Собрание сочинений. Том 3. Песни. Поэмы. Над рекой Истермой (Записки поэта).

Боков Виктор Федорович

ПОЭМЫ

 

 

Три Максима

— Пришло пополненье. — Отлично.— Комдив был доволен: — В России Резерв человечий По алгебрам неисчислим.— Ввалился детина в землянку. — Как имя? — тотчас же спросили. Он бросил пилотку. Разделся. Разулся. — Максим!
Спросили ребята: — Чего твоя душенька хочет? — Пожрать бы… Простите, ошибся: поесть. — Какая твоя специальность? — А я… пулеметчик… Воюем полгода всего, А успел приобресть!
Волгарь коренной я, Служил на барже водоливом. Воды от меня утекло — Не испить никакому полку. Мои сапоги Походили по волжским долинам. Ну, вы извините, а я прикорну в уголку.
Румянец, улыбка Лицом водолива блуждали. Душа, как младенец Невинно во чреве, спала. Такого детинушку Где-нибудь Крепенько ждали. Невесты коль не было, с матерью — Волга ждала!
Его подвели к пулемету, сказали: — Примай и знакомься Заранее с ним. Обнимешь покрепче, Согреет заместо казармы. — Я знаю его! Ну, здорово, «максим»!
— Задача: Поддерживать с левого фланга Своих, а противника напрочь косить, Чтоб было ему не в отдельности — Вместе повадно В земле нашей русской Своими костьми погостить.
Легло пулеметное тело На бруствер. Ромашка склонила к нему лепестки. — А ну-ка, «максим», По желанью Максима, За русских, Ударь-ка свинцом В оловянные эти мозги!
Связались навечно теперь Мы с тобою. Так, так! Не отказывай, Верно служи! Чуму моровую к чему нам? Не пустим! А здесь остановим. Ага! Захлебнулся? Наелся землицы? Лежи!
Отбита атака. К врагу засылают разведку. Стальному помощнику Надо от боя остыть. А тут политрук объявился. — А я вам… газетку… Она воевать помогает И кадры растить.
Глядит на Максима Портрет земляка с папиросой. Он долго не думал, Отрезал, приклеил к щитку. — Здорово, Максим! Поживи, будем вместе бороться, Твои словеса
Мы давно приравняли к штыку. Обжились, Обжались В земле, В пулеметной ячейке, И быстро легенду разнес По окопам народ: Три имени славных Воюют с врагами как черти: Писатель Максим, Пулеметчик Максим И «максим» пулемет.
— Ну, как поживаете, Братцы Максимушки наши? — Нет-нет да окрикнут Бойцы Между воинских дел. — От щей, — отвечает Максим, — И от гречневой каши, У повара справьтесь, Отказов еще не имел!
Эй, в сторону шутки! Так-так! Побежали! Так-так! Догоняй! Растатак твою, бей! — И оба Максима Железною злостью дрожали. А третий задорил их Вместе с собой: — Не робей!
Ого! Поддают огоньку на Максима! И сверху и снизу, с обоих боков. — Умру, а не сдамся! Запомни мой лозунг, Россия! Не хочешь, а все же придется Припомнить богов.
Бегут и горят по земле, Разрываясь, термиты. Набросил огонь на Максима Свою огневую петлю. Не мать ли ему говорит: — Потерпи ты! — Не ад ли кромешный Из сердца извлек: — Потерплю!
Так-так! Ничего уж не видно за дымом. Так-так! Ничего не слыхать за огнем. — Максимушка, милый, Ужели с тобою загинем? Нет! Огненный обруч врага Богатырской рукой разогнем!
И встал он тогда Неземным исполином. И голос взорвался его неземной: — Не трусом земля меня наша вспоила. Максим никогда не сдается! За мной!
Их видели вместе На травке зеленой. И в грозной, жестокой красе Представлялися взглядам мужским: Портрет горьковчанина, В прах пепелённый, И пепел стальной, Перемешанный с пеплом людским.
Комдив прикусил Побледневшие губы. Хотел помолчать, по привычке, И все же не смог: — Какая тяжелая, страшная убыль, И как еще много военных дорог.
Эх, жить бы ему! Он двадцатого года. Максимы уж, видно, такие в роду: Все трое сгорели во имя народа. Эй, кто там заплакал? Огонь по врагу!

 

Возвращение солдата

Пешочком, с сумочкой простой, В пилотке выгоревшей, Идет тропинкой полевой Товарищ выздоровевший.
«За Кенигсберг», «За Будапешт» Медали светятся. О, край родной! О, край надежд, Гадал ли встретиться?!
Земля! Ты вновь шумишь в хлебах, Не опозорена. Теперь походный пот рубах Нам снять позволено.
Старушка встретилась в меже. — Домой, соколики? Отвоевалися? — Уже. — Далече? — В Дворики.
И прячет старая глаза От солнца яркого. — Не узнаешь? — Узнать нельзя. — Сынок Пояркова!
— Племянник! — кинулася. — Он! А звать — Василием. — А я подумала: Семен, Обозналась, прости меня!
Огаркова Семена ждут, Сулился к праздникам. — А что в колхозе? — Видишь: жнут, Не знаешь разве ты?
Ах, то-то снилися ерши, А с ними — омуты… А ты, племянник, не спеши, Все в поле… дома-то.
— Ну что же, можно и шажком, Дорога ровная…— Вот сельсовет махнул флажком, И сердце дрогнуло.
— Такого ж точно цвета флаг Над всеми крышами Мы там… на самый на рейхстаг, Наверно, слышали?
Через лицо широкий шрам, Оно замечено. — Где угораздило? — А там…— Махнул: — Неметчина.
Да! Много ночек не спалось, Кошмары мучили… Все действует, и все срослось, Ведь мы живучие!
На то и русский человек: Свинцовой порцией Его не умертвишь вовек, Коль он упорствует.
Твое крыльцо родное. Сядь. Ступеньки дряблые. Зато куда разросся сад, Какие яблони!
А сажен сад его рукой, Самим Василием. — Узнать не можешь, кто такой? Так пригласи меня!
Он под антоновкою сел. — Жива, любимица? — И позавидовали все: «Он с ней обнимется?»
«Апорт… аркатные… анис… Не хуже, кажется?!» — Ну, да и ты сюда нагнись, Не будешь каяться!
Ах, боже мой, как хорошо! Как много отнято Утех, кто к цели не дошел С гранатой поднятой.
Он грудью полною вздохнул, Кричать бы голосом, Кудрями весело тряхнул: — Не падать, волосы!
Пришлось и много перенесть, Но живы силушки. Готов сейчас на жатку сесть, Вперед по нивушке!
А вот и мать: — Что ж не послал? — И подкосилася. Отец покрепче: — Я как знал, Мы отпросилися.
И после хоженых дорог В секреты минные Легко ль переступить порог Во время мирное?!
И льется в самовар вода. — Сыночек! Васенька! — Еще не знали никогда Такого праздника.
Отец… тот чувства бережет, Ему бы знания: — Как хлебопашество… народ… И вся Германия?!
— Ну, вот Германия далась, Тебе не стыдно ли?! Расскажет все не в этот раз. Сыночек, сытно ли?
Сальцо… яички… Хочешь — пей… Вкрутую сделаю? Да осторожно, не облей Рубашку белую!
Постель постелена ему С крыла лебяжьего — Все самолучшее в дому, Что в век свой нажили.
А ты чего сверчишь, сверчок? А ну, замри скорей! Не знаешь, что уснул сынок Среди избы своей?!
— Молчу! Молчу! — И тишина Такая строгая. А за окошком вышина, Луна двурогая.
Переплелись и сон и явь, И пруд и звездочки. Луна осмелилась и вплавь Плывет без лодочки.
Березки высветленный стан, А рядом вербочки. — Поярков спит? Еще не встал? — Мам, кто там? — Девочки!
О родина! Так это ты? Твои видения Дают высокой частоты Сердцебиения?
— Вставай, Василий! — Самовар Толкует запросто. Давно так поздно не вставал Поярков к завтраку.
Не говорят ему: — Подъем! — О, жизнь наивная! И самовар не с тем огнем, Не с поля минного.
Приятно выйти на крыльцо, На пенье кочета. Пусть поглядят в твое лицо, Кому захочется.
Пускай найдут, что постарел, А кто не старится? Коль десять раз в огне горел — И черту станется!
Звенят медали. Твердый шаг. Седо родимое. А сердце все, как этот флаг, Непобедимое.
А сколько глаз через стекло Ласкает воина. А старики: — Добро, добро, Приехал вовремя!
А девушки… Не описать Восторга чистого. Увидят Васю — и плясать И петь неистово.
А предколхоза — тот с утра Хотел к Василию, Да вот и сам идет: — Ура! Спаси, спаси меня!
Василий крепко руку жмет: — Привет Огаркову! — Покрепче нажимает тот: — Привет Пояркову!
— Здоров? — Да, вишь, не оплошал, Коль встал из пламени. — А я вот здесь… за урожай… С посевом… с планами.
— Как будто, больше седины Теперь у Нилыча? — Есть, есть, А все из-за войны… Я к вашей милости.
Ветряк бездействует у нас. Как ты на призыве, Чинили мы его не раз, А он — с капризами!
«За Кенигсберг», «За Будапешт» Медали светятся. — Ужели никаких надежд? Пойдем, завертится!
Забастовали шестерни? Ай-яй, неладные! А что, вот эти пятерни Для вас желанные?
И он ручищами потряс: — Смотри, крестьянские! Сберег их целыми для вас, Хоть долго странствовал.
Не колдовал и полчаса Ключом он гаечным — Ветряк работать принялся С желаньем давешним.
По Дворикам идут они, Тут их владычество. Василий ладит про огни, Про электричество.
— Довольно лампою коптить, Теперь года не те: По-новому взялися жить, А тут — гадаете?
На ферме лишние труды — Ведром потаскивать… Насос поставить, две трубы — И будьте ласковы!
— Поярков Вася! — Сколько зим! — Вот замечательно! — В кругу Тамар, Любаш и Зин Он встал с девчатами.
Смеются девушки: — Живой? — А как же думали! — Какими ветрами домой? — Свои задунули.
— Надолго ль, Вася? — Лет на сто… Покамест выстоим! — Один приехал-то? — А что? — Так… любопытствуем!..

 

Весна Викторовна

I

Под снежной пышной бахромой, Укутана, уряжена, Зима давно сама собой Во всех уделах княжила.
Но апрель открыл артель Производства капель, Хватит спать, мол, время ткать Неба синий штапель.
Вновь весна крылом взмахнула, Лед мосты свои развел, И земля на нас взглянула Синевой своих озер.
Идет весна, посвистывая То соловьем, то иволгой, Березовая, ситцевая, А где еловоиглая.
Идет зеленогрудая, Идет зеленоверхая, Летит к нам, звонко эхая.
Серебряными флейтами Распелась над пространствами, Она — совершеннолетняя, Ее уже просватали.
Не за Иван-царевича С нестеровским взглядом, Ее жених — заведующий Колхозным зерноскладом. Вот он сам, как сокол ясный, Смотрит в небо выстиранное, Кепку вверх подбросил: — Здравствуй, Весна Викторовна! — А весна, она такая, Знать ей хочется. Смотрит, весело лукавя: — Что за отчество? Расскажите, убедите, Дайте справку точную!.. — Виктор — значит победитель. А Весна — дочь его! —
Смех рассыпала ответный, Будто стеклышками, В пляс пошла. Притворства нет в ней, Ходит ребрышками.
Топнула каблуком, Плывет облаком.
Эх, что же ты, зима, Силушкой хвалилася, На себя взгляни, сама, Как снег с копыт, свалилася!
Повела весна бровями, Раззвенелась соловьями. Как от этого веселья Весно-де́виного Разыгрался день весенний Сверх отмеренного.
В перелесках медуницы, Как пастух на выгоне, Затрубили:      — Мы девицы, Мы на выданье. На нас платья в синих ко́ймах, На нас кофты кумачом, Если нет ребят знакомых, Незнакомых завлечем. — А весна в ответ им: — Вижу! Соблюдайте очередь, Я сама сначала выйду, А потом и дочери.
А капель танцует в кадках, По-синичьи «пинь» да «пинь», А девчата ходят в тапках, Просят деда:       — Шубу скинь! На пригорки, на долинки Выноси, весна, новинки, Веселей в гудки гуди, Подымай, тряси, буди!

II

В два окна читаленка, Свет струится ровный. Там народ питается Пищею духовной. Вот опять валят гуртом, Хоть весь день и заняты. Не соленым огурцом И не водкой манят их.
Виктор Лугов нынче лектор, Он расскажет все конкретно.
Он еще не на трибуне, Вьется около девчат. Самого терзают думы, Как бы лекцию начать.
Встал он возле гармониста, На гармошку посмотрел, Подал руку трактористу: — Здравствуй, Вася! —             И запел:
— У меня златые горы И гороха и овса! — Гармонист за переборы, А певец за уговоры: — Не старайся, песня вся! Вы пока оставьте вальсы, Я вам лекцию о Марсе.
Вот с чего наш Лугов-то Всем девчатам грезится, Вся рубашка в пуговках, Вся тетрадка в тезисах. Ровно двадцать лет ему, Худенький и тоненький, А шевели́т планетами, Как яблоками-антоновками. Все узнать пытается, Мыслью осиянный, Чем они питаются, Эти марсиане? Где стада пасутся? Как у них с лугами? Есть ли там капуста И супы с грибами?
В платьях крепдешиновых Закружились пары. — Эй, ты, не дыши на нас Пережитком старым!

III

Скороходы хочется пошить, Чтобы по земле своей спешить За звенящим голосом ручья, За веселым окриком грача. Вешним полем едет солнце На колесах тракторных.
— Я работаю, — смеется,— На горючем атомном! — А дорога не обсохла, На овражке у рябин Оторвался луч от солнца И пошел гулять один. К предколхоза он стучится, Словно нищий по ломо́ть. — Как живете? Есть мучица? — Есть! А нет — легко смолоть!
Над карнизом: — «Гули, гули», — Зерна голуби клюют, Бабки внучкам: — «Лю-ли, лю-ли!» — Колыбельные поют. Луч уселся над карнизом, Как колхозный старожил, И на голубе на сизом Добрый взгляд остановил. — Как дела, голубок? — Ничего, дорогой, Свил гнездо в солдатской каске, Ожидаю голубят. Миру — мир. Конец опаске! — Луч смеется: — Очень рад!

IV

А грачи орут: — Мы тоже Землепашцы старые. — В борозде за огорожей Важно ходят парами. А один, совсем разутый, Все выкрикивает, За учетчицей Анютой Все подпрыгивает, Что-то все соображает Голова крылатая, За большие урожаи В поле рьяно ратует,
Он, как спецкорреспондент, В черноземе до колен, Лезет в землю носом, Теребит вопросом: — Сколько выпахали? Сколько высеяли? — Двести семьдесят процентов! — Это мыслимо ли? — Вот и первое зерно Пало в мякоть пахоты, Янтарем горит оно, Светится, как яхонты.
Повернулось с боку на бок В теплом затемненьице, В том брало пример у бабок, Что на печке греются.
Чуть продрогло с непривычки, Но, почуя солнышко, Потянуло из темнички Голубое перышко. Словно сабелька, Острей ножичка, Просит слабенько: — Мне бы дождичка! — Первый дождик, словно веником Свежесвязанным лесным, По колхозным деревенькам Покропил теплом весны.
И тотчас же из-за леса, От земли наискосок, Там, где дуб на солнце грелся, Протянулся поясок. Серединка — золотинка, Край его оранжевый, Падай, теплая дождинка, Землю омолаживай!
Раскололось небо громом, А земля в ответ: — Ау! — Туча спаивает ромом Новогоднюю траву. Только дуб, зеленый витязь, Дал команду:       — Эй, не гнитесь! — Травы выпрямились, Всходы выправились.

V

Тропиночка за реку́. Это не для Тони ли? Кто смекает, что к чему, Всё как надо поняли. Встала Тоня по-над кручей, Вдаль глядит. Там луг и лес. Неужели только случай В том, что Виктор Лугов здесь? Ближе. Ближе. — Здравствуй, Тоня! Здравствуй, радость! Здравствуй, свет! На природу смотришь? Что, я Помешал тебе иль нет? — А она молчит, А вода журчит, Травы те, что врозь, Собирает в горсть, В косу их плетет, Чьей-то свадьбы ждет. Посмотри на Тоню, Витя, Полюбуйся, помолчи, Ты такой звезды не видел И в рождественской ночи! Вся как розовая яблоня, В сиянии, в лучах, По-весеннему нарядная, Стоит на каблучках.
Ничего не прятала От него она: — Это ведь двадцатая Моя весна. И весне самой не больше — Мне ровесница она. Ой, как сделать, чтоб подольше Наша молодость цвела?!
Так стоят они на краешке, Две душевных чистоты, Из-под ног по круче камешки Бегут быстрей мечты. Катят каменное тельце Вниз, в зеленый мир осок, В голубое полотенце, На оранжевый песок. Тропиночка за реку́ Говорит им: — Верите, Я вас вместе завлеку. Вы не пожалеете! Я сведу вас в лес, к сосне, К елкам, кленам с липами, Чтоб в два голоса весне Вы побаски кликали. Я не дам вам заблудиться, Я тропа из праведниц! Если что, могу и злиться, Чтобы вы исправились. — Вот идут они опушками, Где березы лентами. Разговор ведут о Пушкине И о Лермонтове. О Есенине, о Блоке, О Владим Владимыче, Будто снова на уроке. Ну а как же иначе!
Время, время! Конь саврасый, Неуёмчивый скакун, Бьешь копытами по трассам В звонкий маятник секунд!
Я еще такой красивый, Я еще могу в гармонь. Знаю: девушки России За меня пойдут в огонь. Как люблю я их, как нежу, Как всем сердцем берегу! Я в ремни того изрежу, Кто печалит их судьбу. Даже Лугова! Пусть мне он Очень близкая родня. Кстати молвить, этот демон Не забыл ли про меня?
Он шагает деловито, Брови смелые прямы. — Здравствуй, Виктор! — Здравствуй, Виктор! — Лугов-Боков — это мы!

VI

Ступают тихо по́ лесу, Как будто в академии, Неся свое достоинство В лесное заглядение. О липовая звонница, Гудьмя гуди и радуйся, Чтоб не могли опомниться Зеленолистья ярусов! А под ногами муравьи Подобно пламю-Огниву, Идешь, и боже сохрани Подмять какого под ногу. Как будто он тебе родня, Как будто он заслуженный, Как будто он тебе земляк, Как будто старый труженик. — Стойте! — Это кто-то старший Дал команду из куста. Но двоим ничуть не страшно. — Это ландыш, Это радость, Это он раскрыл уста. —
Тоня с Виктором нагнулись: И застыли… и не рвут. Виновато улыбнулись И сказали: — Пусть живут! — Лес стоял, как Кремль Московский, Как Архангельский собор, Как колхозники на сходке В разговоре меж собой. Ель была — Иван Великий, А сосна — с Блаженного. Иглы — только повелите, И пойдут в сражение! У палаты Грановитой Поднял руку Лугов Виктор, Встал на пень, красив и юн: — Слушай, Тоня! Я трибун! Звенят ручьи, Звенит хвоя, Шумят лесные граждане, Все это Родина моя, И я всем сердцем радуюсь.
Под синим сводчатым стеклом Нельзя нам жизнь отдать на слом. — И лес в ответ гудит:           — Нельзя! — И рожь с полей глядит:            — Нельзя! — Река с водой, Луга с травой:         — Нельзя, друзья,         Никак нельзя! — Легким тонким ароматом Потянуло по́ лесу. — Слушай, Виктор, значит, атом Нам на пользу! — Он за нас, за наши семьи, За луга, за всходы нив, За улыбку, день весенний, За его большой разлив!
Слыша это, Леса Успокоилися. Словно дети, присмирели Листвоигловые, Только птичка на свирели Все наигрывала, Да ручей точил помалу Камни донные, В воду руки окунали Чащи хвойные. Норовил оттуда лютик Губы к солнцу выпятить. Милый любит иль не любит? Разве трудно выпытать!
На краю весенних зорь, Светлых рощ с тетеревами Объясниться мне позволь Только нежными словами. Все скажу из них. Одно Не решусь и не осмелюсь, Я хочу, чтобы оно На губах, как песня, спелось.
Я не выпущу его, Пусть оно в душе томится, Пусть оно к тебе стремится От меня от одного. В нем два мягких «л», два «ю», «Б», звенящее, как бубен. Неустанно говорю: Им нельзя бросаться людям! Тоня с Виктором в лугу, Как громкоговорители, Золотую их гульбу Не унять родителям. Что состарилось, То растаяло, Все, что вылиняло, Новью выновлено. Золотой пыльцой Порошат леса И в твое лицо И в мои глаза. Виктор Лугов чиркнул спичку Озеленый коробок, Закричал: — Сарынь на кичку! — Луговую старь поджег. И за пеплом черногалым, За пыланьем розовым По-солдатски зашагала Молодая прозелень. Руки к Лугову тянула Песней соловьиною, Как к углам гипотенуза Смело тянет линию. Для великого в природе Ничего не заперто. Два родных моих героя Обручились накрепко.

VII

Всё весело, Всё зелено, Гуляй, ребя, Всё сделано! И озими И ярица И радуют И нравятся! Лебедушки И павушки, Где прячетесь? Куда ушли? Гнезда — поновлены, Реки — повенчаны, Травы — помолвлены, Свадьбы — обещаны. Ай, топ, топочи, Про любовь не хлопочи, Как придет, тебя найдет, На свиданье уведет. За окошком голубой кокошник В обнизи жемчужных звезд. До него, как назло, как нарочно, Сорок тысяч верст. На ракете долететь бы, Снять бы, Тоне подарить в день свадьбы!

VIII

Удивительно чиста, Встает заря весенняя, Как будто бы ее в сита́ На мельнице просеяли. Как будто бы ее в полку Суконкою начистили, Как будто у нее в лесу Хозяин есть рачительный. Еще седой дымок ракит Над речкою как бороды, Но в этот ранний час не спит Дерзающая молодость. Вон он, Виктор, вон он, Лугов, Рассиялся до галош, Сам не спит и манит друга, Говоря, что мир хорош. Не Весна идет с ним рядом — Тоня Славина, И походкою и взглядом То же самое! Те же речи, Те же плечи, Та же стать, Ни дать ни взять! Вот запела: — Ой вы, зори, Бусы радужные! — На руках ее мозоли, И взаправдашние. Спозаранку день воскресный Спрятал где-то гул машин. Смотрит синий шелк небесный На колхозный крепдешин, Смотрят липовые кроны Сквозь зеленые очки, Как блестит нога в капроне, Как сверкают каблучки. Как на светлом циферблате Ходят стрелки-муравьи, Как на Тонином на платье Скромно розы расцвели.

IX

Так весной полагается: На поляне лесной Каждый лист потягается, Умываясь росой. Каждый ландыш окатывается От плеч до ресниц И ревниво оглядывается На сестер-медуниц. — Эй вы, милые! Как вы? Бережете ли честь? — Только слышно, как кряквы Манят селезня сесть. Только слышно, как соки Бегут вдоль коры, Выбивая осколки Минувшей войны. Только веток качанье На узкой тропе, Только в гнездах молчанье Птенцов в скорлупе. И поблизости где-то Молодое «ау!» Окликает поэта Присесть на траву.

X

Сердце просится С птичьим посвистом, Нет, не дома оно — С птичьим гомоном. То ручьями поет, То летит журавлем, Ой, отчаянное, Ой и дерзости в нем! Двое по́ лугу, Оба молоды. Сиверок-ветерок Не подул поперек, Рано утром встал, Он попутным стал. Ой ты, друг-дружок, Шагани шажок! Луг ромашистый, Шаг размашистый, Флаг алеющий, Нестареющий! Двум сердцам — любовь, Двум сердцам — совет Жить во здравие Много-много лет! Свежестью овеян дол. В яркой прожелти ракит Целая аллея пчел Целый день гудьмя гудит. Воздух чист, и даль ясна, Далеко вперед видать. До свидания, весна, Будем дето летовать!

 

Свирь

 

I

Карелия! Страна озер, Край рыбы, Зверя, Водопадов. ……………………………. Но почему Стоит дозор И слышен стук Чужих прикладов? Родную землю Топчет враг, Гнетет ее Пятою танков. И наш родной Советский флаг Под каблуками Оккупантов… — Пошли? — Пошли! — Куда? — В тайгу. Иль сгинем, Иль к своим пробьемся. Пока не будет Смерть врагу, В село родное Не вернемся!

 

II

Осень пылает, Послов посылает С крупною клюквой, С ярким багрянцем. Ягоды всюду На кочках бодрятся. «Рви меня, Аннушка!» — Просит брусника. Сизым налетом Зовет голубика. Знаю, девчонки, О чем вы грустите, Вам не до ягод И не до брусники! В синем ли море, В глухом ли болоте, Вы днем и ночью Царевича ждете. Брусница, брусница, Мне милый приснится, Приснится желанный, Приснится женатый, Женатый на мне лишь — Он мой царевич, Он мой баско́й, Он мой бажо́ный, Так же, как я, Весь войной обожженный. Нет его. Грустно. Кто это хрустнул? Вышла лосиха С двумя лосятами. Вот неожиданность — Встреча с девчатами. — Девушки, чьи вы? Откуда? — Из Пряжей. — Что там? — Разбои, Пожары И кражи. — Вы далеко теперь? — Мы к партизанам! Мы комсомолки. Иначе нельзя нам! — Шлепнул снаряд В лягушиную ряску, Все перепачкал он В ржавую краску. — Ой ты, лишенько, Ой ты, лихо! — Забеспокоилась Мама-лосиха.— Дети! За мной! В буреломы, в завалы! Этого нам еще Недоставало.— Звери ушли, Тишина воцарилась, Так она мало Когда-то ценилась. Тьма замахала Крылом вороненым, Звездочка вышла С колечком дареным. Лес как таинственный незнакомец. Что где стояло, Разве запомнишь? Каждый пень — Оккупант и насильник. Каждый шорох Как шнур бикфордов. Месяц припухший Потерянно стынет, Как полицайская Пьяная морда. — Аня, кто там? — Тебе показалось.— С трепетом Маша К подруге прижалась. Замерли обе. — Ужели мы за ночь Не проберемся К своим, к партизанам?

 

III

Шла корова в деревню молчком, Потому что была с молочком, Шла с достоинством, с важной осанкой, Потому что была крестьянкой. Шла она, никому не мешая, Бытовые дела разрешая, Как телка́ накормить, Как себя напоить, Как пройти через топи и гати, Белых ноженек не замарати, Не заклинить рогов, Не попасть в окруженье врагов. Шла корова родной луговиной И не думала встретиться с миной. Были мысли в ее голове Не о дальних мирах — о траве, О колоде с холодной водою. Только вот повстречалась с бедою, Только вражеский тол-тротил Все коровьи мечты прекратил. Заревела корова, упала, Молоко на траву побежало. Стон прощальный стоял на лугу, Был он как обвиненье врагу.

Прощальная песня коровы

Я думала, травинка, Тобой отравиться, А гибну от мины Недоброго мира.
Ходить бы мне лугом, На радость всем людям, Ходить бы мне полем, Да встретилась с горем.
Прощай, мой малыш, Мой телок, мой мальчоныш Я очень боюсь за тебя, Несмышленыш.
Храни тебя бог, Твой пастух и подпасок, Мой милый! Смотри не ходи, Где опасно!
Не будь любопытен, Не пей из копытин, Отравлена нынче Вода дождевая, Вода дождевая Везде моровая.
Я слабну, Я гибну, Я голос теряю, Тебе Свою ниточку жизни Вверяю.
Прощай, моя радость, Я чувствую слабость. Прощай, мое лето, Прости мне за это.
Мой мальчик, Мой милый, Подальше от мины!

 

IV

Вот вам заданье — Белье партизанье Постирать, погладить, Немного быт наладить. Рубахи нательные — На руках девчат, Раны смертельные С рукавов кричат. То подол в кровище, А то воротник. Как красное винище, Течет в лесу родник. Заплакали подруги, Горе ломит бровь. — Со всей, со всей округи Тут нашенская кровь! — Кружится головушка, Слезы из очей. — Кровушка, кровушка! — Сама бултых в ручей. — Машенька, опомнись, Вылазь из воды, А то еще утонешь, Долго ль до беды? — Стонет сердце Марьино, Горя не тая: — Кровь-то эта мамина, А значит, и моя!

 

V

Старый, Заслуженный, Добрый учитель Девушек учит: — Я теперь мститель. Был я, вы знаете, Алгеброй занят. Не до нее, Коль народ партизанит. Будем ходить с вами, девушки, Вместе В школу Народного гнева И мести! Вы, дорогие Мои ученицы, Новой науке Должны подчиниться. Алгебра ваша Теперь — граната; Ваша ботаника — Диск автомата; Ваша история — Узкие стёжки, Лес непролазный, Замшелые кочки. Ваша любовь, Ваша девичья радость — Умная собранность, Хитрая храбрость. Ваша девичья ласка И верность — Это отвага, Решительность, Смелость. Определяю заданье Конкретней: Дуб в оккупации Тысячелетний. В дубе дупло, А в дупле документы. Как их достать — Это надо кумекать. Вместе пойдете, Дуб вы найдете И документы В дупле заберете…
Но почему Голова опустилась? Что тебе так, Дорогой, Загрустилось? — Мне не в разведку Вас посылать бы, Вам не про это бы думать — Про свадьбы! Время не то, Женихи не гуляют, Честно за Родину Умирают. Поняли? — Поняли! — Значит, в дорогу! — Служим трудовому народу!

 

VI

Телогреечка моя, Ты согрей, согрей меня. Ты мне — дом, Ты мне — кровать, Ты мне — школа, Ты мне — мать. Притулюсь-ка я к пенечку И посплю, как совушка, Переборет темну ночку Утром красно солнышко. Тепло ль тебе, звездочка? Тепло ль тебе, поздняя? Ты юная очень, Но очень серьезная. Гляжу на тебя я, Какая ты умная: Всю ночь не уходишь С поста караульного. О чем ты задумалась, Милая звездочка? Слетела б ко мне Из небесного гнездышка. Про милого спела бы, Очень хороший он, Беда: раскатились Мы с ним, как горошины. Он где-то на флоте, Где бомбы глубинные. Ты, звездочка, знаешь — Мы оба невинные. Я даже его целовать Не осмелилась, Так чисто любилось, Так чисто нам верилось. Когда расставались, Он крикнул: «Симпатия!» И было всего только Рукопожатие. — Анюта! Ты бредишь?! — Мое просто мечтается! Как думаешь, Он уцелеет? Останется? — Пойдем-ка, подруженька, Двинемся, де́вица, Еще полчаса — И в лесу развиднеется. — Туманы кругом Бородищи развесили. Деревья стоят, Как заправские лешие, Неясыть кричит: «Ку-гу! Ку-гу-гу!» Туман разошелся — Она на дубу! Нырнула неясыть В дупло, где темно, Там девушек ждут Документы давно.

 

VII

Краешком, бережком, Клинышком земли, Ельничком, вереском Партизанки шли.
Шли не с туесами, Шли не по грибы — Шли они лесами Во имя борьбы.
Шли озираючись, К врагам бы не попасть, Шли разбираючись, Где какая власть.
Где белые, где красные, Надо угадать, Люди-то разные, Могут и предать.
Могут и на Родину Вынуть острый нож, Их благородию Продать тебя за грош.
Непогодь, осень… Лес отсырел, Листья свои сбросил, И так устарел,
И так расхворался, И так захрипел, Как будто песен раньше Никогда не пел.
Жалуется ворон На слякоть, неуют. Лишь только пули хором В глухом лесу поют.
Кучи муравейные, Кипевшие котлом, За одно мгновение Уснули мертвым сном.
Мешают фугаски Муравьям поспать. — Маша, куда ты? — Махнем через гать!
Болото топучее Тянет и сосет. В беде неминучей Кто тебя спасет?
Горит костяника На кочке моховой… — Тяни меня, тяни-ка, Аня, ангел мой!
— А я сама увязла, В сапогах полно. В болоте будто на́зло Забыли сделать дно!
Кружит черный ворон, Озирая гать. — Я надежды полон Свежинки поклевать.
Каркает ворон: — Я гренадер! Я самый древний воин. — Ты просто мародер!
Рано тебе хвастаться Около живых, Убери-ка свастику С крыльев-то своих!
Крови не напьешься, Черный мракобес, Ты напрасно вьешься, Улетал бы в лес!..

 

VIII

Ни выхода, Ни вылаза, Ни выскока, Ни вылета. Костры горят, Посты стоят, Прожектора Сквозь лес глядят. — Аня, может, Свяжем плот? Через Свирь Он поплывет? — Что ответить? Что сказать? — Правильно! Давай вязать! — Бревно к бревну, Бревно к бревну. Готово! Можно на волну. Плывут. Но ненадежен плот, Он весь Разъедется вот-вот. Пистолет — Под берет, Документы — Рядом с ним. Выхода другого нет — Только вплавь, Только в Свирь. Холодна вода Осённая, Немилостива Ночь темная. Листья осиновые Погремливают, Финны на́ воду Постреливают. «Чирк» да «чирк» Свинец, «Фьють» да «фьють» Вода. Неужли конец? Неужли беда? Водяная круть То в бока, То в грудь, Водяная верть, Чуть сплошал — И смерть! — Аня, ты плывешь? — Плыву. — Аня, ты живешь? — Живу! — Ты живи, живи, живи, Ты плыви, плыви, плыви!..— Водица речная, Сестрица родная, За что меня топишь? Чего с меня хочешь? Какого тебе выкупа? Какая тебе выгода? Звезды впо́кать, Жизнь на слом, Всё последний раз — Бездонней, О, греби, греби Веслом Нецелованных ладоней! Смерть есть смерть, Она не страшней Ни у постели, Ни у траншей. Свирь моя, Свирюшка, Смилуйся, Смилуйся, Не губи меня, Полюби меня, Нецелованную, Небалованную. — Я тебя поцелую, Я тебя избалую! Струя моя Относиста Подхватит — Не отпросишься, Не вывернешься На берег Из ве́нтерей И па́дерей. Водой сверчу, Травой скручу, И шуточку Повышучу, И выхолю, И вынежу, И грудь песками Выложу, И будешь, девка, Лыбиться Моим Гуленам-рыбицам.
Гудит, Ветрами рассерженная, Тайга, Суровая, северная. Как дупель, Гаркает дуплами, Бьет лапами Могутными. Костры горят, Посты стоят, Прожектора Сквозь лес глядят. — Аня! — Но вода молчит. — Аня! — Дальше, дальше мчит. Кружит, Крутит Круговерть. Свирь, Свирь. Смерть, Смерть.

 

IX

Темень ночная, Дорога лесная. Не́людь и не́жить, Кого хочешь резать? Машет крылом Темнота, как орлица. Кружится по лесу: Где приземлиться? Где ночевать — Под колодой, Под пнями? Или в глухой Закрапивленной яме? Ночь, как Гомер, Хоть ослепла, Но видит, Кто к ней сейчас На свидание выйдет. Машенька! Страшно? Крепись, дорогая, Доли другой тебе Не предлагаю: Сам я в окопе, Сам в окруженье, Сам ожидаю Сигнала к сраженью. Выпьем с тобою По чаше полынной, Силы придаст нам Напиток старинный.
Еще ночь в окне, Еще звезды в тереме, Еще мышь ночная Сухарь грызет. Еще Иван-царевич С волками серыми Не договаривался: «Кто повезет?»
Еще серые совы В ночном полете, Еще петух не поет В подневольном селе, Еще цапля серая На болоте Дрыхнет, Не думая о себе.
Время двигаться, Транспорт — ноги. И царевич Едва ли спасет. Хорошо сейчас Медведю в берлоге: Спит спокойно И лапу сосет.
Что-то шлепнулось — Это мина. Что-то вспыхнуло — Фейерверк. — Ах, царевич, Царевич, мой милый, Ты пришел бы, Сегодня четверг, Ты укрыл бы Меня от стужи, Обогрел бы Своим теплом. Белый снег, Черные лужи, То кочкарник, То бурелом. То разлапые корни — Выворотни, То замшелые валуны. Черт с ним, с пнем, Что глаза свои вытаращил, Только б не было Звезд и луны. Только б темень, Только б мгла, Только б я — К своим смогла! К траве приникла, К земле привыкла, Ползком, ползком, Броском, броском… Лес гол до веточки, А я нага́ до ниточки. Холодно, Голодно, Боязно, Пустынно, И так неприкаянно, И так непритынно, И так неприклонно, И так угнетенно, И так непричастно, А сердце бьется часто! Приклонить бы голову К маминым плечам… Раздетая, голая Иду по лесам. Как божия странница, Раздвигаю ветви. Что со мною станется? Кто мне ответит? Где ты, мой милый? Аукнись! Где ты, мой милый? Откликнись! Только с пустых лесопилен Ей откликается филин, Хохотом дьявольским дразнит. Падает девушка навзничь, Падает, стонет, Падает, бредит: — Скоро ли, Скоро ли Милый приедет?!

 

X

Ночь-медведица По тайге идет. Партизан седой У костра поет: — Свирь, Свирь, Свирь, Свирь, Враг гнездо Себе свил, Только будут Коршуны, Как трава, Покошены! Соколы красные Не боятся ястреба. Не накаркать Ночь Черному ворону, Не склевать ему Солнце на́ небе. Не стоять правде На кинжалищах, Не пылать земле В пожарищах. — Кто ты, старче? — Я карел. Я, мой милый, устарел. Мне бы с бабкой кости греть, Внучку малую жалеть, Ей гостинцы покупать, А пришлось вот воевать. Сирота моя бабка, Сирота моя хата. Ох как нынче мне зябко. Эх, граната, граната! Мы с тобой не сплошаем, Мы ему помешаем. А рассчитаемся С этой чумой, Я тогда к бабке — Скорей домой. Я тогда к дочке, Я тогда к внучке, Как я хочу ее взять На ручки! — Слезы капали В костер догорающий. Взял он ка́нтеле, Сказал товарищам: — Седины мои Седеющие, Туманом осенним Редеющие, Последние И единственные, Несдавшиеся, Воинственные. Тряхнем побывальщиной, Лесною слыхальщиной, Родной калевальщиной! Но что-то мне, братцы, Не поется, Сердце стариковское Рвется, Рвется оно да вещует, В груди моей Спокойно не ночует. Сердце меня не обманывает, Кто-то там стонет         да постанывает. — Ой ли? — А слушайте-ка, милые, Сколько нынче суточек-то             минуло, А где наши разведчицы            отважные? Может быть, в земле           зарыты заживо? Лежи, мое кантеле, Под пёнушком, Побудь да помолчи С закатным солнышком!
Старче сквозь Кустарник Пробирается, Старче Низко-низко Нагибается: — Ахти, мое дитятко! Ахти, мое кровное! Не зря мои струны На кантеле дрогнули. Жива ли? Скажи мне Скорее словечушко! Я старый, Но я для тебя Человечество. Голубушка! Что они сделали, Изверги, Ты дышишь? Дыши! Это добрые признаки. В шинель, В телогрейку, К теплу Партизанскому… Вернем тебя К жизни Отеческой ласкою. Голубонька! Очи открой Свои Ясные, Обрадуй меня На улыбке И на слове. — Тревога! — И тени, Как мельницы Крыльями, Махают своими Ручищами сильными. — Тревога! — А что там случилося, дедушка? — А то и случилось… Ах, девушка! Девушка!

 

XI

Партизан, Старый учитель, Приказал: — А ну, замолчите! Где она? — Там! — Грудь Рыданья сдавили. — Плот наш разъехался, Вплавь мы поплыли. Руки сводило, Грудь коченела, Вижу, подруга моя Посинела. Вспыхнула вся, Как горячая вишня. «Аня, плывешь?» — Но ответа не слышно Долго ждала я, Но волны коварны: Взяли И сердце ее заковали. Нет ее! Анечка! Брови ржаные, Косы карельские, Мягко-льняные. Голос ее, Как у иволги, влажный, Как ручеек Родниково-овражный. Анечка! Аня! — И горько рыдает. На землю шапки Мужчины кидают. — Братцы, Круче бандита громите!.. — Давай по порядку, Митинг так митинг.

Первый партизан

— Я за Русь стоймя стоял, Выползком полз, Змеей шелестел между травами. Чего гуторить, Чего баить, Если Родина погибаит. Одной ногой поднялся, Другой в путь собрался, Гранату — за пояс, Взрывчатку — под поезд, Эшелон — под уклон. Пусть знает он! Бить надо Этого гада, Бить-метелить, Чего канителить!

Второй партизан

— Родился в Рамони, Рос в Россоши, Играл на гармони, Не знал роскоши. Хлеб — ржаной, Суп — чечевичный. Жил с женой, И даже приличной. Ростом, дородством — Всем взяла. Завпроизводством Не зря была. За женушку, За родную сторонушку, Гранатушка-матушка, Давай выручай, Непрошеных гостечков Чем надо угощай.

Третий партизан

— С чего Русь начиналася? С чего она подымалася? Руки у нее работящие, Люди у нее настоящие. Все прошел русский человек:   где с топориком,   где с багориком,   где с бечевою,   где с булавою. При любой печали Руки его выручали. Ходил он по соболя, Ходил по руду С своею бессмертной Любовью к труду. Русь посконная, Русь льняная Теперь бетонная, Теперь стальная. Вам, фрицы-подлецы, Все равно придут концы!..
В грозных глазах Партизанского гнева Тихо светилась Гордая честь. Полыхало военное небо, Трепетала священная месть.

 

XII

Вдовушки, Скорбные бровушки. Губы потресканы От ветра от резкого. Руки в царапинах, Как вы старательны! Крыши кроете, Пашете полюшко… Сколько крови-то Попито горюшком! А тут еще немец Лезет с любовью, С рыжей, нахальной, Рассеченной бровью. — Русская баба, Как ты хороша, Сколько тебе надо За любовь барыша? — Вашество, высочество, Господин оккупант, Мне задаром хочется, Зачем покупать? В баньке побанюсь Горячей водой, Отмою все мужнее. Тогда уж и с тобой! Тогда без оглядки Тебя буду любить, Что вдове-солдатке Разок изменить! — Немец усики, Переносье трет: — Врут, что русские Недобрый народ.
А баба в бане Пила самогон, Топала и бушевала Ногой. Била наотмашь В дверной косяк. Выпал косяк, Сказала: — Пустяк. — Шла, полыхала Полотнищем огня: — Я ему… харя, Будет знать меня! — Шла, дебела, Пышна, кругла, Парным своим телом На немца плыла. Заговорила Баба спроста: — Злыдень! Что лезешь На алы уста? Я не за марки люблю, Не за хлеб. Я — человек! Не толкай меня в хлев. Не́христи, не́люди, Всем вам капут. — Слезы спереди В два ручья текут. — Не́христи? Не́люди? Ах ты, швинья! Ты и в аду Будешь помнить меня, — Выставил фриц Автомат из окна. Вот уж не песня, А кровь изо рта.
Падала баба В солому ничком, Ветер поигрывал Воротничком.
С горестных, Совестных, Стынущих губ Стон вылетал: — Ты мне не люб! Люб мне Иван, Он моя доброта! ………………………………….. Красная струйка Текла изо рта.

 

XIII

Солома, соломушка, Старинная постель, Принимай, соломушка, Дорогих гостей.
Встарь на соломушке Стенька Разин спал, Ко груди ко белой Княжну прижимал,
Ту самую, которую За борт и на дно… Солома, соломушка, Суровое рядно.
Пуховенькой перинушке Ты не была родней, Соломушка-старинушка, Хорошо с тобой.
Лег — и ты примнешься И не колешь в бок, Встал — и ты смеешься: «Поспи, поспи чуток!»
Поспать-то бы здорово, Так уж и быть, Но надо нам борова Немецкого палить.
Любишь ты, солома, Своих богатырей, Не любишь ты, солома, Фашистов-дикарей.
Несите солому, Обкладывайте дом, Мы вместе с соломой Фашиста подожжем.
Пускай он обнимается Не с бабою — с огнем. Пускай, пускай помается, А мы подождем.
Вот тебе за вдовушку, Фашистская тля! Выкипай до донышка, Выгорай дотла!
Горит, летит соломушка, Как шапка с головы. Карельская сторонушка Рвет кандалы!

 

XIV

Ночь темна, Вода черна, Девять хлопцев, Два челна. Первый челн — наступает, Второй челн — прикрывает. Нет ни плеска, Нет ни треска, Нет ни шума На челне. Только дума, Только дума, Только дума На челе. В устах — Присяга, В сердцах — Отвага, В умах — Решимость, Неустрашимость. Молчат уключины В заводи темной, Они приучены Вести себя скромно. Днища лодок Мохом выложены, Этой уловкой Что-то выражено! У весел Тоже есть понятье, Они-то знают Свое занятье. Они смекают, Зачем гранаты, Зачем прогулка И автоматы. Весла — Лебеди, Тихо скользящие, Весла — Товарищи Настоящие. Не скрипнут, Не вскрикнут, Не выдадут, Куда им приказано — Выгребут. Ни огня, Ни звезды, Холод, Сырость От воды. Каждому Немножечко Подрагивается, Каждый До воды Рукой Дотрагивается. — Маша, Ты опять в разведку? — Я теперь Тепло одета. — Брови будто колоски, А под ними чудо-очи, Не глядят по-воровски, Светят, словно звезды ночи. В них таинственно-таежно, И они ни в чем не лгут. В них воинственно-тревожно — Эти очи боя ждут. — Ночка темна, Я боюся, Проводи меня, Маруся! — Ты, дружок, Поёшь не к месту, Он с ушами, Темный лес-то. В нем повсюду снайпера Целят в тайные окошки, Сеют мертвые тела Из военного лукошка.— Еду, еду — Следа нету; Режу, режу — Крови нету. «Бах!» И вот она —        ручьем, Не виновная ни в чем, Алая, горячая, Живая, настоящая, Бьет из раненой ладони. Рано, хлопцы, умирать, Надо тело молодое Побыстрей забинтовать!
Как ищейки, стали бегать Белые прожектора. — Нас увидели! — Что делать? Нам пора Со двора! — Челн тотчас Перевернули, Врассыпную — И плывут. Пусть теперь Дурные пули По челну Пустому бьют. Выкрик Выронили чайки: — Нам-то что? Мы спать хотим! Выручайте, выручайте, Выручай скорей, «Максим»! — Вот уже кипит волна У защитного челна. Пулемет Стальным поленцем Все по немцам, Да по немцам, Да по финнам, Да по спинам. Получай гостинцы, Враг, — Так, так-так, Так-так, Так-так! Песня пули, Песня диска, Песня выручки Слышна. «Отходи левей, Маришка!» — Шепчет На ухо волна. По воде По леденящей Три разведчика идут. Мозг сигналит Им звенящий: «Не настигнут! Не найдут!» — Сколько времени? — Четыре! Где-то сторож пробил: чу! — Ох и ноги! Ох и гири! Еле-еле их тащу! — Мельче, мельче, По колено, Дно хорошее, Песок. — Что темнеет Там налево? — Кровь тревожно Бьет в висок. — Братцы, берег! — Братцы, баня! Братцы, теплая вода! — Партизанские отряды Занимали города!

 

XV

Чистая горенка. Зеркало. Комод. Бабушка-задворенка В горенке живет.
Бабушка-задворенка, Баба-яга. Она не затворница — Находка для врага.
Очи с дурманцем, С болотной мглой тайги. Бабушка с германцем Наладила торги. Она самогоночку, Сальцо продает. Сама потихонечку Своих предает.
Встретила приветливо: — Заходите в дом. — А сама приметила: Люди-то с ружьем.
— Сердешные, маетесь, Прилечь бы вам, присесть. — Бабенька, маменька, Дай нам поесть.
— Мне-то не жалко Последний кусок. А ты, партизанка, Соснула бы часок.
Чугуночек вынула, Поговорку кинула: — Соль на столе, Руки свое́.
Картошечка рассыпчата, Хлебец заварной…— А сама — к сыщикам, На промысел свой.
— Куда ты, старуха? — Окликнул часовой. Запричитала в ухо: — Не бойся, золотой!
Ну, куда вдове-то В этакий час? Выйду до ветру И вернусь сейчас.
Ждали-пождали, Бабки след простыл. Приклады застучали В березовый настил.
Падает в сенцах Растяпа часовой. Спасайся, мое сердце, Калиткой тесовой.
Выбежала Маша В бабкин огород, А там капусту рубит Фашистский пулемет.
Упала между грядок У палого листа. Боевой порядок: Двое против ста!
Неумолимо, молча — Беги не беги — Сползаются по-волчьи Коварные враги.
Уж кто-то прыгнул на спину, Едва-едва дышу. Я ему, аспиду, Хоть руку укушу! Руки связаны Льном-волокном. — Убейте меня сразу! — В штаб сволокем. Там разберутся, Куда тебя деть, На какой осине Тебя, собаку, вздеть.— Волоком, волоком Через огород. На колокольне колокол, Как раненый, ревет. Душа мятежной меди Плачет на юру, Взывает о победе К каждому двору.
Машенька! Машенька! Волосы как рожь. Как теперь к нашим-то Ты попадешь?

 

XVI

— Я заставлю тебя говорить,                молчунья! Не молчи — выдавай! Где отряд партизанский ночует? Где главарь? Ты от голоду, что ли, Так размолчалась? Говори! Я твой брат. Я жалею тебя. Для начала, На, бери шоколад.— Угощенья фашистские в сторону, Этим нас не купить. Где-то в пыточной стонут, Просят: «Пить!» — Где подружку свою схоронила? У какого села? — Ни словечка не уронила Возле стола. — Ты мне скажешь! — И руки навыворот, Бьет бандит. Только Маша Словечка не выронит, Как немая стоит. — Из чего ты — из камня? Кто ты — девушка или солдат? — Кровь стучит над висками, Скачет, как водопад. — Ты, я вижу, не выдашь Никого, не предашь. Хорошо! Значит, выйдешь Завтра утром в тираж! Значит, Очи твои озерные — На расклев воронью. — Не предам я позорно Отчизну свою! — На замок ее, в темень, Будет знать, сатана! Пусть обнимется с теми, Кто молчал, как она.— И Марию на землю сырую Пнул пинком часовой. Бредит Маша: — Мой милый, целую! Ты не плачь, ты не плачь. Я с тобой! Посмотри, как цветет орешник, Как играет ручей, Как забрался скворец на скворечник Для весенних речей. Посмотри, как зерно прорастает, Как береза от сока пьяна. Значит, скоро растает, Значит, скоро весна. Значит, землю сырую Будем вместе пахать. Милый, милый, целую!.. — Что за нежности? Встать! Может быть, передумала? Может, скажешь? Не поздно еще!
В юность целятся дулами, Бьют прикладом в плечо. Юность ставят у ямы. Сколько там! Это все земляки! Как предсмертные брови упрямы, Как решительны пальцы руки! Как ревниво глаза расстрелянных Смотрят, ждут: «Что ты скажешь врагам?» — Здравствуй, родина Ленина! Я тебя не предам! — Аня! — Ветер рванул упруго.— Аня! — Выстрел закрыл уста. И упала подруга В леденящие прутья куста.

 

XVII

Земля моя! Рябая, раненая, В ямах фугасных — Ужасно! Копытами битая, Траками давленная, Ты еще под ворогом, Ты еще не избавленная. Шли по тебе пАхотники, Шли по тебе лапотники, Шли по тебе коробейники. Шли по тебе корабельщики, Ты их ютила, Ты их любила, Ты им квасу — К доброму часу. Ты им сухариков: — Ешьте, сударики!..— Где же скатерть Твоя самобраная? Нет ее, Речь кругом басурманная: — Хальт! Хальт! — Битте! Битте! — Правильно, правильно — Будете биты. Русь — не рабыня, Русь — не колония, Убирайтесь С нашей земли,        посторонние! Молодой лейтенант Досиня сжал ладонь. Пора начинать. — Огонь! Огонь! — Земля заохала, Земля застонала От разрывов, От аммоналов. Так! Так! Тук! Тук! Вот они, фрицы, Тут, тут. Прости нас, белая рыбица, Что лед на озере дыбится. Эти Вынужденные Волнения Ради тебя, Твоего сохранения. Прости нас, мрамор, Что мы тебя крошим, Расправляемся с нехорошим. Прости, порода, Что мы тебя портим, Счеты сводим с коричневым чертом. Вырвалась месть из каждого дула, Заколебалась земелька от гула, От сотрясенья, от мести и гнева. — Бей его справа! Бей его слева! — И раскатилось: — У-ра-а-а! — У-ра-а-а! — И покатилась назад немчура.

 

XVIII

Стоймя стоял, Горьмя горел Народ, Отечество спасая, Кружила смерти Тень косая, Грозила: — Всех сведу на нет! — Но не свела — Силенки нет!
Война пахала землю танками И сеяла овес свинцовый, И Вейнемейнен пел на кантеле О том, что край исполосован.
Все было взрыто, искорежено, Испепелёно в черный пепел. И в нас из тайника таежного Жестоко вражий снайпер метил.
Мы выжили. Нам не позволено, Чтоб мы себя в полон сдавали. Мы почву Севера подзольную В слезах победы целовали.
Не отдали мы знамя Ленина, Оно священно и народно. И кантеле у Вейнемейнена Поет: «Карелия свободна!»

 

XIX

Партизаны, Народные мстители, Нашей армии Заместители, Вы врагов Нашей Родины-матери Чем ни по́падя Колошматили. Били, мяли, Рубили, месили Именем Ленина И России. Вы партизанской Своею дубиной Искореняли Их бины, ду бины! Голову вражью Снимаючи с плеч, Вы вызволяли Русскую речь. Книгу великой Войны перелистывая, Убеждаешься каждый раз В том, что ненависть Ваша неистовая К славной победе Приблизила нас!

 

XX

Хмель мой, хме́лина, Молодо-зелено, Росно и радостно — Нет больше рабства. Дали распахнуты, Земли распаханы, Всюду на ниве Колосья в наливе. Стали хватает Нашим заводам, Мы из-за моря Ее не завозим. Сами катаем, Строгаем, Привинчиваем, Изобретаем — Дело привычное!

 

XXI

Можно высечь из мрамора Монумент на века. Но не лучше ли — на́ море, На волну, где упрямая Лесная река?.. Монумент — дело лестное, Слава в люди бежит. Но не вам ли Онежское Ближе к сердцу лежит? Больше вы не встречаетесь Поцелуями губ. На Онежском качаетесь В сизой продыми труб. Там, где заводи ситцевы, На борту парохода Написали: «Лисицына», По желанью народа. Там, где теплые летние Зори в озере тонут, Написали: «Мелентьева». Значит, люди вас помнят! На причалах, на пристанях, Как звонок, ваше имя. Вот бессмертье воистину Подружило с двоими!

 

Китеж-град

Китеж-град, затонувшее чудо, Помнишь ты — то грабеж, то пожар. Как тебе голубая посуда, Под названием Светлояр?
Может быть, снарядить водолазов, Чтоб тебя на поверхность извлечь? Не страшись, Китеж-град, если сразу Ты услышишь татарскую речь!
Пусть тебя, Китеж-град, не пугает Молодой водолаз Абдулла. Он теперь от души помогает Делать наши большие дела!
Мы спускаемся под воду вместе, Он в скафандре, на мне — скафандр. Он заводит татарские песни, Я — свои, вот какой кинокадр!
Дай мне руку, мой друг подводный. — Больно жму? — Ничего. Пустяк. Ты свободный, и я свободный, Ты — татарин, а я — русак.
Обступила вода живая, Отступила наземная тишь. Постоянно вопрос задавая, Мы идем: — Китеж-град, где ты спишь?
Где твои переулки, заборы, Где безделье твое и дела? Где таинственные соборы И набатные колокола?
Под ногами мешает что-то. Кто сюда это все приволок? Замечательная работа, Удивительный котелок.
Не из меди он, а из кости, На затылке пролом и пробой. Век лежать бы ему на погосте, Он устроился под водой.
Чей ты череп? Татарский? Русский? Сколько верст по земле прошагал? Он упал и тяжелым хрустом Рыбу донную распугал.
Глухо стелется каменным днищем Малахитовая трава. И кого-то во тьме этой ищет Лошадиная голова.
Зубы выщерены, смеется, Так и ждешь, что она заржет. Впечатленье, что в битву несется, Землю русскую стережет.
Из поддонного можжевеля Саблю ханскую достаю. Как она под водой проржавела, А когда-то была в бою.
А за нами вода бормочет, На поверхность бегут пузыри. А вода рассказать что-то хочет, Ну, немая, давай говори!
— Ты чего это остановился? Что мешает тебе, Абдулла? Ты чему это так удивился? — Уцелевшим остаткам седла.
Посмотри! — Он дает седловину, Что дошла к нам от древних времен. Кто сидел в ней, словчился ли вынуть Ногу воина из стремен?!
За корягою хитрая щука. Тесно ей, изогнулась ужом. — Абдулла! Дорогой мой, а ну-ка Повоюй-ка подводным ружьем.
Он прицелился, загарпунил, Взял за жабры: — В ней будет пуд! — На боках ее отсвет лунный, По спине у нее изумруд.
Чешуя у нее золотая, Потрудился, видать, золотарь. Луч глубинный, по щуке играя, Превратил ее в царский алтарь.
Где ты, Китеж? Скажите, рыбы! Не уху мы спустились варить! Но воды многотонные глыбы Не хотят ничего говорить.
Тьма подводная зеленеет, Жмется к зарослям озера хвощ. В Светлояре никто не умеет Водолазам хоть чем-то помочь.
Где ты, Китеж? Ответь! Не мучай! Золотые уста разомкни. Но в подводности этой дремучей Из историков — мы лишь одни.
Никого. Никакого града. Ни надгробий и ни могил. Нет, так нет, ой ты, лель, ой, дид-ладо, Вот и час расставанья пробил.
Подымаемся с Абдуллою, Как два света, мелькнувших в грозу. Не гитара у нас под полою — Щука хитрая с искрой в глазу.
Светит солнышко над Светлояром, Пахнут дикой полынью стога. Так уверенно, видно, недаром Наступает на землю нога.
Провода разгуделись протяжно От предчувствия скорой зимы. Был ли Китеж? А это не важно. Важно то, что реальность — мы.
Абдулла говорит: — Вот мой домик, Дом хоронится в камыши. Ты запомни: двадцатый номер, Не забудь, из Москвы напиши!
Абдулла! Пусть не будет тайной, По татарам давно я скучал, В годы бедствий и тяжких скитаний Миша Львов меня выручал.
Абдулла черноглазый, как вальдшнеп, В скулах выражен весь Восток. В нем ни хитрости нет, ни фальши, Жизнь и молодость бьют, как ток.
Смотрит на воду дом его отчий. Крыша падает прямо на дно. И Союз теперь у нас общий, И державное знамя одно.
Пей, татарин! Помянем Китеж! Пробки хлопают, как из ружья. Люди! Тихо, спокойно спите, Если мы с Абдуллой друзья!

 

Авдотья-рязаночка

(Поэма-былина)

Шел Батый Рязань-город жечь, Полонить вольных русичей. Как возгОворил он середи поля: — Эй вы, ордынщики степные, Конники удалые, помощники лихие, Остры ли у вас кинжалы? Полны ли у вас колчаны? Наточены ль стрелы певучие, Натянуты ль тетивы тягучие? — Отвечала орда в один голос: — Стрелы у нас не в бровь, а в глаз, Тугие тетивы натянуты, Вороные кони накормлены, Прикажи, хан, во поход идти! — От гика, от крика, от топанья Закурилася дикая степь. Не тучи над Рязанью затучились, Не громы над рекой распрогромились, Не с неба вода — из степей орда Рязань идет резать, людей идет грабить. Вот уж в крайней слободе пал палят, Вот уж в средней слободе дёл делят, Косарям, пахарям, вольным русским людям Руки вяжут. Застонали голуби под карнизами, Заревели коровы под навесами, Закудахтали куры под насестами, Кони ржут под седлами подлыми, русичей топчут. Не хватило силушки крестьянской Выстоять против силы басурманской. Горит Рязань, разгорается, Сердце кровью обливается. Муж Авдотьи-рязаночки в плен попал, Брат Авдотьи-рязаночки пенькой связан, Сынуленьку-живуленьку и того ведут, Дитя неразумного и того куют. Возговорил тогда Авдотьин муж: — Нехристи-басурмане, мы — христиане, Прежде чем смерть принять, Дозвольте мне жену повидать.— Рассмеялся на это ордынщик злой: — Будет тебе жена глухая стена, Будет тебе ласка земляная тачка! — Возговорил тогда Авдотьин брат: — Нехристи-басурмане, мы — христиане, Прежде чем смерть принять, Дозвольте мне сестру повидать.— Рассмеялся на это ордынщик злой: — Будет тебе сестра секира остра, Рогожная постелька, надежная петелька! — Восплакался тогда Авдотьин сын: — Пустите меня до маменьки, Пустите меня до родненькой, Словечко сказать, назад прибежать! — Рассмеялся на это ордынщик злой: — Молодой, да плут, вся и сказка тут! Будет тебе мама земляная яма, Уложит тебя эта мать на земляную кровать! — Не с закату солнце потусмянилось, Не от ночи приблек лазорев цвет, Потусмянилось солнце с горя горького От беды поблек лазорев цвет. Зори над Рязанью зарумянились, Облака над зорями закудрявились, Солнце встает, Рязани не узнает! Ни златоверхих теремов, Ни зазывных колоколов, Ни крылец резных, ни ворот расписных, Ни красных девушек, ни добрых молодцев, Ни мужей удалых, ни коней вороных! Пепел по ветру развевается, Полынь слезой заливается: — Охти, мое горюшко, охти, мое горькое, Басурман меня конем стоптал, До корней злодей кистенем пронял! — А где же Авдотья? А где же рязаночка? Авдотья-рязаночка на Оке-реке Сено косит, у солнышка ведра просит. В заливных лугах ветер-вольница, Прямо под ноги трава клонится. Во лузях трава шелковая, Во людях совесть чистая, У Авдотьюшки душа ясная. Она мах махнет — трава падает, Она шаг шагнет — коса поет: — Я траву кошу для лошадушек, Я стога мечу для коровушек, Я сенцо сушу возле речушки Для вас, мои овечушки.— Красное солнце на подым пошло, Росу с травы поубавило. Разморил Авдотьюшку полуденный зной, Искупайся иди, Авдотьюшка! Холодна водица, хороша молодица, Станом в березку, очами в темную ночку, Русая коса — всему свету краса! Разделась Авдотьюшка до самого стыда, Ступила ногою до самого дна, Плывет лебедушка, плещется, Журчит вода по оплечьицам. Студено, бодро Авдотьюшка себя чувствует, Дал ей бог силу русскую. Но, как ни кинь, как ни смерь, Потехе — час, работе — день. Плавала Авдотьюшка по воде, Плывет Авдотьюшка по траве, По травке-муравке, по травушке, Ей не стать-занимать силы-славушки. Изумруд к ногам расстилается, На лугу стогов прибавляется. Будет чем лошадушек потчевати, Будет чем коровушек кармливати, Будет овечушкам луговая гречушка. Красное солнце на покат пошло, Частые звездочки на часы встали, Ясен сокол, светлый месяц по реке плывет, Как батюшка родимый, Авдотью жалеет: — Сосни, Авдотьюшка, крепким сном, Отдохни, Авдотьюшка, от трудов праведных. — Зарыла Авдотьюшка личико румяное В луговое сено духмяное. Лежит на стогу Авдотья, и так ей вольготно Вмиг Авдотьюшку сон сморил, Как силач какой наповал свалил. Только бы Авдотье и спать-почивать, Только бы Авдотьюшке и сил набирать, Во сне-то Авдотьюшка всхлипнула, Навскрик Авдотьюшка вскрикнула: — Мало я спала, много видела, Уж я видела черта-идола! Борода — помело, рожу набок повело, Он лез ко мне, словно муж к жене, А я его, черта, навильником, А я его, дьявола, чересседельником, Не лезь, лиходей, Не позорь честных людей! Не иначе как дома беда сделалась, Пойду-ка я поскорешенько, Пока ночь-полуночь темнешенька.— Шла она, шла, к рассвету пришла. Пришла к рассвету, а Рязани-то и нету! Подошла Авдотьюшка к своему двору, А заместо двора стылая зола. Прислонилась Авдотьюшка к яблоне, Потянулись к ней ветви зяблые. — Где твои, яблоня, яблоки? — Яблоки мои орда сорвала. — Где мои, яблоня, чада милые? — Чада твои милые орда угнала. — Где мои, яблоня, овечушки, Где мои, яблоня, коровушки? — Овечушки в басурманских котлах, Коровушки на басурманских столах, Порезаны, порушены, Погаными иродами покушаны. — Где мои, яблоня, лошадушки? — Твои лошадушки в орду идут, Своих людей в плен ведут.— Пала Авдотьюшка белыми грудьми, Залилась Авдотьюшка горькими слезьми: — Была я хозяюшка своего двора, Осталась, горемычная, кругом сирота. Жалел меня, Авдотьюшку, муж-муженек, Теперь пожалеет горелый пенек, Жалел меня братец, сестрицей звал, Теперь моего брата и след пропал, Жалел меня, Авдотьюшку, единственный сын, Теперь пожалеет горелый тын! — Плачет Авдотьюшка, убивается, Заря меж тем вечерняя занимается, Звездочки на небе зажигаются, Месяца светлого дожидаются. А вот он и месяц, а вот он и светлый. Лучами на Авдотьюшку светит. Словами Авдотьюшку греет: — Ты уж, Авдотьюшка, не убивайся, Горю лютому не поддавайся! Муж твой верный вживе, Братец твой кровный в силе, А милый сыночек, пшеничный снопочек, Не взят огнем, не плачь о нем. За горами, за долами, За татарскими табунами Во степи широкой, Под стражей стоокой, Под копьем мурзавецким, В полону половецком Чада твои страдают, Каждый час тебя поминают. — Государь ты мой месяц, Государь ты мой светлый, Окажи ты мне милость, Сослужи ты мне службу, Сотки ты мне, месяц, Три белых рубахи, Три белых, три тонких, три полотняных, Мужа нарядить, в чужой земле схоронить, Брата снарядить, рядом с мужем положить, Сынуленьку-живуленьку в бел полотно одеть, В ясные очи поглядеть, Да и самой умереть.— Возговорил месяц, возговорил светлый: — Не буду я спать, всю ночь буду ткать, Утром придешь, что просила — найдешь! Нет у тебя избы, поспи у вербы! — Спасибо тебе, месяц, спасибо тебе, светлый, Буду за тебя молиться, Добротою твоей всем хвалиться.— Легла Авдотьюшка под вербой, Устроилась под вечерней звездой. Сердцу Авдотьину неутешно, Телу белому неулежно, Голове печальной неусыпно. Говорит Авдотьюшке месяц, Говорит Авдотьюшке светлый: — Не можешь уснуть — трогайся в путь! Вот тебе три рубахи, Вот тебе три полотняных, Но помни, молода, что ты хороша, Молодушка при народе Что горох при дороге, Кто не едет, кто нейдет — Обязательно щипнет. Оденься, Авдотьюшка, в рубище, Спрячься, болезная, в веретьище. Вот тебе мой совет, другого у меня нет.— Была Авдотьюшка молодушка, Стала старая старушка, Идет, на клюку упирается, Сама себе удивляется. Путь ее долгий, путь ее трудный. Купала Авдотьюшку мать, Не знала, что так ей страдать. Встал перед Авдотыошкой не отеп родной, Встал перед Авдотыошкой темный лес стеной. Лапищи колючие выставил, Волки-то по лесу рыскают. Малый-то волчонок есть просит: — Мне бы, папаня, человечины! — Поднял старый волк щеть поперек: — Человечина не волчий корм. Обойдешься, сынок, и зайчатиной! — Услышала Авдотья эти слова, Идет по лесу ни жива и ни мертва, Хворост под ней ломается, Трава за ноги цепляется. Так кругом дико, так кругом глухо, Под музыку комариную Кучи спят муравьиные.
Прошла она лес, прошла она темный. Перед нею река бежит, Широкая, глубокая, раздольная. От росы ночной Авдотьюшка мокрехонька, Вздохнула она тяжелехонько: — Путь мой на этом и кончился. — Рано, Авдотьюшка, запечалилась! — Щука к берегу причалилась. Спина у нее темней омута, Бока у нее скатным жемчугом, На хребте ее сивый мох растет, Ох, давно она в реке живет. Повернула щука своим хвостом, Заговорила людским языком: — Садись, Авдотьюшка, нА спину, Повезу тебя на ту сторону. Крепче, Авдотьюшка, сиди, Дальше, Авдотьюшка, гляди. Видишь, степь расстилается, Там твой путь продолжается.— Ступила Авдотьюшка на берег, Пошла Авдотьюшка посуху. В камыше лягушка квакает, Над головой ворон каркает: — Старая карга, кому ты нужна? Дома сидела бы, за детьми глядела бы. — Нет у меня детей, отступись, злодей! — Для людей я не злодей, Для людей мой брат злодей, Кровь человеческую пьет, очи клюет, А я от него отделен, Бью только ворон! А ты мне, старая, врешь, Знаю, куда идешь! Есть у тебя сын, да только ты не с ним, Есть у тебя брат, да он в плен взят, Люди твои простыя в застенках Батыя, Ох, плачут, ох, томятся, Но татар не боятся! — С чего это степь закурилася? С чего дорога запылилася? Рыжим пчелиным роем Облако движется со звериным воем. Вылетели из облака злые татарове, Загикали, загыгыкали, С коней своих лихо спрыгнули, Хвать Авдотьюшку за руки, Рвут на Авдотьюшке рубище: — Куда, старая, путь держишь? — Путь мой в орду, к Батыю иду.— Оскалился на это ордынщик злой: — Эк чего, глупая, удумала, Своих жен Батыю девать некуда, А ты, старая глушня, туда же прешь! — Кто над старухой издевается? Кто над великим ханом насмехается? — Откуль взялся хан Батый в степи, Закричал с седла своего ханского: — Будет собаке собачья смерть! Пойдешь, сукин сын, на железный тын, Будет твоя башка взамен горшка.— Ох, остер у хана булатный меч, Один замах — и голова с плеч На траву покатилась, На тыну объявилась. Пала Авдотьюшка на колени, Откуда взялась у нее смелость: — Великий хан, не вели казнить, Вели, великий, слово вымолвить. Я в орду пришла по делу христианскому, По обычаю крестьянскому. Принесла я рубахи смерётные. Первая рубаха — мужу, Вторая рубаха — брату, Третья рубашечка-незамарашечка Для живуленьки-сынуленьки, Будешь их казнить, будет в чем схоронить.— Пожал хан плечами, сверкнул хан очами: — Плохо ты обо мне подумала, Плохо ты меня возвеличила! Крови людской я навиделся, Брани людской я наслышался, Не каждый день мне людей губить, Иной-то день и добро творить, С умом-разумом совет держать. Вот тебе, старая, лазорев цвет, Сколько будет цвести, столько можешь искать, Найдешь — уведешь, не найдешь — так пойдешь! — Идет Авдотьюшка, поглядывает, На клюку упирается, похрамывает. А кто это глину месит? А кто это глину носит? А кто это плетень плетет? Глину месит Авдотьин муж, Глину носит Авдотьин брат, Плетень плетет сын родной. Плетет, плетет, отца просит: — Тятенька, родненький, я есть хочу! — Вот тебе полыночек, покушай, сыночек! — Сердце у Авдотьюшки сжалось: — Ох ты, горюшко, моя жалость! Дала бы я тебе лучший кусок, Если бы ты был дома, сынок, Дома и солома едома, То-то и оно-то, что не дома! — Оскалился на это ордынщик злой, Заругался на Авдотью караульщик косой: — Иди, старая, дальше, болтай, глупая, меньше, Так-то оно будет лучше, Не то я тебя батогом, Не то я тебя сапогом! — Идет Авдотьюшка, плачет, Света белого не видит. Не все-то в орде были злые да подлые, Были разумные и добрые. Нашелся и здесь молодец. — Куда тебе, мать, надо? — Надо мне к великому хану. — Сведу тебя к великому хану, Только вот одежка старовата, Только вот рубашка дыровата. Вот тебе вода — умойся, Вот тебе понева — нарядися! — Была Авдотьюшка серее земли, Стала Авдотьюшка краше зари. Добрый молодец диву дается: — Откуда красота такая берется?! Проси у хана, чего хочешь, Он твоей красоте не откажет.— Предстала Авдотьюшка перед ханом Стройным лебединым станом. Узнал ее хан, засмеялся: — Вот с какой старухой я встречался! — Восточных красавиц Батый видел, Но таких, как Авдотья, Батый не видел. — Не поблек ли, Авдотьюшка, лазорев цвет? — Лазорев цвет, великий хан, все такой же. — Нашла ли, Авдотьюшка, мужа? — Мой муж по твоей милости глину месит. — Нашла ли, Авдотьюшка, брата? — Мой брат по твоей милости глину носит. — Нашла ли, Авдотьюшка, сына? — Мой сын по твоей милости плетень плетет. Глядит хан на лебедушку, Поглаживает татарскую бородушку, Глазами по Авдотьюшке гуляет, Зубами, как сабелькой, сверкает: — Я сегодня, Авдотьюшка, добрый, Я тебе приготовил подарок, А подарку этому и цены нет. Хочешь — мужа бери, хочешь — брата, Хочешь — сына, — любого не жалко! — Сердце у Авдотьюшки сжалось, Ох ты, горюшко, великая жалость! Опустила Авдотьюшка ресницы, На что теперь Авдотьюшке решиться? Никого здесь нет, чтобы дать совет. Побелела Авдотьюшка белей снега, Почернела Авдотьюшка черней пашни: — Бог мне судья, решилася я.— Хан с места встал, спрашивать стал: — На что ты решилась, объяви свою милость!
— Года мои, хан, небольшие, Муж у меня еще будет, Будет муж — будет сын. Брата родного у меня не будет, Жить без брата на Руси не зна́то, Век тужить — без брата жить.— Уронила Авдотья чело к земле. Зовет хан Авдотью: — Подойди ко мне, Встань прямей, не прячь бровей, Твою мудрость женскую я пожалую, Всех людей твоих помилую, Всех бери, всех в Рязань веди! — Закричал хан Батый на все стороны: — Эй вы, ордынщики степные, конники лихие, Сотоварищи удалые, что увидели — запомните, Расскажите и внукам и правнукам О мудрости женщины русской и моей милости ханской. — Как сказал Батый, так и содеялось Авдотья-рязаночка в Рязань ушла, Своих людей за собой увела. Начала Рязань снова строиться, Наливаться силой русскою. Гей вы, гусляры, ревнители старины, Я уста замыкаю, место вам уступаю, Берите свои гусли, настраивайте свои мысли, Садитесь повыше, глядите подальше, Играйте погромче, но не громче Подвига предков наших, защитивших и отстоявших Землю русскую для себя, для детей своих И для вас с вами!

 

Троица

(Апокриф)

А дорога полна ромашек. — А куда ты идешь, монашек? Что ты делаешь у стогов? — Я молюсь и малюю богов!
— Нешто боги идут по дороге? Нешто нет им иного жилья? Вон пророк-то, он прячется в тучи, Он сегодня такой сверкучий, В гневе нынче на что-то Илья!
Туча надвое раскололась. Выбил пыль из дороги град. Дрогнул на поле тонкий колос, Баба крестится:       — Свят! Свят! Свят!
А монашек накрылся рогожею. Не в обиде он, что промок. Он сияет и светится: — Дожили Мы до дождичка. Дай-то бог!
Ловит ртом он косые дождинки, Ливень моет ему лицо. А в ладонях, как в теплой ложбинке, Образуется озерцо.
А земля напилась и насытилась, Дышит каждая борозда. Стройно тянется в небо растительность, В бочагах вьет воронки вода.
Вольно иноку дышится на поле, Надо двигаться, надо вставать. Вот и чибисы где-то заплакали, Стали родичей опознавать.
В самый раз бы пойти за груздями, Задарма тот лесной товар. Во Владимире да и в Суздале Гриб стоит как орда татар.
Ах, какой боровик под ельником! Что ты колешься так, хвоя?! Мать-земля, мы с тобою поделимся, Гриб — мне в сумку, грибница — твоя!
Вот ходи себе да поискивай Возле пня замечательный груздь. А еще три березки ветвистые, Три сестрицы, так вот она Русь!
Три березоньки, три белоствольные, Свод небесный над ними чист. Вот откуда оно, божество мое, Вот откуда рублевская кисть.
«Я в бреду или в полном здравии?» Так отчетливо видит он То владимирское златоглавие, То нежнейшую зелень крон.
Миг один, и ему откроются Звуки, краски на древний лад, Образ тихой, затрапезной «Троицы», Образ вечности: — Свят! Свят! Свят!
Тихо молится он под елью, Где дымится горелая гать. Он торопится: — В келью! В келью! — Руки просятся: — Нам бы писать!
Вот и поле. Знакомая нива. Каждый колос топорщит усы. — Ты куда это так торопливо?! — Окликают его с полосы.
У дороженьки три березоньки, Три натруженные жнеи. На снопы аккуратно положены Три серпа, как три острых змеи.
Три кувшина платками повязаны, Это мелочь, а в ней и любовь. В самый раз караваи порезаны, Сладок хлеб после долгих трудов.
Как скромна и красива их трапеза. Три кувшина, и в каждом квасок. Пуще кваса с окрошкою радует Володимерский голосок:
— Ты куда это, инок, насмелился? — А иду себе да брожу. У меня каждый день — новосельице, Где присел, там жилье нахожу.
Бог на помощь вам, черноглазые! — Коли так, дай-то бог и тебе В добром теле быть, в добром разуме, Крепость сердцу и свет голове!
Смотрит инок на них, любуется, Вот где святость и чистота, Не беда, если в лапти обуется Чудо-скромность и красота.
На почтительном расстоянии, Чтобы тружениц не оскорбить, Он воскликнул: — Над вами сияние! — Стал в нем ангел тревогу трубить.
Очи застила тьма кромешная, Кружит голову зной и полынь. — Что с тобою, созданье безгрешное? — Вижу! Вижу!.. — Кого?.. — Богинь!
Бабы крестятся. Страшновато. — Бес ударил в монашье ребро! — Три жнеи, как три смелых солдата, Встали рядом, серпы на бедро!
— Не гляди так бесстыдно — изыди! Жги очами, да только не нас! — И по иноку огненной зыбью Шарят шестеро вспуганных глаз.
— В келью! В келью! Туда, где краски, Свет лампады молитвенно чист. Есть ли что-нибудь выше страсти Той, что шепчет: — Скорее за кисть!
Сердце все будто рана смертельная, Он увидел! Нашел! Нашел! А в душе синева беспредельная И безбрежный цветущий дол.
А дорога пошла лугами. А трава — в самый раз косить. Кружит коршун большими кругами, Хочет крови, разбойник, попить.
— Куры-дуры, скорей в подворотню, Ты, задира-петух, убегай. Нет на хищника укорота, Зазеваешься, и прощай!
Ветер тихо шевелит сено Уоколицы, у села, Бьет крылом в монастырские стены И позванивает в колокола.
Ветер выкрикнул с болью: — Татары! — Ветер выплакнул: — Бей! Лови! — Все бегут, а кругом пожары, И крыльцо уже чье-то в крови.
Стонет баба, держась за череп: — Как вы смели? Позор! Позор! — По оврагу, над ним и через Крик истошный: — Горит собор!
Ах вы, идолы! Ах, басурманы, Волчья ненасыть, волчье вытье. — Не топчи меня, конь буланый, Я тяжелая, жду дите!
Да не лезь, некрещеный ирод! — И плашмя по лицу вальком. И татарин летит навылет, В тын, как утка, ныряет нырком.
Мужики топорами секутся, Кровь на всех проступила до пят… В печках свежие хлебы пекутся, Щи наваристые кипят.
А воинственные старухи, Отлучившись от варки и щей, То ухватом, то скалкою в ухо Бьют наотмашь: — Отзынь ты, кощей!
Вот и дрогнули, побежали, Говядарь монастырский кричит: — Правду держите на кинжале, А кинжал ей не очень личит!
Где татары? Они далече. Значит, можно и отдыхать. Ночь кладет свои руки на плечи, Спи, мужик! Завтра поле пахать.
Звезды в небе полночными парами, Для свиданий как раз и пора. Отдыхают от битвы с татарами Три наточенных топора.
Это явь или это затмение?! Глянул инок, отпрянул назад. Что за тройственное видение, Мать небесная! Свят! Свят! Свят!
Кто со мной эти шутки пошучивает? Три березоньки! Три топора! Три жнеи! Словно плотник, засучивает Он рабочие рукава.
В тесной келье свечи трепетание, Инок молится с кистью в руках. Что он сделает, будет тайною, Неразгаданною в веках.
Ничего он сейчас не слышит: Ни собак, ни монашьих шагов. Кистью молится, кистью пишет, Кистью борется против врагов.
О пречистая матерь божья, Дай мне краски и колорит. Уведи меня от бездорожья, Пусть во мне только бог говорит!
Все уверенней возникают Тон, подробность, детали, штрихи. А на русской земле светает И повсюду поют петухи.

 

После Победы

Умолк последний выстрел Под городом Берлином. Земля кричит солдату: — Что задолжал — верни нам!
Грач, вынесший осаду, Крылом спокойно машет. Пехота не стреляет. Пехота нынче пашет.
Осыпались окопы, Запаханы траншеи. В лугах цветы по пояс. Поля похорошели.
В овраге возле дзота Ручей играет гильзой. Но это не опасно — Хозяин в поле дизель.
Хозяин в поле трактор, Ближайший родич танка. На поле Бородинском За хлеб идет атака.
С какой охотой пашет Солдат Василий Васин! Доволен, как ребенок, Как солнце в небе, ясен.
А лемеха у плуга Начищены до блеска. Навстречу кукованье Летит из перелеска.
Весна в разгаре чувства, Весна в разгаре дела. Ну кто же не заметит, Что жизнь помолодела?!
Идет, земли не чуя, Жена его Настасья, Кого ни встретит, скажет: — А мой-то жив остался!
Кричат грачи на гнездах, Опять у них собранье! Приветствует Настасью Крылатый хор сограждан.
— Уймитесь, бедолаги! Поберегите горло! — Идет-плывет Настасья Невозмутимо-гордо.
Знакомый-презнакомый Ей старичок попался. И этому сказала: — А мой-то жив остался!
А вон он, вон чернеет! А вон он, слышишь рокот? А трактор растрещался, Куда тебе сорока.
А что в платочке белом? Огурчики, картошка. А от кого скрывать-то? И водочки немножко!
А вот он, вот он, Вася, Небось проголодался? Что завтракать придется, Он сразу догадался.
Плеснула голосочком: — Василий Филимоныч, Болезный мой, родимый, Зачем нам миллионы?
Была бы хата, руки, Любовь, совет, согласье! — Степенно развязала Свой узелок Настасья.
— Останови-ка трактор, — Иди-ка на заправку, Здесь хорошо и сухо, Давай сюда, на травку!
Он ест — она сияет, Он пьет — она воркует. Ну что ж — немного выпьет, Пускай, зато не курит!
Теплынь стоит над полем, Земля мягка, добротна. Пласты, как пехотинцы, Построились поротно.
Навозу б надо больше, Пускай земля рожает. Чего теперь бояться — Война не угрожает.
От легкой серой птички Заколыхалась ветка. Василий улыбнулся, Сказал: — Привет, соседка!
Он аппетитно чмокал Веселыми губами. И вдруг распорядился: — Готовь, Настасья, баню!
Ломай хороший веник, Попариться охота. — Ну что же, веник будет, Не унывай, пехота!
По полевой дороге Идет-плывет Настасья, Обласканная солнцем, Наполненная счастьем.
Василий снова пашет, Не пашет — озорует. Грачи за ним вприпрыжку, Как пьяные, пируют.
Кричат: — У нас победа! Дождались этой даты! А за паек особый Спасибо, интенданты!
Кругом земля чернеет До самых до обочин. Непаханой — все меньше, А паханой — все больше.
Весь день без перекура, Куда там — без обеда — Пахал, пахал Василий. И объявил: — Победа!
Теперь скорей до дому, Теперь к жене до хаты. А тут односельчане: — Как жизнь у вас, солдаты?
Как урожай? — Посмотрим! — А как любовь? — Нормально! — Трава-то прет какая! — Считай, что мы с кормами.
Крылеченько родное! Весь день не видел — здравствуй! Мой дом — мое дворянство, Он мне дороже графства!
А вот она и женка, А вот она и Настя. Так долго не видались, Что можно молвить: «Здравствуй!»
— Управился? — Порядок! — Ты молодец, Васёна! На лавке полотенце, Рубашка припасёна.
Я подою корову, Я загоню ягненка. На ужин, я решила, Сварю тебе куренка!
В руках вихрастый веник, Белье, мочалка, мыло. Все, что для бани нужно, Настасья не забыла.
А вот она и баня, Стоит у самой речки. Попаришься немного, Глядишь, и сразу легче.
Он взял тяжелый ковшик, Плеснул воды на камень, И ощутил блаженство Спиной, плечом, боками.
Коленкою и локтем, Ноздрей и русым чубом. Нет, не напрасно предки Считали баню чудом.
Как будто белый пудель, Пар под ноги рванулся, Тут на полок Василий Залез и растянулся.
Он раненое тело Хлестал до исступленья, Как будто это было Большое наступленье.
Легко и духовито От лиственной лесины. Ты вновь на свет родился, Опять нужны крестины.
Ах, баня! Храм здоровья, Телесная услада. Для этого леченья Лекарствия не надо!
В тебе растет надежда И дух неукротимый. А напоследок надо Пожечь себя крапивой!
Она ведь тоже наша, Она ведь тоже лечит. Какое обновленье! Какой счастливый вечер!
А что такое счастье? Василия спросите! Коль это хлеб с картошкой, Скорей на стол несите!
Коль это крылья духа, Крыла не подрезайте. Коль это дерзость жизни, Тогда смелей дерзайте!
Коль это — поцелуи — Целуйтесь, разрешаю! Я занимался этим И вам не помешаю.
Коль это материнство — Благополучных родов.с Восславим доблесть эту Во всех стихах и одах.
Да будет мать с младенцем Не прописью елейной — Всечеловечной верой, Иконой и молельней!
Когда две вольных воли Уста в уста сольются, Встречайте это гимном И праздничным салютом.
Несите им подарки, Приветы и улыбки. А на ночь часового Поставьте у калитки.
Чтоб ни единый шорох Не помешал влюбленным. А ночи им не хватит — Дарите днем продленным!
Чем можно счастье мерить, Каким таким аршином? Любовь нас подымает К заоблачным вершинам.
А впрочем, это знает Солдат Василий Васин, Когда в сердцах воскликнет: — Я навсегда Настасьин!
Как слушала подруга Души его журчанье! Любовь ему дарила Стыдливыми плечами.
И признавалась робко: — Мой дорогой, ты видишь, Я от тебя отвыкла. — Да, не беда, привыкнешь!
Я тот же! Те же руки, Чуть сила покачнулась, Но главное — к работе Моя душа проснулась.
Сегодня я на поле, Как бык, с землей бодался! Слов не дал бог красивых, В поэты бы подался!
— Куда тебе, Василий! — Завозражала кротко.— А помнишь, Вася, вечер? А помнишь нашу тропку?
А помнишь, что сказал ты И вырезал на кленах? — И невозможно близко Прижались два влюбленных.
А что там дальше было, Рассказывать не стану. Ни вслух, ни на бумаге, Пусть это будет тайной.
Тем более что оба От счастья крепко дремлют. Ночь, как царица мира, Сошла на нашу землю.
Но отчего Василий Задергался плечами? Зачем он, сонный, машет Тревожными руками?
— Бей! Бей! Ползи налево, Направо будут мины. Настасья, где ты? — Вот я! Да успокойся, милый!
Теперь мы, Вася, вместе До самого скончанья, Считай, что мы с тобою Теперь однополчане!
Забудь ты этих фрицев, Ты не на фронте — дома! Да не стреляют это, Иль не узнал ты грома?
Илья-пророк весенний, Раздолен и раскатист, От молнии все небо Как золотая скатерть.
Василию не спится, Жене его тем боле. Он сладко потянулся: — По мне, сейчас бы в поле!
Такое настроенье, Такой запал, родная! — Но тут пришла минута Великого признанья:
— Вась! Ты ругаться будешь, Ведь я затяжелела. — Когда такое дело, Роди мне инженера!
— А может, что попроще? А может, что поменьше? — А как же Ломоносов? Он тоже не помещик!
— Кто будет — тот и будет! Гаданья час не ровен. А может, будет пахарь? А может, будет воин?
— Пожалуй, лучше пахарь, Отца он в поле сменит, Судьбу мою продолжит, Труды мои оценит.
И снова замолчали, И снова сон и дрема. Солдат Василий Васин, Спи и не бойся грома!
Ручьи сольются в реки, Любовь создаст шедевры. Сукно из чистой шерсти Пойдет не на шинели.
Людская совесть — солнце. Взойдет под флагом красным, И мир восторжествует Над всем земным пространством!

 

Злата Прага

Был силуэт Градчан так нежен, четок, Так бережно природою храним, Так ясно проступал рельеф решеток С затейливым орнаментом своим.
На Влтаве у моста чернели сваи И защищали древний Карлов мост. Вдруг всполошились птицы: — Свадьбы! Свадьбы! За молодых людей был первый тост.
Они стояли словно изваянья, Сливались в поцелуях горячо, Не прятали любовные признанья И нежно клали руки на плечо.
А утки тихо двигались по Влтаве, Их оперенье радугой цвело. То нежности они свои болтали, То носиками чистили перо.
Во всем, везде любовь была хозяйка, Что золото пред ней, что серебро! С каким веселым, искренним азартом Звал селезень подругу под крыло.
Нарушить эту жизнь никто не вправе. Мир!    Вот что нужно влтавским берегам. Я мирный тихий вечер милой Праги Ни за какие кроны не отдам.
Так шел и думал я, певец России, Благословляя молодость, любовь. Была ночная Прага так красива, Что мне в виски стучала кровь.
А Вацлав ехал на коне спокойно, Забыв, что он давно уж монумент, Средневеково, бронзово закован В доспехи славы и людских легенд.
И слышались размеренные звуки, То гордый конь секунды высекал. И чудилось, что Юрий Долгорукий Своей десницей Вацлаву махал.
Москва и Прага — древние столицы, Москва и Прага в княжеском ряду. И той и этой есть чем похвалиться, Но разговор о Праге я веду.
      Злата Прага,     Злат венец.     Я приезжий     Твой певец.
    Я твой добрый     Друг и гость.     Не могу я     Больше врозь.
    Ты — Градчаны,     Я — Кижи.     Гостю город     Покажи!
    Чтобы встали     В полный рост     Чехи, Прага,     Карлов мост.
Над Прагою господствуют Градчаны, Хотя они на Малой стороне. С влюбленными славянскими очами Иду я поклониться старине.
Не варвар я, не славлю разрушенья, История не мертвый прах в горсти. Я попрошу у Праги разрешенья Зайти в музей и душу отвести.
И пообщаться с теми, что когда-то Служили богу и большой любви, Друг в друге находили друга, брата, Шли по земле достойными людьми.
Шли с верой в сердце, это ведь немало, Шли, зная, что нельзя творить разбой. А если враг — вся родина вставала, И каждый брал копье и сразу — в бой!
Искусство чехов сложно и непросто, В нем есть гражданский пыл и есть любовь И мастер алтаря из Вышебродска Мне чем-то близок, как Андрей Рублев.
В его святых не убиенны Ни дух, ни плоть, они совсем как мы. Начало это необыкновенно. Оно ушло от ереси и тьмы.
Кто мастер?       Чье талантливое око Могло соединить лазурь с травой? Его искусство —          свет звезды далекой. Ветвь жизни обнаженной и живой.
Запал мне крепко в душу             Карел Шкрета, Земные страсти вывел он на холст. Глядят они на нас теперь              с портрета, И время и эпоха в полный рост.
Как бы ты ни был занят деловито, На службу торопился, шел в кино, Пройти, не глянув на святого Витта, И ярому безбожнику грешно!
Я с гордостью стою перед собором, И радость распирает грудь мою. И мне сейчас в Градчанах так               свободно, Что я, как птица вольная, пою.
Издревле Прага славилась              искусством, Я почерк Праги сразу узнаю. С каким большим и благодарным чувством Я древних мастеров благодарю.
Благодарю искусных ювелиров. Благодарю отличных мастеров. Их творчество со мной заговорило Через ограды парков и веков.
    Иду по Праге     Под шум шагов.     Мои тетради     Полны стихов.
    — Садись к нам, басник! —     Мне крикнул чех.     — Как жизнь? — Прекрасна.     — Как твой успех?
    Как дружно, тесно     Нам за столом.     А может, песню,     Друзья, споем?
    И вот мы вместе     Запели вслух,     В здоровой песне —     Здоровый дух.
    Кто любит пиво,     Кто любит торт.     А мой знакомый     Любит спорт.
    Сердце Праги     Всегда спортивно.     Воля к победе в ней     Неукротима!
    Рыцари клюшки,     Рыцари льда.     Лед приготовлен для вас.     Айда!
    Кто соревнуется?     Прага — Москва.     Слава хоккея     Так возросла.
    Шайба! Шайба!     Кого там прижали?     Не помешайте     Криком, пражане!
    Шайбы, шайбы,     Шайбы летят.     Не пропусти их,     Товарищ Третьяк!
    — Шайбу! Шайбу! —     Всеобщий вопль.     Дело решается,     Дайте бинокль.
    Честно спортсмены     За первенство спорили.     Но мне пора     На свиданье     К истории.
    Прага творила ее     Веками     Разумом, действием,     Сердцем, руками.
Кто это шажком, шажком по Праге И еще не узнанный людьми? В ком это душа полна отваги Опрокинуть старый мир?
Коренаст,       как крючник из Симбирска, Хлебец по-студенчески жуя, Тихо на скамеечку садился,
Ненавидя сытость буржуа. В ком это душа кипела, Празднуя решительный прибой, Как оркестр тысячетрубный пела: — Это есть наш последний И решительный бой?
Все напористее бастовалось, Был подъем людской волны велик. И не так уж много оставалось Времени, чтоб встать на броневик.
Чтоб сказать,       не дрогнувши при этом, Пулеметной лентой окрестясь: — Вся власть Советам, Фабрики — рабочим,            земля — для крестьян!
Прага, Прага, Праженька, Готов тебя златить, Не дала ты стражникам Ленина схватить.
    Знаю, что в Праге     Был Маяковский,     Тот, что снял     Желтую кофту.
    Шел он широкой     Строкою по будням,     Невероятно высокий,     Трибунный.
    Горный!     Поскольку родился     В Багдади,     Не помещался он     В тесной ограде.
    Все норовил     На кипучую площадь,     Где революция     Флаги полощет.
    Славлю поэта,     Чей голос огромен,     Яростен,     Как клокотание домен.
    Славлю его готовность                 сражаться,     С жизнью брататься,     В атаку бросаться,     Быть гражданином,     В бою не бояться.
    Бей, бей в барабан,     Бой бери за основу.     Это приказ городам,     Это амнистия слову.
    Бруклинский мост,     И мост Кузнецкий,     Карлов мост —     Сплошные мосты.     Маяковского сравнивать     Нынче не с кем,     Кто может столько держать                  и нести?
    Прага! Прага!            Прекрасный город!     Карлов мост,           гладь реки под мостом.     Сам я русский,            но ты мне дорог     Тем, что искренне дружишь                   с Москвой.
    Горками, овражками,     Всех лишая сна,     Подходила пражская,     Победная весна.
    Почки набухали,     Как коготки, остры,     Флаги полыхали     От Праги до Москвы.
    И на Зла́той улочке     С каждым днем сильней     Волновала юношей     Девушка-сирень!
    Вальс весенний, русый     На площади звучал.     Чех студентке русской     Встречу назначал.
    Около Вацлава     «Люблю!» — он ей шепнул.     Поверила на слово,     Чех не обманул.
    Они теперь единые,     Дочь Зденкой нарекли,     Крылья лебединые     Летят в рассвет любви.
    Помнят оба вместе     То время, ту весну,     Когда пришла Победа,     Озарив страну.
    Нежно скрипки пели     В зелени аллей.     На виолончели     Гудело сто шмелей.
    Подпевал Чайковский,     Нежно вторил Дворжак,     Шла музыка московская     Под ручку с чешской гордо.
    Злата Прага,     Прага Злата,     Мало ли на свете зла-то!     Главное из них —              война!
    Остановлена она.     Пани Злата,     Пани Прага,     Пани Смелость и Отвага,
    Ты с фашистами сражалась,     Не пошла ты к ним внаем.     До восстанья додержалась,     Мы с тобой теперь вдвоем.
    Дай мне руку, пани Прага,     Разреши тебя обнять     И под красный трепет флага.     Как любимую, поднять.
    Злата Прага,     Карлов мост.     Высоко сиянье звезд.     Небо как глубокий чан,     Гордо плещет флаг Градчан,
    Ты бессмертно,             Красное знамя,     У тебя исторический стаж.     Прага — с нами,     Революция — с нами,     Завтрашний день —              наш!