1

Я вывел машину за кладбищенские ворота и улыбнулся.

— Не знаю, дорогая. Съел, наверное, что-нибудь.

Утро выдалось ясное и солнечное.

Ральф Конрад сошел по ступеням «Бридж-отеля», поправил лямки рюкзака, улыбнулся восходящему солнцу и вытер носовым платком в горошек свои кустистые брови. На парковочной площадке стояло несколько машин, хотя на самом шоссе в столь ранний час движения еще не было. Ральф пребывал в чудесном настроении, чему в немалой степени способствовало то обстоятельство, что молоденький портье — явно с похмелья и все еще полусонный — при расчетах ошибся в его. Ральфа, пользу, а он, бережливый по натуре, не мог не оценить по достоинству столь неожиданную удачу. Кстати, именно из-за своей прижимистости он отдавал предпочтение пешим прогулкам в окрестностях Дартмура. Выйдя несколько лет назад на пенсию, Ральф поначалу подумывал о том, чтобы всерьез заняться гольфом, однако дороговизна столь аристократического вида спорта оказалась для него более значимым фактором в сравнении с перспективой поставить классный удар клюшкой по маленькому мячу. Кроме того, он смекнул, что по части физических нагрузок пешие прогулки по сельской местности ничуть не уступают долгому преследованию белого мячика во всех его метаниях и полетах между лунками, в результате чего окончательно склонился в своем выборе в пользу пешего туризма. Он путешествовал среди озер Северного Уэльса, и это был уже третий день его экскурсии по Дартмуру.

В душе Ральфа теплилась надежда когда-нибудь выбраться на континент, однако планы эти не носили сколько-нибудь конкретного, а тем более — срочного характера, и оставались лишь праздными мечтаниями, а кроме того, ему действительно нравился английский ландшафт, бродя по которому, он всегда мог рассчитывать на удобный ночлег, горячую и столь хорошо знакомую ему пищу, а потом сидеть после завершения долгого путешествия у пылающего камина и слушать родную речь. Кроме того, он где-то слышал, что жизнь на континенте страшно дорога.

Ральф поднялся к шоссе и постарался побыстрее удалиться от отеля — на случай, если клерк все же обнаружит свою ошибку… На ногах его были прочные ботинки, а рука сжимала прогулочную трость с встроенным в рукоятку электрическим фонарем. В кармане куртки лежала специальная туристическая карта, и потому он довольно хорошо ориентировался на местности, не опасаясь заблудиться и хорошо запоминая окружающий ландшафт. Направление движения Ральф определял по часам и солнцу и очень гордился этой своей способностью, кстати, избавлявшей его от необходимости покупать компас. У него был с собой небольшой запас еды и термос с кофе, так что Ральф надеялся без особого труда ко времени обеда достичь места следующего привала. Он заблаговременно и тщательно вычертил свой маршрут на карте, а поэтому мог спокойно сойти с дороги и направиться в сторону болот.

Начало припекать. Ральф подумал, что к середине дня жара может доставить немало хлопот, и решил прибавить шаг в надежде передохнуть позже. Дорога вела его по гребню холма. Слева внизу протекал узкий ручей, за которым простиралась заболоченная местность, а справа располагались возвышенные участки земли, усыпанные крупными каменными валунами — здесь и пролегала его тропа. Наиболее крупные скалы были помечены на карте, и он рассчитывал миновать их, одновременно любуясь окружающим пейзажем. Это был один из наиболее чарующих и уединенных уголков Англии, и Ральфу особенно нравилось бродить по нему. Здесь он пребывал в полном одиночестве, вдали от шума автострад и фабричных строений, вдыхая чистый, незагрязненный выхлопными газами и черным дымом из труб воздух. Ручеек извивался вдоль складок мшистой земли. Ральф часто цеплялся своими тяжелыми ботинками за жесткие комья высохшей травы, а когда подошвы начинали скользить, спускался к самой воде. Ароматы природы пьянили его. Курить он бросил несколько лет назад — при очередном резком взлете цен на табачную продукцию, — сейчас прозрачный воздух казался ему намного приятнее горечи табачного дыма, и он искренне поздравлял себя с тем, что напрочь забыл про сигареты.

Прошагав еще примерно час, Ральф подошел к невысокому плоскому камню и решил немного передохнуть. Концом трости он соскоблил налипшую к подошвам глину, отвинтил крышку термоса, налил в нее темноватой жидкости и хотел уже было поднести ее к губам, когда в поле его зрения попал какой-то предмет в тростнике у самой воды. Он опустил крышку и пригляделся, но так и не мог определить, что это было. Солнце слепило глаза, и ему пришлось прикрыть их ладонью и сощуриться. Сейчас он явно пожалел, что не приобрел солнцезащитные очки, хотя обычно полагал, что частота появления на британском небосводе яркого солнца отнюдь не оправдывала расходов на их покупку. Но сейчас Ральф все же склонялся в пользу такого приобретения и решил при ближайшей же возможности наведаться в магазин уцененных вещей.

Ральфу не хотелось спускаться к ручью — почва там была вязкая, топкая и можно было промокнуть, но любопытство все же взяло верх, да и кто знает: вдруг находка окажется действительно ценной? Он знал, что никогда себе не простит, если уйдет, так ничего и не выяснив.

Он взобрался на холм, но все равно не смог разобрать, что же именно там лежит. Очень похоже на человека, подумал Ральф, но тут же усомнился в своей версии. В самом деле, кому придет в голову мысль улечься на землю посреди болота, тем более, если учесть расходы на последующую чистку одежды?

Тогда он снова сошел вниз, допил кофе, но все-таки не мог прийти к окончательному решению: стоит ли идти к ручью? Наконец, тряхнув головой, уложил термос в рюкзак, посмотрел вперед, пожал плечами и двинулся вниз по склону.

Чем ниже он спускался, тем более топкой становилась почва. Ботинки засасывала хлюпающая грязь, трость глубоко уходила в землю и почти не помогала сохранять равновесие. Сухую траву сменили заросли тростника, и ему становилось все труднее удерживать лежащий предмет в поле зрения, хотя он с каждым шагом приближался к нему. В какое-то мгновение ему уже хотелось отбросить любопытство и вернуться назад, — как вдруг он наткнулся на башмак.

Ральф прищурился и всмотрелся. Да, определенно в грязи глубоко увяз башмак. Он наклонился, поддел его концом трости и поднял, зажав кожаный край между большим и указательным пальцами. Скорее всего, башмак увяз в жидкой глине и соскочил с ноги, когда его обладатель шел или, что вероятнее, бежал. Но почему он не вернулся и не забрал его? Ральф повертел башмак перед глазами — тот был в довольно хорошем состоянии, правда, каблук немного стесан, да и размер — он приложил его к сроей подошве — явно маловат. И все же подобное не укладывалось у него в голове: Кто-то совсем недавно проходил по этим местам и явно спешил — настолько, что даже не остановился забрать собственный ботинок! Ральф не мог понять подобного пренебрежения к предметам обихода. Он огляделся, надеясь отыскать башмаку пару — в конце концов, их можно было разносить, — но ее нигде не было видно, хотя на земле остался четко и глубоко вдавленный след. Он подошел ближе. Да, явно отпечаток ноги. Вода успела просочиться внутрь, и стенки следа чуть опали. Неподалеку оказался еще один след, и Ральф двинулся в том направлении, все так же сжимая кончиками пальцев край башмака. Сейчас он действительно чувствовал интерес; Ведь как ни посмотри, один ботинок ему был совершенно ни к чему.

Наконец Ральф увидел тот самый предмет, который первоначально привлек его внимание. К нему же вели и следы — ему показалось, что среди зарослей тростника валяется груда каких-то лохмотьев. Как знать, подумалось Ральфу, вдруг кто-то в порыве безумия вздумал скинуть с себя всю одежду?

Ральф осторожно приблизился — и неожиданно замер на месте.

Да, это действительно было похоже на ворох одежды, но с другой стороны, из-под него торчала человеческая нога, и Ральф не мог оторвать от нее взгляда. Носок есть, а обуви нет. Он посмотрел на башмак, который держал в руке, потом снова на ногу. Его охватило изумление, к которому примешивалось и смущение. Ни разу за время всех своих путешествий он не встречал ничего подобного. Ральф понимал, что надо что-то делать, но опыт минувших лет жизни не давал надлежащего совета — что именно. Спустя несколько секунд он крепко сжал рукоять трости и решительно двинулся вперед, пока не подошел вплотную к телу. Одна рука человека была выброшена вперед, другая пряталась под скомканной, полуснятой одеждой. На ткани отчетливо проступили темные пятна крови, а плащ был задран кверху, полностью укрывая голову.

— Эй, — позвал Ральф.

Ответа не было.

— Слушайте, с вами все в порядке?

Человек под лохмотьями молчал.

Ральф глубоко вздохнул. Он терпеть не мог ввязываться во всякие истории, тем более когда они не касались непосредственно его самого, но здесь, похоже, не было другого выхода. Наклонившись, он резко отдернул плащ, чтобы заглянуть лежащему в лицо.

И в этот же миг мирную тишину разорвал его крик.

Головы у человека не было.

Никогда раньше Ральфу не приходилось сталкиваться с подобным…

2

Джон Везерби имел обыкновение несколько раз в неделю обедать в своем клубе на Сент-Джеймс. Ему нравилась тамошняя кухня, ее тщательно сбалансированная диета, в которую неизменно входил бокал-другой хорошо выдержанного бургундского; после обеда он проходил в бар, чтббы в очередной раз насладиться любимой маркой бренди и изысканной гаванской сигарой. Впрочем, едва ли правильно было бы считать Везерби человеком бездумной привычки. Ему просто пришлась по душе эта вполне удобная и к тому же действительно приятная процедура, и он не собирался вносить в нее каких-либо изменений — равно как менять своего портного и основательно вышедшие из моды костюмы.

Клуб Везерби назывался «Искатели приключений». Он уже много лет состоял его членом и ни разу не прельстился мыслью присоединиться к какому-либо иному обществу. Впрочем, за минувшие годы клуб претерпел немало изменений, став скорее модным, нежели по-настоящему профессиональным, и теперь членство в нем скорее определялось социальным происхождением, а не личными достоинствами. Сейчас это был уже далеко не тот клуб, который в свое время избрал для себя Джон, однако Везерби все же не испытывал намерения сменить его, поскольку искренне сомневался, что какой-то другой окажется более подходящим и соответствующим его ожиданиям. При этом он философски допускал, что изменился не столько клуб, сколько темп жизни. А может, дело было в том, что с возрастом изменился он сам, несколько поотстав от неудержимо спешившей вперед этой самой жизни?

Иногда он искренне жалел о безвозвратно ушедших временах, например, когда входил в бар и видел слонявшихся повсюду молодых людей, одетых в безупречно сшитые костюмы, хотя, по его мнению, и не столь изысканно подстриженных. Везерби всегда считал себя терпимым человеком и в самом деле был таковым: сожалея о прошедшем, он никого никогда не осуждал. И все же ему недоставало атмосферы былых дней, когда ветеранов клуба связывали общие интересы — приключения, о которых можно вспомнить за рюмкой бренди или, что было еще лучше, приключения, которые им только предстояло пережить.

Сейчас же все это было уже в прошлом. Давно минуло то время, когда Везерби в последний раз отправлялся в путешествие, но если бы сейчас в клуб зашел хоть кто-нибудь из старых его членов, разговор неизбежно переключился бы на воспоминания о былом. А с другой стороны, горьковатым получилось бы это удовольствие — перебирать в памяти события, которым никогда больше не суждено было повториться.

Джон окинул взглядом столовую: ни одного знакомого лица. Впрочем, по нынешним временам это стало вполне обычным делом. Из всех друзей и приятелей, когда-то разделявших с ним радости и опасности увлекательных путешествий, один лишь Байрон отказался подчиниться гнету прожитых лет, только Байрон, этот убежденный проповедник собственной теории жизни и смерти, мог поведать какую-то новую историю. Но Байрон давно уже не бывал в Лондоне: он оставался в привычной атмосфере приключений и ему не было нужды перебирать в памяти картинки прошлого. Везерби всегда восхищался Байроном. В его отношении к Байрону не было и тени зависти: он просто преклонялся перед этим человеком, во многом, правда, не одобряя его стиля жизни. Минуло почти десять лет после их последней встречи; но Джон прекрасно помнил тот вечер.

Они сидели в баре и смаковали бренди. Байрон недавно вернулся из Африки, а Везерби едва ли не накануне принял решение отойти от «большой охоты». Некоторое время они вспоминали былые дни, когда вместе отправлялись в сбою последнюю экспедицию в северо-западную Канаду, и Джон обмолвился, что собрался на покой. Байрон тогда огорчился, даже рассердился. Да и сам Везерби особой радости не испытывал. Это было окончательное решение: он был уже не молод, глаза утратили былую остроту и мышцы — прежнюю силу. Все свои молодые годы Везерби, в сущности, посвятил охоте, но время шло, и он уже не решался пускаться в опасные авантюры, тем более, что в подобных случаях его присутствие могло бы не столько сослужить приятелям добрую службу, сколько стало бы для них досадной обузой.

Что же до Байрона, то для него охота всегда была чем-то большим, нежели просто удовольствие или обычная страсть — в охоте таилась сама философия его жизни. Да, Байрон тогда сильно разволновался, пытался убедить друга, что тот совершает роковую ошибку, намереваясь погрузиться в тихую и спокойную лондонскую жизнь. Его голос звучал проникновенно, глубоко, а, разгорячившись и возбужденно жестикулируя, он несколько раз повысил тон.

Неподалеку от них стояло несколько новых членов клуба. Молодежь с интересом присматривалась к выразительным жестам Байрона, вслушивалась в его громкую речь, но явно считала и Байрона и сдмого Везерби чудаками. Один из них — молодой человек с надменным выражением лица — приблизился к ним. По виду это был вожак одной из недавно народившихся групп либеральной аристократии. Подмигнув приятелям, он остановился рядом с Байроном, причем настолько близко, что тот, даже увлеченный своим жарким монологом, не мог его не заметить.

Байрон замер на полуслове и взглянул на юношу. Это не был взгляд обыкновенного человека: он не столько смотрел, сколько вглядывался, словно находился в густых джунглях. При этом он не произнес ни слова. Молодой человек попытался было ответить ему столь же решительным взором, однако его, видимо, подвели чересчур изысканные манеры, и он решил найти спасение в словах.

— Прошу прощения, сэр, что случайно подслушал ваш разговор, — проговорил он с подчеркнутой вежливостью, делая особое ударение на слове «сэр».

Байрон, похоже, его даже не услышал.

— Насколько я понял, вы проповедуете так называемую «охоту по-крупному»?

Байрон снова промолчал, вместо него заговорил Везерби:

— Вы правы, молодой человек, мы оба являемся ее поклонниками.

Однако юноша не обратил на Везерби никакого внимания. Под взглядом же Байрона он заметно покраснел.

— Может, скажете мне — я всегда хотел в этом разобраться, — какое удовольствие получает взрослый и, очевидно, вполне интеллигентный человек, убивая беззащитных животных?

Подобных вопросов задавать Байрону явно не стоило.

Рассердился даже Везерби: и терпение имеет свои пределы. Приятели молодого человека тоже приблизились и лукаво посмеивались за его спиной. Байрон продолжал хранить молчание. Он смотрел на юношу, и постепенно выражение его лица изменилось: теперь могло показаться, что он разглядывает предмет, на который неосторожно наступил.

Молодому человеку стало не по себе. Приятели явно ожидали от него какой-нибудь блестящей реплики, тогда как сам он не мог найти сил даже для того, чтобы взглянуть в глаза Байрона.

— Прошу прощения, повторяю, я никоим образом не хотел вторгаться в вашу беседу, — проговорил он, — но скажите, — подбодренный звуками собственного интеллигентного голоса, он снова улыбнулся, — скажите, это что — ощущение собственной силы и удали? Или какое-то особое достижение? А может, некий атавизм, возврат к прошлому, когда убийство являлось почетным и необходимым занятием?

— Я не могу вам ответить, — сказал наконец Байрон.

— Я так и подумал, — кивнул юноша. Он уже собирался отвернуться — на губах его играла ухмылка, а приятели удовлетворенно ухмылялись, наблюдая победу своего дружка.

— Но показать могу, — словно продолжая предыдущую фразу, проговорил Байрон.

Молодой человек удивленно обернулся. Байрон отошел от стойки бара — теперь он тоже улыбался, и улыбка его как бы подтверждала справедливость поговорки: «Улыбается тигр, а гиена смеется».

— Простите? — переспросил молодой человек.

— Я мог бы показать вам, — повторил Байрон, — какое удовольствие лично я получаю от убийства, да вот только сомневаюсь, что вы способны принять смерть с благородством животного.

В зале воцарилась гнетущая тишина. Губы юноши чуть шевелились, но он так ничего и не сказал. Улыбки сползли с лиц его друзей: все увидели в глазах Байрона нечто темное — такое, что едва ли смогли бы когда-либо понять. Спустя несколько секунд молодой человек отвернулся, а Байрон пожал плечами и снова повернулся лицом к бару. Везерби стоял рядом и, казалось, не дышал. Он видел Байрона в момент убийства и очень хорошо знал это выражение его лица. Такое действительно непросто забыть. Вскоре после этого молодой человек ушел.

— Я почему-то подумал… — медленно проговорил Везерби.

Байрон кивнул.

— Все получилось бы совсем просто, — сказал он.

В этом Джон не сомневался.

Таков был Байрон…

* * *

Официант принес счет, по опыту зная, что за столом Везерби пьет лишь вино. Везерби расписался и, встав, направился через солидные, обшитые дубовыми панелями комнаты в сторону бара. Он оказался высоким мужчиной со стального цвета волосами и угловатыми чертами лица. Костюм его был сшит настолько классно, что вовсе не производил впечатление нового. Возраст действительно несколько притупил его зрение, замедлил реакцию, хотя в остальном цивилизованная жизнь не оставила на нем сколь-нибудь заметных пагубных следов. Он по-прежнему был подтянут, строен, не сутулился и весил ровно столько, сколько в нем было во время их последней с Байроном охотничьей экспедиции в Канаду. Входя в бар, Везерби снова вспомнил друга.

Странное это было совпадение.

У стойки бара стоял старший инспектор полиции Джастин Белл и потягивал пиво. У него было коричневато-красное лицо, одет он был в неприметный серый костюм и в самом — деле очень походил на полицейского. В знак приветствия он поднял свой стакан, и Везерби присоединился к нему. Инспектор всегда был ему симпатичен. Белл принадлежал к числу ветеранов клуба, и Джон даже когда-то выступил его поручителем при вступлении — тогда еще велись оживленные дискуссии на тот счет, следует ли относить профессию полицейского к разряду «приключенческих», — в результате чего Джастин получил необходимое большинство голосов. Но все это было в далеком прошлом, когда клуб «Искатели приключений» действительно соответствовал своему названию. В целом же к Беллу здесь относились хорошо, у него была достойная внешность и вполне сносный для клуба характер, в результате чего его, даже несмотря на специфическую профессию, ввели в правление.

— Привет, Джон, — сказал Белл.

— Как дела, Джастин?

— Устал.

— Давненько что-то тебя не было видно.

— Времени все нет. Завидую твоей вольной жизни. Всегда завидовал. Везет же людям, которые могут сменить удовольствие на отдых, не занимаясь в промежутке между ними надоедливой работой.

Везерби рассмеялся. Впрочем, он всегда думал так же и без малейшего оттенка снобизма полагал, что ему здорово повезло родиться богатым.

— Выпьешь? — спросил он.

Белл прикончил свой стакан и двинул его вдоль стойки; бармен в тужурке винного цвета отличался должной сноровкой и отменной вежливостью. Совсем еще молодой, он, тем не менее, умел отличать старых «искателей приключений» от модных новичков и понимал разницу между достоинством и фамильярностью. Везерби заказал себе бренди, а Белл еще один стакан пива. Пристрастие к этому напитку начало уже сказываться на его брюшке, хотя он лишь казался еще более солидным стражем закона.

— Рад тебя видеть, — произнес Везерби.

— Кстати сказать, я рассчитывал тебя здесь встретить. Надеялся, что ты тоже заглянешь.

— Боже праведный! Надеюсь, не по поводу штрафа за парковку в неположенном месте?

Оба посмеялись над придирчивостью местной дорожной полиции.

— Мне нужен твой совет, Джон, — проговорил Белл несколько секунд спустя.

— Насчет чего?

— Не исключено, что по поводу убийства.

Везерби моргнул, тогда как Белл продолжал тянуть пиво.

— Мы, во всяком случае, считаем это убийством, хотя полной уверенности у меня нет.

— Но какой же из меня советчик в подобных делах?

— Может, другого и не надо, если это действительно убийство.

— Начало звучит загадочно, — Везерби принялся набивать трубку. К бренди он пока не прикоснулся.

— Пожалуй, так оно и есть. Да ты и сам, наверное, читал в газетах. Обезглавленный труп в Дартмуре. Так его назвали газетчики.

— Было что-то, попадалось на глаза. Но ведь это же не на твоей территории.

— Видишь ли, в этом деле есть несколько весьма странных обстоятельств, которые сбили с толку местного констебля, вот он и обратился за помощью. В общем, неглупое решение, хотя я тоже не все понимаю. Как бы то ни было, комиссар поручил дело Турлоу и мне. Я только что от него. Приехал в надежде найти тебя здесь.

Везерби набил трубку, поднес к табаку зажженную спичку, с удовольствием затянулся. Он курил «африкандер», который, как и любой другой качественный табак, вкус имел гораздо лучший, чем запах для окружающих Белл закурил сигарету.

— Так в чем там дело? — спросил Везерби.

— Поначалу существовало довольно твердое мнение, что во всем повинно какое-то дикое животное. На это, в сущности, указывают все материалы дела — за исключением одного обстоятельства. Довольно странного обстоятельства. И здесь я полагаюсь в первую очередь на тебя. Лучшего помощника мне не сыскать, так, во всяком случае, я себе представляю.

— Понимаю, — проговорил Везерби, пригубив бренди. — То есть ты никак не можешь определить, что это за животное.

— Именно. Я ни черта не смыслю в животных, а Турлоу и того меньше. У моей жены была когда-то кошка, но и та сбежала; да, еще крот в саду живет, но это, пожалуй, все. — Везерби улыбнулся. — И я подумал, что ты, может, поймешь что-нибудь по ранам на теле и гипсовым слепкам со следов.

Везерби кивнул. — Пожалуй смогу. Следы четкие?

— Не очень.

— Ладно, думаю, что смогу установить по крайней мере, на что похож этот зверь. Полагаю, это хищник?

— Даже и не знаю. Тело жертвы он жрать не стал, это точно. Но оно все истерзано, буквально искромсано. Полицейский эксперт утверждает, что подобное мог сотворить лишь дикий и крайне жестокий зверь. Так-то оно так, но именно здесь и скрывается одна закавыка, на которую особо напирали газетчики. Речь идет об обезглавливании жертвы, как назвал бы это старик Конан-Дойл. Это смутило и местную полицию. Правда, заправляет там один старый плут, так что всякое может быть, — Белл качнул пальцем в сторону своей кружки. — А голову мы так и не нашли, — добавил он.

На какое-то время Везерби задумался, молча посасывая трубку. Это очень напоминало старые времена, когда они частенько обсуждали в баре свои проблемы, хотя тогда речь чаще шла о модах и искусстве, нежели о вопросах жизни и смерти.

— Итак, это животное — если это действительно животное — настолько сильно, что способно оторвать человеку голову?

Белл пожал плечами.

— В Англии? Звучит весьма проблематично. Конечно, может набедокурить стая одичавших собак, хотя мне это тоже кажется маловероятным. Вы, разумеется, оповестили все зоопарки и передвижные цирки на предмет возможного бегства животного?

Белл с болью посмотрел на него.

— Ну да, понятно. Извини, Джастин.

— Проблема не только в этом, — продолжал Белл. — Дело в том, что голову не оторвали. Во всяком случае, совсем не так, как это сделал бы какой-то зверь. Тело действительно разодрано чуть ли не на куски, но голова отделена достаточно аккуратно.

Везерби поморщился от табачного дыма.

— Это говорит о громадной силе нападавшего. Существуют животные, способные одним рывком сорвать голову человека с плеч, тогда как само тело при этом остается практически неподвижным.

— А отрезать ее как ножом или лезвием гильотины? — С момента упоминания трупа лицо Белла заметно помрачнело. — Какое же животное способно сотворить подобное?

— Не знаю. Может, когда увижу слепки… Буйвол, например, вполне способен одним рывком сорвать рогами человеческую голову. Но ты говоришь, что тело было сильно изрезано… Не знаю, Джастин, что тебе и сказать. Может, сумасшедший какой с орудием, оставляющим следы наподобие когтей?

— Нет, это были настоящие когти. Причем очень острые. Ни один человек не способен произвести подобное.

— Ну ладно, как бы то ни было, ты можешь рассчитывать на мою помощь.

— А ты не мог бы поехать со мной в Дартмур? За наш счет, разумеется. Почва там была довольно мягкая, так что слепки получились неплохие, и ты бы мог их опознать.

Белл вспомнил, что и он сам тоже находился «за счет полиции», но все же заказал новую порцию выпивки.

— Давненько я уже не ходил по следу, хотя, надеюсь, не все еще позабыл. А что, попробовать можно.

Белл принялся разворачивать карту, расположив ее на стойке бара и прижав один из уголков стаканом с пивом. Несколько членов клуба с явным интересом наблюдали за его действиями — давненько уже никто не приходил в клуб с картой. Везерби склонился над картой и Белл ткнул в нее толстым пальцем.

— Тело было найдено… — он очертил пальцем кружок и указал на его середину, — вот здесь, рядом с ручьем.

Везерби кивнул, машинально вырисовывая в своем сознании очертания местности, обозначенные на контурной карте. Постепенно его интерес к проблеме усиливался, на лице появилось выражение удивления, он вынул трубку изо рта и нахмурился.

— Ты знал Байрона?

— Ну конечно.

— Он живет в этих местах, — Джон снова заглянул в карту. На ней были обозначены мельчайшие детали. — Его дом находится примерно в миле от места происшествия.

— Да, я знаю.

— Ты мог бы выгадать массу времени, если бы спросил его совета, или он в отъезде?

Белл поднял на него смущенный взгляд.

— Видишь ли, я уже был у Байрона, — сказал он. — И он не проявил желания помочь мне. Всегда он был каким-то странным парнем. Мне вообще показалось, что эта трагедия даже как-то его позабавила. Он заявил, что, как ему представляется, время от времени людей надо отстреливать, чтобы поддерживать баланс народонаселения. Сказал, на свете расплодилось-де слишком много людей.

— Да, это похоже на Байрона. Но его что, совсем не увлекла перспектива бросить вызов неизвестности и разобраться в происшедшем?

— Да нет, гипсовые слепки вроде бы заинтересовали. Он очень внимательно осмотрел, их, и мне даже показалось, что он знает, кому принадлежат эти следы. А потом только пожал плечами и ничего не сказал. Кстати, именно Байрон подсказал мне идею переговорить с тобой. Сказал, что тебя обязательно заинтересует, даже взволнует сама возможность внести свой вклад в дело борьбы за идеалы гуманизма. — Белл сделал паузу. — Впрочем, я и сам собирался с тобой поговорить, а к Байрону заехал просто потому, что он был ближе.

Везерби ухмыльнулся.

— Прямо как охота на африканских львов, — сказал он. — Так зоопарки ты проверил?

Оба рассмеялись, и Джон заказал еще по бокалу.

— Да, плохо верится, что Байрон пропустил такую возможность, — проговорил Везерби. — Действительно, его никогда не интересовала человеческая жизнь, но если бы он узнал, что здесь замешано какое-то опасное животное, то обязательно схватился бы за карабин. Чем опаснее приключение, тем стремительнее его реакция. В последнюю нашу встречу Байрон отчитывал меня за то, что я променял атмосферу риска на лондонский комфорт. А может, он вообще не считает, что здесь замешано животное, или попросту не хочет помогать властям. Последнее кажется мне наиболее вероятным. Нельзя исключать и то, что он решил самостоятельно выследить зверя, и, зная Байрона, я почти уверен, что он добьется своего. А в целом я согласен с тобой: он действительно странный парень, и до конца я его никогда не понимал.

— Ну так как, Джон, поедешь со мной?

— А почему ты не привез слепки?

— Я думал об этом, но мне хотелось, чтобы ты сам увидел все своими глазами. Пожалуй, это одно из тех немотивированных убийств, которые так редко удается раскрыть. И самое паршивое в них то, что они так часто совершаются. Зверь ли это, человек ли, но мне думается, он будет убивать и дальше.

— И если подобное произойдет, тебе бы хотелось, чтобы я находился там?

— Именно. Если кто и способен выследить убийцу, то это только ты. А если, не дай Бог, он действительно еще кого-нибудь убьет, мне бы хотелось, чтобы ты пустился по свежему следу. Коль скоро мы все же надеемся разобраться в этом дело, я бы хотел, чтобы мы опирались на вещественные доказательства, а не на одну лишь дедукцию. Думаю, Конан-Дойл такого бы никогда не сказал.

Везерби кивнул. В Лондоне его ничего не держало, а кроме того, заманчивой выглядела сама идея наконец-то побыть на свежем воздухе. Да и хотелось снова повидаться с Байроном, ведь им приходилось не раз вместе сталкиваться с опасностью, и хотя сейчас это было единственным, что их связывало, связь их оставалась по-настоящему прочной.

— Договорились, Джастин. Я еду.

Белл сложил карту и сунул в карман. Его костюм в нескольких местах вспучивался — видимо, от таких же вложений, — и Везерби с улыбкой подумал, не прячется ли в одном из бездонных карманов увеличительное стекло. Они сели за угловой столик и заказали по последнему бокалу, договорившись выехать в Дартмур завтра рано утром. Не столько испытывая потребность в дополнительной информации, сколько просто желая поддержать беседу, Везерби стал расспрашивать Белла о деталях убийства. Их оказалось немало, хотя оставалось порядочно и белых пятен. Человек, обнаруживший труп, не имел к происшедшему никакого отношения. Личность убитого тоже удалось установить, хотя и не без некоторого труда. Им оказался пожилой мужчина по фамилии Рэндел, живший отшельником в этих местах и не раз арестовывавшийся за браконьерство. Скорее всего, именно за этим занятием его и настигла смерть. Судя по следам, Рэндел шел по гребню холма, где была довольно жесткая почва, но, увидев убийцу, бросился к ручью. Он почти уже успел добежать до воды, когда тот догнал его; как предполагалось, смерть наступила практически на том самом месте, где был обнаружен труп.

По мнению полиции, зверь не нападал на жертву на бегу, то есть не кидался на него сзади и не рвал когтями тело, однако, едва настигнув Рэндела, тут же на месте прикончил его. Остались следы короткой, но отчаянной схватки: Рэндел несколько раз повернулся, уже лежа на земле, и даже обломал ногти на руках. Его одежда была изодрана в клочья, хотя по карманам явно никто не шарил — полиция обнаружила в них четыре шиллинга и пол-унции листового табака. Сам по себе Рэндел был довольно занятным человеком, весьма эксцентричным, хотя раньше никто не слышал, чтобы у него объявились враги, так что смерть его вполне можно было считать совершенно нелепой.

Белл покачал головой и добавил:

— Что и говорить, мерзкая кончина. Не думаю, что ему вообще хотелось умирать, однако могу определенно сказать, Джон, не приведи Господь мне еще раз увидеть подобный труп.

Он снова покачал головой. Даже не догадываясь о том, что ждет его впереди.

3

«Черт бы меня побрал, — подумал Брайан Хэммонд. — Будь я проклят, идиот несчастный!»

Он подался вперед, обеими руками вцепившись в рулевое колесо, и принялся внимательно вглядываться в панораму за залитым дождем лобовым стеклом. Дорогу было почти не видно, «дворники» едва справлялись, и слабый свет фар безуспешно силился пробить мощную толщу дождевых потоков. Темное лицо Хэммонда, освещаясь зеленоватым мерцанием приборной доски, выглядело злым и встревоженным. Он работал коммивояжером, хотя внешне скорее походил на моряка торгового флота. В молодости ему действительно пришлось некоторое время послужить во флоте, хотя тогда он скорее напоминал коммивояжера. В общем-то у него было лицо человека, созданного для рискованных дел. Брайан застыл в напряженной позе, зажав зубами сигару, медленно вел машину по темной, омытой дождями равнине.

«Ну как я мог пропустить этот чертов поворот? — ругал он себя. — И почему они так неудобно размещают указатели? Разве можно что-то понять, если на дороге ни черта не размечено? Я плачу такие налоги, а им недосуг поставить в нужном месте положенный знак, не говоря уже о бензозаправочных колонках».

Его взгляд задержался на стрелке, отмечавшей уровень топлива в бане — та подрагивала возле нулевой отметки.

«Дьявол побери эту Богом забытую равнину, — подумал он. Местное мужичье, конечно же, давно дрыхнет, так что не у кого даже спросить, куда ехать. И ни одного домика пока не попалось. Разве можно что-то разглядеть в этом проклятом дожде? А бензина скорее всего осталось на милю-другую. Да уж, жрет эта тачка прилично. Не надо было покупать такую громадину, хотя как иначе уместить все образцы товаров? Впрочем, от образцов тоже пока мало проку — за весь день не продал ни штуки. Босс завизжит, как свинья на бойне, когда обо всем узнает. Ну разве можно рассчитывать на успешную торговлю электроникой в этой чертовой дыре? Здесь и людей-то нет — одни овцы. Местные дурни и об электричестве-то, наверное, только вчера узнали, и вот нате — продавай им магнитофоны. О, будь проклято это место!»

Хэммонд сделал крутой поворот, но впереди показался лишь очередной участок темной и узкой дороги.

«Зато прохиндей Эд Дэвис устроился на работу в Лондоне, — подумал он, — и неплохо, наверное, сегодня наторговал, так что может сейчас расслабиться в своем Вест-Энде. Везет же пройдохам! Шампанское сейчас, скорее всего, попивает. А, плевать на него, вот только почему ему дают выбирать себе зону деятельности? Только потому, что дольше меня работает в конторе? Несправедливо это…»

Машина задела бампером бордюрный барьер, и Хэммонд смачно выругался. Сейчас ему было очень жалко себя. По справедливости, сидеть бы ему сейчас дома перед телевизором пока жена готовит чай. Интересно, чем она сейчас занимается? Он вспомнил ее всегдашнее неприязненное отношение к его разъездам. Ей известно, что в пути со мной ничего не может случиться, и злится только потому, что меня нет рядом. Что и говорить, страстности ей не занимать. Любопытно, не взбредет ли ей в голову идея пойти одной, скажем, в ресторан? Скулы Хэммонда свело, и он даже прокусил зубами окурок сигары. Нет, одна определенно не пойдет, не такая — слишком благонравна! А ведь этот мерзавец Хэмфри однажды уже пытался заигрывать с ней в кафе. Да я и сам как-то заметил, что она улыбнулась ему в ответ.

Хэммонд машинально взглянул на часы: рестораны уже закрывались.

«Нет, она не в ресторане, — подумал он. — Скорее всего дома. Позвонить бы, да только на этой треклятой дороге не найдется ни одного телефона, ни одной-единственной будки. Ладно, допустим, я позвоню, а ну как ее нет дома?.. Или рядом с ней сидит Хэмфри?»

Хэммонд покачал головой и, прищурившись, снова вгляделся в дорогу перед собой. «Дворники» без толку сновали из стороны в сторону, машину то и дело заносило. Коробки с образцами скользили по заднему сидению, шины повизгивали, в салоне висел тяжелый сигаретный запах. Ему пришлось немного сбросить скорость, отчего дорога показалась еще более утомительной. Неожиданно мотор несколько раз кашлянул и затих.

О, нет, подумал Хэммонд.

Двигатель на секунду дернулся и тут же заглох снова, предоставив машине самой катить вперед до полной остановки. Брайан выругался вслух и подумал: какой смысл вступать в автоклуб, если невозможно даже позвонить на станцию техпомощи. Настроение окончательно испортилось. Теперь он был почти уверен в том, что жена сидит сейчас с негодяем Хэмфри в ресторане, а самого его обязательно уволят с работы за безделье.

Хэммонд раскурил погасшую сигару и задумался: что же теперь делать? Он не имел ни малейшего представления о том, где находится, и понимал, что в такую темень вообще бессмысленно куда-то идти. Дождь ни на секунду не ослабевал. Аккумулятор был уже не новый, и Хэммонд выключил фары. Впрочем, дорога оставалась довольно узкой и темной, так что он не мог рисковать — вдруг какая-нибудь шальная машина врежется в него сзади? Он открыл «бардачок», извлек из него переносной проблесковый фонарь, поднял воротник плаща и вышел наружу.

Дождь яростно накинулся на него, ветер тут же отыскал в одежде крохотные щелки, чтобы пробраться поближе к телу, Хэммонд продолжал отчаянно ругаться себе под нос, пока отходил на несколько метров и устанавливал на дороге фонарь. Щелкнул выключателем — огонек замигал, посылая в ночную темень прерывистые красные сигналы. В их свете окружающие деревья приобрели зловещие очертания, казались какими-то нереальными. Он постоял несколько секунд, наблюдая, как играют лучи маячка. Сигара снова погасла, от нее к тому же отслоился край табачного листа. Он посмотрел в сторону деревьев, и тут взгляд его уловил какое-то движение за черными стволами. Какое-то мгновение Хэммонд изумленно вглядывался, но затем его глаза расширились, и сигара выпала из зашедшегося в крике рта.

Хэммонд повернулся и бросился бежать, не отдавая себе отчета, куда несут его ноги. Объятый ужасом, он миновал свою машину и пробежал, пожалуй, метров пятьдесят, когда его настигли…

4

Джон Везерби сидел перед угасающим камином и, отхлебывая бренди, размышлял о том, что услышал от Белла. Это была уютная комната. В углу тикали дедушкины часы, и маятник их то и дело вспыхивал яркими бликами. Вдоль стен тянулись стеллажи с книгами, под ногами расстилался глубокий, мягкий ковер, за тяжелыми портьерами прятались широкие окна. Однако мысли Везерби блуждали где-то далеко от дома, воспоминания о минувших днях вдруг снова нахлынули на него. Он попробовал представить, что ждет его в Дартмуре, какие следы он увидит и какое животное могло оставить их. Как человек, достаточно хорошо знавший Байрона, он не мог понять, почему тот не проявил любопытства к этому делу и не занялся им — пусть даже из самых что ни на есть эгоистических побуждений. Для Везерби поведение Байрона явилось полной загадкой, не меньшей, чем само убийство. Ведь тот, казалось был будто специально создан для борьбы с подобными существами, сколь бы чудовищного противника ни уготовила ему судьба. Почти все проблемы он разрешал слишком рискованными и опасными способами, словно бросая этим вызов самой смерти. Ко всему, чем старше он становился, тем сильнее крепла в нем эта склонность. Если Везерби как бы постепенно сбавлял темп жизни, с каждым годом все больше ценя в ней простоту и безопасность, то Байрон, напротив, выискивал все более трудные и замысловатые пути решения встававших перед ним вопросов.

Везерби не однажды отправлялся с ним в экспедиции — в Индию, Африку, а в последний раз они побывали в диких лесах северной Канады. Он и сейчас отчетливо помнил все детали той поездки.

Никогда еще Байрон не позволял себе столь безрассудного риска. По сути дела, он шел на него ради самого риска. Тогда Байрону захотелось подстрелить канадского медведя, причем в одиночку, и он настоял на том, чтобы Везерби находился на достаточном удалении и даже при крайней необходимости не мог подоспеть к нему на помощь. Обладая превосходной коллекцией оружия, Байрон тем не менее попросил у их проводника его карабин. В принципе это было достаточно надежное оружие, однако слишком легкое, тем более, что Байрону раньше никогда не приходилось из него стрелять. Все протесты Везерби оказались тщетными: Байрон всегда пренебрежительно относился к доводам оппонентов, так что Джону оставалось лишь ждать. Везерби до сих пор не мог забыть напряжения, которое испытал в тот день. Сам он находился на холме, поросшем хвойными деревьями. Стояла осень. Деревья на других холмах переливались яркими красками, их кроны пылали красной и оранжевой листвой. Земля под ногами, чуть тронутая ранними заморозками и обдуваемая холодными северными ветрами, была жесткой.

Везерби смотрел, как Байрон удаляется туда, где, по их предположениям, прятался зверь. Внешне тот выглядел вполне беззаботным, однако это было обманчивое впечатление. Его красно-черная охотничья куртка почти сливалась с окружающей растительностью. Джону он показался очень маленьким — уходящей в густую чащу на встречу со своим врагом фигуркой. Байрон уже успел удалиться на достаточное расстояние, и Везерби при всем желании не смог бы прийти к нему на подмогу. На всякий случай он снял с плеча ружье, хотя и понимал, что это совершенно бесполезно. Байрону оставалось рассчитывать только на самого себя.

Он уже почти скрылся в чаще, когда вдруг появился медведь. Даже находясь на большом удалении, Везерби поразился громадным размерам зверя. Он увидел, как Байрон поднял ружье — совсем крошечную игрушку, — когда до трехсоткилограммового противника — овеществленной в плоти мощи и ярости — оставалось каких-то несколько метров. По своим размерам голова медведя не уступал Байрону, и вознеслась почти на метр над ним, когда животное встало на задние лапы. И в тот же миг медведь словно потерял равновесие, закружился на месте, неуклюже замахал лапами, и лишь потом, после показавшейся Везерби бесконечной паузы, до него донесся слабенький хлопок выстрела. Джон подошел.

Байрон с улыбкой смотрел на зверя — на лице его светилось выражение подлинного триумфа. Он сделал лишь один выстрел — когда зверь предостерегающе зарычал, — и пуля, пробив нёбо, впилась в ужасную пасть и пронзила головной мозг. Наружу она не вышла, так что на шкуре трофея не оказалось никаких повреждений.

— Отличный выстрел, — проговорил Везерби.

— Ну, с такого расстояния трудно промахнуться. Да я и не мог себе такого позволить.

— Это с такой-то фитюлькой? — скептически заметил Везерби.

— Как видишь, им вполне можно завалить и медведя, если, конечно, знать, куда целиться.

— Да уж, вижу.

Байрон удивленно поднял брови.

— Зачем прибегать к более тяжелому оружию, нежели требуется, ведь охотнику труднее с ним обращаться. Вот у тебя, например, ружье четыреста второго калибра, и ты завалил бы медведя, даже если бы выстрел оказался не вполне удачным. Ну, попал бы ему в ногу, в плечо, а уж после этого, вдосталь позабавившись, прикончил бы. Но это, Джон, не охота. И не жизнь. Не так следует жить, и не так даруют смерть. Ты прекрасный охотник, Джон, и отличный стрелок, но у тебя неверные исходные посылки.

— Возможно, — согласился Везерби со смесью невольного восхищения и раздражения в голосе. Он не вполне понимал смысл слов Байрона. Его это явно раздосадовало.

— Не возможно, а точно. Это неоспоримый факт, непреложная истина.

— А вдруг бы ты промахнулся? Если бы в момент выстрела медведь чуть сдвинулся с места — как бы ты со своей берданкой смог остановить раненого зверя? Прежде чем ты успел бы совершить повторный выстрел, он разорвал бы тебя на части.

Байрон снова улыбнулся, но уже другой улыбкой.

— Нет, Джон, — спокойно сказал он. — Впрочем, это довольно спорный вопрос.

Байрон бросил ему свое ружье — Везерби поймал его на лету. Лишь тогда Джон понял истинный смысл слов Байрона. Он надавил на рычаг, и на землю упала пустая гильза. В магазине был только один патрон.

— Ты с ума сошел… — только и смог выговорить Везерби.

А Байрон тем временем содрогался от радостного, безумного смеха.

* * *

Позднее, когда они уже сидели у костра в их небольшом лагере, на Байрона нашло задумчивое, даже философское настроение. Первый восторг улетучился, уступив место желанию поделиться своими взглядами. Они были одни — проводник возился с убитым медведем, сдирая с него шкуру, поскольку дотащить такую махину до лагеря было невозможно. Везерби все не мог успокоиться, вспоминая, какому риску подвергал себя Байрон, такой поступок, как ему казалось, выходил за грань разумного.

— Ну как ты не можешь понять, Джон, — с сожалением проговорил Байрон. Он чуть ли не умолял друга постичь ход его мыслей.

— Не знаю… — покачал головой Везерби. — Я, конечно, готов допустить, что эмоции, стремление достичь поставленной цели… Но ведь это же самоубийство, Байрон. Как-нибудь однажды…

Тот жестом остановил Джона, в глазах его заиграли отблески костра.

— Опасность, Джон. Лишь ощущая опасность, ты продолжаешь жить. Только подвергая риску свою жизнь мы можем по достоинству оценить ее. Ты только представь, насколько богаче наши с тобой жизни по сравнению с существованием горожанина, кастрированного цивилизацией, обескровленного обществом и приносимыми им благами.

Там нет жизни, нет опасности, там нечем рисковать, а, следовательно — нет и удовольствия. Мы с тобой, Джон, жертвуем жизнью с такой же легкостью, как и пользуемся ею. И медведь никогда не испытывал такой сладости от бурлящей внутри него жизни, как в тот самый момент, когда пуля пронзила его мозг. Ведь если мы, охотники, переживаем в подобные минуты необыкновенный прилив энергии, то же самое должны чувствовать и наши жертвы. Знаешь, Джон, я действительно люблю тех, кого убиваю. Да-да, их самых, которые убьют меня, если я промедлю, что-то проморгаю, промахнусь. Повторяю, я люблю их. Из меня, наверное, вышел бы самый выдающийся на земле дрессировщик. Я чувствую незримую связь между собой и дикими животными, я способен воспринимать их мысли, эмоции, поддерживать с ними контакт на их же уровне. Не существует такого зверя, которого я не смог бы укротить, или, если хочешь, столь низкого животного уровня, до которого я не был бы способен опуститься, чтобы найти с ним общий язык. Если мне когда-нибудь придет в голову идея подружиться с хищником вместо того, чтобы убивать его… — голос Байрона смягчился, он посмотрел куда-то вдаль, поверх вершин холмов, темнеющих на фоне уже сгустившихся сумерек. Заговорив снова, он отвел от Везерби взгляд и, возможно, обращался теперь уже совсем не к нему, а к кому-то другому.

— Просто я люблю убивать, — сказал Байрон. — Как знать, может, мне понравилось бы, если бы убили меня самого — соответствующим образом, конечно…

Вернулся проводник, волоча за собой самодельную повозку с медвежьей шкурой, и они больше не касались этой темы.

Это была их последняя совместная экспедиция.

* * *

Везерби испытал смутное беспокойство, вспомнив эти донесшиеся из давнего прошлого странные слова. Байрон довольно часто вселял в него тревогу, причем весьма необычного свойства — она была сродни напряжению, которое охватывает человека при неожиданном поведении животного, когда невозможно предсказать, бросится оно на него или убежит прочь. В Байроне вообще оказалось много от зверя. В общем, странный человек…

Везерби не терпелось узнать, изменился ли Байрон за эти годы, и потому с волнением думал о предстоящей встрече. Внезапно Джон спохватился: было уже поздно, а завтра ему рано вставать. Они договорились с Беллом увидеться в восемь утра — не хватало еще проспать! Везерби редко прибегал к помощи будильника или телефона, всегда полагаясь на себя, при необходимости вставать в назначенный час. Не будучи уверенным, что на сей раз ему это удастся, он все же решил улечься спать.

Везерби встал и принялся стелить постель, изредка поглядывая на догоравший камин, как вдруг ночную тишину разорвал дверной звонок.

Везерби нахмурился и посмотрел на часы. Поздновато для гостей, тем более что непрошенных посетителей он не особенно жаловал даже днем. Пожав плечами, Везерби прошел в холл и спустился к входной двери.

На пороге стоял Белл, вид у него был явно встревоженный.

— Извини, что побеспокоил.

— Ничего, проходи.

Белл переступил порог, сжимая в руках шляпу; в его позе чувствовалась нерешительность, странная озабоченность — и вообще вел он себя совсем не так, как сегодня в клубе.

— Забыл что-то сказать?

Белл покачал головой.

— Проходи в гостиную, там камин. Выпьешь?

— Нет, Джон. Я прямо сейчас отправляюсь в Дартмур и хочу, чтобы ты поехал со мной.

— Прямо сейчас? — Идея эта пришлась не по душе Везерби. — А до утра нельзя подождать? Встретились бы прямо на месте.

— Мне бы хотелось, чтобы ты осмотрел следы, пока они свежие.

Везерби поднял брови.

— Что?

Казалось, Белл стряхнул с себя остатки оцепенения. Вид у него был несколько глуповатый.

— Извини, Джон, я просто не подумал… Я ведь так и не сказал, что…

— Что не сказал?

— Убийца, кем бы он ни был, нашел очередную жертву.

5

Водитель мастерски вел полицейскую машину и она быстро неслась по опустевшей дороге. Везерби и Белл сидели сзади. Джон прихватил одну из своих спортивных винтовок и облачился в полевую куртку. Сейчас он испытывал знакомое возбуждение от предвкушения предстоящей охоты, хотя трагические обстоятельства во многом наложили свой отпечаток на это чувство. Он понимал, что придется не столько выслеживать дикое животное, сколько идти по следу тигра-людоеда, а это далеко не одно и то же. Разговор не клеился. Белл выглядел усталым, его грубоватое красное лицо осунулось и напряглось. Он беспрестанно курил.

Ночь выдалась темная. За спиной остались огни Лондона, а на Солсберийской равнине они угодили в грозу, разразившуюся над Западной Англией. Мокрая дорога не была помехой для водителя и они мчались сквозь пелену дождя, почти не сбавляя скорости. Рассвет едва начал брезжить у них за спиной, когда они подкатили к «Бридж-отелю».

Водитель проворно сверился с картой — чувствовался многолетний опыт дальних поездок, — снова вырулил на проезжую часть и, свернув на грунтовую дорогу, поехал в северном направлении. Правда, теперь он уже не мог развить приличную скорость — со всех сторон их окружали деревья и кусты, и свет фар скользил по ним, пока машина не оказалась на ярко освещенной площадке.

* * *

Кругом стояли полицейские заграждения, а сама площадка освещалась специально расставленными фонарями, однако даже их довольно мощного света не хватало, чтобы как следует разглядеть между часто растущими деревьями узенькую тропинку.

Повсюду виднелись полицейские в форме. Неподалеку стояли служебные машины — все со включенными фарами, на фоне которых проблесковый маячок Хэммонда смотрелся совсем тускло.

Сержант полиции Турлоу подошел к машине и открыл дверцу. Лицо у него было невеселым. В руке он сжимал электрический фонарь, а высокие ботинки были основательно заляпаны грязью.

— Тело мы оставили там, где обнаружили, — проговорил он.

— Опознали? — спросил Белл, просовывая ногу наружу. Везерби вылез с другой стороны.

— Да, — ответил Турлоу. — В «бардачке» нашлось водительское удостоверение и кредитные карточки. Это Хэммонд. Коммивояжер из Лондона. Скорее всего, у него кончился бензин, и он вышел из машины установить сигнальный фонарь, — сержант кивнул в сторону маячка — жалкого конкурента мощным полицейским фонарям.

— Да выключите вы его, ради Бога, — раздраженно произнес Белл.

Кто-то щелкнул выключателем, и мигание прекратилось.

— Убийца вышел вон из-под тех деревьев, а Хэммонд успел пробежать с полсотни метров, прежде чем тот догнал его, — продолжал Турлоу.

Белл посмотрел вдоль дороги.

— Он что, пробежал мимо своей же машины?

Турлоу кивнул.

— Думаете, он мог бы заскочить в нее и запереться изнутри? — проговорил Белл, обращаясь не столько к коллеге по службе, сколько к самому себе.

Турлоу снова кивнул.

— Замки на всех дверях в полной исправности. Я сам проверил. Наверное, у него попросту не было времени открыть дверь, а может, со страху не додумался до этого.

Везерби обошел спереди полицейскую машину. В руке он сжимал винтовку. Турлоу поднял на него взгляд, и Белл представил их друг другу. Они обменялись рукопожатием. Ладонь Турлоу была влажной.

— Что-нибудь еще? — спросил Белл.

— Все то же самое. Полно следов, и все, похоже, одного происхождения. Как и в деле Рзндела.

— Кто обнаружил тело?

— Один паренек, он ждет в машине, — возвращался на велосипеде от своей подружки буквально через несколько минут после того как все это случилось. Когда я приехал, тело было еще теплым. Сам парень, конечно, основательно струхнул.

— Ему еще повезло, что подружка не отпустила его чуть раньше, — заметил Белл. — Ладно, потом поговорю с ним. Давайте осмотрим тело.

Они прошли мимо машины Хэммонда, Везерби так и не расставался с винтовкой. Тело было накрыто резиновыми простынями, но кровь уже успела просочиться по бокам и образовать густые подтеки вдоль дороги. Рядом стоял молоденький констебль с белым как мел лицом.

— Откройте, — приказал Белл.

Полицейский наклонился и сдернул простыню на себя. Везерби передернуло, как от резкой боли. Труп был страшно изуродован, живот распорот, и внутренности бесформенными грудами валялись рядом с трупом. Везерби раньше уже приходилось видеть смерть, и первое, что ему пришло на ум, была мысль о разъяренном леопарде. Молодой полицейский выпрямился и быстро прошел к краю дороги, откуда вскоре послышались характерные звуки.

— Голову не нашли? — спросил Белл.

— Исчезла, — ответил Турлоу.

— Нет, — подумал Везерби, — леопард так не поступает.

* * *

— Итак, Джон? — спросил Белл.

Везерби опустился на колени и, стоя на мокрой земле, принялся рассматривать следы. Чуть дальше в лесу один из полицейских занимался изготовлением гипсовых слепков, тогда как другой их фотографировал. Группа экспертов обследовала автомашину Хэммонда и снимала с нее отпечатки пальцев, делала все возможные замеры и расчеты. Все действовали с профессиональной ловкостью, ничего не упуская и не забывая. Везерби поднял нахмуренный взгляд. Яркая фотовспышка внезапно выхватила из темноты лицо Белла.

— Даже и не знаю… У меня такое впечатление, что где-то я уже видел эти следы, но, черт побери, не могу вспомнить, где именно. Вот здесь они очень похожи на гигантского горностая, но ты обратил внимание, как глубоки вмятины от когтей? А дальше их очертания почему-то меняются.

— Меняются? — резко спросил Белл.

Везерби кивнул.

— Ты хочешь сказать, что это два животных? Два разных зверя?

— Возможно. Но я заметил, что следы изменились, когда животное бросилось бежать. Видишь, шаги совсем другие.

Белл кивнул. Джон встал и стал отряхивать колени.

— Вот до этого места существо двигалось шагом, — Везерби указал в сторону дороги, — а потом перешло на бег — очевидно, погнавшись за своей жертвой. И следы изменились. Но все дело в том, Джастин, что шагом оно передвигалось на двух ногах.

Некоторое время оба стояли молча.

* * *

— А ты не мог бы пройти по следу? — спросил Белл.

Они вернулись к машине. Дождь не переставал ни на мгновение, темные тучи на светлеющем фоне теперь особенно выделялись. Рядом стоял Турлоу, нервно поглядывая из стороны в сторону.

— Пожалуй. Но только чуть позже. Мне нужен дневной свет.

Белл кивнул.

— Ну, значит, здесь нам больше делать нечего. Можем вернуться в «Бридж-отель» и подождать там, пока не рассветет.

— Да, если бы мы только знали, какого именно черта будем искать, — ворчливо проговорил Турлоу. — Человека или животное?

— Кого-то, кто ходит на двух ногах, а бегает на четырех, — отозвался Белл. — Человека или животное.

— Или смесь того и другого, — добавил сержант.

Белл глянул на него, и Турлоу неловко потупился.

— А вы что, не верите в подобное? — спросил Белл.

— Нет, конечно.

Но взгляд у него при этом был очень странный.

Он чувствовал грядущий темный страх.

6

Везерби и Белл вернулись в отель. Дождь наконец перестал, но его сменил густой туман. Они прошли в гостиную и уселись у окна. Их башмаки были перепачканы в грязи, а лица покрыла темная щетина. Оба порядком устали. Ночь показалась им очень длинной и, увы, не принесла результата. Везерби попытался было пройти по следам — он без особого труда различал их сбоку от дороги на протяжении примерно сотни метров, — но затем отпечатки неожиданно исчезли. Словно кто-то стер их, уничтожил напрочь, причем было непохоже, чтобы они исчезли постепенно — следы просто вдруг оборвались, Белл молча и сосредоточенно шарил повсюду взглядом, тогда как Везерби прошел чуть дальше и там возобновил поиски. Они сделали довольно большой крюк от того места, где следы заканчивались, но так ничего и не нашли. Потом снова отправились по кругу на случай, если убийца двигался задом наперед, оставив первый след где-то на касательной к нему; Затем по широкой дуге прошагали в противоположном от цепочки следов направлении — вдруг преступник перемещался спиной вперед, по-звериному чуя, что за ним обязательно организуют погоню. Новых следов нигде не было. Он явно ходил, как человек, а бегал, как животное, и Везерби вряд ли удивился бы, узнав, что их противник может летать, как птица.

В конце концов они снова вернулись на тропинку. Шофер безмятежно покуривал в машине, поджидая их. Тело Хэммонда уже увезли, но темное пятно крови на траве осталось. Белл остановился у машины, а Везерби внезапно захотелось проверить еще кое-что. Он двинулся по протоптанной тропе и, пользуясь авторучкой вместо линейки, несколько раз замерил глубину оставленных следов — сначала животного, потом Хэммонда и, наконец, своих собственных. Белл задумчиво почесал в затылке. Затем Везерби сошел с тропы и сделал четвертый замер — в том месте, где убийца шел шагом. Наконец, выпрямившись, задумчиво посмотрел на авторучку, наморщил лоб, явно обдумывая полученные результаты, после чего медленно побрел к машине, и они вернулись в гостиницу.

* * *

— Извини, Джастин, — проговорил он, глядя в окно. Туман длинными полосами полз над болотами, мимо по шоссе проехало несколько машин.

— Ты сделал все, что мог, Джон. Кто, кроме тебя, вообще мог хоть что-то разглядеть в этих следах?

Везерби пожал плечами — он не стал спорить с Беллом.

— Ну и что теперь?

— Не знаю. Но меня все это очень тревожит, Джон. Я распорядился, чтобы прислали собак, хотя особых надежд на них не возлагаю. А ты так и не пришел ни к какому предположению, хотя бы самому предварительному?

— Мне кажется, теперь я понимаю во всем этом еще меньше, чем в начале. Факты никак не складываются вместе. Взять хотя бы следы на теле — если учесть распоротый живот, можно предположить, что они принадлежат кому-то из семейства кошачьих. Разумеется, это не столь сильный зверь, как, скажем, тигр или лев — те просто переломали бы жертве все кости, тогда как мы имеем дело с относительно поверхностными ранами… Ребра тоже целы, хотя живот, повторяю, вывернут наизнанку. Скорее похоже на леопарда — он ведь сравнительно легок, но крайне свиреп и не столько сминает добычу, сколько раздирает ее своими острыми когтями. Но и такой силы мало, чтобы чисто отделить голову от туловища. Тут действительно нужна невообразимая мощь.

Белл кивнул и скрестил ноги. С башмака на ковер свалился кусочек подсохшей грязи, и он задумчиво поглядел на него.

— А что насчет следов?

— Мне они показались очень знакомыми, но я до сих пор не могу припомнить, где видел их раньше.

— Не так-то много на свете зверей, которые способны ходить на двух, а бегать на четырех лапах, — заметил Белл.

— Может, какая-то разновидность человекообразной обезьяны… или медведь, хотя мне лично это представляется маловероятным. Но есть в этих следах и другие непонятные детали. Я имею в виду то, как они меняются, когда животное переходит на бег. Они заметно уплощаются. Разумеется, если вес зверя распределяется между всеми четырьмя лапами, следы оказываются не столь глубокими, как если бы он шел на двух, и все же я полагаю, что разница не может быть столь уж значительной. Я замерил глубину следов, для сравнения оставив собственный отпечаток — мне хотелось определить вязкость почвы, — и все это, в свою очередь, сопоставил со следами Хэммонда. Результаты оказались довольно неожиданными.

Белл ждал продолжения, упершись локтем в кресло.

В комнату заглянула и тут же исчезла голова гостиничного служащего.

— Когда это существо шло шагом, — продолжал Везерби, — оно было явно тяжелее меня. Я предполагаю, что оно передвигалось на задних конечностях, — оставленные им следы занимают примерно ту же площадь, что и мои собственные, разве что они более глубокие. По моим оценкам, оно весило килограммов восемьдесят-девяносто… да, вроде леопарда, не больше. Но как только оно перешло на бег, следы стали слишком уж плоскими — даже с учетом двукратного увеличения площади опоры. Их мог бы оставить детеныш того же леопарда, но никак не взрослый зверь.

И весил он килограммов восемнадцать-двадцать.

Белл бесстрастно слушал его.

— И на кого это похоже? — наконец спросил он.

— Создается впечатление, что это существо попросту скользит над землей… наподобие большой птицы вроде страуса — то есть если и не летит, то во всяком случае использует крылья для того, чтобы отчасти облегчить свой вес, как бы приподнять тело над землей. Если же оно к тому же способно летать, тогда ясно, почему так внезапно обрывается цепочка следов.

— Гигантская птица-людоед? — произнес Белл несколько громче, чем сам, похоже, рассчитывал.

Везерби устало улыбнулся.

— Нет, это, конечно же, невозможно. Я просто попробовал соединить несколько противоречащих друг другу фактов. Ни одна птица не бегает на четырех лапах, каждая из которых имеет по пять пальцев с когтями.

— И что тогда?

— Единственная вероятность состоит в том, что… что это существо почти касается земли, а достичь этого можно за счет громадной скорости. Да, это должна быть поистине немыслимая скорость, и набирает оно ее с молниеносной быстротой практически из состояния полного покоя.

Глаза Белла чуть блеснули — он явно добавил крупицу знания к своему представлению об убийце.

— Иными словами, мы определили, что оно способно передвигаться чрезвычайно быстро, — проговорил он.

— Но тут возникает еще один парадокс.

— Какой же?

— Жертва… Хэммонд пробежал почти пятьдесят метров.

— Пятьдесят три и несколько сантиметров, — уточнил Белл.

— Разве человек успел бы покрыть такое расстояние, когда его с подобной скоростью преследует зверь? Существо ни разу не предприняло попытки напасть сзади — лишь преследовало его, однако смогло догнать лишь через пятьдесят метров. А это примерно шесть-семь секунд. Да, — страшными они должны были показаться Хэммонду.

— Значит, какое-то время оно позволило ему пробежать без погони… словно забавлялось с ним, как кошка с мышкой, так получается?

— Возможно, и так. Впрочем, не знаю, что и думать. Иногда мне действительно начинает казаться, что здесь действовали два разных зверя: большой — на двух ногах, а тот, что поменьше, — на четырех. Но у вас ведь только одна цепочка следов — мы не видели вторую, хотя следы и менялись.

Воцарилась долгая пауза, хотя мозг Бэлла ни на секунду не прекращал напряженной работы.

— Животное… существо, создание, способное произвольно менять свой облик? — вопросительно проговорил он, словно обращаясь к окну. Или, может, он действительно спрашивал плававший за стеклом туман? Сейчас ему вспомнилось то, на что намекнул тогда Турлоу, и Везерби догадывался, что у старшего инспектора на уме. Но все это представлялось слишком чудовищным, чтобы оказаться правдой. Чересчур нелепо, чтобы можно было поверить. Но в таком случае…

— Должно быть какое-то объяснение, — проговорил Везерби. — Какой-то факт ускользает от нас, самая что ни есть незначительная деталь, которую мы не в состоянии заметить или понять.

— Это уж точно, — вздохнул Белл.

Он не отводил взгляда от тумана за окном.

* * *

В комнату заглянул коридорный. Это был маленький, нервного вида человек, которого явно угнетало присутствие в отеле представителя власти, и он заметно страдал от того подсознательного чувства вины, которое знакомо совершенно невинным людям, столкнувшимся с грозным чином исполнительного аппарата — закона такие люди страшатся больше, чем самого преступления.

Белл сделал ему знак, и человечек медленно выступил вперед.

— Сэр?

— Кофе, — сказал Белл.

— Слушаюсь, сэр.

— И еще бумагу.

— Бумагу, сэр?

— Да, бумагу, ради Бога. Что-нибудь, на чем можно писать.

— Слушаюсь, сэр.

Он вышел бочком, опустив плечи.

— Сразу видно: человек ни разу в жизни не нарушал закон, — произнес Белл. Он едва заметно улыбнулся уголками губ, как человек, который, не задумываясь, применит карающую десницу правосудия во имя торжества справедливости.

— Мы так мало знаем, — сказал он. — Масса фактов, а общая картина никак не прорисовывается. Единственный способ поймать убийцу в нашем случае — ждать, пока рисунок не проступит сам собой, но нас он едва ли может удовлетворить. Сколько человек должны погибнуть прежде, чем мы нащупаем след? Кстати, Джон, как ты считаешь, этот зверюга тоже придерживается определенной линии поведения?

— Именно так, причем не исключено, что даже в большей степени, нежели человек. По-своему, конечно.

— И убийца действительно поступает в соответствии с какой-то логикой?

— Да, по крайней мере, на той территории, где совершает убийства. Мы знаем, что это существо не пожирает свои жертвы, так что едва ли стоит предполагать здесь наличие ярко выраженного временного цикла, связанного с чувством голода. Скорее это цикл, который я бы назвал «жаждой крови», а потому — желая создать на этой основе упомянутый тобой рисунок или картину — мы должны знать, что собой представляет убийца, либо… либо ждать, пока он сам не очертит контуры этого рисунка.

Белл поморщился. Вернулся служитель с подносом, на котором стоял кофейник, чашки и лежала пачка писчей бумаги. Опустив поднос на стол, он выпрямился и застыл в ожидании. Белл махнул рукой, и тот удалился. Инспектор взял бумагу и положил перед собой.

— Оба убийства произошли на расстоянии примерно одной мили друг от друга, — сказал он. — Возможно, это сужает круг наших поисков, а может, и нет. — Он принялся расчерчивать ручкой лист бумаги. — Если это животное, значит поблизости, где-то неподалеку должно быть его логово… в общем, любое место, которое он считает своим домом. Пещера, берлога, дерево, не знаю что. У всех зверей, насколько мне известно, сильна тяга именно к собственной территории. — Везерби кивнул, но Белл, не обращая на него внимания, продолжал разговаривать сам с собой, быстро водя ручкой по бумаге. Он делал набросок карты. Везерби видел, как линии приобретают определенные очертания, и успел подметить, что Белл весьма неплохо представляет себе особенности этой местности.

На одной из вертикальных линий он нарисовал крест — кончик ручки чуть задержался, а затем двинулся в сторону, после чего вычертил еще один крестик. Какое-то мгновение Белл внимательно смотрел на него, потом кивнул и написал на схеме несколько слов, еще раз кивнул и повернул листок вверх ногами.

Везерби взглянул на зарисовку, и его натренированный взгляд сразу же заметил, что Белл нанес на карту-схему все наиболее важные точки.

Шоссе пересекало лист из правого верхнего угла к левому нижнему, чуть изгибаясь дугой посередине; примерно по центру дорогу рассекал ручей — проходящая под ней горизонтальная извилистая полоска. Скрещивание обеих линий обозначалось квадратиком — «Бридж-отель», который получил свое название из-за близости к мосту над ручьем. Сам отель располагался южнее шоссе, а напротив него была проведена еще одна линия — грунтовая дорога, под прямым углом уходившая на север. Рядом с ручьем, чуть западнее отеля, крестиком было помечено место, где погиб Рэндел, а на грунтовке к северу от отеля стоял второй крестик — Хэммонд. Отель и два мрачных креста образовывали почти правильный треугольник.

Белл соединил крестики линией.

— Видишь, если пойти по прямой, то между ними получается совсем небольшое расстояние.

— Мили две?

— Да, около того.

— А где дом Байрона?

— Байрона?

— Да, мне хотелось поговорить с ним.

Белл передвинул к себе листок, добавил еще одну полоску, в результате чего получился квадрат. Линия обозначала тропу, уходившую на запад от грунтовой дороги, а дом Байрона находился в самом ее конце.

— Тропа отходит от грунтовки совсем рядом от того места, где был убит Хэммонд, — сказал Белл. — Потом она примерно на милю тянется среди кустов и наконец упирается прямо в дом Байрона. Когда-то его жилище служило помещичьей усадьбой, правда, это было еще до того как проложили шоссе, так что тропа довольно широкая и вполне подходит для машин.

Везерби на глаз прикинул расстояние. Ему показалось, что он вполне мог бы дойти до дома Байрона пешком. Его внимание привлек тот факт, что после дополнительного штриха Белла треугольник превращался в квадрат, однако это практически ничего не значило. Белл между тем снова принялся размечать схему, внося в нее незначительные дополнения; в частности, горный кряж с каменными валунами вдоль ручья и тропинки. «В Англии вообще не бывает длинных расстояний», — подумал Везерби, а эта узко очерченная территория навела его на одну мысль. Он выглянул в окно и поднял брови.

— Что-то надумал? — спросил Белл.

— Возможно. Как ты считаешь, не подойти ли к этой загадке так же, как когда-то подходили к охоте на тигра-людоеда? Мне довелось участвовать в ней. Вместо того чтобы караулить, выслеживать, мы просто нападаем.

— Что, ловушки будем расставлять?

Везерби кивнул.

— Как именно?

— Ну, привяжем козла или еще кого-нибудь. Впрочем, этот зверь, похоже, предпочитает человеческое мясо…

— Едва ли мы сможем предложить ему такую приманку.

— Да, вот если бы мы смогли привязать к дереву труп…

— Джон, это не Индия. Ты сам знаешь, что я не могу согласиться на твое предложение. Понимаешь, чем это может обернуться?

— Ну да, конечно. А что если я сам буду его подстерегать? Естественно, не буду сидеть на одном месте — стану бродить ночами по холмам и болотам. Шанс невелик, однако так ли уж все нереально? Народу по ночам на болотах бывает немного, а поскольку территория ограничена, то и возможностей у убийцы тоже негусто. Если же мне удастся сделать так, чтобы он меня обнаружил, то…

Белл бросил на него сердитый взгляд.

— Значит, используем тебя вместо приманки? Я что, за этим тебя сюда привез?

— Но такое и раньше делалось…

Белл снова покачал головой, хотя теперь это больше походило на раздумье, чем на отказ. Везерби же, проникшись этой идеей, явно загорелся. Давненько такого не было…

— Я не могу отпустить тебя одного, — сказал Белл.

— Джастин, такие вещи не делаются компанией. Толпа попросту насторожит его. И потом, вопрос о твоем разрешении даже не стоит. Имею я право ночью бродить по болотам или нет? Все совершенно неофициально, так что тебе нечего опасаться.

— Что ж, видно, мне тебя не остановить.

— Джастин, мой план и вправду может сработать. Ну что бы нам не попробовать?

Белл продолжал хмуриться, потом отхлебнул кофе.

— Ну скажи, что мы теряем? — настаивал Везерби.

— Только твою голову.

Кофе они допивали в полном молчании.

— Я попрошу Байрона помочь в наших поисках, — сказал Везерби и снова посмотрел на карту. — Мы вместе ходили на тигров-людоедов. Кстати, сегодня я хотел сходить к нему. Но меня в любом случае подмывает попробовать — с помощью Байрона или без нее.

— Ты слышал, что я не в силах запретить тебе это. Во всяком случае, официально. У тебя есть охотничья лицензия?

— Есть. Но ты только не думай, что я подвергаю себя настоящей опасности, — просто в деле слишком много неясного. Риска здесь не больше, чем в охоте на любого крупного зверя. — Ведь это же не призрак, не привидение какое-то, а лишь дикая тварь, которую следует пристрелить, а именно этим я довольно долго занимался, причем исключительно ради собственного удовольствия. Да, мы в Англии, но именно это и возбуждает повышенные эмоции, избыточное воображение. Но если я отделюсь от камней и деревьев, окажусь на открытом месте, где ему уже не застать меня врасплох, чем я рискую? Обе жертвы не ожидали нападения и к тому же были безоружны; более того, они даже не имели возможности отбежать на достаточное расстояние прежде, чем зверь настигнет их. Хотя, если даже допустить, что он бегает столь быстро, как можно предположить по его следам, я вполне смогу подготовиться к встрече с ним. В конце концов, я просто не побегу.

— Тебе, похоже, по вкусу твоя затея.

— Ага, ностальгия по прошлому, ну и все такое…

— Любая помощь, которая тебе понадобится…

— Неофициально?

— Границ я не устанавливаю, — заметил Белл.

— Хорошо, я дам тебе знать.

— Еще кофе?

Белл заметил в щели дверного проема глаз коридорного.

Глаз тут же исчез, и из коридора послышался возбужденный шепот.

— Нет, пожалуй, — ответил Везерби. — Пойду, приведу себя в порядок, а потом наведаюсь к Байрону.

— Я оставлю тебе машину с шофером, — сказал Белл.

— Поедешь со мной?

Инспектор покачал головой. Ему не улыбалось снова встречаться с Байроном — с прошлого визита Белла не покидало ощущение, что Байрон посмеивался над ним.

Ему снова захотелось кофе, и он бросил свирепый взгляд на дверь. Тут же появился человек, но не прежний служитель, и Везерби машинально встал и приблизился к двери.

Посетитель был едва ли крупнее коридорного гостиницы — почти такой же маленький, рано полысевший, с мягким взглядом и к тому же в довольно потертом и помятом пиджаке.

— О, Боже, газетчик, — простонал Белл.

Репортер же протянул Везерби руку.

— Старший инспектор Белл? — спросил он.

— Разве я похож на инспектора? — с удивлением спросил Джон.

— Арон Роуз, — представился человечек и назвал свою газету — один из самых скандальных газетных листков. Обойдя Везерби, он наклонился над столом и протянул руку — теперь уже Беллу. Тот поднял на него мрачный взгляд.

— Старший инспектор Белл? — спросил Роуз.

— Я что, похож на инспектора? — рявкнул Белл явно инспекторским тоном. Везерби с улыбкой на лице направился к двери, тогда как Арон Роуз отчаянно почесывал лысину, размышляя об обманчивости человеческой внешности.

7

Водитель знал, где жил Байрон. Везерби сидел спереди и набивал трубку, пока они выезжали с гостиничной стоянки и разворачивались на шоссе. В день прибытия они подъехали как раз с этой стороны и прямо отправились на место происшествия; позже, когда немного рассвело, Везерби неподалеку отсюда бродил в поисках новых следов. Сейчас же они не поехали дальше по грунтовой дороге, а у пересечения ее с тропой свернули налево. Везерби вспомнил, что еще раньше заметил поворот. Машина мягко перемещалась по поросшей густой травой и довольно широкой тропе, мимо мелькали кусты, между которыми изредка проглядывали участки открытого пространства. Был небольшой туман, белыми дымчатыми клубами он накрывал, ровные прогалины, и Везерби задумчиво скользил по ним взглядом. Он представил, как выглядят болота ночью и вопреки тому, что недавно заявил Беллу, поймал себя на мысли о том, что в одиночку бродить по этим местам не менее опасно, чем в джунглях. Видимо, дело было в неожиданном контрасте между опасностью и мирной, повседневной жизнью в провинциальной глуши. Однако осознание этого лишь усиливало его решимость, и он, как и прежде, с нетерпением ждал начала охоты. Примерно через полмили они проехали мимо покрытой соломенной крышей пивной; водитель бросил на нее весьма выразительный взгляд. Видимо, в соответствии с причудливыми местными традициями она называлась «Королевский торс», и из-за недавно происшедших поблизости отсюда событий такое название показалось Джону весьма зловещим.

— Я побуду у Байрона, а вы можете меня не ждать, — сказал Везерби.

Молодому водителю явно пришлось по душе его предложение. Еще через полмили они подкатили к дому Байрона. Везерби вышел, и водитель, круто заложив руль, развернулся и помчался по тропе в обратном направлении — туда, где его поджидал «Королевский торс». Везерби несколько секунд постоял на месте, сжимая в зубах трубку и рассматривая старинное строение.

Дом казался массивным. Он стоял чуть в стороне от тропы и представлял собой причудливую смесь времен и архитектурных стилей, с фронтонами, башенками и каменными дымоходами, довольно мрачно смотревшимися на фоне обдуваемых ветрами болот. Откуда-то сзади дома доносились размеренные приглушенные удары, словно кто-то рубил дрова. Когда Везерби зашагал по дорожке, звуки прекратились, и из-за угла дома неожиданно появился Байрон с топором на плече. Улыбнувшись, он двинулся навстречу Везерби.

— Я чувствовал, что ты где-то поблизости, — проговорил Байрон.

Его рукопожатие оставалось по-прежнему крепким. Да и сам он почти не изменился и выглядел под стать дому, таким же нестареющим. Он был высоким, стройным мужчиной и притом очень сильным, но скорее жилистым, чем покрытым буграми мускулов. Кожа на лице задубела от долгого пребывания на свежем воздухе, глаза горели. Он был коротко подстрижен и носил одежду довольно старомодного покроя. Опустив топор на землю, Байрон положил руки на топорище.

— Значит, Белл уговорил тебя подключиться к охоте на ведьм?

Везерби пожал плечами и улыбнулся.

— А что, ты мог бы. Во всяком случае, я рад, что ты не потерял вкуса к жизни.

Глаза Байрона скользили по фигуре Везерби, и Джои с некоторым смущением почувствовал, что тот его критически оценивает. Попыхивая трубкой, он встретился с Байроном взглядом, а тот, неожиданно рассмеявшись, положил свою широкую ладонь на плечо Везерби, и они направились в сторону дома.

— А вот меня удивило, что ты отклонил его предложение, — заметил Джон.

— О, у меня сейчас совсем другие интересы. Дело в том, Джон, что я пока не разочаровался в жизни и собираюсь в начале следующего года отправиться в Южную Америку. Ты не хотел бы присоединиться?

— Нет, я уже отошел от таких развлечений.

Байрон покачал головой. Они зашли в дом и очутились в холодном, каком-то безликом холле, чем-то напоминавшем своим убранством вестибюль городского банка, после чего проследовали в громадную комнату, сплошь увешанную охотничьими трофеями. В камине ярко полыхал огонь, они уселись подле него в удобные кожаные кресла.

Везерби сразу заметил чучело того самого медведя, которого Байрон уложил одним выстрелом из слабенького ружья их проводника. Зверь стоял в углу комнаты — на задних лапах, гигантская голова почти на три метра возвышалась над полом. Везерби снова испытал тот благоговейный трепет, который ощущает человек, стоя лицом к лицу с подобным чудовищем и имея в стволе ружья одну-единственную пулю.

— Выпьешь? — спросил Байрон.

— Да, только кофе.

— Грант! — позвал хозяин дома.

В дверях возник мужчина. Его одеяние показалось Везерби еще более древним, чем одежда Байрона. У него были крупные ладони с узловатыми пальцами, а лицо вдоль и поперек иссекали глубокие морщины. Одна нога слуги странно вывернута.

— Принеси кофе, — сказал Байрон.

Грант молча кивнул и удалился, чуть волоча ногу.

— Мой слуга, — пояснил Байрон.

— Мне всегда казалось, что ты предпочитаешь обходиться без слуг.

Байрон покачал головой.

— Не люблю лакеев. Как слуга, Грант никуда не годится, но он не лакей. Когда-то работал на корнуоллских оловянных копях и хлебнул там лиха по самую завязку. Стал инвалидом. А нанял я его потому, что он едва не побил меня.

— Что?

— Ты забыл нашу игру?

Байрон поставил локоть на стол, развернул ладонь, расправил пальцы и сделал колебательное движение слева направо. Везерби кивнул.

— Ну да, конечно, помню.

— Мы как-то потягались с тобой.

— Да, и ты победил.

— Но не сразу. Мне понадобилось семь минут, чтобы уложить тебя, и я тогда проникся к тебе, Джон, настоящим уважением. Кстати, Гранта я доканал через пять минут. А ты как сейчас, в форме?

Байрон снова поставил локоть на стол; вид у него был выжидающий, полный надежды. Однако Везерби лишь рассмеялся и покачал головой. Байрон вздохнул.

— На вид ты довольно крепок.

— Со мной все в порядке.

— Вот только жаль, что ты перестал жить.

— Я просто переселился в другую жизнь.

— Ну, это одно и то же.

— Не всем же разделять твои идеи.

— Ладно, не будем об этом. Так что там насчет убийцы? Ты что-нибудь надумал?

— Даже и не знаю. Ты слышал, прошлой ночью он опять убил человека.

— Слышал.

— Мы с Беллом приехали сразу же, как получили известие об этом.

— Ты видел следы?

— Да, и они показались мне очень знакомыми.

Байрон откинулся на спинку кресла.

— И ты определил, кому они принадлежат?

— Пока нет. Мне сдается, что я их уже где-то видел, но не могу вспомнить, где именно.

— А надо бы, Джон. Десять лет назад тебе это не составило бы труда.

Везерби не понравился его тон.

— Белл сказал мне, что ты тоже не опознал их по слепкам.

Байрон улыбнулся, хотел было что-то сказать, но лишь пожал плечами.

— А что, разве не так?

— Ты же знаешь, Джон, что слепки — совсем другое дело. Сами следы я бы опознал.

— Но решил не утруждать себя.

— Именно.

Везерби тоже хотел сказать что-то еще, но вместо этого стал набивать трубку. Он никак не мог решить, в какой степени может быть откровенным с Байроном.

Вернулся Грант с кофейником на серебряном подносе. Везерби удивило, что он ловко переступал с увечной ноги на здоровую. Грант с шумом опустил поднос на стол; да так неумело, что кофе из чашек выплеснулся на блюдца. Очевидно, его руки, привыкшие ворочать глыбы земли, плохо годились для работы слуги. Затем Грант повернулся и заковылял из комнаты.

— И все же я уверен, Джон, что тебе удастся выследить этого зверя. Не мог ты растерять все свои навыки.

— Сегодня утром мне этого не удалось.

— Ну, будут и другие возможности.

Везерби пристально посмотрел на него.

— Коль скоро животное уже убило двоих, можно предположить, что оно не остановится и перед третьим убийством. Мне представляется это вполне логичным.

— Ты все-таки считаешь, что это зверь?

— Несомненно.

— Я тоже склоняюсь к такой мысли. Но какое животное способно оторвать человеку голову?

— Интересно было бы выяснить это.

— Интересно? Бог мой, Байрон, что ты говоришь? Ведь уже два человека погибли. Разве это увеселительная прогулка?

Байрон невозмутимо отхлебнул кофе.

— Охота, Джон, всегда должна приносить удовольствие, и ты знаешь это не хуже меня. А если она к тому же превращается в необходимость, то человек получает от нее вдвое больше радости. Ну, а от опасной охоты — тем более.

— Да, пожалуй, меня это дело действительно задело за живое, — признал Везерби.

— Но оно может быть весьма опасным.

— Как бы то ни было, этот зверь способен убить человека.

— Какое у тебя оружие?

— Мой старый винчестер.

— Не многовато ли? — усомнился Байрон. Он вздохнул и снова пригубил кофе. — Ты же видел следы — они принадлежат не слишком крупному зверю. Впрочем, тебе всегда нравилось ходить с настоящими пушками. А от этого человек просто хуже целится, вот и все.

— Но им можно остановить зверя, — заметил Везерби.

— Да, тебе трудно возразить. Если это — главная твоя цель, то конечно. Но сначала надо попасть в него.

— Попаду. Меткость я пока еще не потерял.

— Ну что ж, хорошо. И как ты намерен отыскать его?

Казалось, Байрон действительно заинтересовался, и Везерби всем телом подался вперед, надеясь увлечь старого приятеля, заставить его переменить решение и присоединиться к охоте.

— Пожалуй, здесь не обойтись без наших старых приемов. Как на настоящей охоте. Попытаюсь пройти по свежему следу — в том случае, конечно, если он снова кого-нибудь убьет. Или выманить его на себя… дождаться, когда он сам меня отыщет.

— Ночью? На болоте? — глаза Байрона заблестели. — И правда, совсем как в старое доброе время. Помнишь того людоеда в Сунде?

Байрон кивнул в сторону стены. Везерби обернулся: на них смотрела оскалившаяся морда тигра. Да, Везерби хорошо помнил ту охоту. Они тогда оставили полуобглоданный труп крестьянина-индуса и стали поджидать, когда тигр вернется к своей добыче. Вдова несчастного выплакала все слезы от столь неподобающего обращения с телом ее покойного супруга, тогда как деревенский староста проявил больше благоразумия — или меньше эмоциональности, что, впрочем, в данном случае было одно и то же.

— Ты, Джон, тогда сидел на дереве, — заметил Байрон.

— А ты спрятался на земле рядом с телом. Я помню. Ты был совсем близко от него.

— А знаешь, Джон, ты никогда не ощущал подобной прелести… Мне, чтобы пойти на риск, надо всегда быть уверенным, что-в нем имеется какой-то заряд позитивных эмоций. В конце концов, тот тигр должен был иметь одинаковые шансы спастись или умереть — в равной степени, как и я.

Везерби снова покосился на тигра. Он вспомнил неожиданно метнувшееся перед глазами оранжево-черное пятно, то молниеносное приближение смерти, которое олицетворял собой прыжок громадной кошки на своего палача. Байрон выстрелил с колена и тут же откинулся в сторону, тогда как тигр, уже смертельно раненый продолжал лететь вперед и рухнул у корней дерева, на котором прятался Везерби. Джон тогда не успел даже прицелиться.

— К тому времени зверь убил уже более двухсот человек, Байрон. И там не шла, попросту не могла идти речь о каком-то возбуждении. Все, чего мы добивались, это убить его, а уж как, значения не имело.

Байрон тоже взглянул на трофей.

— Ты в самом деле считаешь, что жизни двух сотен невежественных и безмозглых созданий, настоящих варваров, могут сравниться с жизнью этого великолепного убийцы? Что ж, пожалуй, так. Но разве ты не понимаешь, что жизнь убийцы ярче жизни жертвы?

Везерби смотрел на него и никак не мог понять, шутит Байрон или нет. Даже в те давно прошедшие времена их молодости он в своих парадоксах не заходил столь далеко.

— Джон, ты обладал всеми теми качествами, о которых только может мечтать настоящий мужчина. Но тебе всегда недоставало философского взгляда на окружающую действительность. Ты бы мог добиться не меньше результатов, чем я. Ты не уступал мне в скорости, так же метко стрелял, да и реакция твоя была ничуть не хуже. Но ты сидел на дереве, Джон… — В этой фразе слышалось едва скрываемое презрение. Возможно, сделано это было без особого умысла, просто Байрон не смог скрыть интонаций своего голоса. — Я же попросту не мог дожидаться его в полной безопасности, не мог и сжимать в руках слишком мощное ружье, даже самый никудышный выстрел из которого наверняка свалил бы его наповал. В этом, Джон, суть наших с тобой расхождений во взглядах, и именно здесь гнездится причина твоего поражения.

Везерби больно укололи его слова, он напряженно застыл, сидя на краешке кресла.

— Я что, так уж сильно уступал тебе в чем-то? — спросил он.

— Почему же? Отнюдь. По-своему ты был вполне на уровне. Но говорю я сейчас не об этом. Не о способностях, не о достижениях. Я говорю о понимании. О стиле жизни. Я не говорил тебе, что пишу книгу? — Он встал и прошел через комнату. В углу на столе стояла старомодная пишущая машинка, заваленная ворохом бумаг. Байрон взял несколько листов, просмотрел их, потом положил обратно. — Это будет книга о моей философии, и я бы хотел, чтобы ты когда-нибудь ее прочитал. Возможно, тогда все поймешь. Сейчас она не вполне готова.

Он повернулся и посмотрел в окно. Земля как бы волнами убегала от дома, туман вдали, казалось, сливался с облаками.

— Или там, на болотах, — произнес Байрон.

— Что?

— Ночью на болотах. Может, там поймешь.

— Но ты со мной не пойдешь? — спросил Везерби.

— Видишь ли… Видишь ли, Джон, в принципе я не против. Как только ты почувствуешь перед собой добычу, то сразу начнешь совершать правильные поступки. Мне это нравится. Если бы я знал, что ты и сейчас тот же самый человек, которого я когда-то знал, я бы пошел с тобой — я добыл бы для тебя этого зверя. Но ты размяк, Джон. Теперь ты мне не пара.

— Я не размяк, — возразил Везерби.

— Правда? Возможно, это так. Допускаю, что недооценил тебя, хотя вообще-то я редко ошибаюсь в людях. И в зверях.

Везерби посмотрел на часы.

— Ну ладно, мне пора.

— Можешь заночевать у меня.

— Я уже снял номер в гостинице.

Пожав плечами, Байрон вернулся к своему креслу.

— Ты рассердился, Джон?

Везерби покачал головой.

— Возможно, я действительно ошибся. Если так, я пойду с тобой на охоту. Ну, докажи мне, что я неправ.

— Я ничего не могу тебе доказать.

— Можешь, и сам знаешь, что это так.

Байрон снова уселся в кресло, уперся локтем в край стола и улыбнулся.

— Когда-то ты продержался семь минут. А сколько выдержишь сейчас? Пять? Если выстоишь хотя бы одну минуту, я пойду с тобой.

— Несерьезно все это.

— Несерьезно? Что ж, возможно, ты прав. Но как же еще нам выбирать себе напарников? Ну, давай.

На сей раз Везерби не столько обиделся, сколько действительно рассердился. Он уселся напротив Байрона и, немного помассировав ладонь, поставил свой локоть на одной линии с локтем Байрона. Оба сцепили ладони. Везерби очень хотелось выиграть у Байрона. Сейчас это уже не казалось ему несерьезным, он весь напрягся от охватившего его неистового желания. Улыбка не сходила с лица его противника. Ладонь Байрона была сухой и жесткой, хотя садо он выглядел вполне расслабленным. Они посмотрели в глаза друг друга.

— Готов, Джон?

Везерби кивнул.

Байрон положил левую руку на стол и посмотрел на часы.

— Ну, поехали.

Везерби глубоко вздохнул и резко напрягся, изо всех сил стараясь добиться первоначального преимущества. И тут же понял, что пытается завалить бетонный столб. Рука Байрона не двинулась с места, она даже не шевельнулась. Казалось, что его длинный бицепс даже не напрягся тогда как предплечье походило на несгибаемую стальную палку. На губах играла все та же улыбка.

— Десять секунд. Я жду, Джон.

Везерби жал как только мог. Его рука чуть подпрыгивала от натуги, грудь выгнулась вперед от вздымавших ее мышц. Он почувствовал, что лицо налилось кровью, а рука между тем стала слабеть. Байрон же, казалось, вообще не замечал воздействия противостоявшей ему силы. Он снова взглянул на часы и лишь после этого решил перейти в контрнаступление. Рука Везерби медленно поплыла по дуге в сторону от незримой вертикали. У него практически не оставалось сил для сопротивления. Предплечье приблизилось к поверхности стола, запястье изогнулось наружу — ему казалось, так гнутся сами кости, но дальше выгибаться руке уже не дал стол.

— Пятьдесят секунд, — сказал Байрон.

Везерби помахал рукой. Она показалась ему вялой, совершено безжизненной. Вся его энергия словно куда-то улетучилась даже гнев прошел без следа.

— Ну вот видишь, я редко ошибаюсь в людях. Но тем не менее, Джон, я желаю тебе успеха в поисках.

Возвращался Джон по поросшей травой тропе. Рука болела. Неподалеку от «Королевского торса» стояла знакомая полицейская машина, но он прошел мимо, почти не обратив на нее внимания. Его угнетал стыд поражения, сомнения в самом себе, но вместе с тем где-то в уголке сознания блуждала мысль о том, что Байрон оказался прав.

8

Ветер колыхался над неровной поверхностью болот, каждым новым порывом пробивая бреши в пелене тумана. Везерби шагал, рассекая сероватые мглистые полосы, резко выделявшиеся на фоне чернеющей ночи. Он даже не пытался прятаться. Трубка едва попыхивала под носом, оставляя за собой нежную и более легкую, нежели окружавший Везерби туман, дымку — то был единственный его теплый спутник в холодном мраке. Везерби был одет в тяжелый плащ, к поясу плаща крепились фляжка с бренди и электрический фонарь, который он, однако, пока ни разу не зажигал. Рука сжимала ружье — палец словно застыл на спусковом крючке.

Путь его пролегал вдоль ручья, в западном направлении от шоссе и чуть южнее горного кряжа. Черные скалы казались еще темнее окружавшего их неба, а журчание воды создавало постоянный шумовой фон, дополняемый поквакиванием лягушек. Резиновые сапоги хлюпали по жидкой грязи, изредка цепляясь за мягкую растительность. Везерби наслаждался этой прогулкой в одиночестве; он даже не подозревал, насколько истосковался по щекочущему чувству опасности, острому ощущению риска. Что же по крайней мере тут Байрон оказался прав.

Из отеля Везерби вышел затемно. В баре еще горел свет, по шоссе сновали грузовики, к стоянке то и дело подъезжали и отъезжали машины. Однако, едва сойдя с дороги, он словно выпал из мира. И дело было отнюдь не в расстоянии — он прошел вдоль ручья не больше мили — но эта отъединенность от мира подавляла его. С таким же успехом он мог бы оказаться в гуще леса. И все же именно этого чувства он и ждал, его настойчиво искал.

Везерби собирался пройти вдоль ручья до того места, где был убит Рэндел, а затем на обратном пути пересечь кряж, простиравшуюся позади него болотистую равнину, и, миновав тропу, которая вела к дому Байрона, выйти на грунтовку неподалеку от того места, где погиб Хэммонд. Потом Везерби снова подойдет по грунтовке к шоссе и уже по нему вернется в отель. В принципе расстояние было небольшим, тем более что впереди у него была целая ночь. Как ему казалось, это был лучший способ отыскать убийцу. С учетом того, что он как бы предлагал в качестве приманки себя и за ним, возможно, охотились так же, как и он сам, неподвижно сидеть в засаде представлялось ему лишенной смысла затеей. Укрытие лишило бы его возможности достичь своей цели, и он едва ли увидел бы кого-то, разве что зверь сам вышел бы на него.

Везерби передвигался осторожным шагом, обходя крупные валуны и редкие деревья, которые могли служить укрытием для обеих сторон — и его самого подставить, и помешать противнику внезапно напасть. Он шел зигзагами, то поднимаясь по склонам кряжа, то затем вновь спускаясь к протоке. Выкурив трубку до основания чубука, Везерби несколько секунд постоял, беззаботно посвистывая себе под нос, что свойственно человеку, не подозревающему ни о какой опасности. Наконец он принялся снова набивать трубку, после чего тотчас же прикурил ее, тщательно заслоняя ладонью пламя спички, чтобы оно не слепило глаза.

Он почти приблизился к тому месту, где было обнаружено тело Рэндела, остановился и отхлебнул бренди из фляжки. Место показалось ему вполне мирным, рядом журчал ручей, луна над головой пыталась пробиться сквозь заслон облаков. Трудно было представить, что именно здесь произошла трагедия. Однако Везерби не мог позволить себе предаваться опасным иллюзиям. Сворачивая к горному кряжу, Везерби снова вспомнил истерзанное тело. Поднимаясь по склону, он все чаще натыкался на валуны, самые крупные из которых по-прежнему обходил стороной — какая бы тварь ни пряталась за ними, она намеревалась убить его, а потому, если ему удастся вовремя заметить ее, он спасет себе жизнь. Все, что ему требовалось, это лишь несколько метров дистанции, чтобы успеть вскинуть ружье.

Везерби поднялся на грань кряжа и остановился, отчетливо вырисовываясь со всех сторон на фоне почти темного неба. Ему были видны огоньки фар проносившихся по шоссе машин, простиравшееся впереди пространство болот. Где-то на этой безбрежной равнине оно ждало его — во всяком случае Везерби искренне надеялся на это. Он пошел дальше.

Но так и не нашел его.

Или, может, оно не нашло его.

* * *

«Королевский торс» принадлежал отставному моряку, которого звали Брюс Ньютон. Это был всегда с иголочки одетый человек с подстриженными усами, и его не особенно интересовало количество посещавших заведение клиентов. Именно поэтому он и обосновался в этой маленькой пивной на малолюдной тропе, которая связывала дом Байрона с грунтовой дорогой.

Одним из редких посетителей «Королевского торса» был молодой человек по имени Рональд Лейк, живший со своей женой в довольно милом коттедже, который располагался в районе болот в десяти минутах быстрой ходьбы к северу от тропы. Лейк всегда ходил пешком. Машины у него не было, а кроме того к его дому вообще не вела никакая дорога, так что у Лейка не было выбора — хотелось ему совершать подобные прогулки или нет.

Между тем ходить пешком Лейк любил. После нескольких лет жизни в Лондоне он возненавидел стесненные удобства современного мира и, к своему счастью, нашел жену, которая полностью разделила с ним его привычки. Одним словом, он был вполне доволен своей лишенной изысканности жизнью. Оба супруга проявляли неподдельную склонность к ленивому времяпровождению. У Лейка оставался небольшой доход от частного бизнеса, позволявший им вести скромный, но достаточно благополучный образ жизни, обеспечивавший — что было гораздо важнее — массу свободного времени. Сам Лейк увлекался живописью. Рисовать по-настоящему он, впрочем, не умел, знал об этом, однако относился к такому положению вещей с полнейшим спокойствием. Разумеется, при определенных обстоятельствах, если бы таковые сложились, он не возражал бы против того, чтобы рисовать лучше, однако даже не подумывал предпринять хоть какие-то усилия в этом направлении. В общем, ему просто нравилось рисовать, и он не обременял себя мечтами о славе или высотах искусства. Супруга проводила часы за чтением журнала «Вокруг света». В общем, это были довольно приятные люди, как говорится, без претензий. Лейк нравился Брюсу. Именно такой тип клиента всегда был у него перед глазами — еще тогда, когда он только открывал свое заведение, — а Лейк имел обыкновение четыре или пять раз в неделю заглянуть к нему выпить пару кружек пива. По первому кругу он всегда угощал Брюса, а тот отвечал ему взаимностью на следующем. Когда Лейк оставался на третью кружку, то вопрос о том, кому платить, решал жребий. Довольно часто Лейк оказывался единственным посетителем «Королевского торса», что доставляло обоим немалую радость.

Лейк встал и потянулся. Последние несколько дней он работал над натюрмортом «Цветы с баклажаном» и его блуза была вся в ярко-красных и желтых пятнах. Откинув со лба прядь волос, Лейк оставил и на брови след краски. Впрочем, подобные пустяки обычно его не волновали. Жена сидела у камина и читала — это была вполне миловидная молодая женщина, в которой уже сейчас угадывалась явная склонность к полноте.

— Ну ладно, на сегодня хватит, — проговорил Лейк.

— Гм-м-м…

— Вот думаю, может, пройтись на полчасика к Брюсу?..

— Гм-м-м…

— Пойдешь со мной?

— Э… Нет, пожалуй. Почитаю еще немножко, дорогой. Я подожду тебя, — она улыбнулась и снова уткнулась в журнал. Лейк в очередной раз с восхищением посмотрел на безукоризненную линию ее шеи. Он очень любил жену и считал себя по-настоящему счастливым, человеком; ему всегда хотелось как-то по особому выразить свою любовь, но он понимал, что особой необходимости в этом нет. Так что он лишь наклонился, поцеловал супругу в столь любимую им шею, на что она, не повернувшись, улыбнулась.

— Я скоро, — проговорил Лейк.

Он надел вельветовый пиджак, повязал шею шерстяным шарфом и вышел наружу. Притворив за собой дверь, он услышал, как щелкнула задвижка. Замка как такового не существовало — к чему иметь его при такой-то мирной жизни? В конце концов, врагов у них не было, да красть в доме особо нечего, так что зачем обременять себя замками?

Шаг у Лейка был довольно проворным для человека столь вяловато-мечтательной натуры, к тому же он энергично размахивал руками. Невдалеке перед собой Лейк увидел огни пивной, вдали справа мелькнули освещенные окна большого дома Байрона, и ему почему-то подумалось — впрочем, без всякой зависти, — что неплохо было бы жить в таком великолепном доме. Затем он выбрался на тропу и зашагал в сторону пивной.

Посетителей в заведении Брюса не было. Сам хозяин, облокотившись о стойку, лениво ковырял в зубах; за его спиной слабо мерцал огонь камина.

— Вот уж не ждал тебя сегодня, — сказал Брюс.

— Правда?

Брюс тем временем наполнил ему кружку.

— Подумал, что ты не осмелишься выйти на ночь глядя, когда где-то рядом бродит этот убийца.

— Убийца? — переспросил Лейк, почесывая затылок.

— Ты что, газет не читал?

— Я вообще не читаю газет. Отойдя от светской жизни, я потерял всякий интерес к мировой политике.

— Да причем здесь мировые проблемы? Все это приключилось под боком у нас. За последние дни погибли два человека. Ты знавал старого Рэндела?

— Рэндела? Это такой чудаковатый старик? Да, пару раз он попадался мне на глаза.

— Ну вот, он и оказался первой жертвой.

— Боже праведный…

— А прошлой ночью убили одного коммивояжера. Совсем рядом с дорогой.

— Маньяк какой-нибудь?

Брюс пожал плечами.

— Поговаривают, что их загрыз какой-то зверь. Наверное, из зоопарка сбежал. Сегодня ко мне заходил полицейский, от него я все и узнал. Сказал еще, что привез к нам какого-то маститого охотника, которого специально вызвали из Лондона. Так, что похоже, это действительно какой-то зверюга.

Лейк посмотрел в окно.

— Я бы на твоем месте не стал с наступлением темноты расхаживать по лесу, — заметил Брюс.

— Все будет в порядке.

Оба выпили.

— А вот Хэйзел действительно не стоило бы оставлять дома одну. Она ничего не слышала об этих событиях, и если снаружи раздастся какой-нибудь звук или там шум, обязательно выглянет и посмотрит, что к чему.

— Да, этого бы делать не стоило, — согласился Брюс.

— А ты не знаешь, что это за зверь?

— Тот полицейский, что был здесь, ничего толком не сказал. Вроде и сам не знает. Но я думаю, все-то они знают, просто привыкли наводить тень на плетень. Сдается мне, что раз уж они привезли из Лондона этого стрелка, то не могут не знать, на кого ему придется охотиться. Разве не так, а?

Лейк неуверенно кивнул. Он явно встревожился, причем не столько в связи с возможностью самой смерти, сколько от мысли о том, что столь грустное событие может потревожить его покой. Он допил свою кружку.

— Давай еще по одной, — предложил Брюс. — За мой счет.

— Э… знаешь, я лучше пойду домой. Так, на всякий случай. Не хочу, чтобы Хэйзел испугалась.

— Ну да. Только поосторожнее там… На твоем месте я бы постарался побыстрее пройти через болота. Говорят, старину Рэндела разорвали на куски, — Брюс кивнул в подтверждение своих слов, потом словно вспомнил что-то еще, но не столь важное. — Да и коммивояжера этого тоже.

Лейк поднял на него встревоженный взгляд.

— Ну, спасибо за предупреждение, — сказал он и двинулся к двери, но на пороге неожиданно заколебался. Ночь была темной, а перспектива выпить еще кружку пива — весьма соблазнительной. Однако нельзя было и оставлять Хэйзел одну. Наконец он махнул рукой Брюсу, вышел из пивной и, чуть сгорбившись, зашагал по тропе, неожиданно для себя убыстряя шаг. Холодило основательно, и Лейк с таской подумал, что ошибся, не одев плащ. Сойдя через знакомую прогалину в кустах с тропы, он вышел на узкую дорожку, которая вела прямо к дому, ориентируясь при этом не столько по ее границам, сколько по общим очертаниям местности.

Прищурившись, Лейк взглянул на наручные часы. Вся прогулка заняла не больше получаса. Потом подумал, что беспокоиться не о чем, и даже улыбнулся, бросив косой взгляд через плечо. Ему подумалось, Что Брюс вздумал разыграть его. Сама мысль о том, что в этих местах бродит пожирающий людей зверь, показалась ему нелепой… вроде того дурацкого чувства, будто и сейчас его кто-то незримо преследует. Между тем он прибавил шаг и, завидев огни родного дома, внезапно почувствовал, как сильно запыхался. Напряжение немного спало, он сбавил шаг, но потом нахмурился. Перед ним сиял квадрат освещенного окна, но рядом с ним Лейк заметил еще один прямоугольный луч — узкий сноп света, который мог вырваться только из дверей…

Дверь действительно была незаперта.

Он оглянулся и, весь похолодев, бросился вперед.

Зазор в двери был не больше, чем на десять сантиметров, и Лейк, дрожа, ступил на ярко освещенный прямоугольник перед дверью. Толкнув створку двери, он вошел внутрь дома и улыбнулся. Страхи его оказались напрасными — просто сказалась темная ночь. Все оставалось точно таким же, как и перед его уходом. Он даже разглядел руку жены на подлокотнике кресла.

— Я пришел, дорогая! — позвал он.

Ответа не было. Лейк двинулся в сторону мольберта: в глаза бросилась смесь красных и желтых красок. Слишком уж много пурпура, подумалось ему. Лейк заметил, что небрежнее обычного обошелся с красками, поскольку повсюду, даже на ковре, виднелись алые потеки, а кое-где брызги достигли книжных полок. Лицо его нахмурилось. Могло создаться впечатление, будто он нарочно надавил на тюбик и размахивал им из стороны в сторону. Даже на спинке кресла, в котором сидела Хэйзел, остался длинный, широкий мазок. Наверное, он случайно коснулся кресла, когда наклонялся, чтобы поцеловать ее в шею. Лейк помнил, что стоял на этом самом месте, глядя на изящный изгиб шеи жены, и думая о том, какой он счастливый человек. Вот и сейчас он смотрел на нее, но шеи не видел… Только красный мазок… Только бы она не откинулась назад, подумал Лейк, а то волосы обязательно испачкает.

— Ты не спишь дорогая?

Ответа не было.

— Брюс рассказал мне такую страшную историю…

Жена хранила молчание.

Заснула наверное, подумал Лейк и двинулся к креслу. Ему хотелось вытереть краску, пока жена не проснулась и не запачкала волосы. Внезапно он заметил, что алый цвет был не совсем тот — темнее, чем краска, которой он пользовался. Лейк повернулся, бросил взгляд на холст и наклонился, намереваясь прикоснуться к плечу супруги. Наконец опустил ладонь на ее левое плечо, не отрывая взгляда от мольберта. Действительно, краска там была заметно светлее. Его рука — сдвинулась в сторону, чтобы погладить волосы Хейзел, но вдруг оказалась на ее правом плече. И как много кругом налипло этой вязкой жидкости!

Лейк повернулся и очень медленно опустил взгляд на кресло…

* * *

Везерби обладал инстинктом настоящего охотника.

Не успел еще его мозг как следует отреагировать на посторонний звук, как он мгновенно присел и выставил перед собой ружье. Палец нежно прикоснулся к спусковому крючку, нервы вибрировали под воздействием адреналина, в груди надрывно, словно песня, зазвенел призыв к действию. Столь же неожиданно эта магия готовности улетучилась в небытие, и он тихонько выругался.

— Везерби! — позвал Турлоу.

Над его плечом мелькнул луч фонарика.

Везерби поставил ружье на предохранитель и вышел из своего укрытия. Турлоу чуть не подпрыгнул на месте, уставился на Джона, и тот увидел, как полицейский сжимает в дрожащей руке револьвер.

— Все в порядке, — отозвался он и приблизился к сержанту. Турлоу молча ждал.

— Никак не ожидал встретить вас здесь, — сказал Турлоу, отводя дуло револьвера в сторону.

— Черт побери! Если убийца был где-то поблизости, вы его наверняка спугнули. Я же сказал Беллу, что мне не нужны помощники.

— Белл прислал меня за вами, сэр.

— А кричать зачем?

— Извините, что напугал вас, — проговорил Турлоу, хотя тон у него был отнюдь не виноватый.

— Не говоря уже о том, что я мог подстрелить вас, вы начисто лишили меня возможности выследить зверя.

— Сегодня его уже поздно выслеживать.

Везерби хотел было что-то ответить, но тут же осекся. Взглянув в глаза Турлоу, он увидел в них отблеск затаенной истины.

— Новое убийство… — почти утвердительно проговорил Везерби, и Турлоу молча кивнул.

— Да, там, по ту сторону от тропы.

Возвращались они вместе.

* * *

Все пространство небольшой комнаты было залито ярким светом, лучи которого обесцветили и без того бледные лица экспертов, занятых отпечатками пальцев, и придали особую контрастность тонам кровавых брызг. Лейк сидел в углу и широко раскрытыми от ужаса глазами взирал на свои окровавленные руки. Представшая перед ним реальность не успела еще окончательно сокрушить защитные барьеры его рассудка. Белл хранил молчание. Он указал на кресло, и Везерби пошел к нему, медленно опуская взгляд. Его лицо исказила гримаса отвращения. Он никак не ожидал, что жертвой может стать женщина. На ее коленях лежал иллюстрированный журнал с наполовину оторванной страницей, безжизненная рука сжимала подлокотник кресла, ноги вытянулись в сторону угасающего камина. Плечи были сплошь покрыты следами багряных потоков. Само кресло было изодрано в клочья, везде остались следы окровавленных когтей.

— Ну? — буркнул Белл.

Везерби показалось, что голосовые связки отказываются подчиниться ему. Он закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

— Животное? — спросил Белл.

— Похоже на то. Или же посланец из самого ада.

— Но как оно проникло внутрь?

Лейк застонал.

— Я же закрыл дверь… — пробормотал он.

— Уведите его отсюда, — распорядился Белл.

Турлоу подошел к Лейку — тот не пошевельнулся. Он был весь напряжен и, казалось, даже оцепенел.

— Дверь была закрыта, — повторил он.

Везерби посмотрел на Белла — тот поморщился. Они встали позади кресла, но продолжали видеть на подлокотнике ладонь, тяжелую каплю крови на среднем пальце, на какое-то мгновение зависшую в воздухе, перед тем, как с характерным хлюпающим звуком упасть на уже залитый кровью ковер. Турлоу и еще один полицейский попытались поднять Лейка с кресла.

— Что бы это не было, оно смогло открыть дверь, — проговорил Белл.

— Запертую?

— Да нет, замка как такового не было. Только защелка, которую можно поднять снаружи. — Они прошли к двери. Один из экспертов принялся внимательно осматривать запор, и они терпеливо ждали, пока он не закончит. Фотограф щелкнул вспышкой. На самой двери следов крови не было. Везерби прищурился, оценивая расстояние между полом и защелкой.

— Какое животное, оставившее подобные следы, способно отпереть дверь? — спросил Белл. Вопрос прозвучал явно риторически. Они отступили в сторону, пропуская Турлоу, который вел под руку Лейка. Тот не открывал взгляда от своих ладоней.

— Я думал, это краска, — бормотал он.

И внезапно рассмеялся, прямо-таки зашелся в приступе хохота, перешедшего потом в истерическое хихиканье и сдавленные рыдания. Турлоу проводил его к полицейскому автобусу, притулившемуся у края болот, — Лейк сам забрался внутрь и, присев, застыл в напряженной позе. Рядом с ним уселся констебль, и Турлоу вернулся назад.

— Кое-что в этом деле нам до сих пор непонятно, — проговорил он.

— Вот уж поистине прозорливое замечание, — пробурчал Белл.

— Нет, я не об этом. — Турлоу посмотрел на Белла, и тот отвел взгляд. — Как знать, может, мы никогда этого не узнаем. Не исключено, что это вообще выше человеческого понимания… Лично я, сэр, такого не исключаю. Что-то из старинных легенд и высмеянных суеверий бродит ночами на болотах. Если окажется, что… что это нечто такое… я, пожалуй, не удивлюсь.

— Ну хватит, Турлоу!

Сержант покачал головой.

— Извините, сэр, но я говорю то, что чувствую. И вы не вправе здесь приказывать мне.

— Вы просто устали, и потому вам всюду мерещится всякая чертовщина.

Турлоу пожал плечами. Он больше не вступал в разговор и лишь грустно посмотрел на кресло, после чего перевел взгляд на дверную защелку.

9

Тело унесли. Полиция тщательно обследовала помещение, но так и не смогла обнаружить ничего заслуживающего внимания. Везерби и Белл остались в коттедже. Джон не надеялся найти что-нибудь такое, что могло бы ускользнуть от скрупулезных и наметанных взглядов экспертов; ему просто подумалось, что он может попытаться несколько иначе взглянуть на очевидные факты, дать свою собственную интерпретацию вскрывшимся обстоятельствам, мимо которых почему-то прошли профессионалы. Однако и он ничего такого не нашел. Ни малейшего волоска со шкуры животного, что само по себе было весьма странно, если учитывать жестокость столь внезапной атаки. Действительно, осталось множество следов окровавленных когтей, однако все они ограничивались самим креслом и непосредственно примыкавшим к нему пространством. У самой двери кровавых следов не было. Оставалось лишь предположить, что убийца тщательно вытер ноги и лишь после этого покинул помещение.

— Тебе и эти следы не знакомы? — без особой надежды спросил Белл.

— Нет. Здесь еще труднее разобраться, чем на мягкой почве. Ясно одно — когти у него длинные и острые, но это, пожалуй, и все. Впрочем, снаружи тоже могли остаться следы. Но ты проверил — у двери их нет. Таким образом, если исключить, что этот зверь в силах с места совершать прыжки или тем более летать, следует допустить то, что он способен умело заметать свои следы.

— Может, еще раз осмотрим снаружи?

— Можно, конечно, только я думаю, что лучше отложить до утра.

Они пошли к двери. Навстречу им метнулись огни фар подъезжающего автомобиля, прыгающего на ухабах неровной почвы. Везерби присел и при свете ручного фонаря принялся осматривать землю у двери, но ничего примечательного так и не обнаружил. Грунт здесь был довольно жесткий, но, как он предполагал, какие-то следы все же должны были остаться. Машина подъехала ближе, сдвоенные лучи фар уткнулись в стену коттеджа. Дверь домика захлопнулась, издав скрежещущий звук. Фары погасли — вместо них узкой полоской света вспыхнул карманный фонарь. Показался Турлоу.

Собаки прибыли, — доложил он.

— Слышу, — отозвался Белл.

— Здесь ничего нет, — сказал Везерби, вставая. Собаки рвались вперед и, проводнику стоило немалых усилий сдерживать их. Белл торопливо отдал ему указания. Вообще-то он не любил использовать в ходе расследования собак, они нарушали привычную последовательность его действий, вносили в расследование оттенок анахронизма, и он прибегал к ним только тогда, когда современные криминалистические методы давали осечку. И все же это было ему не по душе.

— Не уходи пока, — бросил Везерби. — Если эти чертовы псы что-то почуют, мне бы хотелось, чтобы ты оказался рядом.

— Ну конечно.

— Если след есть, они найдут его, — категорично проговорил проводник, слегка уязвленный упоминанием «чертовых псов».

— Ладно, действуйте.

Проводник подвел собак к коттеджу. Везерби и Белл стояли невдалеке. Над землей метался холодный ветер, создавая пронзительному лаю собак угрюмый фон. Обоих мужчин охватило ощущение некоего сдвига во времени, словно вся эта сцена происходила в далеком прошлом, а сами они взирали на нее как бы со стороны, не принимая никакого участия. У Турлоу же все мысли были написаны на лице, однако и он предпочитал помалкивать. Собачья свора, натягивая поводки и сбиваясь в кучу, протискивалась в двери коттеджа.

— Есть след, — воскликнул проводник, — точно есть, я сам его чую.

Везерби кивнул.

— Ты что, тоже унюхал? — спросил Белл.

— Смутно. Поначалу пахло сильнее, но потом примешался сигаретный дым, запах разгоряченных тел. Но я все же чувствовал его. Вроде тех отпечатков — что-то знакомое, а что именно, не понять.

— Но это запах животного?

— Определенно не человека.

— Значит, убийца — какой-то зверь, — проговорил Белл. — Весьма смекалистый зверь, раз умеет открывать двери и заметать за собой следы… настолько умный, что может заставить нас заподозрить, что ко всему случившемуся причастен человек. Но зачем, черт побери, ему убивать? Те двое… допускаю, они могли как-то побеспокоить его, он испугался, бросился на них, когда они проходили мимо… но здесь… Он же сам проник в коттедж. Открыл дверь и вошел с явным намерением убить.

Если это животное, а по всей видимости дело обстоит действительно так, нам следует отбросить мысль о каком-то почерке преступника. Но мотив все же может обнаружиться — даже животные действуют, имея какую-то причину, потребность. Но почему? Голод следует исключить — они не пожирают своих жертв… — Белл сделал паузу, его лицо исказилось гримасой отвращения. — Да, если только не допустить, что оно пожирает исключительно их головы, — добавил он и против его воли смысл придал его словам какой-то зловещий оттенок.

* * *

Собаки бросились вперед, словно видя перед собой противника, с которым следовало расправиться не более чем за десять минут. Однако через несколько минут и они встали, обескураженные не меньше, чем проводник. Собакам было невдомек, что от них требуется, куда идти дальше; они бросались из стороны в сторону, в отчаянии задирая друг друга. Везерби внимательно следил за ними. Ему и раньше приходилось работать с собаками, так что сейчас он понимал их поведение. Он почувствовал провал их затеи раньше, чем сами животные. Везерби помнил — еще когда шел по ним в первый раз — как изменились отпечатки в стороне от дороги, и поймал себя на мысли, что именно оттого собаки не могут взять след. Ему это показалось странным, гораздо более нелепым, чем само изменение следов. Действительно, можно допустить, что зверь ходит на двух лапах, а бегает на четырех, на то, что он при этом также меняет запах… И все же факт оставался фактом — на открытом пространстве собаки след потеряли. Воды поблизости не было, высоких деревьев тоже, однако запах странным образом обрывался в сотне метров от коттеджа. Проводник водил их по кругу в надежде найти вторую цепочку следов, допуская, что убийца шел задом наперед, но Везерби уже все понял и потому задумчиво поднял взгляд к небу. В самом деле, каким бы невероятным все это ни казалось, получалось, что животное было способно летать. Везерби смотрел, уже не надеясь что-то увидеть, и только машинально и бездумно разглядывал облака над головой.

— Мне ясно одно, — сказал проводник, — оно каким-то образом уничтожило свой запах. — Он раздраженно огляделся кругом. — Дальше этого места собаки его не чуют.

— Ну так уберите отсюда эту воющую свору, — пробурчал Белл. Действительно, в собачьем вое не чувствовалось и намека на прежнее возбуждение — наоборот, все в поведении собак свидетельствовало о полной растерянности: хвосты их были низко поджаты, глаза мрачно поглядывали по сторонам. Вся свора покорно и с явным облегчением последовала за проводником обратно в грузовик, изредка жалобно повизгивая. Наконец за последней собакой захлопнулась дверь.

— Может утром посмотреть? — спросил Белл.

— Попробую, хотя, Джастин, надежды мало. Раз ему удалось сбить со следа собак…

— Собак! — снова пробурчал Белл.

— Не надо их недооценивать, — заметил Везерби. — Я лично считаю, что они вполне могли бы пойти по следу. Не особенно далеко, возможно, ну, до воды или до дерева, одним словом, до того места, где след оборвался бы.

— Сказать по правде, не знаю даже, что сейчас и делать, — проговорил Белл, разведя руки в стороны. — Может, здесь полиции вообще делать нечего, не знаю. И стоит ли подключать тебя к делу, коль скоро наши собственные методы оказались неэффективными? Но я просто не представляю, как подходить к ситуации, когда преступник убивает жертву без всякого мотива. Ведь мы совершенно не в состоянии найти между всеми этими жертвами что-то общее. Даже если убийца спятил, мы смогли бы установить какую-то взаимосвязь фактов. Окажись сейчас среди нас Джек Потрошитель, мы выследили бы его — ведь он убивал только проституток. А этот… он не убивает шлюх, он не убивает именно браконьеров, коммивояжеров или домохозяек. Он просто убивает. После него на месте преступления остается ворох улик, но мы не имеем ни малейшего представления, как ими воспользоваться. Черт побери, что мне делать, Джон?

Везерби не знал, как ответить Беллу.

Вернулись они под утро, подсознательно чувствуя тщетность всех своих усилий. Водитель остановил машину у края тропы сразу за «Королевским торсом». Коттедж Лейка оттуда не было видно — его скрывал чуть холмистый профиль почвы. Белл приказал водителю оставаться в машине, и они вылезли наружу. Шофер закурил и приготовился к длительному ожиданию. По тропе прыгающей походкой прошел человек в плаще с поясом и фетровой шляпе. Остановившись у дверей пивной, он явно стал поджидать их. Белл пробурчал что-то себе под нос. Это был репортер Арон Роуз. За ним следовал еще один человек с фотоаппаратом через плечо.

— Есть какие-нибудь сообщения для прессы? — спросил Роуз.

— Никаких.

— Вы можете хотя бы приблизительно сказать, когда арестуете подозреваемого?

— Откуда, черт возьми, мне это знать? Я до сих пор не представляю, кого нам следует подозревать, не говоря уже о том, когда мы сможем его арестовать.

— Я могу привести ваши слова в газете?

— Нет, ради Бога, не стоит.

— Вы не делали никаких заявлений журналистам в гостинице? — спросил Роуз, неожиданно почувствовав испуг от того, что прибыл сюда раньше полиции.

Белл ничего не ответил. Он двинулся в сторону прогалины в густых ветвях кустарника. Везерби шел следом.

— Мне можно присоединиться к вам? — поинтересовался Роуз.

— Нельзя, — ответил Белл, однако без гнева или сарказма в голосе.

— Э… почему бы мне не сделать несколько снимков внутри коттеджа? Констебль отказался пропустить нас туда.

— И правильно поступил. Особенно если учесть, какой бульварный листок вы представляете.

Роуз поморщился, услышав столь нелестный отзыв о своей газете.

— Знаете что, — продолжал Белл, — лучше подождите здесь. Возможно, на обратном пути я захочу сделать заявление для прессы. Договорились?

— Ну конечно.

Роуз смотрел, как удалялись Белл и Везерби. Фотограф между тем проворно щелкал затвором камеры. Ему удалось сфотографировать коттедж лишь снаружи, и сейчас он чувствовал себя явно обделенным. Роуз неожиданно ухмыльнулся, выражение его лица резко изменилось. Его только сейчас осенило, в каком ключе лучше выдержать репортаж. Убийства происходят сплошь и рядом, звери-людоеды встречаются гораздо реже, но это тоже не такая уж диковинка. От него требовался совершенно новый подход к проблеме, упор на потрясении, ужасе, который испытывает жертва. Это было его первое серьезное задание, и он выполнит его блестяще, сообщив обоим материалам должный налет сенсационности.

— Кажется, я кое-что понял, — проговорил он.

— Э?

— Особый ракурс. Думаю, мне пришла в голову неплохая идея.

Фотограф что-то пробурчал себе под нос. Идеи его явно не интересовали, на пленку их не отснимешь. Роуз медленно двинулся в сторону пивной, мозг его лихорадочно работал. Он ни на миг не верил в то, что сам же хотел написать, однако сейчас это не имело никакого значения. Вполне возможно, читатели также не поверят написанному, но, едва увидев броские заголовки, тут же купят газету, и это станет звездным часом Арона Роуза. Ему не терпелось поскорее начать свой репортаж, но вместе с тем мучила досада от того, что он располагал лишь обрывками информации. Ему очень хотелось очутиться в Лондоне, отправиться в библиотеку и почитать подборку статей о ликантропии — это прибавило бы хлесткости описаниям жутких убийств. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он видит перед глазами эти заголовки… как они кричат с первых полос газет!

Неужели на болотах поселился оборотень?

10

К своему удивлению, Везерби обнаружил следы.

Почва вокруг была довольно жесткой, и Джон никакие надеялся разглядеть на ней какие-либо отпечатки, но они, тем не менее были, причем глубокие, ровные и вполне четкие. Вели они от коттеджа, хотя начинались на некотором удалении от него. Странно, но почва здесь оказалась такой же плотной, как у крыльца домика, однако у коттеджа их точно не было — они начинались в стороне от него и вели почти точно на север, после чего столь же резко обрывались. Следы шли в том же направлении, которые указали собаки, однако они брали начало как раз в том месте, где животные остановились. По всему выходило, что их или специально оставили лишь на небольшом участке местности, либо впоследствии умышленно вытравили с обеих сторон тропинки… Любой из этих вариантов явно сбивал с толку. Если неведомое существо способно передвигаться, не оставляя следов, почему же в отдельных местах оно изменяет этому правилу, словно нарочно совершает ошибку? Оставалось лишь предположить, что оно вполне сознательно шло на это, стремясь сбить с толку преследователей. Но даже и в этом случае они бы вели от самого крыльца дома, а не начинались где-то в стороне от него.

— Вот здесь оно проходило, — сказал Везерби.

— На двух ногах?

Джон кивнул.

Белл оглянулся на коттедж, в дверях которого стоял полицейский в форме. — Ни одно животное не способно делать таких прыжков.

— Да, из тех, которые нам известны.

— А не могло получиться так, что до этого места оно пробежало, а уже потом, перейдя на шаг, оставило первые следы?

Везерби пожал плечами.

— Мне начинает казаться, что оно способно выкинуть все что угодно.

— Собаки…

Везерби угрюмо кивнул.

Собаки шли по запаху до того пятачка, где появились следы, после чего принялись топтаться на месте. Получалось так, что они потеряли запах именно там, где следы отчетливо отпечатались на земле и где он попросту не мог отсутствовать, если, конечно, вообще существовал в природе. Даже Белл понимал, что это явная неувязка, причем столь серьезная, что отталкиваясь от нее, можно было прийти к самым фантастическим и невероятным выводам.

— Но ведь зверь или человек попросту не могут не оставлять запаха, — проговорил он. — Тем более там, где сохранились четкие следы.

— Согласен. И если собаки шли по запаху вплоть до этого места — по тому самому запаху, который вел их от самого коттеджа, сильному и хорошо различимому запаху, — а потом он внезапно изменился…

Везерби запнулся, словно подбирая нужные слова, хотя на самом деле он прекрасно знал, что именно хотел сказать, однако никак не решался произнести это вслух.

— Когда это существо встало на две ноги…

Белл внимательно смотрел на него.

— …Если наступила какая-то перемена, после которой это стало в некотором смысле уже не тем, прежним существом, которое бегает на четырех лапах…

— Это возможно, — почему-то прошептал Белл и, похоже, сам удивился своему голосу.

— Я знаю, — сказал Везерби.

Таким образом, им оставались следы, появившиеся именно там, где исчезал запах, где собаки остановились и где существо, совершившее убийство в коттедже, поднялось на задние лапы, чтобы передвигаться как человек…

Других следов Везерби больше нигде не обнаружил. Он принялся обследовать окрестности коттеджа, а Белл молча сопровождал его. Первая попытка не принесла результата, после чего Джон увеличил радиус поисков. Оба смутно чувствовали, что их усилия напрасны, однако ничего другого им не оставалось. Они удалились примерно на полмили от коттеджа — дальше идти попросту не было смысла, — и медленно двинулись по воображаемому кругу, который, по предварительным расчетам, составлял примерно три мили. Время от времени Везерби наклонялся и осматривал почву под ногами, раздвигал пальцами траву и мелкий кустарник, проверял жесткость земли. Сами они не оставили никаких следов, но и чужих не обнаружили. Их маршрут пролегал в нескольких сотнях метров от дома Байрона, после чего загибался на восток, некоторое время шел вдоль тропы, по тылам «Королевского торса», простирался до деревьев на обочине грунтовой дороги и возвращался к исходной точке. На всем пути они не заметили ничего, что могло бы привлечь их внимание. Небо потемнело, в воздухе запахло дождем. Они постояли, беспомощно глядя друг на друга, после чего так же молча вернулись к тропе.

И снова уткнулись в знакомую цепочку следов.

— Думаю, надо будет прислать сюда своих парней, — сказал Белл. — Пусть сделают гипсовые слепки.

— Ну, для проформы можно, конечно, — согласился Везерби. — Ведь это те же самые следы, так что новые слепки ничего не дадут.

Белл посмотрел в сторону коттеджа. — Знаешь, Джон, я подумал над твоими словами. Но если… повторяю — если такое действительно возможно, как же получилось, что такие четкие следы вдруг оборвались?

Везерби тоже задумался. Ему явно не нравились собственные мысли, хотя выводы вроде бы и соответствовали фактам, они напрочь отметали все то, во что он всегда верил… и в довершение всего подтверждали то, во что он никогда бы не смог поверить. Чуть помедлив, Везерби проговорил:

— Если допустить подобную метаморфозу, хотя само собой, я ее отвергаю, то все становится на свои места. Существо-зверь, бегущий на четырех лапах, внезапно претерпевает перемену и приобретает способность перемещаться на двух. Подобная трансформация не может не сопровождаться сильнейшими побочными эффектами, возможно, даже потерей сознания. А потом, спустя некоторое время, то же существо, теперь уже изменившись до неузнаваемости, продолжает свой путь, чуть пошатываясь от недавнего оцепенения, может, даже не помня, как оно вообще оказалось в этих местах, а то и жестоко страдая от непередаваемого ужаса и раскаяний. В полубессознательном состоянии оно проходит какое-то расстояние, но наконец осознает, какими последствиями могут обернуться для него предыдущие его подвиги — в том, прежнем состоянии. Это может побудить его — отчасти из простейшего инстинкта самосохранения — тщательно замести следы. Но ты понимаешь, что все это — сплошные домыслы. Такого попросту не может быть…

— Вот только в раскаяние его я что-то не особенно верю, — заметил Белл. — Если бы оно действительно чувствовало раскаяние, то постаралось бы как можно дальше убраться от этих мест и забыть обо всем, разве не так?

Везерби кивнул.

— И не стало бы прихватывать с собой голову убитой жертвы как некий сувенир на память.

— Да, пожалуй, так, — согласился Везерби. Они вышли из кустов рядом с полицейской машиной. Водитель мирно похрапывал, надвинув головной убор на глаза.

— Надо выпить, — проговорил Белл.

Везерби снова кивнул. Они миновали машину и направились в сторону «Королевского торса». Обоим хотелось промочить горло, хотя жажды ни один из них не чувствовал.

* * *

Арон Роуз переживал внутренний конфликт между совестью и честолюбием. Он сидел в «Королевском торсе», рядом с кружкой пива лежал раскрытый блокнот. Тут же примостился и фоторепортер, хотя тот никаких укоров совести, по всей видимости, не ощущал. Он большими глотками поглощал пиво, тогда как Роуз явно предпочитал смаковать напиток — он обдумывал ситуацию, в которой, сам того не ожидая, оказался. Впрочем, едва ли было бы справедливо утверждать, что он имел какой-то выбор и мог самостоятельно принять решение, могущее существенным образом повлиять на события… Дело скорее было в том, что Роуз принадлежал к числу людей, которые привыкли беспокоиться едва ли не по любому поводу, но сейчас его страхи получили некоторое основание именно потому, что поставленная им перед собой цель вдруг раздвоилась. Сама по себе проблема была довольно проста, если, конечно, допустить, что могут существовать простые проблемы для совестливого человека. Как добропорядочный и вполне благонамеренный гражданин, Роуз искренне надеялся на то, что убийцу в конце концов поймают или уничтожат, не дав ему возможности совершить очередное преступление. Последнее убийство укрепило его в этой надежде, поскольку ему сопутствовали особенно отвратительные подробности — было что-то неприкрыто трагическое в том, что ни в чем не повинная женщина столь кощунственным образом погибла в собственном же доме. Однако, будучи только младшим репортером, получившим первое в своей жизни серьезное задание, Роуз все же уповал на то, что убийцу обнаружат только к концу недели и его статья успеет появиться в воскресном выпуске. Сообщение об аресте злодея оказалось бы отнюдь не столь волнующим и захватывающим в сравнении с описанием всех этих нераскрытых убийств, в первую очередь, именно в той статье, которую он только собирался написать. Любой, даже малейший намек на то, что полиция наконец напала на след садиста, неизбежно приглушит шоковый эффект, на который рассчитывал Роуз. Инстинкт никогда не подводил его, а кроме того, он уже успел понять, о чем именно любят писать газеты. И все же Роуза мучила совесть: он знал, что не в силах ничего изменить, и попросту разрывался от мучивших его противоречивых чувств.

Он повернул голову на звук открываемой двери. В бар вошли Белл и Везерби, и Брюс кивнул им навстречу.

— Вы, наверное, из полиции? — спросил он.

— Я из полиции, — сказал Белл.

— А я из газеты, — вставил Роуз и назвал свое издание.

— Ну и как, есть успехи? — полюбопытствовал Брюс.

— Я бы выпил пива, — пробормотал Белл.

— Значит, не густо по части успехов. Ничего — ни следов, ни чего-нибудь другого? Но ведь что-то вы должны были сделать. Нельзя же позволить этой твари разгуливать по округе и за здорово живешь убивать людей, разве не так? Почему вы не ищите какие-нибудь улики, почему не придпринимаете хоть что-нибудь?

— Всему свое время, — отрезал Белл.

— Время? А пока пусть убивает направо-налево людей?

— По вашему, полиция прилагает недостаточно усилий? — спросил Роуз. — Я имею в виду — с точки зрения рядового обывателя.

Брюс не обратил на него никакого внимания.

— Так вы дадите мне пива? — спросил Белл.

Бармен пожал плечами и стал наполнять кружку.

— Не подумайте, что мне хотелось вас чем-то обидеть, но миссис Лейк была прекрасным человеком. И ее муж регулярно сюда заглядывает. Такое потрясение… — он покачал головой и поставил кружку на стол. — Может, стоит вызвать армию или еще кого-нибудь? Организовать облаву? Они его обязательно найдут.

— Я подумаю над вашим советом, — устало проговорил Белл.

— Да уж, пожалуйста.

— А мне бренди, — попросил Везерби.

— Я могу написать об этом? — снова вставил Роуз. — Насчет армии?

— Ради Бога, заткнитесь, пожалуйста.

— Мои читатели имеют право знать.

— Читатели? Вы думаете, люди читают ваш желтый листок? Да они покупают его из-за одних только голых красоток да отчетов о бракоразводных процессах.

Роуз, похоже, обиделся.

— А знаете, он прав, — заметил Брюс. — Лично я покупаю вашу газету именно из-за этого.

«Можно мне процитировать ваши слова?» — хотел было спросить Роуз, но потом нахмурился и спрашивать передумал. Он встал у стойки рядом с Беллом. Брюс поставил перед Везерби бокал с бренди и тот сделал большой глоток, против обычного не смакуя вкус и запах. Выпить — этого ему сейчас как раз и не хватало. Джон тотчас же, почувствовал, что напряжение немного спало, факты более рельефно проступили в памяти. Он сделал еще глоток, и в это мгновение дверь распахнулась — в помещение вошел Байрон.

— Увидел вашу машину, — сказал он, сжимая в руке массивную прогулочную трость, прошел к бару и встал рядом с Везерби. Белл чуть отвернулся.

— Вы что, именно здесь решили заняться своим расследованием?

Везерби заметил, как напрягся Белл. — Надеюсь, ты слышал про то, что случилось вчера вечером? — спросил Джон.

Байрон кивнул. Белл заглушил вспышку гнева глотком пива.

— Нашел какие-нибудь следы? — спросил Байрон.

— Есть кое-что. Только маловато…

— Вот как? Неважно. А я был лучшего мнения о тебе.

— Едва ли кто-то другой смог бы пройти по такому следу, — возразил Везерби.

Байрон улыбнулся. Он заказал пиво и поставил трость на пол у стойки. Брюс подал ему кружку.

— А почему бы вам самому не попробовать? — предложил Белл.

Байрон покачал головой.

— Но вы же тот человек, который никогда не ошибается, не так ли? Вот вам и шанс проявить себя. Везерби говорит, что по этому следу невозможно выследить зверя. Попробуйте его опровергнуть.

— Не сомневаюсь в том, что он прав, — все так же улыбаясь, кивнул Байрон.

— Мистер Байрон, — вступил в разговор Брюс, — но ведь вы же были когда-то известным охотником.

— Я и сейчас хожу на охоту, так что вы, мой дорогой, явно не к месту употребили прошедшее время.

— Ну так вот и нашли бы убийцу…

— Я пока не пробовал.

Брюс перевел взгляд с Байрона на Белла.

— Так что, получается, полиция попросту хочет забрать все лавры себе?..

— Мистер Байрон отказался помогать нам, — сказал Белл. — Я просил его.

Брюс снова посмотрел на Байрона.

— Меня все это не касается, — проговорил тот.

— Не касается? Вы что, с ума сошли? Вас не волнует смерть ни в чем не повинных людей? — Он наклонился над стойкой, его узкое лицо приблизилось к Байрону, который продолжал спокойно пить пиво. — Вчера вечером убили Хэйзел Лейк. Вы знали ее? Да она в жизни и мухи не обидела!..

— Я полагаю, она вообще в жизни не сделала ни одного дела. Полнейший ступор.

Брюс прищурился. Сейчас он был похож на рассерженного барсука. Кровь ударила ему в лицо.

— Не нужны мне ваши деньги. Допивайте свое пиво и убирайтесь отсюда!

Байрон застыл, держа кружку в руках. Он словно раздумывал, сердиться ему или удивляться. Столкнувшись с человеком, который не разделял его взглядов, он на какое-то время заколебался между гневом и презрением к нему. Но вместо этого неожиданно рассмеялся.

— А, так вы, я вижу, разозлились, — сказал он, опуская кружку. — Это хорошо. Люблю, когда люди выходят из себя, когда осмеливаются говорить, обретают решимость верить… несмотря на то, что вера их может оказаться полнейшей чушью. Но то, по крайней мере, настоящая и живая человеческая эмоция.

— Если я сейчас выйду из-за стойки, — проговорил Брюс, — полицейским придется нас растаскивать. — Ростом он был едва ли не вдвое ниже Байрона, и его просто трясло от ярости.

— А вы, Джастин, — спросил Байрон, — что вы чувствуете? Впрочем, трудно представить, что за внешностью полицейского прячется настоящий вулкан чувств. А может, там только зарождается полицейское самосознание?

— Да что, черт побери, нашло на тебя? — не удержался Везерби.

— Что? Ничего. Ничего особенного. Наверное, просто слишком разоткровенничался. А ты что, сам не видишь? Если люди что-то чувствуют — гнев, страх, хотя бы сомнение, — они остаются живыми существами. — Несколько секунд он внимательно смотрел на Везерби. — И если ты все еще живой человек, Джон, то обязательно найдешь убийцу.

Байрон повернулся и вышел, громко стуча тростью о пол. Он явно не спешил. Брюс, выпучив глаза смотрел ему вслед, словно собираясь выстрелить ими в спину обидчику.

— Гнусный мерзавец! — только и выговорил он.

Роуз изумленно взирал на происходящее.

— Кто это был? — спросил он.

Никто ему не ответил. Байрон ушел, оставив за спиной гнетущую тишину, которую могли заполнить лишь их собственные мысли, а мысли эти были малоприятными и подводили их к таким же неутешительным выводам.

11

Страх окутал землю.

Это было настоящее покрывало страха, невидимое, но давящее и тяжелое. Оно застилало собой болото, подобно набрякшему тучами небу, но производило более зловещее впечатление, чем даже надвигавшаяся гроза. Страх этот казался еще более сильным оттого, что люди толком не знали, чего именно им следует бояться. В отличие от первого случая сейчас разговоров о случившейся трагедии почти — не было, поскольку с каждым убийством страх словно сгущался, а со смертью Хэйзел Лейк, мирно читавшей журнал перед камином в собственном доме, чуть ли не материализовался. Люди привыкли считать дом своей крепостью, несокрушимой твердыней и оплотом безопасности, и теперь их опасения будто приобрели новое измерение. Теперь поручиться за неприступность своего жилья стало невозможно, враг мог проникнуть в него в любую минуту и каждый мог стать его очередной жертвой. Причем этот всепоглощающий ужас был навеян не столько самой смертью, сколько ее непонятной сущностью, неисповедимостью ее и невыносимой тоской, с которой люди ждали от убийцы нового выпада, следующего удара. Но когда он нанесет его?.. Кто окажется его очередной жертвой?… Суеверия, против которых, в сущности, были бессильны все человеческие цивилизации прошлого и настоящего, словно обручем сдавили сознание людей, парализовали его, ввергнув в объятия гнетущего страха.

Пресса на все лады обсуждала ужасные события, особенно напирая на кошмарные подробности, что, естественно, до небывалых высот поднимало тиражи и популярность газет. Что же касается обитателей тех нескольких квадратных миль, на которых орудовало кровожадное чудище, то они также покупали эти издания — и тут ими двигал все тот же неуемный страх, — всякий раз заставляя себя трясущимися руками раскрывать бумажные страницы в томительном предчувствии новых трагедий. Большинство газет явно спекулировало на сомнениях людей, их тревогах и трепете перед неизвестностью, однако лишь один-единственный скандальный листок — тот самый, в котором работал Арон Роуз настаивал на ликантропической версии. Редактор пришел в восторг, выслушав доводы Роуза, и тут же опубликовал серию статей, на все лады расписывавших нравы балканских оборотней и различных духов. Желая одновременно убить двух зайцев, он не раз весьма прозрачно намекал в статьях, что убийцей скорее всего является какой-то иммигрант, поскольку-де англичане никогда не были оборотнями. В редакционной статье впрямую ставилась под сомнение компетентность полиции — вплоть до демагогической риторики о необходимости учесть особенности циклической смены фаз луны и замерить количество оставшейся в трупах крови — на случай, если убийца окажется вдобавок настоящим вампиром. Никто из работавших в газете людей, естественно, не верил в пущенные ими же небылицы, однако это никак не отражалось на их работоспособности.

Как ни странно, Арона Роуза отнюдь не радовал его собственный успех. Возможно, дело заключалось в том, что, в отличие от других сотрудников редакции, он находился ближе к самим убийствам и их жертвам, и потому столь же отчетливо ощущал сгущавшийся вокруг него страх. Его особенно тревожило то, что посланные им в редакцию статьи могли лишь усилить панику, хотя — он все чаще пытался отчасти успокоить себя такими доводами — заставляли людей проявлять больше бдительности. Когда ему удавалось побороть в себе пессимиста, он принимался в уме прикидывать содержание новых очерков. В частности, его очень занимала реакция местных кругов на случившееся. Однако, используя ее, Роуз против ожиданий столкнулся с неожиданными трудностями. Люди, которые в другое время чуть ли не подпрыгивали от радости, если их собирался проинтервьюировать журналист, теперь словно в рот воды набрали и сторонились его; они наотрез отказывались каким-то образом комментировать разыгравшиеся рядом с ними трагедии.

В конце концов Роуз решил обойтись без неоправдавших себя визитов к местным жителям и вместо этого посетить ближайший — рынок, чтобы, смешавшись с толпой, прислушаться к разговорам, или обойти все пивные в округе. Для начала он выбрал небольшую деревушку на болотах, с узенькими булыжными мостовыми, в которых имелось несколько довольно популярных, как ему казалось, заведений, однако стоило ему перешагнуть их порог, как его тотчас окутывала уже знакомая атмосфера мрачной напряженности. Бледные лица на фоне сумрачного интерьера, приглушенные, сдержанные разговоры Роуз устроился в темном углу и обратился в слух.

Один лысый мужчина прямо заявил, что убийца — сущий выродок и заслуживает самых жестоких пыток, однако большинство явно предпочитало шепотом обсуждать одну тему: о том, какое чудище выходит на охоту по ночам на болотах? Когда же Арон Роуз заглянул в их глаза, он понял, что всех их занимает общая мысль: кто следующий? Кому не повезет на этот раз? Роуз и сам вдруг ощутил укол леденящего страха, будто когтями впиваются в этих людей: ему даже показалось, что эти когти протянулись и к его собственному сердцу…

Полиция показала себя совершено беспомощной, а Джастин Белл мучился в нерешительности и растерянности — кого же ему искать, человека или животное, — тогда как в его мозгу один за другим всплывали невысказанные и неодолимые страхи, принесенные человечеством из древних эпох в наши дни. Он пытался убедить себя в том, что все это — чистейшей воды анаморфоз, обычный обман зрения, искажающий изображение, и стоит ему лишь найти правильный ракурс, как оно тут же возникнет перед ним в своих естественных пропорциях и очертаниях. И все же Джастин не мог до конца избавиться от ощущения, будто имеет дело с чем-то таким, что стоит выше человеческого понимания, будучи ярче и в то же время скуднее создаваемых воображением человека образов; с неким чудовищным скрещиванием человеческого и звериного, дошедшим до нас из других измерений и миров. Порой — чаще всего днем — Белл высмеивал себя за подобные мысли, но по ночам они снова подступали к нему: кто же это ходит, как человек, но бегает, как животное, имеет когти, способные разорвать человеческую плоть, но в то же время умеет открывать двери, обладает силой, достаточной для того, чтобы отделить голову от тела, и отличается отвратительной склонностью уносить ее в свое логово? Может изменять свои следы, избавляться от собственного запаха?.. Кто же скрывается за всем этим нагромождением черт и признаков?!

С каждым днем Белл возлагал все больше надежд на Везерби — возможно, здесь на уровне подсознания срабатывал механизм психологической защиты, настроенный на то, чтобы переложить на кого-нибудь хотя бы часть своей ужасной ноши, своего бремени беспомощности, сбросить с себя хоть кусочек вины — на случай, если новая смерть придет на болота…

Но Везерби пока не оправдывал его надежд.

Каждый вечер он выходил на обдуваемые ветрами заболоченные пространства, и всякий раз возвращался под утро выжатым и измотанным, причем не столько от физической усталости, сколько от безысходности и досады. Вылазки эти давно уже утратили для него свою привлекательность. Оставаясь наедине с ночью, он почти физически ощущал, что с него кто-то не сводит глаз. Ему казалось, что неведомое создание выслеживает его, что оно понимает разницу между беззащитной жертвой и многоопытным охотником, а потому лишь ждет, когда Везерби допустит роковую ошибку — потеряв бдительность сделает первый шаг, и мгновенно превратится из преследователя в добычу. Временами Джон ощущал на себе чужой взгляд столь явно, что буквально замирал на месте, потом резко оборачивался, инстинктивно напрягаясь и чувствуя, что противник находится где-то позади него.

И всякий раз он ничего и никого не замечал.

Бывали минуты, когда он снова останавливался, и превозмогая страх, срывался на громкий крик, словно бросая вызов в темноту, и застывал в каком-то оцепенении, вслушиваясь в гробовую тишину над болотами…

Везерби слыл человеком отнюдь не робкого десятка. В отличие от Байрона он никогда не шел на безрассудный риск, хотя и не уклонялся от неизбежных рискованных решений. Он преследовал в лесных зарослях раненого тигра, отважно встречал несшегося прямо на него разъяренного буйвола, но теперешняя неопределенность словно лишила его мужества; чувствуя себя объектом слежки, он утратил уверенность в себе, испугался, что скоро начнет допускать ошибки. А этого ему как раз и нельзя было делать. Иногда Везерби даже казалось, что в чем-то Байрон оказался прав: он действительно размяк и утерял свои былые навыки. И теперь Везерби ничего не оставалось, как по вечерам покидать теплый уют отеля, чтобы вернуть себе уверенность и хладнокровие. Именно поэтому он продолжал свои поиски, но когда очередное ночное дежурство оставалось позади, признавался себе, что никогда и ничего не хотел так, как сейчас оказаться в своей удобной спальне, растянуться на кровати, и погрузиться в сон.

И все же ему часто не спалось.

Везерби плотно зашторивал окна и ложился, однако, как только сон начинал подкрадываться, его тут же отгоняли… сновидения. Перед глазами плясали дьявольские, искаженные образы, пришедшие из далекого прошлого и смешавшиеся с таким же неопределенным будущим. Он видел во сне себя самого, чувствовал тяжесть своих членов, подсознательно понимая, что не сможет уже действовать с былой ловкостью и сноровкой, снова слышал завывание ветра, содрогался от холодного одиночества. Потом приходил бросок — внезапный, ослепляющий, а он почему-то так медленно реагировал на него, — мешала винтовка, тяжким грузом оттягивая непослушные руки. Хищник зависал над ним, Везерби впитывал всем лицом его зловонное дыхание, когти противника впивались в тело, омерзительные лапы замахивались для решающего удара. В какой-то миг Везерби вдруг взглянул прямо в лицо нападающего — и проснулся, весь в поту, скрутив в жгут простыню — слабый, но от этого не менее кошмарный намек на то, что в действительности представляет собой чудовище, и, удержав в памяти лишь обрывки воспоминаний о застывшем перед глазами лице, в чем-то похожем на человеческое. Наконец, наполовину проснувшись, Везерби подумал о том, где бы ему могли отлить на заказ серебряную пулю…

* * *

Везерби и Арон Роуз сидели в маленькой гостиной, когда неожиданно вошел Байрон. К этому времени Джон уже успел проникнуться к журналисту самыми добрыми чувствами. Он понял, что помимо честолюбия, у Роуза имеются также некоторые принципы, а кроме того, журналист проявил себя весьма неплохим собеседником. Впрочем, к честолюбию Везерби и Роуз подходили во многом по-разному — Джон никогда не испытывал потребности в успехе — в том смысле, который вкладывал в это слово репортер, — хотя вполне терпимо относился к его чувствам, и даже более того — питал к ним определенную симпатию.

Первым Байрона заметил именно Роуз и сразу же вспомнил тот довольно горячий диалог, который состоялся в «Королевском торсе». Да и внешность Байрона оказалось непросто забыть. Везерби удивился, увидев его здесь, и даже немного растерялся, потому что совсем забыл, успел ли тогда рассердиться на старого приятеля или нет. В этом, пожалуй, заключалась одна из парадоксальных его особенностей отношения к Байрону.

— Доброе утро, — произнес вошедший.

Он радостно улыбался — как и всегда. На нем был мешковатый твидовый костюм, а через плечо свисал на ремне великолепный полевой бинокль. На лацкане пиджака поблескивал металлический значок.

— На скачки вот собрался, — проговорил Байрон. — В Ньютон-Эббот. Подумал, вдруг и ты составишь мне компанию?

На какую-то секунду Джон почувствовал искушение принять предложение. Ему хотелось уехать отсюда, навсегда забыть про все эти убийства и свою бесплодную охоту. Но он понимал, что от собственных мыслей ему уже никуда не деться.

— Спасибо за приглашение, Байрон, но сейчас что-то не хочется.

Тот пододвинул стул и сел. Роуз внимательно, с неподдельным интересом рассматривал Байрона.

— Тебя что-то беспокоит, Джон?

— Беспокоит — не то слово.

— Насколько я понимаю, результатов пока нет?

— Никаких. Я ходил туда каждый вечер, но не услышал ни шороха, ни звука. Совсем ничего. Но меня не покидает чувство, что временами я чуть ли не вплотную подходил к нему. Тебе и самому знакомо это ощущение. Зловещее ощущение — будто за тобой наблюдают, следят, ждут от тебя неосторожного шага. Примерно то же самое, когда преследуешь раненого буйвола, прекрасно зная, что он успел кружным путем вернуться назад и сейчас поджидает тебя в засаде.

— Пожалуй, знакомо, — кивнул Байрон. Было заметно, что слова Везерби доставили ему какое-то удовольствие, будто дав снова пережить ведомый лишь ему одному восторг.

— Если бы я только был уверен…

— Уверен? В чем, Джон?

— Если бы я того знал, что он поджидает меня, мне было бы гораздо легче. Спокойнее. А сейчас я никак не могу решить, верить ли собственным инстинктам или просто согласиться с тем, что моя реакция стала сдавать.

— Ну что ты, Джон… Возможно, у тебя действительно притупилась реакция, зато интуиция осталась прежней. Если тебе кажется, что зверь ждет тебя в засаде, значит, так оно и есть. Неуверенность всегда была уделом хлюпиков, так что не позволяй ей влиять на твои поступки. Когда ты шел по следу раненого буйвола, сомнения тебя не мучили. Ты не мог сказать, когда именно или откуда он бросится, но знал, что это обязательно произойдет. И оказывался прав! Ты не мог позволить себе ни секунды промедления. Когда буйвол нападает, он наклоняет голову, выставляя перед собой свою главную защиту — мощные костные наросты, так что тебе оставалось лишь сделать один-единственный меткий выстрел. И ты делал его — иначе не сидел бы сейчас тут, целый и невредимей. Но тогда был убежден, что он обязательно появится, а сейчас сомневаешься, верить своим ощущениям или нет. — Байрон заглянул в его глаза, и Везерби почувствовал, будто кто-то провел по его спине холодными пальцами. — Все-то ты растерял, Джон, — мягко проговорил Байрон. — Когда эта тварь вознамерится добраться до тебя, она своего добьется. Ты же промедлишь, и тогда тебе конец. Но только ей надо захотеть как следует этого.

Везерби и Байрон смотрели друг на друга, а Роуз, открыв рот, следил за ними. Наконец Джон отвел взгляд. В его мозгу промелькнуло какое-то смутное подозрение.

— Как знать, может и так…

Они еще некоторое время сидели молча, потом Байрон заговорил снова, но уже более обыденным тоном:

— Вся беда в том, Джон, что ты рассматриваешь эту проблему как свою личную. Слишком ты переживаешь, слишком много внимания уделяешь тому, — что этот зверь натворил, а думать надо бы о том, что тебе самому предстоит. Для тебя это даже не охота, просто ты вбил себе в голову, что зверь должен быть уничтожен до того, как совершит очередное убийство. Но откуда тебе знать, сколь великим злом оказалось заклание всех этих жертв?

Он посмотрел в окно.

— Я сам видел, как страх оживил их. Видел фермеров, отправлявшихся даже на скотный двор с ружьями через плечо, домохозяек, робко оглядывавшихся на самых оживленных улицах. Все начеку, все живы, потому что над каждым висит дамоклов меч гибели.

— По-твоему, выходит что все это совершается во благо?

— А почему бы нет? Разве человек способен испытывать большую жажду жизни, чем в те минуты, когда поднимается на эшафот? Какая сигарета может сравниться по аромату с последней сигаретой жизни, — когда за спиной стоит палач? В конечном счете, смерть может обернуться даже благом, просто на нее нужно взглянуть с подобающего, ей расстояния и с должной беспристрастностью. Несколько никчемных жизней долой, а десятки, сотни тысяч других пусть наслаждаются собой, радуются тому, что уцелели.

— Но ты же сам не веришь в то, что говоришь, — возразил Везерби, хотя понимал, что это не так — Байрон действительно во все это верил.

Тот пожал плечами.

— Ну, это твой личный взгляд на вещи. Так ты действительно не хочешь пойти со мной? Гонки с препятствиями — отличная игра и прекрасный спорт. Жокеи «Национальной охотничьей лиги» понимают толк в жизни — в отличие от нашего заплесневелого общества. А что, я и сам был бы не прочь стать таким жокеем и выступать в национальных соревнованиях. Ты только представь себе ощущение наездника, окунувшегося в эту схватку. Со всех сторон несутся лошади… — Байрон явно размечтался, чуть заерзал на стуле, словно в седле коня, но вдруг вспомнил, где находится, вернулся к реальности и даже рассмеялся собственным снам наяву.

— Нет не хочу, — повторил Везерби.

Байрон пожал плечами. В этот момент в комнату вошел Белл, при виде Байрона на его лице появилась неприязненная гримаса.

Байрон встал.

— Ну, мне пора.

Он прошел мимо Белла, не обменявшись с ним ни словом.

— Он что, сумасшедший? — спросил Роуз.

— Знаете, я и сам иногда задаю себе этот же вопрос.

— Есть что-то в его голосе… его интонациях — особенно когда он говорит об опасностях, смерти людях… Да, любопытно…

Белл подсел к ним. На Роуза он тоже взглянул без особого удовольствия, но все же не столь презрительно, как на Байрона.

— Есть новости? — спросил журналист.

— Я решил прочесать местность при помощи армейских подразделений, — сказал Белл, обращаясь к Везерби, и Роуз тут же распахнул блокнот.

— И кого именно они будут искать? — осведомился Везерби.

— Бог их знает.

Роуз старательно занес их слова в блокнот.

12

Обычно в своих ночных бдениях Везерби придерживался одного и того же маршрута: сначала следовал вдоль ручья, затем сворачивал к каменной гряде, и наперерез тропе, выходил к грунтовке. Он не видел особых причин менять участок поисков, поскольку он включал в себя все три места, где произошли убийства. И все же потом решил внести в нее некоторые изменения — сместив исходную точку маршрута. При этом Везерби не возлагал больших надежд на то, что нововведение принесет ему успех, и больше рассчитывал таким образом наконец избавиться от досадного ощущения беспомощности. Кроме того, Везерби не исключал, что если хищник действительно следит за ним, он сможет застать его врасплох, подойдя с противоположной стороны. Правда, где-то в глубине души охотник не связывал с этим маневром каких-то упований на удачное завершение поисков, — его не покидало ощущение, что животное всякий раз точно знает, где именно он находится, а потому едва ли по собственной инициативе совершит ошибку. Он сразу согласился с Байроном, когда тот сказал, что зверь сам выберет время и место их встречи, Везерби ненавидел себя за такие мысли: они лишний раз подтверждали правоту Байрона.

* * *

Из гостиницы Везерби вышел, едва начало смеркаться. Стоял приятный теплый вечер, небо было безоблачным, болота почти ровными полосами уходили вдоль, то возвышаясь, то чуть опадая. Сейчас Везерби уже почти жалел, что не поехал с Байроном на скачки, где можно было занять себя выбором подходящего фаворита, наблюдением за лошадьми и наездниками. Он остановился у края шоссе, пропуская проезжавшую машину, и тут же услышал приглушенный топот за спиной.

— Не возражаете, если я составлю вам компанию? — спросил Арон Роуз.

— Нет, пожалуйста.

Они пересекли шоссе и пошли по грунтовке.

— Солидное у вас ружье, — заметил Роуз.

— Да, под стать задаче — если, конечно, придется из него выстрелить.

— Мне кажется, вы чем-то разочарованы?

Везерби пожал плечами.

— Скажите, а вы не могли бы взять меня с собой сегодня ночью? — спросил журналист.

— Ни в коем случае.

— Но я же совсем не боюсь.

— Я не это имел в виду, — Везерби поймал себя на мысли о том, что едва не ответил журналисту согласием. Ведь с напарником и в самом деле было бы намного легче. Но он знал, что это лишь отдалит его от цели, что зверь вообще не появится, если он будет не один, и что, какой бы ненавистной ни показалась ему такая перспектива, ничего не остается, как пожертвовать обществом вполне безобидного газетчика.

— Я хотел бы отвечать лишь за себя самого, а хищник обязательно почует, что я не один.

— Да, пожалуй, вы правы. Я восхищаюсь вами — ходить вот так, — в одиночку… Для этого нужна не просто смелость, разве не так? Мне бы хотелось написать о вас статью. Потом, конечно, когда со всем этим будет покончено.

Везерби чуть улыбнулся. Они добрались до того места, где тропа делала поворот. И двинулись вдоль нее между кустами. Мимо проехал старик на велосипеде, энергично вращая педали — он явно спешил поскорее добраться из пивной домой. Никому не хотелось допоздна оставаться на улице. Шли они молча, пока не оказались у «Королевского торса».

— Может, выпьем на дорожку? — предложил Роуз.

Везерби посмотрел на небо. У самого горизонта еще брезжила светло-багряная полоска — прекрасный повод для отсрочки очередного похода.

— Идет, — согласился он.

В баре, пристроившись в углу с кружкой пива, сидел один-единственный посетитель — бывший шахтер Грэнт.

Он даже не взглянул на вошедших — мысли его блуждали где-то далеко-далеко. Роуз заказал себе виски, а Везерби — традиционное бренди. Ему понравился вкус напитка, он чуть было не заказал еще, но вовремя одумался. Светящаяся полоска у горизонта погасла, и Везерби нехотя поднялся.

— А он ничего, — тихо проговорил Роуз, когда Везерби вышел.

— Да что-то не очень это помогло Хэйзел Лейк, — буркнул Брюс.

— А кто помог? Он, по крайней мере, старался.

— Да, конечно. Будь у меня ружье, я бы сам пошел. Кстати, попалась мне на глаза ваша статья в воскресном номере. Чушь собачья, скажу я вам.

Роуз не стал спорить.

— Оборотни! Да нет никаких оборотней, тем более в Англии. Скорее всего, иммигрант какой-нибудь или животное, которое ввезли нелегально, в обход карантина.

Грэнт поднял взгляд. Его глаза глубоко запали в глазницы — как руда, которую он когда-то добывал в шахтах.

— Это не животное, — тихо проговорил он.

— А что же тогда, по-вашему? — спросил Брюс.

— Не стоит искать его на поверхности земли, вот и все, что я вам скажу.

— Вы хотите сказать, что оно живет в пещере? — полюбопытствовал Роуз, искоса поглядывая на него.

— Не в пещере. В земле. Никто из вас не был в земле, вот вы ничего и не знаете. Никто не знает, если сам не спускался под землю. А там случаются страшные вещи.

— Например? — поинтересовался Роуз.

Грэнт глянул в свою пустую кружку.

— Выпьете со мной? — спросил журналист.

Грэнт угрюмо кивнул — от дармового угощения он никогда не отказывался. Он подошел к стойке, и Брюс снова наполнил его кружку.

— Так вы сказали… — пробормотал Роуз, добавив стоимость кружки к своему счету.

— А?

— Об этих подземных существах…

— А, да… Страшные они. Слышно, как они ползают по забоям и туннелям. И в камнях тоже. Они умеют перемещаться по жилам породы. Странные скользкие существа, просачивающиеся сквозь землю. А как воняют! Вы чувствуете их запах даже через несколько дней после того, как они покидают туннель.

— А вы сами хоть одного из них видели?

— Я — нет, а вот один наш парень, тот видел… Но они уволокли его с собой!

Неожиданно Грэнт схватил Роуза за лацканы пиджака, притянул к себе и прошипел:

— Если им удастся добраться до человека своими осклизлыми лапами, вам его больше не видать. Они просто засасывают его в камни. Вот так, шлеп! — и человека нет. Они ненавидят людей за то, что те пришли в их дом. Люди беспокоят их своими взрывами, бурениями, прокладывают туннели прямо через их жилища, и им это, конечно, не нравится. О, уж мы-то все про них знаем.

— А почему же шахтеры никому об этом не рассказывали?

— Мы рассказывали, да только кое-кому выгоднее замять это дело. Владельцам шахт не нужно лишнего шума. Они все в сговоре с политиками. Если люди узнают, что происходит там, внизу, никто не согласится идти в шахтеры. А им начхать на то, что столько людей засосало в камни.

Грэнт пристально смотрел Роузу в глаза, пока тот осторожно пытался высвободиться.

— Значит, вы полагаете, что эта тварь появляется из-под земли?

— А откуда же ей еще взяться, а? Откуда? Разве не так? Мы копаем там, а они вылазят здесь. Их тысячи, может, даже миллионы.

— Но ведь должны же существовать хоть какие-то факты.

Грэнт криво ухмыльнулся. Для одной кружки пива он и так уже наговорил достаточно. Повернувшись, он молча направился к своему столику.

— Не стоит обращать на него внимания, — сказал Брюс. — Сумасшедший. Работает у этого подонка Байрона, а тот, я думаю, тоже подвинулся рассудком. Может, он даже заразный.

— Да, Байрон, пожалуй, действительно немного не в себе.

— Вот именно. Негодяй, одним словом!

Роуз медленно отхлебывал свое пиво, чуть поведя плечами и продумывая «подземные ходы» своей будущей статьи. Взгляд его был устремлен в окно. Неожиданно для себя он обнаружил, что совсем стемнело, и даже как будто, удивился этому. До гостиницы было порядком, а Роуз вовсе не принадлежал к числу людей, любивших рисковать собственной жизнью. Его всегда интересовали статистические данные о количестве людей, пораженных падающими метеоритами и сбитых на автодорогах. Он даже удивился, что утратил чувство времени.

— Думаю, мне пора, — проговорил он, слезая со стула.

— Вы пешком? — поинтересовался Брюс.

Роуз невесело кивнул.

— Ну вы там поосторожнее…

— Да уж постараюсь.

— Осторожность еще никому не вредила, — неожиданно вставил Грэнт.

Роуз нервно посмотрел в его сторону.

— Вы даже не заметите, как оно подкрадется к вам. А все потому, что передвигается оно не по земле, понятно вам? Может прямо так выпрыгнуть у вас из-под самых ног. Да-да, вот такие штучки — хлоп! — выпрыгнет. А что, только что стояли один-одинешенек, и вот нет вас! Хлоп — и под землю. Ужасная, скажу вам, смерть.

Выходя из пивной, Роуз невольно передернул плечами.

Грэнт подошел к стойке, чтобы снова наполнить свою кружку.

— Скажите, а эти существа действительно живут под землей? — спросил Брюс, глядя в сторону погреба с пивными бочками.

— Не берите в голову. Пиво есть пиво.

* * *

Роуз быстро шагал по тропе. Он упрямо вглядывался в темноту перед собой, изо всех сил противясь искушению оглянуться или хотя бы бросить подозрительный взгляд себе под ноги. И без устали повторял про себя, что все это нервы, а потому — сплошная нелепица, и возможность того, что с ним что-нибудь случится (под «чем-нибудь» он подразумевал вполне конкретные вещи, хотя никак не решался назвать их своими именами); представлялась ему весьма отдаленной и почти невероятной. Конечно, сейчас ему было страшновато, но он старался призвать себе на подмогу статистические данные — нечто вроде столь любимых им сводок автомобильных аварий. Ночь показалась ему необычайно темной, хотя над головой сияла полная луна и не было ни облачка, но тревожность окружающей обстановки усугублялась длинными черными тенями, падавшими в лучах лунного света от кустов.

Тогда. Роуз задумал игру с самой собой: уставившись в какую-то точку перед собой, он, приближаясь, старался не сводить глаз с нее, а потом, миновав точку, находил себе следующую, таким образом, мысленно разбивая всю дорогу на примерно равные участки. Занятие это увлекло его и даже помогло отчасти снять напряжение.

Внезапно перед ним возникла громадная тень.

Роуз судорожно вздохнул и едва не подпрыгнул — тень дернулась вместе с ним. Он в ужасе обернулся и тут же облегченно вздохнул, почувствовав, что сердце забилось снова. Это была его собственная тень, вдруг выросшая в огнях приближающегося сзади автомобиля. Роуз отступил в сторону, пропуская машину. Сердце чуть ли не выпрыгивало из груди, но репортер успокаивал себя тем, что гораздо больше шансов погибнуть на этой неосвещенной тропе под колесами машины, чем пасть жертвой неведомого убийцы.

Поравнявшись с ним, водитель чуть снизил скорость, — это был полицейский патруль. Шофер внимательно, даже изучающе посмотрел на Роуза, но тот сейчас чувствовал лишь облегчение оттого, что власти взяли район под особый контроль. Затем водитель снова прибавил газ, машина сверкнула тормозными огнями — приближался поворот на грунтовку, — и совсем скрылась из виду. С некоторым опозданием Роуз поймал себя на мысли, что надо было попросить стражей порядка подбросить его, но тут же понял, что был слишком напуган собственной тенью, чтобы сохранить хладнокровие.

Репортер двинулся дальше. Выискивая впереди новую точку он увидел на перекрестке в нескольких сотнях метров перед собой телефонную будку — весьма удобный объект для продолжения своей игры. Ему почему-то показалось, что будка тоже движется, но он тут же списал это на обман зрения при лунном свете и прибавил шаг. И в этот самый момент Роузу вдруг почудилось, что за кустами вместе с ним что-то перемещается, причем быстрее него. Он поначалу даже не смог как следует оценить положение, воспринимая его лишь как совокупность отдельных фрагментов. Но настоящий ужас охватил его лишь тогда, когда он обернулся и посмотрел в сторону кустов; увидел, как раздвинулись заросли, и в лицо ему уставилась гротескная маска смерти.

Роуз побежал.

Он несся по тропе изо всех сил, и ужас придавал ему силы. Он только что рассмотрел лицо убийцы, однако оно ничем не поразило его. Возможно, рассудок Роуза уже утратил ясность, и им двигали теперь только инстинкты. Он наверняка слышал звуки погони, хотя мозг никак не откликнулся на нее. Внезапно Роуз споткнулся, но на скорости удержал равновесие, и, распахнув дверцу телефонной будки, влетел в кабину. Втиснув тело в узкий прямоугольник — яркое произведение человеческой цивилизации, — он плотно прикрыл за собой дверь. И тут же что-то тяжело, даже яростно навалилось на металлическую поверхность дверцы. Роуз по-прежнему повиновался инстинктам, но это были инстинкты воспитанного человека. Он уже вставил палец в прорезь диска и снял трубку, чтобы позвать на помощь кого-нибудь, когда дверь за спиной широко распахнулась, и Арон Роуз сполз на пол, в последний момент тщетно пытаясь ухватиться за трубку…

* * *

Везерби взобрался на каменистый кряж и остановился, глядя вниз перед собой. В лунном срете извивавшийся ручей почему-то напомнил ему след гигантской улитки, а дальше расстилалось открытое пространство, изредка перемежаясь чахлой растительностью. Везерби стоял неподвижно и смотрел. Отсюда он наверняка заметил шевельнувшуюся тень. Это была первая ночь, когда луна выступала его союзницей. Не заметив перед собой никакого движения, он решил, что идти дальше бессмысленно, и решил вернуться по гребню кряжа назад к грунтовке, осторожно огибая крупные валуны…

Внезапно он вздрогнул от пришедшей в голову мысли.

Какие-то мгновения дрожь сотрясала все его тело, потом он напрягся, застыл, наконец несколько расслабился, проклиная себя за собственную глупость. Он совершил грубую ошибку. В самом деле, взобраться на кряж и несколько минут простоять рядом с возвышавшимся над ним громадным камнем, почти не замечая его!.. Если бы убийца прятался позади него, Везерби был бы уже мертв. Непростительная беспечность, промах, который он никогда раньше не совершил бы.

Везерби прошиб пот. Он стер капли пота с брови и достал фляжку с бренди. Да, Байрон был прав, теперь он знал точно, и знание едва не привело его к самоуничтожению. Напряжение дало себя знать: начались промахи, огрехи, ошибки. Везерби сделал глубокий глоток и почувствовал, как тепло алкоголя скользнуло вдоль заледенелой спины. Потом вздохнул — ясно, что сюда его привела собственная самонадеянность, хотя давно пора понять, что от былой охотничьей сноровки не осталось и следа. Если же он не одумается, то емуу не избежать трагической участи:

Джон повернулся и той же дорогой медленно двинулся назад. Плечи его потяжелели, он чувствовал себя усталым и опустошенным. Интересно, подумал он, что теперь сказать Беллу…

Везерби вышел на тропу чуть восточнее «Королевского торса». Пивная была закрыта, огни внутри не горели. Его это даже обрадовало — никого не хотелось видеть. Ему казалось, что неудача написана у него на лице, что любому прохожему не составит труда догадаться о провале его затеи. Он медленно брел по тропе — по самой ее середине — и оглядывался по сторонам. Он боялся совершить новую ошибку, тем более сейчас, когда он почти решил прекратить поиски. Больше всего на свете Везерби хотелось сейчас вернуться в безопасное тепло своей комнаты, а поутру выехать в Лондон и покончить с таким безрассудным риском. И все же для такого человека, как Джон Везерби, каким он был в прошлом, а во многом и оставался в настоящем, загадка эта сохраняла свою притягательность, превозмогая даже перспективу возможной гибели, и он все явственнее ощущал, что чувства его отчаянно восстают против рассудка.

Наткнувшись взглядом на заросли кустарника и все еще переживая внутреннюю борьбу, Везерби поначалу совсем не обратил внимания на телефонную будку, пока чуть ли не уткнулся в нее носом. Он машинально отметил, что внутри валяется ворох какой-то одежды, а дверь будки слегка приоткрыта. Полностью закрыться ей мешала нога человека, просунутая между самой дверью и боковой стойкой. Трубка безвольно болталась на шнуре. Везерби распахнул дверь и заглянул внутрь. Следом за ним в будку ворвался ветер — он чуть колыхнул трубку, повернул ее вокруг оси. Немного не доставая до пола, она покачивалась как раз в том месте, где должна была находиться голова человека. Почти бесстрастным взглядом Джон окинул одежду и сразу понял, кому принадлежали эти окровавленные лохмотья.

Вот уж поистине грандиозный заголовок для первой полосы газеты, которую представлял Арон Роуз.

* * *

Рука Везерби потянулась было к трубке, чтобы набрать номер полицейского участка, когда его вдруг захлестнула волна безудержной ярости. Он ненавидел самого себя. Глядя сейчас на свою собственную, как бы безжизненную руку, словно молившую о помощи, Везерби с неведомой ранее силой почувствовал презрение к себе — чувство это было отчасти спасительным, ибо помогло ему сохранить ясность мышления. Он вышел из будки и позволил двери, мягко стукнувшись о ногу Роуза, медленно закрыться, после чего принялся внимательно осматривать почву у тропы. Следы были, и он пошел по ним. Сейчас Везерби не соблюдал никакой предосторожности. Его охватила страсть, осторожность не составляла самую главную ее часть, и дело было даже не в том, что он боялся умереть — просто ему надо было выжить, чтобы самому нанести роковой удар. На сей раз он не допустил ни одной ошибки. Охотник совершает промашку только тогда, когда раздумывает.

Следы вели вдоль кустарника, почти точно по тому же пути, по которому совсем недавно шел Везерби, только в обратном направлении. Мозг охотника машинально отметил, что хищник то и дело низко припадал к земле, особенно когда передвигался с достаточно высокой скоростью. На каком-то отрезке дороги Везерби совершенно отчетливо видел цепочку следов, но затем она, как и в прошлые разы, неожиданно оборвалась. Охотник не стал долго раздумывать и сразу же двинулся дальше. Он увидел сломанный стебелек травинки, примятый мох и тут же — едва заметный отпечаток человеческой ноги. Теперь перед ним ясно открылась вся картина. И он невольно поразился, что не смог разглядеть ее раньше. Сейчас он почти не смотрел на следы, ноги вели его прямо, и он точно знал, куда именно направляется…

13

Байрон ждал.

Он сидел рядом с домом, но Везерби не пошел по дорожке, а приблизился со стороны деревянного сарая. Луна высвечивала затвор его ружья. Байрон встал и улыбнулся, отчего лицо его приобрело странное выражение; казалось, что он почувствовал даже какое-то облегчение.

— Как тихо ты подкрался, — проговорил он и аккуратно приставил к стене топор, который до этого сжимал в руке. — А то я уже начал сомневаться, что ты вообще придешь.

Везерби молчал.

— Скачки были великолепные. Жалко, что ты пропустил такое зрелище. На одном из препятствий произошла заминка — две лошади погибли, а жокей сломал ключицу. У одной кобылы сломался позвоночник, и она лежала, мучилась, бедняга, пока они ее не накрыли тентом — чтобы публика не видела, как ее пристреливают. Ну, чем не зарисовка с нашего мира, ты не находишь?

— Где оно, Байрон?

— Ты о чем, Джон?

— Я не знаю, что именно оно из себя представляет, но хочу его увидеть. Я совершенно спокоен, и, если понадобится, готов убить даже тебя.

— Это хорошо. Но все же как получилось, что ты так долго не мог разобраться со следами? Надо было внимательнее исследовать их, Я знаю, что говорю, — сам же их прокладывал. А сегодня ты шел по следу или просто догадался?

— Мне кажется, я все это время знал, — покачал головой Везерби. Его ружье было обращено к земле, но с предохранителя он его все же снял. — Но сегодня я что-то почувствовал — возможно, именно то, на что ты намекал. И это было как магнит, который привел меня к тебе.

— Просто отголосок твоего былого мастерства, вот и все. Охотничий инстинкт, — в голосе Байрона слышалось уважение, даже неподдельное восхищение. — А ты понял, зачем мне все это?

— Догадался, на что нацелился твой потревоженный рассудок.

— Ты считаешь меня сумасшедшим? Но согласись: толковым, умным сумасшедшим, И я показал этим деревенским болванам, ради чего вообще стоит жить. Впрочем, не исключаю, что они не заслуживали даже этого, — Байрон прислонился спиной к дому. Его ладонь чуть поигрывала рукояткой топора. — Если бы хоть у одного из них хватило смелости, я, возможно, сохранил бы ему жизнь. Впрочем, не уверен. Но этот страх, Джон! Видел бы ты, какой страх был в их глазах…

— Ты что, и от Хэйзел Лейк ожидал смелости?

— Ну какое это имеет значение? Ее смерть попросту нагнала на них еще больше страха, и больше ничего.

Палец Везерби не покидал, спускового крючка. Но пока он не мог стрелять — не все вопросы были решены, да и для себя самого он не все еще определил.

— Ну, и что, по-твоему, это было? — спросил Байрон.

— Когда именно?

— О, ты даже до этого додумался? Похвально. Разумеется, следы двух ног проложил я сам. Что может быть проще: взять несколько когтей с лап своих трофеев и прикрепить их к старым башмакам. Проще простого, но, согласись, довольно изобретательно. Вас же именно это сбило с толку, так ведь? Полумедведь — полулев. А те, другие следы, — ты забыл, что встречал их?

Сейчас Везерби вспомнил все — возможно, потому что не особенно старался вспомнить.

— Росомаха?

— Отлично, Джон, просто отлично! Помнишь, как мы имеете изучали ее следы? Лет десять, наверное, минуло, а? Ты еще сказал тогда, что росомаху никогда не приручать. Да, непросто это сделать. Одну мне так и пришлось все время держать в клетке чтобы хоть как-то укротить. Впрочем, я всегда умел находить общий язык с дикими животными. Разумеется, приручил я ее далеко, не полностью. Просто постарался опуститься до ее уровня развития. И она усвоила, что без меня ей не выжить, а потому на охоту мы ходили с ней как бы на равных.

— Бог мой!.. — только и мог выдавить Везерби.

— А в клетку теперь она заходит почти добровольно, — добавил Байрон. — Правда, после очередного убийства очень возбуждается, так что приходится повозиться, но я все же ухитряюсь. Ну, видишь, как все просто? Рука Байрона сжала топорище, но Везерби почти не обратил на это внимания.

— А сейчас, Джон, позволь задать тебе вопрос… что ты намерен делать?

Байрон стоял ровно, чуть подогнув колени. Казалось, все происходящее доставляет ему громадное удовлетворение.

— Шансов у тебя никаких, — сказал Везерби.

— Я не об этом. Ты же знаешь, что меня ничем не испугать. Возможно, в этом смысле я действительно сумасшедший. Но это приятное безумие, должен тебе сказать. И мне так хотелось, чтобы ты пришел, Джон. Как знать, может ты единственный человек на земле, который мог бы хоть как-то противостоять мне. И меня так задело, когда я увидел происшедшую с тобой перемену. Ну так как, Джон, хватит у тебя сноровки? Попытаешься убить меня? Или сообщишь в полицию? Как много в тебе осталось от того человека, которого я когда-то знал?

— Не мне судить об этом, — проговорил Везерби. — Думаю, вполне достаточно.

— Пошли я покажу тебе моего маленького кровожадного друга, — сказал Байрон, неожиданно отталкиваясь от стены. Топор он оставил на прежнем месте, и это резкое движение осталось без внимания со стороны Везерби, Байрон прошел мимо него, совсем близко, и Везерби машинально прикинул, в какое место между этими широкими плечами должна войти пуля, чтобы вызвать мгновенную смерть. Он двинулся следом за Байроном. Тот распахнул двери в подвал и стал спускаться в темноту Везерби не отставал ни на шаг.

Внизу было темно, и на какое-то мгновение Джон упустил Байрона из виду. Затем вспыхнул свет. Росомаха зарычала из своей клетки, мгновенно заполнив небольшое пространство подвала характерным запахом. Пятнадцать килограммов когтей, клыков и клокочущей ярости. Она перевела свой ужасный взгляд на Везерби. Тот не мог оторвать глаз от маленького чудовища, способного вселить страх в медведя-гризли и обратить в бегство стаю волков. Байрон стоял рядом с клеткой. По лицу его снова блуждала улыбка. Наконец Джон с трудом оторвался от гипнотического взгляда зверя и посмотрел на Байрона, точнее, куда-то за его спину, и тут же почувствовал острый приступ тошноты.

Со стены остекленевшими глазами взирали на него три человеческие головы, аккуратно прикрепленные к дубовым дощечкам; их губы растянулись в неестественном, почти злобном оскале. Еще одна голова — человека, который был знаком Везерби и всегда вызывал у него симпатию, подвешенная за продернутый сквозь череп крюк, свисала с потолка. Голова Арона Роуза медленно повернулась вокруг своей оси, пока не остановилась лицом к Джону, представ перед ним во всем своем ужасном обличье, с подсыхающими каплями крови, которые вытекали из обрубленной шеи. Рядом с глоткой плоть разрывал белеющий осколок кости. Байрон сделал широкий жест.

— Мои трофеи.

Улыбка сошла с его лица. Он присел на корточки рядом с клеткой, держа пальцы на задвижке. Росомаха подалась было вперед, инстинктивно выдвинув когтистые лапы, но потом, почувствовав прикосновение пальцев Байрона к лоснящейся шее, неохотно отдернула их обратно.

— Ну так как?

Везерби молчал.

— Он быстро бегает, Джон. Возможно, на один выстрел у тебя времени хватит. Но я ведь тоже достаточно проворен.

— Не здесь, — сказал Везерби. Брови Байрона изогнулись дугой.

Везерби знал, что ему делать, что он просто не мог не сделать — невзирая на то, кто прав или виноват, и — если на то пошло — чем все это грозит ему самому.

Везерби нажал на рычажок — гильзы выскочили из патронника ружья и запрыгали по цементному полу. Он сосчитал удары — как и Байрон, — потом вогнал новые патроны.

— Два? — спросил Байрон.

— Веди своего друга.

— А, вот как… Значит, я недооценил тебя, Джон.

Байрон продолжал гладить шею росомахи. Везерби отказывался верить, что столь злобное и свирепое животное вообще можно было ласкать. Но Байрон действительно был больше, чем человек. Или меньше, чем животное. Росомаха терлась о его руку, но взгляд ее был постоянно обращен на Везерби; челюсти зловеще клацали в напряженном ожидании.

— Если я и ошибаюсь, Джон, — проговорил Байрон, — если людей вообще невозможно спасти, то я все же рад, что мне удалось сберечь хотя бы тебя одного. — И снова улыбнулся. — Здесь? — спросил он.

— Нет, там, снаружи.

— Это лучше.

— Я пройду к каменистой гряде.

— Годится.

— Только не тяни, Байрон.

— Ну что ты, зачем мне?

Везерби направился к лестнице — сначала спиной вперед, но потом повернулся и стал подниматься. Байрон одобрительно кивнул.

— Я скоро, — бросил он напоследок.

* * *

Везерби было страшно.

Но это был здоровый страх, а отнюдь не мучительное напряжение прошлых ночей. Его чувства жили, трепетали, кровь учащенно пульсировала, хотя мышцы оставались спокойными. Он стоял на гребне каменистого кряжа и смотрел в простиравшуюся перед ним темноту. Мозг без всякого усилия фиксировал мельчайшие детали окружающего ландшафта. На луну медленно наползло одинокое облако. Когда оно совсем закроет ее, подумал Джон, станет намного темнее. Впрочем, отчасти он даже радовался этому: свет ему был сейчас ни к чему. Ему очень хотелось жить, и он наконец-то смог понять Байрона. По крайней мере, в этом Байрон разбирался неплохо. Ему хотелось жить потому что он жил, потому что ветер гулял над просторами болот, и потому что в его ружье было два патрона…