1 ИЮЛЯ, ШТАБ МИЛИЦИИ, МОСКВА

Штаб московской милиции располагался на улице Петровке, всего в нескольких кварталах к северу от Кремля и Большого театра. В шести надземных этажах здания размещались кабинеты администрации и следователей, криминалистические и судебно-медицинские лаборатории, оружейные комнаты и склад для хранения вещественных доказательств. Сюда никогда не попадали пьяницы и прочие мелкие нарушители закона – с ними разбирались районные отделения милиции, разбросанные по всей территории громадного города. В маленьких камерах, расположенных глубоко под землей – даже глубже, чем подземный гараж служебных машин – содержались опасные или политические преступники, подследственные и подсудимые.

Совершенно разбитый после бессонной ночи, Алекс Банич ссутулившись сидел в своей камере на единственном предмете обстановки – металлической койке, застеленной лишь тонким шерстяным одеялом – и щурился от яркого света электрической лампы без абажура. Глаза уже болели, так как свет не гас всю ночь.

Всю ночь... Банич слегка выпрямился. Прежде чем бросить его в эту камеру, охранники отобрали у него часы, поэтому он не мог знать точно, сколько прошло времени. Впрочем, точное время его мало интересовало. Гораздо важнее было то, что на улице наверняка уже светало, так что они находились здесь по меньшей мере десять часов. Но где же тогда следователи Федеральной службы контрразведки? Он, Хеннеси и Тепплер имели поддельные паспорта, однако Эрин и эти три французских ублюдка, скорее всего, таковых не имели. Каждое преступление, в котором были замешаны иностранцы, автоматически считалось прерогативой ФСК, а вовсе не московской милиции. Почему они медлят и не передают их контрразведке? Что это, бюрократическая волокита или своего рода несогласованность в действиях двух ведомств? Или же это что-то еще, что-то гораздо более значительное?

Интересно, где французы – сотрудники разведки, уцелевшие после кровавой стычки в парке? Может быть, их уже отпустили? Некоторое время назад он слышал в коридоре лязг открывающихся дверей и приглушенные голоса. Стараясь достичь каждая своих практических целей, Россия и Франция наверняка уже стали союзниками. Безусловно, руководители контрразведывательных служб Каминова были бы не прочь порасспросить французов о том, что именно они затеяли в парке. Однако вряд ли они стали бы делать это лишь для того, чтобы получить ответ, который мог бы нанести вред договоренностям, достигнутым между маршалом и Парижем с таким трудом. Тем более что у них есть еще четыре пленника, которых можно допрашивать сколько душе угодно.

Совершенно механически, используя свое знание всех вовлеченных в это дело ведомств и отдельных людей, Банич принялся перебирать в уме все возможные сценарии поведения. Он не мог не признать, что это умственное упражнение было практически бесполезным, вроде того, как попросить слепого отыскать на переполненном стадионе конкретного человека, однако оно отвлекло его и помогло на некоторое время отогнать страх за себя и за своих людей.

Он не питал никаких иллюзий относительно того, какова будет его судьба. По законам военного времени за убийство могло быть только одно наказание – смертная казнь. Если ФСК сумеет расколоть его легенду и определит, что он никакой не Юшенко, а агент ЦРУ, приговор будет таким же. Изменится только способ приведения его в исполнение: вместо быстрой публичной экзекуции, его ждет смерть в одном из тайных застенков после длительных допросов и пыток. Во всяком случае французы будут настаивать на этом в качестве компенсации за жизни двух своих агентов.

Банич сомневался, что Лэнгли поднимет большой шум по поводу его таинственного "исчезновения". Старшие оперработники ЦРУ не должны были убивать сотрудников конкурирующих разведок – во всяком случае, среди белого дня при свидетелях в столице нейтральной страны. И конечно, они не должны были попадаться.

А что будет с Эрин и остальными? Алекс похолодел, несмотря на сырой и теплый, спертый воздух каземата. Он прекрасно понимал ход мыслей Каминова и тех, кто выслуживался перед маршалом. Четыре исчезновения было объяснить столь же просто, как и одно. Может быть, даже еще проще, поскольку в живых не останется никого, кто смог бы оспорить версию, состряпанную военной хунтой маршала.

По бетонному полу коридора загремели приближающиеся шаги. Они затихли прямо под дверью его камеры, и в замке заскрежетал ключ. Алекс едва успел встать, прежде чем дверь его камеры отворилась.

В коридоре стояло четверо милиционеров: полноватый, пожилой сержант и трое молодых, поджарых рядовых. У всех в руках были пистолеты. Несмотря на поднимающееся в нем отчаяние, Банич ощутил слабую радость – эти русские, безусловно, считали его крайне опасным.

– Эй ты, выходи! – Сержант мотнул головой в направлении коридора. – Тебя ждут наверху, хотят немного поболтать.

Банич вздохнул. Вот оно. Русская контрразведка наконец стряхнула свою поразительную чиновничью медлительность и явилась сюда, чтобы рассмотреть добычу поближе. Он хотел было гордо расправить плечи, но подумал, что сутулые плечи и удрученный вид больше подходят трудолюбивому, но сбитому с толка украинскому коммерсанту Юшенко, который не по своей вине оказался вовлечен в такие страшные события. Он, правда, сомневался, что его легенда выдержит тщательную и целенаправленную проверку, однако Банич собирался играть свою роль так долго, как позволят обстоятельства. Каждый выигранный им час давал Лену Катнеру лишнюю возможность выяснить, что случилось с ними. Может быть, он даже сумеет дать своим оперативникам возможность спастись.

Устало волоча ноги, Алекс вышел в коридор. Конвойные сомкнулись вокруг него; сержант и рядовой встали сзади, еще двое – впереди.

– Пошел! – Ствол пистолета болезненно и сильно ткнулся в левую почку, заставляя его двигаться вперед. Алекс сделал шаг, стараясь спрятать охвативший его гнев под маской страха и покорности судьбе. Николай Юшенко был бизнесменом, а не бесстрашным разведчиком.

Конвойные быстро провели его узким бетонным коридором, проложенным сквозь фундамент здания, и Банич увидел по его сторонам целый ряд камер. Двери были заперты, а на табличках, вывешенных рядом с каждой, были только номера и никаких имен. Банич насмешливо подумал о том, что новые правители России унаследовали уродливую привычку своих предшественников топтать человеческое достоинство тех, кто прогневил их.

Охранники провели его по двум лестничным пролетам и вывели в пустой вестибюль, располагавшийся где-то на задворках штаба. Мраморные полы, выцветшие фотографии на стенах и портреты первых лиц государства, а также многочисленные стенды с объявлениями, подсказали ему, что они вышли в часть здания, открытую для посетителей. Стояло раннее утро, и на пути им почти не встречалось ни офицеров, ни служащих. Кабинеты, в которых кто-то был, отличались от пустующих лишь полоской света под дверью да изредка жужжанием телефонных дисков или приглушенным гулом фотокопировальных машин. Как и весь город, здание на Петровке только-только начинало оживать.

Алекс Банич почувствовал, что, несмотря на усталость, все его чувства предельно обострились, а мозг работает четко и ясно. Он улавливал картины окружающей обстановки, звуки и запахи, словно дикий зверь, почуявший опасность и приготовившийся реагировать на нее – обороняться или бежать. Окружающий мир, и даже этот его маленький изолированный уголок, воспринимался им как никогда чисто и резко.

Тем временем сержант остановился перед высокой крепкой дверью, обшитой деревянными панелями.

– Иди!

Банич, продолжая играть свою роль, повернулся к сержанту с умоляющим видом, старательно имитируя дрожащие в голосе слезы:

– Прошу вас, сержант, клянусь вам, что я не преступник, а честный человек...

– Конечно, – фыркнул сержант и подтолкнул Банича через порог. – Вперед, свинья!

Лишь только Банич оказался внутри, двери за ним закрылись.

Это было совсем не такая комната, какую он ожидал увидеть. Вместо голой камеры для допросов, Алекс очутился в просторном зале для заседаний, довольно красивом и богато обставленном. Стены были обшиты темным деревом, на полу лежал ковер, а мебель состояла из длинного полированного стола и мягких кресел. И он был совершенно один. В стороне, на небольшом столике рядом с самоваром, стояли высокие стаканы в металлических подстаканниках. На подносе рядом лежали ложки, нарезанный лимон и сахар. Банич удивленно приподнял бровь. Что это, черт побери, значит? Может быть, это просто хитрость, рассчитанная на то, чтобы он расслабился, прежде чем его возьмут в оборот? Может быть, в чай подмешан наркотик?

Несколько мгновений он стоял, неуверенно глядя на угощение, потом пожал плечами и шагнул вперед. Он должен реагировать так, как реагировал бы Николай Юшенко, а не как профессионально осторожный офицер американской разведки. Украинский торговец товарами народного потребления, которого он изображал, никогда бы не упустил случая выпить "на халяву" чашку хорошего чая. Даже если в чай добавлен наркотик, то, наливая его самостоятельно, он сможет в какой-то степени контролировать дозировку.

– Мне всегда казалось, что вы живете слишком необычной для простого торговца жизнью, мистер Юшенко. Теперь я убедился в том, что я прав.

Банич осторожно поставил стакан и повернулся навстречу знакомому голосу. В дверях стоял полковник Валентин Соловьев и держал в руках картонную папку. Его форма, как и всегда, выглядела так, словно была только что вычищена и отутюжена, и Алекс внезапно устыдился своей измятой одежды и щетины. Полковник шагнул в комнату и прикрыл за собой дверь.

– Я не понимаю, почему меня задержали и не выпускают, полковник, – автоматически проговорил Банич, лихорадочно соображая. Что означает это появление Соловьева? – Все, что я сделал, это попытался помочь несчастной женщине, которую хотели похитить.

– А заодно прикончили двоих агентов французской разведки, – добавил Соловьев, испытывая очевидное удовольствие от всего этого спектакля. – Несчастная жертва оказывается американским дипломатическим работником, также подозреваемым в шпионаже. Любопытное совпадение, вы не находите? Настолько любопытное, что в него просто невозможно поверить, – его голос стал жестче. – Однако все становится на свои места, стоит только подумать о том, почему и зачем вы оказались в этом месте и в это самое время.

Он помолчал.

– Давайте будем откровенны друг с другом. Не было никакой достаточно веской причины, чтобы человек по имени Николай Юшенко, оказался в парке Горького вчерашним вечером. А если бы он даже оказался там, то ни за что не стал бы вмешиваться в события, которые со стороны весьма напоминали задержание преступника официальными властями, отнюдь не "похищение", как вы выразились... – Соловьев тонко улыбнулся. – Но мы оба знаем, что у офицера Центрального разведывательного управления США такая веская причина была. Не так ли, мистер Банич?

Кажется, он серьезно влип! Алекс решил выкручиваться напропалую.

– Кто-кто?!

– Не пытайтесь играть со мной в эти игры. У нас с вами нет времени, чтобы тратить его зря. – Соловьев открыл папку, которую держал в руках, и бросил на стол две черно-белые фотографии. Банич внимательно рассмотрел их. На снимках был изображен он сам, только в костюме и при галстуке, с бокалом вина в руке. По всей вероятности, эти фото были сделаны во время одной из бесчисленных конференций, которые он посещал в течение какого-то непродолжительного времени после приезда в Москву. Проклятье!

Соловьев кивнул головой.

– Если, конечно, у вас нет двойника в посольстве Соединенных Штатов, в чем я весьма сомневаюсь, то эти снимки дают мне основание предположить, что вы и есть Александр Банич, несколько туповатый, но исполнительный помощник атташе по экономическим вопросам. – Полковник покачал головой в знак насмешливого разочарования. – Похоже, мои коллеги из ФСК сели в лужу, мистер Банич. Их досье описывает вас, как "совершенное ничтожество, трутня, спивающегося бездельника", – он пожал плечами. – Должен признать, что ваша работа была безукоризненной. Я подозревал, что человек, которого я знал как Юшенко, передает кое-какую конфиденциальную информацию украинским властям, но я и представить себе не мог, что вы – агент американской разведки.

Банича утомила игра в "кошки-мышки", затеянная Соловьевым, и он резко спросил:

– Если вы так уверены в этом, полковник, то где же тогда сотрудники вашей контрразведки? Почему они не забирают меня к себе?

Соловьев смерил его неожиданно мрачным взглядом.

– По двум причинам, мистер Банич. Во-первых, им неизвестно, что я догадался, кто вы такой на самом деле. Во-вторых, им до сих пор ничего не известно о том, что случилось вчера в парке Горького.

– Что!? – Банич не смог скрыть своего изумления. – Почему?

– Потому что я – не единственный высокопоставленный русский офицер, который борется против незаконного военного режима и его безумной политики. Генерал Пихоев – еще один такой человек.

Банич тихонько присвистнул. Генерал-майор Константин Пихоев командовал всей московской милицией. Не удивительно, что сведения об инциденте в парке до сих пор не достигли ушей сотрудников ФСК. После того, что он услышал, Банич вынужден был заново оценить Соловьева. Столь высокопоставленные союзники заставляли взглянуть на него под совершенно иным углом зрения. Не волк-одиночка, а представитель оппозиционного движения, скрытно действовавшего внутри каминовского военного правительства. Неужели такое возможно?

"Да, возможно", – рассудил он. Многочисленные "чистки", проведенные Каминовым, были направлены против самых ярых, с наибольшей силой заявивших о себе приверженцев демократических идеалов в армии и в министерствах. Более разумные и дальновидные офицеры и госслужащие могли удержаться на своих постах, заявив о своей лояльности новому правительству России. Соловьев и был одним из таких людей.

Банич кивнул. Подобная двойная игра была прекрасно знакома всем тем, кто получил свои высокие посты тогда, когда Советский Союз доживал свои последние дни. Впервые ему показалось, что он видит выход из смертельной ловушки, в которую попал. Соловьев, Пихоев и те, кто их поддерживает, приложат все усилия, чтобы это происшествие осталось в тайне. Но тут его поразила одна неприятная мысль:

– Как быть с французами? – спросил он Соловьева. – Они, должно быть, уже вернулись в свое посольство и вопят во все горло, обращаясь ко всем, кто может их выслушать. И как только ФСК начнет задавать свои вопросы, и вы и ваш генерал окажетесь стоящими на краю пропасти.

Бледно-голубые глаза Соловьева стали холодными, как зимнее небо.

– Смею вас уверить, что эти господа из французской разведки уже никогда и никому ничего не расскажут.

Вот даже как? Банич всегда считал стоявшего напротив него полковника беспощадным и хитрым, но теперь его оценка поднялась еще на один пункт, и он поддался внезапному искушению лишний раз подколоть Соловьева:

– Вы это серьезно, полковник? Если вам кто-то мешает – "пиф-паф" – и наповал?

– Да, и так тоже, – полковник сжал тонкие губы. – Не кажется ли вам, что то же самое можно сказать и о некоем мистере Баниче?

Алекс вспомнил двоих французов, которых он убил в парке Горького, пытаясь спасти Эрин, и не мог не согласиться, что в этом утверждении есть доля истины.

Соловьев тем временем энергично тряхнул головой, словно что-то внезапно рассердило его.

– Все это, впрочем, не относится к делу. Передо мной и перед вами стоит проблема гораздо более важная, – Соловьев присел в кресло у большого стола и махнул Баничу, чтобы тот сел рядом. Алексу почему-то показалось, что, сидя, полковник выглядит усталым и постаревшим. – Я только что вернулся с последнего раунда переговоров, который продолжался всю ночь, мистер Банич, – полковник наклонился вперед и заговорил тише. – Каминов и французы договорились. Стоит только маршалу подписать приказ, и вооруженные силы моей страны вторгнутся в Польшу. И через считанные часы после этого наши с вами страны окажутся в состоянии войны между собой.

Это была скверная новость, и, хотя Банич ожидал ее, все же она поразила его. Если английские, американские и польские войска окажутся меж двух огней, то поражение станет неминуемым. Вступление России в войну поставит американских политиков перед выбором между двумя пренеприятнейшими возможностями. Либо придется признать свое поражение и допустить, чтобы Европа была насильно объединена под враждебным США флагом, либо нужно будет готовиться к затяжной войне, по сравнению с которой вторая мировая покажется детским утренником.

Банич с трудом сглотнул, глядя невидящими глазами на полированную поверхность стола прямо перед собой.

– Это будет кровавая баня, черт меня побери.

Соловьев мрачно кивнул.

– Безусловно, если мы допустим, чтобы она началась.

Банич недоуменно воззрился на полковника.

– Что вы хотите этим сказать?

Взгляд Соловьева стал совершенно ледяным.

– Приказ, который ввергнет Россию в эту мясорубку, еще не подписан. Фактически этот приказ войскам не может быть отдан до тех пор, пока маршал Каминов и другие члены Военного совета не вернутся в Москву и не получат доступ к секретным каналам боевой связи Министерства обороны. Мне кажется, что вывод напрашивается сам. Если мы остановим этот приказ до того, как он будет отдан, тем самым мы предотвратим войну прежде, чем она успеет начаться.

Помешать Каминову отдать приказ своим боевым командирам? Ради всех святых, как Соловьев собирается это осуществить?.. Ответ молнией сверкнул у него в мозгу. В этот краткий миг весь мир, казалось, сузился до размеров мрачного лица русского офицера.

– Вы это серьезно?

Соловьев кивнул. Голос его прозвучал ровно, безо всяких эмоций и чувств:

– Я серьезен, как смерть, мистер Банич.

* * *

ШТАБ МОСКОВСКОЙ МИЛИЦИИ

Эрин Маккена в окружении вооруженных конвоиров шла за сержантом, который вывел ее из камеры. Она держала голову высоко, так как не хотела доставить этим людям удовольствие, выказывая свой страх или подавленное состояние духа, однако, когда она думала о том, что ждет ее в ближайшие несколько часов, она не могла справиться с паникой, исподволь овладевшей ею. Алекс Банич считал, что она не готова к длительным пыткам и допросам с пристрастием, и он был прав. Как ни странно, но мысль о том, что, возможно, ее вынудят предать Соловьева и товарищей, пугала Эрин гораздо сильнее, чем физическая боль и душевные страдания, которые – она не сомневалась в этом – ей предстоят.

Охранники подошли к тяжелой металлической двери в конце коридора и остановились, ожидая, пока сержант выберет из связки ключей нужный и отопрет замок. Когда дверь открылась, в коридор ворвалась тошнотворная вонь дизельных выхлопов, смешанная с запахом гниющих отбросов. Эрин тихо ахнула. Дверь вела на задворки здания, на узкую улочку, заставленную переполненными мусорными контейнерами. Куда они ведут ее?

Несколько мужчин в армейской форме торопливо грузили в затянутые брезентом кузова двух "уралов" какие-то странные длинные коробки и ящики. За погрузкой наблюдали двое офицеров – один высокий и стройный, второй чуть пониже и поплотнее. Оба стояли к ней спиной. Еще один человек – совсем молодой парень – ждал кого-то рядом с правительственным черным "ЗИЛом". Пять тел, укрытых серо-зелеными армейскими одеялами, лежали в ряд на носилках на пешеходной дорожке. Когда двое солдат подхватили первые носилки и понесли к одному из грузовиков, Эрин с ужасом увидела, что из-под одеяла свесилась чья-то безжизненная рука. Труп. Рука раскачивалась и гипнотизировала Эрин до тех пор, пока один из солдат снова не убрал ее под одеяло.

На пороге она замешкалась, не желая идти дальше. Страх, который до этого момента был просто абстракцией, созданной в значительной степени ее воображением, превращался в реальность.

– Пошли дальше, крошка, – проворчал сержант и, схватив Эрин за руку, заставил ее спуститься по ступенькам невысокого крыльца. У Эрин мелькнула мысль о сопротивлении, но попытка освободиться снова дала бы этому гнусному хаму возможность облапать ее.

Не выпуская ее руки, сержант подвел ее сзади к высокому офицеру и, загремев сапогами, встал по стойке "смирно".

– Арестованная доставлена, товарищ полковник! – громко доложил он.

Офицер обернулся, и Эрин подавила возглас изумления.

Полковник Валентин Соловьев посмотрел на нее так, словно никогда раньше не видел и кивнул.

– Симпатичная мордашка, сержант. Надеюсь, вы довольны, что она оказалась на вашем попечении?

– Так точно, товарищ полковник. Девочка – пальчики оближешь, особенно по сравнению с теми отбросами, которые к нам попадают обычно.

– Угу... – Соловьев отвернулся от Эрин и внимательно посмотрел на сержанта. В его глазах промелькнули презрение и гнев, однако он только вежливо кивнул в сторону дверей в знак того, что конвой свободен.

– Спасибо, сержант. Теперь все. Арестованная попадает в мое распоряжение... – его голос стал твердым. – Можете быть уверены, я запомню все, что вы сделали.

В его словах не было никакой угрозы, однако то, как он их сказал, заставило Эрин почувствовать, что по спине ее побежали мурашки, а с лица сержанта соскочила самодовольная улыбка. Побледнев, он заторопился обратно в здание.

После того как дверь за конвойными захлопнулась, Соловьев опять повернулся к ней.

– Дорогая мисс Маккена, надеюсь с вами все в порядке?

Эрин почувствовала такое облегчение, что не в силах была вымолвить ни слова. Она кивнула.

– Прекрасно, – русский полковник улыбнулся. Кивнув головой в сторону второго офицера, который по-прежнему стоял к ним спиной, он продолжил: – Я хотел бы представить вам моего нового адъютанта, однако, мне кажется, вы уже знакомы. Повысив голос, он позвал: – Капитан Банич!

Эрин не верила своим глазам, но офицер, который резко повернулся и посмотрел на нее, действительно был Алексом Баничем. Алекс слегка улыбнулся.

– Привет, Маккена.

– Алекс!

Сознание того, что Алекс жив, что он на свободе и в безопасности, заставило Эрин позабыть о сдержанности, и все чувства, которые она старательно скрывала на протяжении нескольких долгих месяцев, вдруг вырвались на поверхность. Все маски и роли, ироничное поддразнивание – все вдруг исчезло, сметенное неожиданным осознанием того, что она любит этого спокойного и молчаливого человека. Не раздумывая, она бросилась к нему в объятия.

Никто из них не заметил грустной гримасы разочарования, скользнувшей по обычно бесстрастному лицу Соловьева. Впрочем, она исчезла так же внезапно, как и появилась.

Легкое покашливание полковника напомнило им, где они находятся, и Эрин слегка отстранилась от Алекса. Проведя пальцем по грубой ткани его мундира, она пристально посмотрела ему в лицо.

– Ради всего святого, как ты...

– Это не я. Это он... – Банич кивнул в сторону Соловьева. Торопясь, он быстро пересказал ей события нескольких последних часов. Когда Алекс рассказывал ей о решении маршала Каминова вступить в войну на стороне ЕвроКона, он отчего-то заговорил медленнее, пряча взгляд. – У полковника есть план, как остановить Каминова, но ему нужна наша помощь, чтобы привести его в исполнение.

– Наша?.. – Эрин только теперь заметила Майка Хеннеси и Фила Тепплера, которые загружали машины в компании русских солдат. Заметив, что она смотрит в их сторону, оба ответили улыбками. Эрин повернулась к Соловьеву.

– А я включена в ваш план, полковник?

– К сожалению, нет, мисс Маккена. Мистер Банич и остальные прекрасно умеют обращаться с оружием, а вы – нет, – в голосе Соловьева, однако, не было и следа сожаления. Указав на томившегося возле "ЗИЛа" молодого человека в штатском, он продолжил: – Плеханов отвезет вас в ваше посольство. Взять же вас с собой в то место, куда мы отправляемся, означает лишь без нужды подвергать вашу жизнь серьезной опасности.

– Он прав, – поддакнул Банич. – Кроме того, кто-то же должен доложить в Вашингтон о том, что случилось, и о том, что еще может случиться, если нас постигнет неудача.

Эрин еще раз посмотрела на русскую военную форму, в которую он был одет.

– Тогда хотя бы скажите мне, что вы собираетесь предпринять.

Алекс отрицательно покачал головой.

– Не могу.

– Но почему? – требовательно спросила Эрин. Страх за его жизнь заставил ее задать свой вопрос резче, чем ей хотелось бы. – Ты мне не доверяешь?

– Ты же знаешь, что доверяю, – Банич положил руки ей на плечи и заглянул глубоко в глаза. Его голос стал совсем тихим, так что Эрин приходилось вслушиваться. – Мы собираемся предпринять нечто совершенно противозаконное и опасное. Если мы провалимся, меня ждет смерть. Даже в случае успеха ЦРУ, конгресс и Верховный Суд могут меня распять. Что бы ни случилось, я не хотел бы потянуть тебя за собой. Я могу быть более или менее уверен, что этого не случится, только если ты ничего не будешь знать о моих планах. Понимаешь?

– Да, – негромко шепнула Эрин, стараясь сдержать слезы. Если она начнет плакать, это никому и ничем не поможет. Она вытерла глаза и попыталась улыбнуться. – Только постарайся, чтобы тебя не убили, Алекс Банич. Мне не идет черный цвет.

Алекс неуверенно улыбнулся, оценив ее попытку сдержать свое горе.

– Вас понял, Маккена.

Наклонившись вперед, он поцеловал ее.

– Нам пора, мистер Банич, – прозвучал над ними голос Соловьева. – Машины ждут.

– Я готов, полковник, – Банич осторожно высвободился из рук Эрин и снова поцеловал ее, на этот раз быстро и легко. – Я вернусь, – с этими словами он отступил назад.

Валентин Соловьев шагнул к Эрин.

– Здесь я прощаюсь с вами, мисс Маккена. Что бы ни случилось сегодня, я уверен, что мы с вами никогда больше не встретимся, – высокий полковник слегка поклонился, но быстро выпрямился и угрюмо улыбнулся. – Знаете... вы просто замечательная женщина.

У Эрин появилось ощущение, что полковник хотел сказать что-то большее, но не смог.

А Соловьев уже отвернулся от нее и шагал к грузовикам, за ним Банич. Оба забрались в кабину головного грузовика. Лишь только дверца за ними захлопнулась, мощные дизели заворчали, кашлянули сизым дымком, и грузовики рванулись вперед. Эрин слегка приподняла руку, безмолвно прощаясь с ними, и следила за ними взглядом до тех пор, пока обе машины не свернули на Петровку и не исчезли из вида.

* * *

ШОССЕ МОСКВА – ЯЛТА, НЕПОДАЛЕКУ ОТ СТОЛИЦЫ

Два крытых брезентом грузовика, урча моторами, ехали по шоссе в южном направлении. Их скорость была вполне в пределах разрешенной – ровно шестьдесят километров в час, ибо никому из пассажиров обеих машин не хотелось привлекать ненужного внимания ни к себе, ни к своему грузу.

Полковник Соловьев, сидящий в кабине головного грузовика наклонился вперед и вглядывался через ветровое стекло в стену деревьев по правую сторону от шоссе. Он повернулся к водителю – молоденькому лейтенанту, облаченному, однако, в солдатскую форму.

– Скоро поворот, Паша. За изгибом шоссе.

Лейтенант напряженно кивнул.

– Вас понял, полковник, – и он крепче вцепился в рулевое колесо могучего "урала".

Соловьев тем временем повернулся к человеку, сидевшему справа.

– Контрольный пункт расположен в нескольких сотнях метров от шоссе. Вы помните, что надо делать?

Алекс Банич кивнул.

Он завозился на сиденье и в последний раз проверил лежавший у него на коленях автоматический пистолет, убедившись что магазин полон, а глушитель надежно закреплен на стволе. Засунув оружие глубоко под мундир, он откинулся на спинку сиденья и попытался отогнать сомнения, снова охватившие его.

То, что казалось вполне осуществимым во дворе здания на Петровке, представлялось ему все большим безумием по мере того, как они приближались к изолированному островку леса, в центре которого располагалась дача Каминова. Если отчаянный план Соловьева неожиданно приведет к противоположным результатам, то Россия получит превосходный предлог для начала военных действий против Соединенных Штатов, который они своими руками преподнесут Каминову на серебряном подносе. Это была пренеприятнейшая мысль.

Тем временем грузовик свернул с шоссе и покатился по петляющей бетонке на запад. По обеим сторонам дороги росли сосны, и ветки заслоняли часть дневного света, так что в мягком полумраке полотно дороги перед ними было как будто усыпано желтыми солнечными яблоками. Испуганные шумом моторов, беззаботные птицы вспорхнули с ветвей и некоторое время с щебетом кружились над лесом, а потом унеслись прочь.

– Приехали!

Заслышав возглас водителя, Банич поднял голову и посмотрел вперед через запыленное стекло. Контрольно-пропускной пункт был прямо перед ними.

Деревянные щиты, раскрашенные яркими оранжевыми и белыми полосами и снабженные красными световозвращателями, загораживали проезд, а чуть позади этой легкой баррикады была проложена поперек дороги широкая лента с острыми металлическими шипами. Именно она и была настоящим препятствием для автомобилей. Возле деревянной будки лениво прохаживались двое часовых с автоматами Калашникова на груди. Судя по синим нашивкам со щитом и мечом, солдаты принадлежали к подразделениям Федеральной службы контрразведки. Еще четверо солдат с такими же нашивками располагались за мешками с песком в двух пулеметных гнездах по обеим сторонам дороги. На шум моторов из караульной будки появился зевающий офицер в фуражке с синим околышем; на ходу поправляя портупею с пистолетом, он зашагал к машинам.

Банич нахмурился. Перед ними стояла довольно сложная задача – против семерых их было только шестеро: Соловьев, он сам, Хеннеси, Тепплер и двое молодых офицеров российской армии, которых полковник успел предупредить. Как с кривой улыбкой пояснил Соловьев, в составе тайной демократической оппозиции правительству Каминова было слишком много вождей и слишком мало краснокожих. Собственно говоря, именно поэтому он и воспользовался случаем и прибег к помощи Банича и его людей. В глубине души Алекс подозревал, что если что-то пойдет не так, полковник планирует отдать американцев на заклание. Сам он, похоже, не собирался становиться жертвой.

"Урал" притормозил и остановился на расстоянии нескольких метров от баррикады. Второй грузовик встал вплотную за первым. Тут к ним подошел офицер контрразведки, судя по звездочкам – капитан.

– Пожалуйста, документы, – он узнал среди сидящих в кабине Соловьева и удивленно приподнял брови.

– Полковник Соловьев? Что вы здесь делаете? И где ваша штабная машина?

Соловьев пожал плечами.

– Валяется на шоссе километрах в пяти отсюда. Тот кретин, который проверял ее в последний раз, пропустил что-то очень важное. Должно быть, масло подтекало от самой Москвы... – он невесело хохотнул. – Если бы я не сопровождал сюда этих парней, пришлось бы добираться на попутке.

– Вот гребаная техника! – капитан сочувственно покачал головой, затем прищурился и смерил Соловьева испытующим взглядом. – Но для чего вы все-таки вернулись? Неужели вы не знали, что эти важные секретные переговоры закончены? Все, кто там был, вот-вот отправятся обратно в Москву.

Соловьев небрежно махнул рукой.

– Конечно, но ты же знаешь наших отцов-командиров. Маршал сам просил меня сгонять в Москву за "горючим". Там, в кузове, несколько ящиков... – он подмигнул и сделал рукой такое движение, словно подносит ко рту стакан. – Похоже, они собираются спрыснуть свои переговоры.

Банич спрятал улыбку. Маршал Каминов был настоящим русским, человеком, который непременно настоял бы на том, чтобы как следует обмыть рождение российско-французского военного союза. Судя по выражению лица капитана, рассказ Соловьева затронул в его душе самую чувствительную струну.

– "Горючее", говорите? – как бы в раздумье проговорил офицер и потер подбородок. Было заметно, что в душе у него происходит борьба. На сей раз, впрочем, искушение и чувство долга оказались на одной чаше весов, и они быстро перевесили все остальное.

– Мне нужно осмотреть груз, прежде чем пропустить вас, просто на всякий случай.

Соловьев обнажил в улыбке ровные зубы.

– Конечно, Иван Андреевич, как же иначе! Я сам помогу вам, – он покосился на Банича. – А тем временем пусть Юшенко и его ребята разомнутся, может, кому надо отлить. Так я говорю, капитан?

Банич быстро кивнул, пряча испытываемое облегчение. Если бы офицер ФСК не заглотил их водочную наживку, все было бы гораздо сложнее, однако Соловьев был прав, когда предполагал, что все сработает, как надо. Несмотря на многолетние официальные антиалкогольные кампании, алкоголизм по-прежнему оставался главной причиной смертности мужской половины населения России. Немаловажно было и то, что в жестких иерархических структурах подчиненные стремились подражать своим начальникам, а Каминов и его ближайшее окружение – все были очень и очень не прочь выпить.

Банич выбрался из кабины и помахал Майку Хеннеси во втором грузовике.

– Всем выйти! Небольшая остановка. Шевелись!

Краем глаза он наблюдал за тем, как Соловьев повел капитана к тенту задней машины. Пульс немедленно участился: теперь скоро.

Банич медленно пошел к одному из пулеметных гнезд, потягиваясь и разминая ноги, словно пытался избавиться от оцепенения, вызванного долгим сидением в тесной кабине. Вовсе не усталость, а самый настоящий страх заставили его зевнуть, сначала один раз, потом второй – глубже и продолжительней. Усилием воли он подавил зевоту и приблизился к пулеметчикам еще на один шаг.

Двое солдат за пулеметом ПК не обращали на него никакого внимания. Как и их командир, они гораздо больше интересовались содержимым ящиков. Банич увидел, как один из них подтолкнул соседа локтем и ухмыльнулся. Может быть, они даже надеялись, что капитан поделится с ними результатами своей "проверки".

Пуф! Пуф! Приглушенный звук двух выстрелов Соловьева подхлестнул Алекса. Его правая рука метнулась под мундир и вынырнула обратно с пистолетом в руке.

Один из пулеметчиков увидел появившееся в его руке оружие и успел открыть рот, чтобы выкрикнуть слова предупреждения, но Банич уже нажал на спусковой крючок. Он стрелял еще и еще. Пулеметчики, каждый из которых был поражен двумя или тремя пулями, попадали на мешки с песком. Один из них вскрикнул и рухнул вперед с большой дырой в спине. Пару раз дернувшись, он затих. Второму пули попали в живот и в голову, и он опрокинулся назад, глядя в небо немигающим взглядом.

Банич быстро повернулся в поисках новой цели, но больше никого не осталось. Все охранники лежали на земле мертвые или тяжелораненые, и Банич вынул из своего "Макарова" полупустую обойму, чтобы затолкать на ее место новую. Хеннеси, Тепплер и двое русских офицеров проделали ту же самую операцию со своим оружием. На всех пистолетах были надеты глушители, и операция прошла бесшумно.

Из-за грузовика появился Соловьев, волочивший за руки труп капитана ФСК.

– Эй, не стойте тут на виду. Шевелитесь! Убитых спрячьте в лесу. Времени мало.

Он столкнул тело в заросший кустарником кювет и огляделся по сторонам в поисках лейтенанта, который вел их головной грузовик.

– Паша! Быстренько отгони оба грузовика под деревья.

Им потребовалось несколько минут, чтобы привести в порядок контрольно-пропускной пункт. Пока Банич и остальные прятали в лесу тела убитых солдат, Соловьев вскарабкался в кузов грузовика и принялся выгружать оттуда узкие длинные ящики, которые он забрал со склада на Петровке. В ящиках были ручные противотанковые гранатометы РПГ с боеприпасами к ним и автоматы АК-74. По мере того, как остальные, закончив свою грязную работу подходили к нему, он выдавал каждому пару перчаток и оружие.

Все вздрогнули, когда тишину леса разорвала звонкая трель телефона. Телефон звонил в караульной будке, и Соловьев бросился туда, чтобы ответить на вызов. Выслушав сообщение, он хрипло буркнул что-то в ответ и, высунувшись через заднюю дверь, крикнул:

– По местам! Французы сейчас отбывают.

Вскоре после них отправится Каминов.

Буквально через несколько минут три роскошных лимузина показались из-за поворота дороги. На капоте каждой машины трепетал крошечный французский флаг. Кортеж машин притормозил ровно настолько, чтобы Банич и Хеннеси успели убрать с дороги шипованную ленту и отодвинуть деревянные щиты. Затем они прибавили скорость и промчались мимо КПП без остановки. Теперь, когда договор был подписан, посол Сорэ и сопровождавшие его официальные лица очень спешили, по всей вероятности, – в Париж.

Когда последний посольский лимузин скрылся за поворотом лесной дороги, Соловьев, Банич и все остальные с лихорадочной поспешностью бросились занимать боевые позиции. Хеннеси, Тепплер и два русских лейтенанта поставили на место деревянные заграждения и уложили на дорогу ленту. Повесив на плечо по автомату, они прошли вдоль дороги по направлению к даче. Соловьев и Банич подхватили гранатометы, сумки с запасными гранатами и поспешили следом за ними, держась под прикрытием деревьев.

Они успели пройти всего около сотни метров, когда до их слуха донесся рокот нескольких двигателей, однако машины были еще далеко, так что КПП был скрыт от них поворотом дороги.

Соловьев махнул рукой. По этому сигналу автоматчики скрылись в лесу, сбоку от дороги, и спрятались в густой тени. Соловьев с Баничем проделали то же самое.

– Первая машина, помнишь?

Банич нетерпеливо кивнул и положил РПГ на плечо, предварительно убедившись в том, что не забыл снять с головки гранаты предохранительный колпачок и выдернуть чеку.

– Помню.

– Я просто проверил, – Соловьев удивил Банича своей улыбкой. – Если убрать деревья, то все будет как когда-то в Афганистане... только я воюю на другой стороне, – он хлопнул Банича по плечу. – Не промахнись.

И Соловьев, взвалив на плечо гранатомет, быстро побежал вперед, навстречу приближающимся машинам, искусно прячась между деревьями и избегая светлых пятен солнечного света. Гул моторов раздавался где-то совсем рядом.

Банич стоял совершенно неподвижно до тех пор, пока из-за поворота не показались первые машины. Колонна была организована точно таким образом, как предсказывал Соловьев. Впереди ехал небольшой джип с легким пулеметом на вертлюжном станке. И водитель, и пулеметчик, и двое офицеров на сиденьях – все имели на плече синюю нашивку ФСК. За джипом следовали три бронированных лимузина, совершенно одинаковые, черные, с темными тонированными стеклами, скрывающими пассажиров от посторонних взглядов. Алекс напрягся. В этих трех машинах ехали Каминов, высшие офицеры из его окружения и их телохранители.

Замыкал колонну восьмиколесный БТР-80 с тяжелым пулеметом в бронированной башне. Как и американский "Блэйзер" с приводом на все четыре оси, который использовался службой безопасности в качестве "бронепоезда" для перевозки запасных агентов, оборудования связи, экипировки и тяжелого вооружения, БТР был грозной боевой машиной. Из его верхних люков выглядывали головы солдат в касках, а один из них держал на плече переносной зенитно-ракетный комплекс СА-16.

Боже! Алекс моргнул, чтобы смахнуть с ресниц заливающий глаза пот. Их шансы, которые казались ему столь высокими, когда Соловьев впервые изложил свой план, теперь выглядели совершенно ничтожными. Он был почти уверен, что у них ничего не выйдет.

Джип с пулеметом миновал его позицию. Пора! Алекс поднялся, и весь его страх куда-то пропал. Он думал только о том, чтобы его выстрел не пропал даром. Прищурившись, он прицелился и плавно нажал на кнопку спуска.

ХРРАМПП! Огненной стрелой граната пересекла расстояние до цели и врезалась в приборную доску джипа. Пять фунтов взрывчатки мигом превратили джип в пылающий огненный шар. Автомобиль подпрыгнул и боком завалился на дорогу.

За дымом Банич увидел, как Соловьев поднялся, прицелился и выстрелил противотанковой кумулятивной гранатой в тонкую боковую броню БТРа. Бронетранспортер взорвался, из открытых люков полетели во все стороны ярко-алые искры, пылающие обломки и клочья человеческих тел. Внутри бронированной коробки глухо рвались боеприпасы.

После этого начался настоящий ад. Головной лимузин, который двигался за джипом всего в нескольких метрах, врезался в пылающие останки машины на скорости около тридцати километров в час. Сопровождаемое громким скрежетом раздираемого металла, это столкновение развернуло обе машины поперек дороги, и из-под деревьев взлетел к небу сноп огненных искр. Когда обе машины прекратили свое движение, то оказалось, что они намертво блокировали дорогу для остальных.

Второй бронированный лимузин резко затормозил, и его сильно занесло в сторону, так что он едва избег столкновения с пылающим на дороге костром. В это время водитель третьей машины, то ли менее внимательный, то ли ослепленный через зеркало заднего вида яркой вспышкой и взрывом бронетранспортера, врезался прямо в борт тормозящего юзом второго лимузина. Удар был таким сильным, что из-под передка машины так и брызнули в разные стороны осколки стекла, мелкие металлические части и обрывки резины.

Казалось, время на миг остановилось и все замерло. Узкая бетонка была заблокирована с двух сторон. Кортеж маршальских машин не мог теперь ни двинуться вперед, ни вернуться назад. Состояние недолговечного покоя было прервано стуком открывающихся дверей. Из побитых лимузинов стали выбираться ошеломленные пассажиры, прокладывая себе путь по неподвижным телам. Несколько крепких молодых парней, сжимая в руках тупорылые автоматы АКР, окружили машины и принялись озираться по сторонам, напряженно вглядываясь в провалы между деревьями. Банич понял, что это были телохранители Каминова.

Опустившись на колени, он достал из подсумка еще одну гранату.

Теперь, когда их противник оказался на открытом пространстве, Майк Хеннеси, Тепплер и русские лейтенанты открыли из-за деревьев огонь, поливая все пространство возле разбитых лимузинов длинными очередями. Тела охранников дергались, переворачивались, рвались в клочья под градом смертоносных пуль со срезанной головкой. Раздались громкие испуганные вопли и... стихли.

Несколько человек, уцелевших после первого огненного шквала, в панике ринулись в лес. Никто из них далеко не ушел. Хеннеси, Тепплер и русские быстро пересекли бетонку и бросились в погоню. На этот раз они били по убегавшим прицельными короткими очередями.

Когда стрельба наконец прекратилась, над дорогой снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием пламени, которое с жадностью лизало разбитый джип и бронетранспортер. Соловьев выбрался из засады и подошел к ним по дороге, заваленной мертвыми телами. Он все еще держал на плече трубу РПГ.

– Паша! Ваня! – обратился он к лейтенантам. – Подгоните сюда второй грузовик. Тот, где французы. Мы оставим их здесь, с нашим оружием в руках.

Один из лейтенантов кивнул и, повесив на плечо автомат, махнул рукой своему напарнику. Оба бегом помчались к тому месту, где под деревьями были спрятаны грузовики. В этот момент из леса с противоположной стороны дороги показались Хеннеси и Тепплер, возвращающиеся со своей охоты за беглецами. Оба были бледны. Каждый понимал важность того, чтобы никто не остался в живых после их нападения, однако это не значило, что им нравится убивать людей, которые даже не пытаются защищаться.

Банич вышел из-за деревьев навстречу Соловьеву. Они встретились возле второго лимузина и обменялись кривыми улыбками. Глядя на окровавленные тела вокруг, Алекс еле сдержал тошноту.

– Зачем терять время и оставлять здесь Дюрока и его людей? Ни один следователь, будучи в здравом уме, ни за что не свяжет их с тем, что произошло.

Прежде чем ответить, полковник Соловьев задумчиво посмотрел на столбы черного дыма, поднимавшиеся прямо к небу.

– До прибытия первого патруля у нас есть минут десять, мистер Банич. Что касается расследования... – он пожал плечами. – Может быть, в Америке истина и является высшим приоритетом и делом первостатейной важности, но в России истинным всегда было то, что в большей степени устраивает власть предержащих. И когда сегодняшний день будет покрыт пылью прошлого, удобнее всего будет обвинить в случившемся французов. – Полковник пожал плечами. – Получается вполне убедительная история, не правда ли? Разъяренные отказом нашего героического маршала нанести Польше коварный удар в спину, реакционно настроенные офицеры французской службы безопасности отомстили ему, напав из засады, а затем в панике бежали, оставив на месте преступления нескольких своих погибших товарищей, – Соловьев кивком головы указал Баничу на тело, распростертое у его ног. – История о коварных происках иностранцев стара, как мир, это я понимаю, однако она слишком хорошо знакома старшему поколению моих соотечественников. Эта сказка поможет им понять и смириться со смертью этого человека.

– Понимаю... – Банич наклонился и стал рассматривать лежащее в пыли тело. Пуленепробиваемый жилет оказался не слишком хорош и не сберег его владельца от выстрелов, сделанных почти в упор. Пронесшийся над дорогой легкий ветерок зашевелил редкие пряди легких седых волос над волевым, квадратным лицом, испачканным кровью. Подняв взгляд, Банич спросил:

– Это и есть Каминов?

Русский полковник мрачно кивнул:

– Да. Это был маршал Юрий Каминов. – И Соловьев отвернулся от трупа своего бывшего начальника и главы государства. – Вам и вашим людям надо возвращаться в город, Банич. Возьмите один грузовик, а второй оставьте нам. Ваши удостоверения и военная форма послужат вам еще долго, так что вы успеете найти убежище или добраться до своего посольства тем или иным способом.

– А вы, полковник? Что вы будете делать теперь?

Соловьев бросил бесстрастный взгляд на пылающие машины и мертвые тела. Затем он повернулся к американцу.

– У меня впереди еще много работы, мистер Банич. Это было лишь начало.