Адашев-Гурский вместе с Элис вышли из парадной, пересекли двор и, пройдя через подворотню, вышли на Средний проспект Васильевского острова. Они перешли на другую сторону и, высматривая телефон-автомат, двинулись в сторону метро.

Наконец они нашли телефон, Гурский вставил в него карту, снял трубку, набрал номер и, изменив на всякий случай голос (помня о том, что все звонки подобного рода автоматически записываются), сказал:

— Милиция? У меня очень важное сообщение. В доме двенадцать по улице Кирочной, в квартире номер шесть, бандиты удерживают заложника. Да… да, есть угроза для жизни. Откуда? Известно от источника, внушающего доверие.

Повесил трубку и повернулся к Элис:

— Ну что, давай ловить машину. Добирались до адреса они достаточно долго. Во-первых, потому что, как назло, никто отчего-то не хотел ехать в ту сторону. А во-вторых, когда они наконец-то поймали какого-то «чайника», тот повез их через Невский проспект, с которого, как всем известно, нет левого поворота на Литейный, и им пришлось доехать до улицы Марата, повернуть направо, сделать громадный крюк и, выехав на Владимирский проспект, пересечь Невский и уже с Литейного повернуть на Кирочную.

В конце концов они все-таки доехали и остановились напротив кинотеатра «Спартак». Гурский расплатился, и они с Элис вышли из машины.

У подворотни дома номер двенадцать уже собралась небольшая толпа зевак, глазеющих на милицейские машины, и омоновцев в черных масках, бронежилетах и с короткими автоматами в руках.

— Постой здесь, — тихонько сказал Александр, наклонившись к Элис, и полез в карман за журналистским удостоверением. — Я сейчас…

Адашев-Гурский на самом деле имел отношение к свободной прессе, но… несколько неконкретное. В том смысле, что штатным сотрудником какого-либо печатного издания он не был.

Дело в том, что он являлся прямым потомком древнего дворянского рода, который рабоче-крестьянской власти так и не удалось выкорчевать своей мозолистой рукой до полного истребления в силу того, что отдельные его представители, каковым, например, был дед Александра, принадлежали к научной элите и тем самым были полезны народному хозяйству, как бы ни прискорбно это было осознавать и как бы ни чесалась эта самая мозолистая рука на недобитую контру.

И вот где-то, очевидно на уровне генокода, сидела в Александре патологическая неспособность ежедневного хождения в службу и длительного пребывания в трудовом коллективе. Не то чтобы он считал ниже своего достоинства влиться в могучие ряды тех, кто каждый будний день встает поутру и отправляется на работу, вовсе нет. Просто он… физиологически, исходя из самой своей природы, не был на это способен.

Из университета его с треском вышибли за скептический взгляд на перспективы скорого построения самого светлого будущего на бескрайних просторах родной (но все-таки отдельно взятой) страны, который он с юношеским максимализмом манифестировал на каждом углу.

Не горя желанием, но и считая ниже своего достоинства придуриваться, Александр вынужден был уйти на срочную службу в войска. Вернулся он через два года с чистыми погонами, гвардейским знаком на груди и стойким отвращением к любого рода «начальствующим».

На родном филфаке, естественно, восстанавливаться не имело никакого смысла. Но ведь, на самом-то деле, не по карманам же в трамвае шарить? А жить как-то надо.

И он постоянно где-то работал. Во времена, когда существовала уголовная ответственность за отлынивание от общественно полезной деятельности, его трудовая книжка распухла аж до двух томов. Вынужденный зарабатывать себе на жизнь и сторонясь всяческого криминала, он уезжал в экспедиции, что-то сторожил, что-то строил, работал в котельных, а иногда даже ездил с каким-нибудь непритязательным эстрадным коллективом на «чес», ибо имел и кое-какое музыкальное образование, а круг его знакомств в самых разных социальных слоях города был поистине безграничен.

И когда вдруг у какой-нибудь «чесовой» бригады (совсем уже было собравшейся нести посредством нечеловечески напряженных гастролей цыганскую, например, культуру в бурятские, к примеру, массы) в последнюю минуту заболевал саксофонист, клавишник или барабанщик — не существенно, — в доме Гурского звонил телефон. И он соглашался и ехал. Ехал, не спрашивая, на какой срок, куда и за какие деньги.

Трястись в промерзшем насквозь «пазике» по бескрайним заснеженным просторам Сибири или Дальнего Востока, по заледеневшим до самого дна рекам и горным дорогам было не в пример любезнее его сердцу, чем ежедневно задыхаться в переполненном общественном транспорте по пути на работу и с работы.

На сегодняшний день времена изменились. Прежние способы зарабатывания денег как-то рассосались, но зато появились новые. За тунеядство, правда, никто уже больше к суду не привлекал, но и товаров в магазинах бесплатно не раздавали.

Средства к существованию раздобывать где-то было необходимо. И Адашев-Гурский, так же неспособный к дикому бизнесу, волна которого захлестнула отчизну, как был неспособен к общественно полезному труду в дружной семье коллектива, перебивался случайными заработками то здесь, то там. Благо, что умел он многое, а отсутствие диплома никого теперь не волновало.

В последнее время, например, он подвизался на ниве журналистики сразу в нескольких периодических изданиях. Это была не вовсе уж желтая пресса, но… балансировали все они на грани. И это обстоятельство давало Александру возможность врать в своих материалах сколько вздумается, не особенно заботясь о достоверности. Тем более что, обладая широкой эрудицией и живым воображением, специализировался он на теме аномальных явлений, криминала и на загадочных случаях контактов с пришельцами из космоса. В общем, писал всякую лабуду, но за это ему платили. Немного, но… все-таки.

А одно из этих изданий, то, что было посолиднее, даже выдало Гурскому, по его же просьбе, редакционное удостоверение с тисненой надписью «Пресса», на которое он, являясь сотрудником нештатным, вроде бы права и не имел. Но ему дали. И теперь он проходил с ним через такие кордоны, которые лишь приоткрываются, и то чуть-чуть, перед иными совершенно законными обладателями куда более серьезных ксив. Перед Гурским же и его улыбкой эти кордоны распахивались настежь, что немало способствовало ему в его журналистской деятельности.

И еще, некоторое время назад появились у него некие относительно серьезные материальные средства, которые, на правах близкого друга и человека более ответственного, хранил у себя Петр Волков. Это именно их на первых страницах нашего повествования Петр принес Гурскому домой, ссылаясь на временные осложнения в собственной судьбе.

Обстоятельства происхождения этих средств автор уже излагал читателю ранее, поэтому повторяться было бы неуместно. Отметим лишь, что эти деньги не изменили жизни нашего героя кардинальным образом, но позволили ему более щепетильно подходить к выбору способов заработка, отвергая те, которые казались или слишком хлопотными, или недостаточно корректными.

Но вернемся, однако, к дальнейшему изложению нашей истории.

— Простите, — обратился Адашев-Гурский к сержанту, стоящему возле милицейского «уазика», и демонстрируя ему заветное удостоверение. — А что здесь происходит?

Сержант взглянул на ксиву, затем на Гурского и безразлично отвернулся:

— Ничего не происходит.

— Да ладно уж. — Александр убрал удостоверение в карман. — Я же не из праздного любопытства интересуюсь. Я тоже на работе. Террористы, говорят, заложников удерживают, да?

— Кто говорит? — повернулся сержант.

— Ну… кто говорит… Говорят, — пожал плечами Гурский. — А вы вообще-то обязаны давать нам достоверные сведения. Исходя из закона Российской Федерации о средствах массовой информации.

Сержант еще раз окинул его взглядом, а затем отвернулся и нехотя обронил:

— Сейчас старший выйдет, с ним и разговаривайте. Вон он, кстати, идет, кивнул он в сторону парадной.

Из дверей вышел одетый в штатское усталый мужчина с портативной рацией в руках. Он остановился, обернулся к парадной, из которой выходили вслед за ним омоновцы в бронежилетах, и что-то негромко сказал одному из них. Тот кивнул и пошел к стоящему неподалеку фургону. Мужчина поднял голову, взглянул куда-то наверх и, коротко бросив что-то в рацию, отключил ее.

— Извините, пожалуйста, — подошел к нему Адашев-Гурский, вновь вынимая из кармана редакционное удостоверение и демонстрируя его мужчине. — Вы не могли бы буквально несколько слов… насколько все серьезно? Есть угроза для жизни людей?

— Да что серьезно-то? — скользнув взглядом по раскрытым «корочкам» в руках Александра, тот раздраженно поднял на него глаза.

— Ну, есть информация, что террористы… заложники… — Гурский достал блокнот и приготовился записывать.

— А откуда у вас такая информация? Что за источник?

— Вообще-то, я имею право источник и не раскрывать. Но… был звонок в редакцию.

— Кто звонил? Откуда?

— Не знаю… Мне сказали, что звонок анонимный.

— С ума все посходили. То школа заминирована, то заложники. Жопу бы надрать как следует, чтобы шутить на всю жизнь охота отпала.

— Так что — ложный вызов?

— Да. Сидит там мудак какой-то, нас увидел, глаза вылупил и сказать ничего толком не может. А квартира чистая. И соседи нич-чего не видели. Как будто мы здесь в игрушки играем. Делать нам больше как будто бы нечего.

— Но у вас есть какие-то мысли на этот счет?

— Мысли? — мужчина вскинул на Гурского глаза и нехорошо улыбнулся. Мысли-то есть. Но вот только записывать их я бы тебе не советовал…

Он повернулся и ушел к машине.

Адашев вернулся к Элис.

— Пусто там, — сказал он ей. — Никого нет.

— Никого?

— Ну… сидит хозяин один, а больше никого. Они все проверили.

— И что?

— Что… Дай-ка карту еще разок, пожалуйста.

— Вот. — Элис раскрыла сумку и, достав оттуда бумажник, вынула из него телефонную карту.

— Подожди здесь, я пойду Герке позвоню. Гурский нашел телефон-автомат, снял трубку и набрал номер.

— Да, — ответил Герман, — слушаю.

— Это я, — сказал Александр.

— Ну что?

— А ничего. Менты туда вошли, там мужик один, хозяин, видимо, а квартира пустая. Никого там нет. Они и ушли. Соседи ничего не видели, ничего не знают, сказать ничего не могут. Менты решили, что это ложный вызов. Уезжают вон уже.

— Перепрятали.

— Похоже.

— И что делать?

— Петр не звонил?

— Нет. Вообще никто не звонил.

— В смысле?

— Ну… я не знаю… выкуп, мол, гоните… десять миллионов баксов, например.

— Выпиваете? — понимающе спросил Гурский.

— А что делать?

— Тоже верно.

— Слушай, Гурский… ты там рядом стоишь?

— Ну?

— Постой-ка там. Щас мы подъедем.

— Думаешь?

— А чего тут думать-то?! Смотри там, чтобы он не сдриснул никуда.

— Так я же его в лицо не знаю.

— Ну… придумай что-нибудь, стой у парадной и вообще никого не выпускай. Ну, Саша… Мы мигом. Пока. — Герман повесил трубку.

Александр вынул карту из телефона и неспешно пошел назад к дому двенадцать.

Милиция уехала, толпа зевак разбрелась. Элис стояла одна и о чем-то сосредоточенно думала, наморщив лоб.

— Сейчас Герман подъедет, — сказал ей Адашев. — Давай подождем.

— Да, — кивнула она. — А потом?

— Потом? — Он закурил, взглянул на Элис и пожал плечами. — Потом дискотека.