Самолет задержался с вылетом на два часа, поэтому Тревис смог добраться домой только далеко за полночь. Он ехал по пустынному шоссе и сначала собирался включить по телефону отопление, но потом решил, что настроению больше соответствует холодный дом. Он не хотел напоминания, что жизнь его была относительно спокойной, отмеченной прочным положением в семье и обществе. Если бы не милость божья, он мог бы оказаться на месте Эми.

Интересно, почему он избежал ее судьбы? Ему не верилось, что дело всего лишь в счастливом случае, простом везении. Существовала какая-то иная причина. И чтобы обрести душевный покой, ему нужна была правда.

Тревис добрался до постели только к пяти утра. После всех волнений он вполне мог проспать до полудня, но в восемь часов уже сидел за рулем.

Приехав на ранчо, Тревис узнал, что отец с утра отправился в город, а мать, по своему обыкновению, занималась делами дома. Она встретила его на пороге с кружкой дымящегося кофе.

– Кажется, кофе тебе нужен больше, чем мне, – сказала Дороти сыну, протягивая ему чашку. – Когда ты вернулся?

– Сегодня утром.

– Входи и расскажи, как поездка. Купил кобылу?

– Нам нужно поговорить. – Тревис только сейчас вспомнил, что объяснил свой отъезд предполагаемой покупкой лошади.

– Почему такой мрачный? Что-то случилось? – Она прошла за ним в дом.

– Что сказала тебе Диана Винчестер, когда приезжала сюда?

Дороти замерла от неожиданности.

– Я же просила ее оставить тебя в покое. – Но, решив выяснить, что же он в действительности знал, она спросила: – Что там она тебе наговорила?

– Ты не ответила на мой вопрос, – Тревис не хотел сразу раскрывать все карты, предоставляя матери шанс рассказать правду.

Из кухни доносился стук посуды, это Фелиция занималась уборкой. Дороти взяла Тревиса за руку и увлекла за собой в кабинет.

– Мне хотелось бы знать, что ей от тебя нужно, – произнесла она, усевшись на свое место за столом.

– Я все знаю, мама, – сказал Тревис, поднося чашку ко рту.

– Что именно? – невозмутимо осведомилась Дороти.

– Что моя сестра не умерла.

– Проклятье! Я предупреждала ее, чтобы она оставила мою семью в покое.

– Тебе не кажется, что ей было бы непросто это сделать, ведь она выросла вместе с одной из твоих дочерей.

– Эта девушка не имеет к нам никакого отношения.

– Ее зовут Эми, – уточнил Тревис.

– Мне нет дела до того, как ее зовут. Она не из нашей семьи и никогда к ней не принадлежала. – Дороти всем телом подалась вперед, пронзительно глядя на Тревиса. – И ей никогда не быть среди нас.

– Почему ты отдала ее на воспитание? – Тревис слишком устал, чтобы обращать внимание на угрожающий тон матери.

– Не твоего ума дело.

– Ты считаешь, будет лучше, если я спрошу у отца? – Он откинулся на стул и стал раскачиваться на задних ножках, зная, что это ее раздражает.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, – в первый раз Дороти дрогнула. – Он считает, что ее нет в живых.

– И очевидно, ты и дальше хотела бы держать его в неведении. Готов побиться об заклад: ты готова на все, лишь бы не дать ему узнать правду.

– Что это значит? – насторожилась Дороти. Он промолчал, предоставляя ей самой сделать выводы.

– Так почему ты ее отдала? – повторил свой вопрос Тревис.

– Тебе будет трудно это понять.

– Попробуй объяснить.

– Ты встаешь на сторону совершенно чужого человека и идешь против родной матери? – Не получив ответа, она выпустила в него еще одну стрелу: – Я никогда тебе этого не прощу, Тревис.

– Боюсь, мне придется с этим смириться.

– Ты все хорошо продумал? В этой семье я связующее звено. Без меня оно рассыплется, ты этого хочешь?

Она ждала его реакции, чтобы выбрать направление дальнейшего наступления. Но желаемого эффекта ее выпады не произвели, уж слишком хорошо он был знаком с ее тактикой давления и угроз. Из чувства самосохранения Тревис давно научился скрывать свои чувства.

– Почему всем вам позволительно совершать ошибки, а я должна расплачиваться за свою? – Теперь она пыталась представить себя мученицей.

Мать хорошо играла свою роль, Тревис не мог не отметить этого.

– Нет, мама, тебе не удастся увильнуть от ответа. Мне нужна правда. Если я не узнаю ее от тебя, мне придется искать ее в другом месте.

– Едва ли ты в состоянии понять, что мне пришлось пережить.

– Обещаю, что постараюсь понять.

Тревис наклонился, чтобы взять мать за руку, надеясь ласковым жестом ободрить ее. Но она намеренно отодвинулась и даже положила руки в карманы. Глаза ее светились гневом.

– Даже не пытайся меня задобрить. Я, кажется, ясно объяснила, если ты вынудишь меня рассказать правду, я тебе этого никогда не прощу.

– Но почему ты не хочешь мне ответить и покончить с этим? – Тревис удобнее устроился на стуле, не собираясь ставить в разговоре точку.

– Я была на шестом месяце беременности, когда пришло известие о гибели вашего отца. Ты знаешь, он мог и не ехать во Вьетнам. У него была жена и двое детей. А хуже всего было то, что он почти в самом конце войны вдруг решил идти добровольцем. Как он выражался, его отец и дед сражались за свою страну, и он не мог больше отсиживаться дома.

В детстве Тревис много раз пытался завести с отцом разговор о войне, но Гас неизменно отделывался односложными ответами. И только один раз он раскрыл свою душу. Это произошло, когда Тревису было пятнадцать лет. Стояла середина необычайно суровой даже для их краев зимы. Они с отцом верхом искали отбившихся от стада животных. Неожиданно Гас заговорил о дочери, которая родилась и умерла, когда он был на другом конце света. Тревис не помнил слова отца дословно, но душевная боль и горечь от сознания вины, отчетливо звучавшие в голосе отца, навсегда врезались ему в память.

– По стране катилась волна протестов против войны, – продолжала Дороти, – а твой отец отправился на призывной пункт. Я умоляла его остаться, но он и слушать меня не хотел. Он знал, как тяжело мне придется без него. Жить с его родителями было просто невыносимо. Они постоянно совали нос в наши дела. Гарольд мог явиться в любое время дня и ночи, и ему в голову не приходило стучаться, а когда я работала во дворе, Глэдис не спускала с меня глаз.

Когда они умерли, все восхищались моим мужеством, видя, что я не проронила ни слезинки на их похоронах. И ни одна душа, даже твой отец, не подозревала, что я радовалась долгожданной свободе.

Годы не смягчили остроту ее переживаний и не уменьшили силу чувств. Однако ей не стоило так уж кичиться своим самообладанием. Тревиса ничуть не удивило ее отношение к родителям отца. Дороти Мартелл отличалась болезненным самолюбием и обид не прощала никогда. Неуважения к себе она не терпела, от кого бы оно ни исходило, проявилось ли оно еще в школе со стороны других учеников, или это был банкир, отказавший ей в ссуде на открытие магазина спортивных товаров. Тревис ни на минуту не сомневался, что мать выполнит свою угрозу и по отношению к нему.

– Зачем ты уехала из Джексона, когда узнала, что отца сочли погибшим? – спросил Тревис.

Дороти взяла ручку и стала вертеть ее в руках, собираясь с мыслями, потом постучала ею по блокноту.

– Все три недели после того, как пришло известие, твоя бабушка плакала не переставая. Я тогда чуть не сошла с ума.

– А что она сказала, когда ты собралась уезжать?

– Она умоляла меня остаться. Но дело было не во мне: ей не хотелось отпускать вас. Она говорила, что бог оставил после Гаса детей как память о нем и ей не вынести разлуки. Я же убеждала ее, что мне некоторое время необходимо пожить со своей семьей, и обещала вернуться после рождения ребенка.

Она не могла скрыть самодовольной улыбки.

– Может быть, я не получила такого образования, как она, но все же знала, как не упустить свою выгоду.

– А ты действительно собиралась вернуться?

– Твой отец не оставил мне ничего, – Дороти с досадой отшвырнула ручку. Тревис и не сознавал, что своим вопросом только подлил масла в огонь. – У него был страховой полис, которого едва ли хватило бы на похороны, да еще нас ждали жалкие подачки от правительства. Вот и все. Он все время говорил, что мы не можем позволить себе ничего купить. Еще бы, на что было покупать, не на те же гроши, что платил ему его отец? Мы жили как нищие. Весь доход от ранчо вкладывался в хозяйство. Все было бы ничего, пока Гас оставался жив. С его смертью я оставалась без гроша. Естественно, отец Гаса ни за что не передал бы мне ранчо. Моя единственная сила заключалась в вас, детях. Согласись я остаться, они бы не оценили моей жертвы.

– Давай проясним один момент, – обратился к матери Тревис. – Значит, ты уехала от дедушки и бабушки с единственной целью – заставить их передать тебе долю отца в доходах от ранчо?

– Ну вот, так я и думала. Ты даже не пытаешься меня понять, а уже готов только осуждать.

– Мне жаль, – искренне сказал он. Тревис и действительно сожалел, что не может принять ее сторону, защитить ее, уравновесить чаши весов, на одной из которых были все четверо детей, кому она отдала свою любовь, заботу и внимание, на другой же оставался еще один отвергнутый ребенок.

– Пойми, я не думала о себе, мне надо было защитить вас. Они манили меня назад долей в наследстве.

– Но, возможно, твое положение еще более укрепилось бы, будь у тебя трое детей?

– Я думала об этом. Если бы родился мальчик, я бы его оставила, несмотря на все остальное.

– Что именно?

– Я не могла целиком рассчитывать на Мартеллов. У меня должен был быть в запасе другой план, на тот случай, если бы они решили, что смогут обойтись и без нас. Я прикинула, что мне не так просто будет найти мужчину, согласного взвалить на себя заботу о двух неродных детях, но с тремя мне вообще не на что было надеяться.

Ну вот, все объяснилось очень просто. Судьбу Эми решил ее пол. Никаких эмоций, одна сухая логика.

– Меня поражает, что ты так хладнокровно могла рассуждать сразу же после известия о гибели отца.

– У меня не было времени горевать, я была на шестом месяце.

– А твоя мать, бабушка Харт, знала об Эми? – Тревис почувствовал, что и это имело значение.

– Еще бы. Без нее мне никогда бы с этим не справиться. Она нашла юриста, он все и устроил.

На Тревиса неожиданно навалилась неодолимая усталость. Он приложил руки к лицу, стараясь освободиться от нее.

– Не понимаю, почему тебе так трудно рассказать обо всем отцу? Мне кажется, появление Эми поможет ему сбросить с себя комплекс вины.

– Так вот как ты на это смотришь? Значит, по-твоему, меня волнует реакция отца?

– А разве нет?

– Гас простил бы мне все.

– Так в чем же дело? – снова удивился Тревис.

Дороти встала и подошла к стене, увешанной всевозможными грамотами и свидетельствами, полученными ею за работу в благотворительных и других городских организациях. Глядя на свои награды, она ответила:

– Мне пришлось добиваться своего нынешнего положения долгими годами напряженного труда. Поэтому я не позволю какой-то жалкой неудачнице отнять у меня все это.

– О чем ты говоришь? Как может Эми лишить тебя твоих заслуг?

– Не прикидывайся дурачком, Тревис, – Дороти резко обернулась к сыну. – Ты не хуже меня знаешь, если откроется, что я солгала Гасу, от меня все отвернутся. Твоего отца здесь все считают за святого.

Тревис еще никогда прежде не видел мать такой и предпочел бы не видеть. Эта сторона ее характера оставалась ему неизвестна. Он даже немного растерялся. Он пришел к женщине, которую, как ему казалось, хорошо знал, а перед ним оказался совершенно незнакомый человек.

– Я уверен, когда все узнают, что ты раскаиваешься, они…

– Этому не бывать никогда, а поэтому и говорить больше не о чем! – Дороти вернулась в свое кресло и придвинула его к столу, желая показать, что намерена незамедлительно приступить к работе. – А теперь, если у тебя все, мне бы хотелось заняться делами.

Тревис поднялся и, опершись о стол, заглянул матери в глаза:

– Интересно, а как ты собираешься помешать моему разговору с отцом?

Дороти бросила на него грозный взгляд, который обычно усмирял детей. Как правило, за ним следовала фраза: «Потому что я так сказала». Неподчинение сулило серьезные неприятности.

– Я запрещаю тебе что-либо говорить отцу.

– И ты считаешь, этого достаточно? – Тревис не мог сдержать удивления.

– А ты думал, как эта новость может повлиять на отца?

– Тебе надо было подумать об этом раньше, мама. – Тревис поднялся, считая, что разговор окончен. – Возможно, я был бы на твоей стороне, если бы ты убедила меня, что тебя волнуют не только собственные интересы.

– Почему ты винишь в случившемся только меня?

– А кто же еще в этом виноват?

– Твой отец. Он прекрасно понимал, что его могут убить на этой дурацкой войне, но разве ему пришло в голову позаботиться о семье? Нет, вместо этого он строит из себя героя, а о нас забывает. Как бы я смогла поднять детей на жалкое пособие, которое правительство платит вдовам? Я старалась для тебя и Шэрон.

– Ты никого не забыла?

– Ты еще очень пожалеешь об этом, Тревис, – с угрозой пообещала Дороти, – и она тоже, если посмеет явиться сюда.

Перед глазами Тревиса возникла неподвижная Эми на больничной койке. Жалость и возмущение всколыхнули его душу.

– Если ты попытаешься навредить ей, можешь не сомневаться, весь город узнает, что ты сделала, уж я об этом позабочусь.

– Как ты можешь говорить такое? – Она вскочила, словно подброшенная пружиной. – Где твои родственные чувства? Ты хладнокровно собираешься разрушить жизнь родной матери!

– А как ты могла хладнокровно отдать чужим людям родную дочь?

– Но я же не оставила ее на улице. Я знала, что она попадет в богатую семью. Ее удочерил врач, у них не было недостатка в деньгах. И она была им нужна, а мне – нет. Я поступила так, как считала наиболее разумным. Зачем сейчас ставить мне это в вину?

Тревис не хотел принимать ее доводы, но и ранить отца не мог. Но как же тогда Эми? У нее оставались какие-нибудь права?

— Может быть, Эми не захочет нас знать, когда откроется правда.

– Ты хочешь сказать, она все еще ничего не знает? – Дороти ухватилась за его слова, как утопающий за соломинку.

– Я хотел сначала прояснить ситуацию здесь. – Он подумывал о том, чтобы рассказать матери, какой тяжелой выдалась для Эми прошедшая неделя, но потом понял, что это вряд ли сможет что-нибудь изменить.

– Тревис, не говори ей ничего, – попросила Дороти. – У нее своя налаженная жизнь, а ты можешь все сразу разрушить.

Нет, ему даже не придется ничего делать. Если Эми и дальше будет продолжать такую же жизнь, все для нее может закончиться очень печально. Тревис вдруг осознал, что у него нет выбора, но самое странное, в этом его убедила сама мать, даже не подозревая об этом.

– Ты сама поговоришь с отцом или мне рассказать ему? – Тревис старался говорить как можно мягче.

– Так ты это серьезно? – Она даже отшатнулась от него.

– Извини…

– Ты предпочел ее? Чужого человека родной матери?!

– Речь идет не о выборе.

– Если ты так поступишь, ты мне больше не сын, не желаю больше тебя здесь видеть – никогда!

– Тогда тебе придется сидеть в доме с опущенными шторами, – невозмутимо возразил Тревис. – Отца я бросать не собираюсь. Пока он здесь, я буду с ним рядом.