1

Когда в иностранном порту из-за недостатка матросов в команду брали моряка без вида на жительство и без визы на выезд из страны, то его обычно прятали от глаз таможенников и пограничной стражи где-нибудь в укромном месте на корабле. Прием испытанный и, пожалуй, такой же древний, как история мореплавания. Капитан словно бы играл с таможенниками в кошки-мышки. Он, конечно, знал, что если у него на борту обнаружится человек без роду, без племени, таможенники прикажут высадить его. Прятал человека отнюдь не капитан, а его подчиненные. Так что если уж пограничный надзор нашел бы его, капитан мог бы отговориться: «Знать ничего не знаю, ведать не ведаю», — хотя и все знал и ведал по своей должности.

Таможенные чиновники предполагали, что на корабле мог находиться человек, не являющийся членом экипажа, и старались заглянуть во все потайные места, чтобы его найти. Но это им удавалось редко: почти невозможно обшарить во всех трюмных отсеках каждую лазейку, каждый закуток за грудами ящиков, тюков или бочек. Время для досмотра ограничено, и таможенники, ознакомясь с рейсовыми документами и грузом и не найдя ни посторонних пассажиров, ни контрабанды, покидали корабль, выпив на прощанье с капитаном по рюмке рому или виски. Если, конечно, подозрительного человека не разыскивала полиция. Когда его искали, осмотр велся более тщательно, и в нем участвовали полицейские агенты.

Егор был запретным пассажиром на борту «Пассата», и его, следуя традиции, тоже спрятали подальше от глаз надзора. Боцман — им оказался высокий моряк, который взял его на берегу в вельбот, — упрятал парня в трюм. Там имелся очень узкий лаз, такой узкий, что в него протиснуться можно было с трудом. Лаз вел за тюки в небольшое укромное местечко, где, согнувшись в три погибели, и можно было пересидеть таможенный досмотр.

Егора, предварительно обыскав — нет ли спичек или огнива, — затолкали в этот лаз и загородили его бочонком. Он оказался в кромешной тьме.

«Вот и началось мое плавание», — подумал Егор и пригнул голову к коленям, сидя в неудобном положении в сыром и душном трюме.

Так просидел он около часа, а может, и больше. Наконец бочку, закрывавшую проход, откатили в сторону, в глаза ему плеснул свет керосинового фонаря, и боцман позвал:

— Эй, рашен! Сюда!

«Рашен» вылез из своего убежища и следом за боцманом поднялся по трапу на палубу. Боцман — его звали Дик Пэйли — покровительственно похлопал его по плечу:

— Идем кэптэн.

Вместо плаща и шляпы на боцмане были надеты форменная шкиперская куртка и берет с помпоном. На груди висела на цепочке боцманская дудка, ноги обуты в крепкие ботинки на толстой подошве. Дик Пэйли был чисто выбрит, оживлен и вполне удовлетворен тем, что «Пассат» благополучно миновал таможенный пост.

Корабль уже прошел Двинское устье и выходил в горло Белого моря. Дул несильный, довольно теплый ветер. Паруса были натянуты ровно и хорошо, и от них на палубе казалось светло. Волны плескались в борта барка, и он слегка переваливался с боку на бок.

Егор следом за боцманом шагнул в раскрытую дверь капитанской каюты, споткнувшись с непривычки о высокий комингс.

Капитан только что сделал запись в судовом журнале:

«16 июля 18… в 07 час. по Гринвичу вышли из порта Архангельск. Курс — Лондон. Ход 9 узлов. Ветер — зюйд-вест, 4 балла. Груз — смола в бочках — 150 т, лен в тюках — 20 т…»

Капитан был пожилой, сухощавый, бритый. Волосы с проседью, брови черны, глаза блестели молодым блеском. Морщинистое лицо освежал кружевной воротник рубашки чистейшего голландского полотна. На плечи был накинут сюртук зеленоватого тонкошерстного манчестерского сукна. На этом судне капитан Боб Стронг проплавал больше двенадцати лет. Раньше «Пассат» принадлежал адмиралтейству и нес пограничную дозорную службу в проливе Ла-Манш. Но потом его списали с военной службы, разоружив, и продали по дешевке торговой фирме «Стивенсон энд Компани». Капитан, тоже завершив пограничную службу, стал цивильным судоводителем и плавал теперь уже от компании на своем барке, к которому привык, и собирался плавать на нем до того дня, когда корабль пойдет на слом…

Барк был порядком трепан штормами и ходить по морям ему оставалось недолго. Почти каждый год судно ремонтировали в доках.

В мореплавании наступала эра паровых судов. Уже по всем направлениям начинали бороздить океаны парусно-моторные и паровые корабли. Эпоха парусников кончалась.

Капитан вынул изо рта сигару и, откинувшись на спинку кресла, быстро и цепко оглядел русского парня с головы до ног.

— Почему ты пошел в команду к нам, а не на русский корабль? — спросил он.

— На русский не взяли: команда набрана полностью, — слукавил Егор. Не рассказывать же англичанину об истории с дедом!

— Ты пошел в море искать приключений? — Капитан снисходительно улыбнулся и опять пыхнул сигарой. Дым попал ему в глаза, и он прищурился.

— Я хочу стать настоящим моряком, — твердо сказал Егор.

— Такой ответ мне нравится. — Капитан довольно хорошо говорил по-русски. Он много раз бывал в Архангельске. — Ты еще не плавал?

Егор отрицательно покачал головой.

— Я работал в парусной мастерской.

— Ол райт! Если будет нужно, примешься чинить паруса. А пока служи палубным матросом. На реи тебе еще рано, нет опыта. А впрочем, как придется… Я беру тебя только до Лондона.

Боцману капитан сказал по-английски:

— Отведи русскому койку в кубрике, пусть его кок накормит. И дай ему швабру в руки.

— Есть, сэр! — ответил боцман.

 

2

«Пассат» был стар, как отплававший свое моряк, что собирается, уйдя на покой, сидеть вечерами у камелька с трубкой в руке и рассказывать домочадцам разные истории из своей жизни. Однако на судне во всем чувствовался морской порядок, все находилось на месте; аккуратно прибрано, подогнано, закреплено. И хотя на высокой волне барк сильно мотало, и он, переваливаясь с боку на бок, поскрипывал всем корпусом, сработан он был на совесть и еще довольно уверенно справлялся с превратностями своей морской судьбы.

Боцман Дик Пэйли, который спозаранку свирепствовал на палубе, подавая сигналы то своей дудкой, то резким голосом, приказал Егору следить за чистотой и порядком да, кроме того, помогать коку на камбузе. С утра паренек брался за швабру и ведро и не расставался с ними весь день. Он черпал ведром забортную воду, обливал ею палубный настил и драил его до блеска, пока боцман, пройдя мимо, не кивал и не говорил свое «вэри вэлл».

Потом Егор бежал на камбуз, приносил из топливного бункера кардифский уголь для плиты, выливал помои, помогал подавать обед.

Такая «черная» работа, конечно, была Егору не по душе, ему бы хотелось на мачты, однако возражать против нее не приходилось, и он жил по пословице: «Назвался груздем — полезай в кузов».

Нельзя сказать, чтобы английские матросы плохо относились к Егору. Никто не обижал его ни словом, ни зуботычиной, как водилось в те времена на флотах. Повода к тому Егор не давал, был прилежен и аккуратен.

Моряки, кажется, приняли его в свою семью, он ел за общим столом солонину и галеты, пил жидкий кофе, спал в помещении для команды в подвесной койке, видя тревожные сны, навеянные тоской по дому. Но так как он в море пошел впервые и многого из моряцкой науки не знал, да к тому же не понимал по-аглийски, — он чувствовал себя здесь не очень уверенно.

В команде было около двух десятков матросов. Большинство их работали с парусами. Это были опытные морские скитальцы, нанявшиеся по договору в «Стивенсон энд Компани» в разное время: одни плавали на «Пассате» несколько лет, другие ступили на его борт только впервые во время стоянки в Лондоне. Егору хотелось познакомиться с ними поближе.

Рядом с койкой Егора была койка Энди, моряка, который на Смольном буяне помял Егору бока, испытывая его силу. Сначала Егор побаивался Энди, но вскоре убедился, что этот англичанин — хороший малый и опасаться его не стоит. Там на пристани он только пошутил.

Энди был выше среднего роста, светлоглаз и блондинист, как истый шотландец, весел, любил юмор и отличался добродушием.

У Егора не имелось теплой одежды — из дома он убежал налегке, рассчитывая, что в море его оденут как положено. Однако на английском барке специальная одежда матросу, случайно нанятому в чужом порту, видимо, не полагалась, и он зяб на палубе на ветру в домашней, из тонкой ткани, чуйке, в которой впору было ходить только на свидания с Катей… Вернувшись в кубрик, Егор отогревался на койке под одеялом. Энди, наблюдавший за русским парнем, понял, что ему приходится туговато в своей одежке. Он достал из сундучка изрядно поношенную, но теплую, с толстой байковой подбивкой брезентовую куртку с капюшоном и дал ее «рашену»:

— Носи.

Егор, взяв куртку с радостью, поблагодарил Энди. Одежка пришлась ему впору, разве только длинноваты были рукава.

— Как же я рассчитаюсь с тобой? — спросил Егор. — У меня ведь ни гроша…

— Гроша?.. Грош-ша… Что это есть? — спросил Энди, не поняв.

Егор принялся объяснять ему жестами. Энди наконец уразумел и махнул рукой:

— Ничего не надо. Дарю. У меня есть еще куртка.

Когда при перемене направления или силы ветра моряки принимались работать с парусами, Егор смотрел, как Энди проворно лазит по вантам, подтягивает или закрепляет тросы, завидовал тому, как быстро и ловко управляется он с рифами. Корабль мотало из стороны в сторону, но моряк словно не замечал этого.

Егору тоже хотелось бы вот так, птицей взлететь на марс или на рей. Но он еще не научился схватывать на лету команды, которые капитан или его помощник, хмурого вида низкорослый бородач, подавали быстро и, как казалось Егору, малоразборчиво. Поэтому у него не хватало смелости попроситься к парусам.

Он стал запоминать английские слова. В этом ему помогал Энди, в свободное от вахты время показывал на какой-либо предмет в кубрике и произносил медленно, с расстановкой английские названия.

— Тээйбл… — он клал руку на широкий стол, привинченный к палубе посреди кубрика.

Или, достав монету из кармана, вразумлял Егора:

— Шил-линг…

Эта наука давалась Егору с трудом, однако он старался постигнуть ее, потому что знал: без языка в чужой стране пропадешь.

Каждое утро после завтрака капитан выходил из каюты — аккуратный, подтянутый, седоголовый, в строгом сюртуке с блестящими золочеными пуговицами и в белой рубашке с черным галстуком. Он обходил палубу, придирчиво цепляясь взглядом за все, что попадало в поле его зрения. Егору, который, завидя капитана, робел и вытягивался в струнку, он говорил покровительственно:

— Работай, работай, рашен! Старайся.

Егор был преисполнен уважения к капитану, к его блестящим пуговицам и черному галстуку.

Английские моряки носили такие галстуки по традиции в память об адмирале Нельсоне, убитом мушкетной пулей с марсовой площадки французского фрегата в Трафальгарской битве осенью 1805 года.

Капитан «Пассата», как настоящий англичанин, свято чтил эту традицию.

x x x

На третьи сутки «Пассат» обогнул Кольский полуостров и приблизился к норвежским берегам. Слева по борту остались Варангерфьорд и порт Варде. К вечеру достигли мыса Нордкап. Быстрому ходу барка способствовал крепкий норд-ост. На палубе стало холодно, ветер пронизывал насквозь. Вахтенные кутались в брезентовые дождевики и с беспокойством оглядывали небо, по которому бежали рваные темные тучи.

Капитан приказал хорошенько задраить люки, проверить крепления шлюпок на боканцах. Боцман спустился в трюм осмотреть груз.

В кубрике свободные от вахты матросы отдыхали на койках. Четверо сидели за столом, играли в вист. Над ними покачивался, словно маятник, керосиновый фонарь, тускловато освещая помещение.

Егор лежал на койке и смотрел на игроков. Они резко хлопали картами по столу, перекидываясь шутками, посмеивались. Энди спал, свесив с койки руку и похрапывая. В переборке что-то назойливо поскрипывало.

Болтанка усиливалась. Фонарь стал раскачиваться шире. Свет от него, словно живой, бегал по кубрику. Игроки начали ронять карты и, подбирая их, долго шарили под ногами. Наконец они прекратили игру, собрали карты в колоду и разбрелись по своим углам.

Егор уже стал засыпать, когда наверху послышались крики, беготня и свистки боцмана. Ступеньки трапа загрохотали под каблуками и вахтенный матрос, распахнув дверь, крикнул:

— Все наверх!

Он скрылся, хлопнув дверью.

«Раз все, так и я тоже», — решил Егор, быстро обулся, надел куртку и выбежал следом за моряками.

Белые северные ночи были на исходе, на «Пассат» со всех сторон наступали зыбкие сумерки. Барк огибал Нордкап. Здесь, у северной оконечности Скандинавского полуострова, где Баренцево море сливалось с Норвежским, шторма были часты. Суда старались пройти эти воды поскорее. Ветры ежечасно меняли направление, перемежаясь шквальными порывами, и морякам приходилось жарко.

На палубе Егор еле устоял на ногах: через борт накатилась волна, соленые брызги плеснули в лицо, ветер захватил дыхание. Корабль накренился на левый борт, и неведомая сила притянула Егора к фок-мачте. Он обнял ее обеими руками. Над головой у него по вантам поднимались на мачту матросы. Егор перевел дух и осмотрелся. Палубная команда вязалась штертом, чтобы никого не смыло за борт.

— Бизань и топсель долой! — гремел голос капитана. — Фор-марсель и грот-марсель на гитовы! Грота-стеньги стаксель долой! Эй там, какого дьявола?.. Поживей!

И в этой северной ночной сумеречности, под завывание ветра и грохот набегающих волн на палубе продолжалась горячая работа с бегучим такелажем. Иной раз морякам приходилось карабкаться наверх. На головокружительной высоте вместе с мачтами и всем рангоутом их мотало из стороны в сторону, и Егору, который стоял в обнимку с фок-мачтой на палубе, было трудно понять, как это они умудрялись не сорваться в кипящее море, да еще вязали узлы и брали рифы… Рангоут стонал и скрипел, верхушки мачт описывали невообразимые дуги, а палуба от забортной воды стала скользкой.

Еще накатился вал, судно опять накренилось и сбилось с курса. Рулевой — его обязанности выполнял помощник капитана — быстро крутил штурвал, сосредоточенно насупив брови. Капитан кричал:

— Рулевой! Крепче держать!

— Есть крепче держать! — последовал тотчас ответ.

Корабль выровнялся, лег на курс.

Егор, хотя его поташнивало и голова у него кружилась, все же заметил, что часть парусов была уже свернута, подобрана к реям, часть — зарифлена до половины. На бизани были убраны оба паруса. «Это для того, чтобы ветром корабль не перевернуло», — догадался Егор.

Мимо, широко расставляя ноги и придерживаясь за леер, прошел боцман. Увидя Егора, распорядился:

— Рашен, даун! Кубрик!..

Но Егор не пошел в кубрик. Он даже обиделся на боцмана и решил стоять тут до конца, чтобы видеть, что делают матросы в шторм. «Что я, хуже других?»

«Пассат» летел по волнам, словно призовой рысак, и резал штевнем тяжелые темные валы. Капитан все командовал, и матросы все работали. Но вот они один за другим стали уходить с палубы в кубрик. Они свое дело сделали.

На палубе остались только вахтенные. Егор наконец расстался с мачтой. Перехватывая руками натянутый трос, он добрался до люка и спустился в жилой отсек.

Кубрик показался необыкновенно теплым и даже уютным, и, хотя шторм продолжался, все ходило ходуном и лампа раскачивалась пуще прежнего, Егор почувствовал себя увереннее.

Матросы, словно ничего особенного не произошло, ложились на свои койки в одежде, только сняли штормовки. Егора внезапно замутило, и он поспешил лечь, зная, что в лежачем положении тошнота притупляется… Он думал о том, что матросы на «Пассате» — люди смелые, сильные, им все нипочем. «Ну-ка, лазят там, наверху, в шторм, и хоть бы один сплоховал! Мне бы так-то!..»

Уснул он с мыслью о том, что завтра ему опять надо будет браться за уборку. А к парусам его не пускают.

Во сне он видел Акиндина, который стоял посреди парусной, глядел в потолок и отдавал свирепым голосом морские команды. Дед, прильнув снаружи к окну, укоризненно качал головой и грозил ему пальцем. Из-за спины деда выглядывали мать и Катя…

На рассвете парусную команду опять подняли, и матросы снова распустили все паруса, потому что шторм миновал, и теперь в Норвежском море дул ровный северо-западный ветер.

«Пассат» продолжал свой путь в Северное море, к берегам Альбиона…

На судне обнаружилась течь, и боцман поставил Егора к ручному насосу. Досталось тут пареньку: не раз его прошиб пот, и спина у него заболела. «Это с непривычки, пройдет…» — успокаивал себя Егор.

Во время завтрака в кубрике моряки потешались над «рашеном», вспоминая, как во время шторма он стоял в обнимку с фок-мачтой.

— Крепко обнимал, словно девушку!

Энди вступился за Егора:

— Он в море впервые. Со всяким может такое случиться…

Английские матросы на свой лад переиначили имя Егора.

— Будем тебя называть Джорджем, — сказали ему. — А как твоя фамилия?

Егор назвал фамилию. Моряки призадумались, повторяя:

— Пус-тош-ны… Пустошш-ны… Нет, это не по-нашему.

— Пусть будет Пойндексер.

— Верно: Пойндексер!

Так архангельский помор Егор Пустошный превратился в Джорджа Пойндексера.

 

2

На девятые сутки барк «Пассат» приблизился к берегам Англии и, втянувшись в устье Темзы, отдал якорь в Лондонской гавани.

Моряки повеселели, приободрились. Трудный рейс позади. Теперь можно, уложив вещи в сундучки и получив расчет за рейс, увидеться с семьями. Тем, кто не имел родных, — а таких на корабле было немало, — представлялась возможность походить по твердой земле, отдохнуть, покутить в портовых тавернах, забыв на время о штормах и трудной работе на мачтах.

Егору приход в порт доставил не радость, а, наоборот, заботы. Ведь он прибыл не домой, а в чужую страну, и если капитан спишет его с корабля, он окажется тут без крова, без родных и знакомых, и быть может, даже без работы. Поэтому он испытывал противоречивые чувства. Ему, конечно, было интересно сойти на берег и посмотреть, как живут англичане. И в то же время опасения за свою судьбу и всевозможные сомнения неотступно преследовали его.

Но в конце концов он сам убежал из дому и, несмотря на дедовский запрет, нанялся в команду на чужеземный корабль. На кого же сетовать? Придется как-нибудь приспосабливаться к новой жизни.

Капитан никого пока не пустил на берег — до приезда представителей компании. Примерно через час к борту «Пассата», стоявшего на рейде среди других парусников, подошел шестивесельный ял, и по трапу поднялся пожилой, с седыми бакенбардами солидный господин в черном сюртуке и блестящем цилиндре — служащий фирмы «Стивенсон энд Компани». Капитан встретил его на борту и повел в каюту.

Там они пробыли недолго. Вскоре боцман выстроил команду на шканцах, и капитан объявил, что «Пассат» пойдет к пристани под разгрузку. После нее команда получит жалованье и будет отпущена на берег.

Боцман велел матросам разойтись по местам, а представитель компании спустился по трапу в свой ял и отбыл, помахав на прощанье цилиндром.

Пока барк снимался со стоянки, Егор слонялся по палубе и глядел, как моряки выбирали якорь, поворачивая вымбовками шпиль, на который наматывается якорный трос, как следом за буксиром барк приближался к пристани.

«Пассат» тихо подошел к причалу и ошвартовался. После этого матросы открыли грузовые люки и с помощью талей принялись поднимать из трюма бочки со смолой и тюки со льном. Боцман послал Егора на пристань грузить смолу на ломовые повозки — их подъехало к кораблю от пакгаузов больше десятка.

Разгрузка судна затянулась до середины следующего дня. Когда трюмы опустели, моряки почистились, переоделись и пошли в каюту капитана за расчетом. Егор терпеливо ждал, пока жалованье получат все, и подошел к капитану последним.

— Ну что же, рашен… — сказал капитан, когда Егор приблизился к столу. — Получи и ты свой заработок: два фунта и четыре шиллинга. И мы на этом расстанемся. Я ведь говорил, что беру тебя только до Лондона. Помнишь?

Егор молча кивнул.

— Распишись вот здесь, — капитан ткнул пальцем в ведомость, и когда Егор расписался, спрятал ее и захлопнул крышку денежного ящика. — Я тобой доволен, рашен. Такой парень, как ты, нигде не пропадет. Желаю удачи! Гуд бай.

— Гуд бай, сэр, — отозвался Егор, но не уходил, а стоял перед Стронгом, переминаясь с ноги на ногу и зажав в кулаке свои два фунта и четыре шиллинга.

— Что ты еще хочешь? — спросил капитан.

— Господин капитан, — сказал просительно Егор. — У меня нету никаких документов. Нельзя ли мне выдать бумагу с печатью о том, что я плавал с вами? Это бы помогло мне устроиться на другое судно.

— Ты хочешь, чтобы я тебе удостоверение дал? — спросил капитан и задумался.

Сомнения капитана объяснялись следующим. Стронг, дав Егору удостоверение о плавании на «Пассате», должен был отвечать за эту бумагу как за официальный документ. Если бы дело касалось английского матроса, Стронгу дать такой документ ничего не стоило. А тут — русский парень, незаконно нанятый в команду в чужом порту за границей… Вдруг он попадет в полицию и найдут при нем удостоверение? Тогда капитана ждут разбирательство да неприятности…

Поэтому Стронг вздохнул и покачал головой.

— Нет, рашен. Такой документ я выдать не могу. Ты не есть английский подданный.

Егор опустил голову, приуныл и уже хотел было повернуться и уйти, но капитан вдруг изменил решение.

— А впрочем… Выдам тебе справку на английское имя. Тебя как звали матросы? Джордж Пойндексер?

— Да, сэр, — повеселел Егор. — Джордж Пойндексер.

Капитан улыбнулся, покачал головой и, достав перо, чернила и бумагу, стал писать о том, что Джордж Пойндексер служил палубным матросом в команде английского барка «Пассат» и показал себя умелым, дисциплинированным моряком. Боб Стронг скрепил этот документ своей подписью и судовой печатью.

— Держи. Это поможет тебе устроиться на другой корабль. Только на берегу не связывайся с бродягами и не пьянствуй, чтобы не попасть в полицию. Сразу ищи работу.

— Есть, сэр! — сказал Егор.

— А мы отправимся в док. Там осмотрят судно и решат — чинить его или отдать на слом. В трюме образовалась течь…

— Большое вам спасибо за все, господин капитан! — попрощался Егор и вышел из каюты.

x x x

Егор спустился в кубрик. В нем было непривычно тихо. Почти все моряки ушли на берег. Капитан отпустил даже очередную смену на вахте, и лишь несколько человек остались на корабле.

Егор стал собирать свой узелок, завернул в него вместе с парой белья, которую так и не надевал в рейсе, куртку, подаренную английским матросом. Пересчитал деньги, завязал бумажные фунты в носовой платок и спрятал в карман брюк; монеты — шиллинги положил в другой карман.

Надо было уходить с корабля. Он уже хотел направиться к выходу, но тут вошел Энди, а следом за ним — боцман Дик Пэйли. Энди достал из своего сундучка бутылку виски и небольшие стаканы зеленоватого толстого стекла. Моряки сели за стол. Энди налил в стаканы виски, и оба, пожелав что-то друг другу, выпили. Энди обратил внимание на Егора, который собрался уходить, и сказал ему:

— Эй, Джордж! Садись с нами, выпей на прощанье.

— Иди сюда, — позвал и боцман, набивая табаком свою трубку.

Егор положил узел и прошел к столу. Энди налил ему виски.

— Я не пью, — признался Егор.

— Какой же тогда моряк! — сказал боцман и стал раскуривать трубку. Дым заструился возле лица и боцман прищурил карие сердитые глаза, как будто он был чем-то недоволен.

— Ну разве немножко, — сказал Егор и отпил глоток. Виски огнем обожгло ему горло, и он едва перевел дух.

Энди и Дик одобрительно рассмеялись.

— Вэри вэлл! — боцман как будто повеселел. — Куда теперь, рашен?

Егор пожал плечами. Он понял вопрос, но не знал, что ответить боцману. Подумав, сказал:

— Мне бы хотелось попасть на клипер.

— О, клипер! — с уважением и даже с некоторым восторгом подхватил Энди. — Клипер — это да! — Он поднял торчком большой палец.

— Клипер плавай Индия… Китай… Сингапур… — заметил Дик Пэйли.

— Чайный клипер, — уточнил Егор, вспомнив рассказы Акиндина.

— Тшайн?.. О, да. Теа клипер, — боцман закивал. — Ходи клипер — имей крепки… Как это по-русски? Спи-на? Да, спина, — он слегка похлопал Егора по лопаткам широкой ладонью и расхохотался, положив трубку на стол.

— Иес, иес, — теперь рассмеялся и Энди.

— На клиперах тяжелая работа, — боцман снова похлопал Егора по спине и глаза его подобрели. — Нишево… нишево… Рашен — стронг юнга!

— Стронг — это капитан? — спросил Егор.

— Ноу. Стронг — ты есть — боцман ткнул пальцем в грудь Егора.

Тот ничего не понял, но расспрашивать не стал.

— Спасибо вам за угощение, — поблагодарил он.

Боцман и Энди выпили еще. Дик Пэйли сказал:

— Спасибо не шей шуба. Так ведь по-русски?

— Вроде так, — улыбнулся Егор. — Из спасибо шубы не сошьешь, — уточнил он.

— Иес! — Пэйли опять стал раскуривать погасшую трубку.

Моряки встали, пожали друг другу руки. Энди обратил внимание на чуйку Егора.

— Такая одежда в Англии не годится. В ней ты будешь обращать на себя излишнее внимание как иностранец. Тебе лучше быть незаметным. Надень куртку, которую я тебе дал, — посоветовал он, поясняя свои слова жестами.

Егор понял его и последовал этому совету.

— Теперь хорошо, — сказал Энди. — Пойдем вместе, я укажу тебе, где можно остановиться на ночлег.

Они отправились в город. Боцман остался на корабле.