Назавтра отец рискнул дать мне прокатиться по Кентербери с утра. Имей в виду, предупредил он меня, машин много, все кругом торопятся. Полно безмозглых водителей, так что не отвлекайся.

– Экзамен на вождение ты сдашь без сучка без задоринки. А потом – делай, что хочешь. Делай, что хочешь, езжай, куда хочешь. Верно? Вот так.

И вози, кого хочешь, Мои детишки уютно устроились сзади, я отпускаю сцепление и мягко, плавно трогаю машину, они кладут руки мне на плечи, и я крепче сжимаю руль.

Мы выехали на Хай-стрит и тут же увидели – кого бы вы думали? – мою маму. Она тащила за собой продуктовую тележку на колесах.

– Остановимся? – спросил я отца.

– Зачем?

– Сказать маме «привет».

– Ты ей уже сказал свой «привет» за завтраком. И еще скажешь за обедом. Мне всегда казалось, что своих мамаш парни сторонятся.

– Я просто хотел сказать «привет».

– Теперь все равно уже поздно.

Еще ярдов через сто мы попали в легкий затор.

– Твоя первая пробка, – с гордостью объявил отец. Я посмотрел на тротуар, на пешеходов. Так много знакомых лиц. Немудрено: прожить в маленьком городке восемнадцать лет – это слишком много. Так много, что глаза мои на них бы не смотрели, на эти знакомые лица. Многие заглядывали в машину и улыбались нам. Как же, молодой Эпплби под руководством отца осваивает машину. В любую дырку надо обязательно сунуть нос. Мы с отцом улыбались в ответ, дружелюбно поднимали руки. Мимо прошла миссис Эджкомб, посмотрела на нас, но не улыбнулась.

– Чванится, – заметил отец. – Ничего в жизни этим не добьешься. Никогда не будь чванливым, сынок.

– Не буду, папа.

– Вот и молодец.

Тут мы увидели миссис Траншан. Она улыбнулась: вот, мол, так вам и надо, застряли.

Отец опустил окно и поприветствовал ее:

– Чудесное утро сегодня. И народу много.

– Пф-фф. Очередной маньяк без намордника, только и всего. Очередной псих за рулем перекрыл все движение. Одним больше, одним меньше – невелика разница. – Она хлопнула по раздвижной крыше на верху машины. – Занятная крышечка. – Она хлопнула по ней снова.

– Можете открыть, – крикнул я ей.

– В такую погоду? Я не сумасшедшая. Куда подевались эти дети?

Я окинул взглядом улицу. Дженни и Тристрам тащили все ее покупки. Бедненькие детки. Поток тронулся.

– Будь здоров, молодой человек, вечером увидимся, – крикнула она мне.

– Чур я первый, – парировал я. И она, и отец – оба улыбнулись.

Когда мы проезжали мимо Тристрама и Дженни, я нажал на сигнал и помахал им рукой. Они увидели меня, но помахать в ответ просто не могли – все руки заняты. Я посмотрел на них, и у меня возникло то же ощущение, что и тогда в соборе – они словно плыли над землей. Их не тревожила, не задевала окружавшая их толпа. Стеклянную пробирку вокруг них разбить не мог никто, и они были совершенно счастливы, их никто не беспокоил – толпа просто обтекала их.

– Вечером куда-то собираешься? – спросил отец.

– Угу. Веду их всех на танцы в колледж искусств.

– Всех?

– Дженни, Тристрама и Веронику.

– И Веронику?

– У меня не было выбора.

– То есть?

Я рассказал ему, как развивались события вчера вечером, умолчав об истории с пятерками.

– Значит, тебе скинули эту девицу. Я сам, пожалуй, на такую жертву не пошел бы, но ты сделал доброе дело. – Он что-то замурлыкал про себя. – А они вовсю встречаются, да? Их младшая и Тристрам.

– Встречаются помаленьку.

– Прямо жених и невеста. Рановато, хотя, надо думать, ничего страшного тут нет.

– В каком смысле?

– Ни в каком. Так, мысли вслух. Но не заметить их нельзя. Прямо близнецы. Будто созданы друг для друга. А вот у их родителей – никакого контакта. Странно, как мир перемешивает людей.

Мы подъехали к дому, и я уже собрался вылезать из машины, но отец остановил меня и протянул пятерку.

– Спасибо. Но за что?

– На вечер – за то, что сделал доброе дело.

– Папа, я не могу это взять.

– Не можешь? Что за дурость? Пока ты учишься в школе – даже в университете, – ты имеешь полное право жить за мой счет. Меня это не тревожит, так что и тебя не должно. Запомни золотое житейское правило, сынок: что не беспокоит других, не должно беспокоить тебя. Верно?

– Верно, папа.

– Вот и поладили.