Не успел Барнаби подумать, что делать дальше, как к нему по улице ринулась огромная толпа. Сотни людей — и все в одинаковых бело-синих рубашках с большой буквой А посередке. Его потащило вместе с потоком — он только вцепился покрепче в лямки рюкзака. Миновали набережную слева, потом резко свернули направо к огромному открытому стадиону. Болельщики распределились по разным трибунам, и Барнаби тоже нашел себе место в конце одного ряда. Потом задрал голову и посмотрел на великолепную башню, что высилась рядом со стадионом. Ее гигантский шпиль протыкал небеса.

Барнаби любил спорт, хотя на футбольные матчи его никогда не брали. Элинор считала, что обычным людям не понравится, если им испортит день маленький летающий мальчик, — он будет парить у них перед носом и мешать смотреть игру. Поэтому Барнаби обычно смотрел его по телевизору — прижавшись к матрасу на потолке гостиной, старался разобраться, что происходит на поле.

Стадион постепенно заполнялся, а Барнаби меж тем вынул из рюкзака открытку и начал писать. Но успел лишь наполовину — мимо него протиснулось семейство: два огромных родителя и довольно щуплый мальчик, примерно ровесник Барнаби. Они заняли три следующих места. У всех троих с собой были горы еды: огромные картонки с воздушной кукурузой, по полдюжины сосисок, целые литры газировки, мешки шоколадных батончиков и сладостей. Барнаби даже испугался, не лопнут ли они, если все это съедят. Недописанную открытку он сунул в задний карман, а на соседей постарался не слишком пялиться.

— А у тебя что, еды нет? — спросил у него мальчик, севший рядом, и Барнаби покачал головой.

— У меня нет денег, — ответил он.

— Я могу с тобой поделиться, если хочешь, — сказал мальчик и сунул Барнаби в руки часть пакетов. — Я все равно столько не ем. Родители слишком много покупают. Считают, что со мной что-то не так, раз я такой худой. Меня, кстати, Уилсон Уэнделл зовут.

— А меня Барнаби Бракет, — ответил Барнаби, с удовольствием беря картонку попкорна, несколько горячих сосисок, пакетик желейных конфет и четырехлитровую бутыль чего-то черного, холодного и сладкого. Эту жидкость можно было сосать через соломинку, и все тело от нее потом начинало покалывать. Еда была такая тяжелая, что Барнаби решился снять рюкзак. Наверное, он и без рюкзака никуда не улетит. И Барнаби поставил рюкзак себе под ноги.

— Ешь, Уилсон, — сказала мама мальчика, сунув руку поглубже в картонку попкорна, чтобы выкопать те кукурузинки, что посолонее.

— А то совсем растаешь, — добавил папа, слизывая с обертки сосиски смесь кетчупа и горчицы.

— Я ем, — ответил Уилсон, кладя в рот попкорнину и тщательно ее жуя. — Терпеть не могу эту дрянь, — шепотом признался он Барнаби. — А они не будут довольны, пока я не стану таким же, как они.

— Ну, все время так питаться нельзя, — согласился Барнаби, с аппетитом все уминая. — Но если голоден, как я сейчас…

— Ты смешно разговариваешь, — перебил его Уилсон. — У тебя что с голосом?

— Ничего, — ответил Барнаби. — Я просто австралиец.

— У меня тетка в Мельбурне живет, — сказал Уилсон. — А сам я там ни разу не был. А правда, что у вас там вода в унитазе неправильно смывается?

— Все зависит от того, что считать правильным, наверное, — ответил Барнаби.

Уилсон немного подумал и хрюкнул в знак согласия.

— А кто у тебя любимый футболист? — спросил он немного погодя.

— Кирен Джек, — ответил Барнаби. Он десятки раз видел по телевизору, как играет пятнадцатый номер, а в спальне на стене у него висел большой плакат с портретом этого футболиста. — Я болею за «Сиднейских лебедей».

— Никогда про такого не слышал, — сказал Уилсон. — И про команду такую — тоже.

— Ну, он один из величайших футболистов в мировой истории, только и всего, — сказал Барнаби.

— А мне Коуди Харпер нравится. — Уилсон показал вниз, где на поле выбежала команда. Все зрители на стадионе завопили в один голос. — Никто в «Аргонавтах» так больше мячик не пинает.

— Это какой? — спросил Барнаби.

— Седьмой номер, — сказал Уилсон. — Хотя в этом сезоне у него дела идут паршиво. Болельщики требуют, чтобы тренер его выпер. А я — нет. Я-то знаю, что у него однажды все наладится. Что за…

Весь стадион хором застонал: небеса внезапно прохудились, пошел дождь. Вдруг все трибуны вздрогнули, заработали моторы где-то по сторонам стадиона, и над полем начала съезжаться огромная крыша. Барнаби разочарованно задрал голову. Башня рядом со стадионом ему очень понравилась.

— Туда ходят все туристы, — сообщил Уилсон, заметив, на что смотрит Барнаби. — Едут доверху на лифте, потом выходят на стеклянный пол и смотрят вниз на весь город. Ладно, еще одну конфетку съем. — И он сунул руку в пакетик, лежавший на коленях Барнаби. Там он выбрал самую маленькую, но самую вкусную на вид желейную конфетку.

Весила эта конфетка не больше грамма, но от этого самого грамма, наверное, зависело, уравновешен Барнаби на земле или не уравновешен. Потому что едва Уилсон вытащил руку из пакетика, как Барнаби ощутил, что его охватывает знакомая тяга полета. Он начал отрываться от сиденья курсом в небо.

— Ой-ой, — сказал он, протянув руку к рюкзаку. Но либо он сунул его слишком глубоко под сиденье, либо уже поднялся слишком высоко, — в общем, он рюкзак не достал. Он уже взлетел.

— Ничего себе! — закричал Уилсон. Все болельщики на стадионе — и даже футболисты на поле — повернули головы к летящему Барнаби. В суматохе Коуди Харпер быстро забил гол — свой первый за много лет, — но, поскольку никто этого не заметил, гол не засчитали. Из заднего кармана Барнаби выпала недописанная открытка и спорхнула прямо на колени Уилсону.

Барнаби слышал рев толпы и махал людям внизу, но их крики восторга вскоре сменились аханьем: он-то поднимался все выше, но половинки крыши тоже не стояли на месте. Они неуклонно съезжались.

Теперь могло произойти только три вещи.

Первое: крыша закроется, не успеет он долететь до верха.

Второе: Барнаби вылетит наружу, не успеет крыша закрыться.

Третье — и хуже такого ничего произойти не может: крыша закроется ровно в тот миг, когда Барнаби Бракет долетит до нее, и его разрежет напополам.

К несчастью для него, именно третье и произошло.

Но не волнуйтесь — не совсем.

Потому что за миг до того, как половинки крыши сомкнулись и накрыли стадион полностью, Барнаби успел протиснуться в щель между ними — такую узкую, что в нее поместился бы только восьмилетний мальчик. Минуту спустя он уже смотрел на «Небесный купол» сверху, и белая крыша становилась под ним все меньше. Барнаби поднимался.

— Помогите! — крикнул он, маша туристам на башне неподалеку. Они замахали ему в ответ, словно это — еще одно развлечение, которое им устроил мэр Торонто.

Показалась маленькая обзорная площадка на самой вершине, и Барнаби заметил, как по лестнице к ней быстро бежит фигурка в черном. Вот человечек распахнул дверь; в руках он держал нечто вроде рыболовной удочки. Он размахнулся и забросил ее в воздух. И тут Барнаби понял, что никакая это не удочка — то был хлыст.

— Хватайся за кончик! — крикнул человек, и Барнаби изо всех сил оттолкнулся от воздуха вправо, чтобы дотянуться. И он поймал самый кончик хлыста самыми кончиками пальцев. Потом взялся покрепче, а человек подтянул его за хлыст к перилам обзорной площадки, перевалил через них и тут же уселся на него сверху, чтобы Барнаби опять никуда не улетел.

— Спасибо, — произнес Барнаби, с облегчением глядя на него.

— На крепчайшее здоровье, — ответил человек, тоже глядя на него — но так, словно хотел съесть его живьем. — Я спас тебе жизнь, молодой человек. Это значит, что она теперь — моя.

Барнаби удивленно воззрился на него.

— Шучу, — сказал человек и довольно неприятно улыбнулся.

Что-то в его голосе подсказало Барнаби: нисколько этот человек не шутит. Через секунду человек встал с него, поднял его за руку, и они вошли внутрь. Барнаби стало очень неуютно: человек сцепился с ним руками и держал очень крепко, чтобы он не сбежал, если ему вдруг захочется.

— Туго тебе пришлось, — покачал головой человек. — Давай тебе воды попить дадим, а?

— Все в порядке, — ответил Барнаби. Он думал обо всех самолетах, что готовились к вылету из Торонто в Южное полушарие. — Мне вообще-то пора идти.

— Чепуха, — сказал человек. — Куда тебе идти?

— Домой, конечно, — сказал Барнаби.

— А дом — это где?

— В Сиднее, Австралия.

Человек улыбнулся:

— Так ты не из Торонто?

— Нет. И не могли бы вы отпустить мою руку, пожалуйста? Мне больно.

— О нет, этого я бы сделать никак не мог, — ответил человек. — Иначе ты у меня снова улетишь, а этого мы допустить никак не можем, правда? Я же сказал — теперь твоя жизнь принадлежит мне.

— Вы же сказали, что пошутили.

— И по-прежнему шучу. — Человек гадко улыбнулся. У него было очень бледное лицо, сальные черные волосы, а одет он был в какой-то черный фрак с красными лентами на лацканах. Он резко взмахнул рукой, она странно щелкнула, и хлыст, которым он выловил Барнаби из воздуха, сам собой свернулся. Человек сунул его в чехол где-то на ноге.

— Зачем вы носите с собой хлыст? — спросил Барнаби.

— Это моя работа, мне положено. Ты же бывал раньше в цирке, наверное?

— Нет, — покачал головой Барнаби. Элистер не пускал его в цирк, когда тот приезжал в Сидней на гастроли, примерно по той же причине, по которой Элинор не пускала на футбол. — Но я видел цирк по телевизору.

— Ну так вот, я работаю в цирке. Вроде как цирке, — объяснил человек. — В очень особенном цирке. То есть ни львов, ни тигров, ни клоунов у нас нет. Ничего такого.

— Тогда что же это за цирк? — спросил Барнаби.

— О, а тогда это будет подсказка, нет? Так, значит… — произнес человек и открыл бутылочку воды, которую вынул из внутреннего кармана. Он протянул ее Барнаби. — Возьми вот, выпей-ка. Тебе сразу станет лучше после всех твоих треволнений.

— Но я не хочу пить, — сказал Барнаби. — И я нисколько не волновался.

— Пей, — повторил человек таким тоном, что Барнаби понял: лучше выпить, иначе у него начнутся неприятности. Поэтому он взял бутылочку и выпил все одним глотком. На вкус жидкость была обычной водой, только пахла сладковато, а во рту потом остался горький привкус. То есть на обычную воду совсем не похожа. — Вот умница, — произнес человек и опять улыбнулся. Пустую бутылочку он снова спрятал во внутренний карман. — Теперь давай минутку подождем, а потом можно будет двинуться в путь.

Барнаби кивнул и зевнул: он вдруг понял, что очень устал. «Подожду минутку, — подумал он, — а потом скажу ему спасибо и двинусь дальше».

Но едва он это подумал, как глаза у него сами собой закрылись, ноги стали как студень, а в голове зашумело. Он решил, что сейчас рухнет на пол, но этого не случилось — человек подхватил его и закинул себе на плечо.

И совсем перед тем, как глубоко заснуть, Барнаби услышал последнее — голос этого человека. Тот кричал:

— Прочь с дороги, пожалуйста! У меня сыну плохо! — А сам бежал вниз по ступенькам башни вниз, круг за кругом, — и весь Торонто, похоже, закружился в каком-то сне, от которого Барнаби никак не смог бы проснуться. Если б даже очень захотел.