Путь был не близок, поэтому они выехали в пять сорок утра.

На летнем небе беззаботно и легкомысленно разгоралась шикарная розово-алая заря. Улицы Сиднея были тихи и пустынны. Сквозь приоткрытые боковые стёкла в салон «Тойоты» просачивался свежий прохладный воздух — с лёгкими йодистыми нотками, которые, впрочем, с каждой минутой становились всё слабей и слабей…

Откуда взялась — «Тойота»?

Танго, конечно же, взяла напрокат. Подъехала в пять тридцать пять к подъезду Роберта и по-деловому пояснила, мол: — «Ничего, Ремарк, не имею против твоего верного «Шевроле Лачетти». Славная машина, дельная и многократно-проверенная, но…. Нет у нас — к сожалению — времени на героические эксперименты. Совсем нет. Спешить надо. Причём, так спешить, чтобы всяческие внешние факторы не смогли бы вмешаться. Случайные и досадные, в том числе. Двойная перестраховка необходима. А ещё лучше — тройная. Поэтому и поменяем обычную машину на мощный внедорожник. Короче говоря. Забрасывай свой тощий рюкзачок в багажник, занимай пассажирское место, и поехали…. Привет, Санти. Как жизнь молодая? Погулять вышел?

— Доброго утра, сеньора, — уважительно склонил голову консьерж. — Доброго утра, сеньор. Здравствуй, Рой.

— Гав! — радостно откликнулся пёс, мол: — «Привет вечно-небритым юнцам!».

— Жизнь? Нормально. В восемь часов заканчивается моя смена, и это не может не радовать…. Погулять? Нет, вас вышел проводить. Ну, и пожелать счастливой дороги…. А вы куда собрались?

— В оздоровительный деревенский вояж, — по-дружески подмигнул консьержу Роберт. — Свежим воздухом подышать. Певчих птичек послушать. Накупить свежих и экологически-чистых продуктов. Всё, Санти. Нам пора. Рад был поболтать с тобой.

— До свидания, сеньор Ремарк. Счастливой вам дороги…

В деревенский вояж они отправились втроём — Роберт, Танго и Рой: у Инни начинались театральные репетиции, а псу, просто-напросто, было полезно немного встряхнуться.

Предстояло преодолеть порядка пятисот километров: казалось бы, ерундовое расстояние, но это — как посмотреть. В Австралии, конечно, хватает качественных асфальтовых дорог. Вот только, зачастую, магистральные шоссе и автобаны соединяются между собой извилистыми просёлочными дорогами, не отличающимися ровностью и гладкостью дорожного полотна.

— А нам сегодня целых три раза предстоит переезжать с одного шоссе на другое, — вещала Танго. — Это уже не говоря об отворотке, ведущей к самой деревне. То бишь, внедорожник в этой поездке — в любом раскладе — лишним не будет…

Время летело незаметно. В двенадцать двадцать, переправившись на допотопном пароме через полноводную реку Дарлинг, они оказались на очередном асфальтовом шоссе. «Тойота», проехав порядка трёх с половиной километров, сбавила скорость.

— Заблудились? — предположил Роберт. — Сбились с маршрута?

— Пока ещё нет, — легкомысленно передёрнула точёными плечами Танго. — С правой стороны должна отыскаться боковая отворотка. Вот, её я и высматриваю.

— Вон же — неприметная узкая дорожка. Отходит, как раз, направо.

— Это, скорее всего, не та. Рядом с нужной нам размещён соответствующий дорожный знак. Только он, э-э-э, как меня предупредили по телефону, установлен по-хитрому. То есть, слегка замаскирован, чтобы не бросался — всем подряд — в глаза. Ага, мелькнуло что-то похожее…

Машина, резко затормозив, остановилась. На коротеньком столбике, притаившемся между двумя чахлыми кустами акации, была закреплена прямоугольная серо-белая табличка с надписью, выполненной тёмно-синими буквами — «Alekseevka — 2,5», («2,5» — в данном случае — обозначало мили).

Вновь сыто взревел автомобильный двигатель, и «Тойота» повернула направо.

— Ну, и дорожка, так её и растак, — ловко управляясь с автомобильной баранкой, ворчала под нос Танго. — Сплошные колдобины, ямины и прочие гадкие рытвины. Да и петляет — из стороны в сторону — словно лесной трусливый кролик, спасающийся от стаи оголодавших динго. А придорожная обочина, и вовсе, заросла густой травой и кустарником… Ты как там, Рой? Жив?

— Гав! — жалобно откликнулся с заднего сиденья пёс, мол: — «Пока ещё жив. Но, честно говоря, хотелось бы, чтобы это безобразие завершилось побыстрее…».

— Понятное дело. Всем хотелось бы…

Дорога, от души попетляв между горбатыми лесистыми холмами, упёрлась в солидные двустворчатые ворота, оббитые иссиня-чёрными металлическими листами. От ворот — в обе стороны — отходила крепкая деревянная изгородь средней высоты, украшенная плотными рядами новёхонькой колючей проволоки.

Машина остановилась.

— Это не просто деревня, а самое натуральное землевладение, — выбираясь из «Тойоты», прокомментировал Роберт. — Сколько, интересно, акров входит в него? Триста? Четыреста?

— Гав, — заинтересованно принюхиваясь, предположил Рой.

— Считаешь, что более пятисот? Ну-ну, приятель, может, ты и прав…

Вокруг безраздельно властвовала чуткая утренняя тишина, только высоко в небе мелодично чирикали крохотные птички, да тихонько шелестела — рядом с изгородью — густая трава.

— Какие красивые бабочки перепархивают над забором! — восторженно ахнула Танго. — Упасть и не встать. Никогда не видела таких…

— Гав! — поддержал её той-терьер.

— Лунные бабочки, — сообщил Роберт. — Эти австралийские насекомые, действительно, очень красивые. Их крылья, на первый взгляд, кажутся бархатисто-чёрными — с выразительным контрастным узором из белых и жемчужных спиралей. Но при попадании — под определённым углом — солнечных лучей, чёрная часть крыльев этих бабочек вспыхивает ярким и насыщенным сине-голубым цветом. Согласен, очень необычное и эстетичное зрелище.

— А, вот, эта высоченная сосна, растущая на пригорке…. У нас в России, конечно, тоже повсюду растут сосны. Только не такие…м-м-м, кряжистые, величественные и могучие.

— Это — хуонская сосна, очень редкий и ценный вид австралийских деревьев. А их солидный и почтенный вид обусловлен тем обстоятельством, что отдельные хуонские сосны доживают до десятитысячного возраста.

— Спасибо, Ремарк, за познавательную информацию…

Танго подошла к воротам и несколько раз уверенно надавила подушечкой указательного пальца на ярко-красную приметную кнопку, вмонтированную в левый воротный столб.

Чуть ниже красной кнопки располагалась продолговатая алюминиевая коробочка, снабжённая — в центральной части — несколькими отверстиями малого диаметра.

— Кто такие? Откуда? — лениво поинтересовался «из отверстий» глухой мужской голос. — Что надо?

— Мы прибыли из Сиднея, — сообщила Танго. — Старший инспектор Ремарк и аналитик Кузнецова. Поговорить надо. Я вчера вечером звонила старцу Амвросию.

— Ждите, путники — благостно зевнув, посоветовал голос. — К вам выйдут…

Вскоре раздался громкий щелчок, створки ворот — плавно и совершенно бесшумно — разошлись в разные стороны, и в образовавшемся проёме появился-показался высокий старик: белоснежно-седые волосы, неотягощённые каким-либо головным убором, аккуратно подстриженная пегая борода, слегка рыжеватые усищи, чёрная балахонистая ряса чуть ли не до земли, из-под которой высовывались-выглядывали босые ноги. Поверх рясы наблюдалась ярко-красная лента-кольцо, переброшенная через шею, с массивным крестом белого металла.

«Старец?», — мысленно хмыкнул Роберт. — «Ну-ну. Плечи широченные. Обувь носит (если, конечно, носит), размера, наверное, сорок пятого. Глаза лучистые и живые, с явственной чертовщинкой. А разный цвет волос, бороды и усов, как всем известно, говорит об ярко выраженных авантюрных наклонностях их обладателя. Тот ещё деятель, короче говоря…».

— Долгих вам лет, отче, — вежливо поздоровалась Танго.

— Здравствуйте, — поддержал её Роберт.

— Гав! — сдублировал Рой.

— И вам, путники, не хворать, — улыбнувшись в густые усы, приветливо пророкотал старик. — Значит, сотрудники Прокуратуры штата Новый Южный Уэльс? Ясненько. Давненько я с вашей братией не общался. Давненько…. Кстати, из нашего вчерашнего телефонного разговора я так толком и не понял — что вам надо. Может, объясните более подробно?

— Ничего, господин старший инспектор, если я немного поговорю с уважаемым старцем на русском языке? — спросила Танго. — Так сказать, для пользы общего дела?

— Поговори, конечно, — разрешил Роберт. — Почему бы, собственно говоря, и нет? Если оно для пользы…

Разговор, откровенно затягиваясь, длился и длился.

«Сперва общение протекало достаточно вяло», — отметил Роберт. — «Видимо, старикан относился к своей собеседнице с разумным недоверием и поэтому осторожничал. А потом значимо оживилось…. Почему? Похоже, что Танго передала Амвросию приветы от каких-то общих знакомых. По крайней мере, пару раз был упомянут некий «генерал Громов». Ну-ну. Непроста наша барышня-аналитик. Совсем непроста. Шпионка патентованная…. Впрочем, её заморочки. Лишь бы польза была — для нашего общего дела…».

Наконец, беседа завершилась.

— Попробую, служивые, помочь вам, — вновь перейдя на английский язык, пообещал старец. — Познакомлю, так и быть, с одной…э-э-э, с одной бабушкой. Она и расскажет кое-что. В том смысле — что знает, то и расскажет. А дальше уже вам решать, мол, полезная информация, или же так себе. Идите, путники, за мной…. Стоп, — неодобрительно уставился на Роя. — С вами же собачка. Плохо это, дамы и господа. У меня по деревне кобели бегают — здоровущие и лютые. Порвут — на раз…

— Гав! Гав! Гав! — словно бы подтверждая слова Амвросия, раздалось из-за забора. — Ры-ы-ы! Ры-ы-ы!

— Запрыгивай, Рой, в машину, — приоткрыв автомобильную дверку, велел Роберт. — Иначе, извини, нельзя.

— Запрыгивай, — поддержала Танго. — Заодно и мой портфель с ноутбуком поохраняешь. Мы по-быстрому, даже соскучиться не успеешь. А на обратном пути в Сидней обязательно остановимся в каком-нибудь симпатичном местечке и погуляем пол часика. Обещаю…

Они прошли — через ворота — на деревенскую территорию и зашагали вслед за старцем.

Вдоль гравийной дороги — по обеим её сторонам — выстроились крепкие деревенские дома, от которых на вновь прибывших равнодушно поглядывали, чутко втягивая чёрными носами воздух, лохматые серые псы самой зверской наружности.

«Экзотичное местечко, ничего не скажешь», — мысленно восхитился Роберт. — «Самой настоящей стариной веет. Без дураков. Рубленые избы с квадратными окнами. Причём, рубленые из толстенных стволов местных эвкалиптов. Резные наличники и ставни. На коньках крыш — гнёзда аистов. Скворечники на длинных шестах, вкопанных в землю. Колодцы-журавли. Чёрные треугольники погребов…. А это, надо понимать, тщательно огороженный по периметру скотный двор. Стайка пёстрых куриц, возглавляемая рослым красавцем-петухом. Какой шикарный хвост! Прямо как у павлина — рыже-зелёный. Голенастые дурашливые телята. Разномастные бараны и овцы. Упитанные и бокастые хрюшки. Белоснежные рогатые козы. Гуси и утки беззаботно плещутся в прямоугольном пруду…. Высоченный сарай непонятного назначения. Второй, третий. Длинный-предлинный бревенчатый барак. Умиротворённое сытое мычанье. Коровник, надо понимать…. Ага, деревянная церквушка, возведённая на солидном и высоком фундаменте, сложенном из красно-белых гранитных валунов. Красивая, симпатичная и элегантная, как и положено. А ещё и украшенная — везде и всюду — искусной резьбой…».

— Чем же здесь так пахнет? — спросил Роберт. — Незнакомо, своеобразно и чуть-чуть тревожно?

— Недавно заготовленным силосом, свежим коровьим навозом и печным дымком, — охотно пояснила Танго. — Русской деревней, короче говоря…. Откуда жарким австралийским летом взялся печной дымок? Коптильни, скорее всего, работают.

Амвросий привёл их в бревенчатый дом, выстроенный рядом с церковью. Привёл, проводил внутрь и предложил:

— Располагайтесь, гости дорогие. А я схожу за бабушкой, которая вам всё и расскажет. Не скучайте. Можете слегка перекусить. Вон — пироги на блюде, прикрытые холстиной. А на буфете — кувшин с питьём. Там же и кружки отыщите…

Старец ушёл.

«Достаточно просторное помещение, правда, с низкими потолками», — непринуждённо расхаживая по комнате, отметил Роберт. — «Три квадратных окошка. Доски с картинками («русские иконы», как их называет Танго), развешаны в углу рядом с дверью. Стены, обшитые гладкими струганными досками. Вдоль стен разместились широченные деревянные скамьи и низенькие старинные сундуки, окованные чёрными железными полосами. В правом дальнем углу — большая (ну, очень большая!) деревенская печь. Такие (только, конечно, гораздо меньшие по размеру), и в моей Австрии можно увидеть — в горных альпийских деревушках, специально выстроенных для любопытных японских туристов и стилизованных под старину…. По центру комнаты расположен прямоугольный обеденный стол, покрытый льняной светло-серой скатертью, искусно расшитой красно-зелёными узорами-петушками. По периметру стола расставлены грубо-сколоченные громоздкие табуреты. Пол помещения щедро — процентов на семьдесят-восемьдесят — застелен многочисленными полосатыми ковриками-половичками пастельных тонов.… И букет тутошних запахов-ароматов — откровенно непривычен и многообразен: пахнет печным дымком, свежевыпеченным хлебом, ванилью, овчинным тулупом, сушёной травой (сеном?), и недавно вымытыми деревянными полами.… А это, надо полагать, постель здешнего старца? То бишь, деревенского старосты? Скамья, сколоченная из струганных досок, а на доски постелена войлочная кошма — толстенькая такая, сантиметра полтора-два. Ну, и поверх кошмы наброшен кусок грубого полотна…. Что это за тощий войлочный валик, старательно обёрнутый серой льняной тканью? Неужели — заменитель подушки? Бывает, конечно…. Тем не менее, здесь ощущается — причём, практически всеми фибрами чуткой Души — милый деревенский уют. Настоящий такой, бесконечный, без всяких дешёвых понтов и скучно-пошлых аляповатых декораций, которыми заполнены все эти бесконечные телесериалы о трудной, но счастливой деревенской жизни…. Так-с, пить захотелось. Нестерпимо…. Что там наш гостеприимный старичок говорил о напитках?».

Он подошёл к массивному тёмно-коричневому буфету, сработанному — явно — не в фабричных условиях.

— Мне тоже налей, — достав с полки керамические кружки, попросила Танго. — Спасибочки…. Ну, как оно тебе?

— Оригинальный и запоминающийся вкус, спора нет. Чуть-чуть похоже на пиво…. Как называется этот напиток?

— Русский хлебный квас.

— Недурственно…. А сколько в нём градусов?

— Нисколько. Квас — безалкогольный напиток.

— Ерунда ерундовая, — скривился Роберт. — По мне — пить безалкогольные напитки, это практически то же самое, как… м-м-м…

— Как заниматься сексом в презервативе?

— Нет, просто как заниматься сексом с нелюбимой женщиной…. Что там у нас с пирожками?

— Вот, держи. Только не знаю — с какой они начинкой.

— Спасибо, попробую…. Очень вкусно. Только никакие это и не пироги, а самые обыкновенные лепёшки. Начинка? Нет никакой начинки. Их, скорее всего, испекли из смеси пшеничной и ржаной муки с добавлением маленьких кубиков мяса и сала. Ещё ощущается привкус укропа, лука и чеснока. Нормальный, короче говоря, вариант…. Ага, печка, бока покрыты цветными изразцами. Подчёркиваю, тёплые бока…. Зачем, интересно, летом топить печь?

— Чтобы испечь хлеб, — подсказала Танго. — Или же, к примеру, эти самые пирожки-лепёшки…

Сзади послышался тихий подозрительный шорох, Роберт насторожённо обернулся, ожидая подвоха, но тут же расслабился и широко улыбнулся: к ним — медленными плавными зигзагами — приближался, выгнув спину крутой дугой и слегка подрагивая пушистым хвостом, большой (да, что там — «большой», прямо-таки гигантский!) чёрно-белый кот.

— Мяу! — приятным басом сообщил кот, приветливо посвёркивая тёмно-зелёными глазами-блюдцами.

— И тебе, братец, здравствовать и никогда не болеть, — вежливо ответила Танго, присаживаясь на корточки и осторожно гладя котяру по широченной мохнатой спине. — Как тебя, красавца, зовут? Может, ты говорящий? Как там, у Александра Сергеевича Пушкина? Идёт направо — песнь заводит, налево — сказку говорит.… Почему же ты, дружок, такой большой, а? В нашем двадцать первом веке таких настоящих гигантов — килограмм на двенадцать-тринадцать — уже и не встретить. Ну, понятное дело, за редчайшими исключениями, о которых — через Интернет — ушлые репортёры-журналисты тут же объявляют на весь мир. Они так себе зарабатывают на хлеб со сливочным маслом. Это я про журналистов, понятное дело…. Ну, расскажи-ка нам с инспектором Ремарком что-нибудь о здешней жизни деревенской. Если, конечно, тебе не трудно…

Но кот разговаривать-беседовать категорически отказывался, ограничиваясь громким и радостным урчанием. А, вот, предложенные кусочки лепёшки он уплетал с завидным аппетитом…

Хлопнула входная дверь, и в комнату вошёл Амвросий, за которым бодро семенила пожилая женщина в тёмных одеждах, с тёмным же платком на голове.

— О, уже познакомились с Аркадием, — указал на кота старец. — А, вот, кормите вы его совершенно напрасно. Аркаша, он ужасно прожорлив. Ну, и — в результате — толст не в меру. Со вчерашнего дня, как раз, посадил его на диету, а вы, гости городские, её и нарушили. Ладно, ничего страшного. Сам виноват — не предупредил…. Знакомьтесь, граждане и гражданки.

— Роберт.

— Танго.

— Матушка Феофана, — приветливо и светло улыбнувшись, представилась женщина.

«Что же, «матушка» подходит ей гораздо лучше, чем — «бабушка». Гораздо», — решил Роберт. — «Славная такая «матушка», лет пятидесяти пяти-семи. Лицо строгое, в меленьких морщинках. А глаза — голубые-голубые. Практически васильковые. И очень добрые. Святые глаза. Ещё и очень умные. Знать, без высшего образования здесь не обошлось…».

— Присаживайтесь за стол, ребятки, — пригласил старец. — Присаживайтесь.… Сейчас выпьем по чуть-чуть хмельной медовухи — за знакомство. Как и полагается по старинному русскому обычаю. По-другому нельзя. Не нами установлено-заведено, не нам и отменять. А потом уже и поговорим…

Он, приоткрыв створки буфета, извлёк оттуда высокий стеклянный графин и четыре серебряных стаканчика. После чего расставил стаканчики на льняной скатерти, наполнил их янтарно-жёлтой жидкостью из графина и, взяв свой стаканчик в ладонь правой руки, провозгласил:

— Ну, за хороших и славных людей, которым ещё только предстоит встретиться на нашем с вами жизненном пути. Этот тост, отрок и отроковица, пьётся до дна…

Все выпили.

— Спасибо вам, отче, — поставив опустевший стаканчик на скатерть, вежливо поблагодарил Роберт. — Очень вкусный и духовитый напиток…. Может, перейдём к делу?

— К делу, так делу, — согласился Амвросий. — Приступай, матушка Феофана.

— Слушаюсь, отче, — коротко и светло улыбнулась пожилая женщина. — Молодёжный летний лагерь «Добрый приют» был открыт в 1994-ом году. Это был, действительно, приют — для несчастных сирот из стран Южной и Центральной Америк, рассчитанный на сорок-пятьдесят детей: половина мальчиков и половина девочек. Сюда их привозили по различным международным гуманитарным программам, в которых тогда участвовала Австралия. А, может быть, и до сих пор участвует. Не знаю…. Для чего сирот привозили сюда? Для полноценной реабилитации. Чтобы они хорошенько отдохнули, а также немного пришли в себя — от перенесённых горестей и страданий: веселые подвижные игры на свежем воздухе, неторопливые пешие прогулки, водные походы на байдарках, сытное и сбалансированное питание, регулярные медицинские осмотры, ну, и так далее.… По окончанию же летнего сезона детишек отправляли в специализированные международные Центры, занимавшиеся подбором достойных приёмных родителей. А по следующей поздней весне в лагерь привозили новых сирот…. Я и ещё одна сестра (она, к сожалению, уже умерла), работали в «Добром приюте» кухарками и посудомойками, благо он располагался совсем недалеко от Алексеевки — примерно в двух милях, на обрывистом берегу реки Дарлинг. В нашей общине деньги лишними не бывают…. Мы приходили рано утром, готовили завтрак, а по его завершению мыли грязную посуду. Готовили обед и мыли грязную посуду. Готовили ужин и мыли грязную посуду. Обычное дело. А после этого отправлялись домой…. Но поздней весной 1997-года (то есть, в последних числах ноября месяца), всё изменилось. Во-первых, было объявлено, что теперь лагерь будет круглогодичным. В том смысле, что одна смена будет длиться не три месяца, как прежде, а одиннадцать с половиной. Мол, так реабилитация будет более полноценной и эффективной. Во-вторых, в лагере появились новые люди, занимавшие непонятные должности, но — явно — не воспитатели. Например, один из них — Майкл Поспишил — отвечал за странные жёлто-синие баллоны, заполненные, скорее всего, каким-то газом. Я несколько раз видела, как под его руководством эти баллоны выгружали из машины, а на их место загружали другие, наверное, уже пустые…. В-третьих, в «Добром приюте» сменилось руководство. Если раньше в лагере всем заправляли супруги Смит-Осборны, то в конце 1997-го года они были смещены на второстепенные роли, а вся полнота власти перешла к очень неприятной и желчной женщине, которую все называли — «миссис Эстель». А потом к ней присоединился ещё один приметный персонаж — представительный мужчина, слегка похожий на откормленного кота. К нему все обращались очень уважительно: — «Мистер…». В-четвёртых, резко поменялся график рабочего дня. Теперь мы с сестрой приходили в «Добрый приют» только к двенадцати дня: мыли грязную посуду, накопившуюся за предыдущий день, готовили много еды — сразу на сутки вперёд, а после этого уходили домой. Странно это. Раньше детишки всегда просыпались в семь тридцать утра, а в тот памятный недобрый год — в районе часа дня…. В-пятых, изменились и сами дети. В предыдущие смены они были…м-м-м, обычными детьми: весёлыми, грустными, капризными, болтливыми, молчаливыми, короче говоря, разными. Эти же — из годичной смены — смотрелись совсем по-другому. Гораздо взрослей, что ли. Практически никогда не смеялись, только изредка улыбались — равнодушными и многознающими улыбками. И, такое впечатление, взрослели день ото дня. Ещё они были — с одной стороны — слегка сонными и заторможенными. А с другой, очень крепкими и хорошо развитыми физически…. В-шестых, с домашними животными, определённо, творилось что-то не понятное. В сиротском лагере всегда проживало много собак, щенков, кошек и котят — считалось, что общение с ними эффективно способствует детской реабилитации. Но животные были — на протяжении всей смены — одними и теми же. А тут — разными. Приходишь на работу: по лагерю бегают чёрно-белые собаки и рыжие кошки. Проходит неделя, глядь — собаки стали рыжими и пегими, а кошки, наоборот, чёрно-белыми. То есть, домашних животных регулярно меняли на новых…. В-седьмых, впервые за все эти годы в «Добром приюте» умерло несколько воспитанников: в январе — девочка, а в июле — сразу три мальчика. От чего они умерли? Не знаю, нам не говорили. Просто помещали детские тела в чёрные пластиковые мешки, грузили в медицинский фургончик и увозили…. Итак, странностей было очень много. Даже с избытком. И общая атмосфера царила тогда — однозначно-гнетущая и недобрая…. А потом, уже в октябре 1998-го, всё неожиданно закончилось. Миссис Эстель объявила, мол: — «Лагерь закрывается. Причём, навсегда…». Детей посадили в автобус и увезли. Всякие вещи и оборудование загрузили в грузовые машины. А после отъезда грузовиков приползли мощные бульдозеры и разрушили все лагерные строения. Старательно разрушили, до основания, тщательно ровняя с землёй. Вот, и вся история…

— У вас, матушка, есть соображения, что тогда, в 1997–1998 годах, происходило — на самом деле — в «Добром приюте»? — спросил Роберт.

— Соображения? Есть, конечно…. Понимаете, в ту последнюю смену в лагере проживала одиннадцатилетняя девочка по имени — «Анна Сальгадо». Она была родом из Чили. В 1997-ом году в этой стране произошло страшное землетрясение, родители и близкие родственники девчушки погибли…. Так вот, тогда все дети в «Добром приюте», как я уже говорила, были серьёзными, молчаливыми и слегка заторможенными. Одна Анна оставалась нормальным ребёнком — подвижным, общительным и разговорчивым. Только никогда не улыбалась. Никогда. А ещё иногда она приходила к нам на кухню и рассказывала…. Как вспомню эти её давние рассказы, так сразу же холодные и колючие мурашки бегут по спине. Бр-р-р! Даже сейчас…. В изложении Анны это звучало примерно так: — «Из нас хотят сделать суперменов. То есть, настоящих и умелых бойцов, самых лучших в Мире…. Вечерами в палаты запускают специальный газ, и все дети становятся — как зомби. С нами занимаются и обучают всякому: беспрекословно слушаться старших, выполнять любые приказы, бить и мучить друг друга, убивать собак и кошек…. А один раз мне приказали — убить двух мальчиков. Я послушалась и убила…. И ещё нас много, чему учат. Например, заниматься сексом — если поступил такой приказ. И друг с другом заниматься, и с взрослыми…. Потом все засыпают. Только другие дети, просыпаясь на следующий день, почти ничего не помнят из того, что было ночью. Только одна я помню. Всё-всё-всё. Мистер говорит, что я самая-самая перспективная, и меня ждёт большое будущее….». Конечно, мы тогда с сестрой подумали, что девочка всё выдумывает: или фантазирует, или же страдает расстройством психики…

— А теперь? — заинтересованно прищурилась Танго. — Что теперь вы думаете?

— Что думаю? — тяжело вздохнула матушка Феофана. — Много чего я передумала за последние годы…. Детишек тогда, в октябре 1998-го года, посадили в автобус и увезли в неизвестном направлении. Но не всех. Для Анны Сальгадо подали отдельную легковую машину, с крупной надписью на правой передней дверке — «Психиатрическая клиника «Триест», город Сидней». Мол, девочка была сумасшедшей? Не думаю. Теперь — так не думаю…. Наоборот, я почти уверена, что в «Добром приюте» тогда проводили гадкие научные эксперименты — по созданию «супер-элитных бойцов». Давняя мечта генералов из всяких и разных стран. Ничего необычного, если вдуматься. Мечта об «идеальном солдате»…. А потом проект закрыли. Почему? Мало ли. Может, деньги закончились. Может, ожидаемых положительных успехов так и не достигли. Может, просто решили «законсервировать» проект — по целому ряду объективных и субъективных причин — на некоторое время.… Вот, и Анну, поместив в психушку, «законсервировали». Она же была «самой-самой перспективной». Мол, пусть себе прохлаждается под бдительным и неусыпным надзором, дожидаясь своего звёздного часа. То есть, возобновления проекта…

— Вы, матушка, смогли бы узнать Анну? — спросил Роберт. — Через столько прошедших лет, я имею в виду? По фотографии, сделанной совсем недавно?

— Наверное, да. Надо попробовать.

— А ещё у меня в машине лежит ноутбук, в котором имеется специальная программа, позволяющая быстро создавать фотороботы, — загорелась Танго. — Ну, это такие рисунки-портреты, которые…

— Я в курсе, — в очередной раз улыбнулась пожилая женщина. — Уже сталкивалась — с созданием фотороботов. Моя жизнь (прошлая, ещё до Алексеевки), была богата на различные беспокойные события.

— Так я сбегаю за ноутбуком?

— Не надо. Мой рассказ уже практически завершён. Пойдёмте к вашему автомобилю. Мы с тобой, отроковица, «порисуем» портрет Анны Сальгадо, а инспектор Ремарк мне уточняющие вопросы позадаёт. Да и отче Амвросий поучаствует в беседе.

— Поучаствую, конечно, — пророкотал старец. — Причём, с удовольствием. Поговорить с хорошими людьми, оно дорогого стоит…

Пройдя через ворота, они оказались за забором.

Австралийское летнее солнышко старательно припекало. Лунные бабочки беззаботно перепархивали — и здесь, и там. В тёмно-зелёной кроне величественной хуонской сосны лениво перекликались маленькие разноцветные пичуги.

— Гав! Гав! — из-за приоткрытого бокового окошка «Тойоты» подал голос Рой, мол: — «Наконец-то! Выпустите, обормоты, меня на волю! Срочно! Немедленно!». — Гав!

— Сейчас, — пообещал Роберт. — Подожди пяток секунд.

Прогремел выстрел. Второй. Третий…