Рождество, ясная, холодная ночь, небо над домом прогибается под тяжестью звезд. Моя вдова не знает о звездах – вернее, знает, но только теоретически. Она теперь редко выходит из дому, разве что за покупками, а покупки совершаются почти исключительно в дневное время. Сейчас она сидит в гостиной на вишневой скамеечке перед камином, в котором лежит кучка золы, остывшей двадцать два года назад. Она вязала, и на коленях у нее среди четырех или пяти котят, лежат голубые блестящие спицы и мотки шерсти. Откинув голову на широкую деревянную спинку, она уставилась в провисший высокий потолок над ней и не помнит, что еще выше есть небо, и холодные иголочки звезд толпятся вокруг млечного пути. Она не думает ни о крыше, ни о кровельщике, ни о дожде. Она ни о чем не думает.

Здесь не много примет праздника – несколько рождественских открыток на откидном столике, да веночек искусственной хвои, который она шесть лет назад надела на абажур. Она больше не возится с эльфами и ангелочками ручной работы, привезенными из Гштаада, с деревянным игрушечным вертепом и даже с цветными свечками и гирляндами. Все это было в свое время: зимнее волшебство, и наш сын, сбегающий по лестнице в пижаме, год от года все выше ростом и недоверчивей, и ангелы блекли, а горка подарков росла вместе с ним, но и это время прошло. Они с Инге собирались встретиться и обменяться подарками, но у обеих не хватило духа, да и машина у Инге не заводилась. Хотелось бы мне, чтобы к дому на такси подкатил наш сын, пролетевший через полконтинента, чтобы встретить с матерью Рождество, – и он так и собирался, хотел сделать ей сюрприз, но в лагере беженцев появился новый, особо стойкий штамм холеры, и он не смог вырваться.

И вот она сидит перед холодным камином, прислушиваясь к невнятным стонам и кряхтению старого дома Ночь сгущается, звезды забираются все выше по выгнувшему спину небосводу. Она ждет чего-то, сама не зная чего, красивая старая дама, одетая кошками, моя вдова, ждет. Очень тихо.