И где же парень?

Пока Джастин перевязывали в «Нью-Йорк хоспитал», зазвонил ее сотовый. Она была уверена, что это Роберта, которая попросит ее вернуться в Бостон, – знак доверия, которого она не заслуживает после компьютерной бойни. Она придерживала телефон плечом, пока медсестра промывала ей ладони.

Но это был Джин. Он звонил из Бедфорда.

Мириам умерла в десять тридцать.

Он сейчас поедет опознавать тело. Кэрол занимается организацией похорон.

Не могла бы Джастин приехать?

Джастин поблагодарила его.

Она попросила медсестру набрать номер Роберты.

– Джастин! – воскликнула Роберта. Новость о том, как она рыдала при всем честном народе на Парк-авеню, несомненно в мгновение ока облетела весь офис. – Где ты, что с тобой?

– Я в больнице, – ей захотелось расплакаться, – и моя жизнь просто… разваливается. Ой! – Она дернулась, когда медсестра помокнула ее раны антисептиком.

Роберта велела ей не торопиться и звонить в любое время, когда захочется поговорить. Джастин поблагодарила ее и попросила сестру выключить телефон.

Тело Наны находилось где-то в том же здании.

Она на такси доехала до дома – ноги все в синяках, руки в бинтах и мази. Стелла прыгнула на нее, расцарапывая колени и норовя полизать повязки. Джастин попыталась собрать вещи без помощи рук. Она вызвала машину по телефону и приехала в Бедфорд вместе с собакой. Колени распухли и посинели от ушибов, руки болели от каждого движения.

Джин и Том Зазлоу, муж Мередит, казались огромными на диванах в гостиной. Кэрол спустилась по лестнице в синем спортивном костюме и в своих золотых шлепанцах. Собака бросилась к ней и принялась с энтузиазмом лизать ей руки. Лицо Кэрол распухло от слез. Вот так выглядит горе. Вот что случится с ней, когда умрет Кэрол.

– Она весила всего сорок килограммов, когда умерла, – сказала ее мать, вытирая глаза рукой и открыто всхлипывая. Она дала матери бумажную салфетку и присела с ней на ступеньках.

Через какое-то время Кэрол взяла себя в руки.

– Что с тобой случилось? – спросила она требовательно, заметив повязки.

– Не обращай внимания.

– Донни приедет завтра, – сказала ей мать. – Он сегодня наконец позвонил. Через пять дней! Я не понимаю людей, которые не могут прийти проведать мать. Он хотел поговорить с ней по телефону! Но она не может говорить по телефону! В этом все дело!

Мередит Зазлоу вдруг оказалась рядом, попыталась взять ее за руки. Джастин подняла свои забинтованные руки вверх и отстранилась, чтобы уберечься. Тогда Мередит подхватила Джастин за локти, чтобы обнять. Мередит Зазлоу была так близко, что они соприкоснулись животами.

– Твоя бабушка любила тебя, – сказала Мередит, целуя ее в губы. Уж не собирается ли она просунуть туда язык? – Я хочу, чтобы ты знала.

Джастин высвободилась, извинилась и прихрамывая вышла на кухню. Сквозь раскачивающиеся двери она услышала, как Мередит спросила:

– А где парень?

– Не спрашивай, – отвечала Кэрол. И снова разрыдалась.

Джин, Мередит и Джастин разделили между собой список тех, кого нужно было известить, и разошлись каждый к своему телефону. Джастин позвонила сестре Мириам, Перл. Перл, должно быть, сразу поняла причину звонка. Но она сказала:

– Джастин, дорогая, как ты поживаешь? Как твоя мать?

Как будто совершенно нормально, что внучка, которую она семь лет не видела, вдруг звонит в сентябре в четверг вечером.

У ее матери слишком много друзей. Джастин потратила весь остаток дня, обзванивая их. Сестра или брат были бы сейчас кстати. К ней вернулась старая детская обида. Мать говорила по телефону, о чем-то договаривалась, курила, вид у нее был потрясенный, изможденный, она казалась маленькой и одинокой. Джин вносил свою лепту. Она не должна обижать Джина. Спасибо Господу за него: если бы не Джин, Кэрол жила бы с ней.

Джастин сдалась в девять тридцать. Она не могла подняться по лестнице в свою старую комнату, поэтому легла на грубые, совершенно новые простыни двуспальной кровати в комнате для гостей на первом этаже. Это было нечестно. Она пожалела, что у нее нет сестры или брата. Она пожалела, что она не у Барри или хотя бы не дома. Нана теперь уже мертва. Это было странно и непонятно: вот она здесь – и вот ее уже нет. Смерть лучше больницы. Лучше бы это случилось немного скорее.

Но как печальна ее жизнь! Нана вышла замуж в девятнадцать, родила Кэрол в двадцать, и Донни в двадцать восемь, после войны. Она так и не попала в колледж. Так и не научилась водить машину. У нее была постоянная запись два раза в неделю к парикмахеру и один раз – к маникюрше. Пока не умер ее муж, она ни разу не оплатила ни одного счета. Она даже не вскрыла ни одного счета. Все ее друзья уехали и(или) умерли. Она перестала разговаривать с Перл после одного случая в 1981 году, когда та уехала в Бока Рэтон. У нее уже двадцать пять лет как прекратилась овуляция. Джастин все возвращалась мыслями к Герману – какой уникальный случай.

Нана теперь – мертвое тело. Эти новые с иголочки простыни не давали Джастин спокойно заснуть. Кто поможет ей, когда умрет ее мать? С кем она будет разговаривать тогда? Если у Джастин не будет детей, кто придет на ее похороны?

Когда она проснулась на следующее утро, все болело. По ногам как будто били палками. Зато владелец похоронного бюро в «Бодс» оказался намного менее гротескным персонажем, чем она ожидала. Прощание с телом проходило в серо-зеленой комнате, на каждом столике вдоль стены стояла коробка бумажных салфеток. Гроб был закрыт и укрыт розами.

– Красивые цветы, – сказала Джастин.

– Владелец бюро, его работа, – прошептала Кэрол. – «За X вы получите гроб и две вазы цветов. За X плюс 500 – две большие вазы. Как вы думаете, она ведь предпочла бы большие вазы? А цветы на крышке – дополнительно, но разве она их не стоит?» Отвратительно!

– Ты мне этого не говорила, – Джастин была шокирована.

– Все это… – Кэрол расплакалась.

Поток людей проходил через комнату, все были одеты как для коктейля. Джин стоял у двери и курил сигару.

Марша Салоника, одна из школьных подруг Кэрол, положила руки на плечи Джастин.

– Да. Я понимаю, это ужасный момент. Но ты с кем-нибудь встречаешься?

– Кое-что только закончилось.

– Ну, ты дай мне знать. – Она погрозила пальцем. – У меня есть для тебя парень. Настоящий победитель. Умница, для моей Тини. – Она вынула из сумочки сигарету и сказала шепотом: – Я слышала, брат не придет?

– Донни придет.

– А жена, она придет?

– Жена придет, – сказала она, усталая до крайности. Эти люди вообще слушают, что несут?

Остальные друзья матери ждали дома. Рода Вайзенблатт взяла ее за запястье в столовой.

– Ты любила бабушку, правда. Твоя мать опечалена, правда. Это очень трудно, я знаю. Моя мать умерла восемь лет назад, это было чудовищно. – Она помолчала, в глазах у нее стояли слезы. Она взяла со стола пирожное. – Как работа?

– Я только что закончила одну сделку на 10,7 миллиарда долларов. Может быть, вы читали об этом в газетах…

– Очень впечатляет! Так ты тогда не была помолвлена, ты просто с кем-то встречалась, да?

Джастин уставилась на нее. Повисла пауза. Рода склонила голову набок в ожидании.

– И твоя мать была от этого кого-то не в восторге?

Джастин не собиралась отвечать на это беспардонное вторжение.

– Так ты сейчас с кем-нибудь встречаешься?

– Не собираюсь больше делать заявлений по этому вопросу на данный момент.

Рода прищурилась. Это конец разговора. Она положила ладонь на щеку Джастин.

– Обожаю твои волосы. Обожаю.

– Неужели им совсем не о чем поговорить? – требовательно спросила она Джина на кухне. – Ваши друзья чудовищно ограничены. – Он утомленно кивнул. Он тоже прятался. – Ну правда, они же пришли выразить соболезнования!

В гостевой комнате на первом этаже были люди. Джастин кое-как втащила себя по лестнице на второй этаж, чтобы лечь в своей старой комнате отдохнуть. Ей было отчаянно неудобно. Она должна быть здесь, уехать домой нельзя. Ей страстно захотелось заняться хоть чем-нибудь, хоть счета разобрать. Если бы здесь был Барри, она бы представляла его всем, и это было бы намного лучше.

Дверь открылась.

– Видишь, она переделала всю комнату, вот – ковер, балдахин, покрывала – а, привет, Джастин. Как дела, малышка? – Это были Конни Тичлер и Пэт Чампион. – Извини, что побеспокоили. Посмотри на балдахин, – прошептала Конни. Пэт посмотрела. Они выскользнули обратно, оставив дверь открытой.

Около одиннадцати, когда все ушли, Джастин и ее мать сидели на кухне, среди фруктов, цветов и коробок с булочками и пирожными.

– Я в жизни не видела столько еды сразу, – сказала Кэрол, закуривая «Парламент».

– Это непристойно, – согласилась Джастин. Они помолчали. Мать курила.

– Так, наверное, приятно вернуться к себе, – заметила Кэрол удовлетворенно. – Со всеми вещами.

– Что ты имеешь в виду?

– У тебя сколько угодно места. И мир и спокойствие.

– Хватит. – Ее это не касается, и незачем ей это обсуждать.

– Я знаю, это тяжело, и еще все это. – Мать взяла ее за руку, пытаясь приободрить. Джастин пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вырваться. – Но было бы тяжело в любом случае, и ты же знаешь, что все равно пришлось бы избавиться от него в конце концов.

– Не радуйся так откровенно, Кэрол, – предостерегла Джастин и потянулась за печеньем. А когда сказала следующие слова, то поняла, что это правда: – Я не уверена на сто процентов.

– Я тебя останавливаю? – спросила Кэрол, громко, защищаясь.

Джастин быстро съела печенье. Нет никого, никого на всем белом свете более самоуверенного, лицемерного, придирчивого и всем недовольного, чем ее мать. Но в конце концов – больница, медсестры, организация похорон, Донни – Кэрол сейчас сама не своя.

Нет, дело именно в этом: она именно такая, какая есть.

– Потеря работы все-таки должна перевесить… другие вещи, – продолжала Кэрол, со значением глядя Джастин в глаза, а потом опустила взгляд на стол. Потому что говорила о сексе.

По мнению матери, она не может принять решения, так как ослеплена тем, что мужчина с ней спит. Когда Джастин разорвала помолвку с Робом Принсипом, Кэрол сказала чопорно:

– Тебе, наверное, было очень тяжело принять такое решение.

Ибо она считала, что Джастин думает: или секс с Робом, или вообще никакого секса. Кэрол и в самом деле верит, что Джастин была близка только с теми мужчинами, которых она ей представляет. Если бы Кэрол только знала, с каким количеством мужчин Джастин переспала в действительности, возможно, она перестала бы давать ей советы.

И все-таки: Никки, или Дэннис, или кто угодно – вот на что похоже теперь ее будущее. Так что Кэрол в чем-то права. Так и есть – либо Барри, либо никого. По крайней мере, надолго.

Кэрол резко сменила тему.

– Его Величество, управляющий партнер, прибывает на церемонию поминовения, – просипела она в бешенстве. – «Похоронное бюро в Вестчестере», – она изобразила раздраженный, снисходительный тон Донни. – «Да», – отвечаю я. «Кладбище в Куинсе», – говорит он. Гениальный у меня братец.

Джастин смотрела, как ее мать меряет комнату шагами в своих золотых шлепанцах.

– Так мы должны были устроить все в «Озон-парк»? Как будто Мириам… какой-то… какой-то… мафиози? – Она ходила широкими шагами, вне себя от ярости. – Он говорит: «Вы должны были устроить это на Манхэттене». Как будто из Манхэттена потом не надо ехать.

– В любом случае уже поздно, – сказала Джастин. – Все уже организовано. Она дома. – Она подумала о легком исхудавшем теле, которое разлагается сейчас в гробу в «Бродс», и ей пришлось отвернуться. – Что ты завтра наденешь?

 

Деловой обед

В среду, ровно в полдень, Барри пришел пообедать с Берни Штайпеллом, не пытаясь заранее продумать разговор. Он был просто самим собой, Барри Кантором, который ищет работу. Это заносчивость? Берни видел его в деле. Он сел за стол, и эти пять пустых месяцев тяжким грузом лежали на его плечах. Вчера вечером его отец, Айра Кантор, предложил ему денег в долг. Ниже опускаться было уже некуда, оставалось идти вверх.

И вот он, снова в костюме, на деловом обеде. Жизнь движется вперед. Берни говорил ему, что всегда с удовольствием с ним работал, что он – хулиган, глоток свежего воздуха, блестящий стратег, свободный человек. Но Барри должен понять, что денег маловато, агентство маленькое, что ему придется изменить свои взгляды на обслуживание клиента и научиться пресмыкаться.

– И я имею в виду ПРЕСМЫКАТЬСЯ, – добавил он со смехом.

Барри почувствовал, как его охватывает спокойствие. Он дошел до самого дна. Теперь он может, не теряя контроля, оттолкнуться и всплыть на поверхность, чтобы отдышаться.

– Так ты меня наймешь?

– Ну да, ты совершил ошибку, – сказал Берни величественно. – Что с того? Мне кажется, у нас с тобой неплохо получится, – продолжал он, залпом выпив минералку. – Не заставь меня пожалеть об этом. Тебе придется поработать над своим темпераментом.

– Согласен, – отозвался Барри и мельком подумал о Розе. – Послушай, я должен знать. Ты нанимаешь меня им назло?

Берни снял свои красные очки и обдумал это предположение.

– Ну, если бы я не потерял их дела, я не смог бы нанять тебя, – сказал он. – Но я бы все равно хотел с тобой работать – так тебя устроит?

– Устроит. – Барри улыбнулся. Он вернулся в дело. – Как ты думаешь, я когда-нибудь буду снова работать с едой?

– Они не могут настоять в законном порядке на выполнении этого запрета, и они это знают. Но я не могу позволить себе судебное разбирательство, и они знают и это. – Берни пожевал соломинку. – Мы займем тебя машинами и жидкостью для мытья посуды, пока пыль не уляжется. Потом я мог бы дать тебе рыбные палочки. – Он улыбнулся. – Но ничего увлекательного. – У Берни был полный рот крепких, острых, очень белых зубов, Барри они показались до странности жизнеутверждающими.

Он получит подробную расшифровку страховки на следующей неделе. Барри шел домой по изнуряющей жаре. Его повысили, урезали ему зарплату, он получил новую группу продуктов и босса, который считает его капризным гением. Мир был чист и прекрасен!

С другой стороны, что заставило его поверить, что он уже достиг дна? А что, если дна нет? Случиться может все что угодно. Могли умереть близкие ему люди. Работа была неплохая, но это не значит, что с данной минуты и до скончания вечности все будет хорошо.

Почему он такой нервный? Просто заткнись и отнеси свои долбаные костюмы в чистку. Он позвонил всем: Розе, Карен, Пиппе, Херну домой. Никто не взял трубку – он оставил сообщения на автоответчиках. У него есть работа, хорошая работа, и он хочет кому-нибудь рассказать. Ему хотелось рассказать Джастин. Он собрал кучу вещей, чтобы отнести в химчистку. Он позвонил женщине, которая у него раньше убиралась, чтобы пригласить ее снова работать у него. Она расплакалась, и он чуть к ней не присоединился.

Зазвонил телефон. Это была Джастин.

– А, это ты. – Он откинулся на кожаную спинку дивана и позволил восторгу стихнуть и перейти в общее ощущения благостности бытия. – Рад, что ты позвонила. Нам надо поговорить об этих башмаках из сыромятной кожи, которые болтаются у меня по дому, как перекати-поле.

– Нана умерла.

– Умерла? Умерла? – Он недостаточно быстро переключился. Он чуть не сострил. – Ты где?

– В Бедфорде. Уезжаю через десять минут.

– Могу я тебя увидеть?

– Я приеду примерно через час.

Барри пропылесосил пол, как оглашенный, принял душ, выбросил старые объедки и газеты, сложил бейсбольные карточки в стопку, переменил постельное белье. Она не была здесь шестьдесят два дня.

Наконец Джастин позвонила в дверь. Она выглядела ужасно, перепуганная, усталая, руки обмотаны грязными, распускающимися бинтами. Он сердечно ее обнял. Запах был все тот же: гиацинты, мандарины и карандашные очистки – странный, знакомый, волнующий.

– Вокруг полный бардак, – всхлипывала она, а собака делала круги по гостиной. – И будет только хуже. Похороны завтра. Съедутся все до единой сплетницы из Вестчестера, Путнама и Фэрфилда.

Они какое-то время сидели молча, ее голова лежала у него на груди, он обнимал ее. Было хорошо, что она здесь.

Она искренне посмотрела ему в глаза.

– Скажи мне что-нибудь хорошее.

– У меня есть работа, – сказал он. Ему понравилось, как это прозвучало.

Она выпрямилась, удивленная.

– Я начинаю в понедельник.

– Какая работа? – спросила она, расслабляясь. Она положила голову ему на колени и вытянула ноги вдоль дивана.

Он перебирал ее волосы.

– Помнишь агентство Берни Штайпелла? Она лежала у него на коленях, обнимая его, и спала. Собака сидела рядом, хлопая ресницами и виляя хвостом. Он не знал, что ему делать. Нужно быть очень осторожным. Он не был готов к такому счастью, вдруг, сразу.

Позже они тихо пообедали в рыбном ресторанчике на Бродвее. Он кормил ее кусочками лосося. Она улыбалась ему, не скрывая, и жевала. Он смотрел на ее повязки, на ее прямые черные пряди, и его сердце сжималось. Вся эта история с Джастин была как детская влюбленность – естественная, стихийная. Ему не нужно было искать, что ему в ней нравится. Ему просто хотелось быть рядом.

– Мне тебя не хватало, – сказала она и пролила кофе, и виновато посмотрела на него, и он понял, что должен сделать ей предложение. Она может отказаться, но он должен спросить. Прямо сейчас, пока не струсил.

– Давай поженимся.

– Хорошо, – ответила она, глядя ему прямо в глаза.

– Я имею в виду: поженимся, – сказал Барри. – Навсегда.

– А бывают другие виды браков? – Она блуждала взглядом по ресторану, пытаясь побороть улыбку.

– Ты сказала «да»?

Джастин посмотрела прямо на него и рассмеялась. Он пересел к ней поближе.

– Ты должен был сделать предложение именно в ресторане, – сказала она, приникая губами к его губам.

Его охватило ощущение, будто он только что вырвался из тюрьмы.

 

Похороны

Всякая видимость нормальности развеялась, как дым. Джастин откинулась на пассажирском сиденье. Они мерно плыли к «Кросс кантри». Она ехала на похороны своей бабушки в машине своего жениха. Она понятия не имела, что ей думать. Барри так хорошо водит. Ей нравилось, как он ведет. Он такой надежный водитель, можно откинуться на сиденье и спать, не беспокоясь, что вдруг окажешься на разделительной полосе. Колени у нее страшно ломило. Они собираются пожениться. Они едут на похороны.

Она расплакалась. Он протянул ей руку.

– Я так счастлива – это ужасно, – плакала она. Ей нужно было время, чтобы осознать это все.

Кэрол скажет, что она принимает решение под влиянием стресса. Но это было не так. Она все обдумала, все ее претензии были учтены.

– Мы не можем вывалить это на нее сразу, – решила наконец Джастин. – Она сейчас не в форме. И еще. Таким образом мы обесценим оба события. Более того, ей нужно время, чтобы снова принять тебя.

– Я постараюсь быть приемлемым, – сказал он. И дал ей салфетку.

Но это были похороны. Нана умерла. Она не может быть счастлива, если Нана умерла. Она не может грустить, если рядом Барри. Он нашел хорошую работу, дело, которым действительно хочет заниматься. Это было больше, чем она могла переварить. Она сегодня весь день не сможет ни на что адекватно реагировать.

Донни сидел, выпрямившись на стуле, он был в точности похож на Кэрол, метр шестьдесят пять, разбитый, опухший, пораженный горем. Джастин в последний раз видела его восемь лет назад, кода он пригласил ее пообедать с ним по случаю того, что она поступила работать в «Пэкер Брибис», и сказал ей, что если она будет работать как бешеная, они могут и не заметить, что она девушка. Тогда она не поняла, как это оскорбительно.

Джастин спросила про детей. Жена Донни, Джойс, сказала, что они не приедут – они только вернулись из лагеря и очень устали. Кэрол посмотрела на нее со значением.

Глава похоронного бюро позвал Донни к телефону, и беседа разладилась.

Она смотрела, как ее дядя уверенно говорит по телефону, и в ней ожила целая череда детских воспоминаний. Ее впечатляло тогда, что Донни постоянно звонят важные люди по срочному делу и что им непременно нужно выслушать за ужином его трезвое суждение. Ее завораживали какие-то важные другие места, где он проводил все время. Он был единственный взрослый в семье, который себя контролировал, и, хотя он ей никогда не нравился, именно из-за Донни она стала юристом.

Барри приобнял ее и посмотрел на нее с такой нежностью, что она чуть не расплакалась. Она и забыла, как она счастлива, и забыла, почему. Голова раскалывалась. Джастин хотелось, чтобы он ее поцеловал.

– Итак, – Донни вернулся. – Я слышал, ты была главным поверенным в трехсторонней сделке во Флориде. Потрясающе, Джастин.

– Это было так просто, она буквально сама собой подписалась. А потом мне досталось маленькое пустячное дело, которое превратилось в кошмар. Кошмар, закончившийся двумя коллективными исками.

– Так оно и бывает, – кивнул Донни. – Алекс Шифф рассказывал мне о вас, – добавил он, имея в виду и Барри.

– Ты с ним общаешься? – удивилась Джастин.

– Я встречаю его время от времени в клубе – он друг одного из членов, – объяснил он с холодным превосходством, которое напомнило ей Дриггса. – Он звал меня присоединиться к сделке по недвижимости. Очень скользкая. Я так ему и сказал, но он не захотел слушать.

– А, – неопределенно бросила она.

– Он очень неуравновешен, – сказал Донни с неприязнью.

– Ладно, хватит, – резко оборвала она, удивляясь собственному раздражению.

– Я только говорю… – начал Донни, но она нетерпеливо подняла руку.

– Мы все знаем, что за человек мой отец. Оставь эту тему.

Тетя Перл медленно вошла в комнату, опираясь на трость. Она была похожа на Мириам как две капли воды. Это было жутковато.

Гроб был очень маленький. И белый. Джастин решила, что для гроба это вульгарно, хотя не смогла бы сказать почему. На нем лежали розы. Ребе говорил вибрирующим баритоном, который ему самому, несомненно, очень нравился. Церемония получилась короткой, почти без иврита. На улице было, наверное, градусов тридцать пять.

У могилы в Куинсе над их головами ревели самолеты. Кэрол повернулась к Джастин, пока гроб опускали в яму, и поежилась:

– Как страшно.

Джастин взяла мать под руку и постаралась не потеть на жаре.

– Я рада, что Барри пришел, – призналась мать, когда они возвращались к машинам; Барри и Джин шли следом. Каждый раз, как Джастин делала шаг, ее колени протестующее ныли.

Джастин сказала тихо:

– Он нашел работу.

– Слава богу! – прошептала ее мать, пока они шли на цыпочках по чужим могилам.

__________

Целый пир, даже обильнее, чем вчерашний, ждал их в столовой. Еда и цветы переполняли кухню.

– Боже праведный, только взгляни на все это, – поразился Барри, указывая на огромную корзину красивых маленьких фруктов.

– Думаешь, это что-то особенное? Посмотри на эту – в том же стиле, но в два раза больше. – Мередит Зазлоу стояла у стола в теннисном платье, поднеся к лицу очки своего мужа, чтобы прочитать карточку. – Маленькую прислала Пэт Чампион.

Вошли оживленно беседующие люди. Минди Фрейзер оскорбила Конни Тичлер тем, что не пришла на благотворительное заседание Детского комитета по искусству, хотя Конни и заказала целый столик во время сбора средств «Друзья Сиона». Ее мать включилась в разговор; Джастин сидела с Барри у камина, стараясь успокоить больную голову.

Рода Вайзенблатт подошла и встала перед ними.

– Ты не собираешься меня представить? – нетерпеливо спросила она.

– Рода Вайзенблатт, Барри Кантор, – сказала Джастин.

– Нам не хватало тебя эти дни, – сообщила Рода, внимательно рассматривая его.

– Ну, я тоже скучал по тебе, Рода. Джастин взяла Барри под руку и ухмыльнулась. Он сразу понял, с кем имеет дело.

Конни Тичлер подошла к их кружку.

– А вот и он, – сказала она буднично. – Я так и знала, что у тебя кто-то есть.

– А чем ты занимаешься? – продолжала инспекцию Рода.

– Я работаю в рекламе.

Рода подняла на Джастин брови, как будто говоря: «Не вижу никакой проблемы – и что твоя мать так волнуется?»

– Вы видели? – прошептала Рода Вайзенблатт, имея в виду теннисное платье Мередит Зазлоу. – Она могла бы и повнимательней отнестись к выбору костюма.

Арнольд Тичлер обратился к Барри:

– Так, ты играешь в гольф?

– Нет вообще-то.

– Не надо извиняться, – сказал тот солидно.

– Я не думал извиняться, – усмехнулся Барри. Перл пыталась идти и не выронить при этом тарелку с едой. Джастин помогла ей сесть за небольшой столик, принесла себе тарелку куриного салата и присоединилась к ней. Приятно было, что не нужно беспокоиться, оставляя его одного.

– Как поживает кузина Линда? – спросила Джастин.

– Линда? Я не получала от нее вестей десять, пятнадцать лет. Знаешь, Нил так и не пришел в себя после того, как она его бросила.

– Что? Она его бросила?

– Конечно. Ушла к этому парню с курсов по недвижимости.

– Погоди. Я думала, ее муж воровал перчатки в «Мейси».

Перл была непоколебима, это предположение ее шокировало.

– О, нет. Нил был далеко не гений, это правда. Но человек честный. Нет, его просто уволили после Рождества. Я помню, как Фрида и Джо приходили к нам, совершенно потрясенные. Нил потерял работу, но не мог ходить по собеседованиям – ее день и ночь не было дома, она продавала недвижимость, и некому было сидеть с детьми. В те времена это было неслыханно. Неслыханно. Никто не знал, что им посоветовать. Он довольно быстро все выяснил.

Джастин почувствовала, что ее охватывает грусть. Перл говорила точь-в-точь как Нана.

– А Стейси?

– Стейси – потерянная душа, Джастин, – сказала Перл, качая головой. – Она никогда не была особенно сообразительна. Выглядела – да, выглядела превосходно. У нее были такие огромные синие глаза. Ослепительные. Ослепительная фигура. Но дурочка, круглая дурочка! А эти дети! Сын наркоман. Провел год в Мак-Лин. А потом, ну, знаешь, продавал витамины по телефону. А дочь вышла за китайца. Врача-холиста.

Станет ли она такой же к старости? Она заметила, что Конни Тичлер грозит пальцем Барри. А сейчас она – такая?

Погодите минутку, разве Нил не доктор? Нана бы знала.

Уже вечером Кэрол закрыла дверь за своим братом и его женой.

– Он приходит на пару минут, – сказала она язвительно, глаза как щелочки, – и считает себя Господом Богом.

Она пошла на кухню, Джастин следом. Барри сидел у раковины на корточках, запустив руки по локоть в мусорное ведро.

Он покраснел.

– Я не роюсь в вашем мусоре, – заверил он Кэрол. – Только выбрасываю в ведро ваше столовое серебро.

Кэрол прошла мимо, будто он с ней и не заговаривал. Барри копался, пока не выхватил оттуда серебряный нож и не поднял его вверх с видом победителя.

– Рада, что ты его нашел, – сухо поблагодарила Кэрол.

Ну, раньше она же была с ним дружелюбна. Не может все пройти гладко. Почему Джастин решила, что все будет без сучка без задоринки?

– Не хочешь подышать воздухом? – спросил Барри, и они выскользнули на улицу.

– Невероятно, какие все бессердечные, – сказала Джастин, когда они проходили мимо припаркованных машин. – Человек пять минут как расстался с жизнью, а они уже – чья корзинка больше, кто больше помогает с организацией. Конни Тичлер водила экскурсии по дому вчера вечером. Она вошла в мою комнату, когда я была в кровати, и едва извинилась.

Воздух был душный, они слышали стрекотание кузнечиков и шум газонокосилки.

– Никто не знает, что делать, – сказал Барри. – Если бы мы жили в маленькой рыбачьей деревушке на Сицилии, где каждую неделю кто-нибудь умирает, мы бы знали, что делать.

Она взяла его под руку и направила вниз по дорожке к лошадиной ферме.

– Здесь никто не умирает, никто не болеет, – продолжал он. – Все забиваются по своим квартиркам, и ты их и не видишь. А потом они вдруг мертвы, и никто не знает, что делать.

Во влажном воздухе чувствовалось дыхание осени. Они проходили мимо живой изгороди из кустов жимолости, церковный колокол пробил шесть, и Джастин поняла, что весь день была возбуждена. Как непристойно. Она повернулась к нему и спрятала лицо у него на груди.

– Я знаю, мне не следует сейчас радоваться, но я ничего не могу с собой поделать.

Он взял ее в охапку, и они поцеловались под огромным вязом Мередит Зазлоу. Неподалеку послышался хруст гравия.

– Машина, о, девятисотый, – нараспев проговорил Барри. Краем глаза Джастин увидела притормаживающий «мерседес» Вайзенблаттов.

Давай, Рода, смотри хорошенько. Джастин помолвлена и выходит замуж, и этот человек будет ее мужем. Она выходит замуж последняя, самая последняя.

– Дорогая, – крикнула Рода из окна. – Я только хотела спросить, твоя мама просила меня кое о чем, помнишь?

Она, должно быть, имела в виду организацию свидания.

– Нет.

– Так я могу тогда об этом кое-чем забыть, – сказала Рода с притворным смирением.

Кэрол попросила ее повыяснять исподтишка, подыскать незанятого мужчину.

– О чем – об этом?

Если у Роды Вайзенблатт хватает идиотизма говорить об этом в присутствии Барри, так пусть тогда говорит прямо.

– Об этом самом, – повернулся к ней Барри. – О таком высоком, из приличной еврейской семьи, ты его сразу узнаешь: у него хорошая работа и дом за городом, – об этом?

Джастин с удовольствием наблюдала, как лицо Роды вспыхнуло от раздражения.

– Ладно. Ну и типа ты себе нашла, – бросила Рода и укатила.

Джастин посмотрела на своего будущего мужа. Ей показалось, что жизнь выравнивается. Интересно, это временно или как.

 

Путешествие без карты

Пиппу охватили грусть и волнение, она поцеловала отца на прощание и села в самолет с термосом чая. Она летит в Париж. Ей досталось место у окна, а у прохода сидел мужчина лет тридцати пяти, со смуглым, задумчивым лицом, как герой «Мужчины, который любил женщин». Он сидел, накинув свитер на плечи, и решительно печатал на маленьком компьютере очень чистыми пальцами. Место между ними было свободно. Он испустил протяжный вздох и положил на это сиденье свою сумку.

Если ему можно, то и ей – тоже. После взлета она встала в туалет и положила «Путешествие без карты» на пустое сиденье рядом с его сумкой. Он снял очки, замер, вдумчиво ее оглядел и изящно встал, когда она начала пробираться в проход.

Книга была о том, как Грэма Грина несут носильщики через Либерию в тридцатые годы двадцатого века. Целая глава была посвящена крысам – крысы в знаменитом парижском отеле, мертвые крысы, кишащие блохами, в английском захолустье, крысы, потоком спускающиеся по стенам хижин в глубине Либерии.

Пиппа была рада, что оставляет Нью-Йорк на некоторое время. От жары все просто с ума посходили. Детей стреляли безо всякой причины. Вчера, за один день, во время прогулки по городу, они с отцом увидели: мужчину, который сплевывал белую рвотную массу перед «Годденхейм Сохо», женщину, испражняющуюся на полосе для автобусов перед «Бергдорф Гудмэн», и мужчину, который мочился на обитую ковром стену в театре «Уолтер Рид» в полутора метрах от мужского туалета.

Они посмотрели «Полину на пляже», и она подумала о Винсе. Она уже несколько месяцев с ним не разговаривала, и она без него не скучала. Если между ними ничего не было, то почему она столько времени потратила на пустое беспокойство из-за этого? Во французских фильмах герои всегда балансировали между искушением и предательством, и они называли это человеческой природой. Ей хотелось встретить кого-нибудь нормального.

Пиппа оставила отца в его дешевенькой гостинице и пошла домой в печальной задумчивости. В вагоне поезда в сторону спальных районов рядом с ней стоял очень приятный парень. Поезд остановился в тоннеле, было очень жарко. Женщина со сбившимися в колтун волосами, которые свисали у нее за спиной, как моток веревки, прошла вдоль вагона, она пела и попрошайничала. Мужчина, лежавший на сиденьях, застонал. Стайка ощетинившихся подростков промчалась с воплями вдоль вагона. Свет выключился. Когда он включился, парень улыбнулся ей, как будто говоря: «И что может произойти дальше?»

Она улыбнулась в ответ. Они оба отвели взгляд. Он показался ей очень милым. Он вышел на следующей остановке. Когда она посмотрела ему вслед, он стоял на платформе, подняв руку в прощальном взмахе. Она от неожиданности не отреагировала. Двери были открыты, он еще может вернуться, в метро нужно быть осторожнее. Она не помахала ему рукой. Двери закрылись. Она увидела, как он медленно, уныло побрел к лестнице.

Когда Пиппа вернулась из туалета, ее сосед уже стоял в проходе в аккуратных черных мокасинах, держа в руках два стакана красного вина. Когда она села, он дал ей один стакан, взял с неприязнью в руки ее книгу, посмотрел прямо на нее и сказал:

– Вы должны объяснить мне, что вас так завораживает в британских писателях, когда есть столько французских писателей, причем намного лучше.

– Я читаю французов, – ответила она, хотя прочла их немного. – Но он замечательный.

– Лондон – мертвый город! – горько заметил ее сосед. – Никакой радости, никакой жизни. Ничего на улицах. Еда – отвратительна. ТАМ НЕТ ЕДЫ! Вечно льет. Как можно читать таких людей?

– Ну, это про Африку…

– Написано англичанином. Они отправляют своих жаждущих власти гомосексуалистов насиловать бедных, милых африканских дикарей. Серые низменные людишки эти англичане. Страдающие запорами, ограниченные и язвительные.

– Откуда вы знаете?

Он поднял тяжелые брови в притворном удивлении:

– Они сожгли Жанну Д'Арк!

Он это серьезно? Пиппа улыбнулась, сбитая с толку. Жизнь снова становится интересной.