Двадцать тапочек сушились На заборе общежитья, Десять девушек гляделись В голубые зеркала. Не гудок, не производство, Не местком, не руководство, Не техминимум станочный, А гулянка их звала. Крышки хлопали над супом, Лук шипел на сковородке, Молча жарилась картошка, Разбухал лавровый лист. В это чудное мгновенье Прозвучало откровенье. В голубой косоворотке Подошёл и тронул кнопки Чернобровый гармонист. Руки девушек-прядильщиц В доме окна отворили, Пропадай, супы и соус, Выкипай до дна, обед! И по лестнице немедля Каблучки заговорили, Крепдешин заулыбался, Заструился маркизет! Матерям отдав заботы, Старикам оставив думы, Неумолчно, неустанно Веселилась молодёжь. К разноцветью майских платьев Льнули серые костюмы, Пять блондинов, три брюнета, А один — не разберёшь! Под раскидистой берёзой, У фабричного забора, Где гараж и где в разборе Две коробки скоростей, Состоялся многолюдно Праздник юного задора И ничем не омрачённых Человеческих страстей. После звонкого веселья, После вздохов под луною, После смелых, недозволенных Заходов за черту, Не плясалось и не пелось, — Хлеба чёрного хотелось, С аппетитом шла картошка, Голубком летала ложка То к тарелке, то ко рту! Крепко спали на подушке Шестимесячные кудри, И чему-то улыбался И смущался алый рот. И стояли неотступно Озабоченные будни У парткома, у фабкома, У фабричных у ворот.