В то воскресенье шофер Касимовского участка треста «Росмежгазспецстрой» Вячеслав Аркадьевич Автоносов, как показал он в понедельник на первом допросе, «отвозил в час дня труп на улицу Горького из интерната и выпил немного…».

Чей был это труп, не выяснили. Записано «отвозил…». И все. Будто человек вскользь упомянул о том, что вышел купить сигарет.

Потом Автоносов вернулся на улицу Новая слобода, к дому стариков родителей (сам он давно жил отдельно), где во дворе стояла в гараже его собственная автомашина «Волга-24», которую он с утра в то воскресенье ремонтировал. Помогал ему Ларичев, сосед. Часов в пять они выпили, Ларичев ушел, и Автоносов остался довершать ремонт в одиночестве.

Тут же, в гараже, висело охотничье ружье, двустволка. В обществе охотников Автоносов не состоял, но ружье имел давно.

Да, вот что еще странно. Собственный автомобиль его не на ходу был в тот день, а трестовский, закрепленный за ним по работе, стоял под замком, как и положено в воскресенье, — на каких же колесах он загадочного покойника перевозил в час дня? Но тем, кто допрашивал Автоносова в понедельник, это не показалось странным, потому, должно быть, что их вообще не волновало то, что было в час дня, их интересовало лишь то, что было в семь вечера: это событие они пытались разобрать тщательно, по минутам, а то, что раньше было — за несколько часов, за несколько месяцев или лет, — отрубалось.

Семнадцатилетний сын Автоносова Юрий жил у деда с бабкой и, отсутствовав весь день, вернулся домой около семи.

Дальнейшее известно из показаний старших Автоносовых, родителей Вячеслава Аркадьевича, и новой его жены Левицкой (в документах она фигурирует как сожительница, ибо их союз оформлен юридически не был). По их рассказам восстановить картину ссоры между отцом и сыном непросто, ибо рассказы эти путаны, не подтверждаются актами экспертиз и опровергаются вещественными доказательствами (точнее, отсутствием их: не найдено ни кирпичей, ни поленьев, которые Юра якобы кидал в отца и бабку или лишь собирался кинуть…)

Бесспорно одно — ссора была. И высказана была Юрием угроза, которую услышал и не утаил Автоносов-дед при всем желании облегчить участь собственного сына (может быть, потому не утаил, что не вник в ее обоюдоострую суть). «Кончай тайные базары, кончай базарить! — выкрикивал Юра. — Кончай базарить! — орал он и угрожал — Разобью машину!» Но из этой угрозы в дальнейшем, при исследовании разными лицами обстоятельств дела, вытащено было крамольное обещание разбить машину, новую «Волгу», при оставлении в тени, в забвенье упоминаний о каких-то «тайных базарах».

Ускользающе нечетки, даже размыты подробности в картине ссоры, но вот завершение ее выступает в актах экспертиз, показаниях соседей, да и самого Вячеслава Автоносова отчетливо и рельефно.

Вячеслав Автоносов вошел в гараж (вытолкнутый им со двора Юрий оставался за калиткой), снял со стены ружье, зарядил двумя патронами вышел со двора, вышел на улицу и выстрелил поочередно из двух стволов в Юрия. Буквально изрешеченный (два патрона — сто дробинок), он упал.

В эту минуту на собственной «Волге» ехал мимо сосед — Михайлов, шофер мясокомбината. Он возвращался откуда-то с детьми, увидел распростертого на земле мальчишку, над ним Автоносова с ружьем, остановился, пораженный. «Это что же?!» — ахнул он. «Юрку подстрелил», — пояснил Автоносов. «Надо в больницу!» — ахнул опять Михайлов. Автоносов странно молчал, курил.

Михайлов быстро отъехал, вернулся. Автоносов молчал, курил. Он явно не спешил. Бабка и дед, однако, помогли Михайлову, постелили одеяло, уложили Юрия в михайловскую «Волгу». Никто из родных с ним не поехал.

А Вячеслав зашагал к гаражу, поставил ружье, пошел в дом…

Улица, была уже полна народу. Печальная весть облетела маленький Касимов.

Автоносов вошел в дом, и… вслед за ним вошли работники милиции? Чтобы его задержать? Нет. Вошел сосед Мосягин с бутылкой водки. «Теперь надо тебе выпить», — рассудил он. «Надо», — согласился Вячеслав. Мосягин налил доверху, опять налил…

Через час милиция поместила Автоносова в… камеру? Нет. В медвытрезвитель. В семь утра, оплатив медицинские услуги и расписавшись, что у него к персоналу нет жалоб, Автоносов вышел на улицу и… был наконец задержан? Нет. Он тихо-мирно вернулся в дом родителей, и там его ожидали… ожидали Левицкая и старики. Они общались долгие часы, обсуждая и само событие, и, надо полагать, оптимальные варианты поведения во время расследования. И лишь в три часа дня (через двадцать часов после выстрелов) Автоносов был задержан.

Через несколько часов после того, как задержали Автоносова, умер в больнице Юра.

На одном из первых допросов Автоносов показал: «Я имею охотничье двуствольное ружье Тульского завода, разрешение на него не оформил, у меня есть от первого брака двое детей, сын Юрий, родившийся в декабре 1960 года, числа не помню, и дочь Валентина, лет десяти, но числа, месяца и года рождения не помню…»

Мать Юрия и Вали, первая (а юридически и последняя) жена Автоносова, ушла из жизни при обстоятельствах не совсем обычных, а по мнению некоторых касимовцев, даже необъяснимых, наводящих на страшные мысли. Конечно, при большом желании и скрупулезном исследовании можно было необъяснимое объяснить. Но не исследовали и не объяснили.

Валентина Ивановна Автоносова работала кондуктором автобуса, ей надо было в четыре часа уходить на работу. А в два часа ночи она, по рассказу Автоносова, выкупалась в горячей ванне, вышла, упала ему на руки и умерла. Родственники Валентины, вызванные в три ночи, увидели, что лицо ее и шея покрыты багровыми синяками и ссадинами, которых накануне не было. Автоносов объяснил, что перед тем, как, выйдя, упасть ему на руки, жена, теряя сознание, в самой ванной обо что-то ударялась…

Касимовский судмедэксперт Савин дал наутро (тоже воскресенье было!) заключение, что Валентина умерла от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Родственники Валентины потребовали повторной экспертизы. Судмедэксперт, уже областной, из Рязани, Орехов, подтвердил: острая сердечно-сосудистая недостаточность на фоне гипертонической болезни. Синяки и ссадины, по утверждению обоих экспертов, к исходу отношения не имеют.

Но весь город, маленький Касимов, видел эти ссадины и синяки, когда хоронили Валентину. Я их тоже видел на фотографии Валентины, лежащей в гробу. Конечно же это лицо, кажущееся жестоко избитым, отпечаталось в сознании, памяти людей (девятилетнего Юры тоже) и по эмоциональному воздействию было несопоставимо с сухими формулировками судебно-медицинских исследований.

После похорон Валентины ее родственники (ох уж эти родственники!) не успокоились и начали писать в касимовские местные организации, в Рязань и Москву с ходатайством о новом расследовании обстоятельств, кажущихся необъяснимыми, и новой экспертизе силами лучших медиков.

Ох уж эти родственники! Они все подвергают сомнению… Но письма эти (даже эмоционально взбалмошные) надо читать старательно, старательно во всех отношениях и во всех толкованиях, вплоть до самых первоначальных, забытых, напоминающих о старателях, намывающих, вымывающих бесценные крупицы из не имеющей ценности массы.

О чем же писали родственники Валентины Автоносовой?

О странном (разумеется, в их резко субъективном восприятии) поведении медэкспертов и Вячеслава Автоносова: о том, что он рано утром в то воскресенье сам поехал на дом к эксперту Савину, сам доставил его в морг и ждал, топтался у порога, а Савин выходил, и они то и дело шептались, советовались, а потом, когда назначили повторную экспертизу, Савин лично на аэродроме встречал рязанского эксперта Орехова, рязанский эксперт заявил, закончив исследование, что «с этим сердцем можно было бы жить сто лет», но через двадцать дней, непонятно почему, дал заключение, подтверждающее первую экспертизу; писали родственники и о том, что маленький Касимов видел экспертов и Автоносова в ресторане. И т. д. и т. п.

…Писали родственники и о том, что Валентина будто бы не раз говорила: «Найдете меня однажды холодной», — что муж ее унижал нестерпимо, бил и она жаловалась иногда соседям, сослуживцам, даже докторам. Назывались фамилии. Перечислялись разные истории. Душил… Замахнулся табуретом… Наставлял ружье…

Ружье… То самое охотничье, двуствольное, Тульского завода.

Да полно! Наверное, это я сегодня выхватываю из их писем строки о ружье, по-новому их читаю, а тогда тоже бы не заметил в ворохе бесчисленных подробностей?!

Нет, не заметить было невозможно. Вот они заканчивают письмо строгими и четкими строками: «Решите вопрос об изъятии у Автоносова охотничьего ружья. Таким людям, как он, нельзя доверять оружие».

При этом родственникам неведомо было, что ружье-то ему никто не доверял, оно было у него незаконно, тайно. И вот тайное стало в их эмоциональных письмах явным. И что же?

А то, что оно выстрелило. Через восемь лет. Совсем как в хорошей пьесе, о которой А. П. Чехов говорил: если в первом действии ружье висит на стене, то в четвертом должно выстрелить.

Оно и выстрелило. Из двух стволов. В Юру.

Читаю сегодня письма родственников Валентины и ответы, подписанные: «Государственный советник юстиции…», «Старший советник юстиции…», «Юрист первого класса…», «Юрист второго класса…».

Читаю: «Оснований не найдено…», «Оснований не усматривается…», «Оснований не имеется…»

А оно выстрелило.

Авторитетные юристы, заверявшие авторов писем, что «оснований не найдено», имели в виду, конечно, не изъятие ружья (которое вообще ускользнуло от их сосредоточенности), а новую экспертизу и расследование кажущихся неясными обстоятельств.

А вот посмотрим: действительно ли «не было оснований»? Не было оснований обвинять Автоносова в умышленном убийстве: их нет и сейчас. Но были основания для того, чтобы доказательно опровергнуть доводы родственников или столь же доказательно их подтвердить.

Существуют истории, которые нельзя оставлять (тем более в маленьком городе) недорасследованными, не исследованными до последней, максимально возможной степени ясности. Иначе вокруг них создается некое силовое поле, разрушающее человеческие отношения. Тут нужна полная ясность.

Когда речь идет о смерти самого дорогого для ребенка человека — матери, загадок и сомнений быть не должно. А если они остаются, то остается и вероятность новой катастрофы…

Мальчик рос в атмосфере вражды двух домов (автоносовского и родственников матери), рос в пересудах улиц, чувствуя на себе косые или бесстыдно откровенные, жалостливые или взывающие к мести взгляды касимовцев, рос нервным, порывистым, потаенным, с расколотым сердцем, с растущей агрессией к отцу (не о действиях, а о чувствах говорю). И Автоносов, видимо, жил с ощущением опасности, исходящей от сына. С годами силовое поле не расследованного до максимально возможной ясности дела становилось все насыщеннее, наэлектризовывалось все больше.

Дело об убийстве сына рассматривалось Касимовским судом дважды.

По статье 103 УК РСФСР (умышленное убийство без отягчающих обстоятельств) суд определил Автоносову десять лет в колонии усиленного режима (по данной статье наказание максимальное, потолок).

Далее было вот что. Адвокат, защищавший Автоносова, направил в Рязанский областной суд кассационную жалобу: он утверждал, что Касимовский суд не учел обстоятельств, резко уменьшающих вину осужденного, который положительно характеризуется во всех организациях, где он работал, совершил убийство в состоянии сильного душевного волнения и бесконечно в этом раскаивается…

Областной суд, оставив в силе обвинение по статье 103, снизил наказание до пяти лет, тоже в колонии усиленного режима. Однако это решение обжаловали родственники Юры со стороны покойной матери, и тот же Рязанский областной суд вернул дело на новое рассмотрение, опять в Касимов, отметив, что в первом разбирательстве были недостаточно исследованы обстоятельства убийства.

Касимовский суд — в новом составе — дело рассмотрел в январе 1978 года. И что же, обстоятельства были исследованы лучше?

На данном этапе истории нас и ожидает самое невероятное. В этом втором разбирательстве, по существу, судили и осудили (разумеется, нравственно) не Автоносова, а его сына. Автоносов выступает в нем уже не «в состоянии алкогольного опьянения» (вопреки всем ранее полученным показаниям и материалам первого судебного разбирательства!), а как человек, который к моменту убийства «успел отрезветь», потому что употребил «незначительное количество алкоголя» (кому дано измерить степень опьянения и отрезвления через ряд долгих месяцев после убийства?), а вот Юрий — тот уже фигурирует «в состоянии алкогольного опьянения» (и это вопреки — шутка сказать! — заключению судебно-медицинской экспертизы, не нашедшей в его организме алкоголя!). Чудеса…

То хорошее, что говорилось о Юре соседями и товарищами по работе, полностью забыто. Зато появились новые неприглядные подробности его поведения и до роковой ссоры, и во время ее, рассказанные родителями Автоносова и Левицкой.

…Нет, юридически Автоносов не был оправдан. Суд назначил ему наказание в виде тех же пяти лет, но в колонии уже не усиленного, а общего режима, ибо переквалифицировал деяние со статьи 103 (напоминаем умышленное убийство) на статью 104 (тоже умышленное убийство, но совершенное в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения).

В убийстве, совершаемом в состоянии сильного душевного волнения, злой воли нет. Это больше несчастье, чем вина. Это то, что накатило, обожгло до беспамятства человека, лишило доброй воли, заставило совершить непоправимое, отчего потом самому хочется умереть.

Самое же существенное (для понимания нашей истории) отличие состоит в том, что если статья 103 толкует как бы о дереве с ветвями, стволом, стройно-сложной корневой системой и почвой, дереве, которое росло, росло и выросло, то убийство в состоянии сильного душевного волнения это ветвистая молния, раскалывающая небосвод нежданно и меркнущая мгновенно, или даже молния шаровая (самая шалая из молний). Тут ни корней, ни почвы нет: воздух, эфир, пустота.

Вот и постараемся уразуметь: для чего нужно было обелять Автоносова и чернить Юрия? Ответ будто бы лежит на поверхности: для обоснования статьи 104.

Ну хорошо, на один вопрос ответили. Теперь второй, потруднее: почему дело медленно, но верно (с определения областного суда, уменьшившего наказание вдвое) клонилось к 104-й? Не найдем ли мы ответа в тех особенностях статьи 104, о которой сейчас говорили?

Если тут не злая воля, а нечто стихийное, непредвиденное, то виноват (да и то весьма умеренно) один Автоносов. И можно забыть о пудах бумаги, исписанных родственниками его жены. И о ружье, которое надо было изъять давным-давно, тоже можно забыть. Если статья 104, то ружье, выстрелившее в четвертом акте, в первом на стене не висело, потому что не было первого акта вообще.

Одноактная пьеса. Но парадокс заключается в том, что для того, чтобы виноват был один Автоносов, он должен быть… не виноват. И вот его, по существу, нравственно оправдывают.

«Положительно характеризуется… положительно…» — повторяется в судебных материалах на все лады с тем же постоянством, с которым повторялось в ответах родственникам его покойной жены: «Оснований не имеется… не усматривается… не найдено…»

Но чтобы убедить нас, что перед нами действительно «хороший человек», надо было личность Автоносова исследовать в полном объеме. Поскольку добродетели его в документах носят в основном негативный характер, — например, судимость погашена, и об этой судимости как о погашенной упоминается то и дело, — посмотрим, что это за добродетель.

Дело давнее, и не стоило бы ворошить, если бы не одна его особенность…

Ехал в 1958 году Автоносов, тогда молодой шофер, с почтой на автомашине «ЗИС-5» и заехал (дело это поначалу не страшное)… заехал на станцию, которая не лежала на его пути, чтобы найти пассажиров — само собой, не безвозмездно. Посадил шесть человек, чем перегрузил машину, нарушив все существующие технические условия и инструкции. Около деревни Давыдово, — наверное, вел машину не лучшим образом, — «ЗИС» резко накренился, и выпали две женщины. Одна из них, Никитина, самая молодая, попала под колеса и погибла (говорят, невеста торопилась к жениху). Автоносов был осужден на два года, из зала суда его конвоировали в рязанскую тюрьму. Через месяц оказался на свободе. Бежал?! Ничего подобного. Областной суд вынес определение, в котором ответственность возлагалась полностью на пассажиров, которые сели чуть ли не самовольно, пользуясь сердечной добротой водителя, чем опровергались все полученные ранее показания. Автоносов был освобожден и отделался тем, что в течение года выплачивал четверть зарплаты. Это определение было вынесено несмотря на то, что самый авторитетный и объективный очевидец показал ранее (речь идет о работнике сопровождавшем почту). Автоносов посадил пассажиров потому, что искал их, сознательно нарушив все существующие установления…

Невольно остановишься мыслью на поразительном совпадении. Давнее «небольшое» дело — как бы прообраз недавнего большого: в обоих случаях повторяется некий поворот в пользу обвиняемого, с перенесением тяжести ответственности на потерпевших.

Но мало ли каких совпадений в жизни не бывает. К тому же нас интересует (как и во всей данной истории) не столько правовая, сколько этическая сторона. И вот задумываешься: не из этого ли давнего ядрышка выросло у Автоносова легкое отношение к жизни и смерти?

Теперь перенесемся опять в сегодняшний день и зададим вопрос, видимо интригующий читателя с первых строк нашего повествования: а что это за труп был, который Автоносов перевозил в то воскресенье, 22 мая 1977 года, за несколько часов до убийства, на неизвестной машине? Поскольку никто из официальных лиц, имевших отношение к расследованию дела об убийстве, этой будничной деталью не занимался, редакция решила попытаться осветить ее в меру сил самостоятельно. Мы начали с того, что обратились в касимовскую ГАИ с вопросом: известно ли автоинспекции, на какой автомашине был совершен загадочный рейс? Заодно мы задали еще ряд вопросов ГАИ, а именно:

«Располагаете ли вы материалами об использовании Автоносовым государственного или личного транспорта с целью обогащения?

Когда и при каких обстоятельствах была им куплена автомашина „Волга-24“?

Подвергался ли водитель Автоносов административным изысканиям сотрудниками местной автоинспекции или дружинниками?»

Месяц ожидаем — ответа нет из Касимова. Второй месяц… Посылаем телеграмму с напоминанием — ответа нет из Касимова. И тогда сами едем туда. Нам показывают личную карточку водителя Автоносова. Ни одного взыскания, ни одного нарушения — начиная с 10 июня 1954 года, когда карточка была заведена. Позвольте, а судимость в 1958 году, когда по вине Автоносова погибла молодая женщина? Ну хорошо. От суда до автоинспекции далеко. А как быть с управлением машиной в нетрезвом виде в 1963 году, о чем существуют официальные документы в официальных инстанциях? И этого тоже, судя по зеркалу беспорочной жизни, не было. Чисто… А собственно говоря, иначе и быть не могло. Автоносов и должен быть стерильно чист. Ведь он, как выяснилось, сам автодружинник, общественный деятель на ниве автоинспекции.

Вопрос о покойнике, которого Автоносов перевозил в тот день, мы, кажется, тоже выяснили: запросив местный дом инвалидов (он же интернат), получили ответ, что 21 мая умер один старый человек (фамилия, имя, отчество, год рождения указаны) и 22-го днем его забирали на автомашине родственники, в основном мужчины. За рулем этой машины, видимо, и сидел Автоносов. Почему же этот элементарный вопрос не был элементарно освещен в материалах дела? А потому, должно быть, что ответ на него повлек бы менее элементарные вопросы: что за машина, насколько изрядно было выпито (это очень важно!) после этой поездки и так далее и тому подобное. И углубляться в них, при явном покровительстве Автоносову рискованно, как рискованно и углубляться в выкрик Юрия перед выстрелами о «тайных базарах».

Судьба обошла, обделила Касимов железными дорогами (менее трехсот километров от Москвы, а ехать надо с пересадками едва ли не сутки, и даже из Рязани не легко доберешься), поэтому шофер тут видная, влиятельная фигура. А шофер, имеющий еще собственную «Волгу» и пользующийся к тому же широким покровительством ГАИ как общественник, — царь некоронованный.

Хотя в поведении Автоносова царственного маловато: и до суда, и на обоих судах, особенно на втором, когда он с родичами усердно вытаптывал добрую память об убитом им родном сыне. Вот я и думаю: было бы действительно сильное душевное волнение, было бы и раскаяние. Ведь волнение-то — душевное (о чем и строгий язык кодекса говорит), и это волнение, если было оно действительно, не умирает, не убывает с течением дней, месяцев и даже лет, оно лишь становится иным — острой жалостью к жертве, самоосуждением. Разве при раскаянии жертву топчут? Сына родного, мертвого уже, топят?

Государственный обвинитель Викулин был единственным на суде, кто настойчиво защищал истину и честь погибшего юноши и не давал черное называть белым, а белое черным. Подсудимый, как настаивал обвинитель, открыто и цинично попрал Закон: закон не только в толковании юридическом, но и Закон всей нашей жизни.

В. Викулин опротестовал решение суда, нравственно оправдывающее убийцу, но не нашел поддержки…

Почему?!

Будем надеяться, что истина все же восторжествует. Это нужно не только мертвому. Это нужно живым.

…Да, В. А. Автоносов родился под «созвездием безнаказанности».

Но ведь он, отец (О-Т-Е-Ц), убил сына (С-Ы-Н-А). Тут, казалось бы, небо со всеми созвездиями обрушиться должно!