— Ну что ж, — Леон поднялся с кухонного табурета, — полюбопытствуем. А вы ешьте пока, Лиза, ешьте.

Он вышел из кухни, заглянул на всякий случай в туалет, пошел далее через переднюю, заглянул в кабинет — никого, направился в гостиную и споткнулся оттого, что идущий по пятам Анатолий сделал ему легкую подсечку.

— Толя, вы чего, охренели? — совершенно искренне удивился Леон.

— Так ить не странен кто ж? А потом, мало ли кого мы здесь встретим? Вам необходима охрана. Вот я ее, собственно, и осуществляю. Отрабатываю, так-скть, свое пребывание в вашем доме. Это моя плата за постой.

— Спасибо, конечно, но… ловчее вы бы не могли?

— А я вот тебе другую историю расскажу… Леон открыл дверь гостиной, оглядел комнату с порога и только затем переступил порог.

— Так вот, — продолжал Анатолий, — подымаемся мы с Шурой вчера посредством механического эскалатора из-под земли на поверхность. Выходим оба-на! — оказывается станция метро «Горьковская», вы можете себе это представить? А ведь добрались мы туда, оказывается, посредством электрического тока. Ну? Это вас не удивляет?

— А что конкретно. Толя, меня, собственно, должно удивлять? — улыбнулся Леон, украдкой проверяя целостность книжных полок. — Природа электрического поля или то, что вас в метро пустили?

— Зы-зы-зы… стоп. Щас, история еще впереди. И вот, выходим мы с ним на поверхность, Шура увидел мечеть и вдруг остолбенел. «Смотри, — говорит. Видишь?» Я говорю: «Ну да. И что?» А он: «Вот сейчас наложу на нее крестное знамение, и рухнет». Я ему: «Шур, а может, не надо? Красивая ведь». А он: «Херня. Бесовня это все. Смотри…» И натурально, с молитвою, накладывает на нее крестное знамение. А она стоит. Он ко мне оборачивается и говорит сокрушенно: «Ну вот… Опять не получилось». И слеза такая горючая по щеке.

Леон рассмеялся, запрокинув голову, подошел к стене и поправил косо висящую картину.

— Дак это мало того. Мы же потом в кино пошли. Вот убей меня, не помню, куда, но какой-то крохотный такой зальчик, и ты знаешь, чего показывают? Ну угадай… Ну?

— Ну я не знаю… «Андалузский пес» может идти таким экраном. Что еще… — Леон ходил по гостиной, поправлял безделушки, которые гости, взяв их вчера в руки, поставили потом чуточку «не так». — Ну хорошо, ну Годар… Хичкок. Толя, ну что за угадайка? Какое кино вам там показывали?

— «Зита и Гита».

— Что?

— Зита, — Анатолий выразительно посмотрел на Леона. — И Гита.

Леон обернулся вполоборота к Анатолию, на секунду задумался, а потом рухнул на диван, сотрясаемый приступом хохота.

— И это еще не все… — Анатолий присел в кресло и отхлебнул коньяку из большой рюмки, которую прихватил из кухни. — Мы же не просто так в кино пришли. У нас же с собой было.

— Ну разумеется, — всхлипывал Леон.

— И вот, — Анатолий сделал еще один глоток, — где-то к исходу второй серии Шуру прорвало. Он разрыдался. Упал ко мне на грудь и шепчет: «Толя, это же все про нас! Это же… ну вот каждая минуточка… это же вся наша жизнь…»

— Ох… — зашелся Леон, обхватив голову руками.

— Далее, — совершенно спокойно продолжал Анатолий. — Он, обливаясь слезами, пошел по рядам, вышел к экрану, встал к нему вплотную, развернулся к залу и возопил: «Ну что?! Нравится?! Так вот это я снял! И в главной роли тоже я — вот!» И пальцем себе за спину в экран тычет. А там в этот момент крупным планом — слон.

— А-ах… — Леон уже сидел на диване и утирал слезы.

— Вот ты, Леон, кавказских кровей, — все так же спокойно прихлебывая коньяк, продолжал Анатолий, — поэтому эмоционально необуздан. А на самом-то деле ничего смешного нет. Шуру же сразу повязали. Зал хоть и маленький, но там же ряды кресел. Он же от ментов по всему залу бегал и за креслами прятался.

— А вы-то что же?

— А я что… Встал спокойно и ушел. Видимо. Видимо… вот у вас, в дальнейшем, и оказался.

— А что это вы здесь смеетесь, а мне не даете? — возник на пороге гостиной мужчина среднего роста, но очень крепкого телосложения, что сразу бросалось в глаза потому, что надеты на нем были лишь носки.

— Рим! Господи… — всплеснул руками Леон. — Вам же вчера улетать нужно было, в Душанбе. Вы что же, так и не улетели?

— Видимо, нет… — Рим смущенно потупился, поскреб рукой роскошную смоляную с проседью бороду и робко спросил, ни к кому, собственно, и не обращаясь: — А никто мою одежду, случайно, не видел?

— А зачем тебе одежа? Тут тепло. И вообще… — чуть склонив голову к правому плечу, «художнически» прищурился Анатолий. — Мне лично вот так вот… так-этот-от даже больше и нравится.

— Думаешь? — взглянул на него Рим грустными башкирскими глазами.

— Ну… я так вижу.

— Но у нас же в доме дама… — сделал неопределенный жест Леон.

— Чья? — оживился Рим.

— Пока не решено, — Анатолий бросил взгляд на хозяина дома.

— Нет-нет, господа, — Леон решительно повел рукой. — У девушки черепно-мозговая травма…

— Но ведь не открытая же, — пожал плечами Анатолий.

— Возможно, задеты речевые центры, и вообще — у нее посттравматическое реактивное состояние. Я врач, я за нее отвечаю. Существует клятва Гиппократа, в конце концов.

— А ты… вы… я постоянно путаюсь, — Рим присел на краешек кресла и взглянул на Леона. — Мы с вами «на ты»?

— С похмелья лучше «на вы», — философски изрек Анатолий. — Оттягивает.

— Резонно, — согласился Леон.

— Ну… как скажешь… те, — Рим покорно пожал могучими голыми плечами. Так вы, Леон, на самом деле доктор?

— Видите ли… — начал было Леон.

— Сексопатолог он. — Анатолий, запрокинув голову, допил коньяк. — А у тебя чего, не стоит?

— Да нет, я… с этим-то как раз проблем нет. И даже наоборот, но…

— Наоборот? — заинтересовался Леон. — Ну-ка, ну-ка…

— Да тьфу на вас на всех. Где моя одежда?

— Так вы же вчера так и пришел. Вот и Толя не даст соврать.

— Зы-зы-зы… стоп. Дам. Врите, сколько хотите. Тока бабок дайте, и я все что угодно засвидетельствую.

— Я писать очень хочу, а вы говорите, что в доме барышня. Я стесняюсь.

— А ты простынкой обернитесь, вон там, — Леон указал рукой, — в спальне.

— Да это я уже знаю… — Рим смиренно поднялся из кресла и вышел из комнаты.