Насильственно проглоченная водка, за несколько минут, сотворила из симпатичного лица певицы, малоприятное свинячье рыльце. Эллада, довольная проделанной работой сидела в кресле и курила, пуская из дырочек своего пяточка, словно диковинный дракон, аккуратные парные колечки. При этом Вознесенская прихлебывала из горла водку и слегка похрюкивала, наслаждаясь напитком.

— Мне то налей! — потребовала Лавандышева. С приобретением новой внешности в сознании ее будто что-то изменилось. Появилась какая-то шальная легкость и уверенность в себе. Странным образом улетучилась ненависть к подруге, заставившей ее выпить. Теперь вся эта ситуация казалась ей скорее смешной нежели страшной, как несколько минут назад. Вознесенская, подняла с пола фужер, дунула в него для дезинфекции и накатила подруге полный.

— Держи!

Катерина приняла горячительное, обдавшее носовые пазухи приятным щекочущим ароматом и с удовольствием выпила. Водка на нее подействовала как смена нового качественного масла на автомобиль. Певица встала с пола, прошлась по комнате, осматриваясь, будто очутилась в гостях впервые и поинтересовалась:

— Чего делать будем?

— За водкой надо идти! — уверенно заявила Вознесенская.

— А потом?

— Пить, — удивилась телезвезда, — что еще с ней делать?

— Знаешь что подруга, — Катерина лукаво подмигнула, — у меня есть грандиозный план!

— Ну?

— Мы будем пополнять наши ряды!

— Зачем это?

— Что бы все стали как мы с тобой, — Лавандышева достала из сумочки косметичку и раскрыв ее, придирчиво уставилась на свое отражение, — Пойми, все же вокруг нормальные, они над нами ржать будут. А мы звезды с тобой! Элита! Как нам дальше в обществе быть? Деньги чем зарабатывать? А вот если все такими станут, — она игриво хрюкнула, разглядывая себя в зеркальце с разных углов, — то мы для них так и останемся кумирами!

— Да! Точно! — возликовала Вознесенская, вскочив с кресла и на радостях полностью осушила бутыль, — А ты не такая дура, как я думала.

— Чево? — насупилась Лавандышева, оторвавшись от самосозерцания.

— Ладно, проехали. Тогда пошли, чего медлить? Накупим водки и всех кого встретим будем поить!

— Не-е, нельзя, — остановила певица подругу, — всех кто превратился, милиция отлавливает и свозит в спецклинику. Там из них тушенку делают или еще чего…

— Да ты что? — испугалась Эллада.

— Сама в газете читала. Если мы с тобой в таком виде покажемся, нас тут же загребут!..

— А мы всех перехитрим! — с этими словами Эллада спешно повязала на голову свой ажурный платочек, прикрыв им половину лица, и кокетливо состроила, заплывшие от многодневного пьянства, глазки.

— Да ведь так по улице никто не ходит, сразу раскусят.

— Ходят, — твердо заявила телеведущая, — Медсестры так ходят!

— Ну а мы то с тобой что медсестры? — спазматически захрюкала Лавандышева.

— Чего ржешь? Дура!

Вознесенская направилась к шкафу и, покопавшись в нем, извлекла недвузначный наряд. На вешалку нанизана была белоснежная форма медицинской работницы, предназначенная вовсе не для работы в лечебном заведении, но для постельных утех. Лавандышева, всегда подозревавшая подругу в страсти к изощренным секс-играм, склизко улыбнулась и порозовела.

— Правда у меня он один, — оповестила Эллада, невольно вспоминая свою практику по освоению интимного ремесла, давшего такой большой карьерный взлет, но тебя можно нарядить в это… — вслед за костюмом медсестры из шкафа появился кожаный комбинезон со множеством металлических заклепок и шнурков.

— Это что?

— Женщина-кошка! — гордо заявила Лавандышева, — Елознер очень меня в нем любил.

— Этот старый хрен? Ну ты даешь, — похвалила подруга, — и его значит окучивала?

— Ага, — кивнула телезвезда, — аналитик — сифилитик. Он в своих загранкомандировках такую экзотику порой подхватывал, что не знала прям как лечить. Денег угрохала вагон! У него еще кличка была — «Коллекционер». Слышала?

— Слышала. Только я думала, это потому что он коллекционирует матрешек. У него их говорят дома несколько тысяч, — отозвалась Катерина, придирчиво рассматривая кожаный костюм.

— Ага, матрешек… Мандавошек!

Обе перевоплощенные хрюшки визгливо прыснули.

— Мне великоват будет, — заявила наконец подруга телезвезды протягивая порно-костюм обратно хозяйке.

На это Вознесенская отреагировала злобным сопением и взглядом, от которого у Лавандышевой похолодели кончики пальцев.

— Хотя нет, — тут же поправилась певица, быстро переоценив размер, — в самый раз! Мы же с тобой как сестрички, — улыбнулась она примирительно.

— Одевайся.

Через двадцать с небольшим минут, из подъезда элитного дома на улице Тверской, вышли две замаскированные светские львицы, видом своим ничем не отличаясь от работниц интимных эскорт — услуг. Вознесенская — в образе медсестры, с сексапильной марлевой повязкой на лице, в почти прозрачном белом халатике, таком коротком, что розоватые половинки ягодиц слегка подернутые целлюлитом, задорно выглядывали из под него и доступны были для обозрения каждому.

И Лавандышева, обряженная в черный кожаный комбинезон, эффектно подчеркивающий притягательные формы певицы. Безобразное лицо Катерины пряталось за кожаной шапочкой-маской. Маска полностью скрывала новообретенный певицин нос и видны окружающим были только ее бесстыжие глаза и ярко накрашенные пухлые губы.

Первой шла медсестра Эллада, на плече у которой покачивалась белая кокетливая сумочка с красным крестом, а внутри нее булькала последняя литровая бутылка водки.

— Вот шалавы, совсем стыд потеряли! — заявила старушка у подъезда, сидящая в компании еще двух пенсионерок. Сами старушки жили в соседнем доме, вовсе не элитном и не таком благоустроенном, но сидели всегда непременно у этого. Почему? Потому что сидя возле подъезда привилегированного строения всегда можно было встретить какую-нибудь знаменитость, проживающую здесь или спешащую к кому-то в гости и обсудить ее, полив с ног до головы грязью. Для старушек занятие это было сродни работе творческой, доставляющей огромное душевное удовлетворение, но не приносящей ни копейки. Как, например, написание картин для какого-нибудь неизвестного художника.

— Небось от Шмульгина идут, — предположила вторая старушка, злобно глядя на молодых стройных девиц, цокающих по асфальту непомерно длинными каблуками.

— Всю ночь кувыркался, поди? Композитор — кобелище! — подтвердила третья, мечтательно закатив глаза, к композиторским окнам, выходящим во двор.

— Тьфу мерзость! — поставила резюме первая пенсионерка.

Подруги остановились напротив сплетниц и Вознесенская, шатнувшись, развернулась к ним.

— Чего пялишься? — пьяно выговорила Эллада. Она услышала последнюю фразу, обращенную в их адрес, и это ее задело, — Чего не нравиться старая кляча? Сидят тут, кошелки…

Старушка, нисколько не страшась молодой потаскушки, нагло уставилась на нее уперев руки в бока.

— Уу-у блядища! Иди, иди, пошевеливайся! — огрызнулась старушка. Она совершенно не узнала в столь развратном обличии известную телеведущую, чьи передачи любила всей душой и смотрела регулярно.

Эллада вдруг, будучи уже сильно пьяной, обиделась страшно на это народное непризнание и воинственно прихрюкнув, заявила:

— Да ты хоть знаешь кто я? Я звезда!

Старушка матершинно ответила в рифму, кто она по ее мнению.

— Что? — опешила Вознесенская.

— Пойдем, пойдем, — потянула подругу певица, — что ты с чернью всякой общаешься?

Однако оскорбленная знаменитость, отступать не собиралась.

— Ну-ка повтори? — потребовала она.

И старушка, с особенным удовольствием, повторила.

— Ах ты сука старая! Птеродактиль в платье! — завопила Вознесенская и решительно двинулась к скамейке. Пенсионерки, вероятно предчувствуя, что дело может дойти до рукоприкладства, проворно вскочили и, сдав неприятелю оккупированную скамеечную территорию, заверещали на весь двор;

— Это что ж делается! Граждане смотрите скорее! Вот до чего сучки-проститутки дошли, на пожилых людей кидаются! Звоните в милицию, щас их быстро определят!..

Эллада остановилась, в растерянности глядя по сторонам. Старушечьи вопли и впрямь привлекли внимание праздно сидящих во дворе жильцов, которые живо повернулись в сторону замаскировавшихся звезд. Это было крайне не желательно. Привлекать к себе столько внимания в планы коварных свинооборотней не входило. Эллада, погрозив крохотным кулачком старушке-матершинице, взирающей на нее как на какую-то тлю, бессильно отступила, хрипя проклятья.

Подруги быстро покинули двор, под завывания победоносных пенсионерских голосов, и насмешливые взгляды разомлевшей от жары публики. Затаившись в тени арки, Вознесенская хлебнула водки и немного успокоилась.

— Ну я этой мымре еще покажу! — пригрозила она.

— Да будет тебе, — успокоила подруга, — Кто она и кто ты!

— И то верно, — горделиво согласилась Вознесенская. Она еще раз хлебнула живительной влаги, — Если кто спросит, мы тут недалеко в кино снимаемся, а сейчас в кафе идем, перерыв у нас. Поняла? — наставила подругу она.

— Ага, — кивнула певица, и тоже приложилась к бутылке. В кожаном комбинезоне ей было очень жарко, а от того она пыхтела, издавая новым своим носом булькающие, неприятные звуки.

— Значит план такой, — тихо скомандовала Эллада, — сейчас первую прохожую хватаем и напаиваем. Посмотрим, что будет.

— Ага, — кивнула Лавандышева, истекая потом.

И они затихли, ожидая первую жертву.

Именно в этот самый момент Наталья Андреевна Нистратова, взволнованная, с тревожным рассеянным взглядом, шла по Тверской улице мимо дома № 16. Она проходила как раз возле арки, где притаились коварные знаменитости. Взволнованна она была потому, что днем встретила возле подъезда своего дома, алкоголического соседа Семеныча, который принес страшную весть. Оказывается, вечно пьянствующий старик видел, как сегодня ее мужа Елисея в компании двух подозрительных типов задержала милиция.

— Один явный уголовник, а второй араб какой-то или грузин! — заявил он, сально косясь на разрез юбки Натальи Андреевны, — А может и террорист чеченский! — выдвинул версию алкаш.

Супруга Нистратова ни за что бы не поверила спившемуся старику, если бы тот как всегда был подшофе, и нес вечную свою ахинею про родовую принадлежность к графу Суворову, праправнуком которого он, якобы, является, или про тайный заговор правительства направленный на уничтожение генофонда нации. Но Семеныч был трезв. Трезв уже три дня! Удивительным образом с выпивкой он завязал, что казалось совсем уж невероятным событием, похлеще чем происшествие с телебашней.

— А вы никак трезвый? — изумленно осведомилась Нистратова.

— Я теперь Наталья Андреевна не пью! Алкоголь — это яд! Сознательность во мне проявилась, — сказал он, намазывая непослушные волоски на блестящий череп, и хотя в голосе обнаруживалась некоторая твердость в глазах его, между тем, сквозила тоска. Завязал Семеныч, как и многие другие, страшась кошмарного перевоплощения.

— А где же вы Елисея видели? — перебила взволнованная супруга, пытаясь отстраниться от завязавшего соседа подальше. Он, обретя новый статус гражданина непьющего, теперь видимо пытался сообразить себе новый имидж, в связи с чем, надел относительно приличный пиджак и надушился одеколоном. Только все равно одеколон этот источал подозрительный приторно-перегарный аромат.

— Дык, возле магазина, — ответил Семеныч.

— Какого магазина?

— Ну этого, — почесал макушку завязавший, — где блинная…

— Бог ты мой!

И Наталья Андреевна, не смотря на то, что надо было в поликлинику на работу, помчалась, сопровождаемая плотоядными мутными глазками соседа, вызволять супруга из плена милиции. А ведь дел на работе было не мало. Толпы родителей с детьми тянулись по коридорам лечебного учреждения, настойчиво штурмуя кабинеты врачей. Из-за происходящих в стране событий множество детишек, уже пристращенных к каждодневному просмотру телевизора и вдруг лишенных излюбленной забавы, впали в депрессию. Кто-то наоборот истерил, требуя от родителей вернуть все как было. Но что они могли вернуть? Понятное дело ничего. Видеомагнитофоны не работали, компьютеры висли и мультиков с ужастиками не показывали. Детишки рыдали и не давали родным нормально отдыхать после рабочего дня. Наталье Андреевне, к примеру, стал известен один случай дикого шантажа: мальчик десяти лет заперся в ванной и пригрозил повесить на бельевой веревке кошку, если ему немедленно не включат любимый сериал с грудастой бразильянкой Лючией Мендес в главной роли. Родителям пришлось выбивать дверь. Кошка к счастью была спасена, а террорист выпорот ремнем. Но были и по-настоящему трагические случаи. Один из них произошел в многодетной семье Дурденко. Рассказала об этом Наталье Андреевне, подруга педиатр Сонечкина, по телефону, не далее как вчера.

Пятеро братьев, каждый с разницей в возрасте примерно в год, вообразили от чего-то, что в исчезновении телесигнала виноват их сосед ветеран великой отечественной войны Анатолий Фокич Сусальников. Одинокий ветеран слыл среди соседей радиолюбителем и изобретателем. То антенну какую прикручивал на чердаке, что бы зарубежный телесигнал поймать, то детишкам ради забавы, робота из старого утюга мастерил. Вообщем, как говориться — на все руки мастер. Творил, что называется чудеса, из подручных материалов. Добрейшей души был человек. Но братья Дурденко, от чего-то подумали на него.

Связанные родством малолетние негодяи, поклонники, между прочим, телесериала «Кошмары семейки Кросби», позвонили старику и когда тот дошаркав до двери взялся ее открывать, повернули тумблер распределительного щита, от которого заблаговременно протянули к внешней ручке замка провода. Старик прошедший войну, сталинские репрессии, крушение союза и прочие катаклизмы в этот раз оказался не так стоек и пал сраженный электрическим током, обугленным молнией ссохшимся дубком. Всю эту сцену наблюдала в глазок соседская старушка Пирамидонова, которая и сдала детишек, позвонив по телефону 02.

— Вот какое поколение растим, — чуть не плача жаловалась в трубку Сонечкина. А Наталья Андреевна молча кивала и поглядывала на дочерей, опасаясь как бы с ними, чего доброго, не вышло подобных мерзостей.

Но эти случаи все же были единичными, в основном несчастные отпрыски тихо переживали потерю своего любимого развлечения: плакали, кручинились в депрессии и бойкотировали обед. Поликлиника просто не справлялась с потоком страждущих родителей и рыдающих их чад. Конечно же, в столь сложной ситуации, заведующей надлежало бы быть на рабочем месте, но Нистратова мужа любила сильно и потому рассудила так:

— «Дети, конечно, цветы жизни, но цветы то чужие! А муж свой! Родной! А, следовательно, дороже!»

Проходя мимо арки дома N16, Наталья Андреевна увидела как из нее, появились две престранные дамы. Одетые как натуральные шлюхи из дешевого американского кино. Одна в бесстыжем халатике медсестры, другая в кожаном порно-костюме, довольно сексапильном, но уж точно никак не предназначенном для прогулок по городу. Обряженные в пошлую одежду увидели заведующую, и быстро о чем-то пошептавшись, направились к ней.

— Женщина! Девушка! Извините ради бога, — начала та, что изображала медицинскую работницу. Голос ее показался Наталье знакомым, но каким-то странным, словно говорила та, нацепив противогаз, — Можно вас на минуточку?

— Я очень спешу, — попыталась избежать контакта заведующая.

— Но это крайне важно! — присоединилась вторая в кожаной маске с коротенькими треугольными ушками.

Наталья Андреевна, будучи по природе человеком отзывчивым, обреченно остановилась.

— Дело в том, что у нас… — продолжила медсестра заплетающимся языком, — вы не смотрите, что мы так одеты. Мы артистки, в кино снимаемся, — оправдалась она, увидев недоверчивый взгляд заведующей, — у нас несчастье произошло…

— «Пьяные они что ли? — подумала Нистратова, — хотя нет, позвольте, как это может быть? Сейчас никто не пьет…» — а сама участливо ответила: — Да, да, я вас слушаю? Что за несчастье?

— Тут такое дело… вот… — медсестра любовно подхватила Нистратову за руку, увлекая в глубь арки, — …посмотрите, это очень важно!..

Наталья Андреевна нехотя пошла с незнакомкой. Она что-то предчувствовала. Что-то нехорошее. Но это ее не остановило. Возле стены, куда распутно одетые дамы привели ее, стояла сумочка с красным медицинским крестом на боку.

— «Может розыгрыш?» — подумала Нистратова, озираясь по сторонам.

Вторая, что была в кожаном комбинезоне, подняла сумку и с наигранной тревогой раскрыла.

— Сейчас, сейчас мы вам все объясним, — пообещала она. Медсестра тем временем встала так, что бы заведующую не было видно со стороны улицы, загородив ее своим развратным силуэтом.

А из-за угла арки в это время за сценой наблюдали две пары пытливых глаз. Надо признаться со стороны наблюдатели выглядели весьма необычно и крайне странно. Противоестественно даже. Слегка высовывая из укрытия длинный острый нос, на задних когтистых лапах стояла большая серая крыса. Прямо рядом с ней, а точнее за ней, также на задних лапах, за сценой нападения на заведующую детской поликлиникой, вела наблюдение кошка черной масти, с огромным пушистым хвостом. Передними лапами она по-шпионски опиралась на кирпич и опасливо прижимала к головке уши, что бы те не торчали из-за угла. Кошка, надо признаться, тоже была размеров не малых, прямо не кошка — рысь. На правой лапе у нее блестел миниатюрный перстень, с красным рубином. Крыса же вообще имела при себе крохотный бинокль, в который она и смотрела на трех женщин.

— Она! — радостно сообщила крыса писклявым голоском.

— Шеф! — произнесла кошка шепотом, поднеся перстень к пасти, — она здесь, в Москве, на Тверской. И еще какие-то две с ней.

В микроскопическом наушнике, таящемся в ушной раковине пушистого зверька, раздался властный низкий голос:

— Передавай координаты.

Кошка прищурилась, словно на мордочку ей попал солнечный луч, вытянула пушистую лапу выставив вверх тонкий коготок, и посмотрев словно в прицел на острый его кончик произнесла:

— Луна семнадцать, тектоника три, параллельность дифендум.

И в этот самый миг вокруг женщин полыхнуло белым огнем, и все три дамы в арке исчезли. Бесшумно и мгновенно, словно и не было их там никогда вовсе.