Архитектор, молодой человек в белой бобочке, в пиджаке и в джинсах, держа в руках раскрытую папку, стоял в центре большой комнаты новой харинской квартиры.

Хозяин квартиры заглядывал в папку, где были разложены эскизы интерьера. В настоящий момент он рассматривал отпечатанную на принтере глянцевую репродукцию знаменитой венецианской фрески. На картине, изображавшей бракосочетание племяннника Папы Римского и полковничьей дочки, лицо жениха была умело заменено напряженной физиономией Харина. Пыльно-прозрачные удивительные краски оригинала приобрели на отпечатке рекламную определенность и вместо знаменитой барочной меланхолии живопись казалась исполненной напористого нервного оптимизма. Харин, над чьей наклоненной головой златокудрый полуобнаженный Аполлон возносил статуэтку Фортуны Покорившейся, ехал на золотой колеснице, запряженной неправдоподобно вздымавшимися буцефалами, по утренним облакам, сопровождаемый торжественно трубящими ангелами и суетливыми купидонами с завязанными глазами. В руке у старца, взиравшего снизу на процессию, вместо затейливого флага патрицианской семьи развевался простой российский триколор. Лицо невесты напомнило Харину о Марине.

Если не считать нескольких юношеских увлечений, это была первая настоящая влюбленность, которую ему приходилось переживать. Женщин он всегда считал существами скорее утилитарными и только недавно в какой-то книжке прочитал, что они создания загадочные и необъяснимые. Он стал приглядываться к своим знакомым и действительно обнаружил в них много загадочного и необъяснимого, чего он раньше не замечал. Это открытие встревожило его не на шутку: он обнаружил, что женщины, стоило только ему посчитать их существами загадочными и необъяснимыми и попытаться их понять, сразу же начинали понемногу его избегать. Дошло до того, что Харин почти перестал встречаться с особами противоположного пола: третировать их на солдатский манер ему больше не хотелось, а обращаться с ними по-человечески он еще как следует не научился.

Когда он первый раз, в коридорном сумраке увидел облепленное жевательной резинкой маринино лицо, он почувствовал острую сиюсекундную необходимость подержать это лицо в руках, потом не выпускать его, показывать его знакомым, возить с собой, хранить в надежном месте, смотреть на него все время, потому что смотреть на это лицо было все равно, что получать каждую минуту по десять тысяч долларов просто так, без процентов, залога и расписок. Боже, взмолился Харин по дороге на собачьи бои, наставь меня на путь истинный, помоги мне договориться с этой фартовой биксой, а я Тебе потом двери в церкви поменяю и ограду помогу восстановить. Ночью, после наркотиков и Ницше (Чего читаем? — уважительно поинтересовался телохранитель. Харин ответил. Низшего читает, — поделился телохранитель с коллегой пятнадцать минут спустя.) Харин вспомнил, что мир надо либо брать с ходу, либо оставлять его таким, какой он есть. Хочешь взять — бери, нет — проходи мимо, но никогда не пытайся его понять, иначе он умнет тебя, как опытная проститутка провинциального школьника. Другое дело, объяснить, подумал он. Объясняя мир многие большие деньги зарабатывают, но понимать его невозможно и не нужно. Когда на следующее утро он окончательно пришел к выводу, что хочет жениться на Марине, хочет усыновить ее будущего ребенка и завести с ней еще нескольких собственных детей, он решил также, что сделает это в конце месяца, как раз к предполагаемому новоселью. Про инцидент в машине он попросту забыл, пока Марина ему не напомнила, полагая во-первых, что женщины к подобному обращению привычны и, во-вторых, вообще не имея обыкновения помнить о незначительных неудачах или критически рассматривать собственные поступки.

— Эту перегородку мы сносим, — говорил архитектор, не вынимая сигареты изо рта и обводя комнату рукой по периметру, — эту и эту тоже. Комната превращается в зал четырнадцать метров в длину и девять с половиной в ширину. Вдоль стен мы пустим две параллельные колоннады, — он перевернул лист в папке, стряхнул пепел на пол и поправил очки, — на стенах поставим французские антикварные гобелены, по верху, по периметру положим позолоченный карниз ионический и в центре установим восьмиугольный фонтан с тритонами.

— А выдержит? — спросил Харин, искренний, как персонаж детского анекдота.

— Что? — не понял архитектор.

— Пол, — пояснил Харин, — Три тонны?

— Выдержит, — ответил архитектор, странно шевельнув губами.

— Только никакой порнографии, — предупредил Харин, — ко мне солидные люди будут приходить. Мне вот не нравится, например, — он показал на репродукцию, — что у меня конский хер будет в самой середине потолка.

— Во-первых там люстра будет крепиться, — сказал архитектор, — во-вторых это символ плодородия, но, если хотите, мы можем в этом месте облаков немножко подбавить или ангела какого-нибудь запустить.

— В спальне, — сказал Харин, — что угодно можете рисовать, хоть Серого Волка с Красными Шапочками. Здесь, — он обвел рукой помещение, — все должно быть прилично. Что с окнами?

Архитектор покопался в папке.

— Вот, — сказал он, указывая на эскиз, — рамы из Николаевского дворца. Проемы немножко поднимем. Шпингалеты латунные по эскизу Растрелли, стекла пуленепробиваемые, пятнадцать миллиметров.

— Хорошо, — сказал Харин, — запишите мне потом, что у меня откуда, чтобы я людям мог объяснить при случае, если спросят. Что с библиотекой?

— Пойдемте, — пригласил его архитектор, прикуривая новую сигарету от предыдущего окурка. Они вышли в коридор и остановились на пороге следующей комнаты. Комната была залита ярким солнцем. Харин оглянулся. Он увидел в глубине коридора приоткрытую дверь в ванную. Вчера на кухне сломали первую перегородку, соединявшую ванную и кладовку, и на полу в конце коридора валялась штукатурная крошка и куски дранки. За дверью туманным пятном чернела непроглядная темнота. Харину показалось, что в темноте что-то блеснуло. Он пригляделся, но ничего не увидел и отвернулся к наполненному моментальной полуденной тишиной окну, в которое был направлен объясняющий палец архитектора.

В темноте ванной стояла Марина с пистолетом в руках. Она смотрела на Харина и видела, как он обернулся и уставился на нее, вернее сквозь нее, в темноту дверного проема.

Марина пришла в квартиру за пятнадцать минут до Харина, просто так, посмотреть на всякий случай на лестничную клетку, посидеть на подоконнике несколько минут, выглядывая в пустынный двор с пустым чугунным постаментом посередине, освещенный сквозь густую лоснящуюся листву двух огромных тополей колеблющимися расплывчатыми пятнамии и подождать событий, если они собирались в ближайшее время произойти. Она поднялась на третий этаж и увидела пустой проем на месте прежней двустворчатой деревянной двери и прислоненную к стене новую дверь, бронированную, отделанную снаружи резными лакированными филенками. Она заглянула в квартиру.

Было тихо. В первой комнате, на свежесколоченном столе лежали архитектурные чертежи и стояла тарелка с окурками и початая бутылка лимонада. Она прошла дальше. Остатки мебели исчезли, полы были чисто подметены, стены кое-где уже размечены мелом. Она зашла в ванную. Зеркало по-прежнему висело на стене, но на месте раковины под ним виднелось в темноте неровное темное пятно. Марине показалось, что за ней кто-то наблюдает. Она огляделась.

Тонкая дощатая перегородка была наполовину сломана и за краем ее виднелась крашеная зеленой краской кухонная стена с квадратами пыли оставшимися от навесных шкафчиков. Вблизи на крючке висел одинокий алюминиевый дуршлаг. Марина выглянула из ванной. Дверь черного хода тоже была уже снята с петель, и сквозь проем виднелась бело-салатная стена узкой лестничной клетки с параллельными тенями перил. В этот момент в прихожей послышались голоса. Она спряталась обратно и сняла на всякий случай пистолет с предохранителя. Во многих фильмах незадачливые персонажи часто забывали снять пистолет с предохранителя в самый ответственный момент, и это было настолько симптоматично, что Марина даже написала себе на ладони между большим и указательным пальцем шариковой ручкой: «предохр.»

Вначале она услышала через приоткрытую дверь громкий и недовольный голос Харина. Ругается, что никого нет, — подумала Марина. Потом они зашли в комнату, и голоса затихли.

Она посчитала двери в коридоре: раз, два, три, четыре и после четвертой двери узкий глухой проход метров пять длиной, доходящий прямо до ванной. Они выйдут из последней комнаты и пойдут либо на кухню, либо прямо к ней в гости. Харин будет идти впереди, за ним архитектор и телохранители. Четыре выстрела. Им просто некуда будет деваться.

Харин в сопровождении архитектора и телохранителей вышел из комнаты, задержался в коридоре и посмотрел Марине в глаза. Она взглянула на часы. Если на каждую комнату положить минут по десять, они окажутся в этом узком проходе не раньше, чем через полчаса. К этому времени могут рабочие вернуться, — подумала она. Можно тихо уйти сейчас через черный ход, когда они зайдут в комнату, только надо это делать сразу же, потом, когда они поближе подойдут, поздно будет.

Либо подождать и не думать о рабочих, которые, начнется стрельба, сразу разбегутся кто куда. Они будут с дверями возиться, — подумала Марина, — сначала на одном выходе, потом на другом. Четыре выстрела, контрольный выстрел и сразу к свободному выходу. Чем подробнее она представляла себе предстоящую сцену, тем страшнее и противнее ей становилось. Она уже не хотела никуда уходить, она все больше и больше хотела забиться в тесный угол за ванную, чтобы ее никто и никогда не заметил, тихо выбраться с наступлением темноты из квартиры и уехать на следующий день в Новую Зеландию.

Харин, архитектор и телохранители снова появились в коридоре.

— Ну, где твои работники? — спросил Харин, глядя на часы, — половина первого.

— Сейчас придут, — ответил архитектор и они скрылись в следующих дверях.

А то можно еще спрятать пистолет и сказать ему, что я согласна, подумала Марина. Жду его в ванной, чтобы сообщить. Не хотела отрывать от дел. Решено, договорилась она сама с собой: если рабочие не вернутся, я его убью, если вернутся — выйду за него замуж — сегодня, по крайней мере. Или насовсем? — спросила она себя. Огромная квартира, библиотека, бассейн, отделанный мавританской керамикой, двухместный спортивный автомобиль, шляпа на ленте, прозрачный крепдешиновый шарф цыганит на ветру на три метра позади, собственная фирма, неважно какая, модный магазин, например. Иосиф, которого важный шофер отвозит в классическую гимназию. Мужа и вправду наверняка убьют года через два.

Марина задумалась. Она сдвинула темные очки на лоб, вынула наушник из уха, и сунула в рот леденец на палочке.

Я погибла, подумала она. Когда кино смотришь, подумала она, всегда знаешь, что дальше будет. Что будет дальше? — спросила она себя, глядя на пистолет. Беременная девушка плюс пистолет, плюс богатый жених, плюс несчастная любовь, плюс комнатная философия, плюс стресс и нервы и наркотики и техно, равно — чему? Куда эти противные параллельные рельсики равенства тянутся и почему я должна по ним все время катиться как вагонетка?

Слезы вспухли вдруг у нее в горле толстым горячим комом. Она бросила пистолет в ванну, закрыла лицо ладонями и зарыдала, — в уме, — но, прежде чем сделать это на самом деле, машинально оглянулась в черный провал зеркала, чтобы убедиться, что слезы действительно хлынули.

Неожиданно рядом послышался негромкий хруст штукатурки. Марина быстро, конвульсивным движением обернулась, не в силах поднять как будто застрявший в патоке тесного окружающего пространства пистолет, чувствуя, как обжигающий ужас заливает ее от подбородка до промежности, и на фоне кухонной стены увидела Тему.

Интересно, как человек с ума сходит, — думал Тема, поднимаясь утром по ступенькам марининой лестницы. В последние дни он стал относительно рано вставать и однажды поймал себя на том, что приглядывается на улицах к объявлениям о найме на работу. Он, этот гипотетический человек, наверняка ведь сам того не замечает, что сумасшедшим становится, — думал Тема, — просто однажды утром он обижается, что ему не дают на завтрак вкусных какашек или упорно не разрешают отрезать окружающим указательные пальцы, тогда как всем известно, что симметричных людей в пятое измерение не пускают. Все дело в соразмерности, — подумал Тема, — в соотношении цели и средства. Если цель — вечное блаженство, а средство — садовые ножницы, тогда ты сумасшедший. Если цель — скромный заработок, а средство — те же самые садовые ножницы, тогда все в порядке. Отец сказал как-то, что хорошая литература это литература умеренности, а великая литература — литература меры. Отец привык мерять себя, — подумал Тема голосом гипотетического оппонента, — сравнивать себя с образцами: в его время всех приучали сравнивать себя с образцами, следовать инструкциям, предполагавшим отчетливую цель. Оппонент тараторил скороговоркой, словно боялся что его в любую секунду попросят замолчать и выйти вон. Они, вообще, все привыкли тогда, то есть в брежневские времена мыслить диалектически, лозунгами и выводами, языком квелого самоанализа, — доказывал оппонент. У меня, — подумал Тема, — цели нет и средств тоже нет. Поэтому, что такое мера, я понятия не имею. Мне нужна цель в жизни, — подумал он. — Определенно.

Придя к такому выводу, он позвонил в дверь. Некоторое время никто не открывал, потом загремела цепочка и дверь открылась. На пороге стояла незнакомая женщина, вытиравшая мокрые руки о грязный фартук.

— Вам кого? — подозрительно спросила она.

— Я отказываюсь жить в одном доме с человеком, который может пукнуть прямо в комнате и потом полчаса делать вид, что это не он, — донесся у нее из-за спины раздраженный женский голос.

— Марина дома? — спросил Тема, удивленно разглядывая неопрятную женщину.

— Какая Марина? У нас никакой Марины нету. — ответила женщина.

— Это тридцатая квартира? — спросил Тема.

— Тридцатая этажом ниже, — брезгливо бросила женщина и захлопнула дверь.

Тема огляделся. Рассуждая, он пропустил маринину квартиру и поднялся по ошибке на следующий этаж. Внизу на площадке защелкал дверной замок. «Канарейка, не скучай,» — беззаботно пропел маринин голос. Тема посмотрел вниз через перила. Марина закрыла дверь и скрылась в лифте. Тема побежал вниз по лестнице. Он, конечно, догнал бы лифт, но на втором этаже бойкие грузчики вдруг вынесли из двери зеркальный шкаф и Тема с разбегу наткнулся на собственное, неожиданно симпатичное отражение. Когда он, следом за грузчиками, вышел на улицу, Марины уже не было.

Какая цель, какая мера, — подумал Тема, — вокруг меня клубятся демоны, которые портят мне жизнь. Мне к экзорцисту надо. Интересно, изгоняют в русской православной церкви бесов, или нет? — подумал он. — Если да, то мне непременно нужно к ним обратиться. Бесы меня буквально одолели. Он отмахнулся и увидел в тени кабины удивленные глаза таксиста, поджидавшего клиента на солнцепеке. В этот момент дверца такси открылась, и Марина забралась в машину. Тема замахал руками. Таксист отвернулся, и машина тронулась с места.

Плохой сегодня день, — подумал Тема. — Все против меня. Завтра позвоню, приду, спокойно все объясню. Куплю, кстати, цветов по дороге, — подумал он, — роз, или пионов лохматых, или этих ромашек больших с блестящими лепестками, которые, как будто из пластмассы сделаны.

Рядом с ним притормозила машина. Водитель выглянул из окна.

— Куда? — спросил он.

Тема увидел, что такси, в котором уехала Марина стоит на углу перед светофором. Он забрался в машину.

— Видите, — сказал он, — такси стоит на перекрестке перед светофором во втором ряду справа?

— Вижу, — сказал водитель.

— Поезжайте следом, пожалуйста, — сказал Тема, позабыв про цветы. Одновременно он поспешно сунул руку в карман. В кармане лежал, слава Богу, плотный комочек бумажных денег, но сколько их там было Тема, как ни старался, вспомнить не мог. Маринина мама сказала как-то раз, что запрещает Мариночке знакомиться с молодыми людьми, которые носят деньги прямо в карманах, комками. Тема тогда успокоил ее как мог, сказав, что в настоящий момент никаких денег он в карманах комками не носит.

На улице Чехова Тема, сам себе удивляясь, благополучно расплатился и, следом за Мариной, не очень понимая, зачем он это делает, зашел в парадную. Лифт уже поднимался. Тема заглянул в сетчатую лифтовую шахту и увидел, что кабина остановилась на четвертом этаже. Двери лифта открылись, закрылись, и наступила тишина. Тема рассчитывал услышать, как Марина входит в квартиру, но прошло минуты две-три, и было по-прежнему тихо, только с улицы доносился неразборчивый летний шум. Тема стал осторожно подниматься. Он вспомнил мужчину, который нокаутировал его в клубном туалете, он вспомнил другого мужчину, с которым Марина сидела в клубе за столом. Она никогда ко мне не вернется, — неожиданно безнадежно подумал Тема, считая этажи, — если она связалась с этой публикой. Если она с ними проводит время, — подумал он, — значит, она стала совершенно другим человеком. Вот так сразу, за неделю? — спросил внутренний собеседник. Бывает, — ответил Тема, — или всегда была, просто я не замечал.

Он остановился перед гладко оштукатуренным дверным проемом. Новая дверь стояла рядом, прислоненная к стене. Он поколебался, но потом осторожно заглянул в квартиру.

В квартире было пусто. Из прихожей он увидел за распахнутыми дверями светлые пустые пространства просторных комнат. За поворотом коридора послышались негромкие шаги, скрипнула дверь. По звуку шагов Тема узнал Марину. Он заглянул в коридор, заглянул поочередно во все двери необъятной квартиры и вышел на кухню. Марины нигде не было.

Она приехала, чтобы посмотреть, как идет работа, — подумал Тема, стоя на кухне. — Как будет выглядеть ее будущая спальня, куда будут окна выходить, прикинуть, какие нужно заказывать драпировки, какие обои, где кровать поставить. Что я могу сделать? — спросил он себя. Что? Посоветовать, куда кровать поставить?

Внутренний голос подавленно молчал.

Она и правда, никогда ко мне больше не вернется, — с философской отчетливостью подумал Тема. — Никогда. Что если застрелиться, — подумал он неожиданно, — прямо здесь, в этой квартире, в предполагаемой спальне? Он вытащил пистолет и глядя на ободранные обои направил его себе в рот. А правда? Это выход, это ответ. Прямо сейчас. Упасть на паркет, пролить вбок красивую красную струйку, щедро откинуть руку в сторону. Эффектно и просто, — и с удовольствием смотреть потом из гроба на их бледные, скорбные, беспомощные лица. Только не задумываться долго: раз, два — и готово. Жми на курок. Жми, давай! Что же вы все раньше думали? А? Маринка вообще с ума сойдет. Или нет? Вдруг нет? Вдруг возьмет и не сойдет? Потом вскочить, смеясь, — нет, вот это вряд ли.

В углу кухни, возле окна Тема увидел еще один пустующий дверной проем. Около двери, под раковиной стоял ящик с отломанной планкой, на дне которого, на замусоренной газетной подстилке валялись две гнилые картофелины с пуховыми островками плесени по бокам и черное высохшее яблоко. «Во что страну превратили?!» — выглядывал из-под яблока возмущенный газетный заголовок. Тема вышел на черную лестницу, спустился на этаж ниже, заглянул в лестничный пролет и поднялся обратно. Он вернулся на кухню, заглянул за край сломанной перегородки и увидел Марину с леденцом во рту. Штукатурка под ногой у него хрустнула скрипучим хрустом. Марина вздрогнула и обернулась.

— Господи, как ты меня напугал! — еле слышным теряющимся шепотом сказала она.

— Ты что тут делаешь? — спросил Тема в голос.

Марину перекосило так, будто ее леденец был сделан из чистой желчи.

— Тихо!!! — еле слышно прошипела она, прижимая палец к губам. Тема подошел поближе и посмотрел туда, куда смотрела она, в приоткрытую дверь ванной. Он увидел уходящий вдаль коридор. Он прислушался и услышал в одной из комнат неразборчивые мужские голоса. В коридор вышел мужчина, который нокаутировал его в клубном туалете, подошел прямо ко входу в ванную, заглянул на кухню и вернулся обратно в комнату. Марина перевела дыхание.

— А ты что тут делаешь? — спросила она.

— Я тут хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, — сказал Тема хриплым пропадающим шепотом, доставая из кармана пластмассовую ювелирную коробочку. Стандартным жестом он надавил защелку и коробочка распахнулась.

На темно-синем бархате лежало старинное обручальное кольцо с бриллиантами. Накануне Тема заехал к отцу и забрал у него это кольцо, завещанное ему покойной бабкой, родившейся в шестнадцатом году наследницей банкира Сенаго, предполагаемой владелицей трех доходных домов и кожевенной фабрики в Сызрани и проработавшей всю жизнь кассиршей в парфюмерном магазине на Петроградской стороне. Тема удивленно посмотрел на кольцо так, будто он сам до последней секунды ни малейшего представления не имел, что там внутри в коробочке находится и протянул коробочку Марине.

— Какое! — восхищенно прошептала Марина.

Кольцо было точно такое же, какое преподнес ей накануне Харин, и металл точно так же потускнел со временем в углублениях оправы. Прозрачные камни безмолвно сияли в темноте разноцветными огнями.

Марина почуствовала, услышала, как кричат эти бриллианты, как они шепчутся, переговариваются, как они обнимают ее, смеясь, в отличие от тех, вчерашних, притихших, испуганных, нерешительно вспыхивающих в своих цепких гнездах, как они увлекают ее в сторону шумной, веселой толпы, в сторону неразборчивой популярной музыки, смешанной с равномерным светским гомоном и гулом. Она прислушалась.

— Ты согласна? — спросил Тема с ужасом.

— Конечно! — сказала Марина едва слышно. Что-то металлическое цокнуло в темноте о ванну и она надела кольцо на указательный палец.

Телесными жидкостями хочу с ним обменяться, — подумала Марина, — причем немедленно. Снова хочу ребенка от него завести, снова хочу, чтобы меня тошнило везде и всюду, чтобы меня вазелином намазывали, чтобы лазали мне туда руками в резиновых перчатках, чтобы от меня дезинфекцией воняло. Она, как в первый раз, с гордым удовольствием почувствовала натянувшуюся кожу своего, словно только что заново надутого тугого живота. Ребенок как будто сразу, в одну секунду прошел у нее в животе все стадии филогенеза и превратился прямо на глазах у изумленных посетителей медицинского музея из прозрачного головастика с трогательными жабрами и крошечными скрюченными ластами во взрослого человечка, уютно устроившегося вниз головой в своем индивидуальном, со всеми удобствами эластичном салоне.

— Спасибо, — сказала Марина, обнимая Тему (палочка леденца ткнулась ему в щеку). — С чего ты взял, что я тебя люблю?

Тема испуганно отстранился и с открытым ртом уставился на нее.

— Я имею в виду, как ты догадался? — поправилась Марина, беззвучно смеясь.

— Я как-то даже и не думал об этом, — ответил Тема серьезно. — Ты правда согласна? — переспросил он недоверчиво.

Марина кивнула. Очки ее блеснули двумя параллельными длинными бликами.

Тема почувствовал вдруг, будто что-то вынули осторожной рукой прямо из самой середины его, сделавшегося сразу расплывчатым, растворяющимся в заботливой темноте ванной существа, какую-то важную сердцевину, ось — и моментально вознесли эту прозрачную хрупкую вещь, как термометр, куда-то вверх, на невиданную высоту, рассмотреть повнимательнее. Он почувствовал внутри себя мгновенный блаженный провал, невесомость, текучую эйфорию, медленный укол восхитительного тающего счастья. Мир вокруг него остановился на секунду, и ему показалось, что выйти из этого мира в эту секунду так же просто, как, взяв Мариночку за руку, выйти из раскуроченной ремонтом квартиры, мимо застывших как восковые персоны неинтересных и ненужных посторонних людей, через предусмотрительно выставленную дверь прямо в заросший розами благоустроенный частный рай.

Архитектор, Харин и телохранители столпились в коридоре. Архитектор улыбался, Харин отряхивал ладони, испачканные мелом.

— Теперь кухня, — сказал он.

— Ванная, — поправил Харина архитектор, заглядывая в папку. Они одновременно взглянули на дверь.

— Да, — сказал Харин. — Ванная. — он слегка поморщился недовольно, будто от изжоги и огляделся. — Бассейн…

Он рассеянно замолчал. Все ждали.

— Бассейн должен быть минимум четыре метра в диаметре. Если круглый, — сказал Харин задумчиво.

Архитектор заглянул в чертежи.

— Четыре с половиной в длину и два в ширину, — сообщил он, — планировка сложная.

Харин посмотрел на своих телохранителей и тоже заглянул в чертеж.

— Тогда я твоего поклонника сначала убью, — сказал Тема в темноте, доставая из-за пазухи пистолет Антона, — если ты не возражаешь.

Он тщательно прицелился.

Марина изумленно взглянула на него.

— Чтобы ребенок сразу плавать учился. Это с какой стороны? — непонимающе нахмурился Харин, переворачивая лист с чертежом.

— Надо на месте смотреть, — пригласил Харина архитектор, — так вообще ничего не понять.

Они остановились перед дверью. Харин нерешительно оглянулся на телохранителей. Они оба стояли в коридоре неподалеку, один из них разглядывал подобранную на подоконнике фотографию.

— Он мне не поклонник, — возразила Марина едва слышно, тоже поднимая свой пистолет. Кольцо тихим фейерверком блеснуло у нее на пальце, — он мне жених.

— Я ничего не понимаю, — прошептал Тема, продолжая целиться.

Два одинаковых параллельных ствола неподвижно уставились в приоткрытую дверь.

В тишине озабоченно застрекотал радиотелефон.

Марина окаменела. В следующую секунду она нажала на курок. Спусковой крючок чуть подался и остановился. Она посмотрела на пистолет. Она точно помнила, что сняла предохранитель, и вот он опять — запертый. Она осторожно опустила защелку.

Харин достал из кармана радиотелефон, нажал на кнопку и приставил телефон к уху.

— Ты стрелку перенес? — спросил он быстро. — Когда? — он снова посмотрел на часы. — А чего раньше не позвонил? Ну, понял, еду. То-то у меня на душе неспокойно было. Слушай, вот еще что: когда встретимся, напомни мне про этих, которые людей на работу устраивают. Я забыл совсем. Надо с ними что-то делать, второй банк в городе на этой неделе открывается, а у нас как не было там никого, так и нет. Да. В общем, встретимся, дотрем. Все, давай, звони пацанам.

Харин выключил телефон и сунул его в карман.

— Все, — сказал он, безапеляционно разворачиваясь к выходу, — отбой. Поехали быстро, в машине договорим. Ну что, — вопросительно добавил он, оглядываясь на архитектора, — пустую квартиру оставлять?

— А что с ней случится? — угрюмо спросил архитектор.

— Смотри, — равнодушно сказал Харин, выходя.

Архитектор неуверенно огляделся в прихожей, беззвучно выругался, вышел следом и посмотрел на пустующий дверной проем. Он подумал, торопливо вернулся в квартиру, схватил стул, поставил его в дверях и побежал по лестнице догонять Харина.

— Але! Але! — закричал Тема в телефонную трубку, едва только шаги архитектора стихли на лестнице. — Скорая? Приезжайте, у меня жена рожает! Где? — он налонился к Марине, — где это?!

— Ой, — крикнула Марина, — я боюсь! Ой, мама! Не надо! Тема!

— Где это?!! — отчаянно крикнул ей Тема, — Где мы? Адрес!

— Ой, мамочка, — крикнула Марина, — я не хочу! Ой, зачем?!

— Какой тут адрес?!! — снова крикнул Тема из последних сил.

— Чехова, — простонала Марина. Она лежала на выщербленном кафельном полу, — Чехова, — сделай что-нибудь, — пятнадцать.

— Чехова 15, квартира, — Тема посчитал по этажам, -один, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Семь! — торопливо крикнул он в трубку. — Скорее, она родит сейчас. Жена моя, кто, блин, еще?! Из нее уже кровь идет. Да.

Неожиданно Марина закричала в полный голос. Тема отшатнулся, ударился спиной о дверной косяк, присел на корточки и, не спуская с Марины глаз, зажал уши ладонями. Он хотел было подойти и посмотреть, что с ней происходит, может быть подержать ее, успокоить, но тут пистолет у Марины в руке оглушительно выстрелил — сначала один раз, потом другой, третий, четвертый. С потолка посыпалась штукатурка, простреленная ванна зазвенела, осколки чугуна брызнули в разные стороны. Следующий выстрел пробил водопроводную трубу и вода веером ударила в стены и в потолок и потекла по разбитому кафелю. От потолка отвалился огромный пласт штукатурки и со страшным грохотом рухнул в ванну.

Младенец понял, что ему пора. Он окончательно проснулся. Все, — подумал он, — собирай багаж, приехали.

Ему совершенно не хотелось выходить.

Стенки его жилища теперь судорожно сотрясались, сдавливали его, мяли. Последний день Помпеи, — недовольно подумал младенец и попытался, упираясь ногами и руками в скользкие стенки, удержаться на месте, но что-то настойчиво и сильно подталкивало его в спину по направлению к выходу.

Снаружи доносились выстрелы, грохот, крики, металлический звон. Вскоре к ним прибавился вой автомобильной сирены.

Очень надо, — подумал младенец.

Когда «скорая помощь» отъезжала от тротуара, бригадир со строителями заходил в подъезд.

— Эта хорошая примета, когда «скорая помощь» по дороге попадается, — сказал бригадир молодому сварщику, ковыряя в зубах, чувствуя приятное утомление от водки. Он, конечно, ни малейшего представления не имел, что в назидание остальным уже полчаса как уволен за опоздание на работу.

придумал Тема по дороге в больницу, но в машине бумаги не оказалось под рукой, а потом он забыл записать.