Едва мать с отцом ушли на работу, Антошка заторопился на улицу.

Савелий Иванович сидел за столиком у входа и читал газету. Увидев Антошку, Хромой Комендант хитро улыбнулся, и его усы смешно дернулись.

— Вижу, скучать некогда, — сказал он.

— Некогда, — согласился Антошка и доверительно сообщил: — Тайну нам надо разгадать, Савелий Иванович.

— Тайна — это по линии моей старухи. Возьмите ее в компанию, Марию Федоровну хлебом не корми, а подай тайну.

Антошка, словно оправдываясь, сказал:

— Это военная тайна, Савелий Иванович.

— Тогда другое дело. Сам солдат, и понимаю, что военную тайну каждому не доверишь. Но за свою старуху ручаюсь: секреты хранить умеет.

Марфуша была уже на улице и, увидев Антошку, недовольно бросила:

— Любишь дрыхнуть, Антон. Айда в штаб.

На попутной машине они быстро добрались до вагончика.

Дверь комсомольского штаба была распахнута, и оттуда доносились голоса. Говорили сразу несколько человек.

— Пыль столбом, — сказала Марфуша. — По пустякам так не спорят.

Из вагончика выглянул Яшка и расплылся в улыбке.

— Здравствуйте вам, пропащие. Чуете, что там творится? — и он кивнул внутрь вагончика. — Как говорит моя добрая маманя, вы рискуете проспать царствие небесное.

Антошка подумал, что его товарищ, по всему видно, не очень-то скучает по родному дому, и это порадовало Антошку.

— Мы с Марфушей тоже не баклуши били, — сказал он. — Ты, Яшка, не очень-то задирай нос и рассказывай, о чем в штабе шумят.

— Идите и слушайте сами — не чужие, — усмехнулся Яшка. — Привыкли, чтобы вам готовенькое на тарелочке с голубой каемочкой подносили.

Ребята нырнули в вагончик. Антошка сразу увидел Марфушину маму. Она была в красной косынке и комбинезоне. Она говорила взволнованно, и Антошка заметил, как на нее с улыбкой смотрят парни, и он понял, что они любуются ею.

— Мне лично танцев не надо — возраст не тот, за девчонок наших дорогих беспокоюсь, — говорила Марфушина мама. — А им вот как и танцплощадка, и клуб нужны, — и она провела пальцем по шее.

— Зачем так говоришь, что тебе не до танцев, — сказал Жора Айропетян. — Мы тебя еще изберем королевой красоты, а я тебя приглашу на первый танец в новом клубе.

Парии засмеялись.

— У Жоры губа не дура, — бросил кто-то.

— Мужики, будьте серьезней, — постучал Коржецкий карандашом о мутноватое стекло графина. — Итак, значит, решено: строительство поселкового клуба объявляем народной стройкой и будем работать на ней в выходные дни. Разумеется, надо провести среди строителей разъяснительную работу.

Неподалеку от Коржецкого за столом сидел Антошкин отец. Рукава его клетчатой рубашки были засучены, большие жилистые руки, привычные к работе, сейчас без дела лежали на столешнице, и бригадир чувствовал себя неловко. Антошка догадался об этом потому, что отец нервно постукивал по столешнице пальцами. Это было верной приметой — когда отец волновался, он начинал барабанить по столу. Антошкина мама однажды в шутку заметила: «Тебя, Павел, противопоказано в президиум избирать — начнешь по красной скатерти стучать и оратора заглушишь».

Антошка с гордостью подумал, что отец у него что надо, не зря его портрет на Доске почета. На такой огромной стройке не затеряться среди десятков других бригадиров и тысяч строителей — непросто, надо очень любить свое дело, болеть за него и, как говорит отец, работать не тяп-ляп, а с умом.

Коржецкий заметил Антошку, наклонился к Павлу Ивановичу и что-то шепнул. Тот нашел сына глазами и подмигнул ему: «Знай, мол, наших и вообще держи хвост пистолетом».

Когда строители разошлись, Коржецкий пригласил ребят садиться за стол и шутливо сказал:

— Кто-то обещал над нами, беспомощными мужиками, взять шефство, но слово свое не держит. Мужики голодают, их квартира зарастает грязью.

Марфуша ухмыльнулась и в тон комсоргу шутливо сказала:

— Мне очень жаль этих несчастных мужиков, которые не умеют себе поджарить картошки и боятся половой тряпки. Между прочим, шефы никогда тунеядства не поддерживают.

Коржецкий ткнул пальцем в сторону Яшки, потом себе в грудь и, подражая Жоре Айропетяну, воскликнул:

— Это Яшка тунеядец? Тот самый ваш лучший друг Яшка, который сегодня чистил резиновый картофель и оттяпал себе полпальца? Ая-яй-яй… Какое несправедливое обвинение.

Яшка обиделся:

— И не оттяпал, а чуток порезал. А резиновый картофель, если хочешь знать, я в магазине покупал.

Коржецкий покачал головой:

— Ай да Марьин, ай да начальник. В столовых картошку чистить хлопотно, выбрасывать ее — опасно, вот он и нашел выход — покупайте, дорогие строители, залежалый товарец! Ну и делец!

Антошка видел комсорга таким оживленным впервые. Раньше он ему казался угрюмым, недоступным, и, признаться, он всегда его чуток побаивался. А на самом деле Коржецкий, оказывается, такой же простой, как и его отец.

— Сегодня и Марьин мне настроение не испортит, — доверчиво сказал комсорг. — Дела, ребятушки, большие предстоят. Слышали о клубе? И вам дело найдется.

Коржецкий уже знал о рассказе старой рыбачки, нашедшей на льду Черного озера в военные годы снаряд.

— В самом деле, такая находка кажется довольно странной, и я бы в нее, наверное, не поверил. Но, говорят, и ты, Марфуша, видела на дне озера какие-то похожие на снаряды железяки? — спросил он.

— Нащупывала. Они уже тиной замыты.

— Дело серьезное. Надеюсь на вашу помощь, ребята. У меня есть кое-какие соображения, и я о них сейчас черкну Савелию Ивановичу. С ним, вы, пожалуй, и займетесь разведкой.

Хромой Комендант записку положил в карман пиджака, не читая.

Ребята недоуменно смотрели на него, и Савелий Иванович пояснил:

— Только что Глебушка звонил из штаба. Так что берите меня в свою команду и начнем поиски. Правда, в этом деле нам бы очень пригодилась моя благоверная Мария Федоровна.

— Давайте ее пригласим, — обрадовалась Марфуша. — Она столько о сыщиках знает…

Откуда-то из полутемного коридора вынырнул Игорек, все еще находящийся под присмотром старушки в связи с ремонтом детского сада.

— Бабушка Маша! Они шепчутся о шпионах, — крикнул он.

Скрипнула дверь, и в коридор вышла старушка с истрепанной книжкой в руках — она читала очередной детектив. Яшка, увидев Марию Федоровну, покосился на Игорька и на всякий случай спрятался за спинами ребят.

— О каких шпионах, Сава, идет речь? — поинтересовалась старушка.

Однако Марию Федоровну пришлось разочаровать: о шпионах разговора не было, а речь шла о военной тайне, кстати, в которую решено посвятить и ее. Вот только поведение Игорька вызывает сомнение. Можно ли ему доверять тайну?

Глазенки Игорька засветились.

— Могила, — прошептал он.

— Попробуем поверить? — спросил Савелий Иванович ребят. — Все-таки Игорь — мужик и должен понять, что ябедничать — самое последнее дело.

Мария Федоровна хотела что-то возразить, но Савелий Иванович строго сказал:

— Дискуссии на темы воспитания открывать не будем. Теперь по поводу тайны. У Коржецкого есть соображения — начинать надо с Новокузнецка. Я поддерживаю его.

Антошка разочарованно присвистнул. Яшка недоуменно повел плечами и сказал:

— Может быть, для большей верности начнем поиски с Северного полюса?

— При чем здесь полюс? — возразил Савелий Иванович. — Ты, Яков, не ехидничай, а предлагай, если есть дельные мысли.

Яшка кивнул в сторону Марфуши и сказал:

— Она снаряды видела? Видела. Таким образом, нам даже место известно, где их искать. А на поиски вызвать водолазов — и весь сказ.

Антошка был согласен с приятелем. Но он понимал, что у Савелия Ивановича есть какие-то другие соображения, потому что мысль о том, что надо позвать водолазов не такая уж и оригинальная, чтобы она не пришла в голову коменданту.

— Твоими устами да мед пить, Яков, — усмехнулся Савелий Иванович. — Послушаешь тебя, и может показаться, что нет ничего проще найти и обезвредить кучу взрывчатки. Нет, брат. Со смертью шутки плохи. Допустим, водолазы обнаружат и перенесут куда следует снаряды, которые видела Марфуша. А кто даст гарантию, что в озере больше не осталось такого, с позволения сказать, клада? Между прочим, Черное озеро, сам знаешь, — не маленькое: года не хватит, чтобы его обследовать.

— Верно, — поддержала коменданта Мария Федоровна. — Следовательно, нам надо искать свидетелей, которые бы подтвердили…

Савелий Иванович кивнул.

— Верно. Я бы лучше сказал, надо искать тех, кого видел рыбак Пудушка на льду озера. А они — жители Новокузнецка, это яснее ясного.

Антошка проезжал через Новокузнецк на автобусе и знал, что это очень большой город. Он запомнил огромный Кузнецкий комбинат с его высоченными трубами и градирнями. Казалось, заводским корпусам нет конца — они уходили к горизонту. Антошка тогда, помнится, спросил мать:

— Неужели и Запсиб будет таким же огромным?

Мать призналась:

— Не знаю, сын. Комбинату полвека, а Запсиб пока в пеленках.

— Запсиб шагнет еще шире, — сказал парень, сидящий неподалеку. — Он за пятилетку догонит и перегонит Кузнецкий комбинат. Не успеешь школу закончить, Запсиб даст чугун, сталь, прокат. Так что, готовь себя, парень, в металлурги. Или в строители. Обещаю подарить тебе свой монтажный пояс и каску. Как эстафету. Я лично хочу навсегда пришвартоваться и стать на вахту у домны.

Еще несколько недель назад Антошка и подумать не мог, что ему придется побывать на Кузнецком комбинате. И не любопытствующим экскурсантом, а по важному, можно сказать, государственному делу.

Еще дома договорились, что Мария Федоровна, Марфуша и Игорек пойдут в техническую библиотеку Кузнецкого комбината и там поинтересуются литературой, а может быть, и документами, которые могли бы пролить свет на тайну Черного озера. Но по тому, как об этом разговаривали между собой Мария Федоровна и Хромой Комендант, Антошка понял, что перед этой группой была поставлена и другая, более важная цель — встреча с женой комсорга стройки.

— Может, Светлана поможет в поисках, — говорил Савелий Иванович. Но говорил так неуверенно, что Антошка понял: ни на какую помощь комендант не надеялся.

Всезнающий Яшка с автобусной остановки повел следопытов к заводоуправлению.

— Сейчас ты такое увидишь, что ахнешь, — пообещал он. Антошка смотрел во все глаза. По дороге вереницей шли машины и, поровнявшись с бетонной стеной, исчезали из вида. Антошка сразу же понял, что никакого чуда нет — машины ныряют в туннель. Приглядевшись внимательней, он увидел, что туннель, освещенный электрическим светом, стрелой уходит вдаль.

— Вот это да! — восторженно сказал Антошка. — Будто и конца нет этому подземелью.

— Только Вселенной нет ни конца, ни края, — сказал Яшка. — И не тому удивляешься. Ты посмотри налево.

На гранитном постаменте стоял самый настоящий танк. Жерло его пушки было нацелено куда-то вдаль и будто высматривало там возможного врага. И Антошка вдруг представил, как грозная машина перемалывает своими траками все, что попадается на ее пути, и боевой экипаж направляет свою «тридцатьчетверку» на позиции фашистов. И те, не выдержав броневого натиска, беспорядочной толпой отступают.

Савелий Иванович снял кепку и задумчиво смотрел на танк. Антошке показалось, что лицо старика посветлело, расправились морщины.

— Здравствуй, родной! — как очень близкому человеку, сказал Савелий Иванович танку. — Вот и еще встретились с тобой, брат.

Мария Федоровна тревожно посмотрела на мужа, и тот, уловив этот взгляд, улыбнулся:

— Со мной все в порядке, Маша. Вот на таком же танке я был наводчиком. Как говорят, мы на своей боевой машине прошли огни и воды и медные трубы. Хорошо придумали кузнецкие металлурги — поставили машину на постамент. На такие танки надо молиться: они помогли нам выстоять и наголову разбить фашистов.

Всезнающий Яшка сказал:

— На комбинате варили броневую сталь для танков. От нее немецкие снаряды отскакивали. Правда ведь, Савелий Иванович?

— Я бы не сказал, что отскакивали — здесь все зависело от того места, куда попал снаряд. При лобовом попадании и впрямь отскакивали. Крепка была кузнецкая сталь, — сказал старик. — Недавно энциклопедию листал. Вдруг вижу фамилию Чалкова. И вспомнил — ту броню варил сталевар Чалков. Потом он подарил фронту большую партию автоматов, на которых была выгравирована его фамилия.

В заводоуправление Кузнецкого комбината Антошка входил под впечатлением увиденного.

В приемной секретаря парткома Антошка смотрел в окно и представлял, как Савелий Иванович, всматриваясь в окуляры, наводит пушку на фашистские танки, и они факелом вспыхивают от меткого выстрела нашей «тридцатьчетверки». И еще он представил сталевара Чалкова, который вручает солдатам свои автоматы и говорит:

— Мы будем достойны вас, дорогие солдаты. Наша броня — не подведет!

Почему-то Антошка представлял сталевара Чалкова в генеральских погонах, хотя понимал, что у него, может быть, нет никакого воинского звания — просто он очень хороший сталевар и хороший человек. И все равно, думал Антошка, Чалков если не военный, то гражданский генерал в сталеварском деле. Потому что везде должны быть люди, которых сейчас называют «маяками». По ним равняются другие. И чем такие люди не генералы в своем деле?

Антошка очнулся, когда Яшка ткнул его в бок и прошептал:

— Слышишь, нас приглашают.

Секретарь парткома, пожилой человек, одетый в черный, с иголочки, костюм, поднялся из-за стола и пошел навстречу Савелию Ивановичу:

— Рад приветствовать представителей нашего младшего брата — Запсиба, — мягко сказал он, пожимая руку старика. Хитро посмотрел на Антона с Яшкой и спросил: — К нам кадры на обучение? Хорошо, что заранее о смене думаете.

— И пришлем, — пообещал Савелий Иванович. — Вот только школу надо осилить.

— Школа не помеха — из-за парты пусть в цеха приходят нашему делу обучаться.

— Верно. Но сейчас мы как бы по военному делу, о временах далеких вспоминать приходится.

На груди у Савелия Ивановича позвякивали медали, блестела эмаль боевых и мирных орденов — «в разведку» он направился при всем параде, на этом настояла Мария Федоровна. И секретарь парткома обратил внимание на награды гостя.

— О военном лихолетье забывать противопоказано, — сказал он. — Присаживайтесь, я вас слушаю.

Савелий Иванович кивнул в сторону ребят и сказал:

— Пожалуй, они лучше меня расскажут.

И Антошка, волнуясь, сбивчиво начал рассказывать о том, что слышал от старой рыбачки на берегу Черного озера. Когда он вспомнил, что железяки, похожие на снаряды, видела и Марфуша, Яшка перебил Антона:

— Об этом я лучше знаю. Дело, товарищ секретарь, было так. Мы сидели на берегу, и Марфуша говорит: — Искупаемся. — А я возразил: — Не очень жарко. — Но Марфуша все равно полезла в воду. Я говорю: — Не заплывай далеко. — А она вглубь. Я кричу: — Плыви обратно! — А она и не думает. Потом нырнула. Я немного испугался, потому что ее долго не было. Потом вынырнула, подняла руку, а из горсти ил, как густые чернила, льется. — Ты что, дно достала? — спрашиваю я. А она говорит: — Достала. И на дне железяку нащупала.

Потом и при Антошке она ныряла и тоже железяки находила. А когда она начертила на земле форму этих железяк, я сразу понял, что они похожи на снаряды.

Секретарь парткома кивнул и сказал Савелию Ивановичу:

— Геройский парень. Как я понял, девочка здесь ни при чем, заслуга в том, что найдены снаряды, принадлежит ему.

— Выходит так, — вздохнул комендант.

— Почему же. Без Марфуши я бы не догадался, что на дне лежат снаряды, — скромно потупившись, сказал Яшка, не понимая пока, что взрослые смеются над его бахвальством.

— Говорят, «я» последняя буква в алфавите, а у нашего Якова она первой значится, — сказал Савелий Иванович. — Вы нас простите, товарищ секретарь, есть у Якова грешок — любит похвастать. Но мы его вылечим, это я, старый солдат, обещаю.

— Смотрите, — улыбнулся секретарь, — хвастунов мы даже на обучение не возьмем. А ваша Марфуша и впрямь девочка боевая. Дружить с такой — за честь надо считать.

Секретарь поддержал догадки Савелия Ивановича. Снаряды и впрямь могли увозить с Кузнецкого комбината на Черное озеро — место до недавнего времени глухое и мало посещаемое. В годы войны на комбинат для переплавки в мартенах с фронта поступали и танки, и пушки, и другое оружие. Прежде чем пустить его на металлолом, рабочие тщательно осматривали всю военную технику и нередко находили в танках снаряды. На свалку, были случаи, проникали мальчишки, и несколько человек подорвались на найденных минах, с которыми ребята очень вольно обращались.

Секретарь парткома поднял телефонную трубку и набрал номер.

— Здравствуй, Петр Петрович, — сказал он. — Можем мы найти по вашим бумагам человека, который в годы войны работал на приемке металлолома? Что меня интересует в частности? Снаряды, которые, кажется, попали от нас на дно озера — под бок нашему младшему брату Запсибу.

В трубку что-то говорили, и секретарь парткома пододвинул к себе перекидной календарь, стал записывать. Потом он поблагодарил собеседника и положил трубку.

— При нашем многотысячном коллективе, да еще спустя десятилетия, нужного человека найти не просто, — сказал он. — Но наши кадровики — молодцы!

Оказывается, начальник отдела кадров хорошо знает человека, который принимал весь металлолом, приходящий на комбинат, он жив-здоров и находится на заслуженном отдыхе. Его фамилия Кузьмин Илья Сидорович.

Дом по проспекту Металлургов, в котором жил Кузьмин, разведчики нашли сразу же. Облицованный плиткой, он выделялся среди других пятиэтажных зданий своей красотой и мощью. Во дворе, затененном высокими тополями, на скамейках сидели несколько человек и стучали костяшками домино.

Савелий Иванович подошел к играющим и спросил, нет ли среди них Ильи Сидоровича. Тот, оказывается, ушел в магазин купить молока и вот-вот должен вернуться.

Комендант присел на лавочку и велел ребятам наблюдать за подъездом, чтобы не прозевать Кузьмина.

Не заметить Илью Сидоровича даже среди толпы было, пожалуй, невозможно. Он степенно вышагивал по тротуару с сеткой, набитой молочными бутылками. Кузьмин был необъятно толст, и люди сторонились, пропуская его.

Савелий Иванович пошел ему навстречу.

— Если не ошибаюсь, Илья Сидорович? — спросил он толстяка.

— Не ошибаетесь, мил человек, — пробасил Кузьмин. — Чем обязан?

— Мы следопыты, — сказал Яшка.

Илья Сидорович покосился на Хромого Коменданта и хмыкнул: — Пенсионеры тоже в следопыты теперь записываются? А я вроде бы герой, так, что ли?

— Вроде бы герой. Без вас, дорогой Илья Сидорович, строки́ в летописи Запсиба не хватает.

От приглашения подняться в квартиру следопыты отказались — куда лучше вести беседу в тени деревьев. Илья Сидорович тяжело опустился на скамейку, заняв чуть ли не половину ее. Рядом присел Хромой Комендант.

— Похвально и правильно, что подрастающее поколение не забывает нас, тыловиков. И мы ковали победу, — сказал Кузьмин. Сетка с бутылками мешала, и он поставил ее на землю. Обращаясь к коменданту, на пиджаке которого горели боевые ордена, толстяк продолжал:

— На каждом шагу только и слышим: фронтовик, герой, ветеран. А мы что — тыловые крысы? Мы что — увиливали от фронта? Нет, нам было приказано здесь ковать победу. И мы ее ковали! И мы не доедали, недосыпали, тянули из себя жилы. И мы такие же фронтовики. Правильно: строка в летописи без нас — не летопись. Только при чем здесь Запсиб?

Савелий Иванович вычерчивал костылем какие-то фигурки.

— Что и говорить, война — не мать родная, — вздохнул он. — В лихолетье всем досталось. Только ведь в тылу над головой не свистели пули, под ногами не рвались мины. Скажу, дорогой Илья Сидорович, когда на тебя мчится танк, а ты с ним ничего не можешь сделать, потому что у тебя, кроме винтовки, да в лучшем случае бутылки с зажигательной смесью, ничего нет, в тылу как-то уютней и не доедать, и не досыпать… Или вы не согласны?

Кузьмин развел руками.

— Вы-то, вижу, фронтовик?

— Танкист, — сказал Савелий Иванович. — А вам на комбинате в военные годы со снарядами или минами не приходилось встречаться?

— Было дело, — оживился Кузьмин. — Приходили на переплавку целые эшелоны покореженных танков с фашистской свастикой, а в них находили и снаряды.

— Эти снаряды нас и интересуют. Их взрывали?

Антошка и Яшка навострили уши. Сейчас Кузьмин ответит утвердительно — и вся легенда о том, что снаряды на Черное озеро попали с Кузнецкого комбината, полетит в тартарары. Илья Сидорович задумался.

— Взрывали, конечно, — тихо ответил он. — Только был на моей душе грех — и за него я получил выговор от директора комбината.

Это было после битвы на Курской дуге. На комбинат для переплавки прибыли десятки танков, пушек, другой негодной уже военной техники. Работники разгрузочной площадки скрапного двора, где складировали весь этот металлолом, тщательно осматривали технику, находили снаряды не только в танках, но и в жерлах пушек. Снарядов набрали кучу. Сначала их хранили в небольшой кладовке. Потом Илья Сидорович решил, что держать такие «игрушки» на территории комбината опасно: мало ли что может случиться? Взрывников на комбинате тогда не было. Вот Кузьмин и решил на свой страх и риск вывезти этот смертоносный груз куда-нибудь за город, в глухое место. Выбрали озеро за деревней Телеуты — до него и рыбаки редко добираются.

Кузьмин подал заявку в автогужтранспортный цех. Оттуда прислали возчика и две санные упряжки. Вторым возчиком Кузьмин направил своего работника, проинструктировал его. Мужики попались основательные — доложили, что все сделали чин-чинарем, осторожно опустили снаряды в прорубь. Теперь-то, по прошествии стольких лет, металл, надо думать, успел сгнить, а остатки тех снарядов покрыло метровым слоем ила.

— Думать, конечно, можно, — вздохнул комендант. — Да только ныряльщики находят ваш «подарочек», Илья Сидорович.

Толстяк недоверчиво посмотрел на Савелия Ивановича.

— Дело ясное, пора и в путь, — сказал комендант и тяжело поднялся со скамейки, опираясь на костыль.

— Будь здоров, труженик тыла, — усмехнулся Савелий Иванович. — Хороший подарочек запсибовцам оставил. — Он покачал головой и, скорее сам себе, сказал:

— Надо же додуматься, — невзорванные снаряды свалить в воду.

Толстяк начал было оправдываться, но комендант, не оглядываясь и не слушая его, шагнул к тротуару.

— Ну что ж, ребятки. Не зря вы тревогу забили, — сказал Савелий Иванович. — А теперь пойдемте Марию Федоровну с ее командой искать.

После солнечной улицы в фойе библиотеки было тихо и сумеречно. Антошка заметил, что Савелий Иванович чуток оробел и старался не опираться на костыль, чтобы нечаянно не нарушить эту тишину. Под раскидистыми широколистыми пальмами, росшими из кедровых кадушек, Антошка увидел Марию Федоровну, Марфушу и Игорька. Рядом с ними сидела красивая молодая женщина. Антошка подумал, что где-то видел ее, и, приглядевшись внимательней, вспомнил: это же жена комсорга Коржецкого. Сейчас она что-то говорила, обращаясь к Марии Федоровне, слов разобрать было нельзя, но голос ее Антошке показался мягким, чуть тягучим и ласковым. Тогда, на автобусной остановке, она говорила иначе: вызывающе и грубо. «Может, вернется, — подумал Антошка. — Вот у Коржецкого будет радости!» Антошке очень хотелось, чтобы комсорг стройки чаще улыбался, чтобы он был счастлив. Конечно, Яшке придется уйти от Коржецкого, но это не беда. Он будет жить у них — Антошка сумеет убедить своих родителей, что это лучший выход.

Савелий Иванович тоже увидел жену Коржецкого и, улыбаясь, пробасил:

— Вот так встреча! Здравствуй, Светлана! — Он хотел было наклониться и поцеловать ее, но женщина слегка отшатнулась. Комендант смущенно кашлянул. Он сразу же, как показалось Антошке, постарел и ссутулился.

— А мы тебя, Светлана, все ждем, ждем, — как можно бодрее сказал он. — Стройка и к небу тянется и вширь растет. Почитай, ни одной газеты без упоминания Антоновской площадки не выходит.

— Много пишут, — ответила Светлана, стараясь не смотреть на коменданта. Голос ее стал холодным и безразличным. «Не вернется», — подумал Антошка. — Она и слышать не хочет о стройке». Савелий Иванович, видимо, еще на что-то надеялся и не хотел отступать.

— Приехала бы, Светлана, хотя на денек. Глеб с ума без тебя сходит, все у него из рук валится. А у парня дел — край непочатый, вся стройка на него смотрит.

Светлана дернула плечами.

— Так уж и смотрит. Как мальчишка, на мотоцикле носится по участкам — ни солидности, ни положения.

Комендант начал было говорить о том, что Светлана не права, что Коржецкий выполняет большую и нужную работу, но его прервала Мария Федоровна:

— Не дипломатничай, Савелий. Светлана уже решила на днях подать на развод, и Глебовы дела ее не интересуют.

Мария Федоровна прощалась со Светланой последней.

— Далеко не декабристка ты, голубушка, — холодно сказала она. — Ну да, как говорится, бог тебе судья.

Когда выходили из библиотеки, Антошка отстал от других и затаился за пальмой. Он подумал, что ему надо обязательно поговорить со Светланой, убедить ее: должна же она вернуться в свой дом на стройке. И, как казалось ему, он мог ей сказать такое, что она тут же, вместе с ними, сядет в автобус, поедет на Антоновскую площадку и уже никогда не вернется обратно в город.

Он вышел из-за пальмы навстречу возвращавшейся Светлане, и она от неожиданного его появления вздрогнула, потом, приглядевшись к Антошке, видимо, заметила в его взгляде что-то необычное, встревоженно спросила:

— Ты что-то хочешь мне сказать?

Антошка почувствовал, как у него запылали кончики ушей, он растерянно улыбался и никак не мог придумать, с чего же начать разговор с этой красивой и чуток надменной женщиной.

— Он очень хороший, — выпалил Антошка.

— Ты имеешь в виду Глеба? — спросила Светлана и горько улыбнулась. — Я знаю, что он хороший человек, мальчик. Но для любви этого, к сожалению, мало. Впрочем, тебе пока этого не понять.

Она легонько кивнула и пошла. Антошка растерянно переступил с ноги на ногу.

— Он плакал, когда вы уехали в город, — тихо сказал Антошка вслед уходящей женщине. — Я видел, как по щекам у него текли слезы.

Но она будто и не слышала Антошку. За ней тихонько стукнула дверь, ведущая в читальный зал.

Антошке стало так горько, что хотелось самому заплакать. «Почему люди не понимают друг друга? — думал он. — Почему они делают друг другу больно?»

Яшка в автобусе разыгрывал в лицах разговор Савелия Ивановича с Кузьминым, по вине которого в Черное озеро сбросили невзорвавшиеся снаряды, прибавлял кое-что от себя, и выходило это у него смешно. Марфуша смеялась, даже Мария Федоровна улыбнулась, когда Яшка назвал Савелия Ивановича геройским командиром красных следопытов.

— Что верно, то верно — пионером-пенсионером окрестили, — поддакнул Комендант.

Антошка смотрел на Марию Федоровну, Савелия Ивановича и думал о том, что они очень добрые люди.