– Алекс, трагедия произошла в следующем году… – продолжал свой рассказ Смит. – Странным образом все изменилось… Я почувствовал это там, на пыльной тропинке, на вершине зеленого холма. Понимаешь, Алекс, после разговора с Питером сердце мое вдруг часто забилось, накатили сомнения и тоска. Визуально не изменилось ничего, но пространство стало другим и время другим. Так бывает в компьютерной игре, когда перейдешь на другой уровень – меняются возможности, правила игры. Тревога моего сердца заставила мои мысли панически метаться, но я откинул прочь предчувствия… Крепость нервов взяла вверх, и я спокойно вернулся домой. Работал я как и прежде, предприятия мои давали прибыль. Жена была мне незаменимой помощницей, все, что она делала, имело успех. Элис… Элис много училась и читала, серый кот почти всегда был с ней рядом и, как мне казалось, с обожанием заглядывал Элис в глаза, и это обстоятельство было для меня непостижимым. Все было прекрасно, вот только старый дом… он умер. Иначе не скажешь. Первым погиб плющ – он не зацвел весной… впрочем, как и многие деревья в саду. Плющ – громадная корзина, державшая дом, как сосуд для вина, рухнул в одночасье и огромной, спутанной, корявой сетью улегся на каменистой тропинке вокруг дома, достигая окон первого этажа. Дождь, ветер и солнце усердно точили и рушили красный кирпич, превращая его в мелкую крошку. Углы дома закруглились. Неизвестно кем и когда выбитые окна верхних этажей черными дырами смотрели на опустевший сад, в них более не отражались солнечные лучи. А главное – в доме не поселились птицы, и Элис не приходила сюда больше. В остальном все было как всегда, ничего не предвещало беды, я был счастлив и беспечен. Трагедия случилась жарким летним днем, в послеобеденное время. Жара стояла ужасная, давящая и изнуряющая, старожилы не помнили такой жары. Дождей не было давно. Тонкая пыль властвовала везде, она покрывала собой строения, огрубевшую траву, листву деревьев и кустарников. Все требовало воды. Я часто и уже привычно поглядывал на небо, в надежде увидеть долгожданные облака. В очередной раз, вскинув голову, я заметил на горизонте нечто необыкновенное – темно-серую дымку, растянувшуюся по всему горизонту от края до края. Через некоторое время я заметил, что дымка эта стала плотнее и темнее. И вскоре я уже часто и бесконтрольно бросал тревожные взгляды на горизонт, терзаемый подозрениями о надвигающейся грозе или даже буре. Увлекшись работой, на какое-то время я позабыл о темной дымке. По-прежнему было солнечно и жарко. Неожиданно и почти мгновенно свет потускнел, как будто задернули штору на окне, из которого прежде ярко и беспрепятственно лился солнечный свет. Воцарился полумрак, не тот, приятный, какой бывает на закате дня, а пугающий и тихий. Стояла гробовая тишина – умолкли птицы, насекомые, деревья, травы, я слышал свое дыхание. Не скрою, сердце мое задрожало от непонятного мне предчувствия и страха. Я вспомнил о серой дымке и, медленно подняв голову, взглянул на небо. Солнца не было. А серая дымка превратилась в большую черную тучу, похожую на гигантскую хищную птицу, которая раскинула свои крылья от края до края, неся свое могучее тело прямо на наше маленькое селение. Голова птицы была опущена вниз, а ее ужасающий, невероятных размеров клюв был слегка изогнут и упирался в землю. «Смерч!» – подумал я. Какое-то время я безмолвно стоял и не смел оторвать взгляда от летящей, затмившей собой небо птицы. Она двигалась очень быстро. Каждый взмах ее зловещих крыльев сопровождался молниями, которые скрещивались меж собой, как мечи в бою, и мне казалось – издавали металлический лязг и скрежет. Впервые в жизни я забыл обо всем: о ферме, о работе… Благо, оцепенение мое длилось не долго, очередной треск молнии привел меня в чувство. Первое, что я ощутил всей душой – именно душой, а не разумом – что мои сокровища, – дочка Элис и жена, в смертельной опасности. Я вдруг ясно представил, как жена в отчаянии пытается найти надежное укрытие от надвигающейся стихии, держа Элис за руку и не отпуская ее не на миг. «Я иду!» – одними губами шепнул я и что есть силы бросился к навесу, где стоял старый, ярко-красный спортивный «Феррари». Я давно не ездил на нем и даже не знал, есть ли в баке горючее. Я надеялся лишь на счастье. Машина была с открытым верхом, я увидел – ключ торчит в панели, и напряжение во мне слегка ослабло. Я бешено рванул дверцу машины на себя, повернул ключ – мотор тихо и отлаженно заработал. Я не замечал и не видел ничего вокруг, мир сузился для меня до размеров моего красного «Феррари»… «Трусливо бежишь?!» – услышал я тихий, требовательный и слегка напряженный голос слева позади себя. Я обернулся и увидел главного конюха. Он стаскивал в добротную конюшню аккуратные брикеты соломы, лежавшие под навесом. Главный конюх был из бывших жокеев. Когда-то имевший успех и награды, он, получив серьезную травму, был вынужден оставить спорт, но не растерял куража и любви к лошадям. Даже сейчас, будучи одетым в клетчатую рубашку и джинсы, его сильное и спортивное тело не потеряло стати и изящества. «Да, Смит, это я тебе говорю и имею на это полное право. Ты бежишь, бросая преданных тебе людей, а люди, заметь, укрыли твоих лошадей, поставили технику, закрыли курятники и идут сюда». Что-то вроде стыда и сожаления мелькнуло у меня в душе. Я вышел из машины и пошел людям навстречу.

«Надо спасать людей, Смит, они верят тебе! – услышал я голос позади себя. – И это – твой долг! Ты слышишь меня, Смит?» Привыкший находить быстрые и правильные решения, я приказал открыть большую бетонированную яму, которая служила для закладки силоса и кормов, и укрыться в ней. Сейчас она пустовала, в ней было сухо и чисто, глубина этого хранилища позволяла человеку находиться в ней во весь рост. И самое главное – она закрывалась тяжелой плитой, как школьный пенал, двигаясь вперед и назад. Плита управлялась пультом, плавно открываясь и закрываясь. Я взглянул на небо, не вскидывая головы, одними глазами. Черная птица швыряла молнии уже совсем рядом. Страшный гул, сравнимый лишь с приближающимся поездом, надвигался все ближе и ближе. Я бросил тоскливый взгляд в сторону нашего селения, и у меня заныло сердце. Нетерпение, которое я жестоко удерживал внутри себя, более не желало быть узником и рвалось наружу. Когда, наконец, последний работник укрылся в траншее, я задвинул плиту, оставив довольно большую щель, через которую свободно мог бы проникнуть человек, если вдруг ураган выведет из строя систему управления плитой. Проделав все это, я наклонился над щелью и с грустью оглядел всех, поймав себя на мысли, что я прощаюсь с каждым из них, и мне стало не по себе.

– Хозяин! Прыгайте скорее сюда! – раздался чей-то голос из полумрака.

– Удачи! – выпалил я, бросив пульт в дыру. Чьи-то руки поймали его. Я вскочил и бросился к машине.

– Смит, это безумие! Вернись! Ты погибнешь! Смерч движется слишком быстро! – услышал я голос жокея.

Но с этой минуты я ничего не слышал и не воспринимал, я был движимый одной целью – спасти свою семью. Единственное, что меня радовало, так это оставшееся у меня умение водить автомобиль по пересеченной местности, не утраченное мною с молодых лет. Когда-то я был отчаянным участником гонок на выживание. В зеркале заднего обзора я видел – черная птица движется совсем не равномерно и не по прямой. Она как будто неистовствует, кого-то ищет или ловит, ослепленная яростью – бросается из стороны в сторону, кружится, ощупывая своим зловещим клювом землю, круша, руша и убивая. Хаос, который черная птица оставляла после своего полета, не поддавался никакому описанию – вывернутые с корнем деревья были разломаны ею с легкостью, просто шутя, смяты дома, искорёжены и завязаны в узлы железные балки, раздавлены и разорваны автомобили. Все живое, попавшее в ее клюв, было убито. Мчался я очень быстро, выжимая из маленького «Феррари» все возможное и невозможное. Смерч был совсем рядом, но и до селения оставалось не более минуты езды. Выезжая на холм, я обернулся, чтобы увидеть свою ферму, может быть, в последний раз. Смерч подобрался к ней вплотную. Но как возликовало мое сердце, когда я увидел, как клюв черной птицы сделал несколько невообразимых рытвин вдоль забора фермы, поглотил большую часть брикетов с соломой, а остаток расшвырял вокруг и удалился, ища что-то более интересное. Десятка секунд хватило мне, чтобы я спустился в нишу к реке. Оставалось подняться на высокий холм, преодолеть довольно крутой подъем и оказаться дома. Спустившись в нишу, я уже не мог видеть ни своей фермы, ни своего дома, не было видно и хищного клюва черной птицы, хотя крылья ее метали молнии прямо надо мной. Знаешь, Алекс, я был полностью уверен, что, пройдя часть своего жизненного пути, я полностью утратил способность чему-то удивляться или что нечто во мне может вызвать ужас и смятение. Мне казалось, что нервы мои крепки и воля моя несокрушима. Но я был слишком самонадеян… – сказал Смит, усмехнувшись, вскинул голову и окинул собеседников печальным взглядом. Потом продолжил:

– Машина моя была в хорошем состоянии, и к вершине холма я поднялся без особых проблем, хотя скорость пришлось сбросить. Я был удивлен, что эти несколько секунд промедления вызвали во мне отчаяние и страх при мысли, что я могу опоздать. Я стиснул зубы, чтобы не закричать, и нажал на газ. Машина взревела и вылетела на холм. В следующее мгновение ужас охватил меня. Я вскинул голову вверх и обмер, клюв черной птицы был прямо передо мной. Я рванул руль влево, машину развернуло и занесло. Я понял, что это конец, но я не хотел и не должен был умереть. «Господи, – подумал я, – только не сейчас, это несправедливо! Я должен их спасти!» Боли я не почувствовал, все произошло очень быстро, помню лишь страшный скрежет метала и – все. Затем наступила кратковременная тишина и это странное ощущение… я стою во весь рост в черной, непроницаемой воронке, напичканной вращающимися досками, брикетами соломы, землей, железом и с удивлением смотрю на свой фантастически искорёженный «Феррари». И на тело в нем, неестественно изломанное, истекающее кровью. «Кто это? – недоумевал я, глядя на него со стороны, как бывает во сне. – Наверное, он нуждается в помощи!» Я без труда наклонился над его лицом… и, о ужас – это был я! По моему лицу текла кровь, глаза были спокойно закрыты, глубокая печаль и сожаление читались в моем лице. «Это страшный сон, – подумал я, – ведь я – это я, и я здесь, и надо скорее выбраться отсюда или проснуться!» А вот проснуться не удалось… Я рванулся в сторону, пытаясь покинуть это чудовищное место, и у меня получилось. Я вылетел из черной воронки пробкой и едва не упал, оказавшись на большой асфальтированной дороге. О, как бы я хотел никогда, – слышишь, Алекс, никогда в жизни не видеть того, чего я увидел. Я не узнал местности вокруг себя… точнее, она была изменена смерчем до неузнаваемости. Я одиноко стоял посреди дороги и был совершенно беспомощен, как ребенок, и впервые не знал, что делать. Ужасающая картина была предоставлена моему взору. С трудом я узнал селение, в котором жил. Все было, как в старом немом кино – бесцветно и бесчувственно. Многие дома были разрушены, сады и цветники истерзаны и смешаны с землей, более не существовало беседок, скамеек, а главное – исчезло ощущение красоты, спокойствия, счастья. Я стоял посреди дороги и ощущал, что кто-то жестоко и бесцеремонно опустошил мою душу, забрав радость, ощущение тепла и света, лишь ледяное дыхание смерти переполняло меня, и это было невыносимо. Протяжный нечеловеческий крик заставил меня вздрогнуть. Я обернулся, пытаясь понять, кому он принадлежит. Крик повторился, и я с удивлением и испугом понял, что этот звук – собачий вой. Никогда я не слышал такого звука, животное не могло так кричать, в этом крике смешались непостижимое отчаянье и горе, лишь страдающая душа могла издать этот крик. В трех десятках метров от себя, на развалинах дома, я увидел собаку, которая отчаянно скребла землю передними лапами, затем вдруг села, подняв морду кверху, и завыла. Собака показалась мне знакомой. В глазах у меня потемнело, страшная догадка заставила меня опрометью броситься туда. Я понял, что бегу к развалинам собственного дома. Я не бежал, а летел, но не придал этому ни малейшего значения. Все, что происходило с моим телом, воспринималось мной, как само собой разумеющееся. Через несколько мгновений я был рядом с собакой. Это была та самая собака, которую любила и кормила моя жена. Я никогда не любил эту собаку и, честно говоря, просто ненавидел ее, вот и сейчас она взглянула на меня, поджала хвост, но не ушла, как делала раньше, а легла, положив голову на человеческую руку, торчащую из-под кучи всякого хлама. На среднем пальце этой руки поблескивало кольцо, когда-то подаренное мною жене в честь рождения моей дочери, Элис… «Элис! – вспыхнуло у меня в голове. – Где она? Что с ней?» Я боялся… я был вместилищем страха!! Я панически боялся увидеть нечто ужасное и непоправимое. Все мое существо противилось этому. Но я увидел… Элис полулежала, прислонившись к обломку белой панели, нижняя часть ее тела была прижата огромным куском белого пластика, она не двигалась. Бледность покрывала лицо Элис. Странные серые тени легли вокруг ее закрытых глаз. Потерявшие цвет губы были крепко сжаты. Напряжение и усталость читались в ее лице. Я стоял в двух метрах от Элис, не смея шелохнуться, не смея дышать. Я молчал. Откуда-то из глубины моей души, преодолевая оцепенение и страх, стали подниматься давно забытые мной слова: «Отче наш, иже еси на небесах! Да святится имя твое… Отче наш, прошу Тебя…!» – слезы застилали мне глаза и я напряженно пытался понять: дышит Элис или нет. Веки Элис дрогнули, это был сигнал – она жива! Я кинулся к ней, взял ее за свободную руку, другая рука ее была скрыта под обломками. «Элис, дочка, я здесь. Ты слышишь меня? Слава Богу! Ты жива!» Но Элис не ответила мне на мое прикосновение, более того я понял, что она не видит и не слышит меня, и смотрит как будто сквозь меня, куда-то вдаль. «Где ты, папа? – ясно сказала Элис, затем, горячо и невнятно зашептала что-то, и из всего сказанного ею я разобрал лишь последнее. – …Но тебя нет и нет». «У нее шок, – отрывисто и бессвязно пронеслось у меня в голове. – Необходимо быстро и осторожно убрать эту чертову конструкцию, что обрушилась на Элис, и не причинить ей этим вреда». Я наклонился над куском пластика, который прижимал ноги Элис, и увидел нечто, что очень взволновало меня. Под пластиком, поперек Элис, лежал серый кот – он был мертв. Это обстоятельство не поддавалось объяснению. «Этого не может быть! – думал я. – Кошки – очень чуткие животные, они распознают малейшие изменения в природе… а о приближении смерча они знали, наверное, еще ранним утром – покинули местность, укрылись, в конце концов… Но серый кот не ушел, он погиб, приняв основной удар на себя. Неужели – сознательно? – Холодок пробежал у меня по спине. – Какой-то кот пытался спасти Элис? Нет, нет, этого не может быть. Все случайность! Все совпадение! – Уверял я сам себя, глядя на раздавленную голову кота, на его страшный, вылезший из глазницы глаз. – Какой еще кот? – Думал я в бешенстве. – Какой еще кот? Я! Я спасу свою дочь». С этими мыслями я схватился за угол пластика и рванул его на себя, стараясь освободить ноги Элис. «О, черт!» – крикнул я в изумлении. Мои руки! Они проскочили сквозь пластик! А он при этом не сдвинулся с места! Какое-то время я вообще потерял способность ощущать реальность. В исступлении я бил по всякому хламу поочередно обеими руками и ногами, пытаясь раскидать его, но все было тщетно. Я готов был искалечить свое тело, лишь бы освободить Элис из этого плена. Страх вновь сдавил меня мертвой хваткой… по сути, он и не покидал меня, он все время стоял за моими плечами и ждал момента, чтобы наброситься. И при первой же возможности он сделал это, едва я взглянул на Элис. Элис была тиха и неподвижна, ее лицо приобрело слабый серый оттенок, из наружных уголков ее глаз катились слезы, оставляя на щеках блестящие дорожки. «Господи! Это сон? Бред? Где реальность?» – в отчаянии кричал я, закрыв глаза и зажав виски руками. Пытаясь найти ответы на эти вопросы, я лихорадочно по крупицам восстанавливал сегодняшний день, желая найти тот самый момент, когда произошел сбой в моем восприятии и где граница между реальностью, бредом, сном… да чем угодно! Я желал лишь одного: чтобы все это кончилось. Я отчётливо и ясно вспомнил ферму, надвигающийся смерч, мою отчаянную попытку опередить черную птицу на своем «Феррари». Я вспомнил черную воронку смерча и себя в ней… «Вот оно, искажение! – мысленно крикнул я, вспоминая себя, смотрящего на себя в искорёженной машине. – Там, в чреве черной птицы, нас было двое! Что реальность? – мучительно простонал я. – Я или он?» Изнемогший и опустошённый, я вдруг понял, что мы оба – и есть реальность. И реальность эта заключается в том, что я мертв! И в том, что я жив! Я вижу, слышу, думаю, чувствую – я жив, это несомненно. Я лишь сбросил свое искалеченное физическое тело, как изношенную, ненужную одежду – без всякого сожаления. Но как это произошло, что я ощущал, что думал в тот момент и думал ли вообще – все это бесследно исчезло из моей памяти. С физическим телом, которое сгинуло в черной воронке смерча, пропали и его способности. Я более не мог передвигать предметы, открывать двери – я проходил сквозь них. Мое тонкое тело, в котором я находился сейчас, имело много других возможностей, прекрасных и полезных, но, находясь в нем, я не имел не малейшей возможности помочь Элис. С черной завистью я посмотрел на раздавленное тело серого кота, – в этот момент моя ненависть к нему не имела границ, и причина ненависти была проста – я желал быть на его месте. Я боялся поднять глаза, взглянуть на Элис, и все же я сделал это. Мне показалось, что я вижу последние минуты жизни моей дочери. Я не мог и не хотел этого видеть… Воля покинула меня, я сжался в клубок, обхватив голову руками, меня тошнило, я потерял равновесие, оторвался от земли и понесся к лесу. Я хотел спрятаться в нем, исчезнуть навсегда. Но боль моего сердца была велика и нестерпима. Эта боль в мгновение одним броском разогнула мое тело, превратив его в натянутую струну. Крик, сравнимый лишь с криком раненого зверя, вырвался из моей груди. Я никогда так не кричал, даже когда мне оторвало большой палец на руке машиной для приготовления кормов. Но крика моего никто не услышал, кроме собаки, лежащей на руке моей жены. Собака подняла свою голову, бросила безнадежный взгляд в мою сторону и легла обратно, закрыв глаза. Внезапно я почувствовал легкое скольжение, как будто земля уходит из-под моих ног, тьма плотной пеленой окутала мое расслабленное тело. «Наконец, – устало подумал я, не открывая глаз. – Наконец-то полное забвение, тишина, я растворяюсь… Я хочу, чтобы меня не было…» Я безвольно проникал сквозь тьму, испытывая слабые покачивания из стороны в сторону. Тьма, окутавшая меня, была вязкой, плотной и поэтому двигаться плавно по прямой я не мог. Я был уверен, что сплю – когда я вновь открыл глаза, то увидел это черное неподвижное море, эти скалы и себя, лежащего на берегу. Я оказался здесь, совершенно не понимая цели своего пребывания. А сегодня я горю желанием попасть на этот чертов корабль лишь с одной надеждой – пролить свет на дальнейшую судьбу жены и Элис. – Смит опустил голову и изрек, как истину, не требующую доказательств: – Судьба несправедлива, – при этом он легко хлопнул ладонью по столу, ставя этим жирную точку после всего сказанного.