Возвращение было тягостным. После всех перенесенных мною испытаний, вдруг обнаружилось, что я не имею и отдаленного представления, какими могут быть мучения. Меня ломало и корежило, неведомый садист через каждый нерв пропускал электрический ток. Внутренности заполнила кипящая болотная жижа, а кожу методически поливали кислотой…
Как я все это выдержал — не знаю, только очнулся я весь в поту, руки непроизвольно подергивались. В кабинете все вокруг покрывали лениво колышущиеся хлопья гари, вместо бумаг на моем столе высились груды сероватого пепла. Похоже, в забытьи я искал спасения, перевоплощаясь в свое второе «я», и успел натворить немало дел. В очередной раз я похвалил себя за предусмотрительность, ведь догадался однажды сделать свой кабинет несгораемым, хотя и поставил в тупик этим приказом бедного Генриха. А иначе не миновать беды.
Однако демонстрировать живописную картину разгрома в кабинете начальника Управления всем и каждому отнюдь не хотелось. На подгибающихся ногах я выполз в белый свет. Не знаю, что изменилось в моем лице, но мирно беседовавшие Задунайский и Гиммлер так и шарахнулись, едва завидев меня в дверном проеме.
— Назад… — слабо проскрежетал я. Голос мне начисто отказал.
Вдолбленная годами службы привычка повиноваться остановила Железного Генриха, а волкодлак притормозил с хорошим запозданием. Похоже, его остановил только пример начальника отдела личного состава.
— Генрих, вам придется изрядно поработать.
Гиммлер приятно улыбнулся, хотя на мраморном лбу у него выступили крупные капли пота. Интересно, как может потеть дух?
— Что потребуется?
— Мы создадим свое спецподразделение. Точнее даже целую войсковую часть. Контролировать дивизию имени Дзержинского мы пока не в состоянии, зато сражаться с диверсантами и боевиками ГРУ нам приходится каждый день. Мне удалось договориться кое с кем за время путешествия, и вскоре начнут прибывать добровольцы. Обеспечьте их размещение. Придумайте место новому подразделению в нашей структуре, не особо афишируя его наличие. Техникой и вооружением займетесь вы, — я кивнул Задунайскому. Начальник технического отдела с немного оцепенелой улыбкой покорно кивнул в ответ. Подозреваю, он сделал это чисто механически, повторяя мой жест. Слабодушный оборотень никак не мог совладать со своими нервами. — А потом мы разберемся с теми, кто становится на пути демократии и свободы… — угрюмо закончил я.
Оба как по команде попятились. Вновь неладно. Подойти к зеркалу? Поверьте, я так бы и поступил, ведь следовало же выяснить, что именно так пугает окружающих. О людях я и не говорю, эти твари будут шарахаться при одном упоминании моего имени, но не дело, если твои подчиненные и соратники испытывают при разговоре с тобой сильнейшее желание улепетнуть. Я взглянул бы в зеркало… Однако понял, что никогда, до самой смерти этого не сделаю. Какой-то непонятный внутренний запрет, непередаваемое состояние, подобное ощущениям человека, находящегося рядом с пропастью. Она и манит и отпугивает, притягивает и запрещает, но зовет, зовет, зовет… И вместо намеченного, неожиданно для самого себя, я приказал Гиммлеру:
— И выкиньте все зеркала из Управления. У нас солдаты или шлюхи? Нечего им прихорашиваться. Вампир хорош, каков он есть.
— Но…
— Исполняйте! — лязгнул я.
Бедный Генрих вытянулся в струнку и щелкнул каблуками. Представляю, что он подумал о сумасбродстве начальника. Я мрачно поглядел на них, едва сдерживая клокочущее в горле рычание.
— Идите.
Гораздо поспешнее, чем это предписывалось уставом, они выполнили приказание. Я прошелся по опустевшему предбаннику, шлепнулся в мягкое кожаное кресло и погрузился в невеселые раздумья.
* * *
Домой я предпочел отправиться по воздуху. Мне стал непереносим самый вид грязных людишек, омерзителен их запах. Я сумел разобраться, почему так происходит, но правильно сказано — любое знание старит. А непомерное знание может сокрушить рассудок подобно каменной глыбе, ломающей хрупкие кости неосторожного. Я выдержал, я сильный. Однако приобретенное знание легло на душу подобно черноте НИЧТО. Это не мрак ночи и не холод льда. Не приведи Бог вам испытать нечто подобное. Бог или Сатана — выбирайте сами, что ближе.
Я легко пошел вверх, оставляя за собой огненые пунктиры улиц. Скоро ли я смогу сокрушить эту заразу и предать обретенную Вселенную моему миру? Ведь только так я смогу избавиться от мучений. Любое существо за пределами своего мира невыразимо страдает. Дышать чужим воздухом, есть чужую пищу, слышать чужие чувства мучительно. Вы полагаете, что вампиры и духи злы изначально? Ошибаетесь. Представьте себе, что вам постоянно приходится шагать по раскаленным угольям. Не испортится ли при этом у вас характер? Мне могут возразить: а как же домовые? Они-то сумели превосходно обжиться в этом мире и чувствуют себя здесь неплохо. Твари смешанной крови, они подобны тараканам, проникают в любую щель, множатся и плодятся, пока хозяева вдруг не обнаружат, что как раз они сами стали совершенно лишними в собственном доме.
Но вообще-то неплохой мир. Нам он придется по вкусу после обустройства. А люди… Нет, я не собираюсь призывать уничтожить людей как вид. «Кто не с нами, тот против нас», «Если враг не сдается — его уничтожают». Какое дремучее варварство. Полагаю, оно пришло из первобытных эпох, когда все Восемь Миров были юными. Недаром сказано «первобытнообщинный коммунизм». Вот они и втащили нравы каменного века в наше время. Поэтому к ним и отношение надлежащее… Как к питекантропам. Причем самое странное, они даже не испытывают удовольствия от своих многочисленных убийств. Будь все коммунисты патологическими садистами, их хотя бы можно было понять. Но в чем кроется смысл пролитых ими океанов крови? Ведь Сатана отрекся от них, не без оснований утверждая, что менее всего он заинтересован умножать ряды безвинных мучеников. Так, может, это ангелочки стирают свои лилейные ризы в человеческой крови? Догадка вполне безумная, значит она имеет полное право оказаться гениальным прозрением.
Развить эту мысль мне не удалось. Как гром среди ясного неба (а оно и впрямь было ясным) пронзительно-белая молния расколола фиолетовый ночной свод. Меня обдало холодным жаром, едва крылья не вспыхнули. Знамение? Это что же, нематоды голубенькие решили показать норов и попугать меня? Меня, наместника Восьмого Мира?! Осатанев, я метнул струю дымного пламени прямо вверх. Не для того, чтобы наказать противника, его просто не было, но чтобы предупредить — я готов и намерен драться, я не отступлю! Одновременно я мысленно произнес несколько заклинаний, чтобы помочь пламени пройти несколько дальше, чем увидел бы несведущий. Откуда у меня взялось это знание — понятия не имею. Когда оно появилось — примерно помню, во время странствий по Бифресту. Но какой именно из миров наградил меня частицей своей мудрости — не представляю. И мое пламя умчалось очень далеко…
Ответ последовал незамедлительно. Новая молния ударила мне прямо в правое крыло. Меня перевернуло и закрутило, словно сухой листок порывом ветра. Обычный дракон был бы испепелен на месте, но меня хранили вышние силы, я был предназначен для выполнения исторической миссии, и не могли жалкие молнии повредить мне. Кроме того я знал, хотя бы понаслышке то, о чем простой дракон не подозревал — высший пилотаж. Скажите серому неграмотному дракону: иммельман, бочка, мертвая петля, и я не дам за вашу жизнь и дохлой мухи, скорее всего он попытается сжечь вас, решив, что его жестоко оскорбили. А я использовал свое невеликое знание, чтобы вывернуться из затруднений. Непросто это было сделать, но я сумел.
— Хорошо сделано, — прозвучал рядом, над самым ухом, сочный баритон.
Я шарахнулся прочь от неведомой опасности.
Невдалеке от меня прямо по небу скакал всадник на тонконогом белом коне. Он (разумеется всадник, а не конь) был одет в полный доспех древнерусского воина, за плечами вился тяжелый малиновый плащ, расшитый золотыми узорами. Мое внимание привлекло копье, окруженное жемчужно-голубым ореолом. От копья веяло непонятной угрозой, и я чуял скрытую в нем ужасную силу, силу, противостоять которой не мог никто.
— Я говорю, хорошо сделано, — повторил всадник, улыбаясь.
— Как все, что я делаю, — сухо ответил я, пытаясь сообразить, драться мне или прятаться.
— Не все, — качнул головой всадник.
— Позвольте мне самому судить свои поступки, — ощетинился я. Как бы за разговором не проскочить мимо своей виллы.
— Не уверен… Любого из нас судят окружающие.
— Схоластика, — признаться откровенно, беседа дается мне с ощутимым трудом, когда я отпускаю на волю второе «я».
— Нет, реальность.
— Я всегда и все делаю на совесть. Никто не может пожаловаться, что я не довел до конца начатое.
— О да, — согласился всадник, и копье засветилось поярче. — Мертвые не жалуются. Что же до совести…
— Вы меня оскорбляете.
Милая беседа в ночном небе на высоте пяти сотен метров.
— Ничуть. Просто пытаюсь точно определить явление.
— Меня?
— Верно.
— Мне положительно начинает казаться, что вы напрашиваетесь на ссору.
— Пока нет.
— Пока?
— Да, ибо сказано: «Прощайте до семижды семидесяти». Четыреста девяносто первый грех вам еще предстоит совершить, чтобы исчерпалось милостивое терпение. Но остерегайтесь, чаша переполнится гораздо скорее, чем вам может показаться.
Я начал немного понимать.
— Так вы посланы Пятым Миром?
— Вы угадали.
— Зачем? Ведь мы беседовали совсем недавно.
— Предостеречь. Пока вы сражались против посланцев Шестого — все было нормально. Но сейчас вы слишком близко подошли к роковой грани. Бойтесь перестараться, гнев наш будет ужасен.
— Не пугайте. Это не подействует, да и не к лицу вам такое. Не стоит унижаться.
— Вы правы. Я больше привык разговаривать мечом. Но пославший меня не жаждет крови. Он хочет единственно мира.
— Тогда считайте, что свою задачу вы выполнили. Предупреждение получено, ступайте прочь! не следует меня запугивать, потому что мой гнев будет ужасен! Я вообще не привык обсуждать свои дела со слугами…
Всадник вновь улыбнулся.
— Вы напрасно стараетесь оскорбить меня. Грех гордыни мне чужд. Наш поединок состоится, я провижу это. Но не сейчас. Сейчас тебе грозят иные опасности.
— Какие? — не смог я сдержать своего любопытства.
Всадник не ответил. Он начал удаляться, окутавшись легкой серебристой дымкой, пока не растворился в неверном мерцающем сиянии. Только копье сверкнуло на прощание яркой голубой молнией.
Что за опасности? Я торопливо включил телепатическую локацию и взвыл от бешенства. На матовом зеленом фоне отчетливо выделялась сочная изумрудная буква G. Проклятый призрак остался жив! Я-то старался уверитьт себя, что прикончил его вместе с Андроповым. Ошибочка вышла. Значит я попусту хвалился, что любое дело довожу до конца, мне еще предстоит подраться… Впрочем, эта литера светилась далеко от меня. Гораздо ближе находилась голубая литера G. Почему мне так часто стала попадаться эта буква? Со всадником все понятно: Святой Геогий-Победоносец. Однако не от него же исходит опасность. Ага, вот оно!
Совсем рядом, буквально вплотную, тревожным оранжевым светом полыхнула буква D. Наконец изволил явиться, голубчик. Я уже устал его ждать.
Презрительно зашипев, я выплюнул струю огня, чтобы осветить небо. Если он рядом, непременно отзовется.
И дракон поспешил откликнуться.
По сравнению с ним два первых выглядели жалкими недомерками. Этот же величественно парил в ночном небе, подобный крепостной башне. Мое пламя на мгновение осветило мощное тело, красные блики заиграли на блестящих, словно полированных чешуях. Мне они показались серо-стальными, а может таким и были на самом деле. Ведь частично непробиваемость драконьей шкуры обеспечивают стальные чешуи. Его крылья были вдвое шире моих, спинной гребень эффектно отливал кармином.
Поняв, что обнаружен, дракон повернул голову и выдохнул целую реку пламени. Небо залило желтое сияние с оранжевыми прожилками. Не знаю, что потом думали об этом горожане. Скорее всего решили, что город посетил очередной НЛО. Глупцы! Они забыли великолепный принцип Оккама: не изобретать сущностей сверх необходимого. Зачем приплетать сюда мистических пришельцев, если существуют вполне реальные драконы?
Однако понимание всего этого пришло позднее. В тот момент меня заботила одна мысль: ох, и туго же мне придется. Я постарался, чтобы мое пламя выглядело как можно более внушительно. Увы. Лучше бы я этого не делал, потому что осрамился самым жалким образом. Получилась лишь жалкая пародия.
Но противник, казалось, не заметил моего конфуза. Он только блеснул желто-зеленым фосфорическим глазом и утробно прогудел:
— Приветствую.
— Что тебе нужно? — неудача подтолкнула меня стать агрессивным.
— Я хотел поговорить с тобой.
— Что-то слишком многие желают побеседовать со мною после возвращения из НИЧТО. А в свое время, в Восьми Мирах, не пожелали и видеть.
— Мой хозяин говорил с тобой.
— Так ты не представитель Второго?!
— Отнюдь.
— Изменник!
Мне почудилось, что дракон пожал плечами.
— Я перешел на сторону сильнейшего. В том нет греха. Живой дракон лучше дохлого.
— Я только что беседовал еще с одним послом.
— Осторожнее! — полыхнул огнем дракон, его глаза налились желтизной. Похоже, он приходил в бешенство при одной мысли о Георгии-Победоносце. Отчасти мне были понятны такие чувства.
— Не указывай!
Дракон скрипнул клыками, но сдержался, только сильнее и чаще забил крыльями, набирая высоту. Что-то, а это понимали даже самые тупые твари — атаковать сверху гораздо удобнее. Впрочем, он продолжил разговор:
— Мой хозяин решил, что тебе пора определиться. Во время путешествия по Восьми Мирам все только присматривались к тебе, вырабатывали политику по отношению к новой силе. А сейчас начали действовать. Именно потому, что с тобой связались заклятые враги, мы требуем немедленного ответа: с кем ты? С ними, или поддержишь нас?
Интересно, что такого сумел я совершить, что теперь меня признают, как силу? Ведь не разговаривали со мной от презрения к моей ничтожности, что переменилось?
— Дурак! Я не с ними и не с вами. Я сам по себе!
— Так не бывает, — не слишком уверенно возразил дракон.
— Бывает. Ведь существуют восемь миров, а не два.
— Так значит…
— Ты поразительно догадлив. Я служу самому себе и своему Восьмому миру. Все остальные семь тоже скоро будут принадлежать нам.
— Тогда умри! — взревел дракон.
Вместо ответа я дохнул на него огнем, однако проклятый успел подняться гораздо выше, и пламя не причинило ему вреда. Начался безумный воздушный бой двух драконов над ночным городом. Я просто обязан был его проиграть, уступая противнику почти по всем параметрам. Из знаменитой формулы: высота, скорость, огонь, маневр, — моим было лишь последнее слагаемое. Летучий гад превосходил меня и по скорости, и по огневой мощи, и по бронированию. Мое превосходство заключалось единственно в небольшом знании высшего пилотажа. Ах да, чуть не забыл. Еще в подчиненности Высокой Идее.
Сначала он пытался взять меня грубой силой. Заходил сзади и сверху, атаковал с пикирования. Это было внушительное зрелище: отливающая металлом темная туша со свистом разрезала воздух, изрыгая потоки желтого пламени. Однако мне не составляло большого труда уклоняться от его хаотических атак. Следовало только проявлять немного осмотрительности, перекладывая с крыла на крыло. Правда, мне немного подпалило хвост, зато ему доставалось изрядно. Каждый раз, когда противник проскакивал мимо, я ударял его огненым бичом. Поскольку скорость полета дракона все-таки не слишком высока, я отчетливо слышал треск подгорающей чешуи и успевал почуять, как пахнет горелым. Эх, если бы мне такое пламя, как у него! Уверяю, тогда этот дурак не пережил бы первого же промаха.
А пока, с каждой новой неудачей он свирепел все больше и больше. Я еще подумал, что следует поручить Задунайскому приспособить многоствольную авиапушку для ношения ее драконами. Ведь сумел же он оснастить Зибеллу! А с драконом все куда проще, ведь у него вполне подходящая грузоподъемность. Никогда не следует полагаться только на природное оружие.
Увлеченный этими рассуждениями, я едва не прозевал перемену тактики противником. Теперь он ринулся в лобовую атаку.
Вот здесь мне уже пришлось поступать не по канонам. Как я недавно упомянул, драконы довольно-таки медлительны, и столкновение морда в морду отнюдь не смертельно для них, если учесть крепкую конституцию этих зверей. Так что мне приходилось прилагать максимум стараний, чтобы уклоняться от противника. Он-то как раз жаждал сцепиться со мною влапопашную, чтобы пустить в ход свои мощные когти и жуткие челюсти. Поэтому я вертелся, как мог. Бочка, змейка, штопор… Пару раз после классических иммельманов мне посчастливилось хорошенько полоснуть его когтями по спине. Однако я все отчетливее ощущал, как наливаются свинцом крылья. Такая сумасшедшая гонка долго тянуться не могла. Еще минут пять — и он меня закогтит. А тогда Сатана в лице фельдмаршала, или фельдмаршал в лице Сатаны, не время разбираться, восторжествует.
Как вывернуться — я не видел. Спуститься на землю? Дракон немедленно меня испепелит. Сражаться в воздухе? Через пару минут бой превратится в избиение. Наверное, я слишком расстроился, потому что прозевал именно то, чего так опасался. Мы столкнулись и диким клубком, с ревом и визгом, терзая друг друга когтями, рухнули на землю.
Его клыки полосовали меня словно ножи, пламя обжигало, а слюна оказалась такой же едкой, как олеум. Конечно, я сопротивлялся изо всех сил. Мы упали в молодую рощицу и сейчас катались по земле, ломая хрупкие ели и невысокие березки. Мало-помалу мое сопротивление начало ослабевать. Дракон подмял меня под себя и уже раскрыл пасть, готовясь перекусить мне горло. Я невольно зажмурился… Чего он ждет? Издевается?
Но смертельный удар запаздывал.
Я приоткрыл правый глаз. Дракон стоял надо мной, приоткрыв пасть. Он настолько походил на человека, в изумлении разинувшего рот, что я не сдержался и нервно хихикнул. Истерический смешок прервал немую сцену. Дракон выпустил меня и отскочил, точно ужаленный. Потом припал к земле в знак покорности пригибая шею. В такой позе он не мог ни нападать, ни защищаться. Оглушенный, я кое-как поднялся.
— Извините, я не знал, — униженно пролепетал дракон. — Виноват.
— В чем дело? — тупо переспросил я. Вообще-то нехарактерно для меня терять самообладание, в другом случае я просто ударил бы покрепче — и дело с концом. Видимо он меня слишком сильно помял.
— Если бы вам угодно было сразу сказать, господин Великий Дракон, кто вы, я, конечно, ни за что не посмел бы столь дерзко посягнуть на священную особу.
— Ладно, забудем об этом.
— Как прикажете.
— А сейчас убирайся.
— Вернуться к… Сатане? — Он все-таки немного помедлил, прежде чем назвать это имя.
— Нет, в наш мир.
— И что прикажете делать?
— Ждать моего возвращения. Ждать и готовиться. Я не задержусь. Собирай войско.
— Слушаюсь, господин Великий Дракон.
— Ступай.
Он прямо-таки вжался в землю и ползком, пятясь, скрылся в темноте. Потом я увидел тусклую малиновую вспышку, услыхал легкий хлопок. Третий дракон отбыл, оставив меня в совершенном смятении.
* * *
Я сидел перед камином, напрасно пытаясь собрать воедино разрозненные осколки мыслей. От частых и сильных ударов по голове мысли имеют скверную привычку терять плавность и стройность, уподобляясь беспорядочному вороху щебня. А этих самых ударов за последние полчаса я получил достаточное количество.
Я победил, но каким образом? Как мне удалось безнадежную ситуацию превратить в победу? В битве при Маренго Наполеона от разгрома спас вовремя появившийся Дезе. Кто же стал моей палочкой выручалочкой? Такие победы пугают. Ведь подобным образом может перемениться и выгодное положение, если не разобраться…
Крылатый придурок разглядывал меня так, словно перед ним появился сам… не знаю кто. Ведь драконы не боятся никого и ничего. Просто физически не могут бояться, так устроена их нервная система. Тем не менее он глядел на меня, как женщина на мышь. Точнее не на меня, а на то, что висело у меня на шее, которую он так нахально вознамерился перегрызть.
Я торопливо ощупал разодраный воротник рубахи.
Мне на ладонь лег золотой квадратик, который отобрали у ифрита. Но теперь на черном камне проступили две огненые буквы: MP. Интересно, русские или латинские? Ведь смена алфавита резко меняет смысл монограммы на трофейном амулете. От члена парламента до миллирентгена диапазон очень велик и вмещает несчетное множество понятий. Или счетное, зато очень большое. Впрочем, если отбросить шутки в сторону, амулет сначала укротил Призрак, Который Бродит По Европе, а спустя несколько дней просто спас меня от разъяренного дракона-убийцы, вмиг утихомирив его, превратив в агнца. Между прочим, как бы не забыть за хлопотами… Еще никому не удавалось опрокинуть меня и столь блестяще опозорить. К величайшему сожалению, здесь придется действовать самому, потому что язык убийцы подчас страшнее его оружия.
Я положил амулет на журнальный столик и блаженно вытянул гудящие ноги поближе к огоньку. Странно. Проклятый дракон едва не сжег меня, а все хочется тепла. Жутко болело все тело, словно меня пропустили через мясорубку, зудели ожоги и, несмотря на все огорчения, я мирно заснул, сидя в кресле. Заснул сном младенца, настолько меня измотал безумный поединок.
Проснулся я от того, что обнаглевший солнечный луч уперся мне прямо в лицо. Неприятное ощущение — словно тебя разглядывают в упор. Я с хрустом потянулся, разминаясь, и судорожно схватил лежащий тут же, на столике, «Скорпион». Ведь меня действительно разглядывали. Непростительная оплошность с моей стороны — не запереть двери и не вывесить обереги. Здорово же меня укатал негодяй, если я потерял обычную осторожность.
Впрочем М., а посетителем оказался именно он, предупредительно поднял руки и поспешил заверить, что не собирается нападать.
— Что вы здесь делаете? — Я был крайне раздосадован, позволив застигнуть себя врасплох.
— Охранял посторонних от вас.
Я помотал головой, плохо понимаю спросонья, что говорят.
— То есть меня от посторонних?
— Нет, именно так: посторонних от вас, господин Имперский Маг.
Час от часу не легче! Теперь еще этот награждает меня новым титулом. Да, придется заставить Задунайского вплотную заняться амулетом. Пусть выяснит, в чем тут соль.
— Чем же это я мог кому-нибудь повредить?
М. приятно улыбнулся.
— Амулет трансформаций работает. Прежде всего я порекомендовал бы не находиться слишком долго рядом с ним, если он установлен в первую позицию.
— Так он вам знаком?! — подскочил я.
— Разумеется.
— Признавайтесь… То есть рассказывайте.
М. пожевал тонкими губами.
— Всего я сам не знаю, но мне приводилось сталкиваться с амулетом Эм-Пи.
— Значит, все-таки английский язык?
— Да. По слухам его изготовил Роджер Бэкон. А он, сами понимаете, англичанин.
— И что значат эти буквы? В первой позиции. — уточнил я. — А равно в остальных.
М. развел руками.
— Повторяю, всего я рассказать не в силах, потому что не знаю сам. Мне не известно, например, сколько всего позиций. С его помощью реализуется суть вещей, названия которых начинаются с Эм-Пи, он немного сродни вашему «Себя зерцало».
Я обрадовался собственной догадливости.
— Я был прав, когда предположил, что возможен вариант Member of parliament!
М. кивнул.
— Да, он здесь присутствует. Олицетворение самого старого в мире демократического института — одна из позиций амулета.
— А что означают остальные? Почему испугался Призрак?
— Ну, это совсем просто. Он испугался Metropolitan Police.
— ???
— Столичной полиции.
— Полагаю, лондонской.
— Верно.
— А отчего сбежал дракон?
М. тяжко вздохнул.
— Он увидал в вас суть первой аббревиатуры. Ради которой, собственно, и создавался амулет. Это позднее ему придали множество функций, век от века дополняя список.
Я помаленьку начал закипать.
— Не тяните кота за хвост. Что это за первая позиция?!
— Malice purified.
— Я не знаю английского. В совершенстве не знаю.
— Очищенное зло, — тихо и серьезно ответил М.
Вот оно что! Все сразу встало на свои места. Квинтэссенция зла, еще бы не испугаться. Вероятно сочетание моего второго «я» и очищенного зла дало такой редкий сплав, такое новое качество, что оно привело в смущение даже дракона. Не испугало, нет. Повторяю, дракон не сможет испугаться, даже если очень этого захочет. Но заставить оторопеть, задуматься…
— Ладно, не будем об этом, — завершил я неприятный разговор.
— Мы не так давно знакомы, но я вас М. уже достаточно хорошо изучил, чтобы понимать: если вы пришли, значит что-то задумали. Во всяком случае вы прибыли не для объяснения свойств амулета.
М. сделал обиженное лицо.
— Вы подозреваете меня в неискренности?
— Разумеется нет.
— Тогда в чем дело?
— Вы меня неправильно поняли. Я не подозреваю вас в неискренности, я в ней убежден. Честный начальник разведки… Нонсенс. Но, повторяю, оставим пикировку. Что вы придумали?
М. потеребил ухо.
— Я хотел предложить новый подход к организации службы.
— Вы полагаете, что проведенных мною изменений недостаточно?
М. печально кивнул.
— Увы, да.
— Уж не хотите ли вы вернуться к комплектованию спецслужбы людьми?
— Избави Бог, — замахал он руками. — Ни в коме случае.
— Так какие перемены вы предлагаете?
— Изменение принципов. Эффективность секретной службы определяется отнюдь не идейной подкованностью сотрудников. Сколько не читай «Богородице дево…» либо «Коммунистический манифест» — эффективность работы не повысится. Ее определяет только количество серых клеточек в черепной коробке. А до сих пор система не способствовала продвижению людей умных.
— Вы хотите сказать, что в КГБ работали один идиоты?! — взвыл я.
— Ну конечно нет. Не только они, — ласково проворковал он. — — Хотя, иногда создавалось и такое впечатление. Говорю вам как человек, много лет боровшийся с ним. Такие как Родос и Шварцман полностью отвечают подобной характеристике. И несть им числа.
— Негативный отбор? — предположил я.
— Нет. Ситуация много сложнее. Негативный отбор означал бы гиперболическое распределение. Бесконечность в нуле, у полных кретинов, и ноль — в бесконечности. На самом деле отбор происходит по гораздо более сложному принципу. На первый взгляд он соответствует гауссовской кривой нормального распределения, не даром же его так называют! Оно имеет максимум в средней точке и сходит до нуля в обе стороны. Ни дураков, ни гениев. Дорогу посредственностям.
— Веселая перспектива, — криво осклабился я. — Однако вы намекаете…
Но М. разошелся. С пылающими щеками он метался по кабинету, размахивая руками. Похоже у него, как и у всех незаурядных людей имелся конек. Маленький пунктик. Даже Наполеон предпочитал, чтобы его хвалили как изобретателя скверного, проигрышного варианта королевского гамбита, а не как гениального полководца. Вот и М. питал неутолимую страсть к математике.
— Нет, дело хуже. Я понял это, ознакомившись с трудами основоположников квантовой механики.
Тоже допустимо. Один собирает марки, другой на досуге конспектирует Эйнштейна, Планка, Гейзенберга.
— Кривая отбора имеет максимум, смещенный к нулю. Это планковское распределение! Наибольшие шансы имеет человек глупее среднего. Не предельный дурак, разумеется, но тот, кого мы называем… ограниченным. Вот суть вашей системы, поэтому вы и проиграли.
— Вы предлагаете набрать гениев? — процедил я сквозь зубы.
— Хотелось бы. Но все гении наперечет и наперехват.
— Тогда кого?
— Людей с развитым нестандартным мышлением.
— Людей?!
— Не цепляйтесь к словам. Это случайная оговорка. Повсеместно признано, что наиболее эффективно работает Интеллиндженс Сервис. Наиболее эффективно по критерию МакНамары «стоимость-эффективность». Тратя массу денег и гробя толпы людей ЦРУ и КГБ добивались большего. Но какой ценой? А что позволяло СИС добиться выдающихся результатов? Люди.
— Какие? — вздохнул я.
— Писатели.
Да, М. мог огорошить кого угодно. Если бы я не сидел в глубоком кресле, то определенно упал бы на пол.
— Кто?!
— Писатели. Как вы помните Сомерсет Моэм и Грэм Грин неплохо послужили Ее Величеству.
— Не помню, — честно ответил я.
— Даниэль Дефо так просто возглавлял разведку.
— Ну, это было , как говорится, давно и неправда.
— Вы напрасно сопротивляетесь, — укорил М. — Поймите, цепляясь за идейно подкованых придурков, вы правой рукой разрушаете то, что строите левой. Разведка, по существу рациональная в своих основах и по своим методам, может осуществлять наиболее значительные завоевания лишь путем опасных внезапных скачков ума, когда проявляются способности, освобожденные от тяжелых оков строгого рассуждения, которые называют воображением, интуицией, остроумием.
Вроде я это уже где-то слышал…
— Этот вопрос не ко мне. Систему возглавляет фельдмаршал.
— Если руководитель становится поперек дороги делу…
— Вы смелый человек, М., — оборвал я его разглагольствования.
— За такие слова другого…
— А я не человек, — усмехнулся М.
— Мы только успели подавить один мятеж, как вы предлагаете начать новый.
— Солдат должен быть верен Родине и конституции, но не исполнительной власти и тем более не лицу, ее представляющему.
— Знаю, генерал Дуглас МакАртур.
— Так подумайте.
— Ладно, идите.
М. растаял точно призрак, каковым, собственно и являлся.
А я последовал его совету и задумался. Было о чем.