Ярослав Веров
Писатель как измерительный прибор.
Феномен творчества с точки зрения квантовой запутанности (Quantum Entanglement)
Дорогие коллеги!
Сегодня я хочу поговорить о том, что никакого так называемого творчества не существует. Главным образом, я намереваюсь рассказать, что не существует литературного творчества. И, поскольку здесь собрались любители фантастики, то, не желая никого обидеть, скажу кратко и прямо: фантастического творчества нет!
Всех нас вводит в заблуждение наличие так называемых «авторских текстов», которые по установившейся традиции принято считать результатом творческого акта. Между тем тексты возникают благодаря гораздо более загадочному и тонкому процессу, нежели легендарное творчество. Этот процесс протекает на квантово-механическом уровне. И становится возможным этот удивительный процесс только благодаря тому, что существуют так называемые авторы. Более того, автором является лишь тот, кто внутри себя в отношении текста устроен ортогонально. Или, говоря привычным языком, перпендикулярно. Тот, кто, не будучи устроен подобным образом, берётся создавать текст, является графоманом, а не автором. И последнее в этой короткой преамбуле: все авторы – тоже ортогональны.
1. Проблема измерения в квантовой физике. Редукция фон Неймана и коллапс волновой функции.
Для того чтобы вы правильно понимали, о чём пойдёт речь, нам придётся вспомнить азы квантово-механических представлений. Для этого я параллельно буду рассказывать о, например, легковых автомобилях. Представьте, что вы выбираете машину. Перед вами каталог. В каталоге фотографии машин всевозможных фирм и моделей, их технические характеристики и, конечно, цены. Так вот, с позиции квантовой механики, каждая позиции в каталоге – это «состояние». А процедура выбора машины – акт измерения.
Но, в отличие от каталога, наши возможности измерений в микромире существенно ограничивает принцип неопределённости Гейзенберга. По-научному это звучит жутковато: «произведение стандартных отклонений измерений двух сопряжённых переменных состояния не может быть меньше константы». Или проще: нельзя точно измерить одновременно, например, скорость и координаты частиц. Чем точнее мы измеряем скорость, тем больше будет ошибка в измерении координат, и наоборот.
Мы видим, что измерение в квантовой физике – дело особое, раз квантовый физик и полицейский не могут понять друг друга, – и о нём-то мы сейчас поговорим подробнее. Дело в том, что любая квантовая система, сама по себе, то есть которую мы НЕ измеряем, никогда не находится в одном определённом состоянии. Она оказывается вещью в себе, пребывающей в нескольких состояниях одновременно. Точнее, эти состояния пребывают в вещи. И степень пребывания для каждого из этих состояний принято называть вероятностью, за которую отвечает волновая функция. Вероятность – это квадрат волновой функции. То есть на квантовом уровне любая вещь – это кисель возможностей, который называют суперпозицией состояний. При каждой волновой функции в этой сумме стоит свой коэффициент. Именно он и определяет возможность измерения.
Теперь вернёмся к каталогу автомашин. Вещь по имени автомобиль – это вовсе не то, что вы думаете. Не рычащая железяка. Это – вот этот каталог, со всеми возможными позициями. Такому правильному взгляду на жизнь учит нас квантовая механика. Машина – это кисель возможностей из каталога, суперпозиция предлагаемых вариантов. И в каждом варианте вы встретите свой коэффициент – это цена позиции.
Выбор машины с точки зрения квантовой теории – это акт измерения. Но сказать только это – значит преднамеренно ввести вас в заблуждения. Потому что каждый полагает, что выбрать – это значит полистать каталог и ткнуть пальцем в картинку со словами: «Куплю эту «Хонду». Нет, в квантовой теории выбрать означает заплатить продавцу цену согласно коэффициенту при волновой функции и получить свою железяку. Происходит так называемый коллапс волновой функции. Квантовая система перестаёт быть таковой. Вместо каталога вы имеете материальный автомобиль. Вещь.
А то, что считаете выбором вы, – это и есть тот самый загадочный и тонкий процесс, которому и посвящён весь доклад. И в этом тонком процессе задействованы такие материи, как предпочтение по цвету, марке, престижность данного авто, как вы это понимаете. Если к вашей даче ведёт разбитая дорога, то вас интересуют в первую очередь полноприводные машины с высоким клиренсом. И так далее. Заметим главное: ваши явные, и особенно неявные, предпочтения как бы соединяются с каталогом, многие даже проявляются только тогда, когда вы этот каталог листаете. «Оба-на, какая ещё марка есть!»
Итак, вы купили. Распад суперпозиции в одно из альтернативных состояний называется редукцией фон Неймана или «объективной редукцией», сокращённо – OR, ИЛИ.
Многие слышали про знаменитого кота Шрёдингера, но мало кто толком помнит, что там, в ящике, происходит. Мысленный эксперимент Шрёдингера описывает незавидное положение кота в ящике, в котором испущенный фотон падает на полупрозрачное зеркало, а переданная часть его волновой функции регистрируется датчиком. Поскольку зеркало полупрозрачное, датчик может обнаружить фотон, а может не обнаружить. Если датчик обнаруживает фотон, то срабатывает пистолет, убивающий кота. Если датчик не обнаруживает фотон, то кот остаётся жив и здоров. Волновая функция такой системы является суперпозицией этих двух возможностей… То есть, пока не произведено измерение, кот и жив, и мёртв равновероятно.
Как измерить эту систему? Просто: открыть ящик. Измерительным прибором будут наши органы чувств, а то, что мы увидим, обратно же – коллапс волновой функции. Нет больше никаких таинственных суперпозиций, а есть либо окровавленная тушка, либо из ящика выпрыгнет живой и здоровый кот. Квантовое состояние разрушено измерением. Это и есть редукция фон Неймана.
Но в квантовой физике измерительный прибор влияет на квантовую систему, а – внимание – квантовая система в свою очередь влияет на измерительный прибор! Вспомним пример с каталогом, когда многие желания у нас возникли только после того, как мы его полистали. Запомните это внимательно: КВАНТОВАЯ СИСТЕМА ВЗАИМНО ВЛИЯЕТ НА ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЙ ПРИБОР. Это нам пригодится.
Ещё одна штука: результат измерений зависит от того, есть ли на шкале нашего прибора соответствующие риски, чёрточки для фиксации возможных состояний. В ситуации с автомобилем это означает – есть ли у вас права, умеете ли вы водить. Если нет, то каталог вам не нужен. Нет, полистать вы его, конечно, можете, но процесс измерения вам недоступен.
В случае с котом мы умеем видеть два состояния: жив или мёртв. Не бывает чуточку беременных, не бывает немного мёртвых, знаем мы. Но это только потому, что на шкале нашего прибора нет соответствующих рисок.
Что ещё может произойти с котом? Возможна реализация ещё двух квантовых состояний. Известный историк Гумилёв любил говорить (повторяя вслед за В.И. Вернадским): смерть есть отделение пространства от времени. В квантовой механике мы вполне можем глянуть на кота Шрёдингера в геометрии пространства-времени.
Мгновенно обнаруживаются ещё два состояния при вскрытии ящика: в геометрии пространства кот жив, но в геометрии времени – мёртв. И наоборот. В геометрии пространства кот мёртв, в геометрии времени – жив.
Всё это вроде как бы не наблюдаемо, но в фантастике есть точное описание состояния, когда пространственно объект жив, а во времени – мёртв: это старый добрый зомби. Обратное состояние представить сложнее, но очевидно, что это мёртвая, неподвижная тушка кота, а рядом – его активный, яростно мяукающий призрак. Как видите, ничего сложного, просто никакие наши приборы не умеют отделять пространство от времени, оттого мы этих чудес и не наблюдаем.
2. Явление квантовой запутанности и декогеренции (потери фазовых соотношений между элементами волновой функции). Измерительный прибор как квантовая система, запутанная на измеряемую квантовую систему. Мозг как квантовый компьютер и сознание как квантовый феномен.
Многие, если не все, специфические свойства и парадоксы квантовых измерений имеют своим источником свойства так называемых запутанных состояний. Поэтому, чтобы прояснить сложные процессы, протекающие, например, при выборе автомобиля (а мы уже с вами убедились, что это таки квантовый процесс), нам крайне необходимо осмыслить ещё одно важное явление – квантовая запутанность или перепутанность (entanglement). Это понятие введено самим Шрёдингером в 1935 году, тогда же, когда он придумал своего кота, а явление запутанности стало объектом активных исследований начиная с девяностых годов. О запутанности говорят, когда вроде бы имеют дело с несколькими объектами, но которые ведут себя настолько согласованно, словно образуют единое целое. При этом сами системы могут быть разнесены в пространстве. В этом случае объекты описываются единой волновой функцией.
Если две запутанные системы находятся в суперпозиции состояний, то, измерив состояние одной, можно узнать состояние другой. Например, можно запутать два электрона, спин одного из которых направлен вверх, а другого – вниз. Если перевернуть спин одного электрона вверх, окажется, что спин другого опрокинулся вниз. При этом взаимодействия между электронами нет, поскольку находятся они друг от друга очень далеко, хоть за миллион парсеков. С парсеками пока плохо, но есть сведения, что недавно физикам удалось запутать атомы на расстоянии метра друг от друга. А это уже макрорасстояния. Как выясняется, запутанные состояния электронов отвечают и за навигацию птиц в их сезонных миграциях, и за фотосинтез.
Проблема и она же суть любого измерения (выбора) состоит в том, что взаимодействие между системой и её окружением приводит к их запутыванию. Запутываются все и запутывается всё. Запутываются каталог и покупатель, запутывается ассортимент товаров в мегамоле и опять же покупатель. Вот вам экзистенциальная проблема, обнаруженная Камю. Самая страшная проблема – проблема выбора. Не зря многие покупатели покидают супермаркет, набрав огромное количество ненужных им вещей. Потому что именно запутываются, в буквальном смысле. Иногда до головокружения. Можно сказать, что в момент выбора из суперпозиции возможностей мы впадаем в состояние лёгкой шизофрении. И не всегда лёгкой. И не всегда можем рационально объяснить свой выбор. А если объясняем рационально, это вовсе не означает, что объяснение хоть как-то соответствует истинной причине выбора. Квантовая механика даёт нам строгое понимание этого процесса. Называется он декогеренцией.
Поскольку уже почти доказано, что мозг является квантовым компьютером, а сознание – виртуальным процессом в этом компьютере, то квантовая сущность процесса измерения, который мы привыкли называть выбором, в дополнительных доказательствах не нуждается. Итак, зафиксируем ключевую мысль. Мозг как квантовый прибор запутывается на измеряемый объект (предмет внимания).
3. Понятие Текстона как суперпозиции всевозможных текстов. Автор как измерительный прибор и творчество как акт измерения.
Перейдём же, наконец, от скучных автомобилей к нашей любимой фантастике. Теперь будем говорить о художественном тексте, о процессе его возникновения. Хочется употребить слова «легко видеть» и произнести следующее: «Легко видеть, что текст до написания автором – это такой же квантово-механический объект, как каталог машин». Но дело в том, что увидеть это вовсе не легко. Здесь требуется введение новой сущности.
Представим себе виртуальный океан всевозможных текстов. Всевозможных в квантовом смысле, то есть ничем и никак не разделённых, находящихся в суперпозиции состояний. Назовём этот океан Текстоном. Тогда реализованный текст – это состояние, полученное при квантовом измерении Текстона мозгом автора.
Автору вовсе не нужно ничего сочинять, раз имеется бесконечный Текстон. Единственно, что нужно, более того, совершенно необходимо автору, – запутаться на Текстон. Тот, кто не умеет этого делать, то есть не умеет запутываться именно на Текстон (а запутываться, как было показано выше, все мы умеем, и авторы, и читатели, и даже покупатели), но пытается соединиться с Текстоном – тот графоман. Если не пытается – тот читатель. Через готовый текст читатель запутывается не с Текстоном, а, к примеру, со своими воспоминаниями, жизненным опытом, фантазиями и неосуществлёнными желаниями, со своим глубинным Эго. Читательская магия – это другая квантовая магия и заслуживает отдельного доклада. Я же – об авторах.
Для этого рассмотрим так называемую матрицу творчества.
Опишем схему Текстон ↔ Автор. Для этого Текстон сузим с бесконечной суперпозиции до суперпозиции двух состояний. Предположим, Автор задался целью написать роман в жанре фэнтези. Пускай наш простейший Текстон – это суперпозиция двух состояний: фэнтези на основе героического эпоса (далее для простоты Эпос) и фэнтези на основе мира компьютерной игры (далее для простоты Квест).
Итак, перед автором лист чистой бумаги и старый добрый карандаш. Но мы уже знаем, что перед его квантовым прибором – мозгом находится незримый Текстон. И коль наш автор именно автор, то происходит запутывание Автора на эту простейшую систему Текстона. При этом автор впадает в состояние, напоминающее помешательство. Всякий, знакомый с писателями, знает это особое состояние отрешённости от внешнего мира: и не приведи, к примеру, жене или кому-нибудь ещё это состояние разрушить, можно и по голове получить.
Г. Л. Олди в докладе «Как оживить персонажа» интуитивно, сами того не зная, верно описали способы запутывания на Текстон и возникающее состояние: перевоплощение и представление. При этом, говорят Олди, в мозгу возникают псевдоличности, от которых в обыденной жизни надо избавляться: псевдоличности давят на мозги. Это всё то же описание квантовой запутанности, только в других терминах.
Но когда же происходит собственно измерение?
Вот как описывает это известный фантаст Святослав Логинов: «Пишешь рассказ (или повесть, или роман, это неважно). Есть сюжет, есть герои, имеется идея и авторская сверхзадача. Нет только рассказа. А потом, вдруг, – раз! – и рассказ готов, просто ещё не написан. Вот тут-то и возникает вопрос: а в какую минуту рассказ начинает быть»?
После запутывания должна неминуемо произойти декогеренция. Иначе автор останется в состоянии творческого безумия навсегда. И только благодаря тому, что автор сам в себе ортогонален, ему удаётся выйти из состояния творческой шизофрении победителем. Иначе, смотрите на матрицу творчества, будет нехорошо. И, хотя вроде бы авторская ортогональность сужает авторское же разнообразие, именно она позволяет ему произвести измерение желаемого состояния в Текстоне.
Тот же Г.Л Олди в лице Дмитрия Громова описывает любопытный квантово-механический эксперимент, связанный с запутыванием автора в Текстоне. В процессе написания романа «Чёрный Баламут» Дмитрий никак не мог выбрать из пространства эпизодов тот, который казался бы ему подходящим для разрешения некой ситуации в романе. Сбросив результаты работы на дискету, он отправился к соавтору, продолжая в голове перебирать варианты, то есть оставаясь в состоянии квантовой запутанности. Повстречавшийся по дороге кришнаит попытался всучить писателю «священные тексты», но тот, будучи «глубоко в теме», как-то рассеянно заметил, что все эти тексты всего лишь комментарии такого-то гуру к такой-то главе «Махабхараты».
И в этот момент – внимание – произошла декогеренция! Писатель совершенно чётко увидел ускользающий от него эпизод. Потрясение было столь велико, что он обратился к кришнаиту:
– Стой, мужик, сейчас я тебе расскажу, как там на самом деле всё было!
Ошеломлённый кришнаит в ужасе ударился в бегство, а Дмитрий, ещё некоторое время пребывая в состоянии эйфории после акта декогеренции, преследовал его со словами: «Да стой же, я расскажу, как там было-то», пока не осознал некоторую нелепость ситуации.
Таким образом мы наглядно увидели, как случайное явление (встреча с кришнаитом) послужило триггером к выходу из состояния квантовой запутанности на редукцию фон Неймана и сопровождающую её декогеренцию. Не говоря уже о том, что таким образом удалось доподлинно выяснить некоторые события древнеиндийского эпоса.
Да не введёт вас в заблуждение используемое в формулировках слово «творчество». Оно употребляется исключительно для наглядности. Изначально понятие творчества означает создание чего-либо нового. А в нашем случае не создаётся ничего. Происходит квантовое измерение, выбирается нечто уже где-то существующее как чистая потенция и превращается в материально реализованное. Конечно, эти рассуждения теряют смысл, если не существует самого Текстона. Но вот он как раз есть. Вспомним, что научной фантастики не существовало до девятнадцатого века, хотя наука была. А потом она вдруг появилась. Есть первопроходцы в фантастике, но нет её изобретателя. Представляется, что до определённого времени авторы не обладали в себе соответствующим делением на шкале своего измерительного прибора, подобно тому, как мы не обладаем делениями, чтобы разглядеть все четыре реализации состояний кота Шрёдингера. С появлением таких измерительных приборов, как Жюль Верн, возникла и НФ. Никто её не сочинял, никто не конструировал её как новое направление. Просто Жюль Верн писал тексты, которые, как потом обнаружилось, принадлежали новому направлению литературы.
Имеется и другое обстоятельство, указывающее на реальность Текстона. Это существование фэнтези и НФ. Как ни стараются авторы, добиться синтетического литературного направления не удаётся. То же технофэнтези неизбежно сводится либо к НФ, либо к фэнтези. Если описываемые чудеса имеют научное объяснение, то это НФ, если сверхъестественное, то – фэнтези. Если бы авторы именно творили и никакого Текстона не существовало, то имелась бы куча текстов, где причудливо и комфортно переплетались бы волшебные и научно-фантастические реалии. Да и самого бы разделения на эти жанры не существовало. Да и вообще мы бы имели не строго дискретный спектр литературных направлений, а непрерывное распределение. И в каждом тексте было бы от всего понемножку, и ни один из них нельзя было бы атрибутировать какому-либо конкретному жанру. Эта жанровая дискретность свидетельствует о том, что, во-первых, Текстон существует, а во-вторых, что он устроен квантово. То есть состоит из суперпозиции ортогональных волновых функций, соответствующих, например, жанровому делению. В нём, конечно же, имеется масса новых жанров, но время авторов с «вшитыми» в них новыми делениями ещё не пришло.
Ещё одним важным доказательством бытия Текстона является условие единственности измерения каждого состояния. Проще говоря, невозможно написать две «Анны Каренины». Даже если вторую назвать Жанной, а действие перенести в Бразилию и на узкоколейку, такое не будет воспринято, как текст. Происходит это вовсе не в силу нашей так называемой психологии. Вспомните про редукцию фон Неймана. В результате квантового измерения происходит коллапс волновой функции. Она попросту исчезает, остаётся макрорезультат в виде книги. И возможности написания похожего текста исчезают. По крайней мере, в нашей Вселенной, а не в параллельной эвереттовской. Вот там это как раз возможно, если, конечно, гипотеза Эверетта верна. Вот там, в бразильском Сан-Паулу, в среде бразильских аристократов обитает некая Жанна Кареньо, мучимая личными проблемами. И в итоге тоже бросается, но на рельсы узкоколейки Бразильских Штатов. При этом в эвереттовской России ничего подобного, разумеется, написано не будет.
На этом примере мы можем видеть, что любое состояние Текстона – это не слова, не имена персонажей. Это сложная и тонкая система образов. А слова, озвучка производится автором в меру его интеллекта, жизненного опыта, словарного запаса и нравственных ценностей. На самом деле в результате измерения автор всегда огрубляет измеренное состояние, сужая образы Текстона. И степень огрубления зависит от количества делений и масштаба шкалы автора как измеряющего прибора. Поэтому гениальность определяется как максимально возможная для человека разрешающая способность шкалы его мозга, как квантового компьютера. Причём это верно не только для литературы, но и для других сфер деятельности, связанных с проявлением эффектов квантовой запутанности. Человек может быть гениальным игроком в покер, гениальным покупателем, который всегда знает заранее, какие акции покупать, а какие – сбрасывать.
В заключение, хочется заметить, что, насколько бы забавными ни выглядели предложенные умопостроения, речь идёт о вещах серьёзных. И коль скоро мы обнаружили, что существует удивительный квантовый мир Текстона, то возникает вопрос: а кто его создал?
Маргарита Плоская
Рецензии
«Секс в катапультном кресле, или Любовь зла в стратосфере »
Автор Марриэтта Худэнька, издательство «Тихие домочадцы», серия «Наши в женском монастыре», тираж большой, гонорар детям Африки, год выпуска текущий.
Новый триллер известного автора содержит интригу уже в самом названии. Не зря книга стала бестселлером и стоит в рейтингах продаж магазинов столицы в пятёрке лучших. Вовсе не просто так она выдвинута на «Русский букер» и «Книгу года». О чём же эта книга? Что хотела сказать нам на этот раз суперзвезда женского секси-технотриллера Марриэтта Худэнька? Не благое это дело пересказывать шедевр, однако, прочитав его на одном дыхании, я сразу и не вытирая слёз бросилась к перу и чернилам.
Действия этого захватывающего романа происходят в основном на базе ракетных стэлс-бомбовозов Эдвардс. Герои – многочисленные пилоты и штурманы этого самого бомбовоза Б-1. Точными, умелыми стежками Марриэтта Худэнька описывает нам их быт и судьбу. В свободное от полётов и чистки ракетных боеголовок время пилоты и штурманы катаются на «американских горках». У некоторых есть семьи, и тогда они катаются всей семьёй. У главного героя тоже есть семья, но он влюблён в жену русского консула Верокосу Житкую. Однако погодим о главном герое, расскажем о его боевых товарищах.
Штурман Гад Берроу посредством гамбургера заразился куриной слепотой. Но поскольку судьба безработного пилота в Америке до жути трагична – множество бывших лётчиков побираются на окраинах Эдвардс и ночуют в картонных коробках от пылесосов, – то боевые товарищи не хотят бросать своего коллегу в беде. Ведь до пенсии ему осталось всего-то восемнадцать неполных лет. Во время полёта они, используя намеренно освоенный язык жестов, подсказывают второму пилоту, когда надо опускать, а когда поднимать закрылки. Кроме того, они специально накрасили самые нужные кнопки и экраны управления фосфором, и потому их друг может уверенно убирать и вынимать шасси, когда требуется по делу. А ежегодный медосмотр он вообще проходит уверенно. Старший врач базы генерал-мичман Хрен Тарикоид давно пристрастился к виски и готов всего за одну бутылку сдать любые анализы вместо проверяемого.
Не проста судьба и пулемётного прапорщика, латиноамериканца филиппинского происхождения Маздры Тю. Пострадавшая в филиппино-американской войне за испанское наследство мать героя передала ему по генетической цепи своё заболевание, вызванное дефолиантами, применёнными агрессорами против окучивания моркови, основного продукта тамошнего населения и их свиней. Как и его упокоенная мать, а также все братья, сестры и свинята, Тю постоянно мучается от дизентерии. Из солидарности к развивающимся народам мира, его боевые товарищи смотрят сквозь пальцы на то, что пулемётный прапорщик основное время полёта проводит, запершись в туалетной комнате. Только лишь иногда они аккуратно стучат ему в дверь и предупреждают, дабы он не гадил, пока их Б-1 пролетает над Нью-Йорком или Парижем.
Четвёртый пилот и старший применяльщик подвесного оружия Зебр Благострик абсолютно здоров, однако он страстный серфингист. Порой он не в меру увлекается своим увлечением, и проходящая волна уносит его в малоизвестные дали. Потому его боевые друзья и товарищи давно привыкли, что он не всегда успевает вернуться с пляжа к вылету, и часто убывают в свои стратосферы без него. С большим знанием дела Худэнька описывает судьбу этого человека, нашедшего своё призвание и место во Вселенной и непростом окружающем мире.
Но все же о главном герое. Дофин Синдроун – это человек неполных сорока лет. Он несколько лысоват, но умело скрывает свой недостаток стратосферным шлемом, который всегда носит несколько набекрень и пикантно-залихватски. Он привержен человеколюбивому глобалистическому гуманизму, серьёзно относится к своей службе, тщательно проверяет дозиметром давление шин перед вылетом, и если что не так, то тут же умело достаёт из одежды переносной насос подкачки. Однако последнее время он обеспокоен. Дело в том, что однажды, катаясь на «американских горках», он встретил на изгибе поворота жену русского консула Верокосу. Состоялся роман. Да, прямо тут, на «американских горках». С большим знанием дела, с неприкрытой правдой жизни сочинитель Марриэтта Худэнька описывает нам все анатомические прискорбия их любвемыслия и страстности «камасутрости» (так у автора).
Но ведь вокруг героев кипит жизнь. Они ведь не сами по себе в этом мире, а лишь часть общечеловечной общности. Трагедия разрывательной двойственности между долгом и любовной лихорадкой – вот о чём в сущности книга. У главного героя есть его верный могучий В-1, у главной героини муж – русский консул Булан Панорамов. Последний весьма противоречивая и по-своему притягательная личность. Ведь как каждый русский за границей, он не только простой советский консул, но ещё и шпион-диверсант. Конечно же, он знает о проделках своей жены Житкой, ведь в её левый каблук загодя встроена микросхема с джипиэс-шагомером. Но что же делать? Ведь как разведчик, он должен только приветствовать, что его поверенная жена может теперь запросто подобраться не только к шинам стэлс-бомбовоза Б-1, но даже узнать давление в них, выраженное в мегапаскалях. О, здесь тоже умело встроенная автором интрига между любострастием и родино-долговой обязаловкой.
И всё же расскажем немного о сюжете и трагическом финально-развязочном конце.
Встречаться исключительно на извилистых терниях «американских горок» героям всё же не слишком удобно. В дом Дофина Синдроуна они попасть не могут: ведь там водится его, вынесенная автором за кадр и неясная нам как читателям, семья. Переступить порог советского консульства Дофин не может, даже когда консул на выезде с отчётом в Москве, бюрократы от Пентагона не торопятся выдавать нашему герою нужную визу, всё тянут и тянут с оформлением. Что же остаётся? «Природа», скажут некоторые и будут не правы. Ведь база Эдвардс находится посреди пустыни Невада, а нынче в эту негуманную к человеку местность ещё и пришла зима. Вокруг неприветливые сугробы, и одичавшие, изголодавшиеся, неухоженные лоси бродят тут и там, угрожая встречным рогами и копытами. И потому у героев остается один путь – Б-1.
Здесь, в тесной кабине стратегической машины, между рычагом опускания шасси и поднятия закрылков, а также нависшей поверху жужжащей болванкой гироскопа и проходят основные натуралистические сцены романа. Это шикарные сцены. Скажу как читательница, особое впечатление на меня произвёл рычаг управления шасси. Как он ходит туда-сюда, туда-сю… Впрочем, не буду распространяться о всех перипетиях, лишать читателя ощущения чувственного открытия.
К сожалению, всё в романе заканчивается трагически. Долг и любострастие столкнулись на страницах нешуточно.
Однажды бомбовоз Б-1 обязуется срочно подняться в воздух по тревоге. Герои вынуждены спешно расстаться. Дофин пылко лобызает возлюбленную, вовсе не подозревая, что это последний поцелуй. И тут, после её поспешного бегства по подвесной стремянке, обнаруживает на своем штатном кресле-катапульте забытые Верокосой предметы гардероба и кое-какие туалетные принадлежности. Что же делать? Нельзя, чтобы его подчинённые убедились, будто все слухи о их командире правда. К тому же искажённая, обращённая правда. Ведь что они могут подумать? То, что здесь, в пилотской кабине, произошёл обычный низменный блуд? Но ведь всё тут было совсем на другом, неповторимо возвышенном уровне. Сможет ли герой это доказать? Не стоит и пытаться. Его соратники хорошие, но всё же приземлённые люди, им не понять высот истинной, незамутнённой любви.
Именно поэтому Дофин Синдроун героическим усилием дотягивается до заправочной бомбовозной штанге, и, поцеловав предварительно, запихивает в неё трусики, чулки и прочие принадлежности русской красавицы. О, сколь эротично выглядит сцена заталкивания бюстгалтера во влагалище трубы. Но вот, всё. Следы «преступления» скрыты. Так что друзья застают героя за его обычным занятием по подкачке шин.
На горе, нынче полёт Б-1 планируется далеко. Цель полёта – остров Паломарес. Там разразилась очередная гуманитарная катастрофа. Бомбовоз Б-1 должен пройти над хижинами, на малой высоте, чтобы шумом двигателей и отражением солнечных бликов от крыльев сообщить всем жителям Паломареса, включая неграмотных, что, мол, «всё нормально, мировое сообщество с вами, не забыло и соболезнует».
Однако до Паломареса Б-1 не добирается. В смысле, роман Марриэтты Худэнькой заканчивается чуть раньше. «Почему же так?» – спросит читатель и получит ответ.
Несчастный остров Паломарес находится далеко. Бомбовоз должен дозаправиться в воздухе. Романистка Худэнька, со знанием дела, погружает нас в пучину специальных терминов, в дебри расчёта расхода горючего на квадратный километр в секунду. Однако вот и сам акт совокупления тяжёлых металлических машин. Да, да, я не ошиблась, именно «акт совокупления». Как трогательно описан подход бомбовоза Б-1 к заправщику сзади. В лучах поднимающегося солнца партнеры словно танцуют в воздухе (дополнительную пикантность вводит куриная слепота штурмана Гада Берроу, его спорадические, не сразу попадающие в такт дерганья рычагами). И наконец сам акт. Как штыревая труба бомбовоза находит раструб заправочной пуповины, о, тут целая поэма в прозе. Признаться, в процессе читки я почти испытала ор… Да, вернёмся к роману.
После длительного, трёхдневного полета над морями и пилоты, и уж тем более читатели как-то забыли о застрявших в наливной полости принадлежностях Верокосы Житкой. А топливо-то по шлангу пошло!
Это трагично, это очень трагично. Топливо пошло, горючее полилось. Но куда же ему деваться? И оно прыщет во все стороны. Заливает округу, заливает стёкла пилотов, через которые они видят мир. Заливает крылья и киль. Но ведь мало того, что заливает. Оно ведь ещё и замерзает, забивает своим льдом выхлопные дюзы многосильных двигателей.
И вот трагичный финал. Бессильный бомбовоз Б-1 несётся над полярными льдами. Катапультные кресла не работают, видимо, их тоже чем-то залило. Сквозь стёкла ничего не видать, и потому герой просто вспоминает свою жизнь и свою любовь. Навязчиво стучит что-то, отвлекая. Это случайно закрытый снаружи пулемётный прапорщик Маздры Тю рвётся наружу из своего туалета. Это вносит диссонанс. А не есть ли забывчивость жены русского консула не просто забывчивостью? Вдруг это было разведывательно-диверсионное задание? Или всё-таки бескорыстно-бесшабашная любовь? Нам, читателям, остаются вопросы. Впрочем, как и герою романа Синдроуну. Тщательно ли он проверил давление в шинах на шасси? Сможет ли Б-1 сесть на ледовые торосы. Разобьётся ли вдрызг о ледовый наст? Или проломит лунку и уйдёт в глубину мировой бездны? Придётся ли экипажу попросту обратиться в сосульку, или их объедят донные рыбы-ремни? Что теперь будет с островом Паломарес, раз Б-1 не сообщит о сочувствии мирового сообщества?
Вот на такой ноте и заканчивается повествование. Будет ли продолжение? Возьмёт ли этот шедевр русский и прочие букеры? Думаю, мы узнаем это очень скоро.
«Новый Маугли-Пятница, или Поиск предназначения штучек-дрючек»
Автор Болван Пенисглерс, перевод с другого языка, издательство «Трусишка зайка серенький», серия «Тарзанка», тираж средний, года выпуска нет.
Книжка Болвана Пенисглерса – это небывалый эксперимент на самую актуально-философичную тему. К тому же здесь не просто бряканье с ходу и вдруг. Самим названием книга Болвана отфутболивает нас к классике. Каждый вспоминает Дефо, Диккенса, Берроуза, Киплинга, Толстого, Свифта и прочих нечитанных ранее титанов пера. Но вопрос в романе поставлен, что называется, ребром. Потому как этот вопрос волнует всех и каждого всю сознательную жизнь, особенно в бессознательном плане. Кто я? Какова моя ориентация? Правильно ли я выбрал оную? Не ошибся ли? Не сбили ли меня с панталыку встречные знакомые? А вдруг всё не так?
Каждый из нас в долгом жизненном пути ошибается с ориентацией. Порой ставит над собой смелые эксперименты, обжигается и снова ставит. Однако вокруг нас наличествует населённый мир. Добрейшие люди вокруг могут посоветовать, разубедить, поделиться своим собственным опытом жизни в отношении поиска ориентации. Показать свои штучки-дрючки и научить их пользовать. Иное дело, главный герой (или, быть может, героиня) романа Болвана Пенисглерса.
Маугли-Пятница (судя по первичным страницам, вроде бы мальчик) вынужден ютиться в общежитии с волками. А что с этих волков взять? Они же собаки собаками, правильно? Под тёплой, но свалявшейся верблюжьей шерстью совсем не найти, чего ищешь, а если и найдешь, то неясно чего. Недаром герой долгое время не находит себе места. В конце концов он вынужден обратиться за советом к чему-то более похожему на себя, в плане навесных туловищных штучек-дрючек. К собратьям павианам.
С одной стороны, у павианов есть руки, и они, оказывается, вполне толково умеют применять их по делу поиска ориентации. С другой же стороны, павианье сообщество давно состарилось, потеряло хватку не только в руках, но и в ногах. Запуталось в своих пальцах, в летописях, в склерозе сомнений. «Какая же ориентация у нас самих?» – спорят до хрипоты на общих собраниях мудрейшие из павианов. Часто для доказательства они пользуют свои штучки-дрючки. Очень смело и, на первый взгляд Маугли-Пятницы, просто донельзя правильно ставят они этот первичный вопрос. Они даже, почти как неведомые герою люди, целенаправленно ставят и проводят над собой и друг над дружкой удивительные по смелости эксперименты со штучками-дрючками, в плане поиска ориентации. Но находят ли братья-павианы ответы? Правильно ли они ориентируют свои штучки-дрючки? Вот в чём главный вопрос. Терзаемый новой чередой сомнений, проделавший над собой не один эксперимент в обобщённых оргиях, Маугли-Пятница всё более запутывается со своей и без того неясной ориентацией. Вместе с героем мучается неясностью и читатель. Кто же всё-таки главный герой? Правильно ли он ориентирован?
Через множество сотен страниц сомнений и подробнейших прописок всё более неожиданно экстравагантных экспериментов братско-сестринского павианьего царства со штучками-дрючками вроде бы наступает некая ясность. На горизонте жизни Маугли-Пятницы вырисовывается Багира. Всё как бы устаканивается, книжка начинает течь ровно, однако…
Некая тень сомнения всё-таки сохраняется, остаётся. Ведь в самом-то деле! Ясно ли что-то по самой Багире? Не прячется ли где-то под нутриевым мехом некие другие штучки-дрючки? Кроме того, жутким диссонансом отзывается появление на страницах медведя Балу. В неожиданном смысле, зарождается самоистязающая мысль, а медведь ли в самом деле Балу? Есть ли у него нужные штучки-дрючки? Может быть, всё тут тоже непросто? Ведь, в конце концов, сомнения в выбранной когда-то ориентации прощупываются под ондатровым мехом даже у весельчака и балагура Балу.
С введением в повествование ещё и питона Каа дело совершенно запутывается. Можно, конечно же, понять сомнения в ориентации самого Каа. Когда в тебе добрых девяносто пять метров, тут поневоле свихнёшься, где тут и что. Дай-то бог найти начало или хотя бы конец чего-нибудь. Хоть какой-то штучки-дрючки. Для определения ориентации желательно всё же побыстрее определиться именно с концом. Возможно ли такое в полумраке и непроходимости джунглей вообще? Разумеется, чистосердечно жаждущий помочь другу Маугли-Пятница проводит целые дни в поисках хоть каких-то штучек-дрючек и хоть какого-то конца друга. Он производит с ним совместные эксперименты по поиску ориентации и пригодности штучек-дрючек. Всё тщетно.
И уж совершеннейшим диссонансом выплёскивается периодическое явление из ниоткуда товарища-тигра Шархана. Вместе с дружком (а то и подружкой) шакалом Табакой они давно потеряли всякую ориентацию. Даже заявившиеся красные собаки неясной ориентации и с незнакомыми штучками-дрючками не проясняют дело. Ни Шархан, ни Табака всё равно не способны припомнить хоть какую-то внятную ориентацию.
Девочка Маугли-Пятница уже в совершеннейших потёмках насчёт ориентации, как своей, так и окружающих. Найденные в руинах старых дворцов батареечные штучки-дрючки только запутывают дело. Опробовавшие вибро-штучки-дрючки Багира и Балу в растерянности ещё большей. Попросту в трансе. Не помогает даже братско-сестринское волчье сообщество. Тем более что Акелла во время эксперимента с вибро-штучкой-дрючкой позорнейше промахнулся.
Так что вывод, выплеснутый в конечной стадии книги, неизбежно предрешено, конечно, неумолим. Для точного определения своей ориентации и предназначения своих собственных штучек-дрючек Маугли-Пятница всё-таки должен (должна) отправиться за советом к хомосапиенсам. Каков будет этот ответ?
Именно такой вопрос задаёт себе каждый прочитавший книгу и надолго задумывается над Мауглиными штучками-дрючками. Да и над своими тоже. Задумалась и всё ещё размышляю и я тоже.
«Гондванаский лесоповал, или Полуостров Цейлон»
Автор Бунч-Брунич Хлюпик, перевод с латинского, издательство «Марсианские упыри», серия «Я, ты, он, она – вместе демократия», тираж неразборчиво, год выпуска следующий.
«Гондванский лесоповал» – это вам не фифти-тру-ля-ля. Это серьёзный, можно сказать, научный труд. Он основан на череде кропотливых исследований, проведённых учёным интернет-поисковиком правдолюбцем Бунч-Брунич Хлюпиком. Как всякий передовой учёный современности, он не стал тратить бесценность отпущенного нам миром времени на какие-то ненадёжные полевые изыскания. Копания в палеонтологическом мусоре известняковых наслоений – это не метод современной науки. Бурить всяческие шурфы, путешествовать со спелеологами по загаженным летучими мышами пещерам – разве это лицо современной науки? Столь примитивные методики давно выброшены серьёзной учёной братией на помойку. Безобразно не ухоженные и до сей поры слабо систематизированные, неопылённые поля интернет-ресурсов – вот истинное эльдорадо практичных, нужных человечеству открытий. Сколько жемчужин, изумрудин и прочих драгоценных каменьев сокрыто от людей примитивно-грубыми поисковыми системами-автоматами? Только кропотливый перебор всего схороненного материала, статья за статьей, страница за страницей и промокашка за промокашкой дают нужный результат. Но многие годы и десятилетия поиска вознаграждаются. Вот и сейчас мы получили на-гора настоящий перламутр.
Книга-откровение Бунч-Брунич Хлюпика приоткрыла нам завесу времён, доселе совершенно неведомых. Абсолютно неизученных. Однако пристальный взгляд учёного позволил нам разглядеть в безднах палеонтологических далей неумолимые ростки доброго и вечного, того, что окружает и тепло баюкает теперь нас всех. То есть истинной, незамутнённой тоталитаризмом демократии. Корни её простираются в неумолимые пласты истории. Ведь книга Хлюпика отсылает нас к тому времени, когда планета Земля была совершенно другой. К трагическому времени, когда первый праматерик Гондвана, составленный из Мадагаскара, Гренландии и Цейлона, начал распадаться на составляющие. Учёный перст Бунч-Брунич Хлюпика сосредотачивает нас конкретно на полуострове Цейлон. Именно там проходит трагедия подавления ростков демократии и свободы. Ведь теперь наукой точно установлено, что демократия являлась неотъемлемой частью мира ещё до появления хомо сапиенсов. Однако и тогда, в мезозое-архее, не всё было так просто.
Маленькое семья-сообщество млекопитающих утконосов, в несколько миллионов особ, мирно демократизировалось на полуострове. Возделывало поля, наготавливало соленья и даже развивало рыночную, меновую торговлю. Однако тоталитарно настроенные соседи с оледенелой Гренландии всё ещё не понимали преимуществ демократии и свободы. Подлые, роющие отхожие ямы в льдистых снегах, донельзя отсталые тоталитаристы тираннозавры решили задавить, задушить ростки нового света. И вот посланные бандой тиранов бронтозавры-исполнители, явившись средь бела дня, затоптали кладку яиц семейства гордых утконосов да ещё и уволокли к себе наготовленные к зиме соленья.
Напрасно старейшины утконосового племени посылали иски о компенсации ущерба. Подло-гнусные тираннозавры рексы только посмеялись над бумагой, использовали её в соответствии со своей ящерной сущностью. И снова глупые орды диплодоков, науськанных тиранами, прибыли топтать посевы и кладки свободолюбивых утконосов, выискивать и без сочувствия изымать банки с соленьями. Хоть труд Бунч-Брунича Хлюпика написан и научным языком, на глаза всё едино наворачиваются слёзы. Научно подкованный читатель просто зеленеет от жутчайших картин попирания демократий и свобод цейлонских утконосов. Как переживательно, совершенно без прикрас, описана попытка утконосного народа вырыть совместную канаву и обратить полуостров Цейлон в неприступный, свободный остров. Всё тщетно. Безбожные тоталитарные рексы напустили на утконосные кладки так же плоско-тоталитарно мыслящих птеродактилей. Камни и глина – вот что сыплется на демократический утконосный народ сверху. Некоторые норы-жилища утконосов самозакупориваются этой глиной, и бедный народ должен дышать, напрягая легкие и экономя воздушную среду.
Но ещё печальней судьба тех милых семейств утконосов, кои не пожелали зарываться по норам, а гордо подняли клювы перед птеродактилями-наймитами. Пленённых и закованных, их отправляют пешим ходом на жуткий гондванский лесоповал. Измученные, но, как прежде, демократические утконосы вынуждены стачивать клювы о мезозойские пальмы и сосны. Возводить дворцовые помосты для тираннозавров-антагонистов, откуда те вещают свои тоталитарные воззвания и подтасовочные голосовательные списки. Однако даже под дворцовыми помостами не увядают новые демократические кладки, чтобы донести семена свободы даже до далёких потомков – нас с вами.
В общем, не стоит грубым, ненаучным языком описывать все перипетии открывшейся учёному-поисковику и доведённой уже нашему, людскому, сообществу правды. Ищите и изучайте книгу «Гондванский лесоповал». А Бунч-Брунич Хлюпику мы можем только пожелать успехов в его научном правдолюбстве. И можно лишь приоткрыть завесу о ведущихся ныне учёным-испытателем поисках. Уже завершаемый труд «Столкновение демократий и тотальной пещерности в сообществе прокариотных анаэробных бактерий протерозоя» приподнимет для нас завесу нового знания.
«Ева и Адольф»
Автор Жария Опупевшая, издательство «Самочит», серия «Откровения на матрасе», тираж около того, год выпуска не прописан.
«Ева и Адольф» – новый упоительный роман-откровение доселе малоизвестной, пламенной писательницы Жарии Опупевшей. Не все могут сразу догадаться, что эта умосмещающая книга не просто о чём-то, а о любви. Но она именно об этом сложном и малоизвестном многим чувствоносном происшествии. Тяжёлая судьба любви в тоталитарном интерьере – вот в чём идея сольного повествования Опупевшей.
Адольф – ныне упоительно скромный высокопоставленный служащий. Тяжёлая судьба, инцесты и угнетения окружающих не позволили Адольфу осуществить свою мечту детства – сделаться известным художником с мировым именем. С горя он вынужден был обратиться для утоления печалей к морфию. Однако не в нём он нашел успокоение, а в простом, но истинно баварском пиве. Именно в пивбаре он обрёл своих верных друзей и подруг. Однажды Адольф даже угодил на войну, где стойко перенёс все тяготы отсутствия пива, воблы, мольберта и морфия. Только воспоминания о своих верных друзьях-соратниках, всё ещё достойно ожидающих его в пивбаре, помогло ему отсидеть в окопе, а не закопаться глубже. Потом была тюрьма и прочие мелкие неприятности. Ну и, наконец, пивной путч, цветы, разные почести и медные трубы. Но все это не раздосадовало и не обозлило Адольфа. Он так и остался скромным, чувственным вегетарианцем с изысканно морфической убеждённостью.
Ева, скромно-прелестно-блондинистая посудомойка при пивбаре, верила в Адольфа с детства, но всё не решалась к нему приблизиться из-за очень неопрятного форменного передника. Однако пивной путч, похвальное одиночество Адольфа в тюремном дворике, а также тотальная несправедливость и непонимание мирового сообщества сблизили их по-настоящему. Так сблизили, что Ева взяла расчёт в пивбаре и перешла работать посудомойкой при бункере.
Здесь, в закопанном от мировых несуразиц, азиатского непонимания и нелепиц западного общества бетонном бункере, и наступило счастье. Отныне Адольф и Ева вместе. Только горестное присутствие всё плотнее набивающихся в бункер соратников, всё более частые телефонные звонки, какие-то несносные совещания ставки, а также периодические заступления Евы на дежурство в подземной посудомойке отвлекают героев книги от упоительного счастья взаимной любвеобильности. Что им в этой эротически правдивой любви до какого-то офигевшего в безобразиях мирового сообщества? Что им до каких-то периодически приходящих по факсу нот и требований капитуляций? Им так хорошо вдвоём, в этом почему-то всё более теснеющем бункере.
Конечно, роман написан так упоительно-увлекательно и читается так молниеобразно-живо, что становится несколько неясно: откуда бункер? Что есть «бункер»? Есть ли в этом какой-то метафорично-апломбовый подсмысловой намёк? Или же это всё же «бункер», который и есть бункер?
Отчего наши герои в бункере? Почему те соратники, что туда спускаются, больше не покидают их общество? Видимо, им там тоже очень и очень хорошо? Не слишком пояснено, что за ноты всё же сыплются и сыплются с факса. Не есть ли этот бункерный факс тоже всего лишь метафоричная метафора? Может, он символизирует собой всегдашний всеобъемлюще-мощный информационный взрыв? Впрочем, имеет ли этот факс какое-либо значение, раз на его призывы всё едино никто не соизволяет отвечать?
Главное в романе – это простые сцены любви. Как трогательно, животрепетно рассказано о первых прикосновениях героев друг к другу. Как не вульгарно-пошло, а возвышенно-правильно описано отбрасывание Евой прочь своего назойливого форменного передника. Как старательно-смело выведено автором расстёгивание Евой скромно-бриллиантовой заколки на галстуке Адольфа с его молчаливо-пристойного согласия. Однако не буду пересказывать весь роман, ибо как передать трепетные чувства романтизма, возникающие у читателя в момент развязывания галстука Адольфа? Или, тем более, как не обычно-грубыми словами пересказать главу, посвящённую распечатыванию Евой морских узлов на шнурках форменных посудомоечных ботинок? Чувства ностальгического упоения попросту не передать.
Ну и наконец, как и положено в любом нормальном романе, заключительная сцена – апогей с перигеем и катарсисом. Свадьба героев. Как рады съехавшиеся со всего мира, окружающие счастливую пару высокопоставленные служащие – соратники Адольфа. Как всё-таки горды за свою подругу Еву её соперницы-посудомойки, которые тоже бы не прочь, но с любовью не поспоришь, она сразу берёт быка за рога, а Адольфа за…
Извиняюсь, что я, будучи критиком, всё же не выдержала и рассказала, чем завершается эта прекрасно-прямолинейная история. Интрига ведь сохраняется до самого конца, лишь за двести или триста страниц до окончания некоторые особо проникнутые могут угадать, чем всё кончится. Но тем не менее, мы всего лишь читатели и не знаем, как дальше сложится жизнь животрепещущих влюблённых, но убеждены, что всё будет изрядно-возвышенно-величественно. Пожелаем же вместе с Опупевшей вечного счастья и любви и Еве, и Адольфу.
Вся Ваша Маргарита Плоская
Сергей Чебаненко
«Розочки», «языкуши», «болтуньи»…
В последние пару миллионов лет у нас, в западном секторе Вселенной, недооценивается роль языка в развитии цивилизации. Как-то само собой позабылось, что именно язык лежит в основе всех научно-технических свершений. А ведь было сказано: в начале было слово. Сиречь – язык.
Лучший пример успешной языковой политики – развитие восточнославянской цивилизации на Земле (для тех, кто ещё не знает: третья планета звезды +RA27618-UAG09, в просторечье именуемой Солнцем; лететь – если у вас нет джипеэсника – лучше всего через туманность Конская Голова, повернуть сразу за левое ухо и справа обогнуть галактику М-543).
Так вот жили-были на этой самой Земле три закадычных друга: Глеб Ясномыслев, Мыкола Налывайко и Петрусь Маланчук. Глебушка возглавлял известную компьютерную фирму в Москве, Коляша редакторствовал в крупном киевском издательстве, а Петька слыл самым крутым в родном Минске дизайнером и пиарщиком. Познакомились они случайно, лет за пять до описываемых событий. Отдыхали вместе в Крыму, как-то сошлись в местной кафешке за одним столиком и в задушевном разговоре «за рюмочкой чая» вдруг обнаружили массу интересных тем для беседы, множество общих знакомых, а когда копнули глубже – нашлось и единое генетическое сродство. С тех пор так и съезжались три-четыре раза в год для совместного приятного времяпровождения.
Вот и тем уже далеким от наших времён летом собрались друзья в стольном граде российском Москве, испили напитков разнообразных, подзакусили и занялись разговорами о том и о сем. Постепенно общий вектор душевной беседы уткнулся в обсуждение тем языковой политики. Общеизвестно: лучше всего языковые проблемы рассматривать в том состоянии беседующих, когда их языки уже начинают слегка заплетаться.
– Смотрел недавно по телевизору старый хороший фильм «Двенадцать стульев» с Мироновым и Папановым в главных ролях, – сказал Мыкола Налывайко и горько вздохнул: – Фильм хороший, а перевод никакущий…
– Перевод? – вскинул брови Петрусь Маланчук. – Так тот фильм изначально озвучен на русском языке, зачем же перевод?
– У нас в Украине двуязычие, – взмахнул рукой Мыкола. – Вот и принято во всех фильмах с русским языком пускать внизу экрана строки перевода на украинской мове. Политика такая, хотя русский язык у нас все прекрасно понимают, и даже большинство людей на нём именно и говорит. А качество украинского перевода, мягко говоря, ни в какие ворота не лезет. Знаете, как перевели всем известную фразу мастера гробовых дел Безенчука «Туды его в качель!» наши горе-языковеды? «Тягны його на гойдалку!»
– Не понял, – тряхнул головой Глеб Ясномыслев. – Переведи обратно!
– «Тяни его на качели!» – вздохнул Мыкола. – Ну, разве ж это перевод?
– Да уж, – согласился Глеб. – Лопухнулись толмачи с вашего телевидения!
– Эх, хлопцы, – Налывайко мечтательно закатил глаза, – вот если бы можно было сделать так, чтобы человек сам, прямо в собственных мозгах, мгновенно переводил текст с любого языка! И чтобы это было без всяких компьютерных программ и нудного обучения! Вот смотришь на текст – и сразу видишь перевод!
– А в чём проблема? – пожал плечами Петрусь Маланчук. – Главное – правильно сформулировать задачу и примерно прикинуть пути её решения.
– Ну, задачку Колян только что сформулировал достаточно ясно, – Ясномыслев задумчиво потёр виски пальцами. – А вот пути решения… Есть, братцы, одна идейка…
– Слушайте, сябры, – подмигнул друзьям Петрусь. – А давайте-ка под это дельце учредим совместную фирму? И покажем всему миру, что такое творческий союз лучших сыновей братских народов!
Троица ударила по рукам. Новорождённое предприятие назвали МКМ – «Москва – Киев – Минск».
Долго ли сказка сказывается, скоро ли дело делается…
Через пару лет фирма МКМ выдала первый продукт инженерной и конструкторской мысли – многоуровневый шестиядерный процессор с оптическим распознавателем для ускоренного восприятия текстов. Центральным элементом устройства был экранчик нежно-розового цвета, который посредством двух дужек, заводимых за уши, и опорного элемента на носу крепился перед глазами. Поэтому появившуюся на свет штуковину стали именовать сначала просто «розовые очки», а вскорости вообще редуцировали название до короткого – «розочки» (с ударением на первом слоге). Надев розочки, человек сразу же видел любой текст на родном языке.
Однако люди ведь не только читают на иностранных языках, но и довольно часто слышат чужую речь. Какой толк в том, что можно читать тексты, если во всех иных аспектах общения ты выглядишь «глухонемым иностранцем»?
Поэтому второй разработкой трио Ясномыслев – Налывайко – Маланчук стал гиперканальный модулятор языковых переводов для размещения в ушной раковине. Его название, впрочем, тотчас же упростили до простенького слова «языкуши» (с ударением на третьем слоге).
А чтобы сделать диалог сторон активным, фирма МКМ предложила ещё и третью штуковину собственного изготовления: языковые насадки для ротовой полости, активизирующие речевые способности. Насадки получили прозвище «болтуньи» (с ударением на втором слоге).
Как правило, самые продвинутые пользователи Интернета и разнообразных компьютерных систем желают не только читать и говорить на иностранном языке, но ещё и писать. Поэтому четвёртым продуктом «от МКМ» стал мультиязычный аппарат ввода текстов многопальцевым методом слепого печатания – «писульки». Молодежь, однако, сегодня использует в речевом общении более фривольный вариант названия устройства, заменяя в «писульках» букву «у» на «ю», но мы будем в нашем повествовании придерживаться канонического названия, данного аппарату его разработчиками ещё на стадии создания.
Все четыре устройства – «розочки», «языкуши», «болтуньи» и «писульки» – были доведены до надлежащей дизайнерской кондиции и представлены на Международной выставке «Восточнославянская новь: путь в будущее».
Так получилось, что выставку соизволило посетить Очень Важное Лицо (которое его собственная охрана за глаза именовала ОВаЛ – чтобы не произносить всуе фамилию, имя, отчество, многочисленные титулы и звания руководящей персоны). Важному Лицу долго впаривали информацию о передовых отечественных технологиях нефте-газо-угольной добычи, а потом гид подвёл его к малюсенькому стендику, на котором на узенькой полочке были разложены экспериментальные образцы розочек, языкушей, болтуний и писулек. ОВаЛ впал в состояние полнейшего восторга от демонстрации гаджетов фирмы МКМ. И коротким, но величественным взмахом руки дал добро на производство технических новинок для массового восточнославянского потребителя.
И пошло, и поехало…
Буквально с первых же дней после появления новых электронных прибамбасов у покупателей началось «комплексное всенародное овладение языками» – именно так окрестили позднее все происходившее земные историки. Этот процесс сблизил народы восточнославянской цивилизации до почти полного социально-культурного единения. Ведь раньше как было? После развала великой державы в конце минувшего века и ускоренного становления национальных языков в Прибалтике, Грузии и Украине по сути единственной общей языковой средой оставался только до конца понятный всем бывшим советским гражданам ядрено-матерный диалект, в котором одна фраза – например, «пи-пи-пи пи-пи-пи-пи пи-пи» (фраза самостоятельно изъята автором из текста по морально-этическим соображениям. – Авт.) – теоретически могла значить всё, что угодно, но интуитивно и в контексте текущей ситуации была однозначно понятна всем. Правда, был ещё молодежный сленг, существовавший в интернетовском и околоинтернетовском пространстве, на котором, к примеру, предложение «Я очень удивилась» произносилось и писалось как словесная конструкция «Короче, типа прикинь: я конкретно в шоке и отморозилась в натуре». Но этот сленг в целом погоды не делал, поскольку не имел хождения среди людей среднего и старшего возрастов. Поэтому проблема внутривосточнославянских коммуникаций стояла в обществе очень остро.
А тут такой подарок! Счастливые поклонники и поклонницы языковых гаджетов в буквальном смысле носили на руках трио авторов технических новинок. Чеканные профили героев интеллектуально-инновационного труда Глеба Ясномыслева, Мыколы Налывайко и Петруся Маланчука появились на билбордах, лайтбоксах и рекламных растяжках. Продукция фирмы МКМ раскупалась, как бутылки с охлажденной газировкой в знойный летний полдень.
Как результат, резко возросла степень проникновения восточных славян в культурные сообщества иных стран. Последствия оказались неожиданными и непредсказуемыми даже для самых опытных аналитиков и футурологов.
Так известный русскоязычный автор боевой фэнтези, более десяти лет прозябавший в духовной эмиграции в провинциальном американском штате Мичиган, после покупки розочек, языкушей, болтуний и писулек настолько полно овладел американским диалектом английского языка, что уже через полгода под псевдонимом Рой Башен (измененное Бой Рашен) стал лауреатом всех местных литературных премий – от Ньюбела до Хьюго.
Вырос и уровень контактов в научной среде. Результат не заставил себя ждать: в течение всего пяти лет сразу десять учёных из восточнославянских земель стали лауреатами Нобелевской премии практически по всем её номинациям.
На высшую ступеньку поднялись литература, киноискусство и театр восточных славян. Что иногда оборачивалось для гостей из зарубежья настоящим конфузом. Бывало зайдёт иностранец в московский театр. В программке значится «Опера по роману Л.Н.Толстого «Война и мир».
«Ну, это часа на два-три, не меньше», – подумает житель закордонья, удобно устраиваясь в мягком кресле и готовясь к восприятию произведения искусства.
Занавес поднимается. Невероятная суета и мелькание актеров на сцене. Под потолком зависает словно соловьём на рассвете пропетая трель: «Тирлим-тирлим пам-пам тю-тю!» На всё это уходит от силы секунд пять, не более.
И тут же выкрики – «Браво!», «Бис!», «Брависсимо!» Зрители встают и аплодируют. На сцену и за кулисы несут корзины с цветами. А потом все направляются в гардероб и к выходу.
– Как, и это всё?! – У иноземца, который даже не успел раскрыть пакетик с любимыми чипсами, лезут на лоб глаза. – А где же представление? Верните деньги за билет!
– Эх, дядя, садовая твоя голова! – говорят ему. – На сцене нынче все четыре тома романа Льва Николаевича отыграли, буковка в буковку. И чего же ты, болезный, в театр поперся без розочек, языкушей и болтуний? У нас же теперь ускоренное восприятие!
А ведь и в самом деле – ускоренное. Нажимаешь на гаджетах маленькую такую кнопочку – и всё «на скоростях» слушаешь и созерцаешь.
Ну, а как же человеческий мозг? Способен ли он к такому скоростному восприятию действительности?
Оказалось, что способен. Адаптировался. Раньше учёные говорили, что мозг человека обычно загружен всего процентов на десять. А остальные девяносто – то ли дремлют, то ли в отключке, то ли вообще черт знает чем тайно занимаются. С появлением гаджетов Ясномыслева, Налывайко и Маланчука мозги стало возможным загрузить на все сто.
Более того, работая в ускоренном режиме, человеческий мозг очень быстро привыкал именно к такому темпу работы и начинал сам вкалывать по-стахановски даже без розочек, языкушей, болтуний и писулек.
Летящее вскачь мышление не могло не потребовать скоростного движения. Действительно, мало радости ускоренно видеть и читать, если весь остальной человеческий организм не способен ускоренно работать. Ощущение – хуже, чем у мухи, постепенно увязающей в толще сахарного сиропа.
Идя навстречу желаниям скородумающих масс, Ясномыслев, Налывайко и Маланчук создали портативный всепогодный внешний искусственный скелет на биомеханической основе, который, естественно, сразу стали сокращенно именовать ВИС, а потом и запросто – «виськой».
Испытать «виську» бизнесмен и редактор Налывайко взялся на знакомых писателях. Изобретение сразу же дало невиданный литературно-коммерческий эффект. Если раньше среднестатистический восточнославянский писатель производил на свет три – от силы четыре романа в год, то теперь творческий процесс многократно ускорился. Ранним утром писатель обзаводился идеями для нового романа. К завтраку успевал прикинуть сюжет и составить примерный план работы. К обеденному перерыву текст, как правило, вчерне был готов. Дымились перегревшиеся клавиатуры, потели жидкокристаллические экраны, хрипели истощённые системные блоки. Но к ужину отредактированные и правленые тексты уже лежали в распечатанном виде на писательских рабочих столах. Как следствие, резко возросла издаваемость литературно-художественной продукции. Выросла и общая способность к чтению у населения: даже интеллектуально-перегруженный философский роман теперь потреблялся читателем буквально за считаные секунды – в течение рекламной паузы между двумя сериями очередной мыльной оперы.
Однако ускоренное движение населения восточнославянской цивилизации потребовало соответствующего роста энергопотребления.
Сначала друзья-изобретатели хотели пойти по проторённой дорожке и создать «скорожевалки», «молниежелудки» и все прочие необходимые для нормального пищеварительного процесса и энергопотребления элементы человеческого организма. Но, поразмыслив, отвергли привычный путь: так, глядишь, и от человека ничего не останется. Будет жить под солнцем только какой-нибудь «трансгуманоид» – набор ускоренной биомеханомашинерии.
Поэтому решили человеческий организм оставить в неприкосновенности, а просто добавить ему дополнительной энергии за счёт обострённого кожного восприятия. Вы загорать любите? А прокатиться с ветерком? А понырять в бассейне или в море? Все эти действия – это настоящий дополнительный кладезь энергии, которую вполне можно использовать путем кожной адсорбции.
Для прямого поглощения всяческих энергий человеческой кожей друзья-изобретатели создали специальный крем. Крем, кстати, имел побочное действие: по желанию лица, которое им пользовалось, мог менять цвет кожного покрова человека. Новый продукт в народе прозвали «цветюлькой». На улицах замелькали синие, зелёные, полосатые и даже серо-буро-малиновые лица (последние, кстати, стали всё чаще появляться в городской толпе без всякого влияния спиртосодержащих жидкостей). Радости восточнославянских косметологов и модниц не было предела.
Поскольку восточнославяне стали больше потреблять тепловых потоков из воздушной среды, сама собой решилась всемирная проблема глобального потепления. Восточные славяне настолько раскочегарились, что земной шарик, – дабы избежать внеочередного ледникового периода, – даже пришлось дополнительно подогревать за счёт размещённых на околоземной орбите солнечных зеркал. Что, конечно же, двинуло вперёд отечественную космонавтику.
У гаджетов производства фирмы МКМ было ещё и прямо противоположное свойство: они могли замедлять протекание любого процесса в человеческом организме. Нужно было всего лишь нажать ещё одну полезную кнопочку на панельке управления. Особенно радовался новой опции редактор Налывайко: впервые в восточнославянской литературе ему удалось воплотить в жизнь гениальные поэтические строки «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!»
Закономерный вопрос: почему же все остальные земные государства не скопировали восточнославянские технические новинки? Многие ведь привыкли жить «на халявку», хакерить базы научных данных да ещё постоянно приворовывать.
Да вот с изделиями фирмы МКМ у инородных господ вышла промашка. Во все свои штуковины основатели фирмы изначально заложили системную защиту от воровства и хакерства, которую в принципе невозможно было ни обойти, ни отключить. А при попытке взлома гаджеты просто переставали быть гаджетами и превращались в металлопластиковое крошево.
Суть же защиты по идее своей была простенькой. Любой, кто хоть раз воспользовался розочками, языкушами, болтуньями или иными штуковинами «мэйд ин МКМ», становился «вославором» – «восточнославяноориентированным», то есть ментально раз и навсегда воспринимал и разделял все базисные ценности восточнославянской цивилизации.
В результате бурной изобретательской деятельности трёх основателей фирмы МКМ восточные славяне резко рванули вперёд, оставив далеко позади весь остальной замедленный мир. В физике была создана Единая Теория Всего и запущена термоядерная энергетика. В генной инженерии творились настоящие чудеса, по сравнению с которыми эволюция выглядела робким прологом настоящего существования жизни на Земле. Человеческую жизнь с помощью биотехнологий продлили едва ли не до бесконечности. В галопирующем темпе освоили Луну, Марс и все прочие планеты Солнечной системы. Стало, наконец, возможно то, о чем в старинных русских сказках скромно умалчивали – мол, ни в сказке сказать, ни пером описать.
А что же наши друзья – Глеб Ясномыслев, Мыкола Налывайко и Петрусь Маланчук? Они всегда были на самых передовых участках научно-технического прогресса восточнославянской цивилизации. Вы уже слышали, что готовится первая экспедиция во внепространственное замирье? Да, в то самое, из которого наша Вселенная выглядит испещрённой огоньками звёзд и галактик микроскопической мембранкой, скромно плавающей среди мириад иных миров с совершенно иными физическими законами. Кто вошёл в состав «руководящей тройки» экспедиции, вы уже догадались или с трёх раз угадывать будем?
Недавно вся обозримая Вселенная отметила столетие создания фирмы МКМ и появления её первых разработок. Мы, жители западновселенских провинций Земли, должны признать, что общий положительный результат успешного развития восточнославянской цивилизации стоит на трёх «слонах» – это, прежде всего, верно сделанная ставка на нетрадиционные новые технологии, успешный менеджмент производства и правильная общемировая маркетинговая политика.
Но, как говаривал в своё время выдающийся мыслитель и философ Козьма Прутков, «Зри в корень!». Под тремя «слонами» есть ещё и «черепаха»: в основе всех успехов восточнославян лежал правильный ответ на языковый вопрос.
Ибо сказано: в начале было Слово…
Но с космических высот восточнославянской цивилизации кто теперь припомнит, что феноменальный научно-технический взлёт в северном полушарии Земли начался с сущей, казалось бы, мелочи – с некачественного перевода взятой из гениальной книги двух авторов фразы «Туды его в качель!»?