За прошедшие с начала операции полторы недели Саша на деле познал, что имел в виду Шурик, говоря: «Главное в горах – не войнушка, главное – до войны доползти… Да, Гора?» На что тот, соглашаясь, молча кивал головой. От Матаича Саша узнал о случае, который под этим подразумевался и который, тщательнейшим образом все старательно обходили молчанием.

Шесть месяцев назад еще не вполне «очухавшемуся» после госпиталя Горе пришлось принять участие в тяжелейшем рейде в район Зуба. И на седьмой день длительных высокогорных переходов он сломался. Сутки еще шел сам – поддерживаемый товарищами под руки, без вещмешка, бронежилета и оружия. А ночью у него открылась кровавая рвота, и его в полубессознательном состоянии еще два дня тащили практически на себе. Благо, в последний вечер наткнулись на обитаемый кишлак, где взяли осла, на нем-то и довезли полумертвого снайпера к посадочной площадке. Еще одному парню в роте повезло намного меньше: к вертолету его принесли уже остывшим. Это был третий солдат батальона, погибший на этой операции от истощения сил и переохлаждения.

По возвращении в полк Гора неделю пролежал в санчасти, слетал на обследование в кундузский медсанбат и через трое суток, потеряв за эти дни двадцать килограммов веса, вернулся в роту. Несмотря, в общем-то, для высокогорного региона довольно заурядный случай, приключившаяся с ним, история больно ударила по самомнению Горы, и теперь только Шурик мог позволить себе, и то лишь намеком, такую роскошь, как наступить другу на любимую мозоль.

Один раз, уже в Аргу, шеф сказал Саше: «Смотри. Вначале подыхают морально, а уж потом отказывают ноги, причем тут же! Так что знай! Будет невмоготу – сразу говори!» После чего он дважды на затяжных переходах по собственному почину брал у подопечного ПК, хотя тот его не просил и вполне еще мог самостоятельно тащить свой пулемет.

Переходы в горах – самая настоящая изуверская, изощреннейшая пытка. Считая оружие, огромный боекомплект, бронежилет, каску, сухпай, вещи и прочее снаряжение, выходило в среднем до сорока килограммов; у пулеметчика чуть больше, у снайпера чуточку меньше Хуже всех приходилось расчетам АГС – те, ко всему своему еще тащили гранатомет, станину и ленты.

Через три-четыре часа после выхода в горы казалось, что еще пять минут – и солдаты попадают на месте. Но эти пять минут складывались в часы, часы в сутки, а бойцы понуро опустив головы и не глядя по сторонам – да пусть лучше пристрелят! – все шли и шли. Как тогда говорили, «на автопилоте».

После подобных переходов на привалах Саша, очумело уставившись пустым взглядом в небо, думал, что еще одного такого марша ему не вынести и его, так же, как Гору, понесут на руках, и с содроганием слушал смешки дедов, утверждавших, что летние операции – прогулка; то ли дело – зима! И, несмотря на сорокаградусную жару, это действительно было именно так. Самое главное, летом несли меньше вещей, к тому же к жаре быстро привыкали, а вот зимой к снегу, налипавшему на сапоги пудовыми гирями грязи, промокшей одежде и пронизывающим сырым ветрам, неизбежно прибавлялись невыразимые ледяные ночевки в заснеженных, промозглых окопах; а отсюда – неминуемые переохлаждения, обмороженные ноги и прочие «прелести» любительского альпинизма.

Неизвестно почему, но доблестное и умудренное воинским опытом командование славной Сороковой армии ну никак не могло понять, что ведущим боевые действия в высокогорных провинциях частям жизненно необходима такая мелочь, как свитера, банальнейшие шерстяные носки и нормальная обувь и что состоявшие на вооружении нашей непобедимой армии с восемнадцатого года бушлаты, кирзовые сапоги, байковые портянки и хлопчатобумажное белье – не лучшая амуниция для этих регионов.

Но сейчас стояла иссушающая осень, район Аргу к высокогорью не относился, и Саше оставалось только безрадостно гадать, что же его ждет впереди.

* * *

Последние три дня рота буквально падала с ног; три, четыре, пять прочесываний за день выматывали не хуже любого перехода. Все время бегом: машина – кишлак – дувалы, дувалы, дувалы… опять машина и вновь – дувалы, дувалы…

Если в первый день «шмонального марафона» еще как-то было интересно, то на третий Сашу уже мутило от встречавших его на подходе к селению терпкой пряной смеси кизячного дыма, козьей вони и стойкого, всепроникающего навозного смрада. Дедушки, разумеется, держались намного лучше – попривыкли, ну и, конечно, не упускали возможности перехватить в кишлаках местного айрана, лепешек и всевозможных бакшишей. Правда, приходилось им тоже несладко – дабы не нарваться на неприятности со стороны офицеров и особистов. Номинально эти вещи считались мародерством и теоретически вполне могли подвести под трибунал.

Несколько раз третий взвод налетал на бахчи, и тогда десанты БМП бывали доверху забиты сочными, но не очень сладкими арбузами и дынями. Два раза по ночам ели мясо. Первый раз Валерка ухитрился под носом у комбата подстрелить овцу. Шурик и Гора, тут же в селении, в течение каких-то пяти-семи минут ее мастерски разделали, а вечером, уже в другом кишлаке, сварили целое ведро аппетитнейшего, процентов на семьдесят состоявшего из одного отборного мяса, жирнейшего плова. Во второй раз, дня через два, взводу после друзей-разведчиков досталась внушительная телячья ляжка. В тот день, как назло, ни одной усадьбы, даже самой затрапезной, на пути не попалось, и телятину ели, жаря на углях костра. Молодая половина взвода до утра мучалась от поноса.

Поскольку сухпай сбрасывали нерегулярно, на подобные вещи офицеры роты смотрели сквозь пальцы, главное – чтобы большое начальство не видело.

Особых достижений у четвертой МСР не было, и ротный вместе с замполитами и командирами взводов, возвращаясь после встреч с комбатом, все более и более терял настроение и цвет лица. Солдаты эту перемену ощущали незамедлительно.

На четвертый день кишлачного супермарафона подразделению наконец-то повезло. Второй взвод чисто случайно зацепил какого-то подозрительного дедка, и не просто бабаишку, как потом выяснилось, начальника снабжения самого Джумалутдина, этакого главного интенданта. Быстренько посовещавшись и ничего не сообщив в штаб батальона, правоверного передали на ночь третьему взводу. Пономарев сразу отвел свои машины подальше от роты и встал на небольшой, открытой со всех сторон сопочке на ночевку.

Духа, по афганским меркам прилично одетого, но внешне неказистого, неопределенного возраста старика, немного побили – больше для острастки – и, связав так, что пятки оказались прижаты к локтям, на полночи бросили в свободный окоп, естественно, очень убедительно пообещав пристрелить утром.

Саша отдежурил первую половину ночи, а вторую проспал, различая сквозь поверхностный сон приглушенные плащ-палаткой голоса взводного, Шурика, Горы, глухие звуки ударов, невнятное бормотание и всхлипывания насмерть перепуганного бабая и высокий голос Шовката Шерназарова – переводчика взвода.

Через пару часов к Саше под плащ-палатку втиснулся Гора и, прижавшись спиной к спине, сказал:

– Спи, спи. Завтра тяжелый день.

Саша поинтересовался:

– Ну что он… Заложил своих?

– А куда ему, ублюдку, на х… деваться?!