Следующее утро ничем не отличалось от множества других предыдущих. А на ферме дела шли прекрасно: птицы были здоровыми, корма первосортными, а работники старательными. Но беспокойное ожидание чего-то скверного отравляло и изматывало душу – я потерял равновесие. В этом зыбком состоянии я отправился домой, как всегда пешком, гордая осанка была моей визитной карточкой, и я не изменял ей. Пройдя часть пути, я вышел на открытое место – вершину пологого холма. Сухой жаркий ветер обдувал мне лицо. По обе стороны узкой пыльной тропинки простирались луга, поросшие низкорослым пахучим клевером и пышно цветущими зарослями аптечной ромашки. Навстречу мне шел человек, походка его была шаткой и неуверенной, носки летних туфель вязли, поднимая тонкие струйки пыли, которые тут же подхватывал ветер, закручивая в спирали. Я издалека узнал идущего – это был Питер, он был ужасно пьян. Алекс тоже узнал его. Со вчерашнего дня Питер мало изменился – все тот же мятый костюм, но сегодня он был более мят, а сам Питер – более пьян. Поравнявшись со Смитом, Питер снял шляпу и широко раскрыл руки для объятий. Но Смит к его душевному порыву отнесся более чем прохладно. Не встретив понимания, Питер беззлобно, пьяно и весело махнул рукой и нарочито громко произнес:

– Привет, Смит, ты удивлён моему веселью?

– Я был бы весел, если бы как и ты успел покинуть ферму еще до того, как последняя погибающая от птичьего гриппа курица, отдаст концы. Ты, я вижу, успел – и безгранично счастлив, Питер!

– Да никакого гриппа нет, – глаза Питера смеялись.

– Какова же причина гибели птицы? Эпидемиологи на ферме были?

– Да ну конечно были! – Питер засмеялся.

– Что смешного? Странное у тебя чувство юмора! – Смит не скрывал своего раздражения. – Они установили истину?

– Правда сама вылезла на поверхность! – Питер смеялся в полный голос, его распирало изнутри, он не мог остановиться. – Нет, правда, Смит, истина всегда выходит на поверхность, чего я сегодня имел честь увидеть собственными глазами.

– Перестань ломаться, Питер, скажи определенно – есть вирус гриппа или нет? – почти злобно выпалил Смит.

– Я же сказал – нет никакого вируса и никакого гриппа.

– Это установила комиссия?

– Да! Комиссия дала свой предварительный результат – вирус не обнаружен. Успокойся, Смит, спи спокойно, к тебе на работу я не попрошусь, а вот старому Бобу… если он не поймает ласкового убийцу, наверняка придется покинуть ферму.

– Питер, ты пьян! Что ты такое бормочешь, причем тут старый Боб и какой-то ласковый убийца?

– О, да, Смит, я пьян! Но старый Боб еще пьянее, полчаса тому назад мы сидели с ним в кабаке, и он, используя виски, залечивал свои старые нервы, жаловался на судьбу и угощал меня. Этот бедолага чуть не с самого утра со своим старшим сыном прочесывал лес вдоль и поперек, ища ласкового убийцу. Они ставили капканы… Мне жаль Боба, он добрый малый, но любитель пропустить одну-другую рюмочку спиртного… И это, весьма безобидное, занятие здорово навредило ему. А ласкового убийцу ему не поймать – тот хороший бегун, прыгун, камнелаз и лазальщик по деревьям, великолепно плавает… только лишь не летает!

– О ком ты говоришь, Питер?

– О горностае конечно! О, да ты ничего не знаешь Смит! Ты пропустил мимо ушей такой анекдот…

– У меня нет времени заниматься ерундой, чтобы иметь успех – надо работать, а не шататься по кабакам. Все, до свидания Питер, меня ждут дома.

– Постой, Смит, – Питер схватил Смита за рукав чуть выше локтя. – Ты непременно должен услышать это, – Питер заговорщицки взглянул в глаза Смита и вдруг засмеялся. – Береги свою ферму, Смит, в наших лесах завелся горностай. Это он передушил кур на соседней ферме.

– Как? Этого не может быть! Ограждение вокруг фермы всегда было надежно – мышь не проскочит! А куда смотрела охрана?

– Так старый Боб – он и есть охрана.

– Что? Не понимаю, как можно этого тщедушного старика нанять в сторожа?

– Не спеши делать выводы, Смит, этот старикашка еще тот – поджарый, подвижный и силен… Бессонница замучила старика, он и попросился в сторожа за умеренную плату, так, чтоб время скоротать.

Так вот, сидит наш старичок в своей сторожке – время коротает. Скучно ему – ну, просто девать себя некуда, вот и потянулся он к рюмочке, одну-другую выпил… стратегический запас у него всегда при себе. Весело старику стало, деятельности захотелось, ну и пошел он участок свой осматривать. Все как полагается – курятники все проверил, убедился, что все в порядке и в сторожку свою вернулся. Ночь на дворе, старичок наш не спит. Вдруг слышит, собаки цепи рвать стали, лай подняли. Выскочил старый Боб наружу. Что случилось? Собаки лаем захлебываются… Неужто, грабитель? Территория фермы освещена, видно все, как на ладони. Прислушался Боб – в одном из курятников птица шумит, переполох ужасный. Смекнул старик – вор там, да и дверь в курятнике чуть приоткрыта. Собак спустил с привязи, у самого дыхание перехватило от бега, сам красный, глаза навыкате. Собаки землю у двери когтями скребут, морды в шелку суют, спешат в курятник попасть, но тяжела железная дверь – не поддаётся. Открыл Боб дверь и замер, холодок промчался по его спине. Такого птичьего переполоха старик в жизни не видывал – вокруг перья, пух, птица мечется, прыгает, летает, а с десяток птиц мертвыми лежат. Боб собак на поводках держит, озирается по сторонам, злодея выискивает, а его и не видать. Собаки бестолково морды вверх задрали, лают, брызжа слюной. Глядя на них, и Боб голову задрал, остолбенел. Под крышей, на балке, рыжевато-бурый зверек сидит, черный кончик хвоста подрагивает, длинная шея изогнулась и два глаза, не моргая, в глаза Бобу глядят, а тонкое его тельце готово мгновенно поменять положение – подобно молнии. Узнал Боб в зверьке горностая, а легче ему не стало – это он, Боб, обходил в нетрезвом виде угодья и неплотно за собой дверь закрыл, а горностай – ласковый убийца – протиснулся в щель и охотиться стал. Охотится он азартно и убивает во много раз больше, чем может съесть, запасов не делает, просто бросает добычу, выпив кровь, – такой уж он страстный охотник. В мгновение ока зверек оказался на земле, пробежав совсем рядом с Бобом. Боб спустил собак, и началась погоня. Зверек делал фантастические виражи и пируэты, сбивая собак с толку. Собаки в растерянности бросались, то в одну, то в другую сторону, виной всему был тёмноокрашенный хвост – отличная примета зверька. Погоня была недолгой, черная метка хвоста метнулась вправо, сам горностай влево, выиграл долю секунды и спасся, нырнув в приоткрытую дверь! И кто бы мог подумать, но случилось невероятное – собаки поддались охотничьему азарту и пустились гонять птиц по всему курятнику, напрочь забыв о существовании горностая. Благо собаки были сыты и восприняли охоту, как игру. Все же псам удалось поймать несколько птиц и помять их. Один петух, слывущий на ферме большим драчуном, погиб от собачьих зубов и когтей – он сам бесстрашно бросался на собак, защищая свою куриную семью. Несчастный Боб открыл дверь в курятник и призывом пытался выманить собак наружу. Собаки не спешили покинуть место охоты, но наконец, счастливо прыгая, выбежали наружу, а одна из них несла в зубах бездыханное тело петуха-задиры. Собаки ринулись к забору, бросили петуха на землю и в мгновение ощипали беднягу почти догола, есть не стали – оставили на потом, присыпав его землей, обнюхали место захоронения и весело помчались на зов Боба.

– Говоришь, горностай птиц передушил? А как же птичий грипп? Кто-то же вызвал эпидемиологов и дал ход этому делу! – спросил Смит.

– Версию о птичьем гриппе Боб придумал позже, заметая следы ночного побоища. Бестия Боб, оказался великолепным плутом… и трудягой, – Питер пьяно усмехнулся. – Даже ты, Смит, не в состоянии представить себе, как человек может работать. А наш старый Боб за несколько часов до рассвета навел на ферме идеальный порядок. Он неустанно работал граблями, собрал весь мусор, весь пух и перья, засыпал пол в курятнике свежей стружкой, даже напоил и подкормил птиц, чтобы успокоились, а мертвой птице придал благочестивые позы, исключающие всякое сомнение, что погибли они собственной смертью. К приходу хозяина было все готово, и, как только он явился и узнал о погибшей птице, Боб немедленно предложил свою версию случившегося – птичий грипп. Что тут началось! Возникла паника, сравнимая лишь с той, какая была на тонущем «Титанике». Но, когда нервное напряжение спало, и все изрядно выдохлись, ища причину случившегося, решили вызвать эпидемиологов и создали комиссию для расследования. К вечеру все покидали ферму в мрачном настроении, многие подумывали о новой работе… Боб не спешил домой после ночной смены, был оживлен и оптимистичен, уверял всех, что его старое сердце чувствует, что будет все хорошо и ничего страшного не произойдет. Наконец он собрался уходить, но его предупредили, чтобы на следующее утро он был на ферме, как главный свидетель произошедшего…

– Послушай, Питер, ты явно увлекся, нельзя ли покороче? Что же произошло эдакого смешного, что ты просто разбух от смеха?

– Ты прав, Смит, я увлекся… Подозреваю, я рожден был стать писателем, а не работником на ферме, да ладно… В общем, к следующему утру на ферме была идеальная чистота, даже в курятнике окна были вымыты и в них играли лучи утреннего солнца. Хозяин фермы был в строгом костюме, белой рубашке, при галстуке, его дорогие лаковые туфли блестели. Розовые щеки его нервно подрагивали, он едва сдерживал волнение. Комиссия очень быстро осмотрела ферму, эпидемиологи забрали погибшую птицу в свою передвижную лабораторию, сделав письменное предписание о строгом выполнении санитарных норм. Боб был здесь же, он был важен, как подобает основному свидетелю, который обнаружил погибшую птицу. Благожелательно настроенные проверяющие, спокойно беседуя, направлялись к воротам, намереваясь покинуть ферму. Боб плелся позади всех. Остановившись почти у самых ворот, хозяин фермы церемонно прощался со всеми, он покачивал головой, что-то говорил и улыбался. Боб не воспринимал этих тонкостей и скучал, стараясь скрыть одолевавшую его зевоту. Это его полусонное состояние в одно мгновение прервал заливистый лай собак, возбуждение их было весьма велико, они, натянув цепи, буквально прыгали на задних лапах, а передними нетерпеливо перебирали воздух, их отчаянный лай прерывался визгом и все они, виляя хвостами, смотрели в одно место у забора. Урезонить собак не удалось никому. Хозяин фермы несколько раз бросал строгий и непонимающий взгляд на работников, пытающихся удержать собак, работники же в ответ улыбались нелепо и смотрели туда же, куда и собаки. Хозяин фермы в недоумении окинул взглядом окружающих. Члены комиссии, эпидемиологи – все смотрели на одно место, на землю у забора. Земля в этом месте шевелилась. Все ожидали развязки, напряжение достигло своего пика, даже собаки перестали лаять, лишь поскуливали в нетерпении, натянув цепи.

– Кто там? Я сейчас умру! – воскликнул испуганный женский голос. И он же продолжил. – Это крот? Землеройка? Ой, а вдруг, это крыса!

– Нет, это не крыса, – таинственно ответил мужской голос. – Это…

Но фраза осталась недосказанной. Алекс успел заметить, что от увиденного розовые щеки хозяина фермы мелко задрожали и побледнели, а глаза сделались большими.

– Что это? – хрипло произнес хозяин. – Да объясните мне, каким образом… – он не договорил, застыв от удивления.

Земля наконец раскрыла свою тайну, из нее появилось нечто… Все увидели, как худое, бледно-серое тело поднялось на дрожащие тощие лапы и гордо вскинуло маленькую голову, увенчанную большим красным гребнем.

– Как? Это ощипанный петух? Живой! – воскликнул тот же женский голос.

Боб опустил глаза, у него тоскливо заныло под ложечкой, стало неуютно, и он пожалел, что не покинул ферму минутой раньше. Боб узнал в этом бледном, в синяках теле петуха, которого собаки, по всей видимости, вчера лишь придушили, а бедняга, пролежав в прохладной земле ночь, очнулся и явился на свет божий. Петух шагал, шатаясь, высоко поднимая лапы, вскидывая голову, которая не держалась на слабой тонкой шее. Это обстоятельство не помешало петуху пару раз хрипло подать голос, что наверно означало: «Я иду, я не умер. Встречайте!».

Петух четко держал курс на курятник. Это жалкое, избитое, ощипанное тело не потеряло гордого духа и бойцовского характера, что вызвало улыбки и радостные возгласы. Но хозяин фермы не улыбался, он сверлил глазами сторожа – Боба.

Боб же спешил покинуть ферму, воспользовавшись произошедшей заминкой.

– Боже мой, Боб! Куда вы это спешите? Мне столько хочется вам сказать… О стольком расспросить. Останьтесь, прошу вас… – с иронией и даже весело сказал хозяин фермы, но Боб почувствовал в его голосе определенно ледяные нотки. – Так объясните мне, уважаемый, что вы поделывали здесь ночью? – продолжил хозяин и одарил Боба леденящим взглядом, еще более холодным, чем его голос.

– Скучал! – выпалил Боб и тоскливо подумал, что сказал глупость.

– Да, разумеется, скучали. И от скуки воровали моих кур. Душили бедняг, ощипывали и, присыпав землей, прятали у забора.

– Я не вор!

– Неужто? – Хозяин вскинул кверху брови и глаза его стали заметно больше. – Смешно, ей-богу смешно! Да я всегда знал, что вы ветреный выпивоха, но что вы сторож-вор…

Это уже слишком! – Он посмотрел на Боба с удивлением, так, как будто увидел его впервые. – Если вы сейчас же не расскажете про свое ночное житье здесь, на ферме, мы с вами распрощаемся, и вся округа будет знать, что вы, Боб – вор.

– Ты понимаешь, Смит, что значит слыть вором в нашем маленьком селении? Боб тоже знает… И рассказал про свое ночное приключение, ничего не утаив, с таким грустным и несчастным видом, что этот его рассказ вызвал бурю смеха. С удовольствием насмеявшись, все разошлись. Хозяин фермы, может в шутку, а, может и всерьез, наказал Бобу поймать горностая. Бедный старик воспринял это как дело чести и все утро гонялся за зверьком, но не поймал его. Старого Боба не остановило и то обстоятельство, что эпидемиологи определили: птица, несомненно, убита горностаем и подтверждением тому были обнаруженные на шее у птиц ранки, нанесенные именно горностаем.

– А какова судьба ощипанного петуха? Он попал в суп? – неожиданно поинтересовался Смит.

– Куда там! Он стал суперзвездой курятника. Петуха осмотрел ветеринар, намазал бриллиантовой зеленью его царапины и вынес оптимистичный вердикт – петух почти здоров и будет жить, ему необходимо хорошее питание и одежда, пока не вырастут его собственные перья, – без них он будет страдать от холода. И, представь себе, Смит, сердобольные работницы отпаивали петуха буквально с ложки, кормили творогом и все такое… А через несколько часов петух и вовсе, невзирая на побои, носился по двору в теплой фуфайке, которую ему кто-то успел сшить, с гордо поднятой головой и торчащим кверху большим красным гребнем, что вызывало у всех невольную улыбку. Вот так-то, Смит, правду не задушишь, не убьешь! Она всегда выползет наружу, – закончил, смеясь, свой рассказ Питер. Сделал неопределённый жест рукой, в которой была его мятая шляпа, и побрел прочь.

Смит не сдвинулся с места, он продолжал стоять, опустив голову, передвигая ногой маленький камушек, который оставлял на пыльной тропинке ничего не значащий рисунок.

Алекс заметил, как темная тень сомнения и тревоги скользнула по лицу Смита, но быстро исчезла, уступив место привычной невозмутимости.

Зарева молитв титана потускнели, надвигалось серое холодное утро. Бессонная ночь давала о себе знать, болезненное томление во всем теле и тяжесть в голове заставили Алекса сложить руки на столе, положить на них голову и закрыть глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы мгновенно провалиться в сон. Алекс не смог оценить продолжительности своего сна, ему показалось – прошло лишь мгновение между тем, как он закрыл глаза и открыл их, услышав свое имя.