3 АВГУСТА, ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕТА БЕЗОПАСНОСТИ, ПРЕТОРИЯ

Стены маленькой, без окон комнаты были сплошь увешаны картами и разного рода схемами; каждая представляла собой составную часть хорошо продуманного плана подготовки операции «Нимрод», рассчитанной на восстановление господства ЮАР в Намибии. Все эти карты и схемы были специально подготовлены министром обороны к последнему брифингу, который он устраивал для Форстера и членов его Государственного совета безопасности.

В течение двух часов на сидящих за столом людей обрушивался целый поток цифр, фактов и военной терминологии. Рубежи регулирования. Потребность в воздушном транспорте и возможности пополнения запасов. Мобилизационное штатное расписание. Зоны свободного огня. И все это сливалось в единую, без сучка без задоринки, картину близкой и неотвратимой победы.

Наконец Констанд Хайтман, министр обороны, сел, и Карл Форстер обвел глазами лица подчиненных. Многие из них впервые узнали подробности его планов, связанных с Намибией. Их реакция должна была многое сказать ему.

Кивком головы он поблагодарил Хайтмана и повернулся к собравшимся.

— Итак, господа? Какие будут вопросы?

Кто-то из сидящих в дальнем конце стола наклонился было, желая что-то сказать, но вдруг передумал.

— Говорите, Гельмуд, что вас беспокоит? Вы обнаружили в наших планах какой-то изъян? — Голос Форстера был обманчиво спокоен.

Гельмуд Малербе, министр промышленности и торговли, тяжело сглотнул. Обычно мало у кого возникало желание выступать против взлелеянных президентом планов. Всего один месяц пребывания его у власти показал, что Форстер не намерен терпеть тех, кто позволяет себе с ним не соглашаться.

Малербе прочистил горло.

— Не изъян, господин президент. Я не хотел сказать ничего подобного! Так, небольшое замечание.

— Ну так, давайте, выкладывайте! — Напускная вежливость Форстера дала трещину.

Малербе покорно кивнул, хотя ему было явно не по себе.

— Хорошо, господин президент. Меня волнует количество людей, которых придется мобилизовать из резерва. Если «Нимрод» займет больше времени, чем планируется, их отсутствие на заводах может серьезно сказаться на экономике.

Форстер фыркнул.

— И это все? Хорошо, Малербе. Ваше замечание понятно. — Он оглядел сидящих за столом. — Итак, господа, вы слышали, что сказал министр промышленности? Если каффиры своими винтовками задержат наши танки на месяц-другой, нам придется обратиться к народу с просьбой потуже затянуть пояса! Ужасно, а?

Его тяжеловесная шутка была встречена смешками. Пристыженный, Малербе, покраснев, сел.

А Форстер с довольным видом повернулся к Эрику Мюллеру, сидевшему рядом с ним.

— А как наши другие черные соседи — Мозамбик, Зимбабве и остальные? Могут ли они помешать своевременному завершению операции?

Мюллер решительно покачал головой.

— Нет, господин президент. Наши подрывные операции дестабилизировали их внутреннее положение. Они настолько запутались в собственных внутренних проблемах, что вряд ли доставят нам много хлопот.

Мариус ван дер Хейден презрительно фыркнул, но ничего не сказал.

Мюллер нахмурился. Ван дер Хейден возглавлял в кабинете целую группу людей, недолюбливающих его, Мюллера, и враждебность этого человека становилась все более открытой. То, что когда-то было простым соперничеством в борьбе за власть и положение, теперь приобретало характер непримиримой вражды. Форстер же не делал практически ничего, чтобы ее притушить. Напротив, президенту, казалось, было приятно наблюдать их стычки, словно это было своего рода спортивным состязанием, устроенным специально, чтобы его развлечь.

А почему бы и нет, подумал Мюллер. Враждебность между ними не угрожает его власти и мешает каждому из них сосредоточить в своих руках контроль за деятельностью спецслужб. Он стал еще более высокого мнения о хитрости Форстера; впрочем, пропорционально выросла и его тщательно скрываемая неприязнь к шефу.

Форстер повернулся к министру иностранных дел, худому, болезненному человеку. Поговаривали, будто тот болен какой-то неизлечимой формой рака и в его борьбе с болезнью побеждает последняя.

— А что относительно других мировых держав, Яап? Стоит ли нам опасаться каких-либо действий с их стороны?

Министр иностранных дел покачал головой.

— Они могут противопоставить нам только слова, господин президент. Западные страны сделали уже все, что могли; их санкции вряд ли можно еще более ужесточить. А у русских нет сил, чтобы предпринять что-либо против нас. Они слишком поглощены созерцанием развала собственной империи, чтобы интересоваться тем, что происходит в десяти тысячах километрах от Москвы.

Форстер одобрительно кивнул.

— Это верно. Чертовски верно. — Он снова оглядел стол. — Итак, господа, какие будут замечания?

На несколько секунд в зале повисла тишина. Вдруг один из самых незначительных министров кабинета нехотя поднял руку.

— Меня все же беспокоит одна вещь.

— Прошу вас. — Судя по всему, Форстеру удалось наконец немного успокоиться.

— Западные спецслужбы и спутники-разведчики наверняка засекут наши приготовления к операции «Нимрод». А поскольку для ее успешного осуществления необходимо добиться стратегической и тактической внезапности, не стоит ли нам придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение столь мощной перегруппировке наших войск?

Форстер мрачно усмехнулся.

— Хороший вопрос, мой юный Риттер. И мы его учли. — Он кивнул в сторону Фредрика Пинаара, министра информации. — Мы с Фредриком уже начали подготовительную работу. Завтра я собираюсь выступить с речью в Трансваале перед наиболее преданными нашими сторонниками. О том, что я там скажу, сразу станет известно западным демократиям, которые, как вы знаете, всюду суют свой нос. И после этого все будут пребывать в полной уверенности, что мы концентрируем войска, чтобы нанести сокрушительный удар по своим собственным каффирам. Мысль о так называемой Намибии им и в голову не придет.

Сидящие за столом закивали в знак согласия.

— Отлично, значит, этот вопрос решен. — Форстер обернулся к министру обороны. — В таком случае, Констанд, информируйте все соединения. Операция «Нимрод» развивается по плану.

ЮАР готовилась к войне.

4 АВГУСТА, ПРОГРАММА «НАЙТЛАЙН» КОМПАНИИ ЭЙ-БИ-СИ

Корреспондент стояла на углу Центральной и 23-й улиц в деловой части Вашингтона. Серый камень правительственного здания служил хорошим фоном ее тщательно уложенной прическе и зеленому летнему платью. Но что гораздо важнее, в кадр попадала вывеска с надписью «Государственный департамент». Таким образом, зрители сразу должны были понять, где находится корреспондент, и преисполниться ощущения, что в воздухе витает нечто сенсационное. Яркий свет юпитеров освещал небо.

— Если демократы в Конгрессе и могут достичь какого-то согласия, так это по вопросу о том, что реакция администрации на последние события в ЮАР была непоследовательной, нелогичной и абсолютно неадекватной. И если крестовый поход Претории против инакомыслящих будет продолжаться, то Конгресс наверняка усилит свое давление на правительство, с тем чтобы еще более ужесточить экономические санкции против этой страны. И это сейчас, когда члены администрации и так засиживаются за полночь, чтобы решить, как можно воздействовать на политику ЮАР, которая в последнее время резко качнулась вправо.

Камера немного отъехала назад, чтобы показать ряд освещенных окон в здании Госдепартамента.

— Ясно и другое. Последнее публичное выступление президента ЮАР Карла Форстера не способствовало тому, чтобы умерить разгоревшиеся на Капитолийском холме страсти вокруг санкций. При всех условиях, его риторика была явно рассчитана на то, чтобы заставить замолчать противников апартеида во всем мире.

Изображение корреспондента исчезло, сменившись кадрами хроники: Форстер стоял на завешенной флагом трибуне. В зале мелькали кроваво-красные знамена АДС с трехконечной свастикой и сине-бело-оранжевые государственные флаги ЮАР.

Манера Форстера отрывисто произносить слова делала его речь еще более резкой.

«Мы предоставили черным в нашей стране все возможности участвовать в свободном обмене мнениями. Постепенно продвигаться к участию в управлении государством, к дальнейшему процветанию — для них и для всех жителей ЮАР. — Он выдержал паузу. — Но они проявили черную неблагодарность! Их ответом на реформы стало убийство! На разумные доводы — убийство! Они не способны к нормальному цивилизованному поведению, а тем более к участию в управлении государством. Они упустили свой шанс, и другого уже не будет. Никогда! Я со всей ответственностью заявляю: никогда!»

Рев одобрения пронесся по залу, и камера переключилась на него, показывая радостные белые лица и взметнувшийся в едином порыве лес рук.

Шум аплодисментов стих, и на экране вновь появилась корреспондент, стоящая на ступеньках Госдепартамента.

— С этой речью Форстер выступил в конце своего однодневного визита в Трансвааль, сельскохозяйственный район страны, родину нынешнего президента и оплот ультраконсервативных сил. У наблюдателей не возникает сомнений, что, допуская подобные высказывания, Форстер тем самым дает консерваторам полную свободу действий. За жесткими словами должны последовать жесткие меры. Медлин Синклер, для «Найтлайн».

Теперь камера переместилась в нью-йоркскую студию. Ведущий произнес:

— Спасибо, Медлин. После минутного перерыва мы вернемся в студию, где нас ждут Адриан Рус, представитель министерства правопорядка ЮАР, Ифрейм Нкве, член ныне запрещенной АНК, и сенатор Стивен Трэверс из Комитета по международным делам Сената США.

Серьезное, сдержанное лицо ведущего исчезло, сменившись тридцатисекундным роликом, рекламирующим круизы по Карибскому морю.

5 АВГУСТА, ЗДАНИЕ СЕНАТА, ВАШИНГТОН

Расположенный в самой глубине здания Конгресса, кабинет сенатора Стивена Трэверса был украшен фотографиями с автографами, флагом штата Невада и чучелом рыси, которое его референты прозвали Хьюбертом. Когда с визитом к сенатору являлись известные защитники окружающей среды, Хьюберт исчезал, но всегда появлялся вновь, когда Трэверса навещали земляки, — таким образом им давалось понять, что каких бы либеральных взглядов сенатор ни придерживался в области внешней политики, он неизменно остается все тем же простым ковбоем, каким его изображали рекламные ролики во время избирательной кампании.

Среди снимков, висевших на отделанных деревянными панелями стенах кабинета, были фотографии Трэверса с семьей, с двумя президентами (оба демократы) и несколькими голливудскими звездами, известными тем, что отстаивали либеральные идеи. Недавно к этим снимкам прибавился еще один: в круглом зале Капитолия сенатор пожимает руку лидеру АНК Нельсону Манделе.

На снимках был изображен высокий, стройный человек с чуть тронутыми сединой рыжеватыми волосами и симпатичным худым лицом. Ему на редкость шел официальный костюм, что не снискало ему любви других, менее телегеничных сенаторов, во время записи на кинопленку сенатских слушаний по вопросу о подрастающем поколении. Но сейчас костюм висел в шкафу, а сам Трэверс удобно устроился за своим столом в обычных джинсах, тенниске фирмы «Лакост» и мокасинах.

Его небольшой и обычно аккуратный кабинет сейчас был, казалось, переполнен людьми: тут находились два помощника по вопросам законодательства, два штатных юриста и близкий друг сенатора. Валяющиеся тут и там коробки из-под пончиков и стоящие где попало кофейные чашки свидетельствовали о том, что присутствующие либо собрались очень рано, либо засиделись допоздна.

— Эй, ребята, время не ждет. У меня через три часа заседание Комитета, — сказал Трэверс, глядя на часы. — А за полчаса до этого — интервью на Си-Би-Эс. — Он начал зевать, но тут же закрыл рот. — Мое выступление в «Найтлайн» было весьма удачно, но не пристало же мне каждый день талдычить одно и то же. К тому же ситуация в ЮАР быстро меняется к худшему. — Протянув руку, Трэверс придвинул к себе картонную папку с красным ободком. — Вот, например! — Он раскрыл папку и постучал пальцем по первой странице. — По утверждениям ЦРУ, этот негодяй Форстер проводит мобилизацию, чтобы обрушиться на черные пригороды. Ко мне наверняка обратятся, чтобы я дал разъяснения от имени Конгресса, так не могу же я повторять как попугай все те же надоевшие призывы ужесточить санкции. Нужно что-нибудь новенькое, что-то такое, что обеспечит несколько газетных заголовков и позволит нам взять Преторию за горло.

Трэверс стал борцом против апартеида с самого момента своего избрания в Сенат, где он провел уже два срока. В его случае имело место счастливое сочетание личной убежденности с популярной идеей. И теперь, стоило Южной Африке попасть в обзор новостей, его первым приглашали выразить реакцию американского Конгресса.

— Стив прав. Нам нельзя упускать шанс завладеть общественным мнением по этому вопросу. Остальные здесь, на Холме, будут только бушевать и сотрясать воздух, но не смогут сказать ничего по существу. А средства массовой информации хотят знать реакцию Америки на события в ЮАР. И тот, кто ее сформулирует, будет ходить у них в любимчиках. — Советник Трэверса по политическим вопросам Джордж Перлман в принятии решений всегда исходил из реальной ситуации. Всю ночь он следил за спором, прислушиваясь к аргументам, но вмешивался лишь тогда, когда участники обсуждения уклонялись куда-то в сторону или когда чувствовал, что нужен свежий взгляд на проблему.

Перлман был невысокого роста лысоватый человек; одет он был в просторные брюки и свитер. Умудренный опытом участия во многих избирательных кампаниях, он устроился в самом удобном кресле. Сенатор был на целых пятнадцать лет младше его, но несмотря на разницу в возрасте, они стали близкими друзьями. Укреплению дружбы способствовало, в частности, то, что Перлман руководил кампанией Трэверса по избранию на второй срок, завершившейся весьма успешно.

— Кроме того, — продолжал Перлман, — раз Белый дом так долго раскачивается, мы можем хорошенько лягнуть президента и набрать несколько очков в глазах ортодоксальных сторонников партии. Сейчас для этого самое время. Мы могли бы поднять в прессе шумную кампанию, которая всколыхнула бы общественность и привлекла спонсоров.

Все закивали: Перлману никогда не изменяло политическое чутье. До следующих президентских выборов оставалось более трех лет, но что такое три года, если речь идет об организации предвыборной кампании в общенациональном масштабе. И хотя сенатор еще не решил, стоит ли ему вообще выставлять свою кандидатуру, он предпочитал иметь свободу выбора.

— Это верно. — Трэверс взглянул на календарь: до первых предварительных выборов оставалось два года пять месяцев. — Но я все еще торчу здесь, и у меня нет в запасе никаких новых идей. — Он обернулся к одному из своих помощников по вопросам законодательства. — Что ты мне посоветуешь, Кен?

Кен Блэкман был старшим из двух штатных сотрудников возглавляемого сенатором Комитета по международным делам. Убежденный либерал, еще со студенческих лет в Браунском университете, он предлагал такие проекты законов, которые помогали Трэверсу быть на хорошем счету у обосновавшихся в округе Колумбия правых лоббистских групп. Он был честолюбив, и ни у кого не возникало сомнений, что он прочно связал свою судьбу с восходящей звездой — сенатором Трэверсом.

Маленький и худой, он мерил шагами свободное пространство кабинета, которое было столь ограниченным, что ему приходилось разворачиваться на каждом третьем шагу.

— Я считаю, мы должны выступить с серьезным призывом к более жестким и действенным санкциям. Прекратить поставки всего, что позволяет экономике ЮАР держаться на плаву. И оказать давление на другие страны, чтобы они тоже сократили торговлю с Преторией.

Дэвид Левин, второй помощник Трэверса и главный оппонент Блэкмана в их узком кругу, покачал головой.

— Вряд ли это что-то даст. Там и сокращать-то нечего. Объемы нашей торговли с ЮАР и без того так малы, что они вряд ли почувствуют, если мы вообще ее прекратим. — Он держал в руках листок с данными министерства торговли по экспорту и импорту, прикрываясь им, как щитом.

— Но это будет символично. Тем самым мы покажем, что нам не нравится их поведение, — не унимался Блэкман, ускоряя шаг.

Трэверс погрозил ему пальцем.

— Ты ошибаешься, Кен. Всем известно, как африканер относится к чужому мнению. Назови бура тупоголовым, и он воспримет это как комплимент.

Левин кивнул.

— Кроме того, никто не может сказать, имеют ли уже введенные нами санкции хоть какой-то эффект: положительный, отрицательный или вообще никакого. У меня была возможность получить убедительные доказательства каждого из вышеперечисленных вариантов. А сами южноафриканцы молчат.

— Но они сразу же запросили отмены санкций, едва выпустили Манделу из тюрьмы. — Блэкман покраснел. Санкции против ЮАР были равносильны десяти заповедям. А спрашивать, насколько они эффективны, все равно, что требовать у папы римского ответа, действительно ли он верит в Бога.

— Это так. Тем не менее, они не предприняли никаких реформ, когда мы им отказали. — Левин сбавил тон, голос его теперь звучал более примирительно. Сенатор явно склонялся на его сторону, поэтому не было смысла и дальше стараться вывести Блэкмана из себя. В конце концов, им еще долго предстоит работать вместе. — Нынешнее руководство страны слишком прочно себя чувствует, чтобы обычные экономические санкции возымели действие. — Он пожал плечами. — Вероятно, прежнее правительство ЮАР еще можно было напугать какими-то санкциями. Но как быть с таким жестким политиком, как Форстер? Да мы просто дадим ему лишние козыри! «Окружайте повозки, ребята, эйтландеры идут!» и все в таком духе. Для твердолобых африканеров это будет как бальзам на душу!

Трэверс закивал, выражая согласие, но не унимавшийся Блэкман предпринял новую попытку. отстоять свое мнение.

— Я вовсе не утверждаю, что, стоит нам ввести более жесткие санкции, как Форстер сразу приползет к нам на коленях, моля о пощаде. Но наши единомышленники ожидают от нас именно таких действий. Если Африка и весь остальной мир увидит, что мы не предпринимаем даже столь очевидных шагов, то поднимется крик, что мы танцуем под дудку Белого дома.

Внезапная задумчивость сенатора показала, что он попал в точку. Политическое лобби хлебом не корми — дай позлословить. Кроме того, лоббисты имели на удивление короткую память и были склонны видеть предательство в любой умеренной позиции. К тому же президентская кампания на носу, так что Трэверс не мог позволить себе удара со стороны собственных союзников.

Перлман поймал взгляд сенатора и незаметно показал глазами в конец комнаты, где стоял Блэкман, переминаясь с ноги на ногу.

— Неплохая мысль, Кен, — согласился Трэверс. — Нам действительно надо подумать о каких-то новых, более строгих импортно-экспортных ограничениях. Хотя все мы понимаем: они ничего не дадут и не приведут ни к чему хорошему, даже при том, что нам удастся получить на них согласие президента.

Блэкман кивнул, радуясь, что одержал даже номинальную победу над своим постоянным оппонентом, и тут же принялся делать заметки в блокноте. Было видно, что Левина это от души забавляет.

Тут вступил один из юристов.

— А не можем ли мы оказать давление на другие страны? На англичан, например? Они — важнейший торговый партнер ЮАР.

Трэверс с сожалением покачал головой.

— Дохлый номер. На какое-то ограничение они уже пошли, но дальнейшее ужесточение санкций должно исходить от них самих. «Общий рынок» уже давно давит на них, но все безуспешно. К тому же Англия всегда поддерживает нас в действительно серьезных вопросах. Нельзя же выкручивать руки лучшему другу. Да меня в комитете просто прибьют, если я попытаюсь протащить подобное решение!

Блэкман оторвал глаза от своего блокнота и принялся постукивать себя ручкой по зубам.

— А как насчет прямой финансовой поддержки АНК или каких-то других оппозиционных группировок черных?

Другой адвокат, недавний выпускник Гарварда по имени Харрисон Алварес, цинично рассмеялся.

— Господи, да республиканцы будут от этого без ума! — Подражая убаюкивающим, с придыханием, интонациям предвыборных рекламных роликов, он произнес: — Знаете ли вы, что сенатор Трэверс выступает за то, чтобы американские налогоплательщики раскошелились на помощь леворадикальной террористической организации? — Алварес указал на кипу газетных вырезок у Трэверса на столе. — Спустись на землю, Кен! Боевики АНК только что перебили половину южноафриканского кабинета!

— Но они отказываются взять на себя ответственность, — возразил Блэкман.

— Верь им больше! Особенно после того, что обрушилось на них за последнее время. — Трэверс медленно покачал головой. — Давай смотреть фактам в глаза. В нападении на поезд с Хеймансом в первую очередь подозревают АНК. Конечно, от такого подонка, как Форстер, всего можно ожидать. Он вполне мог нарочно подбросить на место катастрофы трупы черных боевиков, но зачем ему это нужно? — Он пожал плечами, словно признавая, что на этот вопрос нет ответа. — Однако даже если АНК здесь ни при чем, нам все равно достанется от республиканцев. В этом вопросе мы должны придерживаться принципа разумной достаточности: призыв к массовым действиям, в то время как правительство хранит молчание, нам отнюдь не повредит, но снабжать деньгами ребят с «Калашниковыми» в руках — это уж слишком.

Присутствующие одобрительно загудели. Блэкман снова принялся мерить шагами кабинет.

— Хорошо, если мы не можем повлиять непосредственно на ЮАР, стоит попытаться ослабить их давление на ближайших соседей.

— Например? — В голосе Трэверса прозвучала заинтересованность.

Блэкман продолжал:

— Например, широкомасштабная программа помощи всем странам, граничащим с ЮАР. Экономическая помощь, а может, даже военная.

Тут вмешался Левин, не упускавший случая набрать несколько очков за счет соперника.

— Это означает помощь марксистским режимам. Республиканцы…

— В наши дни быть марксистом — не преступление. Это просто глупо, — перебил его Перлман; казалось, он над чем-то размышляет. — Ход мысли правильный. Все эти страны бедны, как церковные мыши. Даже если их правительства продажные, или марксистские, или и то, и другое вместе взятое, они все равно могут нам пригодиться. — Взглянув на Трэверса, он усмехнулся. — Теперь, Стив, я ясно представляю себе, что нужно говорить! Республиканцы исходят из сиюминутных интересов, решая, кого подкормить, а кого бросить на произвол судьбы. Из этого многое можно извлечь.

Блэкмана передернуло: друг и советник сенатора всегда смотрел на мир исключительно сквозь призму политики. Иногда даже казалось, что при этом он теряет моральные ориентиры.

К тому же Блэкман был уверен: крупномасштабная помощь прифронтовым государствам — правильное решение. ЮАР слишком долго держала своих соседей в слабости и нищете, сохраняя их зависимость от собственной промышленности, транспорта и энергоснабжения. Помощь США, которая поможет что-то изменить в подобной системе, явится самым надежным средством борьбы против правительства Форстера.

Алварес сомневался в правильности подобной идеи.

— А вы уверены, что деньги, которые мы туда направляем, достигают адресата, а не оседает в карманах коррумпированных чиновников?

— Какая разница? — пожал плечами Трэверс. — Мы выделяем им какие-то средства, а уж их использование нам неподконтрольно. Наверное, можно найти какие-нибудь деревни, куда доходят контейнеры с продовольствием или где ведется строительство дорог. Можно даже отправиться туда и сделать несколько впечатляющих кадров. Получатся отличные телерепортажи! — Он подмигнул Перлману.

Блэкман попытался увести разговор в сторону от пропаганды, которая была неотъемлемой частью работы в Вашингтоне.

— Я бы предложил съездить в Мозамбик. Они уже сколько лет строят железную дорогу до Зимбабве, а эти выкормыши ЮАР, повстанцы РЕНАМО, все время взрывают ее. Если бы помочь Мозамбику достроить дорогу…

Трэверс задумчиво почесал подбородок.

— Да, мне это нравится. — Он откинулся в кресле и посмотрел в потолок. — Знаете, чем больше я над этим размышляю, тем больше мне это по душе. — Он подался вперед. — Вот что я думаю. Мы оказываем прифронтовым государствам солидную военную и экономическую помощь, отдавая особое предпочтение районам, где орудуют поддерживаемые ЮАР мятежники. Этак на пятьсот-шестьсот миллионов долларов. Вполне достаточно, чтобы прижать Преторию. Полагаю, мне удастся без особого труда провести нечто подобное через комитет.

Левин нахмурился.

— Боюсь, Комитет бюджетных ассигнований станет непреодолимой преградой. Где мы возьмем деньги?

Трэверс усмехнулся.

— Все очень просто: перекинем из военного бюджета. Сделала же это администрация для Никарагуа и Панамы — и таким образом создала прецедент. А мы просто последуем их примеру.

Все в комнате заулыбались: это был идеальный план. Никто не сможет упрекнуть их в том, что они забывают о финансах или увеличивают бюджетный дефицит. Кроме того, военный бюджет был лакомой добычей. Каждый хотел заполучить кусок этого пирога, и требование своей доли от него вряд ли вызовет удивление в Вашингтоне.

Трэверс помолчал, размышляя.

— И вот еще что. Если мы запустим большую программу помощи, сможет ли ЮАР предпринять какие-нибудь контрмеры?

— Против нас? Никаких. — Блэкман ответил быстро, не задумываясь.

На некоторое время воцарилась тишина: все размышляли над возможными вариантами.

— Кен прав, — произнес наконец Перлман. — У нас с ЮАР такие слабые связи, что они не смогут причинить нам вреда, даже если решат со своей стороны сократить торговлю.

— А как насчет стратегического минерального сырья? — поинтересовался Алварес. — Хрома, титана и других полезных ископаемых? Вдруг ЮАР вздумает прекратить их поставки. Министерство обороны и министерство торговли могут заявить, что это угрожает интересам национальной безопасности.

— Что же, по-твоему, ЮАР сама себе набросит на шею петлю? Это вряд ли, Хэри. Им для импорта необходимы иностранные кредиты, например, чтобы закупать нефть. Это единственное полезное ископаемое, которого ЮАР лишена. — Трэверс вздохнул. — Мировая сокровищница, управляемая горсткой питекантропов от политики…

Тут вмешался Блэкман.

— Сенатор прав. Форстер и его люди вряд ли станут поднимать шум из-за пакета помощи. Вероятнее всего, они просто усилят подрывную деятельность в регионе. Станут проводить больше рейдов, развернут пропаганду, но все это будет стоить им денег и симпатий мирового сообщества. Если ЮАР будет продолжать в том же духе, а прифронтовые государства станут действовать сообща, то ЮАР в скором времени окажется в окружении сильных врагов.

Трэверс решил, что все пришли к единому мнению.

— Хорошо, так и сделаем. Мне бы хотелось, чтобы вы двое набросали конкретные предложения. — Он указал на Блэкмана и Левина и посмотрел на часы. — Через час мне уже понадобится конспект. А пока я должен сделать пару звонков. Джордж! — обратился он к своему советнику. — Как это, на твой взгляд?

— Мне нравится. Пройдет это предложение или нет, в политическом отношении мы окажемся в выигрыше. Я сам займусь средствами массовой информации и национальным комитетом. Думаю, большинству в партии понравится наша идея. Мы окажем ей хорошую поддержку. — Перлман усмехнулся. — Еще раз померяемся силами с нынешней близорукой администрацией.

Все снова заулыбались.

6 АВГУСТА, ЗАСЕДАНИЕ СОВЕТА НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, БЕЛЫЙ ДОМ

В зал заседаний вошел вице-президент, и все разговоры по традиции стихли. Заседания Совета национальной безопасности должны были начинаться точно в назначенное время, и его участники не хотели терять драгоценные минуты на бессмысленную болтовню. Ее приберегали для любимого в Вашингтоне времяпрепровождения — коктейлей, которые проходили поздно вечером и имели большое влияние на политическую жизнь. А рабочее время предназначалось для работы.

Вице-президент Джеймс Малколм Форрестер разделял эту страстную привязанность к работе. Он бодрым шагом прошел к своему месту во главе стола и сел. Все вежливо закивали в знак приветствия.

После относительно неуверенного начала, Форрестер приобрел среди своих коллег в администрации репутацию человека, умеющего работать в команде, и талантливого организатора. Он придавал большое значение своим обязанностям председателя Совета национальной безопасности, что было правильно, поскольку эта должность являлась наиболее важной из всех входивших в его компетенцию дел. Посещение похорон зарубежных политических деятелей и бесчисленные речи на приемах, собранных для выуживания из толстосумов пожертвований на политические цели, не шло ни в какое сравнение с возможностью участвовать в решении важных вопросов национальной безопасности.

Совет национальной безопасности был подотчетен непосредственно президенту, давая ему рекомендации, какие шаги предпринять по любому вопросу войны и мира. Постоянными членами совета являлись государственный секретарь, министр обороны, советник по национальной безопасности и директор ЦРУ. Руководителей других учреждений и министерств приглашали присутствовать на заседаниях или просто просили предоставить необходимую информацию. Совет национальной безопасности в полном смысле слова аккумулировал основные ресурсы США в области разведки, дипломатии и обороны. В кризисной ситуации результатом «мозговой атаки» членов совета могло стать срочное принятие официального заявления, направление самолетов-шпионов, выброска десанта или даже отправка значительных наземных сил в любую точку мира.

Но поскольку ни США, ни их союзникам в данный момент ничего не угрожало, атмосфера была благодушной. Это было очередное, рядовое заседание.

Настолько рядовое, что некоторые постоянные члены совета даже не потрудились прийти, а прислали вместо себя целую кучу заместителей, только чтобы заполнить места вокруг большого стола зала заседаний. У каждого заместителя был свой референт, готовый в любую минуту предоставить шефу все необходимые материалы. В углу разместились несколько стенографисток, готовых записывать каждое слово присутствующих.

На столе были разложены листки с повесткой дня; на самой середине стояли хрустальные графины, наполненные кофе со льдом и лимонадом. К концу заседания они будут пусты. Даже здесь, глубоко под землей, кондиционеры Белого дома не могли как следует охладить жаркий воздух вашингтонского лета.

Этот подземный зал заседаний имел несколько колониальный вид, с обшитыми деревянными панелями стенами и изощренной лепниной на низком потолке. Висевший на одной из стен огромный экран наверняка задел бы чувства архитектора, но это было все же рабочее помещение, а не место паломничества туристов. Здесь никогда не будет разрешено фотографировать. Стены украшали лишь карта мира, карты Соединенных Штатов и СССР.

Вице-президент раскрыл повестку дня на первой странице и подождал, пока остальные последуют его примеру.

Форрестер был невысокого роста; это мало кто замечал, потому что он постоянно находился в движении. Сбегал по трапу в аэропортах зарубежных стран. Входил в украшенные флагами банкетные залы. Либо бегал по полю во время захватывающего матча в гольф, проходящего в загородном клубе Конгресса. Он шутил, что вообще-то в нем шесть футов восемь дюймов, но обычно он скрывает несколько дюймов, чтобы не казаться выше, чем президент. За этой шуткой скрывалась горькая правда: пост вице-президента предполагал много церемоний и мало ответственности, — хотя сейчас он был занят настоящим делом.

Он слегка постучал по столу, призывая собравшихся к вниманию.

— Итак, начнем. — Он бросил повестку дня на стол. — К сожалению, первый пункт нашего обсуждения не попал в документы, разосланные вам для ознакомления вчера вечером. Вопрос о ЮАР возник только сегодня утром, во время нашего завтрака с президентом. Он просил нас обсудить наш возможный ответ на последние действия Претории, в том числе мобилизацию войск, о которой говорится в телетайпных сообщениях.

На лицах некоторых людей за столом моментально появилось озадаченное выражение. ЮАР совершенно не входила в число проблем, которые их волновали. Главной реальностью их политической жизни было военно-политическое противостояние Советского Союза и США. Некоторым до сих пор было трудно привыкнуть к тому, что возникающие конфликты не всегда вписывались в противостояние между Востоком и Западом.

Кроме того, информация о положении в Африке редко просачивалась через защитный экран в лице референтов и младших служащих министерств и разведслужб. Обычно она так и оставалась в памяти компьютеров, которые никто не включал, или пылилась на полках архивов.

Форрестер сдержал кривую усмешку. В кои-то веки он имеет преимущество перед большинством из собравшихся здесь экспертов. Сенатором он работал в Комитете по международным делам и выдержал в Сенате немало баталий с ярыми борцами против апартеида.

Он устремил взгляд в дальний конец стола, на франтоватого и несколько оторванного от жизни маленького человечка, узкое лицо которого украшала на удивление пышная борода и аккуратно подстриженные усы.

— Послушайте, Эд, не расскажете ли вы нам вкратце о наших отношениях с новым правительством ЮАР?

Он даже не пытался скрыть иронию.

— Конечно, господин вице-президент. — Эдвард Хэрли, помощник госсекретаря по африканским делам вежливо кивнул. Своим присутствием на заседании он был обязан неожиданному утреннему звонку Форрестера в Госдепартамент.

Хэрли обвел глазами лица сидящих за столом.

— По существу, наши отношения с новым правительством, возглавляемым президентом Форстером, можно определить как холодные и корректные. — Он замолчал, снял очки в черепаховой оправе и принялся протирать их мятым носовым платком. — На прошлой неделе, когда наш посол Билл Кирк посетил Форстера впервые с момента катастрофы, происшедшей с «Голубым экспрессом», мы имели возможность в очередной раз убедиться в правильности избранной нами линии. Билл получил от госсекретаря задание выяснить, до какого предела собирается идти Претория, восстанавливая систему жесткого апартеида. — Хэрли едва заметно улыбнулся и снова надел очки. — К сожалению, господин посол так и не имел возможности выполнить полученные инструкции. Вместо этого ему пришлось прослушать получасовую лекцию Форстера о неудачах нашей политики в этом регионе. Вскоре после встречи посла с Форстером Претория уведомила нас о сокращении в одностороннем порядке численности персонала нашего посольства. Форстер же решительно пресекает любые попытки еще раз встретиться с послом. Наш статус понизили дальше некуда.

По залу прошел ропот недоверия. Чего добивается этот новоиспеченный лидер ЮАР? Политические разногласия между Вашингтоном и Преторией были обычным делом, но к чему такая возмутительная и намеренная грубость?

Вице-президент пристально посмотрел на своих коллег, размышляя, какова была бы их реакция, если бы они узнали обо всех выходках Форстера. Когда он сам читал присланный по телексу отчет Кирка о встрече с президентом ЮАР, у него поднялось давление.

Судя по всему, послу даже не дали возможности открыть рот для приветствия. Вместо этого Форстер обрушился на него с резкой обличительной речью, исполненной презрения к тому, что в ЮАР называют «недостойным и предательским поведением США». Далее он обвинил Штаты во вмешательстве во внутренние дела Претории — они якобы подстрекают «невинных чернокожих» к беспорядкам и насилию. Насколько понял Форрестер, имелось в виду недавнее заявление Государственного департамента, в котором высказывалось сожаление о нападении полиции на черные пригороды. Слабое оправдание для такого удара ниже пояса.

Форрестер взглянул на крупного седовласого мужчину, сидевшего справа от него. Вице-президент всегда подозревал, что Кристофер Николсон, бывший федеральный судья, а ныне директор ЦРУ, не меньше внимания уделяет сбору информации внутри Белого дома, чем руководству разведывательной деятельностью управления за рубежом. Его личное присутствие на рядовом заседании Совета национальной безопасности подтверждало эту догадку.

Вице-президент решил посмотреть, насколько хорошо Николсон подготовился к заседанию.

— У вас есть что-нибудь на этого шута Форстера, Крис?

Форрестер считал, что должен знать как можно больше о мировых лидерах, с которыми ему, возможно, придется иметь дело. Хотя специалисты по общественным наукам, экономисты и прочие «эксперты» исписывали горы бумаги разного рода безликими отчетами и прогнозами, мировая политика все больше и больше определялась ролью отдельных личностей.

К чести шефа ЦРУ, ему удалось скрыть самодовольное выражение на лице.

— К счастью, да, господин вице-президент. Мы обратились к архивам и обнаружили ряд интересных материалов на вышеупомянутого господина.

Помощник Николсона пролистал толстую папку с документами и подал шефу несколько листков с отчеркнутыми местами. Директор ЦРУ взял листки и церемонно кивнул младшему референту, стоявшему в дверях.

— Чарли, можно начинать.

Медленно погас свет, и зажужжал диапроектор, посылая на экран крупнозернистые черно-белые фотографии. На них был изображен гораздо более худой, чем теперь, юный Карл Форстер.

— Карл Адриан Форстер. Родился в 1928 году на севере Трансвааля. В 1950 году окончил юридический факультет Витватерсрандского университета. В 1956-м — социологический факультет Стелленбосского университета. В начале 50-х, скорее всего в 1953-м, вступил в «Брудербонд»…

Монотонным голосом Николсон продолжал рассказывать о том, как Форстер постепенно, тихой сапой, поднимался к высотам власти внутри правящей Националистической партии. Тогда начинающий адвокат, Форстер, скорее всего, принимал личное участие в разработке системы расовой сегрегации и белого господства, выросшую затем в государственную политику апартеида. Его членство в «Брудербонде», организации, негласно объединившей в своих рядах всю правящую верхушку, не оставляло в том ни малейшего сомнения.

На экране появилась новая фотография — на этот раз Форстер вылезал с заднего сиденья своей служебной машины.

— Получив докторскую степень, он стал членом правительства. С тех пор он занимал различные посты, причем с неизменным повышением, в управлении государственной безопасности и министерстве правопорядка. — Николсон повернулся к вице-президенту. — Существенно, сэр, что этот самый Форстер в течение сорока лет работал над тем, чтобы держать в повиновении черное большинство ЮАР.

Новый снимок — постаревший, обрюзгший Форстер стоит рядом с сухопарым лысым человеком в простой черной рясе.

— Очень религиозен, принадлежит к Голландской реформатской церкви, основной религиозной конфессии в ЮАР. Почти в каждой речи и даже в обычном разговоре использует цитаты из Библии. Естественно, он активно участвует в деятельности группы, выступающей против расового реформирования церкви.

Естественно! Форрестер нахмурился.

— А что он поделывал в последние несколько лет?

Шеф ЦРУ перелистал свои записи, и брови его поднялись.

— В последнее время он был весьма активен. Сделал множество заявлений и выступил с массой речей, направленных против реформирования системы апартеида. Вся Националистическая партия постепенно обновлялась, но он не сдвинулся ни на дюйм.

Пухлый указательный палец Николсона остановился внизу страницы, и губы его сложились в трубочку, словно он хотел присвистнуть.

— Например, в 1986 году, когда в ЮАР отменили закон, запрещавший межрасовые браки, он заявил: «Смешение белых с низшими расами не может не привести к деградации человечества». Конец цитаты.

В зале раздался нервный смех. Сама мысль о том, что кто-то, а тем более руководитель государства, может в наши дни исповедовать такие дикие убеждения, казалась немыслимой. На лице чернокожего помощника Николсона появилась гримаса отвращения.

Форрестер покачал головой.

— Если он постоянно шел не в ногу с собственной партией, как же ему удавалось так долго оставаться членом правительства? Да и зачем ему это было нужно?

На этот раз ответил Хэрли.

— Правительство Хейманса держало его в качестве уступки консервативному крылу. Это правительство постоянно находилось под огнем критики со стороны Националистической партии «Херстиге» и других отколовшихся от нее правых группировок. Полагаю, они надеялись, что присутствие Форстера в правительстве поможет удержать многих консерваторов от перехода в стан оппозиции.

Форрестер кивнул. Ему был знаком подобный ход мыслей.

— Зачем он сам оставался в правительстве? — Хэрли пожал плечами. — Вероятно, считал, что это даст ему возможность занять более высокое положение в Националистической партии, хотя сам он больше склонялся на сторону ее правого крыла.

— Совершенно верно, — согласился Николсон. Он постучал по очередной странице своих записей. — Но по нашим сведениям, он встречался и с лидерами АДС, неонацистского союза африканеров, и с «ораньеверкерами», представителями ультраправой группировки, выступающей за отделение Оранжевой провинции и Трансвааля от ЮАР, с тем, чтобы создать «чисто» белое государство. Ходят слухи, что Форстер является тайным членом какой-то из этих групп.

— И даже более того. — Хэрли опять протер очки. — Почти все члены южноафриканского правительства носят значки с эмблемой АДС, повсюду развешаны флаги этой организации.

— Хорош, ничего не скажешь, просто хорош! — Форрестер кивнул человеку у осветительной панели, и в зале зажегся свет. На лицах сидящих за столом отразилось беспокойство. — Итак, мы имеем настоящего нациста, обладающего всей полнотой власти. И если приведенная здесь цитата типична, то к тому же весьма далекого от реальности. И вот теперь он решил дать нам бой на дипломатическом фронте. А из-за чего, мы и сами не знаем.

Хэрли снова водрузил очки на нос.

— Ему сейчас выгодно вступить с нами в словесную перепалку. Это поможет ему сплотить вокруг себя сторонников. И у него появляется очередной козел отпущения, на которого можно свалить неудачи во внешней политике и экономические проблемы.

Николсон кивнул.

— Обычное дело среди африканеров. Обвинять коммунистов, обвинять черных. Говорить об ударе в спину со стороны Лондона или Вашингтона. Винить всех, кроме самих себя.

— Так каков же будет наш ответ? — Вопрос Форрестера был скорее риторическим. Он заранее знал весь набор стандартных ответов. Можно рекомендовать президенту отозвать посла для консультаций или в ответ на шаги Претории предложить пропорционально сократить штат посольства ЮАР в США. Но этого явно недостаточно. Человек, занимающий Овальный кабинет, несомненно, захочет большего.

Форрестер потер подбородок.

— У нас в ближайшие месяцы запланированы какие-нибудь официальные визиты в ЮАР? — Отмена заранее намеченного визита была ощутимым ударом по правительству другой страны за нанесенное оскорбление. Это, конечно, был не самый лучший способ проучить зарвавшихся политиков, но он, по крайней мере, не способствовал дальнейшему росту бюджетного дефицита и ничего не стоил налогоплательщикам.

Заглянув в какие-то документы, один из референтов Хэрли покачал головой.

— Боюсь, что нет, господин вице-президент. Никаких официальных контактов. Всего несколько заявок на визиты чиновников низшего уровня. Мы уже дали на них отрицательный ответ.

Хэрли подался вперед.

— Может, поддержать ужесточение санкций? Конгресс начал предпринимать какие-то шаги в этом направлении.

Форрестер поднял руку.

— Эд, это абсолютно не годится! Президент решительно против. Ужесточение экономических санкций ничего не даст, а только ударит по тем, кому мы сами же и хотим помочь. Президент убежден, что мы должны сосредоточить свои усилия в другом направлении. Должны быть какие-то иные рычаги давления на ЮАР.

На лице Хэрли отразилось сомнение.

— Мне ничего не приходит в голову, по крайней мере так, с ходу. У нас нет ни надежных союзников в регионе, ни даже более или менее тесного сотрудничества с какой-нибудь из соседних стран. Никого, к чьему мнению африканеры захотели бы прислушаться. На юге Африки нет больших общин американских граждан, и наши компании медленно разворачивают там свою деятельность, причем, скорее, от озабоченности внутренней нестабильностью тамошней ситуации, нежели под влиянием политического давления здесь, в США. — Коротышка пожал плечами. — Так что на сегодняшний день южноафриканцы практически не имеют никаких дел с нами, а мы с ними. Я просто не представляю себе, какое давление мы можем на них оказать.

Слово взял помощник министра торговли. Форрестер даже не мог вспомнить, как его зовут.

— А как вы относитесь к идее, высказанной вчера по телевидению сенатором Трэверсом? Что если оказать дополнительную помощь прифронтовым государствам?

— Чистая рисовка, рассчитанная на то, чтобы произвести эффект! — Николсон фыркнул. В прошлом директор ЦРУ и Трэверс неоднократно сшибались лбами по вопросам внешней политики. — Я просматривал досье большинства лидеров этих стран, и ни минуты сомневаюсь, что все до единого цента осядет на их счетах в швейцарском банке.

Форрестер промолчал. Полностью разделяя точку зрения Николсона, он не видел практической пользы в разработанном Трэверсом пакете предложений по оказанию финансовой помощи прифронтовым государствам. Но он давно понял, что нельзя недооценивать умение сенатора из Невады почувствовать политическую обстановку в стране. Знал он и то, что президент придерживался того же мнения. Глава исполнительной власти серьезно обдумывал предложения Трэверса. Они были нелепыми, но порой триста-четыреста выброшенных на ветер миллионов были невысокой платой за то, чтобы переиграть политического противника.

Вице-президент мысленно пожал плечами. Что ж, пусть будет так. Президенту придется выступить с подобным призывом. Он снова прислушался к разгоревшейся за столом дискуссии.

Слова попросил человек с худым лицом в форме генерал-лейтенанта армии США, который явно устал от всех высказанных здесь сомнений и колебаний.

— Прошу вас, генерал.

Представитель Объединенного комитета начальников штабов генерал Роланд Аткинсон нацелил на Хэрли длинный, костлявый палец.

— Послушайте, Эд, а каково ваше мнение, что они там замышляют в этой чертовой стране? Я хочу сказать… неужели ваш несчастный Форстер настолько долго продержится у власти, что нам есть о чем беспокоиться?

Форрестер мысленно согласился с ним. Генерал задал хороший вопрос.

Хэрли нахмурился.

— Боюсь, скоро там дела пойдут совсем плохо. Начав реформы, ЮАР тем самым попыталась завоевать хорошую репутацию за рубежом. Новый поворот в их политике будет стоить им потери завоеванных высот. Помните, что было, когда Китай неожиданно изменил курс? — Сидящие за столом робко закивали: события на площади Тяньаньмынь до сих пор болезненно воспринимались вашингтонской администрацией. — К сожалению, мы не знаем, что именно собирается делать Форстер. Надо ли говорить, что он совершенно потряс нас резкой сменой курса, взятого предыдущим правительством. — Хэрли потряс головой. — Трудно предсказать последствия, если даже не знаешь, какова цель проводимой политики.

Форрестер попытался поймать его на слове.

— Как же так, Эд? Все мы поняли, что представляет собой Форстер. Наблюдали его полицейские рейды. А теперь он собирается подключить еще и армию. Мне кажется, его конечная цель вполне очевидна. Похоже, он полон решимости вернуть «старые добрые времена» тотального апартеида. И если эти рассуждения верны, давайте попробуем предположить, что произойдет дальше.

Заговорил Николсон. Казалось, директору ЦРУ стало не по себе.

— Рост нестабильности, господин вице-президент. По нашим данным, несмотря на запрет АНК и кровавые репрессии, численность этой и других оппозиционных групп быстро растет, крепнет их организованность. Восстановлены боевые группы, которые в настоящее время пополняются добровольцами. Форстер толкнул многих в прошлом умеренных чернокожих в объятия тех, у кого есть оружие и кто как в воздухе нуждается в людях. — Он замолчал и повернулся к Хэрли.

Молчание помощника госсекретаря несколько затянулось — он явно обдумывал ответ.

— Директор Николсон прав. Можно ожидать, что с ростом насилия чернокожее население будет нести все больше потерь. — Он глубоко вздохнул. — Затем, на каком-то этапе произойдет всеобщее восстание. Черное большинство решит, что ему нечего терять, и начнет гражданскую войну. Только здесь не будет ничего общего, например, с восстанием за «народную власть» на Филиппинах. Здесь будет море крови. И никаких гарантий, что черные победят. У белых колоссальное превосходство — и в организации, и в военной мощи.

Форрестер мрачно кивнул. Он видел отчеты по Вооруженным силам ЮАР. При тотальной мобилизации они могут собрать триста тысяч солдат — это обученная современная армия, обладающая высоким боевым духом и имеющая на вооружении тысячи единиц бронетехники, мощную артиллерию, новейшие истребители и штурмовики.

Хэрли вздохнул.

— Тут не будет организованной революции, как, например, в Румынии, где действовала единая организация сопротивления. АНК, зулусская партия Инката, Панафриканский конгресс будут сражаться не только с белыми, но и друг с другом. И в конце концов мы получим новый Бейрут, причем по всему Югу Африки, а не в одном отдельно взятом городе.

Представитель министерства торговли, казалось, был потрясен.

— Господи, да если такое произойдет, цены на золото взлетят под небеса! Это нанесет непоправимый удар покупательной способности доллара! — Он уставился в стол. — Наш платежный баланс и так не на высоте, но может произойти настоящая катастрофа.

Сидящие за столом хорошо знали, что он имеет в виду. Рост безработицы, инфляция, повышение процентных ставок и реальная угроза глобальной торговой войны, которая может привести к новой Великой депрессии.

Форрестер взглянул на Николсона..

— А как насчет стратегического минерального сырья?

Директор ЦРУ поднял бровь.

— Конечно же, это означает острейший дефицит. А может, и еще что похуже, в зависимости от реакции других поставщиков, таких, как Советский Союз.

Форрестер обратился к Хэрли.

— Последний вопрос. Как скоро может произойти взрыв?

Эд Хэрли казался взволнованным, сейчас он чем-то напоминал зверя в клетке.

— Это задача со многими неизвестными. Я бы даже не взялся…

Вице-президент решил его подбодрить.

— Говорите, Эд. Мы не собираемся ловить вас на слове. Хотя бы примерные сроки.

— Могут пройти годы, сэр. Чернокожее население ЮАР в течение длительного времени жило в условиях апартеида и вовсе не собиралось бунтовать. Должна создаться совсем уж невыносимая ситуация, чтобы вывести их из себя. Но с таким непредсказуемым человеком, как Форстер, это может произойти хоть завтра. Это лишь общие рассуждения, но ничего больше я предложить не готов.

Форрестер устало покачал головой и оглядел собравшихся.

— Итак, мы все считаем, что открытая гражданская война в ЮАР явится катастрофой для США и основных наших союзников. Она может способствовать росту цен на стратегическое сырье и другие важнейшие ресурсы. Соответственно, вырастут цены на все товары и услуги, для производства которых они необходимы, а сюда входит все, что производится у нас в стране. Помимо этого, рост цен на золото вызовет панику и ажиотажный спрос. Гражданская война в ЮАР может спровоцировать экономическую депрессию здесь, в США, а возможно, и во всем мире. Угроза эта долговременная, но пока Форстер остается у власти, она вполне реальна. Вопрос стоит так: что мы может рекомендовать президенту?

— Увеличить запасы стратегического сырья. — Голос генерала Аткинсона звучал уверенно. — Мы, черт возьми, не можем оказать никакого влияние на ситуацию в этой безумной стране. Я считаю, нам надо готовиться к худшему.

Форрестер кивнул в знак согласия.

— Надо подготовить список полезных ископаемых, которые мы получаем исключительно от ЮАР.

Хэрли покачал головой.

— Извините, господин вице-президент, но нам тогда придется включить в этот список все, что производится в ЮАР. Если там начнется хаос, цены на все эти товары поднимутся до небес.

Он, безусловно был прав. Стоит по какой-либо причине закрыться шахтам в ЮАР, как весь мир в панике сбежится скупать то, что еще осталось.

Форрестер сделал себе пометку в блокноте и посмотрел на генерала Аткинсона.

— Хорошо, если в Претории все-таки заварится каша, то каковы наши военные возможности в этом регионе? Что, если президент выступит с инициативой направить на Юг Африки миротворческие войска ООН? Сможем ли мы своевременно перебросить их туда?

Аткинсон, казалось, растерялся.

— Сэр, у нас нет никаких планов на ведение в этом регионе каких бы то ни было операций. Это слишком далеко от нас.

— Это слишком далеко откуда бы то ни было, — согласился Форрестер. — Но давайте рассуждать гипотетически. Какова численность войск, которые мы могли бы перебросить в ЮАР из какой-нибудь третьей страны без ущерба нашим стратегическим интересам? Что если нам придется эвакуировать наше посольство и представителей иностранных государств? Можно ли отправить туда плавучий госпиталь в сопровождении военных кораблей? — Он заметил на некоторых лицах удивленное выражение. — Послушайте, господа, все это исключительно умозрительные построения. Но я считаю, что мы должны изучить все возможности. Я подчеркиваю: все. — Он нахмурился. — Я, например, просто устал оттого, что события в мире сваливаются, как снег на голову. Поэтому, если положение в ЮАР ухудшится, я хочу располагать всеми необходимыми данными, чтобы принять грамотное решение. А не рыться в архивах пятилетней давности. Понятно?

Собравшиеся покорно закивали. Хорошо. Может, иногда и стоит позволить себе небольшую вспышку раздражения.

Форрестер повернулся к генералу Аткинсону.

— Итак, Роланд, попросите своих стратегов сделать кое-какие обобщения и держите этот материал наготове. Если дела примут скверный оборот, мы должны хотя бы сделать вид, что пытаемся предпринять какие-то шаги к наведению порядка.

Аткинсон что-то записал себе в блокнот.

— И еще одно, дамы и господа. — Форрестер строго посмотрел на собравшихся. — Информация о моей просьбе к генералу разработать план на случай возможных непредвиденных обстоятельств, — он особенно выделил слово «возможных», — в ЮАР, не должна выйти за пределы этой комнаты. Никаких намеков прессе. Никаких осторожных намеков знакомым сенаторам или конгрессменам. Ничего. Нам не нужно лишних волнений в народе из-за событий, которые могут оказаться всего-навсего неблагоприятным развитием ситуации в одной из стран мира.

У Николсона и Хэрли словно гора с плеч свалилась. Но директор ЦРУ вдруг подался вперед.

— Я вас слушаю, Крис.

— Я хотел бы сказать вот о чем, господин вице-президент. Мои люди активно изучают правительство Форстера, собирают биографический материал, обдумывают возможные действия и так далее. Нашим аналитикам нужен конкретный материал. — Николсон нахмурился. — Но поскольку половина старого руководства сошла с политической арены и все меняется слишком быстро, боюсь, у нас уйдет на это больше времени, чем хотелось бы. Я был бы очень благодарен, если бы другие министерства и ведомства могли оказать моим сотрудникам посильную помощь.

Форрестер со значение взглянул на Хэрли.

— Не сомневаюсь, что другие спецслужбы, где имеются материалы по ЮАР, с удовольствием будет сотрудничать с вами. Не так ли, Эд?

Хэрли уныло кивнул, тем самым показывая, что понял скрытый упрек в словах вице-президента. Время от Времени Бюро по разведке и аналитическим исследованиям Госдепартамента проявляло малосимпатичную тенденцию относиться к ЦРУ и другим спецслужбам как к слишком хорошо оплачиваемым и не больно сообразительным мальчикам на побегушках. В результате, порой было легче добиться подписания советско-американского договора по контролю над стратегическими вооружениями, нежели настоящего сотрудничества между двумя этими подразделениями, относящимися к разным ведомствам.

Довольный тем, что его намек понят, Форрестер постучал по столу: он спешил — ему предстояла еще одна деловая встреча.

— Давайте подведем итог. Насколько я понял, в качестве первого шага мы предлагаем принять симметричные меры в области дипломатических отношений. Имеются какие-нибудь возражения? — Он медленно обвел глазами собравшихся; один за другим, все покачали головой. Сокращение персонала посольства и направление соответствующей ноты были общепринятыми в дипломатии шагами при возникновении конфронтации между государствами. — Хорошо, я сегодня же ознакомлю президента с нашим решением. — Форрестер сложил бумаги в аккуратную стопку. — А тем временем мы будем обдумывать более серьезные меры. Вплоть до создания запасов стратегического сырья и планов возможной переброски в регион миротворческих сил ООН. Кроме того, мы советовали бы усилить разведывательную деятельность, в частности, спутниковую и радиоэлектронную разведку. Вот таким образом. Может, тогда мы сможем лучше понять, что у этого Форстера на уме. Вопросы есть?

За столом воцарилась тишина. Форрестер точно суммировал все рекомендации. Однако у всех осталось тайное чувство, что они произвели лишь то, чем всегда славился Вашингтон: простое сотрясение воздуха.

Когда заседание совета было окончено, Хэрли наклонился к самому уху Форрестера.

— Терпение — не главная добродетель Форстера, господин вице-президент. Думаю, нам не придется долго ждать, чтобы понять, что у него на уме.

10 АВГУСТА, МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ИМЕНИ ЯНА СМЭТСА, ЙОХАННЕСБУРГ, ЮАР

Здание международного аэропорта имени Яна Смэтса мало чем отличалось от сотен других зданий аэропортов в различных городах мира. Невнятные объявления, приглашающие на посадку, шелестящие табло прилетов и вылетов. Кафетерии, бары, книжные и газетные киоски, делающие деньги с головокружительной быстротой, поскольку голодным, издерганным и усталым пассажирам надо где-то коротать время перед тем, как объявят их рейс. С металлических подставок смотрели экраны мониторов, повторяющие расписание на главном табло.

Но какое-то неуловимое отличие здесь все-таки было. Зловещее отличие. Большинство из ожидающих вылета пассажиров составляли мужчины. Молодые люди лет двадцати-тридцати. Все в военной форме — призванные из запаса, сорванные с учебы или с работы недавним указом о чрезвычайном положении. На некоторых с трудом сходилась севшая после стирки форма, но большинство выглядели молодцевато и подтянуто — ежегодные военные сборы, где они в течение целого месяца проходили переподготовку, безусловно, делали свое дело.

В этом море цвета хаки два американских журналиста казались инопланетянами.

Иэн Шерфилд взял свой чемодан и документы из рук неулыбчивого служащего внутренних войск и обернулся, чтобы помочь Сэму Ноулзу. Маленький оператор сегодня как никогда походил на вьючное животное. Видеоаппаратура и звукозаписывающее оборудование висели на его крепкой спине и плечах, громоздились на скрипучей, обшарпанной тележке.

— Вот, погляди на чудеса современной миниатюризации. — В голосе Ноулза звучало отвращение. — Теперь, вместо того, чтобы быть погребенным под тяжестью одной-единственной камеры, я вынужден надрываться, таская камеру, а к ней в придачу еще и все это дерьмо.

Они пошли по аэропорту, пытаясь катить перегруженную тележку, которую все же чаще приходилось тащить.

— А кому принадлежит эта гениальная идея с переездом? — раздраженно спросил Ноулз, неуклюже маневрируя среди стоящих группами южноафриканских солдат, которые с любопытством поглядывали на них.

Иэн усмехнулся, но ничего не ответил. Оператор прекрасно знал, что именно Иэн в течение целого месяца уговаривал начальство в Нью-Йорке согласиться на этот переезд. Сейчас, когда парламент распущен на каникулы и Форстер практически единолично управляет страной, Кейптаун превратился в тихую заводь. В Йоханнесбурге, который находился всего в тридцати милях от Претории, по крайней мере, было где развернуться. А поскольку компания уже арендовала там студию и ретрансляционную спутниковую станцию, экономные нью-йоркские бухгалтеры не могли пожаловаться, что переезд прибавит им расходов. Ну, если и прибавит, то не так много.

Кроме того, в Йоханнесбурге Иэн будет чувствовать себя ближе к Эмили.

Они вышли на улицу, под неяркие лучи предзакатного солнца, разом окунувшись в мерный шум городского транспорта. У тротуара впритык друг к другу стояли специальные автобусы и грузовики, наполненные резервистами. Воздух был пропитан резким, неприятным запахом, в котором смешались выхлопные газы машин и испарения горючего для заправки самолетов. Подавив кашель, Иэн почему-то вспомнил, что находящийся на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря Йоханнесбург также неблагополучен в экологическом отношении, как и Денвер у него на родине, в США.

Ноулз толкнул его плечом, на котором висела камера, и указал на молодого и худого, как щепка, чернокожего в невыразительном черном костюме, белой рубашке и узком черном галстуке. В руках он держал табличку с их именами. Или, скорее, с надписями, чем-то напоминающими их имена. В слове «Шерфилд» было перепутано несколько букв.

— Мы Шерфилд и Ноулз. А что случилось? — Иэну пришлось изо всех сил напрягать голосовые связки, чтобы перекричать гул уличного движения.

Молодой африканец показал через плечо на стоящий неподалеку «форд-эскорт».

— Я Мэтью Сибена, meneer. Я буду вашим шофером во время вашего пребывания в Йоханнесбурге. Меня прислал господин Томпсон, чтобы я вас встретил.

Иэн кивнул, удивленный тем, что руководитель корпункта в Йоханнесбурге Ларри Томпсон, известный скупердяй, вдруг ни с того ни с сего проявил такую предупредительность.

— Что ж, очень мило с его стороны. Но я уверен, что мы и сами прекрасно справимся. Не забросите ли вы нас по пути в город куда-нибудь, где можно взять машину напрокат?

Сибена почему-то заволновался.

— Нет, meneer. Это невозможно. Видите ли, по новым правилам безопасности, у всех иностранных корреспондентов должен быть шофер-южноафриканец. Вот почему господин Томпсон и нанял меня.

Иэн выругался про себя. Казалось, правительство Форстера предприняло уже все, чтобы максимально усложнить работу журналистов в ЮАР и сделать ее крайне дорогой. А теперь еще этот юнец будет повсюду таскаться за ними с Ноулзом. У-жас!

Он пожал плечами и двинулся к машине. Посмотрим, чем все это закончится.

— Итак, вы наш официальный шофер. Тогда поехали! Чернокожий парень явно почувствовал облегчение. На полпути Иэн остановился и посмотрел на него.

— И еще одно, Мэт. Зови меня Иэн. Вот это вьючное животное зовется Сэм Ноулз. А свое «meneer» прибереги для африканеров.

Сибена был откровенно шокирован самой идеей называть белого человека просто по имени. Он поспешно кивнул, застенчиво улыбнулся и поспешил на помощь Ноулзу, который пытался запихнуть свою поклажу в маленький багажник «эскорта».

Пока юноша трудился над багажом, распихивая его по всем щелям, Иэн с Ноулзом обменялись долгим, вопросительным взглядом. Мэтью Сибена вне всякого сомнения работает на компанию. Интересно, сколько еще народу служит у них?

13 АВГУСТА, ШОССЕ № 1, К ЮГУ ОТ ЙОХАННЕСБУРГА

Один за другим, по широкому, многорядному шоссе с ревом проносились грузовики; их мощные двигатели будоражили ночную тишину. Одни были битком набиты солдатами, тесно сидевшими на откидных деревянных сиденьях. Другие были доверху нагружены запасами продовольствия, воды и боеприпасов. Третьи тащили 155- и 122-миллиметровые гаубицы в чехлах. Вереницу машин замыкали автоцистерны с бензином; их водители со скрежетом переключали передачи, стараясь не отстать от колонны.

Эта колонна, одна из многих, проходивших по шоссе той ночью, растянулась на шесть километров, неуклонно продвигаясь на юг со скоростью сорок километров в час — к перекрестку, где она должна была свернуть на северо-запад, — там начиналась дорога на Намибию.

На северо-запад — по направлению к войне.