Жизнь лаборатории текла размеренно и однообразно. Листопад, Марина, Гиви, Олег и я продолжали опыты на Альфе. Кронид Августович, Бойченко и Харламов собирали новую экспериментальную установку на Бете. Петрович творил чудеса в своей маленькой мастерской. Иногда он ходил на Бету и помогал устанавливать новые приборы.

Долгие зимние вечера сроднили небольшую, отрезанную от мира группу людей. Случалось, кто-нибудь начинал рассказывать о себе, о семье, о прошлом. В каждом таком рассказе еще слышались отзвуки войны. Фронтовые эпизоды, утрата близких, счастье нежданных возвращений, ликование в День Победы. Все было еще свежо в памяти.

Приезд Бойченко внес новое в наши вечера. Виктор пел вод гитару, читал стихи, потом надумал учить танцевать рок, который тогда только входил в моду. Молодежь увлеклась. Даже Олег однажды не выдержал и такое изобразил, что тетя Лиза, всплеснув руками, воскликнула:

— Это что же за танец смертельный?

Только Гиви не принимал участия в общем веселье, садился в угол и мрачно оттуда поглядывал.

Однажды кто-то попросил Виктора рассказать о себе. Он неохотно сообщил, что родился на Украине, в Чернигове. Там его и застала война. Родители погибли. После прихода наших окончил школу, затем в Москве — университет.

Процедил несколько скупых фраз и тут же начал над кем-то подшучивать. Парень он был колючий. У всех подмечал недостатки, острил, иронизировал… Смеялся над мрачным видом Гиви, над Олегом, который, по правде сказать, не очень удачно пытался приобщиться к современным танцам. Даже лысина Петровича и бороды Кронида и Харламова не остались без внимания.

Один из вечеров мне особенно запомнился. Виктор поймал по радио джазовую музыку и с увлечением танцевал то с Верой, то с Мариной.

Я невольно залюбовался нашими женщинами. Вера — смуглая, с удлиненными, немного монгольскими темными глазами, изящная, как танагрская статуэтка. Марина — статная, сероглазая, с густыми волосами цвета спелой ржи. Обе, оживленные, с блестящими глазами, немного раскрасневшиеся от танцев, были удивительно красивы в тот вечер.

— Откуда это взялись нарядные платья и даже туфельки на высоких каблуках? — разворчался Олег. — Вот уж не думал, что на Памир берут туалеты.

Танцующие устали и о чем-то говорили, сидя на диване. Затем Марина встала и захлопала в ладоши.

— Товарищи, внимание! Виктор будет читать стихи.

Бойченко вышел на середину комнаты, легким движением головы откинул прядь волос, свисавшую на лоб, в начал:

Когда, любовию и негой упоенный, Безмолвно пред тобой коленопреклоненный, Я на тебя глядел и думал: ты моя; Ты знаешь, милая, желал ли славы я…

У Виктора был низкий красивый голос. Читал он, сдержанно, негромко, с искренним чувством. Вера и Марина не сводили с него глаз.

Кому он читал пушкинское «Желание славы»? Вере? Марине? Или кому-то, кто остался в Москве, кого он мысленно сейчас видел?.. Увы, впечатления вечера были испорчены его финалом.

Кронид Августович был глуховат и тщательно это скрывал. Все знали его недостаток и старались при нем говорить погромче. Виктор же, будто нарочно, говорил с ним особенно тихо, а в тот вечер сел напротив и стал молча шевелить губами. Кронид Августович сначала растерялся, а потом все понял и, ничего не сказав, ушел в свою комнату.

Возмущенный Петрович подошел тогда к Бойченко.

— Что ты ко всем привязываешься? Сам, что ли, без недостатков? И над тобой посмеяться можно.

— Ну я смейтесь. Один восточный мудрец сказал:

Смех украшает жизнь. Без смеха Жизнь не нужна, а смерть-утеха.

— Боюсь, что мудрец-это сам Виктор Бойченко, — вмешался в разговор Б. В. — Однако уместнее вспомнить слова Фирдоуси:

Не обижай людей — придет расплата. Нам счастья не сулит обида чья-то.

Если же говорить серьезно, то ваша выходка безобразна. Вам здесь жить и работать. Прошу задуматься над моими словами.

Б. В. был зол. Он даже привстал на цыпочки, как это часто делают невысокие люди, когда хотят выглядеть более внушительно.

Прошла еще неделя. Однажды за завтраком Кронид Августович обратился к Б. В.:

— Борис Владимирович, мы закончили монтаж дополнительной группы счетчиков. Если не возражаете, я еще раз проверю схемы и в двенадцать начну эксперимент.

— А я, — заметил Бойченко, — сделаю кое-какие предварительные расчеты и к этому времени приду на установку.

Б. В. был явно доволен.

— Прекрасно. Действуйте. Может быть, и я загляну на Бету.

После завтрака мы с Олегом направились на Альфу. Утро было великолепным. Чистый, прозрачный воздух. Синее-синее небо. Снег, искрящийся бесчисленными огоньками. Внизу, под нами, клубились застрявшие в долине облака. Вдали сверкали белоснежные вершины Шугнанского хребта.

Идти было очень скользко. Тем не менее вскоре мы нагнали Марину и Гиви. Они о чем-то громко спорили.

Услышав наши шаги, Марина обернулась.

— Полюбуйтесь на этого Отелло, — сказала она с возмущением, — упрекает, устраивает сцены! Да какое право ты имеешь ревновать, кто дал тебе это право? — почти выкрикнула она, резко повернувшись к Гиви.

Он посмотрел на нее, затем, ни слова не говоря, ускорил шаг и ушел вперед.

— Неужели вы не понимаете, что работа еще не все, продолжала Марина, — что нельзя только про протоны, мезоны? Приехал интересный, веселый человек, а вы все насупились, в штыки его встретили. Борис Владимирович и тот Вере сцены ревности закатывает. Сегодня видели ее? Глаза красные, заплаканные. Ну, там хоть понятно — двадцать лет разницы. Нарочно жену по имени-отчеству зовет, чтоб старше казалась. Каренин несчастный!

Мы слушали, с трудом сдерживая смех и вместе с тем чувствуя, что назревает конфликт, мелкий, незначительный в обычных условиях, но, возможно, опасный во время зимовки.

— Марина, — сказал Олег, — тут у тебя и Отелло и Каренин. А Петю ты забыла?

— При чем тут Петя?

— Ну, как же? Петя молод, тайком пишет стихи, посвящая их тете Лизе, вернее, ее блинчикам. А тут приезжает Бойченко, и все внимание тети Лизы ему. Юный поэт в отчаянии. Чем не Ленский? Может быть, дуэль устроим? Опять же Петрович может сойти за статую командора и покарать мерзкого Дон Жуана.

— Да ну тебя, — уже совсем рассердилась Марина, — с тобой серьезно говорят, а ты балагуришь!

Я хорошо знал Олега. За его шуткой скрывалась тревога. Видимо, опасения, которые возникли у нас в день приезда Бойченко, начинали оправдываться.

В то утро на нашей установке не было обычного оживления. Марина сосредоточенно наблюдала за приборами и время от времени делала записи в журнале. Угрюмо молчал Гиви. Он долго слонялся по лаборатории, а потом вдруг оделся и вышел.

Внезапно завыла сирена. Это был условный сигнал тревоги и общего сбора. Мы быстро спустились по тропинке и поспешили на базу. Вслед за нами с Беты прибежали Кронид и Харламов.

Б. В. собрал всех в столовой. Он был взволнован.

— Товарищи, между одиннадцатью и двенадцатью часами со стороны дороги донесся крик. По сигналу тревоги явились все, кроме Бойченко. Его нигде нет. Скорее всего Бойченко в это время шел по дороге, направляясь на Бету. Сегодня скользко, он мог сорваться в пропасть. Необходимо организовать поиск. Назначаю спасательную группу: Листопад, Харламов, Олег. С собой взять веревки, легкие санки. Пойдете вниз по дороге. У Трех камней повернете направо. Поиск начнете у подножия обрыва. Выход в тринадцать тридцать. Будьте осторожны, товарищи, — добавил он после небольшой паузы.

Ровно в назначенное время спасательная группа вышла на поиск. Я не мог поверить в несчастье. Днем, при ярком свете, при полном отсутствии ветра, молодой, здоровый парень свалился в пропасть?..

— Послушай, что здесь случилось? — обратился я к Пете. — Кто слышал крик? Мы вернулись с Альфы по сигналу тревоги и ничего не знаем.

Петя попытался пригладить непокорный хохолок на макушке.

— Я был у себя в радиорубке, как вдруг слышу, кто-то закричал. Окно было закрыто, крик слабый. Выскочил я из дома, осмотрелся — никого. Потом вижу — человек бежит по дороге, вот-вот скроется за поворотом. Я за ним. Первый поворот, другой… Смотрю — впереди уже двое, один за другим бегут. Догнал я их на дороге, где тропинка на Бету начинается. Первым был Листопад, за ним Гиви. Они тоже слышали крик. Постояли мы несколько минут, прислушались, потом вернулись и доложили Б. В. Он сразу же велел запустить сирену. Вот вроде все.

— А ты уверен, что это был крик человека? Может, горный козел сорвался со скалы или снежный барс?

— Нет, кричал человек, протяжно, жалобно: «А-а-а…» — Петя попытался вполголоса воспроизвести крик. Вот, кажется, так.

Время тянулось томительно. Тетя Лиза предложила обедать, но никому не хотелось. Наступили сумерки. Наконец вернулась спасательная группа.

— Борис Владимирович, мы дважды прошли подножие обрыва, если снизу смотреть, то примерно от базы и до тропинки на Бету. Звали, кричали. Бойченко нигде нет. Стало плохо видно. Решили возвращаться. Завтра снова пойдем, поищем в другом месте, — доложил Листопад.

Б. В. с сомнением покачал головой.

— В другом месте? Куда он мог пойти? — произнес он, растягивая слова, как бы размышляя вслух. — В двенадцать начинался эксперимент на Бете. Бойченко хотел присутствовать. Не пошел же он гулять по горам. И потом кто же тогда кричал? Ведь крик донесся со стороны дороги. Нет, надо еще раз осмотреть подножие обрыва. И как можно скорее. Бойченко, возможно, ранен, потерял сознание, нуждается в помощи. Со мной пойдут Игорь, Кронид Августович и Вера Львовна. Возьмем с собой Протона.

— Сергей Петрович и Петя, — продолжал Б. В. — Срочно подготовьте два фонаря. Мы их возьмем с собой. Через час после нашего выхода надо выставить над обрывом аккумуляторные фары. Так, чтобы свет был виден снизу. Одну у поворота, где начинается обрыв, вторую дальше, там, где ответвляется тропинка на Бету.

— Борис Владимирович, разрешите я с вами пойду? Покажу, где мы искали, — предложил Харламов.

— Нет, оставайтесь, вы устали.

Когда мы вышли, было уже совсем темно. Фонари бросали на дорогу причудливые пятна света. Тьма неохотно расступалась и тотчас смыкалась позади нас. Мы шли гуськом, обвязавшись веревкой. Впереди Б. В., ведя на поводке Протона, за ним Вера, Кронид. Я шел последним, волоча санки. Дорога была скользкая, и мы жались к скалам, стараясь идти подальше от края пропасти.

До Трех камней, расположенных примерно на высоте подножия обрыва, шли почти час. Там немного отдохнули, оставили санки и повернули направо. Дальше не было ни дороги, ни тропинки. Мы вязли в рыхлом снегу, перебирались через обледеневшие обломки скал, помогая друг другу. Б. В. поскользнулся, сильно ушиб плечо.

Наконец, наверху замелькала фара. Слабый ветер слегка раскачивал ее, и свет то появлялся, то исчезал. Поиск начался. Мы медленно продвигались вдоль подножия обрыва, останавливались, внимательно осматривали каждый метр. Кричали, прислушивались, слова кричали. Никто не отзывался. Прошли до светового пяти от второй фары. Виктора нигде не было.

— Надо отдохнуть и подумать, что делать дальше, — сказал Б. В., — хорошо бы разжечь костер.

Сухие ветки арчи легко разгорелись, и вскоре мы сидели вокруг пылавшего костра, протягивай к огню озябшие руки и ноги.

Прошло с полчаса. Костер начал гаснуть. Кронид направился к кустарнику, чтобы наломать еще веток.

— Пожалуй, хватит, — остановил его Б. В. — Кажется, все отдохнули. Пройдем еще раз подножие. Надо окончательно убедиться, что Бойченко здесь нет.

— Борис Владимирович, отпустите Протона с поводка. Пусть он сам поищет, — предложил я.

Мы шли вдоль подножия и обратном направлении. Шли медленно, по-прежнему осматривая каждый шаг, оглядываясь вокруг, почти уже не надеясь найти Виктора. Вдруг раздался лай, а затем вой Протона. Жалобный, протяжный вой.

Кронид приподнял фонарь. В стороне от подножия сидел на снегу Протон и, задрав большую голову к звездам, выл. Мы бросились к нему. В небольшом углублении за обломком скалы лежал Виктор. Лежал лицом вниз, без шапки, неестественно откинув левую руку.

Должно быть, несколько секунд мы стояли в оцепенении.

— Да помогите же мне, что вы стоите, как столбы каменные! — услышал я голос Веры.

Виктора положили на спину. Вера приложила ухо к его груди, прощупала пульс, кажется, еще что-то проделала. Потом села на снег и закрыла лицо руками.

— Вера Львовна, Вера, что с ним? — нетерпеливо спросил Б. В.

— Он мертв, — почти беззвучно прошептала она.

Мы стояли вокруг, ошеломленные несчастьем, не в силах поверить в случившееся. У головы Виктора расплылось темное пятно. Белокурые волосы слиплись и потемнели. Лицо было искажено болью. Свет фонаря метался, выхватывая из тьмы то оленей на его свитере, то Веру, сидевшую на снегу.

Кто-то толкнул меня в ногу. Я обернулся: Протон держал в зубах куртку Виктора. Сегодня днем было тепло, и Виктор по дороге на Бету, вероятно, ее снял. Кронид осмотрелся и, отойдя на несколько шагов, нашел шапку.

— Бедный парень! Какая нелепая смерть! — сказал еле слышно Б. В.

Обратный путь был долгим и мучительным. Кронид и я с трудом несли Виктора. Временами к нам присоединялся Б. В., но из-за ушибленного плеча он мало чем мог помочь. Вероятно, мы до утра не выбрались бы из нагромождения камней и обломков скал, если б не Протон. Каким-то инстинктом, должно быть, унаследованным от предков — памирских собак, он находил в этом лабиринте наиболее легкий путь и в конце концов вывел нас к Трем камням. Мы отыскали санки, положили на них Виктора и двинулись вверх по дороге.

Потрясение, усталость и высота давали себя чувствовать. Трудно было дышать. Мы часто останавливались и отдыхали. На базу вернулись поздно ночью, подавленные, разбитые, ошеломленные несчастьем.