Шторм продолжался три дня. Потом еще два дня пришлось ждать, пока уляжется зыбь. За это время привезли из Старорусского винт. Все четверо, бывшие на кунгасе вместе с Василием, все-таки простудились. Володя и Степан отлежались, а Вадика и Руслана пришлось отправить в Кандыбу, в больницу. Прощаясь с Василием, оба не глядели на него, молча пожали руки. Сам Василий почихал один вечер – на том все и кончилось.

Вышли наконец в море. Центральные устояли, с них сорвало с десяток наплавов – и только. А оба крыла разнесло в клочья, и Демьяныч только крякнул, покосившись на Василия.

– Слава богу, что новое не поставили, было б тогда делов...

Василий промолчал.

О том, как они снимали невод, бригада в подробностях узнала от Володи, который не жалел красок, расписывая подвиги Василия. И отношение к нему стало как будто другое – предупредительное, более дружеское и уважительное, чем раньше. А Демьяныч все дни смотрел на него какими-то жалобными, почти что по-собачьи преданными глазами и явно не знал, как отблагодарить его. На второй день, выпив, завел было разговор об этом, но Василий тут же прервал его:

– Да ладно тебе, Демьяныч, дело прошлое.

– Ну, не буду, не буду, – покладисто согласился Демьяныч.

А Валька прятал от него глаза, молчал.

Через неделю пришел из Поронайска «жук» и утянул их караван в Старорусское. Три дня разгружались, перетаскивали в склад снасти, вытягивали на берег кунгасы. Получили небогатый расчет, – то, что полагалось за пролов. Явился Демьяныч. Василий, уже зная, зачем он пришел, радушно сказал:

– Садись, Демьяныч.

Демьяныч сел и сразу приступил к делу:

– Ну, Васыль, говори, ждать времени больше нет. Пойдешь в бригадиры?

– Пойду, – сказал Василий и отвел глаза в сторону, увидев, как радостно просветлело лицо Демьяныча.

Через неделю Василий принимал дела. Он и не подозревал, насколько обширно хозяйство бригады и как много будет у него теперь разных дел и обязанностей. Целый день водил его Демьяныч по складу, отмечая в ведомостях самое разнообразное имущество. И наконец в присутствии председателя колхоза он поставил свою подпись на приемо-сдаточном акте и еще раз посмотрел на итоговую цифру. Получалось, что всего хозяйства висит теперь на нем – на двести с лишним тысяч. «Это тебе не фунт изюму, – подумал Василий. – Как-никак – два миллиона старыми...»

Но тревоги это почему-то не вызвало.

Проводив Демьяныча на поезд, Василий снова вернулся на свой склад. И хотя маячила перед глазами крупная табличка «Не курить», он с удовольствием затянулся и сел на мягкий, чуть влажный невод, – тот самый, который они снимали в шторм. Это другим здесь курить нельзя, а ему, бригадиру, можно. Ему теперь многое можно, чего раньше нельзя было. Раз уж он ответчик за все это хозяйство, то и права, само собой, должны быть не маленькие. В кармане тяжелела увесистая связка ключей – от склада, от дорки, от рации, от сейфа с документами.

Он стал думать, как будет бригадирствовать. На навагу его решили не посылать, давали время освоиться, но Василий подумал, что нечего зря зиму загорать, завтра же скажет, что поблажек ему не надо. А что, в самом деле? Съездит на недельку к Демьянычу, расспросит его толком, еще с кем-нибудь посоветуется, да и сам еще помнит кое-что, – приходилось ему и этим заниматься. Подберет толковых ребят – и с богом. Тут-то он не оплошает, всякую шантрапу брать не будет, всяких там хануриков и алкашей – побоку. Чем черт не шутит, может, и станет он классным рыбаком, не хуже Демьяныча будет ловить. Разберется в его записях, книжек почитает, люди помогут. Так что – держись, Василий Макаренков, бывший «бич», а ныне – бригадир третьей бригады, «ролик» двенадцатый... Другая теперь жизнь пойдет...

Тихо было в складе. Василий докурил папиросу, тщательно затоптал окурок и встал. Запер двери, подергал увесистый амбарный замок и стал навешивать пломбу. Делал он это впервые и с непривычки так сдавил щипцы, что перекусил проволоку и в веселом удивлении качнул головой. «Ишь ты, оказывается, и для такого плевого дела сноровка нужна... Ничего, Вася, всему научишься...»

Вторую пломбу он запечатал аккуратно и не спеша пошел в общежитие. А на следующий день перебрался в дом к одинокой старухе Портнягиной, с радостью уступившей ему чистую просторную комнату.

У изголовья кровати он прикрепил фотографии Олега, подумав о том, что надо бы найти для них рамки. В простенке, рядом с зеркалом, повесил большую карту Сахалина, выпрошенную в канцелярии. Карта была старая, и не существующая уже лет пять Усть-Кандыба была отмечена на ней черным кружком. Рядом с кружком Василий поставил синий чернильный крестик – захотелось как-то отметить это место. Крестик пришелся как раз против коричневой, по голубому, надписи из двух слов «ЗАЛИВ ТЕРПЕНИЯ».

1970 г.