2 августа 2013 года

С улыбкой доброй феи ведущая прогноза погоды щедро пообещала востоку и центру Украины на несколько дней вперед мощный циклон, надвигавшийся с севера, с его неизменными спутниками ветрами, дождями и утраченными надеждами на заранее запланированные пикники и рыбалки. С утра погода действительно переменилась. Между тем самого Черепанова такая метеорологическая ситуация вполне устраивала, так как позволяла найти очередное оправдание.

— Ты же отлично понимаешь, дорогая, погода… — сформулировал он Ольге по телефону эту мысль. — Увы, но нашу поездку придется перенести на следующие выходные. Да не расстраивайся, пожалуйста, лето еще не заканчивается, а я как раз и поработаю, чтобы обеспечить наше счастливое будущее.

Находившийся в кабинете Виталий Заборский тихонько хмыкнул, но, уловив недовольный взгляд шефа, сразу перешел к делу.

— Так что, Иван Сергеевич, когда мне выдвигаться на мою, так сказать, малую родину, в славный город Харьков? — поинтересовался он, но вдруг резко поменял тему: — Да, кстати, шеф, а что вы думаете о связи проклятия скифов со смертями фигурантов нашего дела?

— Ага, вот почему, как только у тебя намечается поездка в Харьков, моментально портится погода и накрапывает дождь, — думая о чем-то своем, несколько невпопад ответил Черепанов. — А помнишь, Виталий, примерно года полтора назад мы с тобой вели журналистское расследование загадочных убийств, которые произошли в бывшем музее-усадьбе Молчановка?

Не понимая, к чему клонит шеф и при чем тут Молчановка, Заборский кивнул головой.

Заметив его недоумение, Черепанов продолжил:

— Так вот, тогда убийства связывали с легендой о неуловимом призраке-мстителе усадьбы. У нас с тобой даже была версия, что молчановский призрак как бы материализовался в конкретном человеке, который и вершил от его имени справедливость. Но вершил так, как считал нужным, и так, как гласила легенда. Мистика настолько переплелась с реальностью, что отделить одно от другого было иногда практически невозможно. И чем же все это закончилось? Убийцу нашли и осудили, а усадьбу вернули государству, то есть справедливость восторжествовала. К слову, наказание и возмездие, жизнь и легенда так часто совпадают, что порой разграничить их просто невозможно. Вот тебе мой ответ на вопрос о проклятии пекторали, а дальше сам решай, есть это проклятие или нет.

Он выдержал небольшую паузу и вернулся к делам.

— Теперь что касается Харькова, коль решили, значит, надо ехать. А раз будешь там, зайди к матери Реваза Мачавариани, объясни, что диктофон нам еще нужен для следствия. Осмотрись, может, женщине нужно чем помочь.

Но, прошу тебя, долго там не задерживайся. Переговори с ювелиром, зайди к матери Реваза и сразу возвращайся. Да, и не забудь зонтик. Если и дальше так пойдет, в Харькове тебя объявят персоной нон грата: ты им всегда привозишь сырость и дожди. Догадываюсь, отчего ты недоучился в вузе: тебя уже тогда попросили из города как нежелательный элемент, неблагоприятно влияющий на окружающую обстановку.

Заборский уже собирался ответить шефу, но тут в кабинет заглянула Анечка:

— Виталий Григорьевич, возьмите деньги на командировочные расходы. Билеты на ваше имя уже заказаны в третьей кассе. Машина на вокзал ждет вас внизу. Счастливого пути!

— Ага, — хмыкнул в ответ Виталий, мол, все ясно, сговорились. — Тогда вам вместе счастливо оставаться, но учтите, если в Харькове мне предложат хотя бы временное политическое убежище, я останусь не раздумывая.

Не дожидаясь ответной реакции, он с высоко поднятой головой вышел из кабинета.

На этот раз погода в Харькове оказалась даже лучше, чем в Лугани. Город встретил его теплом и солнечными лучами. Похоже, сюда циклон еще не добрался, Виталий опередил его по крайней мере на полдня.

Городской телефон Клары Иосифовны не отвечал. Скорее всего, вышла из дому по каким-то делам, решил Заборский, а раз так, заедет к ней перед отъездом. Виталий остановил такси и назвал водителю адрес Якова Матвеевича Ракошица — ювелирных дел «генерала».

Старый двухэтажный дом на дальней кривой улочке в районе Павлова Поля Виталий нашел не сразу. Уютный, утопающий в зелени акаций маленький дворик как бы затерялся среди множества таких же подворий старой части города. Виталию на миг даже показалось, что он приехал не в Харьков, а в Одессу.

Ну чем тебе не Молдаванка, еще раз отметил Заборский, пересекая двор дома, где проживал старый ювелир: те же покосившиеся низенькие скамейки под липой, скрипящие наклонные лестницы, ведущие на веранды второго этажа, огромных размеров прямоугольные простыни, которые вольготно полощутся на многочисленных веревках, опутавших весь двор.

Залюбовавшись «одесским двориком», Заборский не сразу заметил миниатюрного вида старушку в шляпе-таблетке, сером макинтоше и надетых на босу ногу резиновых калошах. Существо из прошлого века с любопытством разглядывало журналиста.

— Здравствуйте, мадам, — сказал он первое, что пришло в голову. — Извините, но немного засмотрелся на это сказочное великолепие. Наверное, местные художники и не догадываются, что Южная Пальмира у них через дорогу.

— Похоже, вы, молодой человек, заблудились, — ответила ему старушка, подозрительно снизу вверх, поверх старомодных очков оглядев Виталия. — Вам сказать, в какой стороне Одесса?

— О, еще раз прошу вашего пардону, просто я ищу одного человека. Вы ведь в этом дворе живете? — Виталию Заборскому показалось, будто эта, как говорится, ровесница Ильича плохо слышит, и он повторил чуть громче: — Я вас активно будоражу: вы живете в этом доме?

Но старушка оставалась все такой же спокойной и невозмутимой, она только ниже наклонила голову и сделала маленький шаг назад.

— Я понимаю, что у вас есть голос, чтобы так себя вести, — с нескрываемым недовольством ответила она. — Но зачем же так звонко кричать? Я вас хорошо слышу, как, впрочем, и вижу. Вы спрашиваете, живу я здесь или нет? А где же мне жить? Здание Госпрома давно занято моральными строителями коммунизма. Простите, а вы случайно не Барановский из отдела социального обеспечения будете?

— Нет, я, кажется, совсем не Барановский, — попытался в тон ей ответить Виталий, — я Заборский, журналист из Лугани — есть такой город, представляю один из телеканалов и приехал к Якову Матвеевичу Ракошицу.

Старушка с большим удивлением посмотрела на Заборского и еще на шаг отступила в тень веранды:

— Юноша, на девять дней приезжают только родственники и самые близкие друзья, а вас среди них что-то не мелькало. Тем более что и девять дней Яше было совсем в прошлом месяце.

— Как девять дней?! — вырвалось у потрясенного таким сообщением Виталия. Неужели он опять опоздал? — Ракошиц умер?

— А где вы такое видели, чтоб отмечать девять дней по живому человеку? Только Яша такое мог выкинуть — взять и умереть посреди полного и вечного здоровья!

— Яков Матвеевич умер внезапно? Он же был в преклонном возрасте… И что, никогда не болел?

— Яша, ясно, имел большое давление. Такое же большое, как и авторитет среди ювелиров. Но, увы, среди них были и те, кто делал ему нервы. И пописать в последнее время он ходил чаще, чем годовалый Моня из первой квартиры. Однако, согласитесь, это же не повод умереть в канун чемпионата мира по футболу.

— А как он умер? — отбросив деликатность, спросил Заборский и, заметив появившуюся в глазах старушки настороженность, продолжил: — Вот мое журналистское удостоверение, я приехал сюда, чтобы взять у Якова Матвеевича интервью, связанное с его профессиональной деятельностью. Меня направил к нему его старый друг Степан Степанович Беляков.

Что подействовало больше — удостоверение или упоминание о старом друге Белякове, трудно сказать, однако старушка заметно подобрела и теперь уже сделала шаг навстречу собеседнику.

— Коль вы журналист, так ступайте в собес и пришлите нам этого Барановского, — то ли попросила, то ли приказала она, — а то мы уже и забыли, как этот мерзавец выглядит. Что же конкретно до Яши, то я вам скажу откровенно, как самая близкая его соседка: он работал до последнего. Так он даже умер, а люди все равно идут. Вот совсем недавно заходили трое, а как узнали про наше горе — расстроились, примерно как вы. Хоть по виду были совсем не с телевидения, а скорее гопники с Малой Арнаутской. Уж я-то их повидала на своем веку. За версту чую!

Старушка обернулась и ткнула пальцем куда-то вверх и в сторону.

— Вон, на втором этаже его квартира. У Яши были золотые руки, и жили они отдельно от его туловища. Плохо только, что и голова у него начала жить самостоятельно. Это заявляю вам не я — так выразился милицейский доктор, который составлял заключение о его смерти. Они решили, что в ту ночь Яша выпил много снотворного и оттого под чайником забыл выключить газ. И тот газ потом навеки выключил Яшу. Да не смотрите вы на меня так криво. Яша всегда хорошо зарабатывал и плевал на свою вшивую пенсию, однако экономить газ и домовую электрику никогда не забывал. Не то воспитание. И потом, этот любитель поспать мог же весь двор взорвать газом! — возмущенно заключила она, но, заметив живой интерес собеседника, охотно продолжила: — А после вскрытия Яши нам сказали, что у него внутри оказалось столько клофелина, что его хватило бы, наверное, не только на весь наш двор, а и еще немножко Берте Исааковне из дома напротив.

— Ясно, — кивнул головой Виталий и снова спросил старушку: — Скажите, пожалуйста, а какого числа он умер? Это для нас очень важно.

— Так двадцатого июня его похоронили, а скончался он восемнадцатого.

«Восемнадцатого июня, — тут же автоматически прокрутил в уме Заборский. — Выходит, это было еще до того, как Беляков купил у Реваза пектораль, а значит, Яков Матвеевич Ракошиц к этому делу никакого отношения не имеет. Слава богу, хоть тут обошлось без этого древнего проклятия. Жаль, конечно, что не довелось встретиться с ювелиром, да и Беляков наверняка расстроится, узнав о смерти старика. Ну что ж, по всей видимости, выходы на Антиквара теперь придется искать в другом месте».

Прежде чем попрощаться с колоритной старушкой из харьковско-одесского дворика, он задал еще один вопрос:

— Скажите, а у Якова Матвеевича семья осталась или он ее не держал?

— Да какие вы спрашиваете вопросы, — ворчливо произнесла собеседница. — Семья?! Розочка, его покойная жена, это такая была красавица, что приходили на нее смотреть даже с оперного театра. Но Бог всего без меры не дает, и она умерла еще в девяносто седьмом от обширного инфаркта. Шо тут удивляться, живя с Яшей, можно было заиметь не только инфаркт, но и чесотку! А детей у них сроду не было. Из всех родных есть только один племянник, Миша Слуцкер. Кстати, он живет тут недалеко, первый дом в конце улицы, если уж вам так надо. Я вижу уже, что надо. Тогда найдете сразу, там не дом — чистый дворец. Но только вряд ли от Миши вы получите удовольствие. Даже Яша не мог его слышать, потому как не мог его и видеть. Он сюда редко заходил, хотя как-то перед похоронами Яша его пару раз приглашал на свой обед.

Услышав это, Заборский вопросительно посмотрел на Яшину соседку, и она его немой вопрос поняла.

— Нет, юноша! — воскликнула старушка, вскинув вверх руку. — Если вы вдруг думаете, что это Миша мог пожелать плохо Яше, то сразу выкиньте все это из своей больной головы. Да, оба они с характером, и Миша Яшиных гешефтов никогда не одобрял, но, в конце концов, они любили друг друга. Мише, слава богу, с самого детства перепадал от Яши хороший кусочек, а Яша имел копейку во все времена, какими бы они ни были. На эту копейку Миша прилично выучился и стал на ноги. Чтоб вы знали, Миша стал такой известный бизнесмен, что даже начал немножко стесняться Яши. А какие похороны он ему устроил, какой накрыл богатый стол… Сам главный раввин города отпевал нашего Яшу.

Старушка не умолкала. Было видно, что она готова говорить на эту тему еще пару часов как минимум.

— Яша оставил племяннику все, что у него было. Хотя Мише его наследство что торба без ручки. После похорон он сюда только один раз зашел. Наша комната рядом, и мой покойный третий муж Соломон — а он был известнейшим в городе пианистом — не раз говорил Яше, что его клиенты своим расхристанным видом мешают ему сосредоточиться на композиторе Рахманинове и если…

В общем, рассказ шел по нарастающей, и Виталий отчетливо понял, что если сейчас он не прервет этот поток откровений, то останется здесь еще минимум на пару часов.

Сославшись на срочные дела и пообещав при случае разыскать неуловимого Барановского, Заборский тепло попрощался со старушкой и, выйдя на уличный простор, с облегчением закурил. Ему в этом городе оставалось только одно дело — наведаться к матери погибшего археолога Реваза Мачивариани. Настроение у Заборского было на нуле. К сожалению, как и предыдущий его приезд, этот визит получался малопродуктивным.

Он выкурил сигарету, немного постоял в раздумье и позвонил Кларе Иосифовне. Та снова не отозвалась. Наверное, не вернулась еще из своего похода по магазинам, а быть может, и вообще уехала.

Чтобы убить время, Виталий все же решил зайти к племяннику ювелира Мише Слуцкеру, тем более что это было совсем рядом.

Огромный трехэтажный особняк из красного кирпича с вычурными башенками, разместившийся на пересечении двух соседних улиц, действительно нельзя было не заметить. Несколько иномарок, припаркованных вдоль высокого кованого забора, уютная беседка в саду за домом и хозяйственные постройки в глубине двора говорили о том, что в этом доме органично совмещаются офис и жилье. Изящная бронзовая табличка с лаконичной надписью «Зубопротезная мастерская “Мост”» служила тому подтверждением.

Перед тем как нажать холодную кнопку звонка, Заборский принял серьезный вид. Вопреки его ожиданиям, никаких объяснений визита не потребовалось. Раздался резкий металлический щелчок, калитка отворилась, и Виталий ступил на дорожку, вымощенную дорогой тротуарной плиткой.

— Итак, что вы хотели узнать о Якове Матвеевиче? Моя помощница решила, что вы представитель фирмы, поставляющей нам материалы, а вы, как я уже понял, пришли совсем по иному вопросу, не так ли?

Перед Заборским сидел плотный, среднего роста мужчина лет пятидесяти в белом халате, наброшенном поверх дорогого твидового костюма. Ни манерой поведения, ни своим внешним видом он ничуть не напоминал обитателей двора своего покойного дядюшки. Единственное, что сразу же бросалось в глаза и вызывало постоянное желание улыбаться, — это его волосы. Михаил Семенович Слуцкер был ослепительно рыж и очень кудряв. Казалось, красноватые кудряшки не знали на его теле границ: начинаясь на голове, они плавно переходили на шею, грудь и спину. И хотя видеть их под одеждой Слуцкера Виталий не мог, богатое журналистское воображение легко дорисовало сию живописно картину. Лишь глаза Миши, Михаила Семеновича, даже сквозь массивные, слегка притемненные очки-хамелеоны ярко мерцали контрастным изумрудным огнем.

К журналистскому удостоверению и рассказу о съемке репортажа, посвященного ювелиру Якову Матвеевичу Ракошицу, как и о его предполагаемой помощи старому другу в одном из щекотливых дел, Михаил Семенович отнесся равнодушно и смотрел на журналиста с плохо скрываемым подозрением.

— Я уже в курсе, что вы были у дома моего покойного дяди и что его соседка Елена Ароновна наговорила вам много всякой ерунды. И Степана Степановича Белякова — как вы говорите, старинного друга моего дяди — я не знаю и, простите, знать не хочу. Но раз уж вы здесь, пожалуй, отвечу на ваши вопросы. Примерно полчаса для вас у меня найдется. Да, — он заглянул в лежавшую на столе визитку, — Виталий Григорьевич, на мой взгляд, вам следует обратиться к дантисту. Когда вы представлялись, я заметил, что у вас существуют проблемы с левой «пятерочкой». Не затягивайте… Это я вам как специалист говорю.

А-а! Все-таки юность, проведенную в таком живописном квартале, полностью вычеркнуть из жизни невозможно, улыбнулся про себя Виталий, а вслух произнес:

— Яков Матвеевич, учитывая его огромный практический опыт по ювелирной части, мог бы дать нам несколько консультаций по делу, которым наша телекомпания сейчас занимается. К сожалению, я опоздал — ваш дядя скоропостижно умер.

— Да, все мы смертны, — задумчиво изрек Михаил Семенович и, выдержав подобающую такому случаю паузу, продолжил: — Дядя Яша действительно был неплохим специалистом в своем деле, если не сказать самым лучшим. Он брался за работу, от которой из-за сложности отказывались другие. Если ваш Беляков хорошо его знал, то наверняка рассказал вам и о другой стороне дядиной жизни, которую он особо не афишировал. В силу специфики работы дядя оказывал услуги разным слоям населения… Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

Виталию ничего не оставалось, как с умным видом поддакнуть.

Увлекшись, Михаил Семенович продолжал:

— А какие вещи он работал для государства! Его работы можно ставить в один ряд с изделиями знаменитого Фаберже. Кстати, дядя делал копии шедевров этого ювелира. Витрины многих музеев нашей страны, а может, и мира, украшают изделия моего дяди.

Михаил Семенович выдержал очередную небольшую паузу, как бы припоминая еще какие-то события.

— Дядя хотел, чтобы я пошел по его стопам, учил меня, натаскивал, часто помогал материально. Но я выбрал медицину — и тогда он обиделся. Он считал, что я должен продолжить его дело. А мне не хотелось сидеть в тюрьме. Хотя от дяди я все же перенял умение работать руками, но, как видите, в совершенно другой ипостаси. После смерти его жены, тети Розы, я хотел было вытащить дядю из старого дома, этого столетнего клоповника, но он так заартачился, что я больше эту тему никогда не поднимал. В последние годы чувствовал он себя не совсем хорошо, однако все равно работал, до последнего. А не спутай он тогда дозу снотворного, наверное, работал бы и дальше.

— Михаил Семенович, вы упомянули, что Яков Матвеевич выполнял некоторые государственные заказы. А Беляков рассказывал, что его другу доводилось изготавливать и копии знаменитой золотой пекторали древних скифов. Вы случайно не в курсе этих дел?

Виталию на миг показалось, что глаза Слуцкера сузились и в них мелькнула тревога, но буквально через мгновение тот смотрел на него уже спокойно и открыто.

— Конечно, в курсе. Тем более пектораль — это все же уникальная вещь! Дядя Яша всегда ею гордился, она была его своеобразной визитной карточкой. Если мне не изменяет память, в разное время он изготовил, кажется, две ее копии и всегда подчеркивал, дескать, для настоящего коллекционера эта вещь больше чем сокровище. Шутка ли, IV век до нашей эры! Вас интересует именно пектораль? Так поезжайте в Киев, там вас проконсультируют по этому вопросу лучше, чем я. А вам могу помочь в другом. Если вы еще не передумали делать репортаж о моем дяде, то могу передать вам его, так сказать, архив. Это разные записи, рисунки, эскизы вещей, зарисовки известных украшений, фотографии его работ и, наверное, многое другое. Они достались мне после его смерти, и. что с ними делать, я просто не знаю. Думаю, благодаря этому архиву ваш сюжет получится более правдивым. Пусть люди узнают о дяде правду. Светлая ему память…

Михаил Семенович тут же встал и понес свою рыжую шевелюру в соседнюю комнату. Вскоре он вытащил оттуда большой потертый чемодан коричневого цвета, углы которого были оббиты железными пластинами. Один из уголков отсутствовал, по всей видимости затерявшись еще в прошлом столетии.

Увидев столь неожиданный подарок, Виталий сразу даже не поверил своим глазам. Неужели удача все-таки повернулась к нему лицом?

— Спасибо вам за такой подарок, Михаил Семенович. Безусловно, архив вашего дяди мы изучим, и думаю, материалы, которые в нем содержатся, очень помогут нам при подготовке передачи. А потом я передам архив Степану Степановичу Белякову в память о его друге Якове Матвеевиче. Мне кажется, это будет правильно, — заверил он, глядя в глаза Слуцкеру.

— Ну что ж, тогда до свидания. Извините, меня ждут пациенты, — закончил разговор Михаил Семенович и, протягивая Виталию руку, напомнил: — Не забудьте показаться стоматологу, повторяю, что с зубами не шутят. Ну а если вам или же вашим знакомым вдруг понадобится хороший протезист, вот вам моя визитная карточка — всегда будем рады помочь, так сказать, по старой памяти.

Заборский спрятал в портмоне рельефную, выполненную на плотной бумаге визитку и вышел из дома Слуцкера.

До поезда оставалось всего часа два, а нужно было еще заехать к маме Реваза.

Виталий в третий раз набрал номер ее домашнего телефона, но тот, как и прежде, упорно молчал. Он подождал, пока включится автоответчик, и оставил Кларе Иосифовне сообщение, что к ней приезжал и хотел увидеться человек из Лугани, тот самый телекорреспондент, который взял на время диктофон ее сына. В заключение Заборский еще раз продиктовал номер своего телефона.

Ехать на Пушкинскую уже не имеет смысла, решил он, лучше сразу на вокзал. Узнать у Клары Иосифовны, как продвигается дело ее погибшего сына, можно и по телефону из Лугани.

Присев на старорежимный чемодан Ракошица, Виталий закурил в ожидании вызванного минутой раньше такси. Бросив взгляд на дом, из которого только что вышел, он заметил, как в одном из окон второго этажа мелькнула рыжая шевелюра хозяина. Его зеленые глаза внимательно рассматривали недавнего гостя…