я не против бороды, — робко защитился Адам, усаживаясь на кадушку. — Я не терплю запаха одеколона, а Павлова на эту бороду полфлакона вылила, аж чихать манит.

— Не Павлова, а Ева, — поправил Профессор Кислых Щей. — Она, вполне возможно, сделала это несознательно, ей подсказал змий-искуситель.

— Да нет, я сама, — скромно призналась Павлова, топчась около древа познания, то есть березовой ветки с картофелинами, изображавшими яблоки.

Наконец Адам и Ева сели под древо познания. Бог-отец с высоты клетки посмотрел на них и, ткнув скипетром-кочергой в сторону апостолов, похвалился:

— Вон того, который под яблоней, я сделал по образу и подобию своему.

Бог похлопал себя по бокам и, поболтав в воздухе ногами, хихикнул:

— А Павлову, ой, как ее, Еву, я сначала хотел сделать из Адамова уха, а потом думаю: дай-ка попробую из ребра…

Ева взглянула вверх и задела головой яблоко-картофелину, боязливо отшатнулась от нее.

Адам сорвал картофелину с ветки и стал ее мять в ладони, поглядывая на режиссера. Змий-искуситель подполз к Адаму и рыкнул:

— Ешь!

Адам замотал головой.

— Жри! — рыкнул Самсонов и начал вставать на ноги.

Профессор Кислых Щей подскочил к змию и потянул его за хвосты.

— Этого в сценарии нет! Я не допущу самоуправства.

— «В сценарии нет», — огрызнулся Самсонов. — А чего он резину тянет. Я задыхаюсь в крокодильей маске, а он яблоком брезгует.

— Это же картошка! — возразил Адам.

Змия поддержал Профессор.

— Сами виноваты: знали, что по ходу действия придется есть яблоко.

Тогда Ева выбрала продолговатую, как дыня, скороспелку, вытерла ее Адамовой бородой и, перекусив пополам, протянула одну половину первому мужчине человечества.

Адам покосился на Самсонова. Тот мотнул хвостами.

— Искушай его, искушай, товарищ змий, — злорадно усмехнулся бог-отец. — Пусть жрет.

Адам убито взглянул на бога и начал хрумкать скороспелкой.

Васька Фонариков потирал руки от удовольствия. Он даже снял с головы корону и, спустившись с клетки, сделал на руках стойку. Потом подбежал к змию-искусителю и обнял его крокодилью голову.

— Вот молодец, змеюшко! Хорошо поработал. А теперь я прокляну не только Адама и Еву, но и все их будущее потомство. И из рая выгоню. И напущу на людей болезни, обреку их на нищету и голод. Пусть не едят запретное яблоко.

Васька-бог упал на колени и стал гладить змия-искусителя.

— Ну, а с тобой мы друзья на веки вечные. Что я без тебя стою? Ничего не стою. Мы с тобой одна шайка-лейка.

Веревочки, с помощью которых держалась маска змия, развязались. Маска постепенно скатывалась и с секунды на секунду должна была обнажить лицо артиста. Звягинцев присматривался к змию. Ежик вовремя заметил надвигающуюся беду и не растерялся.

— Милиция! — крикнул он.

Среди апостолов началось движение.

Иисус Христос заметался по двору и, увидев куриную клетку, на которой только что восседал бог-отец, полез в эту клетку. Ежик заметил маневр Иисуса. Он схватил его за ноги и потянул назад.

— Товарищ Иисус Христос, — зашептал он. — Вам лучше отсюда смыться на время. А то кого-то старшина ищет.

Иисуса будто ошпарили кипятком.

— За мной пришел, — подтвердил Иисус. — Он давно меня преследует. Друг, припрячь, пожалуйста, где-нибудь…

— Сигай через забор и удирай, — посоветовал Ежик.

Через минуту Звягинцев уже лежал в траве по ту сторону забора. Крапива жгла лицо, руки, ноги. Иисус выполз из травы и вскочил на ноги. На дороге он воровато огляделся и затрусил к центру поселка.

Между тем, Профессор Кислых Щей наводил порядок среди съемочной группы. Он пристыдил апостолов и хотел выяснить, кто из них дал повод для паники. Апостолы ничего определенного сказать не могли.

Режиссер развел руками и сказал богу-отцу:

— Не апостолы, а шарлатаны. Правда, у них такие роли…

Бог-отец согласился:

— Роли у них незавидные… На меня как раз вдохновение нашло, а они этот базар устроили.

Апостол Лука воткнул в землю вилы-двурожки и громко сказал:

— Хлопцы, а ведь о милиции-то, кажется, крикнул Иисус Христос…

Профессор Кислых Щей недовольно потребовал:

— Иисус Христос, объясни, в чем дело?

Иисус Христос не отвечал.

— Иисус!

Христа не было.

Ромка посмотрел в угол двора. Там кувыркались молодые чертенята из его звездочки. С вымазанными краской лицами, с телячьими хвостиками и рожками, с картонными толстыми губами, они и вправду казались веселыми жителями преисподней.

Витамин держал в руках огромную сковороду и кричал:

— Где грешники? Пусть идут, поджаривать их буду…

Рядом с ним стояла Аленка. Она жалась к поленнице и готова была вот-вот расплакаться. Ромка подошел к ней.

— Надевай маску, Аленка, — предложил он.

Девочка испуганно замахала руками.

— Грех.

Она думала, что артисты почти все делают так, как написано в Библии. Только смешно. И бог какой-то дурной.

Девочка считала, что ей грешно смотреть на такое представление, в котором высмеивают всевышнего. Она бы сразу же убежала, но мальчишки, изображающие чертенят, не отпускали ее.

— Накажет вас боженька, — сказала Аленка и закрыла глаза. Ей жалко было Ромку. Он так хорошо к ней относился. Напрасно вожатый согласился сниматься в таком фильме.

— Как есть, накажет, — повторяла она. — Боженька не терпит, когда над ним издеваются.

— Небось потерпит. И никого не накажет. Хочешь спорить? — прошептал Витамин.

— Об этом не спорят, — отказалась Аленка. — Если бы я знала, куда вы меня зовете, я бы не пошла. Грешно вы поступили.

— «Грешно, грешно», — обиделся Витамин. — Вон как интересно!