АХ, ПАРИЖ, ПАРИЖ!

Летом 1969 года во Франции, в Ле-Бурже, открылся очередной международный аэрокосмический салон. В те годы наши конструкторы-оборонщики не были избалованы зарубежными поездками. Вот и Мажоров за двадцать четыре послевоенных года дважды выезжал за границу — один раз в ГДР на Лейпцигскую ярмарку, второй — в командировку в Северную Корею. Но эти поездки лишь с большой натяжкой можно было назвать заграничными. Помните шутливую присказку той поры: «Курица не птица, ГДР не заграница».

А тут вдруг раздался звонок из министерства, и Мажорову объявили: он включен в состав советской делегации, которая летит во Францию. Им предстояло участвовать в работе аэрокосмического салона. Приятная неожиданность, ничего не скажешь. Кто же не мечтал побывать в Париже!

Делегацию возглавлял министр авиационной промышленности Петр Дементьев. В ее состав входили авиаконструкторы, специалисты оборонной отрасли, космонавты.

Летели на самолете Ил-62. Осталась позади Белоруссия, Прибалтика, Дания, и вот уже под крылом Франция. Приземлились в Ле-Бурже. Сразу же после посадки, в аэропорту началась пресс-конференция. На вопросы журналистов отвечали министр Петр Дементьев и авиаконструктор Алексей Туполев. Он тогда занимался созданием «советского «Конкорда» — сверхзвукового пассажирского самолета Ту-144.

После пресс-конференции членов делегации разместили в парижских гостиницах. Мажорова, вместе с коллегой — оборонщиком Петром Фигуровским, определили в отель «Фронтенак». Это был хороший выбор — отель располагался неподалеку от Елисейских Полей и Триумфальной арки. Напротив входа в гостиницу размещалась редакция известного французского журнала «Пари матч».

Выйти в город они пока не могли, хотя и очень хотели. У них в кармане не было ни единого франка. Деньги, как обещали, должен был подвезти некий кассир из посольства. Кассир приехал только вечером, около двадцати одного часа, и вручил каждому по две тысячи франков.

Сумма, даже на их непосвященный взгляд, показалась весьма небольшой. Ведь номер, в котором предстояло жить, в сутки стоил более двухсот франков. Кассир успокоил: отель им оплатит посольство. В общем, гуляйте и ни в чем себе не отказывайте.

Утром в номер подали завтрак — омлет, булочка, немного масла и джема. Чашечка кофе.

В назначенный час к отелю подъехал автобус, и они отправились а Ле-Бурже. Уже в ту пору Париж был переполнен машинами.

«На многих улицах. — вспоминал Юрий Мажоров, — кстати, не очень широких, слева и справа стояли вплотную припаркованные машины. Оставался только узкий проезд посередине дороги. Если кому-то надо выехать из ряда стоящих машин, водитель с трудом выбирался из этого плотного строя. Теперь у нас в Москве все то лее. Наконец, мы догнали вожделенный Запад».

До аэродрома автобус ехал почти час. Салон был развернут в ангарах и на открытых площадках. Все ярко расцвечено флагами стран-участниц. Военные самолеты и вертолеты демонстрируются на отдельных участках от каждой страны. Транспортные, спортивные машины общегражданского назначения собраны все вместе. Рядом с центральным павильоном развернута выставка ракетной техники.

В павильонах в основном стенды с экспонатами различных стран. В советском павильоне военной техники нет. Мы «мирная» держава, поэтому выставлены только гражданские самолеты. В этот период в советской и зарубежной прессе много говорилось о «Конкорде» и Ту-144. Но на стенде СССР только макеты и фото нашей сверхзвуковой машины.

Широко были представлены аэробусы Англии и Франции.

У Юрия Мажорова, конечно, был свой интерес на этом салоне — ему хотелось побольше узнать о размещении на борту самолетов специальных антенн для средств радиоэлектронной борьбы. Однако здесь многого «разведать» не удалось. Каждый военный самолет обнесен по периметру оградкой, и внутрь этого ограждения не попадешь.

Отношение к советским специалистам было весьма настороженное. А получить информацию о зарубежных СВЧ-устройствах, особенно, использующих ферритовые материалы, было крайне необходимо.

У стенда фирмы «Грюндиг» Юрий Николаевич как раз и разглядел интересующие его устройства. Однако на просьбу ознакомиться с проспектом получил отказ. Мажоров понял свой просчет: он разговаривал с сотрудниками стенда через переводчика.

На следующий день поступил иначе. Немецкий язык он еще с горем пополам помнил, и потому начал разговор на родном языке «стендовиков». Сотрудник фирмы с удовольствием откликнулся, и охотно вручил Мажорову стопку проспектов и прайс-листов.

В заключение разговора «фирмач» спросил, откуда, мол, Юрий. Мажоров улыбнулся, предложил угадать. Немец сказал, что чувствует славянский акцент, и начал перечислять: чех, болгарин, поляк? Когда он дошел до югославов, Юрий Николаевич согласился. Кстати, ему тогда единственному удалось добыть хоть какие-то материалы по СВЧ-устройствам.

Увидел Мажоров в одном из павильонов и буксируемые ловушки для защиты самолетов от ракет как с тепловым, так и радиотехническим наведением. Вспомнился «Иван Грозный» и Неведомский с его предположением о ловушке. Впрочем, по возвращении домой из Парижа, Юрий Николаевич написал специальную работу по ловушкам и предложил создать их у нас.

Кроме посещения стендов различных стран, пожалуй, самым интересным были показательные полеты самолетов и вертолетов различных авиационных производителей. Свои машины «фирмачи» старались показать во всем блеске. Самолеты резко взмывали вверх после взлета, и пилот бросал их в пике, «крутил» различные фигуры высокого пилотажа.

Произвел впечатление истребитель с вертикальным взлетом. Тогда эти машины были в новинку, и поэтому странно и весьма необычно смотрелся самолет, зависающий над местом старта, потом делающий вращения вокруг своей оси и быстро набирающий горизонтальную скорость.

Однако Юрия Николаевича интересовал не только аэрокосмический салон, антенны, СВЧ, ферриты. Он хотел увидеть Париж. И потому, выкроив время, вместе с Фигуровским пошли побродить по городу. Перешли мост Инвалидов и вдоль Сены направились к виднеющейся вдали Эйфелевой башне. Вблизи башня производила сильное впечатление. Огромные металлические опоры образуют арки, сквозь которые идет дорога на Марсово поле.

Мажоров и Фигуровский поднялись на смотровую площадку. Незабываемое впечатление. Город как на ладони: видна Триумфальная арка, Лувр, манежи Всемирной выставки.

«Париж показался мне очень знакомым, — рассказывал позже Мажоров, — странно, показалось, что я уже здесь бывал. Чувствовали мы себя вполне свободно, никто за нами не следил, никому мы не были нужны, могли распоряжаться собой, как хотели.

Ходили пешком. Так лучше все удавалось разглядеть. Собор Парижской богоматери или Нотр-Дам-де-Пари, знаменитый Латинский квартал, и его книжный рынок. Множество киосков, где с особым удовольствием можно покопаться в огромном массиве разнообразной книжной продукции. Неподалеку сидят с мольбертами художники.

Побывали мы и на концерте органной музыки в соборе Нотр-Дам, посетили Лувр, увидели великую «Мону Лизу».

В Париже процветали театры стриптиза, явление для нас непонятное и недоступное. На Елисейских Полях располагался театр «Лидо». Рискуя навлечь на себя гнев начальства, тем не менее, мы посетили это заведение. Входной билет 50 франков. К нашему удивлению, ничего не пристойного мы там не увидели.

Зашли и в парижский кинотеатр. Как раз демонстрировался один из фильмов о Джеймсе Бонде. Но в зале зрителей было немного».

В один из вечеров советское посольство в Париже устроило прием в честь участников аэрокосмического салона.

Войдя с улицы, Мажоров и его коллеги попали в небольшой дворик. В центре находился небольшой фонтан, несколько деревьев, кусты роз. Прошли в вестибюль. Широкая лестница, покрытая ковровой дорожкой, вела на второй этаж. Там был зал приемов. Приглашенных собралось достаточно много.

Мажоров увидел столики, за ними буфетную стойку, на которой стояли блюда с сэндвичами, пирожными, фруктами.

Подошел официант, спросил: водку или виски. Конечно же, виски. Хотя, откровенно говоря, виски с содовой совсем не понравилось.

Стал разглядывать публику: французы в военной форме, французы в штатском. А вот и советские офицеры, и среди них наш прославленный воздушный ас, трижды Герой Советского Союза генерал Александр Покрышкин.

Мажоров не был лично знаком с ним, но во время войны не раз слышал по радио, как немцы истошно кричали в эфир: «Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!»

Обычно все переговоры по радио фашисты вели с помощью шифров, и только в трех случаях им разрешалось работать открытым текстом: когда через оборону прорывались наши танки, если где-то было нападение партизан, и третьим — был Покрышкин. Когда они засекали самолет аса, то не только пилоты в воздухе, но и операторы наземных станций вопили: «Ахтунг! Ахтунг!»

«Интересно, знает ли об этом сам Покрышкин?» — подумал Мажоров и решил подойти к Александру Ивановичу. Подошел, представился как полковник-радист и рассказал свою фронтовую историю. Судя по всему, сказанное Покрышкину понравилось, генерал широко улыбнулся и заметил, что ему говорили о подобном, но он впервые встречается с радистом, который слышал это сам. Покрышкин и Мажоров выпили за память тех, кто не вернулся с войны.

На следующий день после приема в посольстве они улетали домой. Мажорова позвали в передний салон самолета, где он приятно провел время в компании авиаконструктора Туполева и космонавтов Елисеева и Шаталова. Они пили коньяк и вспоминали Париж.

 

ВЫСШАЯ НАГРАДА ОТЕЧЕСТВА

Они встретились на даче в последнее воскресенье августа. Начальник ГУВРО генерал Николай Смирницкий с женой приехали к Мажоровым. День выдался теплым и солнечным.

Женщины хлопотали на кухне, а Юрий с Николаем устроились в саду. Начали неспешную беседу о том о сем, как вдруг в калитку постучал дачный сторож Василий.

— Юрий Николаевич, — запыхавшись, звал он Мажорова. — Вас срочно к телефону. Дежурный по институту.

Первое, что мелькнуло в голове: не дай бог, пожар. Телефон на все их садовое товарищество был один в сторожке. Пришлось бежать.

Прибежал. Схватил трубку. А дежурный веселым, торжественным голосом сообщил, что в институт поступила правительственная телеграмма о награждении ЦНИРТИ орденом Ленина. Пришло также поздравление от министра.

Отлегло от сердца. Юрий Николаевич опустился на табурет, вытер пот с лица. Вот так, орден Ленина! Пусть не к юбилею, но ведь наградили!

Как оказалось позже, министр Валерий Калмыков тоже посчитал несправедливым, что ЦНИРТИ обошли юбилейной наградой. При подготовке правительственного постановления о приеме на вооружение очередной оборонной системы, он распорядился включить в документ и «сто восьмой». Постановление прошло все инстанции и было благополучно принято. Но обо всем этом Мажоров узнает позже, а сейчас он, радостный, спешил обратно на свой садовый участок, чтобы поделиться известием с фронтовым другом Смирницким.

Когда Юрий рассказал обо всем Николаю, они дружно грянули «Ура!» На восторженные возгласы из своей дачи выглянул сосед по садовому участку Петр Плешаков. Поинтересовался, чему они так громко радуются. Пришлось рассказать о полученной телеграмме. Казалось, Петр Степанович тоже присоединится к ним. В конце концов, до ухода в министерство, он много лет проработал в «сто восьмом», потом руководил НИИ.

Но реакция Плешакова была совсем иной.

— Дежурный что-то перепутал. Не может быть, чтоб сразу орден Ленина дали.

Смирницкий только многозначительно посмотрел на Мажорова.

На следующий день Юрий Николаевич держал в руках телеграмму. Никакой ошибки не было — институт действительно удостоили высшей награды страны. Впрочем, и было за что. Созданный еще в 1943 году постановлением ГКО Всесоюзный научно-исследовательский институт радиолокации за четверть века своей деятельности добился весьма значительных результатов. Начинали, по сути, с нуля. Институту выделили здания, которые в прежние годы занимали Продакадемия им. Сталина и экономический институт. Да, здесь были аудитории, учебные классы, но они пустовали. Следовало завести приборы, оборудование, набрать специалистов.

С этого, собственно, и начинали первый директор института

A. Берг и главный инженер А. Кугушев. Из ОКБ при Всесоюзном энергетическом институте перевели 29 сотрудников. Среди них были создатели первого импульсного радиолокатора П. Погорелко и Н. Чернецов. Из МГУ пришли академики Б. Введенский и В. Фок, член-корреспондент АН СССР М. Леонтович, доктор физико-математических наук С. Калашников, другие специалисты-радиотехники.

В конце 1944 года в институте уже трудилось более полтысячи человек.

За год с небольшим, пока шла война, удалось разработать аппаратуру РД, которая поддерживала телевизионную связь РЛС с истребителями и наводила их на вражеские самолеты. Станция ТОН, которая была создана в это же время, предупреждала экипаж бомбардировщика о нападении сзади.

После победы институт продолжал работать так же напряженно, как и в военные годы. Б. Введенский, М. Леонтович и B. Фок проводили исследования распространения радиоволн. За эти работы В. Фок удостоился Сталинской премии. Учеными института были детально изучены проблемы излучения и приема сантиметровых волн, процессы, действующие в различных узлах РЛС, антенно-фидерные системы, фильтры и резонаторы, написаны монографии и пособия.

Особая гордость института — создание принципиально новых радиолокаторов СНАР-1, «Лес», «Спрут».

Именно здесь был разработан самолетный радиолокатор для навигации и прицельного слепого бомбометания ПСБН, мощный радиолокатор для дальнейшего обнаружения баллистических ракет «Дунай», станции «Спираль», «Фонарь», «Люстра». Работали над ними коллективы под руководством Б. Высоцкого, А. Катушева, В. Сосульникова.

Со времени основания института в его стенах активно велись разработки систем создания помех для радиолокаторов — средств радиоэлектронной борьбы.

«К концу 50-х годов, — заключает генерал Юрий Мажоров, — завершился второй этап деятельности института, входе которого усилиями нашего коллектива радиолокация обрела прочный научный фундамент. Начался новый этап. Из института по радиолокации он превратился в институт по борьбе с радиолокацией».

В 1959 году институт передается из системы Минобороны в ведение Государственного комитета по радиоэлектронике. В 1966 году он переименован в Центральный научно-исследовательский радиотехнический институт — ЦНИРТИ.

После запуска искусственного спутника Земли в институте началась активная деятельность по созданию аппаратуры разведки из космоса. Большой коллектив разработчиков по этой тематике возглавили М. Заславский, А. Рапопорт, В. Банков, Л. Зайдман, Э. Мешков. Впоследствии результатом этой работы станет создание системы глобальной радиотехнической разведки «Целина».

Важнейшую научно-техническую проблему удалось решить тогда еще старшему научному сотруднику института Юрию Мажорову — разработать принцип создания ответных многократных импульсных помех. И начиная с 1960 года практически все станции помех изготавливались как станции ответного типа.

Одним из важнейших направлений в работе стало создание средств преодоления системы противоракетной обороны. Возглавлял эти исследования В. Герасименко.

Словом, институту, недавно отметившему 25-летие, было чем гордиться.

А Мажорову предстояло заняться хлопотами по организации торжественного вручения награды. По принятой процедуре орден такого достоинства должен был вручать один из членов Политбюро ЦК КПСС. В наградном отделе Президиума Верховного Совета СССР Юрию Николаевичу сообщили, что орден к знамени института прикрепит Первый секретарь Московского горкома партии Виктор Гришин. При этом уточнили — торжественное собрание следует устраивать только в трех местах — в Колонном зале Дома Союзов, в концертном зале гостиницы «Россия» или в концертном зале «Октябрь». Дата проведения 31 октября 1969 года.

Снять зал оказалось делом не легким. За решением этого вопроса пришлось идти к самому председателю Моссовета Владимиру Промыслову. Была достигнута договоренность, что собрание состоится в Колонном зале. Но поскольку он ремонтировался, и если к сроку мог быть не готов, то в качестве запасного варианта наметили зал «Октябрь».

В институте разработали и изготовили памятный знак в честь награждения института орденом Ленина.

«Этот значок сослужил нам хорошую службу, — вспоминал Мажоров, — поскольку институт награждался не к юбилею, никто из коллектива представлен к орденам и медалям не был.

Уже после вручения ордена, я был в ЦК у Сербина и подарил и ему этот значок. Он поблагодарил, долго разглядывал его, потом выразил недоумение, почему, мол, никто не награжден из сотрудников института.

Сербии позвонил министру Калмыкову. Тот подтвердил мои слова. «Иван Грозный» сказал, что это ошибка и ее надо исправить. Потом поинтересовался у меня: сколько сотрудников я хотел бы представить к награждению.

Я сказал, что коллектив у нас большой, талантливый, поэтому наградить следует не менее ста человек. Суровый Сербии улыбнулся, что случалось крайне редко, и отпустил меня.

Через месяц пришло сообщение: для награждения сотрудников института следует представить кандидатуры ста человек».

…Проведение торжественного собрания хоть и было делом хлопотным, но памятным и приятным. Отремонтированный Колонный зал сверкал свежим лаком и яркими красками. Он был великолепен. На вручение ордена прибыл министр Валерий Калмыков, первый секретарь Бауманского райкома партии Валентин Макеев, председатель райисполкома Виктор Филюшин, ответственный работник ЦК партии Владимир Косиков, начальник Главка Владимир Говядинов. Приехал и предшественник Мажорова — Николай Емохонов. Были представители из других научных учреждений, министерств и ведомств, ветераны ЦНИИ.

Первый секретарь горкома Виктор Гришин зачитал Постановление Верховного Совета СССР о награждении института, и прикрепил к знамени орден и орденскую ленту. Директор института Мажоров поблагодарил руководство страны за награду.

Дальше были выступления, а Юрия Николаевича мучил вопрос. Дело в том, что в одном из небольших залов был накрыт праздничный стол. Вроде бы по старой, доброй традиции следовало «обмыть» награду. Но накануне вручения до Мажорова довели документ, принятый в верхах, в котором критиковались подобные застолья. Ситуация, надо сказать, была непростая.

Мажоров подошел посоветоваться к министру, но тот только пожал плечами, видимо не зная, что и сказать. Потом переговорил с первым секретарем райкома Макеевым. Ведь если что, именно ему пришлось бы наказывать коммуниста Мажорова. Тот тоже ничего определенного не сказал.

Юрий Николаевич понял, что кроме Гришина никто этот вопрос решить не в силах. Подошел к первому секретарю:

— Виктор Васильевич, такое событие в жизни коллектива бывает не часто. Хочу просить разделить нашу радость за скромной рюмкой чая.

Гришин улыбнулся и дал согласие. Гора упала с плеч. Первый секретарь горкома произнес тост и пошутил:

— Мажоров, ты же пригласил на рюмку чая, а налил коньяку. На следующий день в фойе первого корпуса был открыт макет ордена Ленина. Теперь институт стал орденоносным.

 

КАК ПОДАВИТЬ «ХОК»?

6 октября 1973 года Египет и Сирия начали боевые действия против Израиля. Эта бойня на Синайском полуострове войдет в историю, как война Судного дня. Министерство обороны, израильская разведка не сумели заранее вскрыть намерения противника, готового нанести удар.

После окончания войны в Израиле разразился политический кризис, начались акции протеста. Недовольство правительством нарастало.

В апреле 1974 года премьер-министр Израиля Голда Меир ушла в отставку. Оппозиционные партии предъявили серьезные претензии правительству страны. Одна из них состояла в том, что в США было закуплено чрезвычайно дорогое и неэффективное зенитно-ракетное оружие «Хок». Зря оппозиционеры приписали «железной бабушке Голде» этот грех. Американская система «Хок» в военном смысле была не просто оружием, а высоким произведением искусства. Но, как напишут позже американские СМИ: «Русские превратили «Хок» в детскую хлопушку».

Кто же они, эти русские, превратившие в ненужную груду металла лучшую зенитно-ракетную систему в мире и отправившие премьера Голду Меир в отставку?

Однако, прежде чем ответить на этот вопрос, рассмотрим повнимательнее систему ЗУРО «Хок». Ведь как говорят в народе: «Назвался груздем, полезай в кузов». А я только, что охарактеризовал «Хок» как произведение искусства. Военного, разумеется.

Откровенно говоря, эта система совершила истинную революцию в военном деле. Ее проектирование началось в 1952 году. В ходе создания «Хока» американские конструкторы исследовали, прежде всего, саму возможность появления зенитно-ракетного комплекса, эффективно действующего в диапазоне средних и малых высот.

Разработку «Хока» начали в 1954 году инженеры американской фирмы «Рейтеон». Следует отметить, что она стала, по сути, первой системой, способной бороться с маловысотными целями.

В 1956 году появился экспериментальный образец. Полномасштабное испытание комплекса началось в следующем году. В ходе испытаний стало ясно: система может уничтожать цели на высотах менее 30 (!) метров.

Серийное производство «Хоков» было развернуто в 1959 году. В том же году сформировали и первое войсковое подразделение, вооруженное этими комплексами.

Первоначально «Хок» разрабатывался для уничтожения самолетов, однако позже его адаптировали для перехвата ракет. Достаточно сказать, что он находился на вооружении армии США более 40 лет.

Так в чем же, собственно, его революционность? Если коротко, то в том, что две установки «Хок» уничтожают самолет со стопроцентной вероятностью. Возможность уцелеть в таком бою для пилота практически равняется нулю. Кроме того, радиолокационная система комплекса с непрерывным излучением обладала достаточно высокой помехоустойчивостью.

Это оружие и закупил Израиль у США. Его силу быстро прочувствовали египетские летчики. Оно наводило на них ужас. Пилоты панически боялись даже приближаться к позициям ЗУРО «Хок». Оружия, способного противостоять этим системам, у авиации в ту пору не существовало. Таким образом, военно-воздушные силы по сути, были поставлены на грань выживания.

Остроту проблемы быстро поняли не только в Египте, но и в Советском Союзе. Однажды в ЦНИРТИ раздался звонок из оборонного отдела Центрального Комитета партии. Заведующий отделом Иван Сербии приглашал к себе заместителя главного инженера полковника Александра Зиничева. Как назло, на месте не оказалось директора института Юрия Мажорова. Пришлось ехать одному.

Разговор пошел о создании аппаратуры помех современным, в первую очередь, американским радиолокационным комплексам управления зенитно-ракетным оружием. Зиничев как мог защищал честь родного института, рассказывал, что они неустанно работают над созданием таких помех. Как специалист, много говорил о многократных ответных помехах, о помехах угломерному координатору радиолокатора, в конце концов, напомнил о мерцающей помехе. Но Сербии хорошо подготовился, и умело доказывал, что любая из названных помех может оказаться малоэффективной. Тогда Зиничев попытался ввести в бой последний резерв — сослался на некоторые весьма экзотические виды помех. Сербину и тут нашлось, что возразить.

— Значит так! — сказал «Иван Грозный», как называли завотделом ЦК в кругах оборонщиков. — За боевыми действиями на Ближнем Востоке, уверен, следите. Объекты подавления, надеюсь, знаете. Подавляйте. Считаю, что следующая наша встреча будет более продуктивной и деловой. Все ясно?

Еще бы. Получив «заряд бодрости», Зиничев явился в родной «сто восьмой», доложил о приятной беседе с Сербиным начальнику института Мажорову. Отступать было некуда.

Нельзя сказать, что ученые задумались об этой проблеме, только получив пинок из ЦК. Еще в 1968 году Мажоров и его коллеги удостоились Государственной премии СССР за создание средств индивидуальной защиты самолетов. Станция носила наименование «Резеда». Безусловно, получить такую высокую оценку своего труда было приятно и почетно. Но Юрий Николаевич понимал, что «Резеда» — это пройденный этап. Жизнь не стоит на месте, а стало быть, и противники идут вперед. И если в начале 60-х годов основным видом американских радиолокаторов для управления зенитных ракет были импульсные комплексы, как к примеру «Найк-Геркулес», то на смену им пришли системы с непрерывным излучением сигнала. Такие, как «Хок». Здесь значительно усилить помехоустойчивость удавалось за счет очень узкой полосы частот, куда и должна была проникнуть помеха. Теперь так называемая широкополосная шумовая помеха оказалась малоэффективной. Следовало найти новые, ранее неизвестные методы создания помех.

К тому же приключилась еще одна беда. Создатели зенитных ракет активно искали возможность наводить их непосредственно на источник помех. То есть на самолет, несущий помеховую станцию. А это уже двойная опасность.

…Летом 1967 года между Объединенной Арабской Республикой и Израилем началась «семидневная война». Она завершилась сокрушительным поражением арабов. Вслед за этим стали раздаваться голоса, что Советский Союз поставляет в ОАР военную технику, которая действует неэффективно на поле боя. Отсюда и поражения, большие потери.

Эхо «синайских поражений» аукнулось и в жизни Мажорова, Зиничева и их коллег.

«Как-то поздно вечером, когда разошлись по домам сотрудники института, — вспоминал Юрий Мажоров, — мы с Зиничевым взялись за обсуждение проблемы, связанной с подавлением «Хока». В первую очередь, волновала возможность наведения ракеты на источник помех. Практически одновременно нас осенила мысль: источник помех следует убрать с борта самолета и поместить его вне досягаемости для удара «Хока». Таким образом, ракета не сможет долететь до цели и самоликвидируется. Самолет будет сохранен.

Что ж, идея хорошая. На первый взгляд, в ее осуществлении нет ничего сложного. Но мы, разработчики оружия, знаем, что следует за этим взглядом, если присмотреться внимательней: вылезает такая гора проблем, кажется, и жизни не хватит, дабы их разгрести».

Мажорову и Зиничеву было предельно ясно: надо принять сигнал подсвета цели, усилить его, наделить узкополосной шумовой помехой и направить в сторону самолета, который собрались защитить. Теоретически все было верно. Еще несколько вечеров обсуждения, и задумка стала обретать конкретные формы и очертания. И вот тут вылезла та самая «гора проблем».

На первом этапе предстояло создать усилители СВЧ-сигналов. Только не обычные, а с огромным коэффициентом усиления. Но тут же сразу возникла опасность самовозбуждения усилителя. Сделав расчеты, ученые убедились, что нужны антенны с очень небольшим уровнем боковых лепестков. Обычные антенны для этой цели не подходили. Так же требовались усилители с коэффициентом усиления в несколько миллионов раз. Таких в нашей стране не существовало.

Разработчики средств помех встретили идею Мажорова и Зиничева более чем «прохладно». Они попросту не поверили в фантастические проекты Юрия Николаевича и Александра Александровича.

Пришлось действовать самостоятельно. Мажоров привлек к работе сотрудников филиала института в Протве.

Над разрешением проблемы уменьшения боковых лепестков антенн Мажоров задумывался и раньше. Так, будучи в командировке в Северной Корее, в тот самый месяц ожидания, Юрий Николаевич как раз и работал над решением этой технической задачи. Своими мыслями и соображениями по лепесткам он поделился со специалистом-антенщиком Владимиром Торговановым. Тот по эскизу Мажорова изготовил макет антенны с устройством уменьшения лепестков, потом снял с него характеристики. Результат оказался более чем оптимистичным. Уровень первого лепестка в полосе частот от 20 процентов оказался ниже главного на 50, а иногда и на 60 децибел.

Следующий шаг — создание мощного усилителя ЛБВ с большим коэффициентом усиления. Юрий Николаевич приехал в Протву, собрал сотрудников своего бывшего отдела. Этих людей в свое время Мажоров сам приглашал в отдел и потому был уверен: они «загорятся» идеей. Действительно, ученые откликнулись, взялись за дело. Непосредственно тему принял Павел Бачковский со своей группой. Привлекли к работе специалиста по антенным устройствам Евгения Качанова. Макет станции решили создать подвижным, разместив в кузове автомашины УАЗ.

Через три месяца образец станции был готов. Осуществить удалось практически все, что задумывалось. Выходной усилитель имел мощность почти 100 ватт, работал в полосе 1000 мегагерц. Сумели разработчики и решить так называемую проблему «входа — выхода»: при функционировании самовозбуждения усилителя не наблюдалось. Это была, безусловно, победа!

Испытания провели там же, в Протве. Станцию установили невдалеке от первого корпуса на берегу речки Огубянка, имитатор РЛС увезли подальше, за шесть километров на Михалеву гору. Результат, как и ожидали, оказался успешным.

Но теперь возникла новая проблема. Не было конкретных радиоданных об РЛС системы «Хок». Как можно противостоять столь мощному комплексу, не зная его важнейших параметров — полосы частот, спектра сигналов. Даже сведения о мощности ЗУРО оказались весьма обрывочными, противоречивыми.

Куда обратиться за помощью? Конечно к военной разведке. Написали официальное письмо. Разведчики, конечно же, ответили. В архиве остался их ответ.

«Направляю информацию «Американская система зенитного управляемого ракетного оружия «Хок» и ее боевые возможности, — писал начальник ГРУ, генерал-полковник Петр Ивашутин.

Система зенитного управляемого ракетного оружия «Хок» предназначается для поражения бомбардировщиков, истребителей и крылатых ракет на высотах от 5 — 10 м до 18 км, и наклонных дальностях до 35 км. Однако основным назначением системы является поражение низколетящих целей.

По мнению американских специалистов, система при частичной модернизации ее радиолокационных станций, так же может применяться для перехвата баллистических ракет с дальностью стрельбы до 110 км.

Все оборудование системы выполнено в мобильном варианте. Время развертывания батареи «Хок» (основная огневая единица) на позиции и приведения ее в состояние готовности к открытию огня не превышает 15 минут. Батарея в каждый данный момент обеспечивает ведение огня по двум одиночным или групповым целям. Для повышения вероятности поражения по каждой из двух целей может быть запущено до трех снарядов с интервалами между запусками 5 секунд».

Далее в ответе говорилось, что «Хок» быстродейственен и позволяет производить многократный обстрел цели после наблюдения результатов предыдущих пусков, что четыре батареи образуют дивизион, и существуют два вида этих дивизионов — полевые и стационарные.

Все это было, конечно, интересно, но данные, столь необходимые для развертывания дальнейших работ ученых «сто восьмого», как раз таки отсутствовали. На кой ляд Мажорову ширина колеи транспорта, на котором перевозят ЗУРО «Хок», если у него нет сведений о частотах РЛС комплекса, спектра сигнала, боковых лепестках, чувствительности приемных устройств.

На очередном заседании Военно-промышленной комиссии, понимая, что он вступает в конфликт со всемогущим ГРУ, Юрий Николаевич, тем не менее, действовал по принципу «Платон мне друг, но истина дороже». Так и заявил, что в военной разведке необходимых данных по системе «Хок» нет.

Генерал Ивашутин, откровенно говоря, подивился «наглости» директора отраслевого НИИ и тут же парировал обвинение Мажорова, мол, для волнений нет никаких оснований, пусть заявитель завтра приезжает в ГРУ и все сведения получит в лучшем виде. Увы! Оказалось, что утверждение руководителя военной разведки ничем не подкреплено. Необходимых данных по «Хоку» ни завтра, ни послезавтра Мажоров не получил.

Осознав свой просчет, разведчики, разумеется, занялись этим вопросом, но ждать у моря погоды Мажоров не собирался. Удастся ли агентам ГРУ добыть секреты «Хока», а если подобное и произойдет, сколько времени потратят они на поиск столь ценных сведений? Ответов на эти вопросы дать никто не мог. Получалось, что проще командировать специалистов в Египет, во фронтовые окопы, на линию боевого соприкосновения войск, и с помощью соответствующей разведаппаратуры выяснить требуемые параметры. Но не тут-то было! Оказалось, что необходимой аппаратуры для проведения таких работ нет. Оставался единственный выход: самим изготовить аппаратуру для разведки сигналов РЛС «Хок».

Что ж, справились и с этой задачей. Дальше следовало убедить руководство послать группу специалистов «на разведку» в Египет. Но сделать это было сложно. Высокие начальники в Военно-промышленной комиссии напрочь отказывались верить, что в ГРУ нет нужных сведений. И в их рассуждениях был свой резон: зачем посылать людей на фронт, рисковать ими, если для этого существует специальная мощная структура — Главное разведывательное управление. Ситуация, по сути, зашла в тупик. Но жизнь, как это нередко случается, сама подсказала выход.

 

В УСЛОВИЯХ ПРИМЕНЕНИЯ ПОМЕХ

Арабо-израильский конфликт продолжался. Израильская авиация совершала налеты на города, населенные пункты, промышленные объекты Египта. Казалось, арабы обладают немалыми силами и средствами противовоздушной обороны, но почему-то эффективность их применения была достаточно низкой. Сообщалось, что при налетах израильтяне широко применяют помехи. И это дает свой положительный результат.

В руководстве Советского Союза были встревожены такими известиями. Поступила команда: направить в Египет группу специалистов, проверить, как используется техника, разобраться, наконец, действительно ли применение помех противником столь эффективно. И, разумеется, оказать помощь нашим советникам.

Возглавил делегацию заместитель председателя Военно-промышленной комиссии Леонид Горшков. В ее состав вошли заместитель министра радиопромышленности Георгий Казанский, из оборонного отдела ЦК Александр Андрюшин. Был представитель от КБ-1, где создавался комплекс С-75. Юрия Мажорова также включили в эту поездку.

На дворе стояла зима 1970 года. Несмотря на метельный февраль, в день отлета погода была солнечная, ясная. Самолет стартовал из Внуково-3. Мажоров, право же, подивился, раньше он и не подозревал, что есть такой аэропорт. Оказывается, оттуда, как правило, вылетали наши министры.

Уже на трапе самолета Горшков посоветовал оставить пальто и меховые шапки на Родине, добавил, что в Египте тепло. Мажоров передал одежду супруге, которая провожала его.

Летели без посадки: под крылом Крым, Черное море, Турция. Юрий Николаевич, глядя в иллюминатор, открывал для себя Турцию. Прежде он и подумать не мог, что здесь столько гор. Наконец показалось Средиземное море, справа в дымке — остров Кипр. А слева уже виднелся израильский берег. Море почти пустынно, изредка можно заметить какое-либо судно.

Вскоре появилось очертание берега африканского континента, самолет стал снижаться. Кто-то в салоне сказал, что мы находимся в районе Александрии и теперь летим на восток к Каиру. Странно было после заснеженных российских равнин видеть зеленые поля под ярким солнцем.

И вот самолет уже заходит на посадку. Как только открыли двери, в салон ворвался теплый и прелый, вонючий воздух. Словно вошел летним днем в хлев. Оказывается, запах этот от гниющего ила в дельте реки Нил. Ведь Египет расположен вдоль Нила, и окультуренные земли, это лишь узкая полоска в три-четыре десятка километров, а дальше пышущие жаром пески Сахары, и голые, гористые холмы.

Делегацию встречал автобус, и вскоре он уже катил по окраине Каира. Узкие улочки, облепленные мелкими лавчонками. Путь лежал в штаб советских военных советников.

У ворот штаба стояли двое солдат — советский и египетский. Автобус затормозил на стоянке у строевого плаца. Первое, что увидел Мажоров, выйдя из автобуса, — маленького, очень полного человека, одетого в куртку защитного цвета, без знаков различия. Он очень энергично передвигался по плацу, громко кричал, матерясь. Перед ним навытяжку стояли какие-то люди, облаченные в такую же непонятную форму. Все, покинувшие автобус с интересом наблюдали, за этим спектаклем. Мажоров поинтересовался у Горшкова:

— А это кто же такой буйный? Леонид Иванович усмехнулся:

— Ты чего не знаешь? Это ж наш маршал. Батицкий Павел Федорович!

Отсюда, из штаба, и осуществлялось управление всеми нашими советниками в Египте. Здесь у Юрия Николаевича произошла встреча со своим сокурсником по академии Василием Петрусем. Тот, увидев Мажорова, обрадовался:

— Юра, откуда ты взялся?!

Оказалось, Петрусь служил в войсках ПВО, и при очередном сокращении ему предложили уволиться либо поехать советником к арабам. Вася уходить из армии не хотел и выбрал второе. Успокаивал себя тем, что здесь, возможно, сможет скопить денег на квартиру и машину. Конечно, тут опасно, идет война, но, в конце концов, он офицер и так распорядилась судьба.

В советническом штабе Мажоров увидел и еще одного знакомого офицера — полковника Александра Палия. Он приехал сюда пораньше и изучал вопросы устойчивости работы ПВО.

Александр Игнатьевич рассказал, что израильтяне Каир почти не бомбили. Основные удары наносились по промышленным и военным объектам — аэродромам, позициям зенитно-ракетных подразделений, складам, базам хранения.

Горшков побеседовал с маршалом Батицким, и вновь автобус отправился в путь. Теперь уже в гостиницу, где им предстояло остановиться. Ехали по улицам Каира, миновали площадь Тахрир и вскоре оказались в одном из фешенебельных районов столицы. Здесь было две гостиницы. В одной поселили главу делегации Леонида Горшкова, в другой — всех остальных. Мажорову предстояло жить в двухместном номере вместе с сотрудником ЦК Александром Андрюшиным.

Юрий Николаевич сразу честно признался соседу, что похрапывает во сне. Тот лишь отмахнулся, сказал, мол, и с ним подобное случается.

Однако Андрюшин недооценил Мажорова. Ночью, когда Юрий Николаевич неожиданно проснулся, он увидел соседа, который сидел на кровати, обхватив голову руками:

— Ты чего, Александр Иванович? — не понял спросонья Мажоров.

— Ну, ты даешь! Это, называется, похрапываешь. Да ты рычишь и клокочешь, как вулкан.

Утром Мажоров предложил растащить кровати по углам номера. Но это не помогло. Храп резонировал от угла комнаты и казался еще мощнее. Так Андрюшин промучился до утра.

Мажоров извинился и предложил поменяться с кем-либо местами, но Александр Иванович только усмехнулся: сам выбрал тебя в соседи, буду терпеть до конца.

Юрию Николаевичу, как специалисту по помехам, поставили определенную задачу — изучить воздействие помех противника на РЛС ПВО.

Мажоров просмотрел фотографии с экранов радиолокаторов, почитал журнальные записи и пришел к выводу: израильские самолеты не ставили помехи системам РЛС ПВО. Главной задачей для себя они считали подавление станций наведения комплексов С-75.

Этот комплекс был первой передвижной советской зенитной ракетной системой. Принятый на вооружение в 1957 году, он стал первым в мире, который уничтожил реального воздушного противника.

Случилось это осенью 1959 года в небе над Китаем. Самолеты-разведчики, стартовавшие с тайваньских аэродромов, безнаказанно совершали многочасовые шпионские полеты над территорией Китая. Так было и утром 5 октября, когда самолет-разведчик направился в сторону города Нанкин. Поднятые на перехват истребители достать нарушителя не смогли. Зенитчики были готовы к действию, но разведчик не вошел в зону действия комплекса С-75 и развернулся обратно.

7 октября все повторилось заново. Теперь шпиона обнаружили на дальности около 320 километров. Командование дало добро на пуск ракет.

Три ракеты ушли в сторону самолета-нарушителя. Высотный разведчик развалился в воздухе, пилот был смертельно ранен.

1 мая 1960 года ракетой «семьдесят пятого» комплекса в небе над Свердловском был сбит Гарри Пауэрс. Успешно воевал С-75 и во Вьетнаме. Применялся комплекс и здесь, на Ближнем Востоке.

Итак, заключение директора ЦНИИ-108 Юрия Мажорова звучало однозначно: не было помех системам РЛС ПВО. Они появлялись лишь тогда, когда их частоты совпадали с радиолокационными станциями наведения. Странно, что этого не обнаружили наши советники. Впрочем, они потом согласились с мнением Мажорова.

А насторожил Юрия Николаевича тот факт, что частоты РЛС не были разнесены как можно дальше друг от друга, особенно при обслуживании одного района. Ответ звучал, по меньшей мере, нелепо. Оказывается, существовал приказ запасные частоты не использовать, дабы не выдать их противнику. Надо же придумать такое. О чем это могло говорить? Только о том, что египтяне совершенно не занимались изучением техники и оружия противника. И, конечно же, не знали их. А ведь полоса частот комплексов радиоэлектронной борьбы, стоящих на вооружении израильской армии, настолько превосходила величину разноса частот, что попытка сокрытия не давала ничего хорошего. А вот вред приносила серьезный.

Не без труда Мажорову удалось добиться того, чтобы ему доставили остатки контейнера со сбитого американского самолета. В этом контейнере и находилась американская станция помех AHALQ-87. Военные приписывали ей просто фантастические качества. Утверждали, якобы она намного лучше советских аналоговых станций. Что ж, любопытно было посмотреть на такое чудо заокеанской военно-научной мысли.

Посмотрел. Оказалось, в ней нет ничего такого, что приписывала ей народная мифология, — обычная станция на лампе обратной волны, да еще и с довольно примитивной настройкой частотно-модулированной помехи. Позже и военные чины в этом разобрались, и когда ученые предложили сделать им такую же «чудодейственную» станцию, наотрез отказались.

Беда египетских офицеров и солдат зенитно-ракетных войск была в том, что они не умели работать в условиях применения помех, не знали, на что способны помеховые средства противника. Вторая мировая осталась далеко в прошлом, а в условиях современной войны без применения помех не выжить. Особенно это касается авиации.

Собственно, эту мысль и пытался донести Мажоров и до наших советников и до командиров-египтян. В конце концов его попросили написать свои рекомендации по действиям как зенитных комплексов, так и радиолокаторов ПВО в условиях применения противником радиопомех.

«По существу с 1967 года, — считает Юрий Мажоров, — начался новый этап военных действий с применением помех в широких масштабах. Во время войны во Вьетнаме, американцы тоже применили помехи и старались подавить РЛС системы наведения С-75. Но там наши советники, видимо, были мудрее, а сами вьетнамцы гораздо мужественнее египтян. Для пусков ракет в условиях, когда радиолокатор был забит помехами, они стали применять оптический метод наведения. С этой целью радисты вручную управляли антенной по азимуту и углу места, наблюдая атакующую цель в визиры оптики на антеннах. Это, конечно, резко снижало дальность стрельбы, но все лее давало возможность бороться и не допускать прямой атаки самолета-ми позиций ЗУРО. В Египте этого не было, и самолет, подавив РЛС, в первую очередь, стремился разбомбить зенитно-ракетный комплекс. Это им удавалось очень часто.

Как выяснилось позлее, египтяне тайком от нас посылали своих «ходоков» во Вьетнам. Стало быть, не верили нам. Хотели выяснить, на какой этакой особенной технике столь мужественно воевали вьетнамцы. Оказывается, техника была та же, а вот бойцы — другие. Вьетнамцы воевали самоотверженно и боролись до конца. А арабы при первой же угрозе бросали технику и разбегались в панике.

В танковом сражении оставляли исправную машину и удирали с поля боя, молено сказать, «босиком». Это было! Да и не только танки оставляли. В ходе войны отмечено несколько случаев захвата израильтянами египетских РЛС. Что тут сказать? Горько о таком говорить, но это правда».

Задачи, которые были поставлены на командировку, Юрий Николаевич успешно выполнил. Но его по-прежнему мучила мысль о ЗУРО «Хок». Здесь, в Египте, он особенно остро почувствовал, как важно найти противоядие против «Хока». Этот комплекс израильтяне развернули вдоль Суэцкого канала, на захваченной территории, и Мажоров воочию убедился, как панически боялись его египетские летчики. Да и как было не бояться. Многие их товарищи погибли от зенитных ракет системы.

Юрий Николаевич попытался поговорить с Горшковым. Объяснил все по порядку, просил содействовать в отправке группы специалистов в Египет, для разведки данных РЛС «Хока». И опять услышал то же самое в который раз: пусть этим занимается ГРУ. Теперь Мажоров добавил еще один аргумент. Дело ведь не только в «Хоках», нам и свои РЛС ЗУРО защищать надо. А коли мы додумались до такого, додумаются и американцы. Горшков замолчал, видимо, Юрий Николаевич попал в точку, а потом сказал: «Ладно. Давай вечерком прогуляемся по берегу Нила и все обмозгуем».

Так и поступили. Гуляли по набережной взад-вперёд, до тех пор, пока Мажоров не добился своего и не убедил заместителя председателя ВПК послать специалистов. Леонид Иванович обещал перед отъездом переговорить об этом с египтянами.

Когда они вернулись в отель, то обнаружили на столе конверты, в них — приглашение на торжественный прием. Подписаны приглашения были министром обороны Фавзи.

На ужине наливали вино, подавали жаркое из мяса, рыбу. На десерт — разрезанный на дольки арбуз. И это в феврале!

В завершение приема перед советскими гостями выступили очаровательные танцовщицы, зажигательно исполнившие «танец живота».

Так завершился заключительный день визита в Египет. Утром делегация вылетела в Москву.

В самолете Горшков сказал Мажорову о том, что достигнута договоренность о посылке нашей разведгруппы, а также станции «Смальта» в район Порт-Саида.

…Через несколько дней после возвращения в кабинете Мажорова раздался телефонный звонок. На проводе был начальник Главка Липатов. Он сказал, что уже дважды представлял на подпись Плешакову документы на присвоение Юрию Николаевичу генеральского звания. Петр Степанович не возражал, документы брал, и они оставались в его сейфе. Теперь, по договоренности с заместителем министра Казанским, они решили сделать представление лично министру, минуя Плешакова. Ожидали только отъезда Петра Степановича в командировку в Париж.

Вскоре Плешаков отбыл во Францию. Калмыков подписал документы, и они были переданы в Главное управление кадров Министерства обороны.

5 мая 1970 года Мажорову лично позвонил министр радиопромышленности Валерий Калмыков и зачитал выписку из постановления Совета Министров СССР о присвоении высокого воинского звания «генерал-майор инженер».

Он тепло поздравил Мажорова и пожелал успехов в работе.

Это было большое событие в жизни Юрия Николаевича. Генеральское звание поднимало не только его личный авторитет, но и подтверждало возросшую значимость его родного института.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЕГИПЕТ

В начале лета 1970 года в институт пришло новое известие: готовится второй выезд советских специалистов в Египет. Арабам не удалось добиться сколь-нибудь заметного перелома в борьбе с израильской авиацией. Налеты противника становились все интенсивнее, а потери израильтян были невелики. Все чаще наши зенитные комплексы С-75 подвергались атакам с воздуха.

Из Египта вновь поступали просьбы о помощи. К тому времени Юрий Мажоров сформировал из сотрудников института группу для направления к месту боевых действий. Этих специалистов удалось быстро собрать в дорогу и отправить в район Суэцкого канала. Как раз на другой стороне канала были развернуты американские комплексы «Хок».

Вскоре передали сообщение: расчеты Мажорова и Зиничева полностью подтвердились. Способ подавления «Хоков» выбран верный, советская помеховая станция способна воздействовать на систему управления ракетой. Предстояло срочно подготовить станцию «Смальта» для отправки в Египет и проверить ее на театре военных действий. Этим и занялись в институте.

Тем временем была сформирована новая группа специалистов, командируемых в Каир. Возглавил ее заместитель министра радиопромышленности Георгий Казанский.

Георгий Петрович прежде работал первым заместителем министра, но в 1967 году его понизили в должности до заместителя. Дело в том, что в Москве, к 50-летию Октябрьской революции возводился Останкинский телецентр. За оборудование его телевизионной техникой отвечало Министерство радиопромышленности, и в частности Казанский.

Дел было невпроворот, а из ЦК подгоняли, требовали, чтобы центр был пущен в строй к юбилею революции. Вот тогда на одном из заседаний Совмина Георгий Петрович и высказал сомнения в возможности за столь короткое время оснастить всеми передатчиками телецентр. Казанского обвинили во всех смертных грехах, отстранили от руководства работами, а заодно и от должности. Три месяца он был не удел, и министру Калмыкову потребовалось затратить много сил, чтобы отстоять Георгия Петровича. Его вернули в министерство, но уже с понижением.

Многие доброхоты сочувствовали Казанскому, говорили, что зря он так поступил, надо было отрапортовать к сроку, а потом, втихую, доделывать, дорабатывать. Но Казанский не желал халтурить. За что и поплатился. Кстати говоря, случилось все так, как он и предсказывал: оснастить передатчиками в полной мере центр не удалось, и к юбилею запустили лишь один канал из трех запланированных.

В состав группы Казанского вошли представители КБ-1, где и разрабатывались комплексы С-75. Получил приглашение вылететь в Египет и директор «сто восьмого», теперь уже генерал Юрий Мажоров.

Было лето, июль. В Каир советские специалисты прилетели ночью. Их поселили в ту же гостиницу, что и в первый раз. Казанскому, как руководителю, предложили апартаменты в более фешенебельном отеле «Хилтон». Однако он, в отличие от Горшкова, остался с «народом».

Оказалось, что в Каире уже работают сотрудники Новосибирского НИИ. Они отлаживали работу станции «Букет» на самолете, постановщике помех. Жили советские специалисты в одном из новых районов Кипра, в доме, которым владел начальник штаба египетской армии. Он сдавал дом в аренду своим же вооруженным силам. Для наших ученых это был, право же, потрясающий факт. А удивляться, собственно, нечему. Начальник штаба — обычный капиталист.

У каждого был свой участок работы. Мажоров отправился на главный командный пункт ПВО под Каиром. После традиционных приветствий и чашки кофе приступили к делу. Юрий Николаевич попросил ознакомить его с маршрутами самолетов, а также с данными помех, которые применял противник. Изучив все эти материалы, Мажоров пришел к выводу: тактика действий израильской авиации оставалась прежней. В ней не было ничего нового.

Атакующие машины оснащались станциями помех десятисантиметрового диапазона. Они на малой высоте, используя складки рельефа местности, скрыто подходили к комплексу ЗУРО, включали станции помех и под их прикрытием наносили удары по позициям С-75. Экипажи гибли и при прямом попадании ракет и от удара взрывной волны.

Кроме станции помех AH/ALQ-87, которая работает против РЛС наведения и сопровождения ракеты, на самолетах устанавливались специальные датчики предупреждения пилота о действии наземных зенитных комплексов.

Такие предупреждающие устройства американцы создали на основе изучения комплекса С-75 во Вьетнаме. Свою лепту в раскрытие секретов основного советского зенитно-ракетного комплекса внесли и системы, захваченные израильтянами в Египте в 1967 году.

Обо всем этом Мажоров догадывался, но прямых доказательств представить, естественно, не мог. А чтобы найти эти доказательства, как воздух нужна была аппаратура с какого-либо сбитого израильского самолета.

В египетской армии уже действовал приказ, по которому трофейное оружие, технику, различные приборы и оборудование следовало собирать и за вознаграждение представлять в штабы. Приказ этот исполнялся, только вот радиоаппаратуру, как правило, никто не сдавал. То ли она приходила в негодность при падении машины, то ли сборщики трофеев оставляли ее у себя. Установить это пока не представлялось возможным.

Однако Мажоров не мог поверить, что во время войны невозможно отыскать трофейную радиоаппаратуру. Скорее всего, умельцы, особенно из числа советских специалистов или советников, заначили для себя заокеанские детальки. Упорство генерала дало свои результаты. Вскоре от одного из наших советников он узнал, что на аэродроме, расположенном под городом Хелуан, хранится какая-то радиоаппаратура со сбитого «Фантома». Но специалист не желает с ней расставаться, считая ее личным трофеем. И теперь он уж точно не признается в своей «заначке». Ибо приказ сдавать трофеи действовал не только в египетской армии. Подобную директиву издал и маршал Батицкий.

Такие рассуждения не убедили Мажорова. Взяв двух помощников — полковника из штаба Батицкого и офицера-египтянина, он двинул в Хелуан. Путь предстоял недолгий, ведь до городка было всего сорок километров.

Однако не успели они проехать и полпути, как из-за горизонта вынырнул израильский «Фантом» и сбросил несколько бомб. К счастью, бомбы упали на дорогу впереди автомашины.

Мажорову вспомнился 1942 год, когда немцы безнаказанно бомбили наши дороги. Он тут же дал команду съехать с шоссе под какие-то чахлые пальмы, выскочил из машины и залег в канаву Спутники последовали примеру старшего. Самолет прошел над дорогой еще раз, и все стихло.

Мажоров спросил полковника, часто ли такое бывает. Тот ответил, что довольно часто. Как только из штаба выезд на объект, вражеские самолеты тут как тут.

— Подождите, ребята, — удивился Мажоров, — выходит, у вас в штабе сидит израильский шпион. Он информирует хозяев.

Полковник удивленно посмотрел на Юрия Николаевича и только пожал плечами.

После этого случая пришлось изменить тактику. Заявка делалась на поездку сразу в несколько мест, якобы для двух-трех групп. Но когда прибывал транспорт, ехали в одном направлении. Фантомы не появлялись.

Прибыв в воинскую часть, Мажоров и сопровождавшие его офицеры побывали у командира. Рассказали о цели приезда. Командир доложил, что об аппаратуре ему ничего не известно. Стали приглашать офицеров, беседовать с ними. Но они отвечали отрицательно.

Мажоров поинтересовался, а много ли их зенитный полк сбил самолетов. Командир признался, что не очень.

— А если самолет сбит, посылаете кого-либо к месту падения? — спросил Юрий Николаевич.

Оказалось, что в полку есть специальная трофейная группа — младший лейтенант, прапорщик и сержант. Пригласили их. Мажоров задал прежний вопрос. Троица мялась, мямлила: мол, местность здесь гористая, скалистая, и когда самолеты падают, разбиваются вдребезги, ничего не собрать.

«Да, крепкие ребята», — отметил про себя Юрий Николаевич и решил зайти с другой стороны. Он рассказал, как израильские летчики узнают о позициях ЗУРО, как их атакуют, как гибнут наши солдаты и офицеры, египетские военные. И чтобы их спасти, есть один выход — узнать, какая аппаратура стоит на вражеских самолетах.

Вдруг прапорщик, потупив взор, признается, что есть у него какой-то хорошо сохранившийся блок аппаратуры с «Фантома». Он хотел его сдать, да замешкался, а теперь боится наказания. Мажоров улыбнулся:

— Неси свою аппаратуру. Никакого наказания, кроме поощрения. Даю слово.

Прапорщик принес обещанное, а Юрий Николаевич добился, чтобы приказом маршала Батицкого тому была объявлена благодарность и вручена денежная премия.

Так аппаратура со сбитого «Фантома» оказалась в руках генерала Мажорова. Она оказалась практически неповрежденной. Юрий Николаевич ее внимательно рассмотрел и начал разбирать.

В контейнере оказался приемник прямого усиления, который был настроен на каналы РЛС сопровождения по азимуту и углу места. Пока радиолокационная станция ведет поиск цели, у пилота боевого самолета мигает индикатор. Но как только машина захвачена и взята на сопровождение, индикатор перестает мигать. Это значит — следует ожидать запуска ракеты.

Здесь же был установлен еще один приемник, настроенный на диапазон станции управления ракетой. Как только ракета стартует, она тут же фиксируется, и на панели управления у пилота загорается лампочка «Атака!». Летчик совершает противозенитный маневр и выходит из зоны атаки.

Кроме двух приемников Мажоров обнаружил в контейнере три платы. Скорее всего, это были дешифраторы. Дальнейшее изучение плат только подтвердило первоначальные догадки: американцы изготовили дешифраторы специально для расшифровки сигналов управления ракетой. Они к тому времени настолько хорошо изучили наш С-75, что создали приемник с дешифратором персонально под этот комплекс.

Это было для них чрезвычайно важно. И вот почему. Еще во Вьетнаме наши зенитчики придумали очень дешевый и эффективный способ «отпугивания» американских «ястребов». Когда РЛС комплекса обнаруживала самолет противника и захватывала его для сопровождения, подрывался взрывпакет, который имитировал пуск ракеты. В том месте, где взрывался пакет, поднималось облако пыли. Одновременно РЛС управления подавала «нулевые команды» в виде кодово-импульсной модуляции.

Пилот, получивший предупреждение об атаке, да при этом собственными глазами наблюдающий облако пыли от взрыва «хлопушки», считал, что атакован ракетой, бросал машину в противозенитный маневр и стремительно покидал поле боя, не выполнив задачи.

Но в Египте этот «фокус» уже не проходил. Американцы, разобравшись в захваченных ими комплексах, ввели в приемник дешифратор, который определял «нулевую» команду и не давал сигнал об атаке, оберегая пилота от тяжелых стрессов.

По прибытии в Москву Мажорова вызвали к министру Калмыкову, и он доложил о проделанной работе.

«Министр вызвал конструктора комплекса С-75 Бориса Бункина, — вспоминал Юрий Николаевич. — Борис Васильевич был человеком самомнения необычайного. Академик, Герой Соцтруда! Калмыков попросил меня все рассказать Бункину. Услышав мое повествование, Борис Васильевич страшно возмутился и заявил, что это чепуха, мажоровские фантазии.

Яне стал его переубеждать. Просто предложил взять платы дешифратора и передать их разработчикам. И тогда станет ясно, на чьей стороне истина.

Изучение плат показало, что я был полностью прав. Американцы изучили комплекс С-75 Бункина лучше, чем его знал сам Главный конструктор».

Руководство Военно-промышленной комиссии и Министерства обороны наконец поняло, что ожидать эффективной работы от комплекса С-75 не приходится. Американцы сделали много для того, чтобы обезопасить от них израильские самолеты. Тогда и было принято решение направить в Египет комплекс С-125, а вместе с ним и сотрудников КБ-1.

Данные по сбитым израильским самолетам с помощью С-125 разнятся. Однако командир советской дивизии ПВО, развернутой в Египте, генерал-лейтенант А. Смирнов называет цифру — 9 сбитых и 3 поврежденных боевых машины противника в период с июня по август 1970 года. Сами израильтяне подтверждают потерю 5 своих самолетов, сбитых С-125.

Вот что такое внезапность в применении помеховой защиты самолетов. Ведь С-125 работал в ином частотном диапазоне, в отличие от так «любимого» американцами С-75. А значит, самолеты противника оставались беззащитными под огнем наших зенитчиков.

Несколько пилотов, которые катапультировались со сбитых самолетов, попали в плен. Генерала Мажорова попросили подготовить интересовавшие его вопросы и побывать на допросе.

Юрий Николаевич расположился за ширмой, чтобы оставаться невидимым для врага. В комнату ввели летчика лет двадцати пяти. На вопросы переводчика он отвечал охотно, только вот проблемы, интересующие Мажорова, остались без разрешения. Оказалось, что пилот ничего не знал об аппаратуре помех. На их аэродроме работала специальная служба, в составе которой были только американцы. Израильтян к своей аппаратуре они не подпускали.

Перед вылетом на боевое задание американцы подвешивали к самолету специальные контейнеры. Режимы работы аппаратуры помех они определяли тоже сами, иногда давали контрольные точки, при пролете которых пилот должен был выключить станцию. И это все, что полагалось знать израильскому офицеру.

Тем временем командировка Мажорова и его коллег продолжалась. Каждый день возникали новые вопросы, новые задачи. Их приходилось оперативно решать, порою, прямо на месте.

В один из таких дней советские специалисты посетили радиолокационый центр ПВО, который располагался невдалеке от столицы. Центр «спрятали» в бетонированных капонирах, перекрытых мощными плитами, засыпанных каменистым грунтом. Он был оснащен станцией метрового диапазона П-15 и десятисантиметрового П-20. Открытыми оставались только антенны да приемопередающая кабина станции П-20.

В скалах размещался и командный пункт. Заместитель министра Казанский, который лично возглавлял поездку, остался доволен осмотром центра. Однако внешний вид — это только полдела.

Григорий Петрович, понаблюдав за работой египетского оператора, дал ему команду перейти на запасную частоту. Но оператор медлил, оглядывался на офицера. Тот подтвердил команду. Оператор перешел на запасную частоту, и экран вовсе погас, исчезли все цели.

Казанский взорвался: «Да вы что! В боевой обстановке станция не настроена на запасные частоты! Ну-ка перейти на следующую частоту!» Оператор переходит, эффект тот же.

Замминистра в сердцах сбрасывает пиджак. В кабине неимоверная жара, плюс 50 градусов. Он требует отвертку, ключи и начинает подстройку контуров приемника РЛС. Через минуту-другую на экране появляются местные предметы, потом цели.

Сопровождающие советских специалистов египетские генералы и офицеры восхищенно перешептываются, расчет станции стоит, опустив головы. Все знают, кто такой Казанский! Сам заместитель министра сумел мастерски настроить радиолокатор!

Кстати говоря, подобных примеров «высокого профессионализма» египтян было достаточно. Так, Казанского и его коллег очень беспокоила проблема противовоздушной обороны Асуанской плотины. Ведь ее разрушение могло привести к катастрофическим последствиям для страны.

Правда, массированных атак на плотину не было, однако отдельные вражеские самолеты прорывались. Конечно, решающее значение имел тот факт, что Асуан находился на тысячекилометровом удалении от Синайского полуострова, где и располагались израильские аэродромы. Если учесть, что радиус боевого действия «Фантомов» близок к этому пределу, то становится понятно, почему плотина избежала массовых бомбовых ударов с воздуха.

Все это было известно со слов египтян. Наши специалисты им, безусловно, доверяли, но решили сами слетать на Асуан, все увидеть собственными глазами. Да иначе и быть не могло. Ведь Советский Союз вложил огромные деньги в строительство плотины.

В конце июля для группы Казанского выделили самолет, и они вылетели на Асуан. Под крылом виднелась полоска Нила с дельтой ярко-зеленого цвета. От реки в обе стороны, сколько хватало взгляда, тянулась пустыня. Казалось, пески так накалены, что даже на высоте двух тысяч метров над землей чувствовалось их горячее дыхание.

Вдоль дельты Нила тянулись опоры высоковольтной линии. По ней электроэнергия подавалась в Каир, на побережье Средиземного моря. Полет длился почти три часа. С воздуха плотина была хорошо видна, и она производила грандиозное впечатление.

На аэродроме группу забрал автобус, и они отправились на командный пункт ПВО. Хотя пункт и был расположен в толще скальных пород, температура внутри помещения не опускалась ниже сорока градусов.

Казанский попросил дать схему проводки самолета, на котором они только что летели. Офицер, услышав такое, явно смутился и занервничал. Тем не менее бодро отрапортовал, что сейчас эти данные представят.

Советские специалисты осмотрели командный пункт, побывали на позициях РЛС и зенитного комплекса С-75. Позиции были добротно и надежно укрыты в скалах.

После осмотра египетские военные угостили советских гостей обедом, но схемы проводки самолета так и не смогли представить.

Заместитель министра, вконец расстроенный, попросил дать хотя бы выписки из аппаратных журналов. Выписки, к счастью, нашлись, и тут все стало понятно: самолет, на котором они летели почти три часа и всего на высоте двух тысяч метров, много раз теряли и подолгу не могли отыскать. Вот таким было радиополе ПВО на Асуане.

Казанский, без дипломатических расшаркиваний, четко и ясно высказал свое мнение представителям штаба и сопровождающему их египетскому генералу о состоянии противовоздушной обороны. По возвращении в Каир то же будет доложено и маршалу Батицкому.

А пока, переночевав в небольшой гостинице, специалисты группы Казанского побывали непосредственно на Асуанской плотине, увидели, каково приходится нашим строителям, работающим нередко при температуре плюс 50 градусов.

Потом они вылетели в древний город-музей Луксор, увидели знаменитый египетский храм Амона-Ра, его величественные колонны, изваяния сфинксов, гранитные фигуры фараонов. Посетили «Долину царей», место захоронения фараонов, совершили лодочную прогулку по Нилу.

На следующий день группа возвратилась в Каир.

Вскоре в Египет самолетом была доставлена станция помех «Смальта». Ее развернули недалеко от города Суэц, на плато. Теперь предстояло проверить ее в боевой обстановке. Но, увы, несмотря на высокую активность израильтян, египтяне крайне редко наносили ответные бомбовые удары. Летчики боялись действовать в районах, которые прикрывал «Хок». Хотя на советских самолетах МиГ и Ил-28 стояли станции предупреждения о зенитном нападении «Сирень». Как только загоралось табло о захвате самолета РЛС «Хок», египетские летчики срочно выходили из опасной зоны.

Мажоров и его коллеги долго уговаривали командование египетских ВВС совершить хотя бы несколько налетов на позиции «Хока» под прикрытием «Смальты». Египтяне обещали, но проходил день за днем, а полетов не было.

«Уже после нашего отлета в Москву, — вспоминал Мажоров, — советникам все-таки удалось уговорить руководство ВВС звеном Ил-28 совершить атаку позиций «Хока». Об этом мне рассказали генерал Александр Палий, который еще оставался в Египте, и Сергей Случевский, работавший на станции «Смальта».

Сначала авиазвено имитировало атаку, выйдя на позиции «Хока». Станция включилась и взяла на сопровождение самолеты. Это было хорошо видно по режиму ее работы. Не заходя в зону поражения, звено развернулось и удалилось.

Затем самолеты снова взяли курс на позиции «Хока». Как докладывали летчики, по ним было выпущено около десятка ракет. Однако перемещались эти ракеты в пространстве весьма странно. Они закручивались по спирали. Некоторые из них падали на землю и взрывались, другие, наоборот, уходили вверх и там самоликвидировались. Важно, что ни одна ракета цель не поразила.

Восторгу египетских летчиков не было предела. По возвращении из полета они наперебой рассказывали об увиденном, поздравляли друг друга с успехом.

Однако начальнику штаба ВВС Египта почему-то не верилось в этот успех. И он решил проверить эффективность станции. Но весьма своеобразным способом. Кроме звена, которое действовало под прикрытием «Смальты», приказал провести атаку с направления, которое находилось вне зоны защиты станции. Все самолеты были сбиты, пилоты — погибли».

Позже, по каналам разведслужб, генерал Юрий Мажоров получил информацию о том, как развивались события в стане противника, после применения станции помех «Смальта».

Израильтяне, сами крайне удивленные произошедшим, немедленно доложили об этом американцам. Мол, неподавляемая помехами система «Хок», как ее гордо позиционировали специалисты из США, подверглась воздействию интенсивных помех. Но самое странное было не это — «Хок» впервые не выполнил боевую задачу, не сбил ни одного самолета.

В США подобную информацию восприняли однозначно: этого не могло быть, потому что подобное просто невозможно.

В Израиль срочно прибыла авторитетная делегация специалистов. Вывод комиссии, в общем, тоже был предсказуем: на «Хок» воздействовали не помехи, а имели место грубые нарушения правил эксплуатации комплекса. Еще бы, жена Цезаря вне подозрений.

Но жизнь доказала обратное. Египетские самолеты под прикрытием «Смальты» вновь успешно атаковали «Хок». Пришлось прислать еще одну комиссию. Та долго разбиралась в причинах неудач и, наконец, с глубоким разочарованием признала, что кто-то подавил «неподавляемый «Хок». Американцы прекрасно понимали: такое не под силу совершить египтянам.

Сделать это могли только русские. Вывод хоть и горький, но правильный. Так что, право же, зря оппозиционеры упрекали Голду Меир. Во всем виноват советский генерал Юрий Мажоров.

 

ЧТО ТАКОЕ НЕЛИНЕЙНАЯ РАДИОЛОКАЦИЯ?

Председатель Военно-промышленной комиссии Леонид Смирнов открыл совещание и без долгих предисловий объявил:

— Товарищи, сегодня речь пойдет о нелинейной радиолокации.

Смирнов сделал паузу. Его заявление не вызвало никаких эмоций, словно директорам институтов и главным конструкторам он говорил о выращивании огурцов в пустыне Гоби.

Леонид Васильевич надавил на голос.

— Что такое нелинейная радиолокация? Лучшие умы министерства радиопромышленности ответят мне на вопрос.

Но лучшие умы молчали. Казалось, Смирнов обращал свои вопросы в пустоту.

— Неужто ни у кого никаких сведений?

— Почему же никаких? — в установившейся тревожной тишине голос генерала Мажорова звучал вполне уверенно, и даже с некоторой иронией. — У нас имеются результаты исследований и опытно-конструкторских работ.

Председатель комиссии облегченно вздохнул и улыбнулся:

— Ну это совсем другое дело. Мажоров выручил. Откровенно говоря, Юрий Николаевич умел держать пуазу не

хуже иных народных артистов, ибо понимал, мастерски подать свой товар лицом уже полдела. Тем более у «сто восьмого» в этой области было что «подать».

Главным заказчиком выступал Комитет госбезопасности. А это ведомство, как никто другой, осознавало, что ведущие индустриальные государства мира, такие как США, Великобритания, активно ставят на службу разведки новейшие научно-технические разработки. Одним из крупнейших достижений таких разработок западных спецслужб стала аппаратура, действующая только на прием, а то и вовсе длительное время не работающая.

В свою очередь, в те годы в кругах высших руководителей укоренился давний миф, якобы не работающая аппаратура попросту мертва и не представляет никакой опасности. Увы, это было устаревшее мнение.

Однако и оттого, что есть понимание остроты проблемы, как говорится, не легче. Каким образом «вскрыть» эту «мертвую» аппаратуру? Так вот, в «сто восьмом» нашли ответ на этот крайне сложный технический вопрос.

Устройство, имеющее так называемые нелинейные элементы — платы с транзисторами и диодами, стыки разнородных металлов, в отраженном радиолокационном сигнале имеет не только гармоники несущей частоты, но и более высокие гармоники. По ним как раз и можно обнаружить ту самую аппаратуру с нелинейными элементами. Даже если она не работает.

Кстати говоря, когда специалисты института создали такую, без сомнения, уникальную аппаратуру обнаружения, директор Юрий Николаевич Мажоров устроил «смотрины». Ведь одно дело услышать и совсем другое — увидеть, почувствовать.

В ЦНИРТИ были приглашены представители заказчика. Заранее им сообщили: аппаратура «совсекретная», никаких диктофонов, магнитофонов и другой электронной техники с собой не брать. Строго-настрого запрещено. Но заказчики тоже не лыком шиты. Это предупреждение только подзадорило их: в конце концов, они ведь не кота в мешке покупают. Надо же устроить проверку этой уникальной аппаратуры. Мало ли что ученые рвут тельняшку на груди. Каждый кулик свое болото хвалит. Словом, все лучшее, созданное «закордонными» электронщиками, было рассовано по дальним карманам генеральских кителей и костюмов.

Такую возможность предусмотрели в «сто восьмом», и входную дверь зала, где должно было состояться совещание, взяли под контроль нелинейного радиолокатора.

Позже, в одной из бесед со мной, генерал Юрий Мажоров загадочно улыбался: «Руководители заказывающих ведомств, в генеральских званиях, облаченные высокой властью и положением, не станешь же их обыскивать, даже если наш аппарат «учуял» чужую электронику. Мы их, разумеется, пропустили, тепло приняли, а по окончании совещания оставили в зале. Вежливо попросили выложить содержимое карманов. Генералы с удивлением вытаскивали диктофоны и иную японскую электронику. Вот так мы «обезоружили» КГБ. Но нарушители, как нам показалось, были не в обиде».

Успех «сто восьмого» в решении этой сложной научно-технической проблемы был безоговорочным. Однако, как говорят, у каждой победы есть «родители». Первый наш нелинейный радиолокатор тоже не рос сиротой.

Пройдут годы, и его создатель Иван Федорович Иванов в своих воспоминаниях напишет: «Подобные задачи разработчикам института и не снились ни в одном сне. Тем не менее эти задачи необходимо было решать — и для предотвращения раскрытия радиоэлектронного потенциала страны, и для сохранения государственных тайн страны в новых условиях.

31 декабря 1967 года в «сто восьмом» был открыт новый отдел — отдел 63. Руководителем нового направления был назначен И.Ф. Иванов, освобожденный для этой цели от разработки государственного значения «Целина-Д», переходившей к стадии летно-космических испытаний».

А началось все с решения комиссии: «ОКР-Ветер-2» закрыть, дальнейшую работу прекратить.

Что же это за «Ветер-2» и почему его закрыли? Это как раз и были первые, пробные шаги нашей конструкторской мысли по созданию аппаратуры для обнаружения не работающих приемников. Проведенный первый этап опытно-конструкторских работ «Ветер-2» комиссии показался неудачным, и было принято решение его закрыть. Так бы и произошло, и неизвестно, когда бы, через сколько лет, мы вернулись к этому направлению, если бы не один из членов комиссии. Им оказался Иван Иванов из «сто восьмого». Он высказал свое «особое мнение».

Профессор Юрий Ерофеев, ученый секретарь ЦНИРТИ, считает, что «особым мнением никогда не бросается ни один уважающий себя специалист. Это довольно жесткий прием, он не устраивает и председателей комиссии по приемке работ: наличие такого мнения означает, что комиссия не выполнила свою задачу до конца».

Разумеется, представители заказчика всячески пытались убедить Иванова отказаться от «особого мнения». Однако из этого ничего не получилось. Иван Федорович твердо стоял на своем. Он считал, что эти работы — есть первые важные шаги в новой, неизведанной области радиолокации и поиски решения надо продолжить.

И они были продолжены. В институте сформировали новый отдел, во главе которого и встал Иванов. Таким образом, рождение советской нелинейной радиолокации началось, по сути, в 1970 году, когда состоялось решение на работы по этому направлению. Первый экспериментальный образец появился уже через два года, а в 1974-м были изготовлены два локатора для серийного производства.

Аппаратура пользовалась большим спросом. Один отдел уже не справлялся с возросшими заказами. Пришлось на его базе развернуть новое подразделение, отделение № 10, в состав которого вошли три технических, конструкторский отделы, лаборатория управления и производственный участок.

За полтора десятка лет сотрудники ЦНИРТИ выполнили 24 научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы. Прежде всего это были разработки по нелинейной радиолокации, а также по другим направлениям.

Позже, когда аппаратурой по этой тематике заинтересовались Министерство по чрезвычайным ситуациям, инженерные войска Минобороны, этими проблемами в ЦНИРТИ занимались сотрудники отдела под руководством С. Притыко. Созданные ими нелинейные радиолокаторы предназначались для бесконтактного обнаружения скрытых закладок радиоэлектронных устройств подслушивания, звукозаписывающих и взрывных устройств с электронными или радиоуправляемыми взрывателями.

 

«ВАШ ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР»

20 августа 1971 года генералу Юрию Мажорову исполнилось 50 лет. В этот юбилейный день он решил собрать близких друзей, соратников, коллег в ресторане «Прага» на товарищеский ужин.

Поздравить его приехали начальник Главка, главный инженер, руководители других научных учреждений. Как обычно, говорили добрые слова, звучали пожелания, вручали подарки.

Юрий Николаевич в этот период был в отпуске. Его обязанности исполнял главный инженер института Лобанов.

Перед началом торжества, пока не собрались гости, Мажоров поговорил с Лобановым. Тот заверил, что в институте все в порядке, затишье, время летних отпусков, никаких особых новостей. Каково же было удивление Мажорова, когда в перерыве между застольем к нему подошел один из сотрудников и спросил, будет ли он завтра в институте. «Да нет, — ответил Юрий Николаевич, — у меня еще неделя отпуска». Однако поинтересовался, в чем дело? И получил ответ, что назавтра запланирован приезд в институт недавно назначенного заместителя министра Панкратова. Любанов энергично готовится к встрече, организовал выставку достижений института и собирается делать доклад о новом подходе к унификации аппаратуры для всех родов войск.

Это было столь неожиданно, что Юрий Николаевич не нашелся, что сказать. Сотрудник усмехнулся, увидев растерянную физиономию начальника, и лишь пожал плечами: «Вот и я подумал, унификация дело нужное, но при чем тут Лобанов».

Мажоров прекрасно знал, чего стоит его главный инженер. Но чтобы такое?! Ай да Лобанов! Решил «погарцевать» перед новым начальством. Впрочем, стоило ли удивляться. С первых шагов на этой должности он вел себя не лучшим образом. Помнится, прошел лишь месяц-другой после назначения Лобанова главным инженером, и вдруг звонок. На том конце провода заместитель министра Плешаков.

— Ты, говорят, диктофоном разжился, Юрий Николаевич?

— Разжился. Министр подарил. Ему новый, более современный поставили.

— А я вот тоже узнал, удивился. Слышал, ты записываешь все, что говорят сотрудники, которые приходят к тебе на прием.

— Зачем мне это нужно, Петр Степанович?

Дальше пришлось объяснить: на диктофон наговаривал некоторые предстоящие выступления, мысли. После перекладывал их на бумагу. Удобно.

Плешаков хмыкнул и положил трубку, а чувство осталось такое, словно наплевали в душу. Кто же нашептал этакую гадость заместителю министра?

Впрочем, Мажоров всю войну прослужил в разведке, и расколоть подлеца для него не составляло большого труда. Он набрал телефон приемной Плешакова, представился, спросил, кто сейчас в кабинете замминистра. Секретарь, выдержав паузу, ответила:

— Ваш главный инженер, Юрий Николаевич.

…К концу вечера Любанов вновь подкатил к Мажорову, признался в своей любви и преданности, пожелал дальнейшего спокойного отдыха. Юрий Николаевич, едва сдерживался, но решил проучить «преданного» зама.

Утром он приехал в институт и сразу направился в свой кабинет. Но кабинет был уже занят. В кресле начальника восседал Любанов, а сотрудники развешивали по стенам плакаты.

Увидев директора, Лобанов побледнел, вскочил с кресла.

— Панкратову я буду докладывать сам, — сказал Мажоров, — а если вы потребуетесь, позову. Сейчас идите к себе.

Вскоре охрана доложила, что прибыл замминистра. Юрий Николаевич встретил его, проводил в кабинет, рассказал об институте, его делах и проблемах.

Панкратов задавал вопросы, потом сказал, что ему несколько раз звонил главный инженер института и он хотел бы его увидеть. Вызвали Лобанова. Оказалось, что во время отпуска Юрия Николаевича тот настрочил докладную записку на имя министра. Записка попала к Панкратову, и теперь он решил уточнить, чего хочет главный инженер. Любанов, не моргнув глазом, заявил: нужно, чтобы его принял министр для доклада. Его предложения имеют особую значимость.

После отъезда Панкратова, Мажоров потребовал представить ему копию записки. Лобанов лично от себя излагал идеи специалистов института по межвидовой унификации.

Действительно, аппаратуру для военно-воздушных сил выпускали заводы в Самаре, в Барнауле и в Омске, для наземных частей — в Брянске, Новгороде и Ростове-на-Дону. Приборы для космоса делали в Москве. Таким образом, проблема унификации действительно назрела. Но при чем здесь Любанов?

Мажоров вызвал к себе главного инженера и высказался прямо и без обиняков — все сделанное Лобановым есть присвоение чужих идей.

Однако механизм уже был запущен. Вскоре позвонили из секретариата министра и сообщили, что в ближайшее воскресенье состоится совещание, на котором заслушают Лобанова по его записке.

Участие в совещании принимали замминистра Панкратов, начальник Главка Липатов, Мажоров и, разумеется, Лобанов.

Открыл совещание министр Валерий Калмыков. Он сказал, что прочел докладную записку, и теперь ждет доклада. Главное, что бы он хотел услышать, как осуществить предложенное.

Увы, этого Лобанов не знал, и потому стал повторять содержание записки. Министр остановил его, заметив, что он умеет читать и просит изложить практическую часть.

«Тут, как и следовало ожидать, — вспоминал Юрий Николаевич, — Лобанов «поплыл». Он ведь не знал практической стороны дела, да и не мог себе ее представлять. Слишком это сложно было для него. Снова начал лепетать про записку. Калмыков вновь его перебил, требуя конкретики. Воцарилась тишина. Тут министр повернулся к нам и спросил: «Может кто-нибудь доложить, как осуществлять предложения по межвидовой унификации?»

Липатов показал на меня. Я сказал: «Поскольку вся эта работа велась при моем участии и под моим руководством, готов доложить». Все эти проблемы были хорошо известны, мы задыхались от обилия однотипных работ. Словом, рассказал, как мыслится осуществить работы. Калмыков задал несколько уточняющих вопросов. Лобанов в это время сидел красный как рак.

Закончив обсуждение, Калмыков приказал подготовить приказ по министерству по развертыванию деятельности. Затем он всех отпустил, меня попросил остаться.

— Ну, что это за главный инженер у вас? — с горечью спросил он у меня.

Пришлось ответить, что прошедшие полтора года показали полную некомпетентность Лобанова.

— Завтра принеси мне приказ о его освобождении от должности, — сказал министр.

На следующий день подписанный приказ был у меня в сейфе.

Тем не менее Лобанов не пропал. Нашлись заступники, и он стал впоследствии директором одного из научных объединений. Правда, и там был снят с занимаемой должности. Последний раз я о нем слышал в 1991 году, когда он тайно сбежал в Израиль».

После увольнения Лобанова на должность главного инженера института был назначен полковник Зиничев.

 

«ХАРИТОНОВСКИЕ ПОСИДЕЛКИ»

Дверь кабинета приоткрылась, и генерал Мажоров увидел лицо своего секретаря.

— Юрий Николаевич, — сказала секретарь. — Смирнов! Это означало, что на проводе был сам председатель Военно-промышленной комиссии Леонид Смирнов.

Без долгих вступлений, поздоровавшись, Смирнов сразу перешел к делу.

— К тебе подъедет академик Юлий Борисович Харитон. Ознакомь его с работами института по защите ракет, ответь на все вопросы.

Положив трубку, Мажоров задумался. Приказ есть приказ. И обсуждать тут нечего. Однако сомнения все-таки жили в душе Юрия Николаевича. Харитона он лично не знал, с его бы выкладывать ему все секреты. На всякий случай он позвонил заместителю председателя ВПК Борису Комиссарову, который курировал вопросы разработки баллистических ракет. Тот успокоил Мажорова.

— Харитон — разработчик наших ядерных боеприпасов, трижды Герой Соцтруда, академик, словом, лицо доверенное. Говори с ним откровенно, тебе же на пользу. Иначе Бункин с Басистовым так и будут упираться.

Теперь все стало ясно. Работы ЦНИРТИ по защите головных частей ракет от системы ПРО к тому времени обрели серьезное признание. Однако если Главное управление ракетного вооружения согласилось с этим и включило в тактико-технические требования оснащение ракет средствами защиты от ПРО, то разработчики отечественных систем противоракетной обороны, такие как Кисунько, Бункин, Сосульников, Басистое, не торопились признавать важность и значимость работы ученых «сто восьмого». И по-человечески их можно было понять. Ведь успехи создателей помех — это их неудачи. Но речь шла не о личных амбициях отдельных, даже весьма заслуженных конструкторов, а об обороне и безопасности государства. И тогда Военно-промышленная комиссия, чтобы окончательно разобраться в ситуации и поставить точку в этом споре, в качестве третейского судьи выбрала академика Харитона.

На следующий день Юлий Борисович сам приехал в институт. Мажоров встретил его и рассказал о работах «сто восьмого».

Откровенно говоря, рассказать было что. Ученые института давно занимались этой проблемой. Еще в 1944 году в НИИ пришел Павел Погорелко, к тому времени уже лауреат Сталинской премии, удостоенный этой высокой награды за «изобретение прибора для обнаружения самолетов».

Павел Александрович начинал свою научную карьеру в 1935 году в лаборатории, которую создавал сам Абрам Федорович Иоффе. После прихода в «сто восьмой» Погорелко работал в лаборатории № 2 под руководством академика Б. Введенского. Он стал главным конструктором изделия «Верба». Это изделие было изготовлено в виде кассеты, наполненной отражателями из металлизированной пленки. По команде, кассета отстреливалась, и отражатели вылетали в космическое пространство, приобретая объемную форму. Таким образом, создавались помехи.

Вторым направлением по исследованию возможностей преодоления противоракетной обороны, которые велись в институте, была разработка радиопоглощающих покрытий. Суть разработки состояла в том, что на головную часть баллистических ракет, выполненную в конусообразной форме, накладывалось радиопоглощающее покрытие. Делалось это для снижения радиолокационной заметности. Так вот это покрытие было выполнено в виде шипов. Каждый шип выполнял роль поглощающегося элемента. Внешне головная часть ракеты, облаченная в такую пленку, напоминала кактус. Это и натолкнуло разработчиков системы присвоить ей наименование «Кактус». Главным конструктором изделия назначили Алексея Данилова, будущего лауреата Государственной премии СССР.

В работе «Кактус», как и в любой другой, были свои и достижения и недостатки. Если зондирующий радиолокационный сигнал падал на головную часть ракеты сбоку, то «Кактус» уменьшал ее заметность, если же волна попадала в носовую часть, то действие отражателя было незначительным.

И тем не менее исследования, проведенные в ходе работы над «Кактусом», дали возможность определить важнейшие принципы создания радиопоглощающих покрытий, обеспечивающих снижение видимости головных частей ракеты.

Однако, отдавая должное работам и Погорелко и Данилова, следует отметить, что наиболее заметный вклад в разработку средств преодоления ПРО внес лауреат Государственной премии СССР, заслуженный изобретатель РСФСР Виталий Герасименко.

Фронтовик, получивший тяжелое ранение, после выздоровления и демобилизации в 1946 году, пришел в «сто восьмой». Начинал с весьма скромной должности лаборанта, прошел ускоренный курс ВТУЗа и остался в родном НИИ.

В 1957 году, вместе с будущими директорами ЦНИРТИ Емохоновым и Мажоровым, уехал в Протву, в филиал института, возглавил лабораторию. Через два года он вернулся в Москву и вскоре стал начальником отдела. Опытно-конструкторские работы по системе «Крот» возглавил в 1961 году. А уже весной 1963-го на полигоне Капустин Яр состоялся первый пуск ракеты с аппаратурой «Крот». Комплекс ПРО располагался в районе озера Балхаш.

Всего было проведено четыре пуска ракет. Научная тема «Крот» завершилась успешно. Государственная комиссия дала ей высокую оценку.

Опытно-конструкторские работы под условными наименованиями «Верба», «Кактус» и «Крот» доказали практическую реализуемость и эффективность применения созданной аппаратуры для противодействия ПРО.

«Эти работы, — скажет позже генерал Юрий Мажоров, — имели международное значение. Страна, создавшая систему ПРО первой, могла бы диктовать миру свои условия, будучи уверенной в том, что контрудар противной стороны будет отражен. Речь шла, no-существу, о судьбах всего мира! В таких условиях создание средств, позволивших преодолеть действия противоракетной обороны, приобретало наиважнейшее значение. Такая задача была поставлена перед нашим институтом.

Именно наши работы вынудили СССР и США пойти на соглашение по ограничению стратегических вооружений. Это соглашение длилось более 30 лет».

Обо всем этом и беседовали академик Юлий Харитон и директор ЦНИРТИ Юрий Мажоров. Харитон слушал внимательно и заинтересованно. Потом стал задавать уточняющие вопросы. Он не был специалистом в радиолокации, но старался разобраться в проблеме. Потом он попросил пригласить некоторых ученых-разработчиков по этой тематике. В кабинет пришли Виталий Герасименко, Николай Пономарев, Игорь Легкий, Владимир Данилов, Николай Смирнов. Разговор продолжился. Харитон вновь спрашивал, конструкторы объясняли, рассказывали.

Академик провел в институте весь день. И, как показалось Мажорову, сумел «ухватить» суть проблемы.

На следующий день Харитон приехал вновь, но не один. Он привез с собой разработчиков средств ПРО Анатолия Басистова, Бориса Бункина и других.

Мажоров и его коллеги вновь без устали повторяли, убеждали, объясняли преимущества своей системы. Разговор шел тяжело. Гости понимали, осознавали правоту ученых «сто восьмого» и необходимость внедрения их средств. Но трагедия заключалась в том, что «мажоровцы» задали такую головоломку, которую коллеги, создатели ПРО не в силах были разрешить. Во всяком случае, на данный момент.

После «харитоновских посиделок» на свое заседание собрался научно-технический совет Военно-промышленной комиссии. С докладом выступал директор ЦНИИ-108 генерал-майор Юрий Мажоров. По итогам совета было принято решение. В нем отмечалась высокая эффективность и относительная простота средств защиты.

«С полным основанием можно считать, — признавался Юрий Николаевич, — что работы нашего института показали на данном этапе невозможность создания эффективной системы ПРО. К такому выводу, видимо, прийти и американцы. Вот так нами были созданы предпосылки для первого советско-американского соглашения об ограничении стратегических вооружений (ОСВ)».

Развитие новых, перспективных направлений обороны, таких как космические системы, баллистические ракеты, стратегическая авиация, а также осознание важности и необходимости их защиты, сыграло злую шутку с институтом. Если раньше Мажорову и его коллегам приходилось всячески уговаривать использовать их аппаратуру, то теперь заказчики требовали постоянного увеличения объемов выполняемых научных исследований, выпуска приборов и аппаратов.

Руководство ВПК, министерства, Главка поручали выполнение все новых и новых работ, не считаясь с возможностями ЦНИИ.

В дополнение ко всему, в 1970 году правительством было принято решение о замораживании численного состава научных организаций и предприятий. Фонд заработной платы оказался зафиксирован, и сверху пришло весьма «обнадеживающее» сообщение — роста финансирования не предвидится. Нужно было искать выход из создавшегося сложного положения. Одно из направлений — та самая межвидовая унификация. Тем более что для института этот путь уже оказался проторенным. Заглядывая вперед, специалисты проработали возможности унификации комплексов самолетных станций «Сирень». Так, для истребителей выпускались три базовые станции, а для штурмовиков, стратегических бомбардировщиков добавлялись отдельные блоки аппаратуры и усилители с антеннами. Это значительно снижало затраты на разработку и серьезно облегчало и удешевляло выпуск.

Институт подготовил специальную программу использования авиационной аппаратуры для защиты судов Военно-морского флота. С технической точки зрения тут много общего. И самолеты и корабли на экране радиолокаторов выглядят как точечные цели на фоне свободного пространства.

Важно, что эту программу поддержал начальник штаба ВМФ адмирал Егоров. Он серьезно занимался вопросами радиоэлектронной защиты кораблей. По его решению специалисты института установили на торпедоносце ту же станцию «Сирень». Результаты морских испытаний обнадеживали.

Штабом ВМФ были подготовлены и проведены крупные учения в акватории Черного моря. Отрабатывались вопросы радиоэлектронной борьбы. Генералу Мажорову и его коллегам удалось принять участие в этих учениях.

На Северном флоте институт участвовал в испытаниях нового вида помех — двухчастотных помехах. Здесь под руководством сотрудников ЦНИИ-108 Неплохова и Матвеева шли работы в рамках программы «Пчела».

К сожалению, с уходом со своего поста адмирала Егорова интерес к вопросам РЭБ в Главном штабе ВМФ, а также на флотах угас.

Со временем проблема унификации помеховой аппаратуры стала головной болью и самого Юрия Мажорова и его института. На словах все поддерживали идеи «сто восьмого», а на деле относились к этому весьма прохладно.

Руководители Министерства радиопромышленности, разумеется, были «за», более того, требовали от института внедрения новых методов, но, к сожалению, дальше разговоров дело не пошло. Реальной деятельности по закреплению этих направлений не проводилось. Не была разработана и юридическая база, не вышли в свет соответствующие приказы и распоряжения министерства.

Отраслевые институты, чувствуя настроения руководства министерства, тоже не горели желанием брать на себя дополнительные обязательства — проводить техническую унификацию. Они видели в этом ущемление своих суверенных прав. В свою очередь, у ЦНИИ-108 не было возможностей воздействовать на коллег из соседних научных организаций. Разве что уговаривать их. Но это, откровенно говоря, не очень эффективный метод работы.

Что ж, как говорят, случалось и такое: быть не понятыми и не поддержанными. Однако жизнь, практика показали, что генерал Мажоров и его коллеги из «сто восьмого» оказались правы, и этими проблемами в нашем оборонном комплексе пришлось заниматься в дальнейшем очень упорно.

 

ОБСТАНОВКА ОЧЕНЬ СЛОЖНАЯ

В декабре 1979 года генерал Юрий Мажоров возвращался из командировки домой. Летал он на Балхаш, где проходили испытания новых помеховых средств, над которыми работали сотрудники института.

Пользуясь случаем, решил заехать на денек-другой в Ташкент, повидать родителей, сестру. Так и сделал. Погостив в родном доме, вечером 29 декабря собирался улететь в Москву. В аэропорт его провожал родственник Борис. Странно, но никаких сведений о его рейсе не было. Справок никто не давал. Борис работал штурманом в Ташкентском авиаотряде, сам не раз летал в Москву, и потому крайне удивился такому положению: отсутствовала всякая информация, будет ли рейс, отложен ли, перенесен.

Они удивленно смотрели друг на друга, потом Борис сказал:

— Пойду узнаю по своим каналам, что там стряслось. Война, что ли?

Оказалось и вправду война. Борис вернулся, и прошептал на ухо:

— Нам тут делать нечего. Едем домой.

— То есть как «домой»?..

— Все рулежные дорожки заняты военно-транспортными самолетами Ил-76. Гражданские вообще не летают.

— Не понял? А транспортники куда летят?

Борис укоризненно покачал головой.

— А кто из нас генерал? Куда, куда? В Афганистан.

Так Юрий Николаевич стал свидетелем начала операции по введению ограниченного контингента советских войск в Афганистан.

А через месяц он попал на совещание у министра обороны. Откровенно говоря, Мажоров никогда и представить себе не мог, что в такой полудикой, отсталой стране, как Афганистан, возникнут какие-то проблемы, связанные с радиоэлектронной борьбой. Оказывается, возникли.

«Голос Америки» постоянно рассказывал о полетах наших самолетов в Кабул и в Баграм. И это была не какая-либо пропагандистская трескотня. Данные всякий раз оказывались очень точными и верными. Ошибок практически не было.

Подобная осведомленность империалистических «голосов» очень беспокоила маршала Устинова. И об этом он, не скрывая, говорил на совещании, задавая себе и присутствующим в зале, безответный, по сути вопрос: откуда у них такая точная информация?

Дмитрий Федорович предположил, что, возможно, разведданные о полетах наших самолетов США получают с помощью станций радиолокационного наблюдения ПВО Пакистана.

Надо отдать должное, вступив на пост министра обороны СССР, маршал Устинов приблизил к себе новых людей, в том числе и специалистов в области радиолокации. Одним из таких специалистов был Виталий Шабанов, тот самый подполковник Шабанов, с которым Мажоров соревновался еще в конце 50-х годов. С тех пор много воды утекло, и Виталий Михайлович теперь стал генерал-полковником, заместителем министра обороны по вооружению.

В начале февраля он как раз и позвонил Мажорову в институт, и сказал, что летит в Афганистан во главе группы специалистов. В эту группу включен и Юрий Николаевич.

 «Ваша главная задача, — сказал Шабанов, — выяснить, откуда американцы получают сведения о полетах наших самолетов. Ну и мы ждем конкретных предложений, какие контрмеры следует предпринять».

После разговора с заместителем министра обороны, Юрий Николаевич задумался: маршала Устинова он уважал, но с его мнением вряд ли мог согласиться. Сомнительно, чтобы из Пакистана можно было получить такую развединформацию. От приграничных районов Пакистана, где могут быть установлены РЛС ПВО, до Кабула не одна сотня километров, да к тому же вокруг горы. Получается, что источник разведданных совсем иной. Но это надо еще доказать. Вот ему, генералу Мажорову, и предстоит добыть доказательства или согласиться с мнением Устинова.

С чего начать? Да с самого начала. Маршрут самолета, на котором полетит их группа, должны проследить службы ПВО. Значит, если у него в полете будет развернут приемник, он сумеет засечь средства, которые отслеживают их лайнер. Стало быть, работу следует начинать еще во время полета в Афганистан.

Юрий Николаевич пригласил нескольких сотрудников института и изложил свою идею: в дипломате смонтировать приемник прямого усиления трех диапазонов — 3-м, 10-ти и 20-ти сантиметровый. Индикация приема должна выводиться на прибор со стрелкой, тональная — на головные телефоны. Питание — от батареек для карманного фонаря.

Приемник вскоре был готов. Мажоров проверил его работу и решил взять его в самолет. С помощью этого дипломата-приемника он и собирался прослушать эфир во время полета над Афганистаном.

21 февраля самолетом Ту-134 они вылетели в Кабул. Руководил группой Виталий Шабанов. Накануне командировки он получил звание генерала армии. Кроме него летели заместитель председателя ВПК Леонид Горшков, специалисты — зенитчики, авиаторы, радиолокаторщики, оружейники.

Личное оружие — пистолеты Макарова — решили с собой не брать, о чем потом сильно жалели. Что поделаешь, общая закрытость, неинформированность сыграла злую шутку: все они плохо представляли себе обстановку в этой стране. Ну а проинформировать их просто «забыли».

Стартовали ранним утром из «Внуково-3». В Ташкенте посадка, заправка, и вновь в путь.

Впервые в полете Мажоров увидел Памир — «Крышу мира», как тогда называли эти горы. Пилот сообщил, что самолет пересек границу с Афганистаном. Внизу, между горными хребтами, виднелись небольшие селения. Полей почти не видно, одни унылые серые скалы.

Мажоров включил свой приемник, антенны выставил поближе к иллюминаторам с обеих сторон самолета. Но в эфире — тишина. Так было до тех пор, пока лайнер не начал снижение. Он нырнул вниз и пошел между горными массивами. Кто-то из группы сказал Мажорову, что такой маневр сделан для того, чтобы самолет не засекли пакистанские радиолокаторы. Да, воистину авторитет маршала Устинова был велик.

При приближении к Кабулу в приемнике в 10 см диапазоне стали появляться сигналы наших аэродромных РЛС. В других диапазонах сигналов не было.

Пилоты сообщили, что самолет подлетел к Кабулу. Видимость в иллюминаторы была хорошая, и Мажоров заметил, как слева по борту показался какой-то населенный пункт, потом здания, обнесенные массивным забором. Оказалось, это знаменитая кабульская тюрьма, где руководители правящего режима держали своих противников.

Самолет прошел над взлетной полосой, и, наконец, шасси коснулись бетонки.

Кабульский аэродром располагался на плоскогорье, окруженном горами. Высота — 1500 метров над уровнем. Куда ни кинь взор — всюду горные отроги.

Группа Шабанова вышла из лайнера на летное поле. Рядом с полем расположился какой-то палаточный городок, там же бронетранспортеры, автомашины. Судя по всему, здесь развернулась наша воинская часть. Однако группу никто не встречал. Специалисты стояли, оглядывались по сторонам, но к ним никто не спешил. А ведь самолетом прибыл заместитель министра обороны, генерал армии.

Прошло полчаса, сорок минут. Специалисты шутили, поглядывая в сторону Шабанова, мол, наверное, не туда прилетели.

Наконец вдалеке, на рулежных дорожках, показался ГАЗ-69. Подъехал, из него вылез капитан, спросил, кто такие, откуда. Это и вовсе было неожиданно. Но что поделаешь, представились. Капитан, ничего не говоря, вскочил в машину и умчался.

Ждали еще полчаса. На этот раз подъехали два автобуса. Им были несказанно рады. Погрузили вещи, и в дорогу. Вскоре въехали в Кабул. Окраина города типично азиатская: узкие улочки, глинобитные домики. На автобусы с любопытством смотрели афганцы.

Вдруг впереди показалось несколько автомашин, черные «шевроле». Увидев автобусы, затормозили. Оказывается, эта колонна следовала за группой Шабанова. Но специалисты решили не перегружаться и продолжили путь в автобусах. «Шевроле» поехали следом.

Вскоре, рядом с дорогой, Мажоров увидел ограду, а за ней серое трехэтажное здание. На крыше развевался американский флаг. Оказалось, это посольство США. Вот так американцы располагаются километрах в трех от аэродрома. Это же прекрасный пункт для наблюдения и разведки.

На крыше диппредставительства, как обычно, торчали какие-то антенны, будочки. Посади туда наблюдателя с биноклем или со стереотрубой, а тем паче радиста с приемником, и вся информация в кармане. При чем тут пакистанские локаторы?! Однако вслух эту догадку Юрий Николаевич не высказал, решил еще раз все проверить.

Колонна автобусов и машин въехала на небольшую площадь, свернула вправо и затормозила перед воротами. За забором виднелось несколько одно- и двухэтажных зданий.

Два афганских солдата открыли ворота, и колонна въехала во двор. Прежде, до революции, здесь размещалась резиденция сына короля Афганистана. Здесь был большой дом для приема гостей, рядом второй дом, поменьше, в котором жил обслуживающий персонал.

В доме советские специалисты увидели большой холл с камином. На втором этаже располагались спальни, рабочие кабинеты, комнаты для отдыха. На территории резиденции находился бассейн.

Генералу Шабанову сообщили, что их группу ждет Маршал Советского Союза Соколов. Подали автомобили. На город уже спускались сумерки. Ехать пришлось через весь Кабул, в район, где размещался штаб ограниченного контингента.

В штабе их принял Соколов, рассказал об обстановке в стране. Наши войска взяли под контроль ключевые объекты столицы: электростанцию, телецентр, почту и телеграф, водопроводный комплекс, пекарни. В боевые действия части не вступают, только при необходимости отражают нападения. Обстановка в стране крайне сложная. Большинство провинций находятся вне контроля Кабула, под влиянием многочисленных противников нынешней власти. Афганская армия не надежна. Многие солдаты, получив оружие, дезертируют.

В заключение своего рассказа маршал Соколов констатировал: в стране возможно бурное развитие событий, и мы должны быть готовы к этому.

Потом группу Шабанова пригласили на ужин. Поздно ночью специалисты без охраны и оружия отправились через Кабул в резиденцию, где их разместили. Только на следующий день, 22 февраля они поняли, какой опасности подвергались прошедшей ночью.

Руководители группы Шабанов и Горшков в сопровождении двух человек уехали в советское посольство на прием по случаю дня Советской Армии. В резиденции осталось пять специалистов. Все готовились к завтрашнему выезду в части.

Однако, как только на землю опустилась вечерняя темнота, в городе стали раздаваться сначала отдельные выстрелы, потом очереди из автоматов. Специалисты вышли из жилища. Надо было понять, что происходит. На фоне выстрелов все сильнее звучали многоголосые выкрики. Через некоторое время эти выкрики переросли в рев многотысячной толпы.

Стрельба нарастала, пули уже цокали о стены дома.

Мажоров и его коллеги пытались связаться по телефону с посольством. К счастью, связь работала. Им сказали, что в городе начались беспорядки, тысячи людей вышли на улицы, возводятся баррикады, идет стрельба. И весьма обрадовали: добраться до них практически невозможно. Они оказались отрезанными и от диппредставительства и от наших воинских частей. Оружия не было. Охрана куда-то исчезла. Сотрудник посольства на том конце телефонной линии пообещал, что, как только появится возможность, к ним подошлют охрану. А пока надо надеяться только на себя.

Пятерка специалистов стала обсуждать сложившуюся ситуацию: что делать, если начнется захват резиденции. Нашли карту города, определили маршрут движения до аэродрома, где были развернуты советские части. Посчитали, до аэродрома пять километров. Далековато, вряд ли удастся добраться. Решили, что надо провести хотя бы разведку территории резиденции.

Мажоров вместе с генералом ВВС Николенко пошли на разведку. Вокруг темно, крики, стрельба. То раздается плач тысяч голосов, то рев толпы, то молитва муллы. Как они узнали потом, это была хорошо поставленная инсценировка беспорядков. В каждом квартале, где проживал мулла, на столбе у его дома был смонтирован мощный динамик. А в доме магнитофон, микрофон и мощный усилитель. Свои молитвы и призывы мулла транслирует в микрофон, а на магнитную пленку записаны крики и плач. В нужный момент он включает магнитофон. А поскольку в Кабуле очень много мечетей, а значит, и мулл, в эту ночь они одновременно включили сотни своих динамиков. Признаться, весь этот шумовой фон создавал жуткое впечатление. Вот тебе и отсталый Афганистан. На одурачивание простых людей денег хватило.

Всю эту звуковую вакханалию и слышали советские генералы Мажоров и Николенко, когда пробирались в темноте по территории резиденции. В середине пути небо вдруг озарилось мерцающими огнями осветительных ракет.

Генералы увидели в заборе калитку. Она оказалась не запертой. Вошли. Пересекли пустынный двор, вновь калитка. Толкнули ее и оказались в небольшом помещении. Увидели двоих афганских солдат. Те поднялись, и направились к Мажорову и Николенко. Кое-как жестами генералы показали, откуда идут. Юрий Николаевич, припомнив узбекский язык, спросил солдат: «Мумкин?», что означало «Можно?» Афганцы кивнули и сказали: «Пакистан». Оказалось, что они охраняли вход в пакистанское посольство. И надо же, в отличие от охраны резиденции, не сбежали.

Стало ясно, что разведрейд генералов не дал результатов. Они возвратились обратно.

Ночь практически не спали, откровенно говоря, не зная, что и предпринять. Утром, едва забрезжил рассвет, во дворе послышались стуки, голоса. Осторожно выглянули в окно. Через забор перелезали… наши десантники. В советской форме, в голубых беретах. Они открыли ворота, и во двор въехала боевая машина десанта. Офицер доложил генералам, что прибыл для их охраны. Он был невысокого роста, коренастый, в голубом берете, с автоматом в руках. Хотелось расцеловать этого парня. Стало как-то спокойнее и увереннее.

Часов в десять утра на улицах вновь стали собираться толпы людей, зазвучали выстрелы. Над городом появились афганские вертолеты. Сначала, низко снижаясь над толпами, они пытались разогнать народ, но когда этого не получилось, открыли огонь. Улицы Кабула были усеяны убитыми и ранеными людьми.

Во второй половине дня в город вошли танки. Был введен комендантский час. Однако ночью вновь гремели выстрелы. Генералам потом рассказали, что большой отряд вооруженных людей пытался захватить телецентр и электростанцию. Отбивать атаку по просьбам афганского правительства пришлось нашим десантникам.

Вот в такой обстановке прошел праздничный день 23 февраля.

Следующим утром в резиденцию из посольства приехали Шабанов, Горшков и другие специалисты. Правда, привезли их уже в бронетранспортере. В машине ехать было опасно. Их обстреливали. На завтра следовало приступить к выполнению поставленных задач.

Генералу Мажорову выделили вертолет, и он со своим приемником пролетел по маршруту Кабул — Джелалабад. Потом проследовал на север, оттуда в Баграм. Во время полета Юрий Николаевич засекал работу РЛС, в том числе, разумеется, пакистанских. Обнаружил пять радиолокационных станций двенадцатисантиметрового диапазона. Это были не наши РЛС, поскольку советские станции в подобном диапазоне не работают.

Казалось бы, его гипотеза подтверждается, но в Баграме, в штабе части, Мажорову показали сводки воздушной радиотехнической разведки. Офицеры просто шокировали своим сообщением: на стороне Пакистана работали десятки РЛС! Более того, дислоцировались они неподалеку друг от друга. Но размещать РЛС дальнего обнаружения с такой плотностью просто не имело смысла. Ведь дальность действия станций сотни километров.

Чтобы прояснить ситуацию, Мажоров решил уточнить, какую разведаппаратуру используют пилоты. Ежедневно пара МиГ-25 делала облет восточной границы и проводила разведку радиотехнической обстановки. Но для него не было секретом, что эти самолеты на своем борту не имеют пеленгаторов. На «двадцать пятых» размещались только станции общей разведки, но они позволяли засекать РЛС с погрешностью в сотню километров.

Оказалось, что пилоты-разведчики предложили определять засечки по фоторегистратору. Вся развединформация записывалась на пленку, а вместе с нею и сигналы РЛС в тот момент, когда вращающаяся антенна облучает самолет.

Обнаружив по индикатору сигнал радиолокационной станции, МиГ-25 делал круг радиусом в 10 — 15 километров. При этом он снимал на фотопленку сигналы РЛС. После обработки пленки, на ней можно было видеть изменение интенсивности принимаемых сигналов. Максимум интенсивности и есть направление на РЛС. Но проблема была в том, что один радиолокатор может попадать на пленку несколько раз, с возможными ошибками. Отсюда и десятки близкорасположенных РЛС. Вот, оказывается, на основании каких данных делал свои выводы министр обороны.

Мажорова это откровенно разозлило. Ну, надо же придумать такое! Для него, как специалиста, все было предельно ясно, но он понимал: докладывать придется либо Устинову, либо кому-то из его заместителей, которые не столь глубоко просвещены в вопросах радиолокации. Значит, доказательства должны быть железобетонные и понятные каждому. Однако на вооружении Мажорова был лишь его дипломат — приемник. Как тут. докажешь?

И тут судьба вновь протянула ему руку помощи. В Афганистан, немного позже их группы, прилетели начальник Главного разведывательного управления генерал армии Петр Ивашутин и начальник радиоразведки ГРУ генерал-лейтенант Петр Шмырев. Обоих Мажоров знал достаточно хорошо: Шмырева еще с военной поры, а с Ивашутиным не раз встречался на различных совещаниях в ВПК.

Вечером, встретив обоих в резиденции, он рассказал о задании, которое ему поручил министр обороны, а так же о данных авиационной разведки.

Ивашутин предложил провести дополнительную разведку с борта специально оборудованного самолета Ил-20. Он находился на аэродроме в Алма-Ате. Организовать эту работу начальник ГРУ поручил генералу Шмыреву.

Через день самолет стартовал из Алма-Аты. Он имел задание пролететь над территорией Афганистана с севера на юг, при этом вести прослушивание эфира в указанных диапазонах и засекать обнаруженные источники излучения. Так и было сделано. В районе Кандагара он лег на обратный курс и совершил посадку в Кабуле.

На аэродром выехали генералы Мажоров и Брусницын. Шмырев задерживался и должен был подъехать позже.

Ил-20 зашел на посадку, сел, не выключая двигателей, остановился на рулежной дорожке. Генералы подъехали к самолету, но напрасно ждали, что их пригласят на борт. На них смотрели из иллюминаторов, но двери не открывали. Мажоров и его спутник махали руками, что-то показывали жестами, но бесполезно.

Так продолжалось, пока не подъехал генерал Шмырев. Двигатели заглушили и спустили трап. Их встретил небольшого роста полковник. На вопрос, почему не пустили на борт, он улыбнулся, и сказал: «Мы вас не знаем, страна чужая, вдруг ловушка». Что ж, все правильно.

В самолете поговорили с операторами, просмотрели результаты наблюдений. Разумеется, не было никаких десятков пакистанских РЛС. Правда, они отмечали РЛС двадцатисантиметрового диапазона в глубине Афганистана, и даже под Кабулом. Но все сошлись во мнении, что это ложные пеленгаторы. Генералы поблагодарили операторов-разведчиков, сфотографировались с ними на память, и самолет улетел в Алма-Ату.

Вечером Мажоров и Шмырев доложили о результатах работы начальнику ГРУ Ивашутину.

Чтобы окончательно подкрепить доказательства, решили провести разведку со спутника. Через сутки была получена исчерпывающая информация с указанием координат пакистанских РЛС.

Теперь Мажорову предстояло обобщить результаты проверок и сделать окончательный вывод. На карте, с учетом точек стояния РЛС, он построил профили трасс, и сразу стало понятно: с территории Пакистана наши самолеты, заходящие на посадку в Кабуле, можно было видеть только на высотах в 10 000 метров. Таким образом было доказано, что развединформация, которую получают американцы, получена без помощи РЛС Пакистана. А министра обороны маршала Устинова просто вводят в заблуждение. Возможно, на аэродроме в Кабуле работал «крот», который и выдавал врагу разведданные, или разведка США получала их от наблюдателей, засевших в посольстве. Впрочем, выяснить это предстояло уже другим людям, иным службам. Генерал Мажоров свое дело сделал.

 

«УВОЛИТЬ ИЗ АРМИИ…»

Главнокомандующий ВВС маршал авиации Павел Кутахов был вне себя от ярости. Он лично приехал в «сто восьмой» НИИ, чтобы убедить этих строптивых разработчиков аппаратуры помех в своей правоте. Однако душевного разговора не получилось. Конструкторы упирались.

— Неужели это так трудно понять, — едва сдерживаясь, увещевал Кутахов. — В новом самолете должна быть новая система радиоэлектронной защиты.

— Да где ж ее взять новую на каждый самолет? — возражал главный инженер института полковник Александр Зиничев. — На это не хватит сил не только у нашего НИИ, но и у всего министерства. Есть базовые конструкции, унифицированные блоки аппаратуры, в конце концов литерные станции… Но большего мы не вытянем, товарищ маршал.

— Не вытянем, — скривился Кутахов. — Работать надо, а не ныть.

— Вот мы и работаем…

Маршал тяжело поднялся из-за стола. Лицо его было пунцовым.

— Этих полковников, — Кутахов указал пальцем на Зиничева и его подчиненного, который также присутствовал при беседе, — уволить в запас.

Генерал, который сопровождал Главкома, взял под козырек: «Есть уволить, товарищ маршал».

Что ж, под козырек действительно можно было взять, а уволить офицера запросто в те годы не мог даже маршал. И тогда Кутахов то ли сам придумал, как отомстить упрямому конструктору, то ли ему кто-то подсказал, но на имя министра радиопромышленности Петра Плешакова из Главкомата ВВС пришло письмо. Поскольку Зиничеву уже исполнилось 50 лет, маршал предлагал откомандировать Александра Алексеевича в ВВС (он носил звание полковника военно-воздушных сил) для дальнейшего прохождения службы и… увольнения в запас.

Мажоров прочитал послание, которое ему передали из приемной министра, и позвонил Кутахову, попросил отозвать письмо. И вот что услышал в трубке:

— Полковник Зиничев не умеет себя вести в присутствии старших начальников. Он докладывал мне и держал руку в кармане, при этом жевал. Его надо уволить из армии.

Поразительный ответ. Мажоров прекрасно помнил посещение их выставки Главкомом ВВС. Они все вместе сидели за столом, пили кофе. Обстановка была непринужденная. Как раз когда Зиничева попросили высказаться, он дожевывал бутерброд. Произошла заминка. И вот теперь Кутахов использовал этот случай как повод для увольнения.

Мажоров, чтобы защитить своего главного инженера, пошел к Петру Плешакову, ставшему к тому времени министром радиопромышленности. Надежды на то, что Петр Степанович защитит, признаться, было мало. Юрий Николаевич был уверен: Плешаков, помнит, как убрали из института его протеже Лобанова и на его место пришел Зиничев. И все-таки он вышестоящий начальник, если идти, то в первую очередь к нему.

Как предполагал Мажоров, так и случилось. Министр принял его, выслушал и лишь развел руками. Но, как говорят, не бывает худа без добра. Теперь и у Юрия Николаевича руки были развязаны: раз собственный министр не помог, он решил обратиться к министру обороны маршалу Устинову. Тем более, Дмитрий Федорович достаточно хорошо знал Мажорова.

Обратился к помощнику министра обороны генералу Илларионову, попросил записать на прием. Тот поинтересовался: в чем дело? Рассказал все в подробностях.

Через несколько дней Илларионов пригласил к себе Мажорова. Посоветовал изложить просьбу письменно. Юрий Николаевич тут же написал докладную на имя министра. Помощник положил записку в папку и пошел на доклад. Возвратился через несколько минут и протянул листок. На докладной маршал размашисто написал одно, но очень важное слово: «Оставить!»

Мажоров поблагодарил помощника министра и не мешкая отправился в институт. Вызвал Зиничева и рассказал всю эту историю. Казалось, Александр Алексеевич обрадуется, но тот слушал сдержанно, и даже как-то недоверчиво. Возможно, он и поверить не мог, что его, вот так запросто, могут уволить в запас, лишить любимого дела. Но факт оставался фактом. Впрочем, эти письма, резолюции на них и сейчас хранятся где-то в архивах.

Прошло полгода. Как-то утром Мажорову позвонил начальник управления кадров Министерства радиопромышленности Ступальский.

— Юрий Николаевич, — сказал он, — пришло письмо от генерала армии Шкадова.

Генерал Шкадов в ту пору возглавлял Главное управление кадров Минобороны.

— Что хотят кадры Минобороны из-под меня? — усмехнулся в трубку Мажоров.

— Зиничева они желают скушать. Генерал армии лично просит представить твоего главного инженера к увольнению в запас. Готовь документы.

Опять привет от Кутахова. Памятливым, однако, оказался маршал авиации, ох, памятливым. И даже резолюция министра обороны его не остановила.

Мажоров вновь обратился к Плешакову. Тот отмахнулся: да не буду я ссориться со Шкадовым из-за Зиничева. И Александра Алексеевича отправили в запас.

Пример этот один из многих, как не просто приходилось конструкторам отстаивать свою точку зрения, интересы института, а порою, и всей отрасли.

Как раз в середине 80-х годов, после громких событий в Сирии, в долине Бекаа, в руководстве военно-промышленным комплексом принимается решение пересмотреть планы работы НИИ и установить более короткие сроки создания новой техники радиоэлектронной борьбы. Хотя в подотрасли уже работала согласованная с заказчиками программа создания такой техники.

Самое сложное в этой ситуации было то, что эту новую технику планировалось выпускать без привлечения дополнительных сил, увеличения фондов зарплаты и численности работающих.

«Три Степановича», как я их окрестил, — вспоминает Юрий Мажоров, — министр авиационной промышленности Иван Степанович Силаев, министр радиопромышленности Петр Степанович Плешаков и Главком ВВС Павел Степанович Кутахов начали кромсать согласованные и утвержденные сроки работ, совершенно не обращая внимания на наши аргументы. Мы возражали, но мало что могли сделать против авторучек этих людей.

Когда разногласия становились слишком резкими, нас окриками ставили на место. Нас — это директоров, генеральных и главных конструкторов.

Однажды после такой острой перепалки, сидевший рядом со мной генеральный конструктор авиационных моторов Архип Люлька (он как раз делал двигатель для Су-27) сказал мне, наклонившись поближе: «Если так дело пойдет, то на следующем заседании мы с тобой, Мажоров, получим ярлыки «врагов народа».

Мне трудно было понять, что двигало этими людьми. Они требовали сократить сроки разработки очень сложной техники на треть, и даже наполовину».

Вот такие непростые, а порой, и драматические отношения складывались между заказчиками и разработчиками военной техники. Все это было. И тут, как говорят, ни убавить ни прибавить.

 

В НЕБЕ ЛИВАНА

9 июня 1982 года с аэродромов Израиля в воздух были подняты группы самолетов для проведения разведывательно-демонстративных полетов в непосредственной близости от боевых порядков сирийских средств ПВО. Самолеты-разведчики засекали рабочие частоты радиолокационных станций и радаров наведения сирийских зенитно-ракетных комплексов. Радиолокационную разведку и обеспечение вели самолеты Е-2С «Хокай», оборудованные РЛС раннего обнаружения.

В этой операции впервые широко были использованы беспилотные авиационные средства. Барражируя над позициями противника, они вели прямую телевизионную трансляцию, что помогало израильтянам безошибочно определять цели для нанесения ракетных ударов.

Самолеты и вертолеты радиоэлектронной борьбы постоянно держали под контролем радиосети сирийских ПВО и ВВС, ставили активные помехи. Осуществлялась также и постановка ложных целей.

В 14 часов более двух десятков «Фантомов» выпустили ракеты «Майверик» и «Шрайк» по батареям сирийских ПВО. Вместе с авиационной атакой был нанесен массированный удар дальнобойной и реактивной артиллерией. Началось уничтожение сирийских средств ПВО.

Затем в воздух были подняты основные ударные авиационные силы: самолеты «Фантом» и «Скайхок». Они нанесли удары по пусковым установкам ракет, штабам и наземным силам, развернутым в этом районе.

Тем временем в небе Ливана развертывался крупнейший воздушный бой. Это сирийские истребители атаковали самолеты противника. Однако они оказались уязвимыми, так как враг сумел создать интенсивные шумовые помехи радиолокационными средствами сопровождения. Израильтяне также поставили мощные дискретные помехи для усложнения воздушной обстановки и имитации ложных направлений полета ударной авиации. Воздушное сражение сирийскими летчиками было полностью проиграно. Группировка сил в долине Бекаа оказалась разгромленной.

Анализируя те события, генерал-майор Юрий Мажоров говорил: «Все начиналось, как в Египте. Были подавлены помехами все средства радиосвязи, радиолокационные станции ПВО и радиолокаторы, управляющие средствами ЗУРО. До боли знакомый сценарий. Предварительно разведываются все радиоизлучающие средства, а затем в направлениях на эти средства создаются шумовые прицельные помехи.

Но на этот раз наблюдатели отмечали весьма высокий уровень мощности создаваемых помех. РЛС поражались помехой далее тогда, когда антенна станции направлялась в противоположную сторону от Голанских высот. Для меня в этом ничего удивительного не было. Ведь, имея данные о месте нахождения РЛС, ее частоте и обладая мощными параболическими антеннами, не составляет большого труда создать помеху высокого уровня.

Не спасал от помех и переход на запасные частоты. Здесь тоже все было понятно. Израильская разведка давно завладела образцами советских РЛС, и поэтому возможности станций они хорошо знали, и предусмотрели создание помех на запасных частотах.

В общем, результаты атак израильтян были впечатляющими».

Разгром сирийских войск в долине Бекаа стал настоящим шоком для советского руководства. Прошли совещания в ЦК КПСС, в Министерстве обороны, в Военно-промышленной комиссии. «Наконец-то им стало ясно, — скажет Юрий Николаевич, — что современная война прежде всего радиоэлектронная война».

Правда, для Мажорова подобная мысль стала основополагающей еще несколько десятилетий назад, и поэтому он не ждал результатов «высоких совещаний» и последующих постановлений ЦК и Совмина. Для него самым важным было разобраться, что нового в технике и тактике появилось в ходе прошедшей «Ливанской войны».

По материалам разведки, свидетельствам наших советников, стало ясно, что Израиль действовал в основном по старой, давно обкатанной схеме. Но кое-что показалось новым. А именно: после подавления помехами, комплексы ЗУРО были атакованы «Фантомами», причем точность бомбометания оказалась столь высока, что не укладывалась в современные параметры. Очевидцы событий рассказывали, что бывали случаи, когда снаряд попадал практически в антенну передающий кабины станции или прямо в дверь блиндажа, где размещались операторы.

В это трудно было поверить, но свидетельства очевидцев подтверждались из различных источников. Значит, предстояло разобраться, что это за феномен.

Вскоре после боев в долине Бекаа, в институт Мажорова доставили обломки бомб, снарядов, которые при нападении использовала израильская сторона. К сожалению, обломков было не столь много, но достаточно, чтобы сделать некоторые выводы. Так, при осмотре, Юрий Николаевич нашел пластину, на которой четко читалась надпись: «Shraik». Это дало возможность утверждать, что для поражения РЛС применялись американские ракеты «Шрайк» с пассивными радиолокационными головками самонаведения на источник излучения. В данном случае РЛС зенитных комплексов.

Первая ракета поступила на вооружение армии США еще в 1964 году, широко применялась в ходе войны во Вьетнаме. С 1970 года ракеты «Шрайк» поставлялись в Израиль. Дальность ее полета составляла всего 50 километров, но в долине Бекаа этого было вполне достаточно.

Да, такая ракета вполне могла попасть в передающую операторскую кабину, однако в дверной проем блиндажа вряд ли. Значит, тут применялось другое оружие. Какое? Прежде всего, то, которое невозможно навести на цель без телевизионной системы.

Мажоров еще раз изучил обломки. Обратил внимание на спиральную антенну. Она слегка была повреждена, но ее удалось восстановить и определить рабочий диапазон. Он составлял 50 см. Скорее всего, это была антенна от управляемой авиационной бомбы (УАБ).

Американцы применили эти бомбы еще в 1944 году. Известно, что в Бирме они пытались разрушить мост с помощью обычных авиационных бомб. Не получилось. И тогда они впервые применили УАБ.

В 1945 году авиация ВМС США уже имела на вооружении такие бомбы с достаточно совершенной для того времени активной радиолокационной головкой самонаведения. Эти бомбы использовались для нанесения ударов по японским кораблям.

В послевоенное десятилетие УАБы не получили своего дальнейшего развития. В ту пору в моду вошли ядерные боеприпасы. Однако в 60-е годы об управляемых авиационных бомбах в США вспомнили вновь, начали их разработку, разумеется, с учетом последних научных достижений в области создания систем наведения.

Военно-воздушные силы США в период войны во Вьетнаме провели испытания УАБ в боевых условиях. Использовались бомбы прежде всего для разрушения малоразмерных целей, таких как мосты.

Вскоре не только в США, но и во всем мире поняли, что УАБы являются одним из наиболее эффективных видов авиационного оружия. В них сочетаются высокая поражающая способность боевой части обычных авиабомб и точность наведения на цель управляемых ракет. В свою очередь, характерный для УАБ режим планирования позволяет применять их без захода самолетов-носителей в ПВО противника. При этом область возможных сбросов бомб с больших высот немного уступает дальности пуска ракеты. А это значит, что при одинаковой стартовой массе и дальности сброса, управляемая бомба поражает цель более эффективно.

«Я знал, — вспоминал генерал Мажоров, — что американцы активно работали над созданием бомбы «Уоллай». Сброшенная с высоты в 10 000 метров она могла планировать на дальность 40 — 45 километров. В ее носовой части располагалась телекамера. Через передатчик в хвосте, изображение поступало на борт самолета. Пилот видел все, что попадало в объектив камеры. Он также управлял хвостовыми рулями бомбы, наводил ее на нужный объект. Конечно, подобные манипуляции можно было проводить только днем и при хорошей видимости. Как раз такие условия и существовали в долине Бекаа.

Проанализировав все, я пришел к выводу: при ударе по сирийцам, кроме «Шрайка» применялись УАБы «Уоллай». До сих пор меня никто не опроверг.

В этой операции американцы впервые на практике проверяли эффективность применения высокоточного оружия. Для них атака в долине Бекаа явилась, как бы полигонной проверкой и отработкой такого оружия.

После этого американцы стали готовиться к широкому применению высокоточного оружия в локальных конфликтах. Это показали военные действия США в операции по освобождению Кувейта, по разгрому Югославии, в войне против Ирака и так далее…»

Кроме применения высокоточного оружия стало известно также об использовании в ходе операции в долине Бекаа радиоэлектронной системы обнаружения, обработки информации, наведения и управления Е-2С «Хокай», что в переводе означает «Ястребиный глаз». Ничего не скажешь, меткое название придумали американцы своему самолету. И он действительно успешно координировал атаки израильских истребителей. Разумеется, обо всем этом сразу же стало известно в Советском Союзе. В ходе высоких заседаний и совещаний прозвучал вопрос: как обезвредить систему «Хокай»?

Конечно же, с помощью управляемых зенитных ракет. Однако вскоре выяснилось, что вражеский самолет летал далеко от границ с Сирией, и ракетой С-75 его не достать. Тогда было решено направить в Сирию новый комплекс С-200. Но и его дальности было не достаточно, ведь «Хокай» летал над Средиземным морем в нейтральных водах.

Не забыли в этой ситуации и ЦНИРТИ. В ЦК пригласили директора Юрия Мажорова и стали добиваться ответа на весьма непростой вопрос: смогут ли ученые института найти противоядие против «Хокая»?

Вопрос, откровенно говоря, оказался несколько неожиданным. Прежде никто из заказчиков такую задачу перед институтом не ставил. А теперь, что называется, буквально приперли к стенке. Что ж, как говорится, не впервой. Надо, значит, надо. И «мажоровцы» взялись за дело.

Вскоре подошло и решение Военно-промышленной комиссии. В нем предписывалось провести разведмероприятия, в ходе которых следовало выяснить параметры излучаемых сигналов «Хокая», диапазон его рабочих частот, поляризацию СВЧ-излучения и иные необходимые данные.

Попутно предстояло фиксировать другие авиационные источники излучения, (вдруг обнаружится какая-то неизвестная прежде аппаратура), а также устанавливать перечень наземных средств армии Израиля.

Для изучения этих вопросов решили использовать станцию «Октава». Она предназначалась для контроля излучений радиоэлектронных средств и размещалась в обычном автомобильном фургоне.

Осенью 1982 года четверо специалистов института инженеры Б. Хлопов, Н. Мировой, начальник сектора Е. Киреев и водитель А. Кадыков были командированы в Сирию, в распоряжение главного военного советника генерал-лейтенанта Г. Яшкина.

Наш транспортник Ил-76 Турция через свою территорию не пропустила. Летели с посадкой в Будапеште, потом через Югославию, над Средиземным морем дошли до сирийского побережья, а дальше двинулись в Дамаск.

В полете над Средиземным морем Ил-76 длительное время сопровождал натовский истребитель «Фантом». Тем не менее все закончилось благополучно. Советский самолет совершил посадку в Дамаске. Группу специалистов определили на житье в одном из помещений, которые занимали подчиненные генерала Ю. Ульченко, советника начальника управления радиоэлектронной борьбы вооруженных сил Сирии. Машину с аппаратурой «Октава» отогнали в пригород столицы, на территорию узла связи главного военного советника. Узел связи охраняли советские и сирийские солдаты.

И началась работа. Специалисты вместе с генералом Ульченко ломали голову над проблемой, как найти среди различных сигналов именно «голос» «Хокая». Он ведь не станет представляться.

Выход предложил сам Ульченко. Оказывается, у дивизионного генерала Салаха Альдина эль-Ашрама, начальника РЭБ, есть диаграмма направленности «Хокая».

— Там узкий главный луч, — объяснял Ульченко, — дальше боковой лепесток, но он почему-то один. Диаграмма в целом несимметричная.

Генерал разочарованно вздохнул:

— Это, пожалуй, все, ребята, что мы знаем о «Хокае». Частота примерно около 70 см.

Старший группы специалистов «сто восьмого» почесал затылок: не густо, но на безрыбье и… это рыба.

Для начала решили наладить связь с радиолокационными постами сирийских ПВО. Узнали, что самолет Е-2С, на котором и размещалась система «Хокай», усиленно охраняется. В каждом полете его сопровождают истребители F-4, как минимум «пара», а то и «тройка». Таким образом, договорились о взаимодействии с ПВОшниками.

Решили, что как только «Хокай» и сопровождающие борты взлетят и его засекут посты ПВО, в работу включится «Октава». Она будет принимать излучающие сигналы, как с «Хокая», так и с самолетов охраны. Тем более что разрешающая способность станции позволяла это сделать.

Понимая важность миссии спецов из «сто восьмого» сирийцы выделили группе машину сопровождения и охрану, выдали форму сирийских военнослужащих.

Началась рекогносцировка: изучали карты, выбирали позиции для работы. Были и свои трудности. Естественно, из-за повышенной секретности миссии советских специалистов, круг людей, которые знали истинные цели «Октавы», был ограничен. И уже первый выезд фургона не остался незамеченным службой контрразведки: еще бы, некая подозрительная машина разъезжает по городу. Правда, конфликт пусть и не сразу, но был урегулирован.

На первом этапе определили пункты работы «Октавы» — это окрестности селения Блудан, Грейра, Мадер, горы Тель-Жумуа, Джебель-Хоршун. Одну из позиций определили на побережье Средиземного моря, невдалеке от города Тартус. Эти пункты были выбраны не случайно, они позволяли охватить все интересующие специалистов территории от Голанских высот до печально известной долины Бекаа.

Вскоре после проведенной рекогносцировки впервые выехали на боевую работу в селение Мадер. Расположились на территории радиотехнической части, начали прием сигналов.

Отработав на одном месте, перемещались в другой пункт. Случались и неприятности. Одна из них произошла 8 сентября. На позицию в районе селения Грейра неожиданно приехали два генерала — рэбовца — Ульченко и Ашрам. Привезли подарки — арбузы, дыни.

Ульченко словно невзначай спросил спецов о работе. Ответили, что, как обычно, отслеживали «Хокай».

— Ничего особенного не случилось? — домогался генерал.

— Да нет. Только активность «Хокая» была очень большой.

— А то, что на сирийские позиции массированный налет израильской авиации был, не усекли?

Специалисты лишь растерянно развели руками, мол, никто из ПВО не предупредил, а «Октава» работала в диапазоне РЛС «Хокая».

Ульченко больше не сказал ни слова. Каждый остался при своем: спецы считали, что их должны были предупредить, а генерал думал иначе.

Эта история еще аукнется разработчикам. Генерал Ульченко будет против того, чтобы «Октава» пошла в войска. «Нужна более совершенная аппаратура», — настаивал он.

Тем не менее задача поставленная группе специалистов «сто восьмого» была полностью выполнена. Генерал Ашрам вручил ученым благодарственную грамоту и пожелал успешной дороги домой.

За ними прилетел «Антей». ГАЗ-66 погрузили в транспортный отсек самолета. Далее события развивались следующим образом. Вспоминает директор института генерал-майор Юрий Мажоров: «В это время мы работали над созданием мощных станций помех с использованием фазированных решеток с искусственным фазовым центром, которые было предложено делать в Протве.

Просчитав наши возможности по созданию станции, которая способна работать против «Хокая», пришли к выводу — можно построить такую станцию необходимой мощности и разместить ее на вертолете. Нужны были именно вертолетные станции, не менее двух-трех.

Об этом я и доложил в ВПК. Едва прозвучал мой доклад, как буквально через два дня вышло решение о такой работе, с очень коротким сроком исполнения. Со мной этот вопрос даже не обсудили, не показали проект решения. Но это были еще «цветочки». Вскоре такая практика стала обычной.

Делать станции, кроме как в Протве, было негде. И все-таки, несмотря на все сложности, станции сделали за три месяца. Они могли питаться как от бортсети вертолета, так и от отдельного источника.

Вместе с нашими разработчиками мы отправили их в Дамаск, где они были проверены на реальной системе «Хокай».

Остается добавить, что как раз в разгар работ над станцией помех против «Хокая» стали появляться сведения о том, что в Соединенных Штатах Америки разработана новая, более совершенная система дальнего радиолокационного обнаружения и управления АВАКС. Но это уже совсем другая история.

 

КОМАНДИРОВКА В ГСВГ

Директор «сто восьмого» генерал Юрий Мажоров подписал задание на командировку специалистам института. Им предстояло выехать в ГДР, а точнее, в Группу советских войск в Германии и выполнить ответственную задачу: с помощью аппаратуры «Окгава-М» уточнить технические характеристики бортовой станции системы дальнего радиолокационного обнаружения АВАКС, размещенной на самолете Е-ЗА.

О том, что АВАКС вышел «на тропу войны», стало известно уже в тот период, когда «мажоровские» специалисты находились в Сирии и работали по «Хокаю». Но достать АВАКС тогда не удалось. Американцы продали израильтянам только «Хокай», а самолеты с аппаратурой АВАКС базировались в Европе, на авиабазе Рамштайн в ФРГ.

По данным разведки, еще несколько бортов Е-ЗА американцы разместили в Саудовской Аравии. Эти самолеты проводили разведывательные полеты вдоль западных границ стран Варшавского договора: стартовали в Саудовской Аравии, проходили над Средиземным морем и Балканами, и делали посадку в ФРГ. Здесь шла смена экипажей, и дальше АВАКС следовал вдоль границ соцстран, делал разворот над Балтикой и возвращался в Рамштайн для дозаправки.

Таким образом, с территории ГДР можно было отслеживать АВАКС с помощью уже модернизированной станции «Октава».

Группу специалистов возглавил начальник отдела института Альберт Полтев. В ее состав вошли Евгений Киреев и Борис Хлопов. Они уже ездили в Сирию, работали по «Хокаю», и их опыт мог пригодиться в нынешней командировке.

По прилету в ГСВГ сотрудников «сто восьмой» поселили в одной из военных гостиниц в штабе группы войск в местечке Вюнсдорф. В помощь им назначили офицеров — майора Юрия Абатурова и капитана Владимира Колесниченко.

Утром следующего дня вся группа погрузилась в автобус и отправилась в путь, к западной границе в город Стендаль. На окраине города дислоцировалась советская военная часть. «Октаву» разместили на охраняемой территории, набросили на нее маскировочную сеть. Сотрудников поселили в офицерское общежитие.

Появление нового, весьма необычного автомобиля в части не прошло незамеченным со стороны местных особистов. Сирийская история «Октавы» повторилась почти в точности, только теперь уже в Восточной Германии. Пришлось майору Абатурову объясняться с бдительным представителем контрразведки. Вроде бы понял, оставил группу в покое.

Однако время не ждало. Надо было приступать к работе. Что, собственно, и сделали специалисты. Первый же сеанс показал: Германия не Сирия. Здесь насыщенность радиоэлектронными средствами весьма высокая, и разобраться, кто и на какой частоте «сидит», крайне не просто.

Обсудили эту проблему с майором Абатуровым. Тот сразу же вник в суть проблемы, связался с близлежащими воинскими частями, установил, кто и на какой частоте работает. Через свое руководство добился радиомолчания некоторых средств на время деятельности «Октавы».

Так началась длительная работа по слежению за системой АВАКС. Определяли особенности режимов работы — импульсного, импульсно-доплеровского. Изучали характеристики, длительность импульсов, частоту повторения. Вскоре удалось уточнить одну из важнейших особенностей системы АВАКС — использование двенадцати фиксированных несущих частот. Так же сумели спецы «сто восьмого» отследить, что частота повторения импульсов изменяется при оборотах антенны.

В конце командировки Полтев и его коллеги написали отчет. Многое теперь стало понятным. Во всяком случае, необходимыми характеристиками для борьбы с этой американской системой институт теперь обладал. Но вот как все-таки побороть АВАКС, пока оставалось загадкой.

 

КАК ПОДАВИТЬ «ЧЕРТОВУ СИСТЕМУ»?

Военные учения войск Варшавского договора подходили к концу. Штаб переместился из Германии в Польшу, потом в Белоруссию. После обеда предстоял разбор учений, но еще было достаточно времени, и генерал Мажоров не спеша доедал обед.

Столовая располагалась в палатке, в лесу. Юрий Николаевич был занят своими мыслями и не сразу отреагировал на призыв посыльного офицера.

— Генерал Мажоров! — громко спросил офицер.

— Есть такой! — Юрий Николаевич оглянулся. — Что случилось?

— Вас вызывает министр обороны!

Обед пришлось прервать и поспешить за посыльным. «Странно, на кой ляд он понадобился маршалу Устинову? — гадал Мажоров. — Дмитрий Федорович пригласил на учения нескольких главных конструкторов военной техники и оружия — Туполева, Михеева, Белякова, Непобедимого, Симонова, Иванова, Попова. В этом списке оказался и он. Конструкторы с интересом наблюдали за ходом маневров, но главными фигурами здесь были, конечно же, военные. А они лишь гостями, наблюдателями, хотя и весьма заинтересованными.

Маршалу Устинову было не до конструкторов. Он руководил учениями. Но, поди ж ты, зачем-то вспомнил и о нем».

У штабной палатки Юрий Николаевич увидел группу генералов и среди них министра обороны. Он хоть и был в гражданской форме, но четко подошел, доложил о прибытии. Устинов пожал ему руку и спросил:

— Туполев нам признался, что ты придумал, как подавить эту чертову систему?

Что ж, все встало на свои места. «Чертовой системой» Дмитрий Федорович называл американский АВАКС, — авиационный комплекс дальнего радиолокационного обнаружения и управления. Большая мощность его радиолокатора, давала возможность проводить дальнее обнаружение и сопровождение целей, находясь вне зоны действия средств стационарной ПВО, а также ракет истребительной авиации противника. Радарные системы способны были обнаруживать не только воздушные объекты, но и морские суда. Операторы проводили опознание самолетов противника и слежение за ними на низких высотах, независимо от характера рельефа местности, и выдавали целеуказания.

В дополнение к системам наблюдения, самолеты системы АВАКС несли на борту большое количество радиоэлектронных приборов для выполнения задач навигации, связи и разведки.

Эксплуатация парка самолетов АВАКС началась с 1982 года, как раз накануне широкомасштабных учений войск Варшавского договора.

На Балтике отрабатывалась высадка десанта и поддержка его с моря. На следующем этапе проводилась операция по отражению воздушных налетов авиации противника. Здесь и было установлено, что за ходом наших учений ведется пристальное наблюдение с помощью самолета АВАКС, который совершал полеты над территорией ФРГ. Все попытки подавить систему АВАКС оказались безуспешными. Этот факт как раз и вызвал озабоченность и раздражение министра обороны Устинова.

И вот теперь Мажоров стоял перед маршалом и, откровенно говоря, был смущен таким вопросом. Он ответил, что есть идеи, но их еще надо проработать. Устинов по-своему понял и принял слова Юрия Николаевича. Он разразился длинной тирадой о важности решения этой государственной задачи. Потом, обращаясь к Мажорову и к председателю Военно-промышленной комиссии Леониду Смирнову, приказал: по возвращении с учений подготовить материалы и рассмотреть их на заседании ВПК.

— Времени нет на раскачку! — подвел итог министр обороны.

Разговор был окончен. Как сказал однажды Никита Хрущев, в бытность свою руководителем государства, — цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи! Хрущева нет, а слова его запомнились, и они как нельзя лучше отражали нынешнюю обстановку.

Откровенно говоря, Мажоров, покинув высоких начальников, не раз уже мысленно отругал и себя и Туполева-младшего за длинный язык. Ну надо же было такое ляпнуть министру. Впрочем, он и сам хорош, распирало его от удовольствия, вот он и признался Туполеву, что нашел-таки способ набросить «смирительный поводок» на американский АВАКС. Но это были только идеи, если хотите догадки, и до реальной «смирительной» системы еще ох как далеко. А теперь, что ж, сам Устинов принял это как должное, как свершившееся. Попробуй не исполни. Да еще в самые короткие сроки.

Мысли о том, как подавить АВАКС, пришла к Мажорову буквально вчера. Учения проходили на берегу Балтийского моря. Тут же, на кусочке суши, который уходил крутым гребнем в море, размещались аэродром и воинская часть ПВО. Он бродил по береговой полосе, смотрел на локаторы обнаружения и наведения, на систему ЗУРО, на высотомеры, а в голове неотступно крутилась мысль: как бороться с АВАКСом? Мажоров почему-то не мог оторвать взгляда от высотомеров. Вроде ничего в них особенного, он видел их сотни, а может тысячи раз, а тут зацепился и не мог отвести глаз.

А что, если?.. И генерал, словно клубок бабушкиных ниток, стал раскручивать свою, казалось бы, безумную, и в то же время донельзя простую мысль. И чем больше он раскручивал ее, тем сильнее удивлялся: как же раньше не додумался? А рассуждал Мажоров так. Самолет АВАКС летает пусть и в глубине территории противника, но возле линии боевого соприкосновения. В военное время вдоль линии фронта. «Игрушка» эта крайне дорогая, и их много быть не может. Один-два, ну пусть три самолета на данном направлении. Летают они практически на одной высоте. Так почему бы эти самые высотомеры, на которые он смотрит, не отрываясь, битый час, не использовать для наведения станции помех. Ведь они непрерывно сопровождают АВАКСы по высоте и углу места. Для этого на них надо установить облучатели антенного полотна. Это поднимет мощность помех в тысячи раз! Вот оно действенное оружие против АВАКСов.

С берега моря в гостиницу Юрий Николаевич бежал, что называется, на рысях. Чесались руки положить пока аморфную мысль на бумагу, кое-что зарисовать, начертить, просчитать, чтобы к вечеру идея стала обретать первые реальные очертания.

В номере гостиницы Мажоров жил с Алексеем Туполевым, который работал в КБ своего отца над сверхзвуковым самолетом Ту-144. Ну и когда Алексей Андреевич его спросил: «Ты чего сияешь, будто госпремию получил?», не выдержал, рассказал, что придумал наконец как «задавить» хваленый американский АВАКС. Вместе порадовались. А на другой день, когда они перелетели в Белоруссию и Устинов вновь стал сыпать соль на раны, упрекая конструкторов в неумении придушить «чертову систему», выболтал маршалу секрет: мол, Мажоров все придумал. И предстал Юрий Николаевич пред светлы очи члена Политбюро и министра обороны. Отступать было некуда. Да и не собирался Мажоров отступать.

Вернувшись с учений, он засел за работу: провел необходимые расчеты, подготовил перечень требуемых приборов и оборудования, продумал состав специалистов, которые могут принять участие в разработке этого проекта.

Вроде бы все шло неплохо. Получить высотомер ПРВ-10 было несложно. Передатчик помех нужного диапазона нашелся у коллег из НИИ-109. Облучатель антенного полотна тоже проблемой не являлся. Следовало лишь максимально умело использовать изучаемый передатчиком спектр, чтобы он не забыл «рабочий» диапазон высотомера. Ну и, разумеется, предстояло решить проблемы сопряжения и конструирования. Но это уже были, как говорят конструкторы, рабочие моменты.

Уже через неделю, как и хотел маршал Устинов, Юрий Николаевич докладывал на заседании ВПК свои предложения. Присутствующие внимательно слушали, вглядываясь в схемы и плакаты, на которые указывал Мажоров. Когда он закончил доклад, в зале установилось неловкое молчание.

— Та-ак, — недобро усмехнулся председатель ВПК Леонид Смирнов. — Если все не так сложно и можно сделать быстро, то почему вы до сих пор не осуществили это? А мы тут буквально на голове стоим, чтобы решить задачу.

Да, Мажоров решил труднейшую техническую задачу. Решение ее оказалось простым и ясным. Но до него почему-то никто не додумался сделать это. Он ждал если уж не похвалы, то хотя бы понимания, а тут вот такая оплеуха. Как ответить на нелепый вопрос высокого начальника? Сказать, что творческие мысли и технические решения не приходят по команде. А может быть, стоило попытаться объяснить, почему композитор вдруг слышит мелодию, а поэт слагает стихи, в то время, когда тысячи других людей, живущих рядом, ничего не слышат и ничего не пишут.

Нечто подобное, только на технический лад, и попытался объяснить Мажоров. Сказал, что изобретения могут постучаться в сердце, а могут и не постучаться. Его поддержал Леонид Горшков, заместитель председателя ВПК, но Смирнов остался недоволен ответом. Он считал, что изобретать можно и нужно по приказу.

Постановление правительства о создании станции в соответствии с техническими предложениями Мажорова было принято быстро. Назвали станцию «Пеленой». А поскольку она была наземной системой, изготовление поручили НИИ «Градиент», который располагался в Ростове-на-Дону. В Москву пригласили директора института Юрия Перунова. Обговорили с ним вопросы, связанные с изготовлением станции, и работа началась.

Результаты деятельности оказались достаточно высокими. После испытания «Пелены» стало ясно, что никакой АВАКС нам не страшен. А создатель станции Юрий Мажоров получил авторское свидетельство на изобретение и 500 рублей премии.

Однако, следует сказать, что учения войск Варшавского договора подвигли Юрия Мажорова еще к одному изобретению.

Дело в том, что в начале 80-х годов прошлого столетия до ушей руководства Министерства обороны СССР стали доходить сообщения, что в США весьма успешно ведутся разработки специальной системы для борьбы с танками.

В основе системы — самолеты-разведчики, оснащенные радиолокаторами, которые и будут обнаруживать танковые колонны, выдвигаемые к переднему краю. После разведки колонны, осуществляется запуск ракеты, оснащенной самонаводящимися боеголовками. Они способны поражать боевую машину сверху, где броня особенно уязвима. Систему условно именовали ПЛСС. Надо ли говорить, сколь встревожено было руководство государства и военного ведомства подобными известиями. Ведь в ту пору в войсках Варшавского договора танков насчитывалось немало.

Да и маршал Устинов был человеком, который смел и умел отвечать ударом на удар. В общем, перед учеными-оборонщиками поставили задачу создать комплекс защиты танков от ударов сверху.

В ходе учений, на полигоне, отрабатывалась танковая атака. На КП, где находился министр обороны, пригласили и конструкторов. Был среди них и конструктор танков Попов. Мажорову удалось переговорить с ним. Он поинтересовался американской системой ПЛСС. Тот ответил, якобы слышал о такой, но считает, что это только проекты.

— А если не проекты? — спросил Мажоров.

— Тогда нам придется туго, — ответил Попов и добавил: — Хорошо если бы кто-то занялся созданием такой защиты.

О разговоре с конструктором танков Мажоров вспомнил на ремонтном заводе в Дрездене, куда их привезли с танкодрома. Конструкторов провели по цехам, познакомили с мастерами-ремонтниками. Люди это были знающие и любящие технику.

Мажоров залез в башню танка: да, это была могучая и сложная машина, однако американцы правы — верх бронированной крепости самый уязвимый.

Возвратившись с учений, Юрий Николаевич стал размышлять, как уберечь танк от вертикально падающей боеголовки. Было ясно, что боевую машину следует рассматривать как радиолокационную и тепловую цель. Значит, и средства поражения такие же — тепло- или радионаводящиеся. А стало быть, и оружие против них — ловушки, работающие в радио- или инфракрасном диапазоне.

Сначала удалось создать радиоловушки, по размерам совсем небольшие, но превосходящие в несколько раз отражающую поверхность танка. Правда, радиоловушки пришлось наполнить шарообразными отражателями. В качестве тепловых ловушек подошли пиропатроны, которые использовались для защиты вертолетов.

Обдумав все это, генерал Мажоров предложил комплекс защиты танков. Ловушки устанавливались в верхней части танка. Для приведения их в действие использовался компактный радиолокатор с круговым углом обзора. Он включается при угрозе поражения боевой машины. Как только локатор обнаружит движение целей, тут же начинается отстрел ловушек, которые уведут ракеты с заданной траектории.

И на это изобретение Юрий Николаевич получил авторское свидетельство.

Так учения войск Варшавского договора, в которых посчастливилось принять участие генералу Мажорову, подтолкнули талантливого конструктора к осуществлению двух изобретений.

 

ПОДНЯТАЯ «ЦЕЛИНА»

Нет, в этой главе речь пойдет не о замечательном произведении Михаила Шолохова. В жизни разработчиков «сто восьмого» была своя «Целина». К счастью, успешно поднятая. В 1988 году Государственная комиссия под руководством второго советского космонавта генерал-полковника авиации Германа Титова подписала акт о приемке в эксплуатацию глобальной космической системы разведки «Целина-2». Кстати говоря, эта система успешно работает и поныне.

— Но почему «Целина»? — спросил я у генерала Мажорова. Юрий Николаевич усмехнулся.

— Да, это очень просто. Когда мы начинали работы по этой теме, в мире не было ничего подобного. То есть, образно выражаясь, непаханая целина.

И это действительно так. После полета первого искусственного спутника Земли в 1957 году, не прошло и двух лет, как именно в «сто восьмом» началась разработка системы радиотехнической разведки и наблюдения, которую предстояло разместить на космическом корабле.

Надо отдать должное как руководству института, так и сотрудникам учреждения, они вовремя прочувствовали перспективность этого научного направления.

Конечно, в далеком 1959-м никто не думал, да и думать не мог ни о какой глобальной системе космической разведки. А будущий председатель Госкомиссии Титов лишь готовился к полету в космос в составе первого отряда космонавтов. Но институт уже делал свои первые шаги к «Целине».

В 1961 году главный конструктор Андрей Загорянский представил первый опытный образец аппаратуры, названной «Куст-12». Это было 12-канальное приемо-анализирующее устройство. Разработка несла в себе все современные технологические решения — импульсный блок питания, двухдиапазонная антенная система, полупроводниковые диоды. В декабре того же года в космос стартовал космический аппарат «Зенит», на борту которого и находилась система «Куст-12».

«Для радиоразведки, — пишет в своей книге «Ракеты и люди» академик Борис Черток, — обнаружения мест расположения радиолокаторов и исследования возможности подслушивания радиопереговоров — институт 108, которым в свое время руководил Аксель Берг, разработал сложную радиоаппаратуру, именовавшуюся «Куст». Собранная этим «Кустом» информация записывалась специальным запоминающимся устройством, которое должно было быть доставлено на Землю в спускаемом аппарате».

Правда, вышло так, что доставлять на Землю из первого полета было нечего. Как известно, запуск этого разведывательного корабля прошел неудачно. «Прогорели «штаны», — как вспоминает тот же Черток, — газопроводы от газогенератора к ТНА. Тяга упала, ступень потеряла управляемость, сработал концевой контакт АВД — аварийного выключения двигателя. Этот сигнал передался на борт объекта. Там его приняла и проанализировала система АПО — аварийного подрыва объекта.

Приземление вне разрешенной территории по заложенной логике запрещено. АПО исправно сработало, и наш первый космический разведчик самоуничтожился взрывом трех килограммов тротила».

Однако, несмотря на неудачу, был подготовлен второй запуск «Зенита-2» и успешно осуществлен в апреле 1962 года. Он и открыл эпоху эффективной стратегической разведки из космоса.

А в это время в «сто восьмом» уже полным ходом шла разработка новой аппаратуры, получившей название «Куст-40». Это был значительный шаг вперед. В «сороковом» планировалось расширить практически в два раза количество каналов. Более того, каждый из каналов должен был обладать повышенной чувствительностью.

К разработке подключили и другие научные организации. В ОКБ МЭИ создавалась радиолиния «Трал-К», по которой информация с космического корабля-разведчика поступала на Землю и сразу же обрабатывалась на электронно-вычислительной машине «Минск».

Главным конструктором по разработке системы «Куст-40» назначили Льва Блюмберга.

Создавалась в институте и аппаратура «Кортик» для морского космического наблюдения и разведки, которая обеспечивала обнаружение и пеленгацию целей на океанских и морских просторах. Однако тему эту пришлось передать в филиал института в Протве. В ЦНИРТИ разворачивались работы по одной из крупнейших современных научных тем — теме «Целина».

В 1964 году Совет Министров принял специальное постановление о создании системы радиотехнического наблюдения. Задача ставилась весьма сложная: развернуть глобальное радиотехническое наблюдение, сбор информации, передачу ее заинтересованным организациям. Разумеется, с последующей ее обработкой.

Ракетно-космическую систему создавали в КБ «Южное». Разработку радиотехнической аппаратуры возложили на ЦНИРТИ — головной институт отрасли.

Комплекс радиотехнического наблюдения назвали «Целина-0». Главным конструктором назначили С. Ракитина. Для этого комплекса в институте создали новую аппаратуру «Куст-41». Она имела значительно более высокую чувствительность в сравнении со своими предшественниками. В конструкции использовались современные супергетеродинные приемники с перестраивающимися в широком диапазоне частот гетеродинами. Значительно снизился вес и габариты комплекса за счет использования плоских микромодулей (ПММ).

Комплекс «Целина-0» был успешно запущен в космос и вел радиотехническое наблюдение и разведку более полутора десятков лет, вплоть до середины 80-х годов.

Следующая система, разработанная специалистами института, носила наименование «Целина-Д». Она уже не просто наблюдала, но с высокой точностью определяла координаты источника излучения. Группой разработчиков руководил А. Рапопорт. Правда, для комплекса «Целина-Д» потребовался новый, более мощный космический аппарат. И он был создан.

Для приема информации из космоса на Земле развернули специальный комплекс «Целина-Н». Он состоял из двух принимающих центров и одного центра обработки информации, с использованием электронно-вычислительной техники, а также системы связи и передачи данных.

И наконец, система «Целина-2», с которой мы начали свой рассказ. Ее главным конструктором был М. Заславский. Она отличалась от своих предшественников тем, что наблюдение и разведку, которые вели прежде несколько космических аппаратов, теперь выполнял один корабль-разведчик. Он выводился на более высокую орбиту, а это, соответственно, увеличивало зону обзора. Бортовая аппаратура также работала намного эффективнее — расширился диапазон частот, стало более точным пеленгование, вырос срок функционирования на орбите.

Теперь доставка информации могла осуществляться не только напрямую в центр приема, но и при необходимости, через спутник ретранслятор.

Надежность «Целины» проверила сама жизнь. Разработанная специалистами института, она многие годы трудится во благо нашего Отечества.

За создание этой уникальной системы космической разведки коллектив разработчиков был удостоен Ленинской премии. В их числе и многолетний директор ЦНИРТИ генерал-майор Юрий Николаевич Мажоров.

 

ПОРА, БРАТ, ПОРА…

У Главкома ВВС Павла Кутахова была мечта: он хотел иметь на вооружении систему управления авиацией на поле боя. Откровенно говоря, от такой мечты захватывало дух. Любой высокий военачальник, которому Павел Степанович рассказывал о предполагаемой системе управления, терял дар речи. И в общем-то было от чего. Требования к разработке просто заоблачные, она должна была давать полную информацию о точном расположении всех радиолокационных средств противника на глубину в сотни километров от линии фронта и в ширину по фронту. Командиры, обладающие этой системой управления, имели бы возможность определять местоположение как своих самолетов, так и вражеских. Не забудем: речь идет об авиации, и поэтому все данные должны были поступать в динамике боя.

Казалось бы, требования достаточно высокие. Но главный маршал авиации пошел дальше. Он хотел, чтобы ученые-оборонщики «научили» систему передавать координаты своим самолетам и выводить их на цели в ходе боя, а наземным комплексам указывать вражеские объекты в глубине обороны противника. Все это должно было выполняться с высокой точностью и в реальном времени.

«От одного перечисления задач и требований Главкома ВВС, — вспоминал Юрий Мажоров, — могла закружиться голова. Аппетиты Павла Степановича подогревали периодически поступающие сообщения о якобы успешно создаваемой в США системе под названием «Пеллс». Говорилось, что она позволяет точно, до метров, определять координаты, как воздушных, так и наземных целей.

В общем, подобную задачу по созданию отечественной системы управления на поле боя главный маршал авиации Павел Кутахов выдвинул перед министром радиопромышленности СССР Петром Плешаковым».

Случилось это в 1980 году. Плешаков предложил заняться разработкой системы ленинградскому объединению «Ленинец», которым руководил Лев Зайков, будущий секретарь ЦК КПСС.

Полгода ушло у ленинградцев на осознание того, что решить такую задачу им не под силу. О чем они честно и признались.

Министр радиопромышленности поручил работу Вениамину Ефремову. Его коллектив занимался проблемами зенитно-ракетных комплексов. Родной «сто восьмой» институт Плешаков почему-то не спешил привлекать к этой тематике.

Однако, при всем уважении к своим коллегам из других институтов, объединений, директор ЦНИРТИ прекрасно понимал: в конечном итоге без них не обойдутся. И поэтому решил пойти на опережение: молодому, способному начальнику отдела Александру Лебедю предложил проработку вопросов создания такой системы.

«Однако неожиданно, — рассказывал Мажоров, — встретил оппозицию в лице Заславского и некоторых других руководителей тематических направлений. Они стали меня отговаривать. Откровенно говоря, я их понимал. Трудностей с разработкой этой сложнейшей системы предстояло преодолеть немало. У Лебедя людей не много. Значит, им придется делиться кадрами и принимать участие в работе. Здесь в общем, преобладали личные мотивы.

Вынес я этот вопрос и на заседание научно-технического совета, но и тут полной поддержки не получил. Слишком уж тяжела была ноша. Тем не менее, все-таки решил открыть научно-исследовательскую работу по проблеме».

Все вышло так, как и просчитал генерал Мажоров. Вскоре и Вениамин Ефремов заявил, что не в силах взять на себя главную роль по созданию системы. И тогда главный маршал авиации Павел Кутахов прямо указал на «сто восьмой» и начал упорно настаивать, чтобы институт стал головной организацией. Однако это не устраивало министра Плешакова. Стали искать выход во многом из парадоксальной ситуации. Нашли. Примерно такой же странный: ЦНИРТИ определялась как разработчик системы, а коллективу Ефремова отдавалась роль головной организации.

Что ж, так или иначе, но «сто восьмой» начал активную проработку аванпроекта системы. Определили возможные тактико-технические характеристики системы, подобрали смежников, которым предстояло создавать средства навигации, радиосвязи. Продумали вопросы управления и кооперации. Решили на борту какого отечественного самолета может быть установлена система. Просчитали, что для этой цели вполне подойдет Ан-72, но в оригинальном исполнении, когда двигатели установлены поверх крыльев. Это было связано с тем, чтобы значительно снизить заметность лайнера в ходе пеленгации наземных объектов.

Итогом всех этих расчетов стал проект совместного постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Иначе и быть не могло, ведь работа предстояла огромная как по объему научных исследований, так и по ее важности для обороны страны.

По всем проработкам институт мог справиться с задачей к концу 1987 года, то есть в четырехлетний срок. Для такого проекта отрезок времени весьма небольшой. Однако в институте осознавали государственную значимость разработки и настраивались на напряженную, творческую работу. Откровенно говоря, никто и не сомневался, что в ЦК и Совмине утвердят именно эти сроки создания системы. Больше времени не дадут, а меньше просто невозможно.

Однако и Мажоров и коллектив его разработчиков ошиблись. В последние годы стал преобладать авторитарный стиль правления. «Три Степановича», как называл их Мажоров, — министры Силаев, Плешаков и Главком ВВС Кутахов все меньше прислушивались к мнению директоров генеральных и главных конструкторов. Требования постоянно росли, сроки исполнения сокращались.

То же случилось и на сей раз. Главный маршал авиации Кутахов решил «презентовать» систему управления и показать ее выдающуюся роль в ходе крупных командно-штабных учений, проводимых в 1983 году. В учениях принимал участие министр обороны Дмитрий Устинов. Судя по всему, Павел Степанович решил блеснуть перед шефом новой разработкой.

Проблема заключалась в том, что разработки как таковой не существовало. Был определен ее технический облик, условные, наиболее вероятные параметры. И вот несуществующая система уже была включена в общую схему учений.

Но это не смущало Главкома ВВС Кутахова. Возражения не принимались. Более того, генералу Мажорову приказали представить министру обороны систему, условно названную «Солистка», доложить ее технические характеристики, рабочий график создания.

Что ж, приказ есть приказ. Докладывать высокому начальству не впервой. На этот раз, на лесной поляне, где располагался штаб учений, собрались первые лица, отвечающие в стране за оборону и военно-промышленный комплекс, — член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны, Маршал Советского Союза Дмитрий Устинов, заведующий отделом ЦК оборонной промышленности Игорь Дмитриев, председатель Военно-промышленной комиссии Леонид Смирнов, Главком ВВС Главный маршал авиации Петр Кутахов.

Доклад прошел успешно. Довольный Кутахов улыбался. Задали несколько вопросов. Мажоров ответил. Казалось, все были удовлетворены. Но Юрий Николаевич чувствовал, как нарастает внутреннее волнение. Ведь он, как никто другой, знал психологический настрой начальников. Отличная современная система, прекрасные параметры, уверенный доклад. Они уже и забыли, что реально системы еще нет, ее надо создать, и на это уйдут годы напряженной работы. Настрой у всех победный, чего там тянуть, систему ввести в строй, как можно быстрее. Возражения? А какие могут быть возражения. Кто это здесь не хочет укрепить оборону родной страны.

Вот тут и вспомнился Мажорову генеральный конструктор двигателей Архип Люлька с его фразой: «Еще одно такое заседание, Мажоров, и мы «враги народа». Только нет сегодня рядом Архипа Люльки. Тогда кто же «враг народа»?

Из состояния раздумий его вывел голос Устинова:

— Что ж, хорошо, Мажоров, давайте по срокам.

График работ Юрий Николаевич пытался разложить как можно понятнее, доступнее, яснее. Доказывал, что 1987 год, крайний и сверхнапряженный срок, и ученым придется, образно говоря, вывернуться наизнанку, чтобы уложиться в него.

В отличие от первой части, вторая часть доклада не понравилась никому. Особенно маршалу Устинову. И чем ярче приводил аргументы Мажоров, тем большая тень накрывала лицо министра обороны.

Когда Юрий Николаевич закончил доклад, маршал Устинов подвел итоги. Все его резюме сводилось к двум цифрам — отсутствие системы «Солистка» Вооруженные силы потерпят до 1986 года. В этом самом году ее и следует ввести в строй, а лучше бы в 1985-м.

Генерала Мажорова колотило крупной дрожью. Он никогда прежде не срывал сроков ввода в строй важных работ. Но теперь стало ясно — срыв обеспечен заранее.

Юрий Николаевич как докладчик попросил слово для реплики. Устинов удивленно глянул на него, но махнул: мол, давай твою реплику.

— Сроки, на которых настаивает заказчик, просто невозможны. Проблемы — огромны.

Когда Мажоров сел на свое место, заведующий отделом ЦК Дмитриев сердито зашептал ему на ухо.

— Ты что, с ума сошел, Мажоров. Маршалу Устинову возражаешь.

На что вконец обозленный Юрий Николаевич ответил:

— Делать-то нам. Мы свои возможности знаем. И помощи нам никто не обещает.

Как и следовало ожидать, несмотря на его возражения, сроком окончания работ утвердили 1986 год. Тогда, на поляне в лесу, он впервые подумал: «Пора уходить, Юрий Николаевич, пора». Об этом жена прожужжала уши. И правда, ему уже 62 года. В родное НИИ пришел 30 лет назад. В 1968-м стал директором, а до этого девять лет был главным инженером «сто восьмого». За это время немало успел сделать и как разработчик, и как руководитель большого коллектива.

…Маршал Дмитрий Федорович Устинов закрыл совещание, отпустил всех.

— А ты, Юрий Николаевич, останься, — сказал он. — Не расстраивайся. Понимаю и объем работ и важность. Если сорвете срок, добавим вам время.

Министр обороны лукаво улыбнулся и рассмеялся. Но Мажорову было не до смеха. «Через два-три года тех, кто устанавливает эти нереальные сроки, может и не быть, — подумал он про себя. — Вот потом и доказывай, что ты не верблюд».

Так, собственно, и случилось. В 1984 году ушли из жизни с разницей в две недели Главный маршал авиации Петр Кутахов и Маршал Советского Союза Дмитрий Устинов, в 1985-м оказались на пенсии заведующий отделом ЦК Игорь Дмитриев и председатель ВПК Леонид Смирнов.

Но Мажорова никто на пенсию отправлять не собирался. Наоборот, его вызвали в ЦК на Старую площадь и предложили стать генеральным конструктором. Такая должность вводилась впервые. В министерстве уже было несколько генеральных конструкторов.

Они курировали вопросы разработки систем противоракетной и противовоздушной обороны, вычислительной техники и некоторые другие направления. Теперь возникла необходимость открыть такую должность и в данной подотрасли. По представлению министерства генеральный конструктор назначался специальным постановлением Совета Министров СССР.

Мажоров поблагодарил за высокое доверие и… отказался. Завотделом ЦК был крайне удивлен отказом.

— Юрий Николаевич, кто же от таких должностей отказывается?

— Вот я и отказываюсь…

В декабре 1985 года генеральный директор научно-производственного объединения «Пальма» генерал-майор Юрий Николаевич Мажоров подал рапорт и ушел в отставку.

 

«СТАРОСТЬ МЕНЯ ДОМА НЕ ЗАСТАНЕТ»

Для человека энергичного и деятельного уход на пенсию дело весьма сложное. Неспроста бытует старая шутка: «Есть ли жизнь на пенсии?» Оказывается, есть.

Впрочем, эта проблема никогда не стояла перед Юрием Николаевичем Мажоровым. Уйдя в отставку, он не терял связи с родным институтом. Хотя время наступило иное и институт стал другим. Пришли новые хозяева, а они на использование ЦНИРТИ смотрели по-новому. Я бы сказал по-коммерчески. Кому в те лихие 90-е нужна была наука, да еще оборонная. Государственное финансирование практически прекратилось. Да и с расположением институту «не повезло». Район прекрасный, рядом сад Баумана, вокзалы. Больно уж лакомый кусок, продавай и открывай в бывших научных помещениях хоть ресторан, хоть гостиницу.

Так оно и случилось. Новые хозяева жизни вскоре приглядели институт и спланировали, что и как обустроить на свой лад. На одной из таких «планерок» и оказался случайно генерал Мажоров. Вот как он вспоминает тот случай.

«Как-то я пришел в свой институт, в подразделение, в котором начинал службу. Сидим, беседуем с коллегами. Вдруг входят трое молодых людей в костюмах, в галстуках, вполне интеллигентного вида. Не обращая на нас никакого внимания, начинают по-хозяйски, я бы сказал, по-барски, обходить помещение.

«О! Прекрасный метраж! Смотри, какие большие окна. Если их доработать, современный дизайн сделать…» — слышим мы.

Яне выдержал этакого хамства, спрашиваю:

— А вы кто такие?

Они, нисколько не смутившись, отвечают:

— Вам какое дело?

— Да я вообще тут много лет отработал и руководил этим институтом.

Словом, с трудом удалось вытолкать предприимчивых молодых людей. После этого конфликта я сильно разозлился и написал письмо министру обороны Сергею Иванову Получил ответ, доброжелательный, мол, вы не беспокойтесь, все находится под контролем».

Защищая родной институт, генерал Мажоров обращался и к Президенту России Владимиру Путину.

После событий в Абхазии и Южной Осетии, когда Грузия в августе 2008 года совершила агрессию, добился приема у тогдашнего заместителя начальника Генерального штаба генерал-полковника Анатолия Ноговицына. Говорил с ним о том, как оснастить нашу авиацию новейшими средствами радиоэлектронной защиты.

«Сейчас идет активнейшая работа, — сказал мне Юрий Николаевич. — Мы создали новое поколение радиоэлектронной аппаратуры».

Мажоров продолжает следить и за техническими новинками зарубежных стран. А несколько лет назад, объединив в творческую группу своих коллег-ветеранов, предложил бывшему филиалу в Протве, а ныне Калужскому НИРТИ исследовательскую работу, направленную на создание помех фазовым системам управления ракетным оружием.

Что произошло дальше, рассказывает сам генерал Мажоров: «Удалось создать такую помеху. Промоделировал, проверил, должно работать. Написал отчет. Предложил «протвинцам» самим испытать. Привезли из военно-воздушной академии фазовую систему, развернули на полигоне. Оказалось, действует придуманное мной. Считаю, что этой научной разработкой отдал последний долг Родине».

Кроме сугубо профессиональных увлечений следит Юрий Николаевич и за тем, как сегодня проектируются, трактуются, освещаются в СМИ многие исторические события. Как человек неравнодушный, проживший большую жизнь, он не может смириться с фальсификацией, а порою и неприкрытой ложью. Так, в 1999 году на экраны телевидения вышел фильм Е. Киселева и П. Кричевского «Жизнь под грифом секретно». В нем утверждалось, что создателями советской микроэлектроники, а также ее научного центра в Зеленограде были два американца, бежавшие в СССР. В нашей стране их знали как Ф. Староса и И. Берга.

На самом деле это А. Сарант и Дж. Барр из группы Ю. Розенберга, работавшие на разведку Советского Союза. Они укрылись в нашей стране от преследования американских спецслужб.

Дж. Барр — младший чертежник в управлении гражданской авиации, а последняя его должность в США младший инженер в одной из компаний. А Сарант также младший инженер-электрик, надеялся поступить в аспирантуру, но его не взяли. В последующие годы занимался «малым домашним строительством и ремонтом».

Авторы же фильма сделали из них «отцов советской микроэлектроники». Против такой трактовки выступили многие ученые-электронщики нашей страны. Не остался в стороне и генерал Мажоров.

«Фильм Е. Киселева, — считает он, — абсолютно лживый. Я написал категорическое опровержение. Обратился к Киселеву. Он, конечно, не снизошел до встречи со мной. Какая-то дама с телевидения, с которой мне пришлось общаться, сказала с раздражением: «Вы, конечно, можете выступить с опровержением, но имейте в виду, у нас одна минута стоит пять тысяч долларов». Мне все стало ясно.

На этом мы не остановились. Собралась группа наших крупных ученых-разработчиков и направили письмо на телевидение, лично Киселеву. Ответа, разумеется, не получили.

Тем не менее, я пробился на радио и высказал свою точку зрения, а точнее, рассказал, как было на самом деле».

Интересен тот факт, что Юрий Николаевич известен в институте не только как талантливый разработчик, многолетний, умелый руководитель, но и как творческий, увлеченный человек. К 50-летнему юбилею ЦНИРТИ он сам написал сценарий об институте, сам снял документальный фильм. Участвовал в подготовке и последующих юбилейных фильмов к 60-летию и 65-летию научного учреждения.

Так что с полным основанием можно сказать: несмотря на весьма почтенный возраст, генерал Юрий Мажоров по-прежнему в боевом строю. Помните, как говорилось в некогда популярной советской песне: «Старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути».