Клара Дефорест, по мужу миссис Джейсон Дефорест, принимала своего священника, преподобного Кеннета Каллинга. Святой отец держался с профессиональной, годами отточенной сдержанностью и почтительной молчаливостью, подобающей для присутствия в доме, который постигло горе утраты. Ситуация и вправду была весьма деликатная, и преподобный Каллинг был отнюдь не уверен, что, с учетом всех довольно щекотливых особенностей, его визит вполне уместен. Насколько он мог судить, применительно к данной обстановке вообще не существовало каких-то особых правил этикета, однако все же решил, что не может позволить себе оскорбить чувства столь известной прихожанки, каковой являлась миссис Клара Дефорест, и что он просто обязан в соответствующей тактичной форме выразить ей свои соболезнования. И вот он сидел у нее дома, балансируя чайной чашкой на колене и держа в руке сухое печенье.
Приближался час, когда он по обыкновению взбадривал себя рюмкой хереса, и ему искренне хотелось посвятить себя именно этому занятию. Ему было невдомек, что и Клара Дефорест, также вкушавшая чай с печеньем, в настоящий момент с удовольствием предпочла бы этому напитку вино и с радостью угостила бы им гостя. Одним словом, оба чувствовали себя не совсем в своей тарелке, и каждый по-своему страдал, испытывая мелкие неудобства, обычно возникающие при недостаточном взаимопонимании.
Горе, охватившее миссис Дефорест, имело вполне конкретную причину. Действительно, она лишилась своего мужа Джейсона, хотя покинул он ее исключительно по собственной воле и отнюдь не в объятиях ангелов, уносивших его к райским вратам, а всего лишь на борту реактивного лайнера, летевшего в сторону Мехико. Во всяком случае, именно так поговаривали все в округе. Согласно этим же слухам, он прихватил с собой все деньги, лежавшие на их общем с Кларой банковском счете, продал некоторые акции и, в дополнение к прочему, не забыл взять кое-какие драгоценности из шкатулки супруги. Более того, как утверждали, в полете его якобы сопровождала некая платиноволосая особа.
Клара, даже не подумала опровергать все эти россказни, как впрочем, не собиралась и подтверждать их. Преисполненная чувством благочестивого стоицизма, она демонстрировала, что готова простить своего супруга-греховодника и забыть про его измену, не уточняя, однако, в чем именно она выражалась. С самого начала ее замужество за Джейсоном, который был на двадцать лет моложе, было обречено, а потому сейчас она весьма спокойно — по крайней мере внешне — отнеслась к логическому завершению их семейной жизни. Иными словами, Клара была готова подсчитывать убытки.
Преподобный Каллинг с заметным облегчением воспринял тот факт, что она столь умиротворенно отнеслась к своему несчастью.
— Должен признать, миссис Дефорест, что вы прекрасно выглядите.
— Благодарю, святой отец, но я и чувствую себя столь же прекрасно.
— И вам ничего не нужно? Никакого успокоения, которое я мог бы принести?
— Я уже вполне оправилась. Благодарю за вашу доброту, но мне действительно ничего не нужно.
— Ваше мужество достойно восхищения. Менее выдающаяся женщина, конечно, же, ударилась бы в слезы и упреки.
— Увольте, только не я. Сказать по правде, я не испытываю никакого сожаления. Джейсон покинул меня, и я рада, что избавилась от него.
— И ваше сердце не переполняют горечь и гнев? А ведь было бы так понятно, переживай вы все эти чувства.
Преподобный Каллинг с надеждой взирал на Клару. Он был бы рад помолиться за очищение души несчастной женщины — это позволило бы ему почувствовать себя при деле, ощутить собственную полезность. Однако душа Клары, похоже, не нуждалась ни в облегчении, ни в очищении.
— Ничего подобного, — энергично проговорила она. — Джейсон был молодым негодяем, но настолько очаровательным, что я скорее испытываю к нему чувство благодарности, нежели что либо противоположное. Он подарил мне три чудесных года — именно тогда, когда я уже и не рассчитывала что-то испытать.
В мозгу священника причины возбуждения Клары стали приобретать все более размытые очертания, а потому он попытался, хотя и без особого успеха, переключить свои мысли на что-то другое. А это было нелегко сделать, сидя рядом с пятидесятилетней женщиной, выглядевшей, несмотря на возраст, так свежо. Едва ли преподобный Каллинг заслуживал упрека за то, что от его внимания не ускользнули ни изящная ножка, ни миниатюрная лодыжка Клары.
— Да, в жизни бывают совершенно неожиданные вознаграждения, — пробормотал он с неопределенностью, которая была вполне под стать внезапно посетившим его мыслям.
— Вот уж нет! Я, напротив, ожидала их и наконец дождалась. В противном случае я бы едва ли вышла замуж за Джейсона. Он был беден, бессовестен и к тому же глуп. Даже его попытки убить меня, и те были до трогательности прозрачны.
— Что?! — голос преподобного Каллинга вырвался было из оков сдержанности и в ужасе поднялся на целую октаву. — Он покушался на вашу жизнь?
— Дважды, если мне не изменяет память. В первый раз всыпал что-то в молоко, которое принес мне перед сном, а потом — случилась какая-то история с лекарствами. Как видите, в обоих случаях примерно один и тот же почерк. Как и все глупые молодые люди, Джейсон не отличался особой изобретательностью.
— Но вы, разумеется, сообщили об этих попытках в полицию?
— Отнюдь. А какая от всего этого была бы польза? Это лишь нарушило бы наши отношения, которые, как я уже сказала, с моей точки зрения, были вполне удовлетворительными.
Священник с трудом сдерживал свои эмоции.
— То есть вы хотите сказать, что оставили его поведение без каких-либо последствий? Ничего не предприняли?
— Ну, кое-что я все же сделала, — сдержанно улыбнулась Клара, вспомнив, что именно. — Я просто дала ему понять, что распорядилась своим небольшим состоянием таким образом, что, убив меня, он бы ничего от моей смерти не выгадал. А коль скоро моя смерть ничего ему не принесет, то и нет никакой необходимости торопить события, которые и без того произойдут достаточно скоро. Он вел себя как ребенок… Джейсон смутился, когда я его застукала!
— Все это просто чудовищно, скажу я вам, — сдержанность преподобного Каллинга определенно дала трещину, и то, с каким видом он опустил трясущуюся чашку на блюдце, ярче всяких слов выражало степень его возмущения. — Должен, однако, признать, что ваше решение было весьма остроумным и вполне действенным.
— Вы так думаете? Ну, я бы не сказала, — нежная улыбка Клары стала чуть печальной. — Что ж, оно и в самом деле освободило его от мыслей добиваться моей смерти, но в равной степени избавило и от необходимости цепляться за меня. Повторяю, я не особенно сожалею о случившемся. Просто скучаю по Джейсону. Мне наверняка будет не хватать его и впредь. Я обязательно оставлю дома что-нибудь такое, что всегда напоминало бы мне об этом человеке и помогало привносить в эти воспоминания нужную свежесть и остроту. Вы ведь сами знаете — с годами память увядает, если ее не подкреплять время от времени.
— Джейсон отсутствует всего лишь одну неделю. Как знать, может, еще и вернется.
— Не думаю, — Клара тихо покачала головой. — Видите ли перед отъездом муж оставил записку, в которой сообщил, что уезжает навсегда. Да и потом, с учетом сложившихся обстоятельств разве может он рассчитывать на радушный прием? В минуту отчаяния я уничтожила эту записку, а сейчас сожалею об этом. Надо было сохранить ее и иногда перечитывать. Это чудесным образом помогало бы мне хоть изредка возвращать его — по крайней мере в памяти, если не во плоти.
— Вы поразительная женщина, миссис Дефорест. Я не нахожу слов, чтобы выразить свое восхищение вашим милосердием.
— Но это ведь христианская заповедь, не так ли?
— Да, это так. Вера, надежда, любовь, а самое главное…
Священник умолк, но не потому, что не знал окончания фразы, а единственно из нежелания состязаться в громкости звучания со звонком, трели которого доносились от входной двери. Клара Дефорест встала.
— Простите меня, — проговорила она и вышла.
Он услышал ее голос — женщина разговаривала с кем-то у дверей. Преподобный Каллинг был определенно смущен и немного встревожен тем, насколько спокойно она отнеслась к постыдным покушениям на собственную жизнь. На какой-то миг он был даже склонен осудить такую кротость как излишне ревностное проявление принципов, которые, впрочем, сам декларировал в своих проповедях. Но, с другой стороны, можно ли напрочь отвергать столь разумную и покорную, смиренную реакцию?
В голове его царил полный кавардак. Священник откинулся на спинку кресла и постарался взглядом отыскать какой-нибудь материальный объект, на который можно было бы обратить свои помыслы. Глаза остановились на стоявшей на камине вазе, чем-то напомнившей ему «Оду Греческой вазе» Китса. Ода и ваза показались ему достаточно вещественными субстанциями, и он стал припоминать строки поэмы, но смог воспроизвести в памяти лишь одну — ту, в которой говорилось о предмете, ставшем воплощением вечного блаженства. Впрочем, это место всегда казалось ему чересчур напыщенным и двусмысленным.
Вскоре хозяйка вернулась в комнату. В руках Клара держала какой-то сверток, упакованный в коричневую бумагу и перетянутый бечевкой. Она положила его на стол и подошла к креслу.
— Это был почтальон, — сказала она. — Хотите еще чаю?
— Нет, благодарю. Пожалуй, с меня довольно. А я сейчас вот сидел и восхищался той вазой на камине. Чудесная вещь!
— Да, действительно чудесная. — Клара повернула голову и задумчиво посмотрела на вазу. — Подарок моего брата Каспера — он на прошлой неделе гостил у меня.
— Я слышал об этом. Как, должно быть, приятно, когда о тебе помнят и заботятся, особенно в трудную минуту.
— Да, Каспер приехал сразу же, как только я позвонила ему и сказала, что Джейсон покинул меня. Впрочем, особой необходимости в его присутствии не было. Я тогда даже не подумала об этом, хотя чувствовала себя совершенно спокойно. Мне даже кажется, что Каспер старался не столько успокоить меня, сколько унять собственное возбуждение от неожиданного известия. Он провел здесь всего одну ночь, а на следующее утро умчался домой.
— К сожалению, не имел удовольствия встречаться с вашим братом. Далеко отсюда он живет?
— Миль двести или около того. Это курортная зона, а сам он работает гончаром. Да, изготавливает всевозможные вазы, а потом продает их. И эта ваза, которая вам так понравилась — тоже дело его рук.
— Правда? Это поразительно!
— Что и говорить, настоящее произведение искусства, а никак не предмет для продажи. Впрочем, Каспер достиг в своем деле такого совершенства, что оно постепенно стало его настоящим ремеслом. А ведь он начал всего год назад — с маленького магазинчика, в котором и торговал своими поделками. Они были столь совершенны, что спрос беспрерывно возрастал и ему даже пришлось приобрести новые, более вместительные печи для обжига. А сейчас Каспер отправляет свою продукцию в магазины всех крупных городов округи.
— Ваш брат, видимо, очень занятой человек.
— О да, занят он чуть ли не постоянно. Потому и заспешил тогда домой — была срочная работа. У него дар настоящего художника.
— Я так мало понимаю в гончарном производстве. Надо будет как-нибудь почитать об этом.
— Уверена, что вы узнаете много интересного. К примеру, каждое изделие обжигается при очень высокой температуре. Вы когда-нибудь задумывались, святой отец, сколько градусов необходимо для изготовления блюда для бисквитов?
— Блюда для бисквитов?
— Да, гончары так называют первичный продукт после обжига, но до глазурования.
— О нет. Не имею ни малейшего представления.
— Примерно 1270 градусов по Цельсию. Вот так-то!
— Боже праведный!
— Вот видите, — с оттенком юмора в голосе произнесла Клара, — какое серьезное испытание пришлось вынести моей вазе. Но согласитесь, разве она не стоит затраченного на нее труда? Для цветов она, пожалуй, низковата, но ничего — у нее совсем другое предназначение.
Разговор о столь страшном жаре навеял на преподобного Каллинга мысль об аде. Он бы предпочел не думать о нем, а лишь говорить, ибо молчание лишь усиливало ужасное представление о данном месте, хотя и в качестве темы для разговора ад представлялся ему не совсем подходящим объектом. Кроме того, их беседа изрядно затянулась. Он встал.
— Что ж, мне пора. Не могу даже выразить своего восхищения тем, как стоически вы переносите свое горе.
— Думаю, вам не стоит беспокоиться обо мне. Уверяю вас, я выживу.
Они прошли к дверям и распрощались.
— Я так рада, что вы нашли минутку для меня, святой отец, — проговорила Клара. — Пожалуйста, заглядывайте еще.
Стоя в дверях, она наблюдала за тем, как священник прошел к своей машине, после чего вернулась в гостиную. С раздражением взяла со стола сверток. Нет, Каспер просто невыносим! Разумеется, надо быть достаточно экономным, но не таким же скрягой! Мало того, что бумага была тонкая и какая-то хлипкая, а бечевка и того ненадежнее, так он еще и отправил сверток третьим классом — лишь бы сэкономить несколько центов на доставке. Допустим, почтовые служащие не так уж часто осмеливаются вскрывать посылки, но как знать, вдруг они остановили бы свой выбор именно на этой! Как неловко она бы тогда себя чувствовала — если не сказать более.
Клара сняла очаровательную вазу с камина и поставила на стол рядом с посылкой. Сладостное чувство приятного общения помогло устранить остатки былого раздражения. Распаковав посылку, она стала осторожно пересыпать ее содержимое в вазу.