1966 — год важный, год переломный. Власть первый раз по-настоящему замечает Стругацких, появляются первые разносные статьи и занудные постановления, но до Большой Круглой Печати дело пока не доходит. С другой стороны, становится привычным мнение: АБС — настоящие писатели. Да, и тогда, и после, и даже сейчас их еще пытаются числить именно по «фантастическому» разряду. Но и сами они, и каждый их критик, и — главное! — читатели уже понимают — пишут они о человеке и только о нем. Фантастический же антураж — это шелуха, внешнее, форма, прием…

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 3 ЯНВАРЯ 1966, [224] М. — Л.

Дорогой Боб!

По главному для тебя вопросу пока сообщить ничего не могу: говорил с Коротеевым тридцать первого, попросил его сказать Рите, чтобы показала марки, но он как-то уклонился и сказал, что он с Ритой, вероятно, в середине января поедет в Ленинград. Я попросил их взять марки с собой и повидать тебя там. Он неопределенно согласился. На том разговор и закончился. Сегодня пойду в «Мол. Гв.», вероятно, опять увижу его, но что-то у меня надежды мало, что-то они крутят.

«Лес» отдал на перепечатку. Ленка читала, ей решительно не понравилось, впрочем, она говорит, что такая литература вообще не для нее. После перепечатки дам Юре Манину, пусть он почитает.

Виделся с Ниной, мельком с Белой — наш том еще не сдан, собираются сдавать десятого января, побывал у Ревича. Всё это было до праздников, толком поговорить не удалось. Второго были у нас Манины и Громовы (Громов — это литературовед, специалист по Чехову, тот, что составил «Ни дня без строчки» Олеши, к Ариадне не имеет никакого отношения). Громов и Манин стравились в споре, физики и лирики, орали два часа подряд, выпили на шестерых полторы бутылки сухого. В результате многие полагают, что это бурундук.

Читаю на английском «Доктора Живаго». Должен сказать, что после первой же дюжины страниц мнение о нем изменил. Книга во всяком случае значительная, это сразу видно даже по началу, этакое крупное полотно, словно в противовес написанное «Хождениям по мукам». И читается как очень серьезная книга, смакуется, не позволяет торопиться, заставляет думать. Жаль только, что на английском, это придает всему какой-то юмористический оттенок, да и перевод, на мой взгляд, неважный.

Вот и все дела. Сейчас иду в больницу, потом в парикмахерскую, потом в «Мол. Гв.» повидаться с Парновым, а заодно и с Коротеевым.

Поцелуй Адочку, поцелуй маму.

Твой Арк.

4 января был заключен сценарный договор с киностудией «Ленфильм» (а конкретно — с его 3-м творческим объединением, в котором работали достойные и несломленные люди; как узнает читатель из следующего тома, это объединение было разогнано спустя несколько лет) на написание сценария ТББ. Договор заключили АБС и директор объединения Геннадий Малышев. «Сценарий должен соответствовать утвержденному Студией и приложенному к настоящему договору либретто — творческой заявке, излагающей основную идею, сюжетный замысел и характеристику главных действующих лиц будущего сценария». «Сценарий должен содержать полное и последовательное описание действия, диалоги, титры и представлять собой законченное кинодраматургическое произведение».

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 5 ЯНВАРЯ 1966, Л — М.

Дорогой Арк!

1. Вчера подписал договор на сценарий. За тебя и за себя. Аванс обещали в течение ближайших двух недель. Были очень милы и внимательны. Объяснили задержку тем, что некоторое время колебались: ТББ или ПНвС? Выбрали-таки ТББ. Познакомился там на студии с известным сценаристом Володиным. Очень приятный человек. Обещал всяческую помощь. Относится к нам хорошо, любит нашу ф-ку, а сын его — без ума от нас. На столе редактора лежит уже и ХВВ — следят, сволочи. Итак, корабли сожжены, мосты тоже, надо писать. Первый вариант мы должны дать к 4 апреля.

2. Жалко, что Ленке не понравился ЗПвГ То есть жаль, что РЕШИТЕЛЬНО не понравился. Я не жду восторгов. Я согласился бы просто на: не понимаю, мол. Жаль. Сам я еще никому не читал и не давал.

3. На Коротеева жми! Всем авторитетом. Обещай златые горы!

4. Напоминаю, что окромя марок жду еще от тебя:

а. «Цикл огня».

б. Очередной том Всемирной ф-ки.

в. Кафку.

5. Накупил тут новых книг. Прочитал Несвадбу — ну и г… же! Во всем томике мне понравилось только одно место в предисловии, где бр. Стругацких относят к крупнейшим мастерам жанра. Правда, одновременно с Днепровым.

6. Никого не видел, так что новостей не знаю.

Жду писем, целую, твой [подпись]

P. S. Ленку поцелуй, а всем — приветы и новогодние пожелания.

В январе журнал «Смена» публикует ответы писателей на анкету, составленную журналистом Александром Лессом. Есть там и ответы АБС.

АБС. ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ О ЖИЗНИ, ВРЕМЕНИ, СЧАСТЬЕ?

1. Что такое счастье в жизни, как связано это понятие с личными радостями и огорчениями, с успехами и преуспеянием (со славой, наградами, материальным благополучием)?

Для нас счастье — это кратковременное ощущение радости бытия, возникающее от сознания хорошо выполненного замысла. Ощущение острое, сильное и редкое. Оно возникает неожиданно и быстро исчезает, потому что невыполненного, незаконченного и неудачного всегда больше, и нормальное состояние озабоченности и неудовлетворенности, естественно, преобладает. Поэтому мы гораздо более ценим ощущение занятости и полноту жизни, ощущение менее яркое, но более длительное и надежное. Когда-то мы писали: «Жизнь дает человеку три радости: друга, любовь и работу». Мы сейчас думаем так же, хоть прекрасно понимаем, что счастье — понятие чрезвычайно индивидуальное и зависит от многих факторов: от воспитания, от образа жизни человека, от его темперамента, от его окружения и физического здоровья. Мы знаем, что для многих людей счастье — это просто отсутствие несчастья, довольство, удовлетворенность, и мы понимаем этих людей, хотя и не приемлем такого представления о счастье. Для большинства людей счастье связано с осуществлением желаний, и, вообще говоря, желания предосудительные могут приносить столько счастья, сколько и желания благороднейшие. Человек может быть счастлив даже в ущерб самому себе — когда источником его счастья оказывается удовлетворение дрянных и мелких желаний. Слава ради славы, награда ради награды, благополучие ради благополучия — всё это рано или поздно приводит человека в духовный тупик, в котором нет места никакому счастью и где остаются одни только сомнительной приятности воспоминания. Для нас уже много лет основным источником счастья служит наша работа, и выражение «человек создан для счастья…» мы склонны истолковывать как «человек рожден для творчества» (если человек вообще рожден для чего-нибудь).

2. Как связана материальная обеспеченность с уровнем морали? Как вы определите сегодняшнее понятие мещанства, мещанской морали, мещанского вкуса? Как, по-вашему, связана талантливость человека с моральными качествами?

Материальная обеспеченность сама по себе — это нормальное и естественное состояние человека, в котором ему легче всего заниматься творчеством, не отвлекаясь на ерунду. Но материальная обеспеченность становится мощной преградой на пути человека к человеческому, если в силу воспитания или условий жизни превращается в самоцель. Кругозор сужается безнадежно, и человек так и не становится Человеком. Он становится мещанином.

Паскаль сказал: «Учитесь хорошо мыслить — вот основной принцип морали». Нам очень близка эта формулировка. Человека отличает от животного, по-видимому, прежде всего способность мыслить (хотя никто толком не знает, что это значит). И раз ты человек — то мысли. И мысли хорошо: ищи знание, сомневайся, бойся узости и не бойся разрушения привычного и общепризнанного, внимательно и бережно относись ко всему новому, как к ребенку, который будет жить, когда тебя уже не станет. Думай о будущем. Помни, что ты ежедневно и ежечасно своими действиями (или бездействием) творишь это будущее, и поэтому очень многое зависит от твоих действий.

Мещанин — это человек, который не желает или не может мыслить хорошо. Его кругозор узок, его духовные потребности бедны и примитивны, а эгоизм его богат и многогранен. Он не хочет знать больше, чем знает, и не желает понять, что кто-то способен думать и чувствовать иначе, чем он. Мещанин — это прежде всего эгоист, и все его усилия направлены на создание оптимальных условий для своего существования. В достижении таких условий он не брезгует никакими средствами, потому что все принципы его сводятся к одному: «Пусть мне будет хорошо — это главное, а остальное как-нибудь утрясется». Бывает, на наш взгляд, мещанин глупый и мещанин умный. Глупый мещанин обнаруживается легко: он честен, он искренне полагает, что является центром мироздания. Умный мещанин подозревает, что это не так, но считает, что это должно быть так, а потому лжет и скрывается под удобными масками: под маской простосердечия, или под маской учености, или под маской преданности, или под маской принципиальности и непримиримости.

Каждый человек в какой-то мере эгоист, а значит, несет в себе зеркало мещанства. Это надлежит иметь в виду, быть начеку и никогда не прощать себе ничего такого, что не прощаешь другим. Знания, любознательность, интерес к миру, жадность к новому, мысль — отличное оружие против мещанства в себе и в других. Наверное, талантливые люди в этом смысле находятся в более выгодном положении. Талант — это всегда способность видеть мир ярче и многообразнее, мыслить широко и с увлечением. Поэтому, как правило, талантливый человек всегда менее эгоистичен: ему легче понять, что в мире есть много интересного и важного кроме его собственной персоны.

3. На каких путях представляется вам наиболее действенной борьба за коммунистическую мораль, за нового человека, против пережитков мещанской, эгоистической морали? Какую роль играет в этой борьбе материальное благосостояни?

Мы считаем, что материальное благосостояние само по себе ни в коем случае не способно обеспечить духовной и моральной базы коммунизма. Мы знаем страны, в которых уровень жизни весьма высок и которые в то же время безнадежно далеки от коммунизма, как мы его себе представляем. Благосостояние, доставшееся эгоисту и невежде, человеку ограниченному и духовно бедному, неизбежно обратится против этого человека и в конечном итоге, может быть, низвергнет его до уровня удовлетворенного животного. Но, с другой стороны, материальная недостаточность отвлекает человека от его основного назначения — творчества, мешает ему, тормозит его развитие. Путь борьбы за коммунистическую мораль проходит по Лезвию Бритвы между пропастями голода и пресыщения. Поднимая уровень материального благосостояния, мы должны одновременно и в том же темпе поднимать уровень духовный и моральный. Нам кажется, что решающее слово здесь должна сказать педагогика — наука о превращении маленького животного в большого человека. Проблема воспитания детей представляется нам сейчас самой важной в мире, и, к сожалению, проблема эта пока не решена. Речь идет именно о воспитании, а не обучении. Теорией обучения занимаются сейчас много и плодотворно, вводятся всё новые и более эффективные методы, и положение дел здесь особой тревоги не вызывает.

4. Чем объясните вы упадок гуманитарных интересов у сегодняшней молодежи, и очевидное преобладание техницизма, и само возникновение вопроса о «физиках и лириках»? Отражаются ли эти тенденции как-либо на вопросах морали?

Нам кажется, что наблюдаемый «упадок гуманитарных интересов» — это результат сложного взаимодействия многих социальных и психологических факторов.

Явления произвола и отступления от ленинских норм, имевшие место в прошлом, тормозили развитие гуманитарии в нашей стране, не могли способствовать утверждению критериев правды, искренности, проблемности в искусстве, способствовали насаждению элементов догматизма и примитивизма в гуманитарных науках — в философии, истории, языкознании и т. д.

Виноваты недостатки системы воспитания. Нынешняя школа (и средняя, и высшая) готовят по преимуществу работника, участника производственного процесса, необходимого для создания материального благосостояния в стране. Это и проще и, казалось бы, полезнее. Обучить всегда легче, чем воспитать. Квалифицированного математика, физика, рабочего достаточно просто подготовить — методика процесса обучения разработана удовлетворительно и продолжает улучшаться. Квалифицированного же читателя, ценителя живописи и музыки, человека, тонко чувствующего искусство, надо воспитать — это гораздо труднее и вообще не ясно, как. Кроме того, математик, физик, рабочий нужны позарез сейчас, нужны для выполнения гигантской, исторически сложившейся задачи, а со всем прочим можно, как считают многие, и подождать. Так возникает философия практицизма. Так из школ и институтов выходят деловые, практичные, несколько грубоватые и простоватые люди. Они нужны и отлично сознают это. Они видят гигантский темп развития естествознания и справедливо гордятся своим участием в великом деле покорения природы. И когда им приходится выбирать между отставшей, заторможенной гуманитарией, только-только начинающей подниматься, и грозной, поражающей воображение, всесильной физикой, они отдают свои сердца тому, чему отдавала и всегда будет отдавать сердца молодежь: прогрессирующему, яркому.

5. Является ли, по вашему мнению, закономерным развитие именно в век атомной физики и сверхскоростей таких вещей, как абстрактное искусство, додекафоническая музыка, «конкретная» музыка, современный эксцентризм танца?

Вопрос, поставленный в такой форме, представляется нам тривиальным. Конечно же, да, конечно же, закономерно. Искусство не может не отражать существенных изменений, происходящих в мире, а XIX и XX века — это не просто разные столетия, это разные эпохи. Другое дело, почему указанные «человеческие проявления» приняли именно такой характер? Почему они так привились? Почему тысячи художников ударились именно в абстракционизм, а миллионы людей с удовольствием проэволюционировали от полек и вальсов именно к рок-н-роллу и твисту? Какие психологические сдвиги привели к тому, что многими миллионами людей искусство стало восприниматься иначе, чем полвека назад? В такой форме вопрос в анкете не стоит. И слава богу, потому что ответить на эти вопросы мы бы не взялись.

6. Подвиг научный, трудовой и боевой. Как вы определяете понятие подвига, героизма и каковы, по вашему мнению, в большинстве случаев побудительные силы подвига и проявления героизма?

Подвиг — это победа человека над своими животными инстинктами и наклонностями: над страхом смерти, над страхом утратить спокойную, устроенную жизнь, над ленью, над стремлением к удовольствиям. Поэтому, нам кажется, подвиг тем более велик, чем сильнее внутреннее противодействие ему. Поэтому самые великие подвиги — это подвиги, растянувшиеся на годы: совершить их труднее всего, и почти всегда они бескорыстны. А побудительных причин так много, что мы просто затрудняемся назвать наиболее часто встречающиеся.

7. Волнует ли вас вопрос о жизни и смерти, и до какого момента или события больше всего вы хотели бы дожить?

Нам очень часто бывает обидно, когда мы думаем о том, что всего лишь через пятьдесят лет нас наверняка не будет в живых. Очень хочется знать, что будет дальше, очень хочется пожить в будущем: ясно ведь, что там будет очень много интересного. Мы прекрасно усвоили древнюю мысль о том, что бессмертие вряд ли явилось бы благом для человечества и, тем не менее, с удовольствием согласились бы дожить до момента, когда бессмертие сделается общедоступным — пусть даже так называемое практическое бессмертие. И уж, во всяком случае, хочется дожить до момента, когда жить надоест: по слухам, такой момент рано или поздно наступает.

8. Каковы, по вашему мнению, сегодня самые главные задачи литературы и ваши лично как литератора?

Главные задачи литературы сегодня те же, что и всегда: отражение мира во всей его сложности без упрощенчества, без самообольщений и без так называемой лжи во спасение. Литература должна быть умом и совестью своего времени, и каждый литератор должен работать, имея в виду это и только это.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 9 ЯНВАРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб,

отвечаю с некоторым запозданием, потому что нужно было кое-что выяснить.

1. Коротеевы со мной говорить отказываются, Собираются и Л-д в феврале, возьмут с собой марки, ты при них отберешь то, что тебе приглянется, и договоришься об оплате. Спрашивал о марках у других людей, но никто, по-видимому, не интересуется.

2. Завтра вышлю «Цикл огня», Кафку и номер «Смены» с нашими ответами на анкету. Том фантастики не получил еще сам — некогда съездить.

3. Бела лениво копается в нашем томе, не мычит и не телится. По новому плану ей сдавать рукопись десятого, я был в субботу — она еще не прочитала. Когда ни зайду туда — они сидят, пьют чай и треплются. Смотреть на это скушно и гадко, но я пока сдерживаюсь. Статью Ревича она отвергла и легковесно объявила, что сойдет и без статьи.

4. Был у Чифа. Ему звонили из «Коммуниста» и спрашивали, какого он мнения о ХВВ, ибо есть мнение у некоторых товарищей, что повесть эта вредная, шаг назад в творчестве Стругацких. Чиф возразил, что-де ничего подобного, вовсе не шаг назад, а шаг вниз, т. е. она продолжает основные идеи Стругацких, философская и сложная, но только ниже по художественному уровню — не сбалансированы зло и добро, хотя, опять-таки, это лишь его, неисправимого романтика, личное мнение. Звонившие были, видимо, разочарованы. Спросили: какого он мнения о Стругацких вообще. Чиф ответил, что считает нас самыми талантливыми и пр. По его мнению, в «Коммунисте» лежит на нас какая-то телега. Между прочим, фамилия звонившего была Иванов. Распространенная фамилия, но не он ли автор статейки, что лежит в «Известиях»?

5. Сижу и жму Уиндема. Тяжело. Ленка очень болеет, не спим четвертую ночь.

Пока всё. Жму и целую, твой Арк.

Адку поцелуй. Маму поцелуй специально.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 12 ЯНВАРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Аркашенька!

1, Огромное спасибо за бандероль. Я сходу прочел «Процесс» — какая сила, а! Конечно же, никакого фашизма Кафка не предчувствовал, всё это чепуха. Он почувствовал вещь гораздо более глубокую и общую: иррациональность человеческого существования. Под описываемые события можно подставлять что угодно: фашизм, репрессионизм, проблему совести и т. д. — простор для символики необычайный, но, по-моему, Кафка просто очень сильно и отчетливо представлял себе бессмысленность человеческого существования во всех аспектах и писал именно об этом. Великая книга! Где уж нам уж…

2. Если Ленка страдает радикулитом, попытайтесь обратиться к гомеопатам. Лечить они не лечат, но очень ловко залечивают — на год, на два. Это я сам наблюдал на одном сотруднике Пулкова. Страшно он мучился, ничто не помогало, потом раздобыл гомеопата, заплатил, кажется, 50 р., и тот его пилюльками поднял на ноги — год не болело потом.

3. Было заседание в писдоме: ответ американских фантастов Брандису и Дмитревскому. Было любопытно. Обсуждение вылилось в плач по поводу того, что советских фантастов плохо ценят, не посылают за границу, мало переводят. Враждебные научпопы попытались поднять голову и заявили было, что сов. ф-ку не знают за границей потому, что она дерьмо (ф-ка, а не заграница). Были сметены.

4. По слухам, у вас в Москве должно было состояться что-то вроде пресс-конференции фантастов по телевидению. С участием Казанцева, Севера, Громихи и Альтова. Чем кончилось, а?

5. Спасибо за хлопоты о марках. Буду ждать Коротеевых. Попроси их только взять не просто коллекцию, но ВСЕ марки, включая дублеты. А то в коллекции у них марки небось приклеены столярным клеем — не отдерешь.

6. У нас тут жуткие морозы. Все болеем, кроме Адки. Сегодня пойду в Литфонд заказывать маме путевку на март. В Комарово.

7. Как ты в предчувствии работы над сценарием? У меня все от страха трепещет. Когда подписывал договор, имел беседу с ленинградским известным сценаристом Володиным. Советовался с ним немножко. Он считает, что не нужны никакие объяснения, что зритель сам поймет по ходу и это будет ему интереснее, и вообще не следует стесняться и ориентироваться на низкий уровень. А сценарист он, действительно, видимо, неплохой: я взял там на студии два сценария — один Войновича, а второй — двухлетней давности Володина. Таки разница видна немедленно, хотя ты знаешь, что Войнович очень неплохой писатель. Володинский сценарий сколочен прочно, ничего с ладоней не свисает, весь подчинен главной идее фильма, а у Войновича — рыхлость, масса необязательных сцен и т. д. Я эти сценарии попытаюсь задержать до твоего приезда, сам прочитаешь.

Ну вот пока и все. Еще раз огромное спасибо за Кафку,

жму, целую, твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

P. P. S. Что же это Бела Ревича-то, а? Странно. Значит, у всех будут вступительные статьи, а у нас нет? Обидно как-то.

До «Процесса» АБС читали Кафку в начале 64-го — рассказы в журнале «Иностранная литература» (если не считать того же «Процесса» на английском языке, прочитанного АНом в мае 63-го). О кафкианских нотках ирреальности в УНС БН упоминал в офлайн-интервью:

БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ, 12.07.03

Нам, помнится, очень нравился тогда характерный для Кафки прием: описание мира, как призрачной зоны перехода от сна к реальности. Этот прием мы вполне сознательно и с удовольствием применили пару раз в «Улитке».

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 14 ЯНВАРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб.

Новостей особенных нет. Неособенных тоже.

1. В среду должно было состояться заседание Совета, но я не пошел. Мне позвонил Ким и сказал, что уже есть решение партбюро совета ликвидировать и воссоединить отдельно фантастов и приключенцев с объединением прозы. Мне позвонил Гуревич, я ему все сказал, что думаю о Совете. Он обиделся. Вообще они все боятся прозы, как огня, потому что боятся в ней потеряться. Еще Ким говорил, что Казанцева предупредили на партбюро за страсть к доносам. Но это еще не проверено. Нравится мне наша московская организация.

2. Насчет пресс-конференции по телевидению ничего не слыхал, да и не интересовался. Провалиться им.

3. Были в тот понедельник фантастические посиделки, Володя Григорьев читал новый рассказ. Отличный рассказ, надо сказать. Ариадна спрашивала, что у нас с тезисами для симпозиума. Я сказал, что ничего нет и что мы, наверное, участвовать вообще не будем. Она пришла в бешенство матки. Надоела она мне, прости меня господи. Когда обсуждали рассказ Григорьева, большинству понравилось, но она выступила против и с привычной безапеляционностью (два «п») заявила, что рассказ где-то недотягивает, где-то перетягивает и прочую теоретическую мочу. Я сказал просто, что рассказ хороший и мне нравится. Тогда она пристала, чтобы я объяснил. Я хотел объяснить, а потом посмотрел на нее — разыгрывает демона отрицания и скепсиса, лишь бы облаять, — плюнул и говорю: это мое дело, чем он мне нравится. Тут на ведьму напали корчи.

4. Сценарий писать готов. Думаю приехать в первых числах февраля, ибо мне нужно вернуться шестнадцатого к Ленкиному дню рождения. Напиши, как планируешь.

5. Одобрение нам в Мол. Гв. выписали только вчера или позавчера. Том наш, кажется, сдали, хотя ни в чем я сейчас не могу быть уверен.

Пока всё. Жду писем, целую, твой Арк. Привет Адке.

16 января публикуются ответы писателей на анкету газеты «Гудок». АБС отвечают там только на один вопрос.

АБС. ВАШИ ТВОРЧЕСКИЕ ПЛАНЫ?

В 1966 году мы попытаемся написать сценарий по повести «Трудно быть богом». Это будет наш второй опыт с кинематографом, надеемся, более удачный. В основном же будем дорабатывать новую повесть «За поворотом, в глубине» и попробуем написать несколько небольших рассказов.

А 18 января в «Известиях» вышла скандальная статья Владимира Немцова, основная часть которой была посвящена творчеству АБС.

ИЗ: НЕМЦОВ В. ДЛЯ КОГО ПИШУТ ФАНТАСТЫ?

Наш народ мечтает о будущем. И это будущее он мыслит, как торжество коммунизма. Маркс и Ленин указали нам дорогу к осуществлению этой мечты. Но как бы хотелось приоткрыть дверь в светлый мир нашего завтра, ради которого нам, строителям коммунизма, приходится преодолевать огромные трудности, а подчас терпеть и лишения. Каков этот мир и кто его будет населять? Кому мы передадим плоды своих трудов, кто примет из наших рук и понесет дальше ленинское знамя?

Вполне естественно, что мысль прежде всего обращается к литературе мечты — научной фантастике. Больше всего она интересует тех, кто будет жить при коммунизме. Я говорю о нашей молодежи: именно она любит романтику поисков и особенно нуждается в литературе, показывающей будущее.

К сожалению, за исключением некоторых книг И. Ефремова и немногих других авторов, изображение этого завтра вряд ли удовлетворит любознательных читателей, тех, кто строит это будущее. Можно примириться с тем, что авторы рассказывают о событиях, отодвинутых на сотни и даже тысячи лет вперед. И пусть происходят они не на грешной нашей планете, а в другой Галактике. Своим воображением читатель может перенести полюбившихся ему героев в более близкое, а потому и особенно дорогое для него время и даже на свою Родину. Но ведь эти герои должны быть понятны читателю, чтобы он мог их полюбить.

В послесловии к двум повестям А. и Б. Стругацких «Далекая Радуга» и «Трудно быть богом» Р. Нудельман убеждает читателей: «Вы не можете не полюбить иронически грустного Горбовского и страстного Румату Эсторского». Но за что их можно полюбить?

В повести «Далекая Радуга» действие происходит на маленькой планете в отдаленном будущем. Основной конфликт повести, который иные восхищенные критики признают будто бы характерным для гуманизма завтрашнего общества, представляется мне надуманным и случайным. Посудите сами: на далекой небольшой планете ученые производят рискованные эксперименты по «нуль-транспортировке». Как ни странно, на этом космическом полигоне оказывается много женщин и детей. В ходе эксперимента возникла все сжигающая волна, которая через несколько часов уничтожит все живое на планете. Надо улетать домой, на Землю. Но наши далекие потомки столь неорганизованны и беспечны, что на всей планете оказался один звездолет, способный вместить лишь небольшую часть населения этого экспериментального полигона.

И тут-то, по мнению некоторых критиков, одерживает победу мораль коммунистического общества, основанная на гуманизме. Граждане «Далекой Радуги» взволнованно обсуждают проблему — кого же спасать? Одни предлагают спасти ученых, которые очень нужны для развития науки, другие — женщин и детей. Но ведь такой проблемы в подобной ситуации не может возникнуть и сегодня, в социалистическом обществе, да, пожалуй, и в капиталистическом. Издавна ведь по неписаным законам женщины и дети первыми покидают тонущий корабль, им предоставляются все спасательные средства. В повести Стругацких, а люди в ней действуют через триста лет, только после горячей дискуссии места в звездолете занимают дети и женщины с грудными детьми.

Так сама предпосылка основного конфликта оказывается неверной по своей сути.

<…>

Вторая повесть — «Трудно быть богом», как и первая, скорее может дезориентировать нашу молодежь, чем помочь ей в понимании законов общественного развития.

Итак, о чем же в ней идет речь? Где-то на далекой планете в государстве Арканар работают сотрудники земного института экспериментальной истории. На Арканаре господствуют общественные отношения феодального типа, затем они принимают все более определенные черты фашистского государства. Сотрудникам института, командированным на планету, поручено уточнить некоторые законы развития общественных формаций. Для чистоты эксперимента земляне должны присутствовать там в обличье жителей Арканара и ни в коем случае не влиять на взаимоотношения классов. И вот наши весьма далекие потомки становятся сановниками, купцами, аристократами. Они присутствуют при рождении фашизма, видят пытки, изуверства фанатиков, жертвами которых становятся тысячи безвинных жертв, но во имя «чистоты эксперимента» не могут вмешиваться в ход событий, хотя и располагают для этого необходимыми средствами.

К герою повести Румате приходит «главарь мятежников» Арата, который борется за свободу и, зная, что Румата «бог», прилетевший из счастливого мира, просит у него помощи оружием. Памятуя указание ни во что не вмешиваться, Румата отказывает Арате. Румата думает о возможности «массовой гипноиндукции», «позитивной реморализации», с помощью которых можно положить конец произволу, сделать так, чтобы труд и знание стали единственным смыслом жизни людей, но отвечает отказом на просьбу доктора Будаха.

«— Я бы мог сделать и это, »— говорит Румата. — «Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?»

Насколько же мы, граждане сегодняшнего социалистического общества, человечнее, гуманнее героев, созданных Стругацкими? Мы вмешиваемся в ход истории, мы помогаем народам, которые борются за свою свободу и национальную независимость. И будем помогать, пока живет в нас революционный дух.

Недавно «Молодой гвардией» выпущена новая повесть Стругацких «Хищные вещи века». В предисловии к ней авторы сообщают, что они имеют в виду «реальные тенденции современного буржуазного строя», что им хотелось бы «передать читателю нашу ненависть к сытому мещанскому неблагополучию» и уверенность в победе коммунистических духовных идеалов.

У меня нет оснований сомневаться в искренности намерений авторов. Но читаешь повесть страницу за страницей и убеждаешься: авторы не выполнили своего обещания.

События в повести происходят примерно через сто лет. Герой книги русский космонавт Иван Жилин попадает в некую капиталистическую «Страну Дураков», смоделированную авторами повести.

Какой же предстает перед советским читателем эта страна, к чему привели «реальные тенденции буржуазного строя» через сто лет?

Уже в первые минуты пребывания здесь Жилин узнает от курортного агента Амада, что ему «предстоит пройти двенадцать кругов рая». И это вовсе не шутка. Оказывается, не такие уж дураки живут в «Стране Дураков». Местный абориген доктор философии Опир сообщает: «Девяносто девять процентов моих сограждан уже сейчас живут в мире, где человеку доступно практически всё мыслимое».

Перед читателем предстает мир материального благоденствия, обеспечиваемый «неокапитализмом»: по улицам города разъезжают автофургоны с горами продуктов, белья, одежды, приобретаемых жителями бесплатно — «в обеспечение личных потребностей». Идет с работы смена: «Все были веселы, все были добры, все так и сияли дикарской восторженностью». Согласно Пакту устранены войны, ликвидирована армия. Народ купается в этих неокапиталистических благах.

Следует сказать, что авторы с помощью громких тирад и заклинаний пытаются обличать этот мир животной сытости и умственной деградации. Но обличения не получается, как не получается и обещанного в предисловии гротеска. Вещи оказываются не столько хищными, сколько привлекательными.

Некоторые критики пытаются чисто умозрительным методом разделить научную фантастику на «взрослую» и для подростков. Но их регламентации настолько туманны и неубедительны, что в них не разобраться и взрослому читателю. Что же говорить о подростках, юношах, которые жадно набрасываются на каждую новую книгу научной фантастики! Ведь именно эти юные читатели составляют большую часть многочисленной армии любителей литературы мечты.

Если согласиться с этой мыслью, то никак нельзя оправдать ни сцены пьяных оргий и сомнительных похождений, которыми уснащают некоторые авторы свои произведения, ни тарабарский жаргон, на котором объясняются герои этих произведений.

В той же повести Стругацких «Трудно быть богом» альковная встреча похотливой доны Оканы с Руматой описана с натуралистическими подробностями, достойными бульварного романа, а некоторые действующие лица объясняются на таком фантастическом жаргоне: «Выстребаны обстряхнутся и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам… Марко было бы тукнуть по пестрякам».

Да, современным стилягам впору переучиваться.

Я так много места уделил повестям братьев Стругацких потому, что, во-первых, среди писателей-фантастов, сравнительно недавно пришедших в литературу, это наиболее одаренные авторы, обладающие развитым воображением, необходимым профессиональным мастерством. Во-вторых, из опасения, что в восторженном хоре критиков, а также отдельных снобов, ищущих в литературе нечто такое, что может пощекотать нервы и потешить воображение, эти одаренные писатели могут не услышать дружеских предостережений. А предостережения эти имеют основания. Ведь упоминавшиеся выше повести, вышедшие после интересных и нужных первых книг Стругацких «Страна багровых туч» и «Путь на Амальтею», к сожалению, не свидетельствуют об идейном и художественном росте авторов.

<…>

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 18 ЯНВАРЯ 1966, [231] Л. — М.

Дорогой Арк!

Сразу после телефонного разговора мне пришло в голову одно соображение. А что если вся история с Госкомитетом, заинтересовавшимся вдруг ф-кой, связана с известными событиями, о которых писала та же газета двумя-тремя днями раньше?

В связи с этим надлежит тщательно продумать тезис: фантастика как прием. Прием для чего? Не столько для сатиры, сколько для рассмотрения разных идей, гипотез и пр.

Не было бы здесь ловушки со стороны сволочи. «У него — прием, и у Стругацких — прием! А? И для чего прием? Апологии разводите, ассоциации?» Посоветуйся там с ребятами.

Засим жму ногу,

твой [подпись]

P. S. Если вдруг не поймешь, о чем здесь речь, покажи письмо Ленке. Речь идет о кандидатах в футболисты. И о футболистах.

В архиве АБС сохранился ответ на статью В. Немцова. Ответ этот написал, как обозначено в конце рукописи красным карандашом, «В. Володин (сын известного сценариста Володина)», и опубликован не был.

ИЗ АРХИВА. ИЗ: ВОЛОДИН В. ФАНТАСТИКА НЕ ПРОРОЧЕСТВО

Писатель Вл. Немцов в статье «Для кого пишут фантасты» рассматривает некоторые теоретические вопросы, связанные с научно-фантастическим жанром, а также дает резко отрицательную оценку ряду произведений этого жанра, опубликованных в последнее время советскими писателями. В статье Немцова выражена определенная точка зрения не только на то, ДЛЯ КОГО пишут фантасты, но и на то, КАКИЕ ЦЕЛИ они преследуют. С этой точки зрения Немцов анализирует повести Стругацких «Далекая радуга» и «Трудно быть богом».

Постараемся разобраться, для кого и зачем, с точки зрения Немцова, пишут фантасты, и справедливы ли его взгляды на этот вопрос применительно к упомянутым произведениям.

Ход мыслей Немцова таков. Наш народ мечтает о будущем. Как бы хотелось приоткрыть дверь в светлый мир нашего завтра! Мысль обращается к литературе мечты — научной фантастике. Больше всего она нужна молодежи, которая будет жить при коммунизме. Представление о задачах научной фантастики выводится здесь, как ни странно, не из анализа конкретных произведений этого жанра, а из тезиса «наш народ мечтает о будущем». Ответ на вопрос «Для кого пишут фантасты?», который, не будучи прямо высказанным, содержится в приведенных рассуждениях, состоит в следующем: фантасты пишут в основном для юношей, интересующихся тем, как они будут жить через много лет, когда коммунизм окончательно восторжествует.

Как мы увидим, этот взгляд Немцов берет в дальнейшем за основу при рассмотрении повестей Стругацких.

Немцов с сожалением признает, что «за исключением некоторых книг И. Ефремова и немногих других авторов, изображение этого завтра вряд ли удовлетворит любознательных читателей». При этом он не замечает, что в значительном числе случаев авторы и не ставили перед собой этой трудной и неблагодарной задачи.

<…>

Фантастический допуск в произведениях этого рода служит лишь для того, чтобы более выразительно рассказать о чувствах и мыслях современного человека. При этом фантасты далеко не всегда переносят действие в будущее — они делают так лишь в тех случаях, когда этого требует природа допуска. Но даже тогда, когда действие перенесено в будущее, смотреть на произведение, как на попытку заглянуть в завтрашний день часто значит обречь себя на полное непонимание автора.

Статья Немцова может служить наглядным примером подобной ошибки. Немцов упрекает авторов «Далекой Радуги» в том, что основной конфликт повести не характерен «для гуманизма завтрашнего общества». Возможна ли в будущем такая ситуация, когда на далекой планете окажется всего один звездолет, способный вместить лишь одну небольшую часть населения экспериментального полигона? Испытают ли наши потомки затруднение, решая, кого спасать: ученых-физиков или детей? Эти вопросы не имеют никакого значения для существа повести. Она посвящена вечной проблеме ценности человеческой жизни. Этой проблеме посвящены роман «Преступление и наказание», трагедия «Гамлет» и многие другие произведения мировой литературы.

Упрекать писателя-фантаста в том, что конфликт его произведения не характерен «для гуманизма завтрашнего общества» не менее странно, чем упрекать баснописца в том, что способность к членораздельной речи не характерна для описываемых животных.

Другой пример. Рассматривая повесть «Трудно быть богом», Немцов упрекает авторов в том, что их герои, прилетев на планету, где общественные отношения носят фашистский характер, не принимают радикальных мер по «исправлению» населения планеты. Герои повести, однако, считают, что осуществить такую «массовую гипноиндукцию» означало бы, по существу, «стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое». По поводу этого можно было бы развернуть дискуссию, которая, тем не менее, имела бы очень отдаленное отношение к повести. Смысл ее не в изображении гуманизма людей будущего: она рассказывает о борьбе против фашизма. Ее можно поставить в один ряд с лучшими реалистическими произведениями, посвященными этой теме.

Мысль о том, что научно-фантастическая литература этого рода отличается от реалистической только применяемыми в ней изобразительными средствами, высказывается, конечно, не впервые. Тем не менее, взгляд на научную фантастику как на «современное пророчество» всё еще широко распространен. В статье Немцова этот взгляд находит крайнее выражение, так как Немцов ждет от фантастов описания такого будущего, о котором мы мечтаем, такого общества, в котором коммунизм уже окончательно восторжествовал.

Сравнение научной фантастики с пророчеством существенно обедняет этот жанр. <…>

И еще один неопубликованный в то время отклик на статью Немцова — письмо известной переводчицы Норы Галь.

ИЗ ПИСЬМА Н. ГАЛЬ В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ», 20 ЯНВАРЯ 1966

Уважаемые товарищи!

Вам пишет читатель, который любит нашу фантастику и следит за нею. Совсем не уверена, что Вы дадите мне возможность печатно ответить на опубликованную Вами 18/1—66 г. статью Вл. Немцова «Для кого пишут фантасты?», но не написать не могу. Статья эта глубоко меня возмутила.

Критику может нравиться или не нравиться та или иная книга, манера и стиль того или иного автора — это дело вкуса. Не надо только писать прямую и очевидную неправду, не надо передергивать.

О повести бр. Стругацких «Трудно быть богом» в статье читаю: «…некоторые действующие лица объясняются на таком фантастическом жаргоне: „Выстребаны обстряхнутся и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам… Марко бы тукнуть по пестрякам“». Выдернув из контекста эту цитату, критик иронически добавляет: «Да, современным стилягам впору переучиваться».

Но ведь у Стругацких в том и соль, что два бандита — один от уголовщины, другой от политики — нарочно совещаются о тайной операции на воровском жаргоне, чтобы их не поняли, если подслушают! Это совершенно ясно. Привести и прокомментировать эту цитату с таким расчетом, чтобы человек, который повести не читал, вообразил, будто ее герои вообще разговаривают на таком тарабарском языке, — прямая передержка! И при чем тут стиляги? Так можно слова и мысли любого мерзавца и негодяя из любой книги приписать самому автору! Малопочтенный метод критики.

Этой повести Стругацких Вл. Немцов выносит суровый приговор: она, мол, «скорее может дезориентировать нашу молодежь, чем помочь ей в понимании законов общественного развития». Почему? А потому, что сотрудники земного института экспериментальной истории, присутствуя при рождении фашизма на далекой планете с феодальным строем, «видят пытки, изуверства фанатиков… но во имя чистоты эксперимента не могут вмешиваться в ход истории, хотя и располагают для этого необходимыми средствами».

Но ведь в повести речь не о бесстрастном стремлении к «чистоте эксперимента» — речь о невозможности экспортировать революцию! Об этом, как известно, говорил Ленин! Неужели этого не понимает Немцов? <…> Стругацкие пытаются осмыслить вопрос разносторонне, философски. Зачем же упрощать и подтасовывать? В повести перед нами не бессердечные наблюдатели, радеющие о «чистоте эксперимента», а трагедия людей думающих и действующих, но понимающих, что историю творит не одна наша добрая воля, что кроме вмешательства извне тут важны глубокие объективные условия, которые меняются не с маху, а в результате долгих и сложных процессов.

И смысл повести «Далекая Радуга» вовсе не исчерпывается простой истиной, что в час опасности первыми надо спасать детей. Здесь тоже Вл. Немцов странным образом чего-то не понял, что-то упростил; речь идет и о развитии мысли, о путях науки, о будущих (думается, вполне реальных) ее противоречиях, о человеческой ответственности.

<…>

Критик восклицает: «Герои должны быть понятны читателю, чтобы он мог их полюбить… Но за что их можно полюбить?» После этих слов ждешь доказательств, чем же плохи эти герои, но нет, критик не утруждает себя доказательствами. Можно ли назвать такие обвинения критикой?

Да, не повезло братьям Стругацким. Критик одобряет из всего их творчества лишь две ранние повести, в том числе самую первую, самую слабую, еще близкую к трафаретам «Страну багровых туч». А между тем как раз в продолжающих ее «Стажерах», в «Возвращении», в раскритикованной Вл. Немцовым «Далекой Радуге» герои своеобразны, самобытны, их запоминаешь и любишь.

Увы, в фантастике еще очень часто действуют люди-схемы. Даже пионер нашей современной фантастики И. А. Ефремов, которому великое спасибо за его «Туманность Андромеды», который думает интересно и глубоко, ставит разнообразные философские и научные проблемы, — даже он грешит схематичностью в описании героев, и не всегда вспомнишь, чем же внутренне отличается «рыжекудрый астронавигатор» от какой-нибудь другой красавицы-героини.

А братья Стругацкие, как и положено художникам, мыслят в образах. И образы людей Завтрашнего дня — то довольно близкого, то очень отдаленного — у них живые, не однолинейные. Их Быков — не только рыж и мрачен, Крутиков не только толст и добродушен, Юра Бородин — не просто наивный мальчишка. Все они, и Юрковский с Жилиным, и Горбовский с Валькенштейном из «Возвращения» и «Далекой Радуги», и молодые ученые в «Стажерах», подчас выступающие всего на нескольких страницах, — это люди с характером, их друг с другом не спутаешь. По логике своих характеров они ведут себя на работе, на отдыхе и в час опасности, с друзьями и с врагами. Авторы не декларируют, а достоверно показывают истинную силу этих людей, отвагу и самоотверженность без «железобетонности», внутреннюю чистоту и доброту без слащавости, органическую, а не показную честность и принципиальность без громких слов, поэзию их труда, их живые, человечные взаимоотношения, их неизменный юмор.

Стало модой ругать Стругацких за слишком вольную, грубоватую речь героев, вот и Вл. Немцов не удержался — помянул «стиляг». Но насколько лучше, живей, богаче язык Стругацких — и авторская речь и речь героев, — чем канцелярит, царящий, к сожалению, во многих и многих фантастических (и не только фантастических!) книгах, где нет числа сухим, казенным оборотам, отглагольным существительным, «фактам», «ситуациям», «моментам» и прочей словесной трухе, вовсе неуместной в художественной литературе.

Мое письмо, конечно, далеко не исчерпывает всего, что можно было бы сказать о статье Вл. Немцова и о том, для кого, что и как пишут фантасты. Но, повторяю, промолчать не могу. Странно видеть, с какой легкостью и недоброжелательностью человек одним росчерком критической дубинки уничтожает талантливую и интересную работу сразу нескольких авторов. Вдвойне странны его приемы. Всякий, кто сам читал так бездоказательно и недобросовестно осужденные им книги, сразу обнаруживает неправду. Не может быть веры такой критике.

И хотя Вы отвели этой статье почетное место, хочется думать, что мнение Вл. Немцова — это еще не мнение газеты.

С уважением — Н. Галь.

Возвращаясь к так задевшим Немцова «выстребанам»… Конечно, он был излишне суров к Авторам. Никакому филологу — а фантасту тем паче — не заказано иметь в своем писательском арсенале экзерсисы в стиле «глокой куздры» академика Щербы. Надо сказать, что поколения читателей с удовольствием и небезуспешно занимались дешифровкой диалога Рэбы и Ваги Колеса. Авторский же перевод БН сообщил румынскому переводчику Валериану Стойческу.

ИЗ ПИСЬМА БНа РУМЫНСКОМУ ПЕРЕВОДЧИКУ, 14 МАРТА 1994

<…>

Примерный (очень примерный!) перевод разговора Ваги с доном Рэбой:

«ВАГА. Мои ребята подготовятся и ночью ударят по штурмовикам. Это — двадцать отборных моих сотен. Хорошо было бы ударить и по дворцовой страже. Но мои ребята на это не согласятся. Таким вот образом давайте и договоримся. Это — наши условия.

РЭБА. Не слишком-то выгодные условия.

ВАГА. Это — наши условия. Вам с нами ссориться, вроде бы, ни к чему. По рукам?

РЭБА. По рукам.

ВАГА. Ну вот и славно».

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 22 ЯНВАРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Провалиться им, этим Немцово-Казанцевым, из-за них хлопот полон рот. Вчера Бела сообщила, что Верченко отказался подписать с нами договор на наш том в биб-ке. Это, конечно, противозаконная бредятина и скоро утрясется, но я взбесился и помчался в Мол. Гв. Говорил с зам. главного редактора (Верченко не было), он меня успокоил. Через неделю самое большое всё, дескать, придет в норму. Конечно, Верченко просто испугался статьи, он человек новый и проходной в издательстве, его куда-то там прочат, вот он и боится замарать анкету. Так что пусть это вам не волнуется.

Шум в нашем микромире ужасный. От звонков телефонных зудит в ушах. Возникла мысль, что зарубежная сволочь может выставить нас мучениками, вроде Синявского и других. Надо будет такую возможность предупредить, для чего сегодня или послезавтра пойду в партбюро Московской организации: что они посоветуют. А хитро все-таки задумана сволочная статейка — сразу после Синявского, автора фантастических историй, удар по Стругацким, тоже авторам-фантастам. Оба на С.

Слушай, Боб. Надо бы принять меры. Наверное, снять из сборника «Улитку». Написать что-нибудь веселое и жизнеутверждающее (под стать нынешнему моему боевому настроению). Может быть, поискать даже штатную работу на время (это Ленкина мысль). Впрочем, поглядим. Только что звонил режиссер Гинцбург, сказал, что в Госкомитете по кино на статью плюют <…>, и предложил скорее написать заявку страницы на две-три-четыре и заключить договор. Га? Не трусь, мальчик! Не надо соплей. Хвост [рисунок пистолета]!

We still have a big chance to see stars in the sky!

Фантаст советский! Будь здоров. Дави вонючих котляров.

Целую, жму, обнимаю, твой любящий брат и соавтор.

Если нужда в деньгах, принимая во внимание обстоятельства, то отпиши немедленно: я привезу с собой, чтобы не почтарить.

Клей на конверте скверный, заклеиваю конторским. Так что не подумай чего.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 24 ЯНВАРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Аркашенька!

1. Ну, этого следовало ожидать. Я надеюсь, что Верченко опомнится, а если не сумеет опомниться сам, то ему помогут. Все-таки список контр-мероприятий довольно велик и хорош: статья в ЛитГаз; статья в Правде; статья в Комсомолке; бой в Комитете; и, наконец, письма! Должны же быть возмущенные письма. Я понимаю, что каждая из этих мер окажется полумерой или даже четверть-мерой (насчет Чифа я, например, никаких особых надежд не питаю — не любит Чиф вмешиваться печатным образом). Но в совокупности всё это должно иметь некоторый вес. (Господи, сколько же нужно тонн добра, чтобы перевесить сто грамм зла!)

2. Что бы еще придумать? Ну, «Улитку» я забирать не хочу. И вот почему. «Улитка» должна выйти после нашего тома (во всяком случае, после того как вопрос с томом решится — в конце февраля, начале марта). Если в Лениздате дрогнут, сами выбросят. Помогать им в этом нет никакого резона. А может быть, и обойдется. «Улитка» это деньги, Арк, хорошие деньги. Пренебрегать этим не стоит, тем более, что на другие деньги (на сценарий, например) «Улитка» не повлияет, даже если ее и разругают. Я думаю, что за сценарий нам заплатят, если мы его напишем — что бы там ни происходило. Фильм ставить не решатся, но сценарий оплатят: какой им смысл из-за мелочи ссориться с перспективными авторами. Им же с нами работать. Все ведь пройдет, а авторы останутся авторами.

3. Ты хочешь идти в партбюро. Что ж сходи, только будь осторожен: не заставили бы подличать, вот что опасно. Не запугали бы! А то ведь охнуть не успеешь, как весь окажешься в г… Посоветуйся с Ревичем, с Нинкой. Посоветуйся вообще насчет возможных аналогий и ассоциаций, которые не стали бы клеить! К заседанию Комитета надо быть готовым отвечать на вопросы (а скорее — на туманные намеки). Статья, несомненно, провокационная в этом смысле. Тут могут много нагадить друзья, не разобравшись в ситуации. Между прочим, Мишка Хейфец написал отличное письмо в Известия — резкое, умное, ядовитое. Побольше бы таких.

4. А нельзя ли как-то искать помощи у нашего большого Друга Мелентьева Ю. С? Ведь кто все эти книги выпустил? Нельзя ли как-нибудь к нему подъехать, чтобы заступился?

5. На штатную работу я не хочу. Это вы прекратите! Это вам не балаган! Надавай Елене по ее радикулитному заду за такие предложения. Что за ерунда — сценарии будем писать! Спрос же велик! Причем именно не ставить фильмы, а писать сценарии — милое дело. 60 процентов получим — и слава богу.

6. А статья все-таки изумительно сделана. Объективно говоря — восторг! Если ее измерять в рэбах, то тянет не меньше как на пол-ребы. А ведь глупа же, бездарна, сплошное вырождение, но! Отлично выбрана мишень, отлично выбран печатный плацдарм, отлично выбран момент. И в стане врагов — сразу паника, сразу все расползается, сразу все забегали и не знают толком, что делать. Учиться надо!

Теперь вопросы:

1. Будет ли дискуссия в Комсомолке. Или это всё благие намерения?

2. Мычит ли Ефремов? Телится ли?

3. Готовые к бою (на Госкомитете) орудья стоят? На солнце зловеще сверкают? Или все — кто в лес, кто по дрова?

4. ДР в Сельской молодежи идет ли? Или тоже приостановлена?

Жду ответа, жму, целую [Подпись]

P. S. Приедешь — привози деньги: 100 руб. Я хлопочу маме путевку в Комарове на март, и если так дела пойдут, мне ее не оплатить. А больше денег пока не надо — легче будет (морально) вышибать долги.

Ленке привет. И не паникуйте там, мать вашу…!

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 27 ЯНВАРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб! Отвечаю по порядку.

1. Дискуссии в «Комсомолке» скорее всего не будет. В субботу должна быть статья Ефремова. Одновременно в «Литературке» статья Брандмитревса. Читал я эти статьи. Статья Чифа мне понравилась — спокойная, презрительно-снисходительная. И вообще ты напрасно так про Чифа. Он — молодчина, в этой истории он был как Исполин унд Громовержец. Больной, и Тася у него больная, а лежал и писал.

2. Что до дискуссии, то есть слух, что новому редактору «Известий» статья очень (немцовская) не нравится и он, якобы, не прочь развернуть дискуссию у себя. На сей случай ему послана статья Нудельмана. Вообще письма в «Известия» идут. Вот и Ю. Манин послал.

3. Орудия готовы к бою и стоят. Нынче вечером иду к Ариадне на встречу с космонавтом Феоктистовым. Однако у меня уже такое ощущение, что всё это из пушек по воробьям. Вообрази, оказывается, тезисы для доклада Михайлову готовит Брандис. Не вижу, как тут может быть какой-нибудь разгром. Оно, конечно, все может быть, однако же с другой стороны и посмотревши… Да, а Белка не прекращает работы над нашим томом, том идет себе по производству и идет себе.

4. ДР в Сельмоле уже прошла, ужо привезу тебе томик. А деньги будут, видимо, в феврале. 10 или 25-го.

4. Ты это прекрати — насчет паники. Сам не паникуй. Про УнС я передал тебе только то, на чем с пеной у рта настаивает Севка. Или я, по-твоему, не должен был тебе об этом писать? Что же до штатной работы, то речь идет не о панике, а о разумных путях отступления. И это мне напоминает: у меня были наши режиссеры, которые будут ставить ТББ — Ливанов и Македонский, молодые ребята, горящие страстью создать фильм лучше годаровских. Леваки и модерняги, сразу накидали идей для сценария и по постановке. Увлечены, по-моему, очень. Они москвичи, но работают на Ленфильме. Очень хвалили Володина, очень уважают Рохлина. Ты поговори о них с Рохлиным, а? Интересно узнать о них побольше.

6. В партком я не попал, но с ребятами о возможности провокации говорил. Есть такая возможность. Однако очень и очень проблематичная. И то она может нам дать в руки порядочный козырь: объективно Немцов пытается расколоть интеллигенцию.

7. Деньги привезу. Только на всякий случай не сто ру.

Вот всё.

Целую, жму, призываю к спокойствию:

Твой Арк.

П. С. Дмитревский давеча под секретом вот что мне рассказал. Как ты, может быть, знаешь, Брандис остановился у Гуревича. Так вот Гуревич со вздохом сказал Брандису: «Как я завидую Стругацким, что у них так много друзей!»

И друзей действительно много! 28 января в «Комсомольской правде» выходит упомянутая статья Ивана Ефремова.

ИЗ: ЕФРЕМОВ И. МИЛЛИАРДЫ ГРАНЕЙ БУДУЩЕГО

<…> Более половины всей статьи (статья В. Немцова «Для кого пишут фантасты?» от 19 января 1966 г. в «Известиях») посвящено критике творчества братьев Стругацких — наиболее интересных фантастов «среднего» поколения, характерных своими попытками изображения будущего коммунистического мира с его важнейшими социальными сдвигами и изменениями сознания людей. Писатели посвятили себя генеральным проблемам советской научной фантастики. В. Немцов же бросает Стругацким обвинение в неверной идеологической направленности их последних (лучших!) произведений, объявляя, что они пошли назад от своих ранних вещей.

Братьев А. и Б. Стругацких уже с первых шагов их пути в научной фантастике отличали попытки обрисовать столкновение капиталистического и коммунистического сознания. Вначале это были конфликты между отдельными людьми в «Стране багровых туч» и в «Пути на Амальтею», затем все более уверенные и сложные образы борьбы за коммунизм будущего в «Стажерах» и «Возвращении». Произведения Стругацких характерны четким противопоставлением людей коммунистического общества черному миру неустроенных социальных форм на Земле или других, придуманных, планетах. С духовными основами капитализма — мещанством, фашизмом, оголтелым индивидуализмом — герои произведений Стругацких сражаются непримиримо. Таково столкновение земных исследователей с миром феодально-религиозного фашизма в повести Стругацких «Трудно быть богом», которую я считаю лучшим произведением советской научной фантастики за последние годы.

Другая их повесть — «Хищные вещи века» недоработана в художественном отношении, но она целиком находится на том же пути борьбы с пережитками капитализма. В ней авторы фантастически заостряют вполне реальную и важную проблему мещанского преклонения перед изобилием вещей и удовольствий, погоню за их приобретением, за ежечасно меняющейся модой. Всё это уже сделалось бичом капиталистического общества на Западе, а оттуда эти веяния доходят и до нас. Несомненно, власть вещей станет серьезной проблемой в деле воспитания новых поколений. Следует отметить очень своевременное обращение писателей к этой теме.

Я не хочу сказать, что Стругацкие достигли таких высот творчества, что им не свойственны частные ошибки и художественные просчеты. Наоборот, как у всех ищущих, находящихся на подъеме, взявшихся за наиболее трудные темы писателей, у них частных ошибок может быть немало. Я не раз спорил с ними по поводу неудачных образов или речевых характеристик изображенных ими людей будущего. Но это — предмет серьезного критического разбора художественного мастерства писателей. Статья же В. Немцова не имеет ничего общего с таким анализом.

В самом деле, как же случилось, что лучшие достижения фантастики — повести «Далекая Радуга» и «Трудно быть богом», — объявляются вместе с «Хищными вещами века» идейными ошибками? Я не имею возможности здесь разобрать нелепейшие обвинения, невесть зачем неуклюже сколоченные В. Немцовым. Но ведь всякому, кто читал упомянутые произведения, ясно, что обвинять героев «Трудно быть богом» в безучастном отношении к угнетенным — значит попросту искажать истину. Именно марксистско-ленинский взгляд на помощь странам, пусть даже с устарелыми и тираническими формами общественного устройства, заставил писателей так живо и сильно представить тяжкий моральный конфликт встречи и борьбы коммунистов Земли с угнетателями некоей планеты. Не большего стоит и упрек в антигуманизме обитателей «Далекой Радуги». Кстати, вопреки утверждениям В. Немцова, там обсуждался вопрос, не кого спасать, а что спасать из трудов ученых. О том, что надо спасать женщин и детей, было решено до спора.

А если «хищные» вещи, чью власть над душами мещан с ненавистью описали Стругацкие, показались, как явствует из статьи, столь привлекательными В. Немцову, то вряд ли это обязательно для всех читателей. Дело вкуса! Ведь и сцена доны Оканы с Руматой в повести «Трудно быть богом» видится В. Немцову как альковно-эротическая. А, по-моему, она служит только полному отвращению от всякой сексуальности, если даже у читателя и было намерение позабавиться эротикой!

Так с помощью незамысловатых искажений В. Немцов расправляется с братьями Стругацкими — серьезными писателями, уже заслужившими признание читателей в нашей стране и за рубежом. <…>

1 февраля в «Литературной газете» публикуется и упомянутый ответ Брандиса и Дмитревского.

ИЗ: БРАНДИС Е., ДМИТРЕВСКИЙ В. ФАНТАСТЫ ПИШУТ ДЛЯ ВСЕХ!

<…>

Изображение общества будущего, несомненно, должно занять одно из ведущих мест в нашей фантастической литературе. Но путь к всеобщей свободе и счастью труден, порою извилист и противоречив. И не случайно в советской фантастической литературе заметное место заняли романы-«предупреждения», призывающие людей к самоотверженной борьбе за искоренение пережитков прошлого в сознании человека. К борьбе против агрессивных сил старого мира.

Романы-«предупреждения» в советской литературе решительно противостоят модным на Западе «антиутопиям», зачеркивающим будущее и низводящим человека до пылинки, гонимой ветрами стихийных событий и непредугадываемых катастроф.

Обратимся к последним повестям Аркадия и Бориса Стругацких — «Попытка к бегству» и «Трудно быть богом» — произведениям несравненно более сложным и художественно зрелым, нежели их первые книги, близкие еще к научно-популярной фантастике.

Изображая будущее, писатели выдвигают на первый план острые, а иной раз трагические конфликты, к которым приводят неизбежные противоречия между стремлением человека покорить Вселенную и сопротивлением косной материи; между могуществом творческого разума и невозможностью проявить его силы в определенных социальных условиях; между субъективным пониманием нравственного долга и объективными историческими закономерностями.

Совершить прыжок в коммунизм нельзя. Право войти в будущее завоевывается высочайшей ценой — ценой беззаветного подвига в настоящем. Таков философско-этический тезис, положенный в основу повести «Попытка к бегству».

В книге «Трудно быть богом» ученые Земли, заброшенные на вымышленную планету, где господствует феодализм, хотят помочь жителям этой планеты наиболее безболезненным путем освободиться от пут средневековья. Но создается нечто непредвиденное: феодальный деспотизм перерастает в какое-то подобие фашистской диктатуры. Уничтожение ее с помощью совершенного оружия, которым располагают посланцы Земли, привело бы к уничтожению огромной части населения Арканара.

Как поступить в этом случае? Оправдан ли будет «экспорт революции»? Исторический опыт его решительно отвергает, и сама коллизия, к которой приводят события на Арканаре, говорит о том, что прямолинейное решение вопроса не приводит к желанной цели. Посланцы Земли должны сделать все возможное, чтобы помочь населению этой гипотетической планеты освободиться от деспотизма иными средствами…

Бездумное пользование материальными благами становится самоцелью, растлевает и духовно, и физически жителей «Страны Дураков», изображенной в повести «Хищные вещи века». Этому душному, самоуспокоенному миру противостоят два-три человека, посланных сюда извне, чтобы изучить на месте обстановку и выработать затем решения для согласованных действий. Быт и нравы «Страны Дураков» настолько отвратительны, что при всем желании нельзя увидеть в этом мире хищных вещей и легкодоступных наслаждений прообраз желаемого будущего.

Между тем писатель Вл. Немцов в своей недавно опубликованной статье («Известия», 18 января 1966 г.) истолковывает эту повесть именно таким странным образом. Он вообще подходит к последним произведениям Стругацких упрощенно, вульгарно-социологически. Впрочем, после появления в «Комсомольской правде» (28 января 1966 г.) убедительной, аргументированной статьи И. Ефремова «Миллиарды граней будущего» уже нет смысла детально полемизировать с выступлением Вл. Немцова.

Конечно, это не значит, что Стругацких не за что критиковать. Легко заметить, особенно в «Хищных вещах века», известные нарушения внутренней логики, недостатки языка, стилевые шероховатости. И самое главное, что вызывает чувство неудовлетворенности, — мало показан мир, противостоящий паразитическому, прогнившему обществу, изображенному в этой повести. Поэтому «Хищные вещи века» представляются нам не самым удачным произведением Стругацких, требующим доработки.

Можно и нужно критиковать Стругацких, как и любых других писателей, но критиковать объективно и непредвзято. В советской научной фантастике они по праву заняли одно из заметных мест, и мы ожидаем от них новых значительных книг.

<…>

4 февраля в «Литературной России» вновь выступает Ефремов («Сражение за будущее») — с более общей, литературно-идеологической критикой статьи Немцова.

В февральском номере журнала «Знание — сила» публикуется рецензия на книгу АБС «Хищные вещи века».

ГАН В. ВЕРНИТЕ ДУШУ ЛЮДЯМ!

Новую свою повесть Аркадий и Борис Стругацкие так и назвали — «Хищные вещи века». Эта книга о «программированном зверье», о лязгающем автоматизированном мире. Строится модель страны, не отмеченной ни на одной карте, — Страны Дураков. Это повесть-гротеск, гипербола. Пороки общества, основа которого — частная собственность, с его духовной стандартизацией и нравственным оскудением, наложенные на будущее, видны еще резче, еще четче.

В теплый город у теплого моря авторы посылают бортинженера планетолета «Тахмасиб» Ивана Жилина. Три дня Жилин в городе. Три дня он ходит «по двенадцати кругам рая». Сперва всё как будто хорошо — жители не знают бедности. Солнце, веселье, изобилие. Но постепенно перед приезжим открывается второе лицо города — безумное, пораженное пятнами неведомой эпидемии. И все чаще слышит он вновь и вновь повторяемые слова: «Главное — не думать».

Жизнь Страны Дураков изображена довольно подробно — кое-где прямо как в социологическом исследовании. На книжных страницах — десятки людей, очень различных, но объединенных одним общим признаком: им некуда девать себя. «Никому ты не нужен, даже жене и собственным детям не нужен», — говорит «простой хороший парень Эль». Каждый отделен самой прочной «стеной из воздуха».

Как ни парадоксально, материальное благополучие в духовно нищем обществе приводит к еще большему разобщению людей — ведь они не связаны ничем, даже борьбой за хлеб. Ненависть — единственное живое чувство. И общественная жизнь превращается в борьбу мелких группок, враждебных не только друг другу, но и всему на свете. Их цели извращены. Вот «меценаты» (словно в насмешку так названные) — собирают картины, скульптуры, патенты, рукописи — и уничтожают, уничтожают с утонченной жестокостью.

Беспечная жизнь сера, как солдатское сукно. И от бесцветности повседневного существования, прославляемого газетами и благодушествующе-подлыми докторами, обитатели Страны Дураков готовы уйти куда угодно: в мир снов, в мир бессмысленной опасности, нарочно подстроенного риска. «Главное — не думать».

Иван Жилин попадает в «Общество ДОЦ», собиравшееся в заброшенном подземелье Старого метро.

«…Внизу, в переходах и тоннелях, толкались и кричали пьяные полусумасшедшие мужчины и истеричные женщины. То глухо, то резко и отчетливо гремели выстрелы, дрожал от взрывов бетон под ногами, воняло гарью, порохом, потом, бензином, духами и водкой. Рукоплещущие, визжащие девки теснились вокруг капающего кровью детины с бледным торжествующим лицом, где-то жутко рычали дикие звери. В залах публика бесновалась у огромных экранов, а на экранах кто-то с завязанными глазами веером палил из автомата, прижав приклад к груди, кто-то сидел по грудь в черной тяжелой жидкости…»

«Главное — не думать».

Ночные площади, полные народа, миганье синих-зеленых-красных светильников, душные волны воздуха — и люди впадают в сладкие галлюцинации. «Главное — не думать».

Жуткий, убивающий и сводящий с ума наркотик, тайный даже здесь, в стране одурманенных, «слег». «Главное — не думать»!

Кажется, страна неизлечимо больна — слишком испорчены, отравлены люди. Но надежда никогда не покидает миров, созданных братьями Стругацкими. Всегда есть там борцы против зла, всегда находятся люди дела.

Вот слова Ивана Жилина:

«Какая предстоит работа… Какая работа!.. Я не знал пока, с чего нужно начинать в этой Стране Дураков… но я знал, что не уеду отсюда, пока мне позволяет закон об иммиграции. А когда он перестанет позволять, я его нарушу».

Конечно, Страна Дураков не появится никогда на карте. Трудны перевалы истории, но человечество идет вверх, и неизбежна победа разума. «Хищные вещи века» — повесть-предупреждение: берегите человеческие души! Не дайте туману лжи и индивидуализма окутать земной шар! Эта повесть — событие в современном преображении фантастического жанра. Фантастика социальная, даже философская.

А в «Литературной газете» от 10 февраля выходит статья также о ХВВ, но уже не в защиту, а продолжающая критический залп. Подпись под статьей «М. Федорович, заслуженный деятель науки РСФСР, доктор экономических наук, профессор» вызывает в памяти сентенцию из ОЗ: «С другой стороны — подписи. Мне кажется важным, что про Илюхина К. П. все прописано досконально: и ветеран, и персональный пенсионер, и почетный наставник, и заслуженный рабочий РСФСР. То же и про декана: профессор, членкор, лауреат, депутат… А про Г. А. сказано просто, без затей: Г. А. Носов. Конечно, это можно понимать так, что каждый в городе знает, кто таков Г. А. Носов, и рекомендовать его нет никакой необходимости. Но при желании можно усмотреть здесь и некий предупреждающий намек: мол, сегодня ты и заслуженный учитель, и лауреат, и депутат, и член горсовета, а завтра — Г. А. Носов, и точка».

Критикует экономист. Скоро дойдет очередь и до философов. Тех самых, которым давала хлеб насущный наука под вызывающим доныне зубную боль названием — «диалектический и исторический материализм».

ФЕДОРОВИЧ М. НЕ ТОЛЬКО ЗАНИМАТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

В последнее время научно-фантастическая литература стала привлекать все большее внимание советской общественности. Издаваемые массовыми тиражами, книги этого жанра приобрели широкий круг читателей, и в первую очередь среди подростков и молодежи. Это обстоятельство налагает особую ответственность на наших издателей.

Я не критик и не специалист в области художественной литературы. Но я, можно сказать, и не просто читатель — я преподаватель вуза, и мне по роду своей профессии приходится вести беседы со студентами, отвечать на многие и разнообразные вопросы. В этих беседах немалое место занимают проблемы, связанные с сегодняшним днем научной фантастики.

Надо сказать, что студенты прекрасно отличают хорошие вещи от плохих. Но все же не следует молодежь вводить в ненужное искушение и рекомендовать ей произведения, написанные, может быть, с самыми лучшими намерениями, но неудачные, с нечеткими, запутанными мыслями. Желание сказать об этом и заставляет меня выступить на страницах «Литературной газеты».

Во многом мое выступление опередила опубликованная на страницах «Литературной газеты» (№ 14 от 1 февраля 1966 г.) статья Е. Брандиса и В. Дмитревского. Они правильно утверждают — и я с ними полностью согласен, — что научной фантастикой сегодня на первый план выдвигаются социально-психологические, этические и философские проблемы, и поэтому писатели-фантасты в одинаковой степени со всеми советскими писателями обязаны в полной мере обладать знанием закономерностей общественного развития, философии научного коммунизма. Немало и других правильных соображений высказали авторы в своей статье.

Но я не могу согласиться с положительной в целом оценкой повести А. и Б. Стругацких «Хищные вещи века». Кстати сказать, я не согласен с толкованием этой повести и писателем Вл. Немцовым («Для кого пишут фантасты?», «Известия» от 18 января 1966 г.), который говорит: «Вещи оказываются не столько хищными, сколько привлекательными». На мой взгляд, «вещи», показанные в повести, не обладают какой-либо привлекательностью. Но, к сожалению, не привлекла меня и сама повесть.

Я не собираюсь давать здесь подробный критический анализ этой повести. Я хочу рассмотреть здесь ее экономическо-социологическую сторону и показать, в чем заключаются авторские просчеты.

Действие повести разворачивается в «Стране Дураков». Но что это за «Страна Дураков» и какое в ней социальное устройство? На этот вопрос мы в повести находим примерно следующий ответ: «Страна Дураков» — это страна, достигшая полного материального изобилия. Люди в ней работают всего четыре часа в день, получают все необходимое по потребности. В свободное время они предаются чувственным удовольствиям, зачастую весьма низменного характера. В результате отсутствия всяких забот и духовных интересов жители «Страны Дураков» впали в нравственную апатию и стали все поголовно или алкоголиками, или наркоманами, или теми и другими одновременно.

Но какой же все-таки существует социальный строй в «Стране Дураков»? На этот вопрос авторы повести дают только словесный ответ — неокапитализм. Но капитализм, хотя и «нео», остается капитализмом. А этого-то как раз Стругацкие в повести не показывают. Создается впечатление, что «Страна Дураков» — это некое бесклассовое общество. И здесь-то заключен главный, принципиальный просчет авторского замысла.

Они сами чувствуют, как нам кажется, этот недостаток и пытаются как-то оговорить его в предисловии. «Мы не ставим перед собой задачи показать капиталистическое государство с его полюсами богатства и нищеты, с его неизбежной классовой борьбой, — пишут они. — Да и в одной небольшой повести нам никогда не удалось бы осветить все стороны, все социальные противоречия капиталистического государства. Поэтому мы ограничиваемся одним, но, на наш взгляд, очень важным аспектом: духовная смерть, которую несет человеку буржуазная идеология».

Что же получается: буржуазная идеология при неокапитализме сохраняется, а капиталистические отношения, основа этой идеологии, исчезают? Очевидно, нет. Но в повести они зримо не показаны. И получается странная, однобокая картина — «вещи века» сами по себе разлагают общество.

А что такое вообще неокапитализм? Он очень смахивает на «народный капитализм», который рекламируют ученые апологеты капитализма. Выходит, что Стругацкие невольно поверили в возможность создания «народного капитализма», который якобы обеспечит народу полную занятость, короткий рабочий день и изобилие. Вероятно, они хотели сказать, что даже такой капитализм остается капитализмом и приводит к моральной деградации. Намерение ясное, этически, может быть, и благородное, однако без анализа очень много теряющее в своей убедительности!

…Теперь о некоторых персонажах повести.

Вот — «интели». Они совершают террористические акты. Во имя чего?

По-видимому, они таким путем борются с неокапитализмом. Но чего они хотят, каковы их общественные идеалы, как к ним относятся авторы повести, оправдывают ли они совершаемые «интелями» террористические акты? На это повесть не дает ясного ответа.

Совсем непонятен мальчик Лэн, сын хозяйки, в доме которой остановился Иван Жилин. Этот мальчик, несомненно, болен психически, он ведет себя явно нелепо и произносит какие-то средневековые заклятия: «Вы стойте, где стоите, — повторил мальчик. — И не двигайтесь. — Он попятился и вдруг забормотал скороговоркой: — Уйди от волос моих, уйди от костей моих, уйди от мяса моего…» Зачем всё это понадобилось авторам? Возможно, чтобы показать душевную опустошенность жителей «Страны Дураков» с ранних лет. Но мистическая окраска этих сцен ни в чем не убеждает и вызывает только чувство раздражения. Авторы пугают, но читателю скучно, а не страшно.

Ну и, наконец, ради чего и по чьему поручению прибыли в «Страну Дураков» Римайер, Пек Зенай, Оскар, Иван Жилин, Мария? Они прибыли сюда как разведчики какого-то Совета Безопасности. Но какие цели ставит этот Совет Безопасности, тоже остается непонятным…

Итак, всемерно желая фантастическому жанру дальнейшего развития, приветствуя появление новых книг писателей-фантастов, нельзя не помнить при этом о требованиях социальной четкости авторских позиций. Нужно всегда помнить, что каждая советская книга, в том числе и фантастическая, это не только занимательное чтение, но в первую очередь средство воспитания человека.

Авторы же в это время находятся в Ленинграде. Они пишут сценарий. Из дневника приездов: «8.02.66. Сделан сценарий ТББ».

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 16 ФЕВРАЛЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Пока ничего интересного узнать не удалось, но пишу, чтобы ты не беспокоился.

Сегодня у меня будут вечером Ревич и Биленкин, может быть, удастся получить информацию, хотя на Севку я надеюсь мало. Я у него был, и он вел себя как-то странновато. Не хочу сказать, что он переметнулся в стан врагов, но у меня такое ощущение, что держать нас за друзей он теперь не то опасается, не то находит слишком хлопотным делом. А возможно, конечно, это мне только показалось, знаешь ведь его манеру уходить от прямых ответов на вопросы. Я так и не смог добиться у него истории появления статьи этого экономиста в «Литературке»: кто конкретно дал указания и пр.

Самая приятная новость — договор на наш том действительно заключен, копия мною получена и подшита в дело. Копия только одна, так что ты не получишь. Впрочем, если тебе хочется, я тебе ее вышлю.

А завтра я в 4 часа обедаю в ЦДЛ с Гуревичем, он вызвал меня для какой-то беседы. После же обеда я еду к Нине Берковой и встречаюсь там со всеми нашими: Римкой, Ариадной и др. А в воскресенье я еду к Кагарлицкому, будем беседовать с ним. Там тоже я ожидаю информацию и кроме того, если я правильно понял мямлянье Севки во время нашей встречи, Кагарлицкий должен писать ответ экономисту. Причем на мой вопрос: «Будет ли „Литературка“ помещать ответ», он пробормотал: «Скорее всего, нет». Гм…

Что еще? О Синявском и прочих ничего не узнал. Никто буквально никаких подробностей не знает.

Бела требует почитать «ЗПвГ», Рим тоже. Я дам. Надо послушать мнения. А вдруг, а вдруг!

Вот пока все новости. Да. В детгизовской «Биб-ке приключений» мы идем в одном томе с Днепровым. Идет там «Возвращение». Пусть идет. Когда — пока не известно.

Поцелуй маму. Привет Адке. Твой Арк. Жму.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 19 ФЕВРАЛЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Получил твое письмо. Черт возьми, как-то очень печально все, что ты пишешь насчет Севки. Будем надеяться, что это временное. Только я, помимо всего прочего, не понимаю, кто же будет печатать ответ Кагарлицкого, если не ЛитГаз? Может быть, существуют еще какие-то возможности?

У нас тут пока тихо. В прошлый понедельник я отвез сценарий на Ленфильм. Сегодня звонил туда — пока ничего не ясно. Они там заняты другими делами. Рохлин обещал позвонить, когда прочтет. Они явно не привыкли к нашим темпам и равняться на нас в этом смысле не могут или не хотят.

После сборища в «Звезде» имел беседу с Бритиковым. Бритиков очень хлопочет о неуязвимости УнС. Предложил нам поместить все-таки предисловие. Я прочел ему то, что мы написали когда-то, он сделал ряд замечаний, и я кое-что (но мало) там изменил. Потом позвонил Нине Чечулиной. Она сказала, что скоро будет корректура и тогда всё обсудим. Она явно не хочет никаких предисловий. Ладно, будем посмотреть.

Денег ниоткуда нет. Узнай, пожалуйста, как там с «Сельской молодежью» и с нашим томом (в смысле гонорара).

Послал с Витькой Новопашенным письмо Феоктистову насчет н-ф журнала. По совету Витьки приложил ПНвС.

Новостей всяких по общему положению много, но все недостоверны. Все ждут, и буквально никто ничего не знает. Это просто удивительно — такого еще не бывало.

Да, доклад у меня, естественно, не пишется. Как-то мне плевать на него. Не до того, ей-богу. И смысла в нем нет.

Ну, жду новостей. Жму, целую, твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

И Юрку Манина поздравь с приближением к лауреатству.

Вместе с версткой УНС (части «Лес») Н. Чечулина посылает БНу записку.

ИЗ АРХИВА. ПИСЬМО БНу ОТ Н. ЧЕЧУЛИНОЙ, 21 ФЕВРАЛЯ 1966

Милый Боренька, посылаю верстку. Действуем — как договорились по телефону. Наверное, на симпозиуме встретимся.

Вторую ночь мне снится сон на тему «Стругацкие и цензура».

Привет Адочке.

Ваша Нина.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 22 ФЕВРАЛЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб.

1. Звонили из «Крокодила», там работает Юрьев, автор «Финансиста на четвереньках», это его затея, просят дать в один из мартовских номеров (к съезду) юмористическо-фантастическую миниатюрку о будущем, хохмочку-анекдот о семье или воспитании, или еще о чем-нибудь таком. Это делается на предмет поддержки нас, издание-то правдистское. Но делать надо быстро, сдать 28 февраля. Я думал-думал, ничего не придумал. Может быть, ты? Это было бы здорово. Полторы странички на машинке.

2. 17-го были Ревич и Биленкин с женами. Кажется, я слегка ошибся, они были очень доброжелательными, много спорили об УнС и ЗПвГ. Все, в том числе Ленка, нападали на отсутствие активного нравственного идеала, только Таня, Севкина жена, яростно отбивала атаки. Я помалкивал. Ясно одно: публиковать сейчас Переца невозможно. Статья экономиста в ЛГ появилась по заказу Чаковского: он-де видел какой-то неодобрительный отзыв на ХВВ в верхах и давать ответ на статью не желает.

3. 18-го встречался в ЦДЛ с Гуревичем. Особенно интересным разговор не вышел, но попутно выяснилось интересное обстоятельство: Котляр — мошенник, диплом у него поддельный, в 56-м году в Рязани он кому-то сунул вилку под ребро и на него был объявлен розыск, но он скрылся. Это рассказал человек, которому можно верить.

4. В тот же день встречался с ребятами у Нины. Ребята были в отделе печати, впечатление такое, что никаких угроз оттуда нет, но и поддержки ожидать не следует.

5. 20-го был у Кагарлицкого. Муж и жена — профессиональные литературоведы. Они первыми прочитали ЗПвГ полностью в неразрывном комплексе с УнС. Оценили очень высоко. Претензии как к Хэму или там Фолкнеру. Впрочем, тоже рекомендовали с публикованием подождать.

6. Вчера был у Шефа. Славный человек, очень я его люблю. Много говорили о положении общем. Он сильно болеет сердцем, какое-то септическое заболевание. Вообще об общем положении очень много чего говорят, но писать об этом лучше не надо. Потом встретимся и поговорим.

7. Насчет гонорария. Я тоже еще ничего не получил. Видимо, начнут выдавать или пересылать 25-го. Сегодня я пойду в бухгалтерию и узнаю. Да, вот что. Тебе положено за «Смену» получить (наша анкета, помнишь?). Напиши в «Правду» на адрес «бухгалтерия, расчетный отдел». Там что-то рублей тридцать положено, деньги не валяются.

Вот и всё покуда. Так не забудь о «Крокодиле». Немедленно отпиши. Это мне представляется важным.

Целую. Жму. Твой Арк.

Привет Адке, поцелуй маму.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 27 ФЕВРАЛЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Немедленно отписать тебе не было никакой возможности. Я уходил из дому в 10 и возвращался не раньше 24 — все пять дней, пока шел симпозиум. Вчера все кончилось банкетом, с которого я удрал.

1. Как и следовало ожидать, симпозиум свелся к более или менее изысканной литературоведческой болтовне. Сколько-нибудь интересно выступали одни ученые, но и в их докладах главным были различные левые высказывания, преподносимые как следствие теоретико-информационных рассуждений. Так, интересно выступали Амосов, Грекова, Волькенштейн, Гельфанд, Цейтлин. Любопытно, что с чисто идейной стороны ничего особенного нового я не услыхал. Это меня и огорчает и радует, потому что это означает, что мы, несмотря ни на что, ухитряемся оставаться все время на уровне современных передовых идей науки. Из наших отлично выступили Нудель, Мирер, хорошо — Громова, Каганов, Борев, остальные — посредственно или плохо. Вопреки ожиданиям плохо выступили Рим и Кагарлицкий. Я отказался выступать вообще: и неохота было и не о чем. Так что я как засел в засаду на случай выпадов, так и просидел до самого закрытия — не было никаких выпадов.

2. Познакомился и подружился с Мирером и Кагарлицким. Очень мне они оба понравились. Уже ради этого стоило устроить симпозиум. Кроме того, я познакомился с Грековой (Елена Сергеевна Вентцель) — в полном от нее восторге, подарил ей ХВВ (подделав твою подпись с ее разрешения). Кстати подошел ко мне Гранин и попросил ХВВ. Натурально, я подарил и ему.

3. Прочел статью Нуделя о нас. Поговорили мы о ней, и он заявил, что все им написанное — дерьмо и что теперь он начнет заново. Мне, по-видимому, удалось доказать ему, что в ХВВ и ПНвС мы отходим уже от прежней манеры, когда все события опирались на четкий исторический и социологический фундамент, и переходим к новому типу литературы, где предыстория событий, хронология, взаимообусловленность прошлого с настоящим перестают играть важную роль. Намекнул ему, что в новой повести мы совершенно иначе подходим к проблеме правдоподобия. Может, ты дашь ему ЗПвГ? У меня такое ощущение, что ты ему не доверяешь. Почему? Он совершенно наш и очень нас любит.

4. Читал главу Бритикова. Здорово написал, молодец. Сделал ему мелкие замечания и еще намерен с ним поговорить и кое-что разъяснить. Например, он совершенно не понял роли пролога в ТББ и особенно — роли эпилога.

5. Вообще на симпозиуме нас много упоминали и все хвалили. Правда, главным образом — свои, фантасты. Но и Волькенштейн заявил, что мы самые талантливые. Повстречался я там с Витькой Хавиным. Сам он не великий наш поклонник (правда, читал только ШС и ПНвС), но говорит, что в математических кругах популярность у нас очень велика.

Теперь о делах.

1. Естественно, ничего придумать для «Крокодила» я не мог. Не было времени. Да и вообще — миниатюрки это не наше с тобой дело. Все понимаю: что надо, что полезно, что защита, но — увы!

2. Пришла верстка УнС. Сегодня-завтра я ее выправлю, отнесу Нине и будем там толковать о предисловии. Рисунки — дерьмо противу ожиданий.

3. Из кино пока ничего не слышно. Впрочем, может быть, они и звонили, но меня ведь не было круглосуточно. Мишка Хейфец говорил с одним из молодых режиссеров (Алеша Герман), и тот сказал, что сценарий ничего себе, но артистам там играть нечего. Я попросил Мишку передать А. Герману, что он дурак. Надо же выдумать — играть нечего! Тьфу. Брандис рассказал, что Дмитрий Молдавский, имеющий общение с Ленфильмом, рассказывал ему, что после статьи Немцова, наш сценарий, перетрусив, чуть было не зарубили, но потом оклемались. Поганое все-таки заведение — Ленфильм.

4. Получил из МолГв какие-то 1300 руб. Что это такое — понять не могу. Создается впечатление, что это 60 % за том плюс еще что-то — может быть за ДР? Проверь, пожалуйста. Хочется быть в курсе: что получено и на что еще можно рассчитывать. Да, и сообщи мне, пожалуйста, точный адрес, куда я должен писать, чтобы получить 30 руб. со «Смены».

5. Из разговоров с Громовой и Римом я понял, что а). Есть весьма серьезные опасения, что в «Коммунисте» появится статья, где нас долбанут по крайней мере за ХВВ; б). Есть надежда, что в «Правде» появится статья о фантастике, где мы будем упомянуты как хорошие. Совпадает это с твоими сведениями? И вот еще что. Не пойти ли нам объясниться в отдел печати ЦК? Громова говорит, что подготовила для этого почву. Или, может, попытаться сделать что-нибудь через Мелентьева? Но как его заинтересовать в этом деле? Впрочем, все станет ясно после съезда.

На том кончаю. Жду ответа, жму конечности, твой [подпись]

P. S. Ленку поцелуй.

А почему Север не приехал?

P. P. S. Кстати, когда мы соберемся в следующий раз? Предлагаю: апрель. Будем писать ГЛ.

Да! Пришли мне номер твоего билета ССП: буду писать рекомендацию Меерову.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 2 МАРТА 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

1. Наконец-то письмо. Я уже отчаялся. Ну, информацию ты выдал достаточно (для письма) подробную, остальное я уже буду узнавать у участников. Хорошо было бы получить стенограммы, как это, можно? Узнай у Мейлаха. Что за статья Нуделя о нас? Новая или старая? Я Нуделю вовсе не не доверяю, с чего ты взял? Просто мы редко видимся. ЗПвГ я ему обязательно дам. Между прочим, дал я ЗПвГ позавчера вечером Ариадне. Вчера утром звонит она мне и шатающимся голосом объявляет, что знала, что Стругацкие — талантливые ребята, но такого не ожидала, потому что это уже подозрительно близко к гениальности. Правда, сказала она, она ничего почти не поняла. Я ее успокоил, сказал, что мы сами ничего не понимаем. Очень она обеспокоена, как бы это напечатать. Я сказал, что пока мы решили воздержаться.

2. Рад, что ты хорош с Грековой и Граниным. Очень рад, что нас похвалил Волькенштейн. Хорошо, что велика популярность у математиков.

3. Насчет «Крокодила» — жалко, конечно, но ничего не поделаешь. У меня тоже ничего не получилось. Ни одного анекдота в голову не пришло. Наши дела таковы. ТББ и ПНвС идут в библиотеке мировой ф-ки. В Детгизе в б-ке приключений идет СБТ, уговорить директора взять «Возвр.» не удалось. Впрочем, Нина считает, что ей очень просто будет оттянуть СБТ на 1968 год. И тут родилась идея — у меня. Надо попробовать издать «Возвр.» В 1967 году в Госполитиздате. Какого черта? К пятидесятилетию. Нинке эта идея понравилась, и она сейчас, будет нажимать на педали. Вот так. Очень славно, что есть уже верстка УнС.

4. О твоих денежных делах. Я в бухгалтерии все подробнейше вызнал. Тебе прислали: по мировой фантастике — 21 а. л. по 180 р. за л. половина = 1043 р. 52 к.; за ДР — 6.443 а. л. по 105 р. за л. половина — 294 р. 32 к. Минус почтовые расходы. Кстати, получил ли ты за кино? Я получил 467 р. 44 к. Теперь «Смена». Точный адрес — посмотри внизу в любом номере «Правды», прибавь «бухгалтерия, расчетный отдел», вот и все. Там бухгалтерия общая для всех правдистских изданий.

5. Насчет статей в «Коммунисте» и в «Правде» ничего не слыхал. Рим еще мне не звонил. Объясняться в отдел печати ЦК? Можно попробовать, конечно. Но, может быть, лучше пойти прямо к Мелентьеву? Подумай, с чем пойти, и мы постараемся подготовить здесь почву.

6. Север не приехал потому, что не дали ему командировку. Здесь с командировками полный бардак получился.

7. Собираться в апреле согласен. Только что писать? ВНМ или ГЛ? Если ГЛ, то надобно пока составить хоть общий план.

8. Мой пис. билет № 3482.

Вот пока и все. Целуй Адку. Жму, целую, твой всегда Арк.

И вот — спасибо «братьям-писателям»! — Авторы попадают под пристальный взгляд ЦК КПСС.

ИЗ: ПУШКАРЬ Д., ЧАРНЫЙ С. ГНЕВ БОГОВ: РУКОПИСИ, КАК ИЗВЕСТНО, НЕ ГОРЯТ. ДОНОСЫ — ТОЖЕ

<…>

Началось, как всегда, «по просьбе трудящихся». Трудящиеся — три писателя-фантаста А. Колпаков, Ю. Котляр и Г. Чижевский — в 1964-м информировали ЦК ВЛКСМ: «Мы, литераторы, работающие в жанре научной фантастики… ненормальное положение… в издательстве „Молодая гвардия“ — тематика постоянно мельчает…» Особенно удручало литераторов идеологическое наполнение произведений Стругацких, начиная с повести «Далекая Радуга» — им не нравилась идея недопустимости вмешательства в ход развития общества: «Похоже, что, оказывая помощь этим народам, мы переломили им хребет», — цитируют они Стругацких. — «Отсюда вытекает, что коммунисты по меньшей мере действуют ошибочно, приходя на помощь национально-освободительным движениям и слаборазвитым странам… Куда же нас зовут…»

Одновременно литераторы Колпаков, Котляр и Чижевский наябедничали на Ариадну Громову, Еремея Парнова и десяток других писателей и критиков, работающих в жанре научной фантастики.

У них было много поводов обращаться в ЦК. Вы слышали когда-нибудь о таких фантастах, как Колпаков, Котляр и Чижевский? И никто не слышал. Думаете, писателю не обидно, что о нем никто не ведает? Ариадну Громову — знаем, Дмитрий Биленкин — есть, Стругацкие — классики жанра. А этих трех не печатали. Почему Чижевскому не везло — неизвестно, а вот произведение А. Колпакова было снято за плагиат (черпал вдохновение у Алексея Толстого, Герберта Уэллса и Джека Лондона). Произведение же Ю. Котляра отклонили по убийственному признаку: «Автор не следит за мыслью, не рекомендуется к опубликованию».

Письмо было не единственным. В 1965-м Котляр пишет секретарю ЦК ВЛКСМ Александру Камшалову: «Вы тогда поняли мою тревогу… Каким-то образом пронюхав о содержании нашего письма в ЦК, члены группы Громовой — Стругацких начали крестовый поход против нас в издательстве, себя же выставляя невинно пострадавшими… Очень грубо отождествлены ЦК с охранкой, а тревога об идейности советской литературы — с доносом».

Письма разукрашены разными финтифлюшками. Писатели ведь чутко подмечают детали из жизни. На встрече с молодежью: «Писатель ссылается на Ленина, а школьники — на „Трудно быть богом“». Действительно, нехорошо.

Впрочем, авторы письма давали Стругацким шанс: «Мы далеки от мыслей обвинять Стругацких в преднамеренной идеологической диверсии. Они могли скатиться в идеалистическое болото и по ошибке», — пишут инженеры человеческих душ. А всю вину возлагали на руководство издательства: «Но зато не может ссылаться на неведение Жемайтис и аппарат его редакции… Ответственность за выпуск ущербных в идеологическом отношении изданий лежит целиком на главном редакторе…»

В 1999 году Бела Клюева предоставила издательству «Сталкер» для публикации в собрании сочинений АБС свои воспоминания, фотографии и некоторые материалы, почитавшиеся ранее секретными. Воспоминания и фотографии нашли достойное место в собрании, а вот «Записка…» туда явно «не ложилась». Теперь пришел и ее черед.

На каждой странице «Записки…» стоит грозный штамп «БЕЗ ПРАВА ПУБЛИКАЦИИ».

ЗАПИСКА ОТДЕЛА ПРОПАГАНДЫ ЦК КПСС, 5 МАРТА 1966

Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС считает необходимым доложить о серьезных недостатках и ошибках в издании научно-фантастической литературы.

Особого внимания, по нашему мнению, заслуживают произведения так называемой «социальной» или «философской» фантастики, в которых моделируется будущее общество, его политические, моральные, человеческие аспекты.

Научно-фантастическую литературу в СССР издают около 20 издательств — центральных, республиканских, областных. Ее регулярно печатают более 50 журналов и газет, многие из которых выходят миллионными тиражами. Если с конца прошлого века до 1958 года в нашей стране на русском языке было выпущено около 450 названий произведений фантастики, то с 1959 по 1965 год включительно только на русском языке было издано более 1200 научно-фантастических произведений, включая переиздания, общим тиражом около 140 миллионов экземпляров. Литература по фантастике стала как бы литературной модой. Особенно большую популярность научно-фантастическая литература снискала себе среди молодежи и подростков. Произведения этого жанра читаются молодежью буквально запоем.

Советская научная фантастика всегда отличалась своими прогрессивными тенденциями, твердо стояла на основах научного мировоззрения, смело вторгалась в сложные и малоизученные жизненные проблемы. Для нее были характерными высокий гуманизм, глубокая вера в силу человеческого разума, оптимистический взгляд в будущее человечества, неизменно связанное с победой и торжеством коммунистических идеалов.

Однако в последние годы в результате снижения требовательности со стороны издательств и редакций журналов к авторам, к идейно-художественному уровню произведений научно-фантастическая литература претерпела определенную эволюцию. Книги этого жанра начали все дальше отходить от реальных проблем науки, техники, общественной жизни, их идеологическая направленность стала все более притупляться и, наконец, стали появляться произведения, в которых показывается бесперспективность дальнейшего развития человеческого общества, крушение идеалов, падение нравов, распад личности. Жанр научной фантастики для отдельных литераторов стал, пожалуй, наиболее удобной ширмой для легального протаскивания в нашу среду чуждых, а иногда и прямо враждебных идей и нравов.

По мнению литераторов А. Громовой, Р. Нудельмана, 3. Файнбурга, основоположником «философской» фантастики является современный польский писатель Станислав Лем. В его многочисленных романах и повестях, которые, кстати сказать, печатаются главным образом в СССР (за последние пять лет его книги вышли у нас тиражом в 1 млн. 250 тыс. экземпляров), будущее коммунистическое общество представляется абсолютно бесперспективным и вырождающимся.

Каково главное кредо С. Лема в изображении будущего человечества? Человек, по мнению писателя, в конце концов создаст такую совершенную технику, которая будет делать за него все. От человека, чтобы жить, не потребуется никаких усилий, никакого напряжения, никакого героизма. В результате полностью механизированного комфорта человек превратится «в существо разленившееся, изнеженное, несамостоятельное». Перед человечеством стоит дилемма: либо человек создаст условия абсолютного комфорта и абсолютной безопасности, и тогда он выродится, либо он не сможет создать идеально обслуживающий его кибернетический мир, и тогда он слаб и ничтожен, хотя и останется человеком.

И вот, усвоив эту «философию», полную пессимизма и неверия в силу разума, представители отечественной «философской» фантастики вступили в противоборство с идеями материалистической философии, с идеями научного коммунизма. Для иллюстрации считали бы возможным подробно остановиться на содержании наиболее показательных в этом смысле произведений, принадлежащих перу братьев А. и Б. Стругацких.

«Попытка к бегству» — повесть, рассказывающая о своеобразном быте будущего коммунистического общества, когда космические перелеты стали ничуть не труднее современной загородной поездки на автомобиле. Два героя произведения решают провести свой отпуск на одной из неисследованных планет. Во время подготовки к прогулке в космос к ним обратился некто в белом, Саул, уговаривая взять его с собой. Отпускники берут его, и в скором времени без хлопот оказываются на неизвестной планете, которую называют в честь своего спутника — Сауной.

Планета оказалась обитаемой существами, удивительно похожими на людей. Но у них фашистский строй, концлагери, гнет и несправедливость. На планете нескончаемым потоком движутся неведомые машины, вылезая из одной дыры в планете и скрываясь в другой. Намекнув, что машины эти созданы некой высшей цивилизацией, авторы показывают, как заключенные ценою жизни сотен и тысяч своих товарищей понуждаются голыми руками захватить хоть одну из этих машин и разгадать секрет управления ими.

Основа замысла повести в том, как будут реагировать земляне, члены коммунистического общества, при столкновении с инопланетным фашизмом. Оказывается, они бессильны, не должны и не хотят вмешиваться, ибо всякое их вмешательство, по мнению авторов, обречено. Авторы иронизируют: «Можно напялить белые хламиды и прямо в народ… И мы станем проповедовать социализм… Местные фарисеи посадят нас на кол, а люди, которых мы хотели спасти, будут с гиком кидать в нас калом.

А в стране воцарится хаос, из которого вынырнут какие-нибудь саддукеи».

И далее: «Вы понимаете, что хотите сделать? Вы хотите нарушить законы общественного развития! Хотите изменить естественный ход истории! А знаете ли вы, что такое история? Это само человечество! И нельзя переломить хребет истории и не переломить хребет человечеству».

Так заканчивается прогулка людей коммунистического общества в мир фашизма. И тут их спутник Саул исчезает. Кто он? Почему он острее, чем его спутники, принимает к сердцу злодеяния фашизма? Ответ на это и обнажение сути замысла повести дает ее заключение.

Вернувшись в коммунистическое благополучие, путешественники находят записку, оставленную Саулом, в которой сообщается, что вовсе он и не Саул, а командир бронетанковых войск Красной Армии Репнин, заключенный гитлеровского концлагеря, пытавшийся бежать из прошлого, чтобы спастись в будущем. Что же нашел в будущем этот советский человек? Он пришел к убеждению, что коммунизм не в состоянии бороться с космическим фашизмом, и «возвращается» снова в XX век, где и погибает от руки гитлеровцев.

Может быть, эта повесть — случайный срыв авторов? Знакомство с другой их повестью «Трудно быть богом» убеждает, что проблема вмешательства или невмешательства в развитие других цивилизаций есть вполне продуманная и обоснованная авторская концепция.

На этот раз действие повести происходит на планете, где существует средневековье. Оно по воле авторов уживается с элементами фашизма. При этом фашизм у Стругацких внеклассовый, он противопоставляется земному историческому фашизму, иначе говоря, это «необыкновенный фашизм», о возможности возникновения которого стало модно говорить в последнее время, проводя различные аналогии, делая весьма прозрачные намеки.

Итак, на планете со средневековым строем, с крестьянскими войнами и охотами на ведьм, с инквизиторскими пытками и самодурством абсолютизма живут двести пятьдесят тайных сотрудников земного Института экспериментальной истории. Эти земные резиденты, принявшие облик монахов и рыцарей, шаманов и аристократов, закрывая глаза на все ужасы, свидетелями которых являются, стиснув зубы и сжимая в руках запретное оружие, которое могло бы предотвратить страдания несчастных жителей империи Арканар, «изучают» все происходящее, добывая подтверждение различным историческим теориям, рожденным в умах земных ученых, которые уже давно живут в спокойной и блаженной обстановке коммунизма. Земляне не могут вмешаться в жизнь инопланетной цивилизации не потому только, что им дана жесткая директива не вмешиваться в дела жителей планеты, оставаться беспристрастными исследователями, но и потому, что это совершенно бесполезно, ибо жители Арканара даже биологически еще не дозрели до уровня человека в общепринятом понимании. «Было в них что-то общее… Наверное, то, что все они почти без исключений были еще не людьми в современном смысле слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного человека» и далее: «Никаких сил не хватит, чтобы вырвать их из привычного круга забот и представлений. Можно дать им все. Можно поселить их в самых современных спектроглассовых домах и научить их ионным процедурам, и всё равно по вечерам они будут собираться на кухне, резаться в карты и ржать над соседом, которого лупит жена».

Наиболее ярко «философские» концепции Стругацких изложены в их последней книге «Хищные вещи века».

В ней рассказывается об образе жизни некой «Страны Дураков». Эта «капиталистическая», по утверждению авторов, страна представляет собой общество всеобщего благоденствия, общество изобилия. Здесь жители получают многие блага бесплатно за счет «фонда обеспечения личных потребностей» — одежду, продукты питания, книги… И в то же время никаких духовных интересов у людей Страны Дураков нет. Они не знают, кому поставлен памятник на центральной площади столицы. Книги в их глазах не представляют никакой ценности.

Общество лишено классовой структуры, поэтому в нем нет и никаких социальных движений. Людям здесь смертельно скучно. Они всем пресытились. Об уровне духовной жизни Страны Дураков можно судить по ее прессе:

«В общем-то читать в еженедельниках было нечего. Я бегло просмотрел их, и они произвели на меня самое тягостное впечатление. Их заполняли удручающие остроты, бездарные карикатуры, среди которых особенной глупостью сияли серии „без слов“, биографии каких-то тусклых личностей, слюнявые очерки из жизни различных слоев населения, бесконечные полезные советы, как занять свои руки и при этом, упаси бог, не побеспокоить голову, страстные идиотские выпады против пьянства, хулиганства и распутства… Были там воспоминания участников „заварушки“ (?), поданные в литературной обработке каких-то ослов, лишенных совести и литературного вкуса, беллетристические упражнения явных графоманов со слезами и страданиями, с подвигами, с великим прошлым и сладостным будущим, бесконечные кроссворды, чайнворды, ребусы и загадочные картинки…

Я швырнул эту груду макулатуры в угол. Ну что у них здесь за тоска!.. Дурака лелеют, дурака заботливо взращивают, дурака удобряют… Дурак стал нормой, еще немного — и дурак станет идеалом, и доктора философии заведут вокруг него восторженные хороводы. Ах, какой ты у нас славный, дурак! Ах, какой ты бодрый и здоровый, дурак! Ах, какой ты оптимистичный, дурак, и какой ты, дурак, умный, какое у тебя тонкое чувство юмора, и как ты ловко решаешь кроссворды!.. Ты, главное, только не волнуйся, дурак, все так хорошо, все так отлично, и наука к твоим услугам, дурак, и литература, чтобы тебе было весело, дурак, и ни о чем не надо думать… А всяких там вредно влияющих хулиганов и скептиков мы с тобой, дурак, разнесем (с тобой, да не разнести!). Тоска, тоска… Какое-то проклятие на этих людях, какая-то жуткая преемственность угроз и опасностей. Империализм, фашизм… десятки миллионов загубленных жизней, исковерканных судеб… в том числе миллионы погибших дураков, злых и добрых, виноватых и невиновных… Последние схватки, последние путчи, особенно беспощадные, потому что последние. Уголовники, озверелые от безделья офицеры, всякая сволочь из бывших разведок и контрразведок, наскучившая однообразием экономического шпионажа, взалкавшая власти… И снова все висит на волоске, а дураки решают кроссворды, пляшут фляг, желают одного: чтобы было весело. Но где-то кто-то сходит с ума, кто-то рожает детей-идиотов, как-то странно умирает в ваннах, как-то не менее странно умирает у каких-то рыбарей, а меценаты охраняют свою страсть к искусству кастетами… И еженедельники стараются прикрыть это смрадное болото приторной корочкой благополучной болтовни. Дураков убеждают, что все хорошо, что космос осваивается небывалыми темпами (и это правда), что энергии хватит на миллиарды лет (и это тоже правда), что жизнь становится все интереснее и разнообразнее (и это, несомненно, тоже правда, но не для дураков), а демагоги-очернители (читай: люди, думающие, что в наше время любая капля гноя способна заразить все человечество, как когда-то пивные путчи превратились в мировую угрозу), чуждые интересам народа, подлежат всемерному осуждению… Дураки и преступники… Преступники и дураки».

Поскольку духовных интересов у жителей Страны Дураков нет, они ищут всевозможных наслаждений, любых, лишь бы они давали острые ощущения. Не зная, куда себя девать, скучающие, сытые, бездельничающие люди идут к «рыбарям» в развалины Старого метро, где полуумные молодчики предоставляют им всякого рода «сильные ощущения», вроде зрелища гирлянд дохлых крыс или нападения ржавого робота. На площадях города устраиваются особые радения — «дрожка», во время которых люди с помощью массовых стимуляторов приводят себя в истерическое состояние.

И вот в такой обстановке всеобщей идейной и нравственной деградации в мире возникает новая грозная опасность. В Стране Дураков нашли средство — нейростимулятор — «слег», воздействующий на центры наслаждения в мозгу. Главный герой повести Жилин испробовал его на себе и вынужден был признаться самому себе, что «никогда так ярко и горячо нежил», как под воздействием «слега».

«Я боюсь за человечество, — размышляет Жилин. — Это же конец». «Все миллиарды людей в ваннах, погруженные в горячую воду (условия процедуры) и в самих себя. Только в себя…» «И когда в иллюзорные миры уйдут все, — а ты знаешь, этим может кончиться, — история человечества прекратится».

Книга заканчивается размышлениями о предстоящей длительной новой войне по спасению человечества, «самой бескровной и самой тяжелой для ее солдат».

Показ целой страны как «Страны Дураков», понятие о целом народе как о «народе проклятом», о трудящихся «огромного большинства стран мира» как об аморфном сплошняке в социальном отношении, стремящихся лишь к удовлетворению самых примитивных инстинктов — это проявление не только высокомерного пренебрежения к материалистической философии, но и неуважение к самому Человеку, ко всей истории человечества, к человечеству сегодняшнего дня.

Моделирование условной Страны Дураков, общества без признаков классов, достигшего необъяснимым образом изобилия материальных благ для всех своих членов — сопутствуемого упадком духовной жизни — тоже без всякой конкретизации причин, может вызвать у неискушенного читателя ошибочное представление, что изобилие материальных благ вообще ведет к упадку духовной жизни.

Отдавая себе отчет в том, что Страна Дураков выглядит слишком пасквильно, авторы решили оградить себя предисловием, в котором пишут: «Речь в повести идет о чрезвычайно тревожной и все усиливающейся тенденции, свойственной современному капиталистическому миру». Стругацкие поясняют, что они имеют в виду «массовую идеологию, ежедневно и ежечасно порождаемую практикой частнособственнического предпринимательства». Эта практика приводит к тому, что «меркантильные интересы тогда готовы поглотить все другие человеческие чувства, а само общество выглядит как толкучка стяжательских страстей».

Однако следует заметить, что ни К. Маркс, ни В. И. Ленин не рассматривали целое общество как всеобщую толкучку стяжательских интересов — ни исторически, ни в перспективе. Равным образом марксизм не рассматривает буржуазную идеологию как идеологию масс в капиталистическом обществе, а различает разную идеологию у разных его классов.

Массовая идеология, разделяемая всеми членами общества, — это особенность и один из главных признаков общества, в котором нет антагонистических классов или нет классов вообще — иначе говоря — это особенность коммунистического общества.

Писатели далее говорят, что особенно страшным представляется действие массовой буржуазной идеологии в условиях материального довольства. После этого делается неожиданное и весьма парадоксальное заявление: «Мы не ставили перед собой задачи показать капиталистическое государство с его полюсами богатства и нищеты, с его неизбежной классовой борьбой. Да и в одной небольшой повести нам никогда не удалось бы осветить все стороны, все социальные противоречия капиталистического государства».

Разумеется, все стороны и все социальные противоречия капиталистического государства невозможно осветить в одном произведении, о чем можно вполне согласиться с авторами, но отсюда вовсе не следует, что можно обходить все эти стороны и все противоречия в повести, специально написанной для того, чтобы разоблачить вредоносность буржуазной идеологии.

В сущности, опубликование повести «Хищные вещи века» есть беспрецедентный случай в истории советской литературы, когда писатели, взявшись написать книгу об образе жизни «капиталистического» государства, не только не стремятся к анализу социальных его сторон, но начисто отказываются от социальных оценок вообще, — причем делают это, согласно авторскому замыслу, сознательно, преднамеренно.

Слабость и путанность идейно-теоретических позиций многих произведений современной литературы по научной фантастике усугубляется их низким литературно-художественным и эстетическим уровнем. В книгах по научной фантастике встречается немало натуралистических картин, смакования всякого рода низостей и непристойностей. Некоторые герои их нарочито упрощены и огрублены. Говорят они на какой-то тарабарщине, в которой смешались арго уголовников с заумью снобов и развязностью стиляг. Вот несколько иллюстраций:

«В конце коридора дона Окана внезапно остановилась, обхватила Румату за шею и с хриплым стоном, долженствующим означать прорвавшуюся страсть, впилась ему в губы. От феи несло смешанным ароматом немытого тела и эсторских духов. Губы у нее были горячие, мокрые и липкие от сладостей. Ну, я тебя, потаскуха, подумал Румата и сжал ее в объятиях. Что-то хрустнуло, не то корсаж, не то ребра, красавица жалобно пискнула, изумленно раскрыла глаза и забилась, стараясь освободиться. Румата поспешно разжал руки.

— Противный… — тяжело дыша, сказала она с восхищением. — Ты чуть не сломал меня…

— Я сгораю от любви, — виновато пробормотал он.

— Я тоже. Я так ждала тебя! Пойдем скорей…

Она потащила его за собой через какие-то холодные темные комнаты. Румата достал платок и украдкой вытер рот… Она втолкнула его в жарко натопленный будуар, бросилась на огромную кровать и, разметавшись на подушках, стала глядеть на него влажными гиперстеническими глазами. Румата стоял как столб. В будуаре отчетливо пахло клопами.

— Ты прекрасен, — прошептала она. — Иди же ко мне. Я так долго ждала!.. — Трясущимися от нетерпения пальцами она принялась расстегивать его камзол. — Ты прекрасен… — задыхаясь, бормотала она. — Но ты робок, как новичок…

…Скверно, подумал он. Ничего не выйдет… Не могу.

— Как ты смеешь? — прошептала она, но он уже выскочил в коридор и быстро пошел прочь. С завтрашнего дня перестаю мыться, подумал он. Здесь нужно быть боровом…

— Мерин! — крикнула она ему вслед. — Кастрат сопливый! Баба! На кол тебя!» (А. и Б. Стругацкие. «Трудно быть богом».)

Так поступают герои некоторых современных фантастических произведений. А вот как они разговаривают: «К черту — сказал однажды Сергей. — Я хочу сладко пожрать, и мне наплевать на эту самую биотозу», «а на Атоса я вообще чихал», «свинство», «дурак», «как вот врежу», «из пяти ответов четыре пальцем в ноздрю», «душу выну из мер-рзавца», «изобью в кровь», «паскуда», «сучий потрох», «собаки свинячьи», «стерва», «пархатые суки» и т. д. в том же духе.

Как же могло случиться, что в научно-фантастическую литературу проникли идейно-чуждые влияния, идеалистические философские концепции, пессимистические настроения? Вольно или невольно в ряде произведений этого жанра проповедуются антиматериалистические взгляды на человека, природу, общество, и в сознание читателей вносятся идеи, противоречащие элементарным научным истинам о развитии человеческого общества.

Все дело в том, что ни партийная печать, ни литературная критика никогда всерьез не занимались анализом научной фантастики. А это привело к тому, что издательства и редакции журналов, главным образом, издательства «Молодая гвардия», «Детская литература», журналов «Техника — молодежи», «Знание — сила», «Молодая гвардия», «Смена», редакции сборников по фантастике и приключениям, крайне невзыскательно стали подходить к отбору произведений писателей-фантастов. Стремясь получить дополнительные прибыли, любой ценой увеличить тиражи своих изданий, печатают почти все, что приносят авторы и переводчики. Неразборчиво публикуя произведения западных фантастов, руководители издательств и журналов открыли зеленую улицу для проникновения буржуазной идеологии в среду советских читателей и, особенно, в среду молодежи.

При издательстве «Молодая гвардия» сложилась группа молодых писателей и критиков, которые напрочь отбрасывают всё, что было сделано советскими фантастами прежде, стоят в фарватере современной западной фантастики. Эта группа монополизировала издание литературы и публикацию статей в газетах и журналах по проблемам научной фантастики. Парнов и Емцев хвалят Стругацких, Стругацкие — Парнова и Емцева. Нудельман хвалит Громову, Громова — Нудельмана. А все они вместе взятые взахлеб расхваливают Айзека Азимова, Рэя Брэдбери, Станислава Лема, монолитно и беспощадно выступают против советских писателей старшего поколения А. Казанцева, В. Немцова и других.

Писательская общественность неоднократно обращала внимание ЦК ВЛКСМ и руководителей издательства «Молодая гвардия» на неблагополучное положение с изданием литературы по научной фантастике, однако эти сигналы не были приняты во внимание. Более того, руководители «Молодой гвардии» до последнего времени склонны считать, что с выпуском научно-фантастической литературы у них все обстоит благополучно.

Учитывая серьезные недостатки и ошибки в издании литературы по научной фантастике, Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС считал бы целесообразным осуществить следующие мероприятия:

1. Поручить редакции журнала «Коммунист» опубликовать обстоятельную критическую статью авторитетного автора об ошибочных тенденциях в современной научно-фантастической литературе. Это необходимо, поскольку в двух статьях, опубликованных ранее на страницах «Коммуниста» (Е. Брандис и В. Дмитриевский «Будущее, его провозвестники и лжепророки» № 2 за 1964 г. и М. Емцев и Е. Парнов «Наука и фантастика» № 15 за 1965 г.), содержатся путаные оценки современной научно-фантастической литературы, всячески восхваляется творчество братьев Стругацких, что, в известной степени, дезориентировало общественность.

2. Поручить ЦК ВЛКСМ рассмотреть вопрос о работе издательства «Молодая гвардия» по изданию научно-фантастической литературы и принять меры по укреплению издательства более квалифицированными кадрами.

3. Предложить Комитету по печати при Совете Министров СССР навести надлежащий порядок в издании литературы по научной фантастике как в центре, так и на местах, обратив особое внимание на выпуск произведений западных литераторов.

4. Рекомендовать Союзу писателей СССР обсудить вопрос об ошибочных тенденциях в современной научно-фантастической литературе и принять меры к улучшению работы с литераторами, работающими в этом жанре.

5. На очередном информационном совещании в Отделе пропаганды и агитации ЦК КПСС обратить внимание редакторов газет и журналов, директоров издательств на неправильные тенденции в современной научно-фантастической литературе и на поверхностное обсуждение проблем, связанных с этим жанром, на страницах периодической печати. Просим согласия.

Зам. зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС

А. Яковлев

Инструктор Отдела И. Кириченко

Поверх первой страницы «Записки…» наискось наложена рукописная резолюция: «Согласиться. П. Демичев. М. Суслов. Ю. Андропов. Б. Пономарев. Д. Устинов». Небожители — секретари ЦК КПСС — лишь завизировали этот документ. Ответственный же автор «Записки» — идеолог среднего звена Александр Яковлев, будущий «прораб перестройки», самый «левый» в горбачевские времена. Есть повод поразмыслить о роли личности в истории… И еще — об угле зрения на эту самую личность. Вот лишь несколько фамилий, которые упоминаются на страницах «Неизвестных Стругацких»: Поликарпов, Карпинский, Чхиквишвили; далее нам встретятся Ильин и Черноуцан. Как же по-разному оценивают их современники! Для одних они — воплощение зла, непрошибаемые идеологи, око КГБ, для других — строгие, но умные начальники, помогшие этим и спасшие тех…

О версии Яковлева рассказал Всеволод Ревич. И откомментировал:

ИЗ: РЕВИЧ В. ДОН РУМАТА С ПРОСПЕКТА ВЕРНАДСКОГО

Аркадий искренне веселился, зачитывая выбранные места из переписки с друзьями. Конечно, эти документы были секретными, они обнародованы только сейчас. Но тем не менее и тогда в самых компетентных органах находились доброжелатели, благодаря которым мы своевременно знакомились с этими эпистолами… А может быть, только делал вид, что веселится, хотя Аркадий был не из тех людей, которые напяливали на себя маску. Он всегда думал, что говорил, но всегда говорил, что думал. А вот мне почему-то было несмешно. Как не было смешно и несколько лет назад, когда вышеупомянутые докладные решил опубликовать журнал «Знание — сила» и предложил мне прокомментировать их. Я с большим удивлением и с еще большим разочарованием увидел, что многие из этих документов подписаны именем человека, которого я начал уважать задолго до начала перестройки, — А. Н. Яковлевым.

Комментировать их без ведома Яковлева я счел для себя неприемлемым, и журнал устроил мне встречу с Александром Николаевичем. Он прочитал одну или две записки, тяжело вздохнул и сказал: «Боже, сколько же ерунды мы тогда понаписали. Но историю, увы, не исправишь. Печатайте! Только вы не думайте, что каждая из таких записок равнялась постановлению секретариата ЦК. Многие из них, к счастью, писались только для галочки и ложились под сукно, чтобы мы могли со спокойным сердцем сообщить наверх, что меры по сигналам общественности приняты».

В общем-то я знал это и раньше, как знал и то, что не меньше было и «указов прямого действия», за их появлением следовали выговоры, снятия и исключения… Но и те, и другие служили, с позволения сказать, правовой базой для идеологических экзекуций. Иногда — в непосредственной форме, например, путем снятия стружки с главных редакторов — грубой плотницкой операции, регулярно и публично проводившейся в кабинетах на Старой площади. Иногда — втихаря, ведь документы никогда не обнародовались. И часто оставалось только гадать, почему книги вылетали из планов, почему запрещались и даже прерывались публикации в периодике, почему те или иные немилости обрушивались на головы авторов и издателей.

Но мы явно отвлеклись. Авторы еще не в курсе принятых на самом верху решений. У них свои злободневные проблемы.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 6 МАРТА 1966, Л. — М.

Дорогой Аркашенька!

Я снова задержался с ответом, потому что ждал худсовета на Ленфильме. Теперь (вчера) этот худсовет состоялся.

Присутствовали: Рохлин, Алла, некто Кузьмичев Игорь Сергеевич — молодой человек с неопределенной улыбкой, режиссер Аронов Григорий Лазаревич и старый еврей, ф. и. о. которого я не разобрал и которого буду потому называть СЕ. Володин застрял в Москве, Панова не успела прочитать сценарий и извинилась, что не приедет, а Гранин не прибыл вообще без объяснений.

Я не буду подробно описывать, кто что говорил, хотя я старался записывать. Скажу вкратце, а потом подобью общий итог.

Кузьмичев И. С. высказался в том смысле, что идейно сценарий (книги он, естественно, не читал) не представляет ничего нового, что чисто внешнее грозит забить чисто внутреннее и что характер главного героя, как человека и землянина, не ясен. Всю дорогу он потом добивался, чтобы ему объяснили характер Руматы и на все соображения отвечал: «Да, но всё это только схема, а где характер?»

СЕ проделал совершенно блестящий анализ вещи (прямо-таки на уровне Нуделя; все понял, собака!), напомнил о дискуссии в прессе (хотя самой повести не читал) и очень изящно привел собравшихся к мысли о непроходимости фильма.

Режиссер Аронов (примерно 35 лет, лысый, глуповатый на вид) понес с Волги и с Дону и предложил все переписать заново под девизом: «Никто не даст нам избавленья…» Невмешательство претит, и фильм надо закончить тем, как Румата встает во главе восставших.

Рохлин и Алла говорили примерно об одном и том же и довели до конца путаные рассуждения Аронова. Эти последние три выступления помогли мне понять, о чем, собственно; идет речь. Но об этом ниже, а пока, чтобы у тебя не создалось печального ощущения монолитности выступавших, сообщаю, что: СЕ и Аронов уверены в нашей талантливости, а Кузьмичев не был вначале уверен, а потом его значительно поколебали; Кузьмичев считает, что идеи слишком просты и ясны, а Аронов — что они слишком сложны и запутаны; СЕ предлагает сценарий утрамбовывать, а Аронов — расширять; Кузьмичеву не ясен характер Руматы, а Аронову и Алле — очень даже ясен и т. д. Обычная неразбериха и субъективность. Но теперь о главном. Что их смущает:

1. Первое и единственное — упадническое звучание фильма. Это их смущает и с точки зрения цензуры и вообще (зритель, мол, скажет: раз ничего нельзя сделать, пошли в кабак пить водку — слова Аронова). Их смущает бездействие и колебания Руматы, создающие иллюзию сложенных рук. Их не убеждают рассуждения Руматы, им все кажется, что должен быть некий выход, активный и цензуроугодный. Это, собственно, главная претензия. Остальное — мелочи, на которые либо можно не обращать внимания, либо быстренько исправить. Да, у тебя, наверное, возникнет вопрос: а что же они раньше думали? Так, Рохлин об этом сказал в том смысле, что в книге все более доказательно и понятно, а при сжатии матерьяла произошел качественный скачок и появились неясности и некие сомнительности.

В краткой речи я их всех обложил и несомненно забил чистой логикой. Это было нетрудно. Я просто спрашивал: что вы можете предложить Румате? И бил по пунктам (хорошо мы с тобой все разработали — молодцы!). Очень скоро объявилось знаменитое шевеление пальцами, туманные рассуждения о рациональном и эмоциональном, потом Рохлин, который благоразумно помалкивал после того, как я доказал ему, что Румата не толстовец, сказал, что все мы обалдели и заседание надо продолжить уже в рабочем порядке. Продолжать будем, вероятно, сразу после праздников, я тебе все отпишу.

В общем, все еще впереди. Будет еще много худсоветов. Не в худсоветах дело. Дело в редакции, а она за нас. Я их хорошо понимаю: они хотят, чтобы фильм получился оптимистический, и я с ними полностью согласен.

Теория сводится на мой взгляд к следующему: фильм задает вопрос — что должен делать человек в безвыходном положении? И отвечает на него: ДУМАТЬ и ПОСТУПАТЬ, КАК ВЕЛИТ СОВЕСТЬ. Со второй частью все они согласны, а вот о первой части (ДУМАТЬ) как всегда забывают. Нам нужно доказать им, что это самое важное.

В общем, впечатление у меня осталось неплохое, хотя, честно говоря, я ожидал, что все будет более формально и, следовательно, просто. Нам еще, видимо, придется над этим сценарием посидеть. Даром деньги они платить не собираются.

Теперь о деньгах. Правильно ли я понял, что за ДР мы получили ВСЮ положенную сумму, а за том — только 60 % всей положенной суммы? Ответь.

В апреле будем писать, как мне кажется, ВНМ и разрабатывать окончательный план ГЛ.

Маму устроить на март не удалось — нет мест. В апреле м. б. будут, тогда отправим ее на ту половину месяца, когда тебя не будет. Иначе она не согласна.

Целую, жму, твой [подпись]

P. S. Поздравь с праздником: Екатерину Евгеньевну, Ленку и всех прочих девочек, девушек и женщин.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 10 МАРТА 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Вчера состоялась очередная встреча в Ленфильме. Присутствовали: Рохлин, Алла, Аронов (см. пред. письмо) и какой-то напросившийся послушать тихий молчел. Говорили непрерывно — не поверишь! — четыре часа. Было очень живо и демократично, орали, пенились, завалили нас предложениями. Все эти предложения я вчера вечерком суммировал и поделил на ТРУДНЫЕ и НЕОЧЕНЬТРУДНЫЕ.

ТРУДНЫЕ (т. е. такие, с которыми я один никак не справлюсь — нужен твой совет и твои варианты):

1. Как-то подать социальный разрез общества — мельком, вторым планом, но чтобы были в фильме люди, которые сеют, жнут, куют и которым вся эта политическая возня до лампочки и только мешает заниматься необходимыми делами. (Трактирщика недостаточно — он выступает как активная сила.)

2. Дать Кире роль, заставить зрителя полюбить ее, сделать так, чтобы понятно было, почему для Руматы она — самое дорогое. Хоть одну сцену!

3. Король получился совершенно шварцевский, банальный, обсосанный король. Неужели такие сказочные пародисты, как мы, не способны дать оригинальный свежий образ, хотя бы за счет особого ритуала приема в опочивальне (в частности предлагалось — король принимает в клетке, защищенный от покушений).

4. Нельзя ли переделать начало так, чтобы Румата выступил сразу как активная фигура — что-то вроде книжного варианта со спасением.

Пожалуйста, подумай над этим, предложи что-нибудь, напиши какие-либо варианты — не очень торопясь, но и не слишком медля.

НЕОЧЕНЬТРУДНЫЕ (т. е. такие, с которыми я в принципе мог бы справиться и сам. Сообщаю тебе свои предложения на предмет придумывания тобою чего-нибудь получше):

1. Дать оптимистическую перспективу, чтобы не звучала в фильме безнадежность: сделать, мол, ничего нельзя, как ни рыпайтесь. (Я предложил, и они приняли следующую трактовку: трагедия Руматы в том, что он не способен ОДИН и НЕМЕДЛЕННО изменить историю, но в принципе изменить историю можно — только надо еще пару десятков лет изучать и обдумывать как. Практически: вставить соответствующие реплики во второй диалог Руматы с Кондором.)

2. Овеществить Будаха, дать конкретнее зрителю понять, что Будах, скажем, Леонардо — художник, астроном, лекарь, скульптор. Предлагается, чтобы Румата перебирал дома: книги Будаха, картины Будаха, глобус Будаха и т. д.

3. Устранить все задержки сюжета: размышления и сны Руматы: размышления о Рэбе, рассуждения на дежурстве в ночь переворота и т. д. (Я думаю, надо это сделать — действительно неуклюже все выглядит и снижает и без того замедленный темп.)

4. Обязательно дать понять, что Румата заподозривает Лжебудаха, иначе слишком велико разочарование зрителя: ради такого мозгляка огород городят! (Это довольно просто сделать и в опочивальне и позже — у брата Абы, где Румата скажет: «Но мне нужен НАСТОЯЩИЙ Будах, а не тот мозгляк, которого вы подсунули королю».)

5. Ввести новую сцену в трактире: разговор в подполе с оборванцами о Будахе. Выгода: Румата действует; Румате есть зачем идти в трактир; особенно весомым становится признание Пампы насчет Будаха. (Ну, тут все готово — надо просто сократить и всунуть из романа.)

6. Разные мелочи, не представляющие ни трудности, ни интереса — уточнения.

На прощанье Рохлин сказал мне: «Главное сделать так, чтобы первая сюжетная линия — поиски Будаха — была по возможности более динамичной и естественно уравновешивала бы вторую — философскую, сплошь на диалогах линию метаний Руматы ближе к концу».

Да, и еще просили, чтобы Рэба был зарублен. Думаю, надо им его дать: пусть валяется среди трупов в конце.

Таким вот образом. Жду твоих комментариев и советов, а сам на черновичке начну кое-что уже маракать.

Жму, целую, твой [подпись]

P. S. Написал Меерову рекомендацию в Союз. Трудно было. Подписался за тебя.

P. P. S. Привет Ленке и всем.

После состоявшегося обсуждения киностудия присылает Авторам и официальный документ.

ИЗ АРХИВА. РЕДАКЦИОННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО ПЕРВОМУ ВАРИАНТУ СЦЕНАРИЯ ТББ

Авторам сценария «Трудно быть богом»

Б. Н. и А. Н. СТРУГАЦКИМ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По варианту сценария,

представленного 3-му творческому объединению

8 февраля 1966 г.

Уважаемые Борис Натанович и Аркадий Натанович!

Сценарий, представленный Вами объединению, был обсужден в редакционном порядке в вашем присутствии и с вашим участием. Стало быть, вы полностью в курсе наших впечатлений и здесь, в заключении, остается лишь зафиксировать основные мотивы этого разговора.

На наш взгляд, в представленном варианте проступили основные контуры замышленного сценария: приключенческого, заключающего в себе серьезную и значительную тему, сценария с интеллектуальным героем, острым сюжетом и развитым юмором. Все эти элементы существуют в сценарии, некоторые из них выразились с особенной ясностью в удачно сделанных эпизодах — содержательных, драматургичных, экранных. Всё это слагает обнадеживающее впечатление и позволяет считать вашу работу серьезной и перспективной.

Между тем, ее нельзя еще принять как завершенную. Те элементы, о которых сказано выше, пока еще скорее сосуществуют, нежели соединяются в единую и целостную пластическую ткань вещи. Композиционный порядок сценария пока еще прочитывается как некая временная последовательность, вполне возможная, однако, не продиктованная драматургической обязательностью и неизбежностью. В построении есть логика, но ему недостает самодвижения.

Очевидно, завязка романа вернее той, которая предпринята в сценарии. Видимо, надо начинать с частного и конкретного, т. е. с темы Будаха, с тем, чтобы через это силой заданной необходимости втянуться в более сложные и значащие отношения. Завязка не должна намекать на результат, иначе вы лишаете себя драматургической перспективы, впадаете в повторение, теряете структуру действия, снимаете его непредвзятость и перворожденность.

И наоборот — сказав в экспозиции лишнее, вы, наряду с этим, лишили нас необходимой информации. Кто эти люди? Где они? Какова их задача? Каковы границы, которые определены дисциплиной их положения? Надолго ли они здесь? Что и как связывает их с Землей? В чем они повинны, в чем свободны? Всё это — вопросы, которые неизбежно возникают. Вы предлагаете нам фантастические обстоятельства. И мы с полной ясностью должны быть информированы об условиях необычной игры. Наш зрительский или жизненный опыт ничего нам не подскажет, как это бывает в области реальных, относительно обжитых обстоятельств и отношений. Здесь все надо сказать и пояснить.

Думается, что в итоговой части надо искать той же ясности вывода, не бояться суммировать тему вещи в открытом определении. Это не всегда бывает хорошо, здесь, в сценарии философского свойства, это представляется подходящим и нужным.

Следует также подумать над тем, чтобы избежать чисто иллюстративного элемента. Размышления героя в основном хороши и должны войти в сценарий. Но они ставят нас перед проблемой такого экранного решения, которое сочетало бы их с органичным и действенным изобразительным рядом. Вы предприняли близлежащее, наиболее элементарное и, скажем прямо, неудовлетворительное решение.

Надо подумать и о том, что единственный женский образ сценария пока еще недоразвит. Кира существует в сценарии, она занимает пока чисто обстоятельственное место. Драматургические «приличия» требуют найти ей собственное стремление, дать ей пусть небольшую, но собственную роль.

Таковы, в общих чертах, наши пожелания к дальнейшей работе над сценарием.

Представленную Вами рукопись мы принимаем в качестве первого варианта сценария. Для выполнения той работы, которая вытекает из нашего заключения, мы предлагаем вам срок до 15 апреля 1966 г.

Желаем Вам всего наилучшего.

Главный редактор 3-го творческого объединения

Я. Н. Рохлин

Редактор А. В. Михайлова

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 13 МАРТА 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Вчера получил от тебя сразу два письма — от 6-го и от 10-го. А я-то клял тебя и ругал тебя, что не пишешь, а тут еще мама написала, что тебя привлекли в Пулково в связи со сломанной кибернетикой тамошней и т. д. Ну ладно, в общем, почта виновата.

По существу. Деньги: ты получил ВСЕ деньги за ДР и 60 процентов за наш том. Кстати, наш том уже в верстке. Севка написал на мой взгляд очень неплохое послесловие.

Кино: в общем, я ожидал от расширенного худсовета гораздо худшего. Все идет как надо, а то у меня уже дурные предчувствия начали появляться, больно уж легко все началось. Итак:

1. Социальный разрез общества. Единственное, что мне приходит в голову — у нас там есть четыре или пять сцен, где главную роль играет трактирщик. Одновременно во все эти сцены ввести изможденного ремесленника в фартуке и с чем-нибудь железным. В одной сцене он уже есть — это где его трактирщик бьет. Дать его и в остальных, вплоть до того, что в последней сцене его ведут на одной веревке с трактирщиком. Кроме того, на полях, по которым проезжает Румата, можно дать крестьянских баб, которые вяжут какие-нибудь снопы и удирают при его приближении: время-де опасное. И отчаявшегося мужика с вилами, который едва не бросается на Румату, но его удерживают плачущие жены и дети.

2. Предлагаю убрать пролог совсем, чтобы не раскрывать заранее карты, и в эпилоге показать как разрубленного пополам дона Рэбу, так и — когда Румата открывает глаза — прекрасное лицо девушки-землянки, члена спасательной экспедиции, некий символ великой и могучей Земли.

3. В беседе с Кондором через нуль-пространство ввести вот что. Пусть Кондор, мучаясь и сомневаясь, нерешительно — как начальник разведчиков — дает Румате от лица Земли разрешение пролить кровь, если Румата сможет, конечно; сделать так, что Кондор понимает, в каком г… оказался Румата: не убить — значит перестать быть человеком по совести, убить — значит перестать быть человеком по воспитанию.

4. Кире давать роль я не стал бы добавочно. И так можно трактовать, будто Румата взялся за оружие из-за того, что убили любовницу.

5. Что до короля, то не знаю, право. Король, на мой взгляд, и нужен самый банальный, к какому зритель уже привык. Незачем останавливать на нем особое внимание. Банальность короля должна оттенять небанальность дона Рэбы.

6. Переделать первую сцену так, чтобы Румата выступил активно, по-моему, нельзя. Это сразу разрушит образ затаившегося разведчика. Или если уж переделывать, то сделать строго по книге. На это я пошел бы. И это было бы нетрудно.

7. Вставить оптимистические реплики в разговор с Кондором — благословляю. Можно и Будаха сделать энциклопедистом, это неплохо. Снять сюжетные задержки, конечно, можно, но я бы оставил все-таки сон Руматы, где он с Кирой на Земле, и картины будущего, когда он Кире рассказывает про Ленинград. Вообще, конечно, и без объяснений будет понятно, что к чему. Заподозрение Руматы о Будахе — мысль хорошая. Проверни. Сцену в трактире, с Вагой, поскольку место у нас освобождается, дать можно.

8. Мне трудновато ориентироваться без текста сценария, но я полагаю, что перечисленного будет достаточно для дела.

Ну вот, братик, всё это ложится, естественно, на тебя. Ты уж поднажми. Я же буду с нетерпением ждать последнего варианта и молиться о твоих успехах.

У нас тут дела всякие. Много скверного, Жемайтису вкатили выговор за ХВВ, «Душу мира» и «Уравнение с Бледного Нептуна». В «Комс. Правде» за 12 марта есть обглаженное сообщение о соответствующем постановлении, Кажется, впрочем, на этом эпопея ХВВ и кончается. Беда с этими кое-какерами. Ай да Казанцев. До чего прохвост, а?

Ну всё.

Целую, жму, пиши скорее, твой Арк.

Поцелуй Адку, поцелуй маму.

15 марта в ленинградской газете «Смена» публикуется статья с подзаголовком «О книгах братьев Стругацких».

КУКЛИН Л. ФАНТАСТИКА И ФИЛОСОФИЯ

Хочу признаться сразу: любимые книги в моей библиотеке — тома из серии «Приключения, путешествия, фантастика». Здесь рядом с документальными очерками о путешествиях стоят книги неудержимой фантазии: Рэй Брэдбери и Станислав Лем, Айзек Азимов и Иван Ефремов. А самая моя любимая, более всего взволновавшая меня за последнее время книга — это повесть «Далекая Радуга» Аркадия и Бориса Стругацких.

Далекая Радуга — это планета. Наше Солнце видно с нее как крохотная звездочка. Да, Радуга очень далека от Земли, той обжитой, зеленой Земли, на которой люди давно и прочно счастливы в наступившую Эпоху Всеобщего Разума. Но на Радуге живут новые земляне — любопытные и неукротимые в своем риске и поиске люди. Экспериментаторы. Физики. Мыслители. Разведчики и пролагатели новых путей в науке.

И вот на далекой Радуге происходит трагедия: поставленный физиками в масштабе всей планеты рискованный опыт дает неожиданный и не поддающийся управлению результат. Возникает Волна вырожденной материи, которая со страшной скоростью движется по планете, уничтожая на ней все живое. Люди вынуждены отступить перед делом собственных рук. И выхода нет…

Страшно, конечно. Но все происходящее — это высокая трагедия человечества на вечном пути к познанию. И в огне этой трагедии, очищаясь от всего случайного, от бытовых жизненных мелочей, от шелухи повседневности, проверяется и предстает перед нами великий характер человека будущего.

Каков он, этот человек будущего?

Вот как говорят о самом главном за три часа до трагической гибели два человека: ученый-физик и командир звездолета. Ученый:

— Самое ценное на Радуге — это наш труд. Мы отдали науке всю жизнь, всю любовь и все лучшее, что есть у нас. И то, что мы создали, принадлежит уже не нам.

Капитан звездолета:

— Самое ценное, что у нас есть, — это будущее. Наше будущее — это дети. И нужно быть справедливыми. Жизнь прекрасна, и мы все уже знаем это. А дети еще этого не знают.

— Вот и всё, — сказал кто-то в толпе. — И правильно…

И писатели показывают нам массовый, коллективный подвиг, подвиг перед лицом смерти во имя жизни, величие человеческого духа. Люди с далекой Радуги спасают детей и данные научных исследований, отправляя их на Землю на единственном небольшом звездолете. Ведь звездолет не может взять всех… И капитан его отказывается от своего места — ради детей…

То, за что в наши дни удостаивают звания Героя, — проявление высшего героизма лучших из людей, — тогда станет общечеловеческой нормой. Вот какая мысль, на мой взгляд, главная и этой книге.

Потрясает финальная сцена повести: семеро молодых и сильных звездолетчиков-испытателей уходят в свой последний путь: они вступают в море, неся на плечах своего друга, слепого, с лицом, обмотанным бинтами. «Слепой, закинув голову, играл на банджо, и все пели:

Они, не оглядываясь, вошли с песней в воду по пояс, по грудь, а затем — поплыли, держа на спинах слепого товарища, вслед за заходящим солнцем…»

Конечно, повесть «Далекая Радуга» — повесть фантастическая. Но не в этом ее главная притягательная сила. Фантастическое для братьев Стругацких — только повод для широких философских обобщений. О людях, не склоняющих головы, — вот о чем написана эта повесть.

Я мог бы много говорить о многих любимых мною книгах Стругацких. Да любимых не только мною: достаточно сказать, что их книги переведены на 16 языков мира. Вот они: «Страна багровых туч» и «Путь на Амальтею», «Шесть спичек» и «Стажеры», «Хищные вещи века» и «Понедельник начинается в субботу».

Но лучше всего, конечно, о себе расскажут вам сами эти книги.

А сегодня мне хочется непременно сказать о последней работе братьев Стругацких.

— Знаете ли вы, что такое «НИИЧАВО»?..

— Что такое «Изнакурнож», памятник соловецкой старины?..

— Что такое «умклайдет электронного уровня» и какое отношение он имеет к так называемой волшебной палочке?..

— Можете ли вы ответить, если серьезно подумаете, на такой, далеко не простой вопрос: что удивительнее — говорящая Щука из русских сказок или современный транзисторный приемник?..

Обо всем этом вы узнаете, если прочтете повесть Стругацких «Понедельник начинается в субботу».

Довольно трудно определить жанр этой повести. Сами авторы лукаво назвали ее «Сказкой для научных работников младшего возраста».

Это остроумная, изящная по форме и, я бы сказал, бесконечно щедрая на выдумку повесть. В ней рассказывается о приключениях Александра Привалова, тридцать восьмого года рождения, путешествующего на «Москвиче», взятом напрокат, и попадающего в самые невероятные сказочные переплеты.

Говорящий кот, люди, проходящие сквозь стены, и огнедышащий дракон, которого везет современный грузовик на полигон для экспериментов, — это еще далеко не самое удивительное, с чем сталкиваетесь вы в этой повести.

— Снимите с глаз черные очки недоверия! — словно говорят нам авторы. — Без веры в чудо человек не может творить чудеса!

И если вы поверите в это, то и к вам вместе с мокрой мелочью, полученной от продавщицы газированной воды, в руки может попасть знаменитый сказочный неразменный пятак. Но не просто пятак, а выражаясь точнее — действующая модель неразменного пятака образца ГОСТ 718—62…

Самым ошеломительным образом в «Понедельнике…» соединяются реальнейшие бытовые обстоятельства с невероятнейшими сказочными положениями…

— Человек или волшебник? — сквозь улыбку словно спрашивают нас авторы. Ведь это зависит от точки зрения… Если человек может всё — разве он не волшебник?..

И опять на этот раз сквозь веселую, непринужденную ткань повествования проступает серьезная и большая мысль — о всемогуществе человеческого разума, о безграничности человеческого познания…

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 18 МАРТА 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

1. Я, кажется, закончил возню со сценарием. Доделки свелись, главным образом, к безжалостному выкидыванию рассуждений и размышлений Руматы. Сейчас осталось только одно его размышление — в опочивальне. Это мне выбрасывать совсем не хочется, это информационно. Кроме того, я ввел еще две маленькие сцены с Кирой у Руматы в кабинете, где Кира рассматривает карту работы Будаха, а также читает абзац из романа про принца и варварку. Потом приходит Пампа, Румата увлекает его в трактир, а в трактире у Руматы свидание с доном Тапиром, в смысле — Рипатом, насчет Будаха. Тот же Рипат на другой день после того, как король всех выпирает, говорит Румате, что это не Будах и что это — страшная тайна. Соответственно несколько иначе кончается разговор брата Абы и Руматы. Ну, там есть еще маленькие доделки в беседе Руматы и Кондора через 0-пространство. Я решил не переделывать: 1. Начало. 2. Образ Короля. 3. Образ Киры. Над социальным разрезом общества я еще пару дней подумаю, но это конечно бредятина, чистая формальность. Отнесу им рукопись вероятно 19–20.

2. Получил письмо из «Международной книги». В связи с выходом в свет в Японии сборника советской н.-ф. просят выслать биографию и фотопортрет. Я написал, что фотопортрет дашь ты, и изобразил им биографию. Но в общем-то ничего не понял: о каком сборнике идет речь? О японском или нашем для Японии?

3. В ленинградской «Смене» (орган обкома ВЛКСМ) от 15.03 опубликована статья «Фантастика и философия» (О книгах бр. Стругацких). Очень хвалебная статья-пустышка, по сути — рекламная статья: читайте, мол, не пожалеете. Автор — Лев Куклин, ленинградский поэт, большой наш поклонник. Я его немножко знаю, но гораздо меньше, чем следовало бы, чтобы ожидать такой статьи. Приятно. И приятно, что это — в то же время, когда и долбеж в ЦК. Некий сбой налаженной машины. Правда, у меня осталось ощущение, что статья сокращена и что в редакции что-то слышали об ошибках братьев, но что это за ошибки — не разобрались. Во всяком случае в перечислении наших произведений отсутствует ТББ, но присутствует ХВВ — надо полагать: недослышали, что к чему.

4. Случайно встретился в писдомовской пивной с Урбаном. <…> Из его бормотания я понял, в частности, что ХВВ ему понравилась и он написал рецензию в «Вечерку», однако там не приняли, хотя сами заказывали.

5. Спасибо тебе за статьи Нуделя и Лема. Лема статья небезлюбопытна. Теперь я понимаю, почему у него всегда такое рыхлое многословное начало (это он разгоняется, пишет, что в голову взбредет) и такой вялый необязательный конец. А что касается статьи Нуделя, то я как с первой трети ее начал хихикать, так хихикал до самого конца, хотя хихикание становилось все печальнее. Ты мне дай его адрес, я напишу ему поздравление. Очень оригинальная статья. Резюмировать ее можно так: бр. Стругацкие — молодцы ребята, ставят важные проблемы и пишут интересные книги, ни одна из которых им не удалась. Надо тебе сказать, что в общем-то я с ним согласен, так оно и есть, но он-то, по-моему, совсем не это хотел сказать. И очень там любопытные чьи-то пометки карандашом. Чьи, не знаешь?

6. Давай-ка уточним время твоего приезда, а то я что-то перестал понимать. Вроде бы договаривались мы на первую половину апреля, а тут приезжает Дмитревский и говорит, что ты будешь во второй. Изложи свои соображения.

7. Насчет чего Нудель абсолютно прав, так это что все наши герои — романтические герои. Герой должен срать, думать о том, что волосы вот у него секутся (в паху), баба хорошая прошла, ухватить бы ее за пару мест и т. д. И видишь ли, братец, если мы хотим делать настоящую лит-ру, нам придется к этому прийти. Как в свое время мы поняли, что никогда не сделаем настоящей лит-ры, если замысел будем начинать с технической проблемы, так нам предстоит понять и прочувствовать, что герой настоящей вещи должен пахнуть, совокупляться, вкусно жрать, видеть сны с поллюциями и т. д. В общем-то мы это понемножку начали в ЗПвГ, но в дальнейшем все эти тенденции придется усилить.

8. Да! Читал нашим ребятам ЗПвГ. Ребята обалдели. Общее мнение было: совсем свихнулись наши писатели + это, конечно, первая их настоящая книга. Вообще говорили много и интересно. Но вот что ясно: идеи, что лес = будущее, все-таки никто не понимает, надо уточнять; разговор машин плох — единогласное мнение всех от Манина до Копылова — придется нам его, вероятно, выбросить, потому что переделывать его невозможно.

Ну, жду ответа, жму, твой [подпись]

P. S. Поцелуй Ленку. Передай приветы:

a) Юлику Кагарлицкому, которого я немедленно полюбил на всю жизнь.

b) Шурке Миреру, о котором даже Гор сказал: очень, очень умный молодой человек. Очень.

c) Ариадне, которая сама была на себя не похожа на этом симпозиуме: такая добрая, ласковая, всепрощающая. В первый раз я такое видел.

Статья Рафаила Нудельмана, так печально позабавившая БНа, сохранилась. Из-за ее большого объема (2,5 авторских листа — половина ПКБ!) приведем лишь некоторые ее выводы.

ИЗ АРХИВА. НУДЕЛЬМАН Р. ФАНТАСТИКА И СОВРЕМЕННОСТЬ

<…>

Здесь мы хотели бы более подробно, чем обычно, поговорить о творчестве Стругацких. За 8 лет Стругацкие опубликовали 10 книг; о них много — и порознь — писали, то хваля, то ругая; но что представляют собой эти 10 книг, взятые вместе? И что они дают для понимания фантастики?

Я предлагаю (тем, кому это интересно) как бы заново перечитать эти 10 книг, одну за другой. Отдав в свое время должное их увлекательности, богатству воображения и выразительности деталей, давайте теперь — остынув от первого впечатления — попытаемся проследить внутренний ход мысли, невидимые связи, тянущиеся от одной книги к другой. Попытаемся проникнуть из мира явлений в мир сущностей.

Интересная вещь! За внешним своеволием, кажущейся случайностью, калейдоскопичностью сюжетов, тем, за скачками хронологии у Стругацких скрывается невероятно логическая, почти рационалистически развивающаяся система.

Это отличает их от большинства других фантастов. Идейная, тематическая и даже хронологическая связанность отдельных книг Стругацких значительно сильнее, чем, например, у Лема или Ефремова; только у Брэдбери за каждым рассказом так отчетливо ощущается присутствие единого «второго мира».

Это нельзя оценивать как достоинство или недостаток; это — особенность творчества, с которой нужно считаться. Тем более случайными и поверхностными могут оказаться наши суждения, если мы будет оценивать отдельные книги Стругацких или даже отдельные моменты этих книг.

<…>

Но присмотримся внимательнее. Вам ничего не напоминает исходная ситуация? Три опытных, бывалых героя, один — благородно-сдержанный, другой — простоватый и неловкий, третий — утонченный и изящный; и новичок, затесавшийся в их компанию и вскоре ставший главным среди равных… Это ведь почти Дюма! Атос, Портос, Арамис и… Быков. Именно так переплелись традиция и новизна в первой книге Стругацких. Фантасты везде чуть-чуть сдвигают акценты, чуть-чуть переосмысляют традицию, но в этом «чуть-чуть» — главное.

Композиция повести проста: подготовка к полету, полет, пребывание на Венере, никаких вторых планов, перемещений во времени и прочих усложнений. Но первая, «земная», часть повести явно господствует над остальными по степени авторского интереса. Почему?

Герои расставлены по традиции: Быков — тот самый простак, который необходим, чтобы слушать в подходящий момент лекции на научно-популярные темы. Но по мере развертывания событий он явно перерастает эту роль, он меняется, и к этому изменению приковано главное внимание Стругацких. Почему?

Даже выбор маршрута, даже неизбежные приключения — всё говорит о традиции и в то же время выпирает из нее. Только, казалось бы, завязалось во время полета загадочное сплетение событий, как тут же оно безжалостно и насмешливо обрубается самым прозаическим объяснением. Зачем?

Всё говорит о том, что традиция использована полемически, что сквозь старую форму космического романа пытается пробиться какое-то новое, непривычное содержание.

<…>

На каждом историческом повороте заново ставятся «вечные проблемы». Так случилось и на сей раз. Но новый подход к проблемам диктует и новый стиль. Поле зрения писателя нарочито сужается, появляется подчеркнутая будничность, боязнь высоких фраз, внимание к «земному», к детали, мелочи, интерес к нравственным механизмам человеческого поведения. Пафос в подтексте и будничная, иронически окрашенная простота на поверхности — между ними, как между полюсами, возникает сюжетное напряжение. И само действие движется теперь не от приключения к приключению, а взрывчато, неожиданно, трагедийно — и именно в этих местах контакта внешнего с подспудным пафос, героизм прорывается на поверхность, оттесняя иронию.

<…>

Именно поэтому в центре их мира стоит «простой» человек — инженер Быков. И главное их внимание привлекают не сами приключения Быкова, а то, каким он в них становится. Стругацкие пытаются использовать форму приключенческого, космического романа для повествования о становлении человеческого характера.

Тем самым в их рассказ о будущем органически входят представления, размышления, порожденные современностью. Человек в фантастике Стругацких становится мостиком, переброшенным из настоящего в будущее; именно через него течет навстречу нам река времени.

Это обстоятельство мне хотелось бы подчеркнуть. Фантастика у Стругацких (и здесь, и позже) не превращается в аллегорическую литературу и в то же время не порывает с той действительностью, в которой мы реально существуем; не теряя своего особого интереса как литература о будущем, она приобретает общечеловеческий интерес как литература о настоящем.

Еще одно замечание о членении композиции. Теперь, мне кажется, можно уже утверждать, что оно выражает последовательные витки спирали авторской мысли. Это в высшей степени характерно для книг Стругацких. Многие писатели-фантасты мыслят «сюжетно», т. е. развитие сюжета со всеми его отступлениями, возвращениями и переплетениями соответствует развертыванию основного конфликта. У Стругацких сюжет, как правило, прост, почти прямолинеен. Они художественно мыслят целыми частями книги, кусками композиции, пытаясь заложить в каждый такой кусок единую «тему» (пользуясь музыкальным термином), один из тезисов своей мысли.

Таковы две темы и соответственно две части «Далекой Радуги» их «Попытки к бегству»: безмятежно-солнечная и трагедийно-страстная. Кроме тех мыслей, которые раскрываются развитием событий, само это композиционное строение несет дополнительную мысль, находящуюся на грани музыкального ощущения — мысль о скрытой сложности и противоречивости жизни…

<…>

Схема Дюма, которую Стругацкие использовали для первой книги, также сыграла свою роль. Она по инерции увлекала их мысль по своим колдобинам. Каюсь: я подозреваю, что Стругацкие не просто спародировали Дюма, но в чем-то всерьез поддались очарованию его схемы и соблазну ее неисчерпаемых возможностей продолжения. Тот искренний восторг, с которым они живописуют своих космических мушкетеров в следующих книгах серии («Путь на Амальтею», «Стажеры»), любуются их эффектными позами и фразами, выдает их юношескую влюбленность во внешний блеск мушкетерской романтики. Но кто знает — может быть, без этой зоркости влюбленного мы не имели бы тех великолепных, сочных деталей, тех живых мелочей и подробностей несуществующего быта, благодаря которым он становится почти реальным, а люди его — почти живыми? А ведь в этом — одна из сильнейших сторон таланта Стругацких.

Пока что, в первой книге, нет еще равновесия между мушкетерской стихией и современной мыслью. Да и мысль выражена смутно, обрывочно. Временами, как в первой части, Стругацким удается растворить ее в художественной плоти, в деталях быта, в оттенках человеческих отношений, временами же она срывается в прямую декламацию.

Налицо противоречие старой формы и нового содержания: романа о приключении и романа о борьбе идей и характеров.

<…>

Судьбы героев переплетаются, и мир, широко развернутый в пространстве, приобретает необходимую для жизненности глубину в своей хронологии.

Вот в этой любви к хронологии я ощущаю частицу затаенной любви к мушкетерам — с ними трудно расстаться. Вся эта хронологическая система — конструкция, несомненно, рационалистическая; а рождена она юношеской склонностью к романтическому эпосу и напоминает о романтической стране Александра Грина. У фантастов, подлинно рационалистических, мы такого хронологического единства не найдем: каждый роман Лема или Уэллса происходит в своем, отдельном времени и месте, необходимом для наилучшего решения данной проблемы. А у Стругацких тот поток времени, катящийся на человека, о котором мы говорили, приобретает вполне ощутимую достоверность; это не условный фон, а осуществленное, историческое время. Именно это и спасает их фантастику от превращения в иносказание, это и сообщает ей романтический пафос летописи будущих человеческих дел.

<…>

Интересно еще и другое. Если в первых главах читатель обживается в новом мире, сопутствуя странствиям вернувшегося на Землю Кондратьева, то позже эта линия обрывается. Кондратьев уходит в новый мир, растворяется в нем, становится одним из его людей, и авторы возвращаются к нему только в одном из рассказов-главок: уже как к одному из многих. Мы остаемся один на один с огромным миром, тоже растворяемся в нем, живем, и смотрим, и думаем.

<…>

Но этот «простой» мир будущего в то же время удивительно сложен. А глава о его сложности называется «Люди, люди…». Сложность будущего Стругацкие пытаются найти в сложности человеческой души, противоречивости стремлений и показать через столкновения различных взглядов на жизнь. Рассказы той главы — точно галерея портретов. Опять возникает знакомая расстановка: нетерпеливый героизм Сидорова — и мудрое бесстрашие Горбовского.

По сравнению с прежними рассказами герой Стругацких — человек будущего — показан здесь полнее, разностороннее, в самых разных своих делах. Но единый образ создать им не удастся — они рассылают отдельные его черты по многочисленным персонажам, дробят и мельчат характер в своей мозаике, лишая себя возможности глубокого раскрытия характера в его развитии, в столкновении с какой-либо глубокой проблемой. Их обобщенный герой привлекает своей духовной щедростью и богатством; но обобщенное препятствует раскрытию сложности: ведь сложное скрывается в индивидуальном.

<…>

Стругацкие пока не видят сложности доброты и свободы, таящихся в них противоречий; их герои лишены выбора, так как перед ними нет сложных проблем. Развитие в их утопии существует, но оно превращается в самоцельное научно-техническое развитие, в повторение одинаковых, по существу, картинок.

Напрашивается мысль, что мозаичность формы искусно маскирует отсутствие единой, стержневой проблемы, а та восторженная приподнятость, с которой они любуются своими героями: «А какие замечательные, какие веселые ребята!», отвлекает внимание читателя от неприятного ощущения, что с мыслью у героев бедновато.

<…>

Для Стругацких очевидные недостатки «Возвращения» означали, что в их фантастике назрело новое противоречие. Новый стиль, новая форма были найдены; на очередь вставало более углубленное понимание, большая и новая содержательность.

<…>

Вот это ощущение «делаемой истории», в которой завтрашнее не предопределено, не задано неизменным, а зависит от наших действий и понимания сегодня — оно и отличает фантастический роман Стругацких от утопий и антиутопий, где оторванная от настоящего история становится, по существу, внеисторической.

Наверно, не нужно объяснять, почему хронологически «Стажеры» — это возвращение от «Возвращения»?

<…>

Но даже не современность звучания определяет, по-моему, ценность «Попытки к бегству», а прежде всего необыкновенная страстность чувств, тот накал страсти, против которого не устоишь. Такую силу ненависти сумели вложить Стругацкие в чудовищные видения Саулы, такое сбивающее нетерпение действия, что кажется, будто вся книга держится на едином дыхании, даже крике! А разве не в этом главное? Идеи могут быть известны, но только через увиденное глазами и ошеломившее до боли, они соединяются с чувством и становятся делом.

Меня смущает, признаюсь откровенно, одна мысль: когда фантастика так тесно привязывается к современности — это еще фантастика?

<…>

Игра в какой-то мере сказалась и на следующей книге Стругацких «Далекая Радуга». В литературном отношении это едва ли не лучшая их книга (в ней нет публицистических отмелей, как в «Трудно быть богом»), но увлекает она не столько новизной мысли, сколько романтической яркостью самих событий. Великолепно удался Стругацким и герой книги — Горбовский. Этот чуть насмешливый, иронический и в то же время внутренне лирический человек действительно соединяет в себе всё лучшее из наших представлений о человеке: скромность, простоту, душевное богатство и изящество, иронию и глубокий ум, улавливающий главное в потоке событий, благородство и чуткость к людям. И при всем этом «наборе черт» Горбовский не становится манекеном — это живой, привлекательный человек, чуточку ленивый, чуточку капризный, склонный к «трепу» и этакой «нирване». В Горбовском Стругацкие воплотили как бы свой идеал «интеллектуального» героя (не перестающего быть человеком дела).

Позже в «Трудно быть, богом» в образе Руматы Эсторского они дают своего «эмоционального» героя (не перестающего размышлять). Расщепление героя — наверно, еще груз «мушкетерства», инерция образов Быкова и Жилина, каждый из которых по-своему хорош, по-своему дорог Стругацким. Но в то же время это расщепление выдает и какую-то нечеткость авторского замысла: интеллектуальным героям «Далекой Радуги» и «Хищных вещей века» приходится оставаться по преимуществу наблюдателями событий, они размышляют «под занавес»; а нетерпеливый Румата оказывается в такой ситуации, где, несомненно, необходим более интеллектуальный герой. Психологически это несоответствие создает, конечно, добавочную остроту, напряженность, но глубина раскрытия происходящего от этого проигрывает.

<…>

Небезупречна в этом отношении и «Далекая Радуга». Если мотивы поступков Роберта и некоторых других героев повести вполне понятны, то о мотивах Ламондуа мы должны лишь догадываться; остальные люди Радуги проходят на фоне Волны как бледные тени. Поэтому первостепенный для Стругацких тезис о вере в человека звучит у Горбовского несколько декларативно, упрощенно, как наперед заданный.

<…>

К «Трудно быть богом» стягиваются все прежние линии размышлений Стругацких. Ранние раздумья о том, как служить Делу, как понимать «пользу дела»; споры об осмысленном и инстинктивном героизме; убежденность в важности воспитания в человеке нового человека; мысль о трудной и обязательной вере в людей; наконец, постепенные размышления о сложности пути в светлое будущее.

<…>

Мучительный поиск своего «как жить, как действовать?» и рассказ о том, как трудно быть человеком, — таково идейное и тематическое содержание книги. «Человек в истории» — так можно было бы определить ее главную тему.

<…>.

Вопрос стоит шире, чем только о борьбе гуманизма с фашизмом; здесь ответ очевиден и весь накал книги, ее антифашистский, антимракобесный пафос совпадает здесь с чувствами, испытываемыми нами. Вопрос стоит о судьбах самого гуманизма. Даже в борьбе с бесчеловечностью нельзя терять человечности, переступать гуманизм, безразлично чем это оправдывается — требованиями момента или «базисной теорией»; любой, самый гуманный исторический эксперимент сам по себе настолько сложен и труден для человека, что нужно быть вдвойне зорким, вдвойне ощущать ответственность перед будущим — перед целью эксперимента. Эта ответственность в том, чтобы не потерять человека за историей (она без него — абстракция), чтобы человек оставался Человеком (или, если угодно, наоборот).

<…>

В самом деле, если сравнить хотя бы «Трудно быть богом» (а это, бесспорно, самая серьезная книга Стругацких) с романом Хэмингуэя «По ком звонит колокол», перекличка с которым в книге Стругацких очевидна, то станет ясно, настолько легковеснее, что ли, подходят Стругацкие к тем же проблемам. В чем же главная причина, порождающая это ощущение легковесности? На мой взгляд, она в том, что проблемы, к которым подошли фантасты, на голову переросли героев, которых они заставляют эти проблемы решать, равно как и художественные средства, с помощью которых это делается. В творчестве Стругацких, как мне кажется, вновь возникло противоречие, от преодоления которого зависит их дальнейшая эволюция, — противоречие глубокого — по замыслу, по наметке — содержания и поверхностной, эффектной, но не глубокой формы его раскрытия.

<…>

В «Хищных вещах века» предостережение: «не будьте беспечны к угрозе мещанства» — не звучит; потому, что сложный, не очень ясный еще процесс произвольно, без опоры на его внутренние механизмы, продолжен в недостоверность.

Бой? Но с чем? С изобретением? Или людьми? И как только читатель вслед за Жилиным задает себе этот вопрос, книга обрывается — опять на обещании. Ибо ответа не представляют себе ни герой, ни авторы.

<…>

Каков же итог? «Хищные вещи» остались; «век», история, человек в ней — потеряны, исчезли.

Эта неудача говорит о назревшей для Стругацких необходимости решительно отбросить изживший себя старый подход, старую форму, уже не способную вместить новое содержание.

<…>

Поиск новой, серьезной формы — трудное дело, особенно для Стругацких, которым так хочется быть веселыми. Даже та серьезность, к которой они принудили себя в двух последних книгах, оказалась для них слишком долгим испытанием и они «отвели душу», опубликовав — почти одновременно с «Хищными вещами века» — своеобразную «энциклопедию смеха», повесть «Понедельник начинается в субботу».

<…>

Однако в этом месте Стругацких подстерегла опасность. Настоящие люди, по нашим представлениям, должны заниматься настоящим делом. Но в гротесковом НИИЧАВО такое дело неизбежно будет выглядеть чем-то выпирающим из общей тональности. Поэтому Стругацкие придумывают для «положительных» героев воистину «трюковую» проблему А-Януса, который, якобы, пятится во времени навстречу своему предку и двойнику, У-Янусу. Проблема эта, не имеющая никакого логического развития, задумана как псевдосерьезная, в духе НИИЧАВО, но это обедняет героев. Возникает странное ощущение, что Стругацкие не могут решиться на выбор и продолжают по инерции тянуть повествование — и оно действительно становится затянутым, повторяющимся, теряет оригинальность и свежесть.

Может быть, это — прощальный фейерверк любимым героям? «Игра на высшем интеллектуальном уровне», которого они достойны?

<…>

Газеты продолжают публиковать ответы писателей на анкеты. 22 марта «Пионерская правда» публикует ответы АНа.

АНС. ОБ УМНЫХ И ВЕСЕЛЫХ ЛЮДЯХ…

Какую книжку нужно прочитать всем?

Среди моих любимых книг я не могу назвать одну. С детства я любил и сейчас люблю и с наслаждением перечитываю такие произведения, как «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» М. Твена, «Войну миров» и «Человека-невидимку» Г. Уэллса, «Аэлиту» и «Детство Никиты» А. Толстого, «Два капитана» В. Каверина, «Кондуит и Швамбрания» Л. Кассиля, «Школа» и «Голубая чашка» А. Гайдара.

В какую книжку вам хотелось бы переселиться?

Мне уже за сорок. И если бы мне предложили пожить и поработать вместе с героями книг, я бы выбрал героев романа И. Ефремова «Туманность Андромеды» и Д. Гранина «Иду на грозу». Это книжки об умных и веселых людях, выполняющих свою работу в трудных, даже трагических обстоятельствах. Мне и самому хотелось бы написать такую книжку.

Что вас привлекает больше — книга или телевизор?

Сейчас очень многих ребят увлекает телевизор. И часто они откладывают интересную книгу, чтобы смотреть очередную передачу. Меня телевизор совсем не увлекает. Книги — другое дело, без книг я просто не прожил бы и недели.

Как будут выглядеть книга и телевизор будущего?

Как будет выглядеть книга будущего? Очень надеюсь, что в ближайшем будущем книга останется такой же, как сейчас: может быть, более прочной, разумеется, на очень хорошей бумаге. Что же до отдаленного будущего, то сказать трудно. Возможно, это будут портативные устройства для чтения микрофильмов. Несомненно, целые библиотеки будут записываться на тончайшем мотке проволоки, а для чтения будут созданы специальные аппараты.

С телевизорами сложнее. Эта техника еще не устоялась, и меняться она будет, надо думать, очень сильно. Скорее всего, наши потомки будут пользоваться проекторами, вроде того, которые так впечатляюще описан в повести А. Полещука «Звездный человек».

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 22 МАРТА 1966, М. — Л.

Дорогой Боб.

1. Рад, что ты кончаешь возню со сценарием. У меня моя тоже идет к концу. Осталось на сегодняшний день около сорока страниц, на восемь дней работы.

2. Мне тоже «Межкнига» прислала запрос насчет фото и био. Только ничего я им не послал, а написал, что книга эта уже вышла и экзы уже на пути в Москву.

3. Рекламная статья в «Смене» — это неплохо. У нас здесь дела серьезнее. Риму и Мишке вернули их новую повесть из журнала «Мол. Гв.». Уже приняли, все рецензии отличные — в т. ч. Ю. Казакова, — но после постановления вернули без объяснений. Я написал в Секретариат СП СССР письмо с просьбой воздействовать на идиотов. Ничего, может быть, и не выйдет, но отмолчаться было невозможно.

4. Адрес Нуделя: г. Муром Владимирской обл. <…> Нудельману Рафаилу Ильичу.

5. Я собираюсь приехать числа пятого. Чего это Дмитревский фантазирует? Может быть, он перепутал, я ему говорил, что мы маму хотим в Комарово на вторую половину апреля.

6. Я с тобой согласен, что путь в настоящую литературу лежит только через реалистического героя через преодоление романтизма. Однако реалистический герой в утопической фантастике практически, видимо, невозможен. И размышлениями о секущихся в паху волосах здесь не отделаешься. Я думаю, рыцарь-крестоносец, замыкающий промежность своей жены на время похода железными приспособлениями и гуляющий с мавританками, нашел бы нас с тобой очень романтическими героями под стать рыцарскому роману того времени. Так что в конкретном будущем изображать реалистического героя вряд ли возможно. Придется переходить полностью на обобщенную систему настоящее-будущее, а ля Лем, а это жаль. Лучше всего было бы брать современность. Нельзя ли попробовать ГЛ на современных людях? Ужо приеду, попробуем разработать. Либо соседствующее пространство, либо Остров. («Приезжают они, значит, на остров…»)

7. По поводу ЗПвГ. Действительно, примерно такое мнение у всех. Свихнулись, но — настоящая. Только Беле, как мы и ожидали, не понравилось. Сергей Жемайтис сказал мне: «Сволочи вы… Это же настоящая литература». Сейчас дам Римке Парнову. Я вообще теперь буду это всем давать, стесняться и бояться нечего. Пущай читают.

8. Новости скверные. Говорят, отменили насовсем постановку «Теркина в аду». Что-то поговаривают насчет того, что снимут Твардовского. И многое еще говорят.

Пока всё. Тебе еще ответить на это письмо.

Целую, твой Арк.

Поцелуй Адку. Ленка тебя целует.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 26 МАРТА 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

1. Сценарий я отдал два-три дня назад. Отдавая, намекнул, что переделки только ухудшают положение. Рохлин обещал позвонить через несколько дней, но пока вот не позвонил.

2. Звонил сегодня Нине Чечулиной. Она передает тебе привет. Сборник на сверке в типографии, в цензуре еще не был.

3. Странно, но я из письма «Межкниги» понял, что речь идет скорее о советском сборнике ДЛЯ Японии. Иначе трудно объяснить запоздалую реакцию этих деятелей. Впрочем, там, вероятно, тоже сидят бездельники и идиоты.

4. При чем здесь обобщенная система настоящее-будущее? Нас вообще время не должно касаться. Писать надо по принципу: «Черт знает, где, и черт знает, когда». Еще точнее — по принципу: «везде и всегда». Именно так, как мы писали ЗПвГ. Именно так, как мы намерены писать ВНМ. В некие времена, в некоем царстве, некие люди… И писать о том, что по сути вечно. Надо решительно размежеваться с привычкой представлять все в повести соотносительно с реальной хронологией и космографией. Это то, на чем погорел Нудель-критик. Он создал свою систему хронологии Стругацких и попытался впихнуть в эту систему ХВВ, и у него, естественно, ничего не получилось, потому что ХВВ имеет ценность лишь постольку, поскольку относится к ЛЮБОЙ стране в ЛЮБОЙ временной точке будущего. Страны-символы, эпохи-символы, люди-символы — вот что надо на мой взгляд. Причем при всей этой символичности — полнейший реализм вплоть до секущихся волос. По сути — это всё старые наши представления о создании миров в литературе, только надо создавать их максимально реалистическими и минимально романистическими. В этом смысле совершенно неважно, где будут происходить ГЛ — на острове или в соседствующем пространстве. Идеально было бы — взять просто некую страну и героем сделать ее жителя-аборигена, но если уж хочется все еще следовать за Уэллсом, т. е. связывать всё это с ЗЕМЛЯНИНОМ, то не надо ломать голову над тем, как и куда он, собственно, попал. Попал и все. Мы сейчас в кризисе. Мы рвем последнюю пуповину (впрочем, может быть не последнюю, а одну из последних), связывающую нас с классической фантастикой. С классической в отличном смысле слова (Уэллс! Толстой! Чапек!), но тем не менее — с классической, традиционной, вылизанной уже до последнего конца, исчерпавшей себя и в наших работах, и в работах Лема. Я попробую уточнить свои мыслишки, хотя в голове у меня каша — я только чувствую некие возможности, некий новый прием, который позволит писать свободно, не думая о второстепенном, не отвлекаясь на ФАЛЬШИВЫЕ реалии. Это то, что меня мучило последнее время ужасно. Вот слушай. Классический метод состоит в том, чтобы задумать идею, создать мир, иллюстрирующий эту идею, и сунуть в этот мир человека нашего времени — наши глаза, нашу психику, наши знания. Это то, о чем с таким восторгом мы всегда говорили: обыкновенный человек в необыкновенных обстоятельствах. Пусть профессионалы-критики объясняют, почему этот метод оказался таким плодотворным и привлекательным для писателей и читателей. Но дело в том, что этот прием неизбежно тянет за собой романтизм, исключительность происходящего, отстраненность от мяса, кала и эрекции, которые и создают реализм. В фантастическом мире, который ПОДАЕТСЯ КАК ФАНТАСТИЧЕСКИЙ, все калы и эрекции выглядят искусственно, им нет там места, они не ложатся. Не может вести себя реально человек, которого занесло в нереальный мир. Он должен поражаться, а не совокупляться; стрелять, а не ковырять в носу; напряженно разгадывать загадки, а не чесать яйца в рассуждении, куда бы это угрохать уйму времени.

Сам метод столкновения реального человека с нереальным миром уже НЕСЕТ В СЕБЕ С НЕОБХОДИМОСТЬЮ определенный романтизм, ареализм, необыкновенность поведения. И я теперь отлично понимаю, почему Уэллс перешел-таки от «О-ва д-ра Моро» к скучнейшему «Тоно-Бэнге» (а потом и «Бэлпингтону Блэпскому») — он хотел реализма и сначала попытался вносить крупномасштабную необычайность в мир, а потом, потерпев неудачу (а он должен был потерпеть неудачу: обычный человек в необычном мире — это еще было здорово, но уж необычайное обстоятельство в обычном мире — это состояние неустойчивого равновесия, и либо побеждает необычайность, как в «Войне миров», либо мир задавливает необычное, так что от него и следа не остается, как в «Тоно-Бэнге» или «Морской деве»), так вот — потерпев неудачу, вообще плюнул на элемент необычайного и перешел к «Бэлпингтону». Так что одно из двух: или мы будем пытаться совершенствовать старый метод (автор-герой в необычном мире) и тогда мы обречены на романтизм до конца дней своих (вспомни, как трудно и неловко было писать Румату и Жилина в те моменты, когда они отходили от своих прямых сюжетных обязанностей, как всё это получалось неестественно, как мучались мы, пытаясь создать для них бэк-граунд, и не могли, и это естественно: не может быть бэк-граунда у человека, который не может не поражаться все время, не драться все время, не разгадывать загадки все время). Либо мы хотим реализма и тогда должны следовать (если хотим остаться на позициях фантастики) методу ЗПвГ (или, если угодно — ДР, хотя в этом случае мы опять же обречены на романтизм: нельзя иначе писать о человеческом будущем, как В романтическом ключе). В ЗПвГ мы сделали неожиданно для себя (для меня во всяком случае) большой шаг: мы рискнули отрешиться от времени и пространства и сразу получили огромный выигрыш — целый фантастический мир (несомненно фантастический), к которому герой принадлежит ОРГАНИЧЕСКИ, а следовательно не обязан непрерывно поражаться, шарахаться и натужно двигать сюжет. Не герой там двигает сюжет, разворачивая перед своими и читательскими глазами необычайный мир, а мир двигает героя, как своего реального члена, и сам разворачивается перед читателем в этом движении. При этом правда, мы не сумели, конечно, полностью избавиться от старой отрыжки: Кандид у нас чужак, хотя и здорово вошедший в новый быт, ставший его частью, и Переца мы не рискнули сделать рядовым работником Управления, а приперли его откуда-то со стороны. Но подумай-ка: стала бы вещь хуже или тупее, если бы Кандида вовсе не было, а был бы вместо него Обида-Мученик; и если бы Перец был просто плохим, недисциплинированным работником Управления?

Не знаю, наверное, ты плохо меня понимаешь — я сумбурен. Но вот о чем я хочу сказать: я вижу новую для нас фантастику — миры, существующие нигде и никогда (везде и всегда), миры странные, чудовищные, великолепно приспособленные для иллюстрации наших идей (любых), населенные людьми, мучительно похожими на современных землян, но с сумасшедшинкой, с этакой необычаинкой каждый, и общества — вроде бы и знакомые и незнакомые, и все коллизии смотрятся не ИЗВНЕ (глазами пораженного и ослепленного земного героя), а ИЗНУТРИ — глазами своего в этом мире человека, со своими личными заботами и проблемами, с секущимися волосами (которые в таком аспекте будут выглядеть вполне естественно) и прочими столь сладостными для реалиста атрибутами. Мне кажется, ты должен почувствовать преимущества такого метода: мы ведь вкусили уже от наслаждения описывать странноватых, но очень обычных крестьян и сумасшедших, но вполне нормальных шоферов. Причем, пожалуйста — нужны тебе из цензурных соображений земляне-коммунары — ради бога! Пусть они присутствуют и действуют, но наблюдаются со стороны и вызывают целый букет чувств у героев. Это только подчеркнет их привлекательность. Вспомни, как хорош Саул в ПкБ! А представь-ка ПкБ, написанную с точки зрения Саула? Вот тощишша-то!

Резюмирую. Либо мы фантасты, либо мы реалисты. Если мы реалисты — давай садиться и писать «Бэлпингтона Блэпского» на советском материале (это будет ужасно, но ничего другого у нас не получится, мы смотрим — как Уэллс — совершенно иными глазами на мир, чем Л. Толстой). Если же мы фантасты и не хотим при этом оставаться романтиками, путь у нас только один (т. е. я пока не вижу других): создание миров, похожих на наш мир, но чудовищно отличающихся от нашего в своей основе, и людей этих миров, и жизнь этих людей. МОДЕЛИРОВАНИЕ ОБЩЕСТВ и ИЗОБРАЖЕНИЕ ЭТИХ ОБЩЕСТВ ГЛАЗАМИ ЧЛЕНОВ ЭТИХ ОБЩЕСТВ — вот наш метод. Мне чудится в нем гигантская потенция, хотя точно я знаю одно (только одно пока): этот метод даст всем нашим произведениям совершенно особенный привкус возникающих и тут же рассыпающихся ассоциаций, особенное насладительное мучение, словно пытаешься что-то вспомнить, а оно ускользает, тревога по этому поводу, лихорадочное возбуждение и ОЩУЩЕНИЕ ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЯ, каковое ощущение всегда отнимал раньше герой повести, ведущий тебя по извилинам сюжета и служащий твоими глазами, не всегда хорошими и адекватными.

Подумай обо всем этом и попытайся понять всю глубину обуревающих меня чувств.

Жму, целую, твой [подпись]

P. S. Ленке приветик! Пусть приезжает на мой день рождения — выпьем! А жить можно будет у нас — Андрюшку мы, наверное, к этому времени уже сплавим.

P. P. S. Получил ли Гэйбора? Я его давно выслал!

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 28 МАРТА 1966, М. — Л.

Дорогой Бобель!

Понял тебя прекрасно, потому что сам об этом думал и сам примерно до того же додумался. Заметь, что внешне это еще ближе к методу Кафки, Камю и Ионеско: у них ведь тоже время-пространство одновременно и фантастические, и вымышленные, и зверски реальные. В общем, я готов. Послезавтра заканчиваю и сдаю перевод, дня три передохну и числа второго-третьего выеду.

Гэйбора получил и отдал, спасибо.

«Знание» выпустило четвертую книжку «НФ» — там Хойл, Обухова и очень дельный памфлет Шарова. Я на всякий случай привезу, если ты не достал.

Еще дали мне прочитать отличную пьесу ленинградского инженера Щербакова «Второй подвиг Геракла». Очень здорово.

Пока всё. До встречи.

Поцелуй маму, позвони ей и скажи, что писать до приезда больше не буду. Рвусь в Ленинград страшно, никогда так не рвался.

Целую und жму твой [подпись]

P. S. Поцелуй Адку. Ленке я обязательно скажу. Устроим день рож. на большой.

Напишем ВНМ на высоком уровне!

И опять братья съезжаются в Ленинграде. На этот раз — для написания ВНМ.

РАБОЧИЙ ДНЕВНИК АБС

4 апреля 1966

Сделали 6 стр.

Дочь — Артемида

Зять — Харон

Секретарь — Никострат

Сам — г. Аполлон (Феб)

Экономка — Гермиона

Наркоторг — Лаомедонт

Кошачья кошка — Персефона

Ст. полицейский — Пандарей

Золотарь — Минотавр

Трактирщик — Япет

5 апреля 1966

[Из дневника приездов: 5.03.66. «Второе нашествие марсиан».]

Сделали 6 стр.

Компания на площади:

1. Одноногий Полифем (ветеран).

2. Силен (рассудительный).

3. Парал (пенсионер-критикан).

4. Морфей — юрист-пенсионер.

5. Калаид — врач.

6. Аптекарь Ахиллес.

7. Миртил — сосед.

8. Димант.

6 апреля 1966

Сделали 7 страниц.

7 апреля 1966

Сделали 6 стр.

Был в Ленфильме.

8 апреля 1966

Сделали 6 стр.

9 апреля 1966

Сделали 7 стр. (38)

10 апреля 1966

Сделали 6 стр. (44)

11 апреля 1966

Сделали 7 стр. (51)

12 апреля 1966

[дневник приездов: 12.04.66. Спешная буря ВНМ — 57 стр.]

Сделали 7 стр.(58)

13 апреля 1966

Сделали 7 стр. (65)

14 апреля 1966

Сделали 6 стр. (71)

Компания г. Никострата

1). Пьяные — петуха на веревочке через город. Потом его напоили.

2). Футбол, бейсбол.

3). У Морфея — интрижка с официанткой: по-отечески.

Украли 6 стульев

15 апреля 1966

Сделали 5 стр. (76) и ОКОНЧИЛИ.

16 апреля 1966

Не работали. Пьянствовали. Нехорошо это. Плохо.

17 апреля 1966

[дневник приездов: 17.04.66. ВНМ кончили 15.04. Завтра отъезд.]

Оттачивали образ Киры. Отточили.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 21 АПРЕЛЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб.

Опять остановка. Верченко отказался подписать в печать наш том. Сведения, переданные Алей через Ленку, были ложны. Видимо, он должен был подписать, но тут на Жемайтиса обрушился новый удар, и рука Верченки дрогнула. В редакции чувствуется некоторая растерянность, были даже робкие предложения перенести наш том на девятый или восьмой, или десятый («пока всё уляжется»), но я этому решительно воспротивился. То есть я сказал, что сам пойду и буду говорить с Верченкой. Ну, а пока суть дела неясна, я все-таки решил сходить к Мелентьеву. Мы с Парновым позвонили к нему, и он попросил нас позвонить еще раз в начале будущей недели. Будем звонить в понедельник. Конечно, он может так откладывать и откладывать, чтобы отделаться от нас, это в его власти, но пока можно надеяться на лучшее.

Удар по Жемайтису был спровоцирован опять же бородатой сукой через того же «швили». Надо признать, энергичные господа, эти ретрограды. Я же, пук цветов подарив, решил, кроме всего прочего, пойти и побеседовать с Томаном. Может быть, он что-нибудь посоветует.

В Детгизе дела наши в полном ажуре. Завтра-послезавтра засяду за предисловие к томику Кларка и Азимова, «Возвращение», по-видимому, более или менее прочно в плане будущего года. Встретил К. Андреева. Много он болтал всякой ерунды, выразил мнение о том, что Совет по фантастике все-таки остается существовать в нынешних условиях и что нужно куда-то идти и с кем-то разговаривать, но куда и с кем — я не понял, да и не интересно было. Я-то на этот Совет давно уже положил ногу.

Вот пока всё. Пес у нас очень занятный.

Поцелуй маму и Адку.

Привет от Ленки. Твой Арк.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 25 АПРЕЛЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Пережить новую задержку мне помогли только марки. Едва прочитав твое письмо, я немедленно схватил марки и стал перекладывать их из одного альбома в другой и перекладывал до тех пор, пока не успокоился. Правда, для этого понадобился целый день.

1. Я полностью согласен с тобой: ни в коем случае нельзя переносить наш том. Я уверен, что задачей № 2 для бородатой суки является задерживать наш том как можно дольше, а там видно будет. Уверен, что она (сука) еще не потеряла надежд быть представленной в биб-ке.

2. К Мелентьеву тоже надо идти. Вообще пора переходить от защиты к нападению. Эту мысль я развивал Таньке Чеховской, и хотя она не согласилась с конкретными мерами (я ратовал за поход в ЦК ВЛКСМ с жалобой на халтурщиков и корыстолюбцев, мешающих работе писателей и издательства), но признала, что в обороне мы засиделись. Ты посуди сам: мы непрерывно защищаемся, мы только отбиваем удары, а как хорошо было бы напасть, даже не гнушаясь аналогичными средствами, но в более достойном тоне. Мелентьев примет вас, наверное, нескоро, обдумайте, как сделать, чтобы ваша встреча была нападением, а не защитой.

И напиши мне, пожалуйста, в чем конкретно выразился удар по Жемайтису (выговор в дело, или просто ругань на ковре, или еще что-то)? И как Жемайтис? Как его физическое здоровье и вообще?

У меня ничего нового нет. Никто пока не звонил, и новостей я ни от кого не получил: знающие люди не пришли в «Звезду» — были в Москве.

Да, был я у Смоляна. Старик сказал мне все как есть: вряд ли можно будет опубликовать в «Звезде» хоть какую-нибудь фантастику. Главред из фантастов признает только Лема, даже рассказы Варшавского последнее время отклоняет. А кроме того, живет на свете еще и человек по имени Жур. Правда, он несколько оживился, когда узнал, что ВНМ выглядит как памфлет. Словом, мы договорились, что в июле я дам ему повесть почитать, а там посмотрим. В Ленинграде можно будет попробовать еще «Неву». Я там, правда, никого не знаю, но редакция с удивительной регулярностью присылает мне поздравительные открытки на каждый праздник. Черт знает — вдруг.

В Москве можно будет попробовать «Знамя» и «Новый мир», ну и, в крайнем случае, — «3-С» и «Смена», которые нас рекламировали на этот год. Можно было бы попробовать еще и «Молодую Гвардию», но, наверное, вряд ли?

Вот пока и всё, жду с нетерпением и страхом информации, твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

Мама страдает от радикулита, вот сволочная болезнь. Ты ей все-таки пиши.

P. P. S. Да, вышел справочник СП. Я немедленно, узнав адрес, послал открытку В. Быкову: спасибо, мол, за отличную повесть.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 29 АПРЕЛЯ 1966, М, — Л.

Дорогой Боб.

Имею печальную привилегию первым сообщить тебе, что битву Казанцев выиграл. Ситуация такова. Существует некое закрытое постановление ЦК КПСС о фантастике, где мы осуждаемся, впрочем, без оргвыводов и с дальнейшим разрешением печататься. Подробностей еще не знаю. Дима Биленкин за опубликование письма бакинцев получил на вид. Верченко, в ответ на мое письмо с требованием принять меня для разговора, передал через Белу, что наш том вынужден отложить на потом, ибо сейчас не время «дразнить гусей», а примет меня после праздников. Впрочем, обещает все-таки том издать в этом году. Запасись, дорогая, терпением. Мелентьев дважды откладывал встречу с нами, а сейчас, думаю, встречаться с ним уже не имеет смысла.

Что, собственно, надобно? Надобно прежде всего не терять присутствия духа. Можно перекладывать марки из одного альбома в другой, можно слегка выпить унд закусить, но совершенно необходимо придержать матку и прямую кишку на предмет невыпадения. Нас еще не расстреляли и вряд ли расстреляют. Самое страшное случилось, теперь все позади. Впереди же банальные неприятности и большие надежды.

Конкретно удар по Жемайтису выразился в ругани на ковре, физическое здоровье его опасений не внушает.

Еще один удар. Есть здесь слух, будто Лениздат отказался включить в план переиздание нашей трилогии: «Страну», «Амальтею» и «Стажеров». Узнай, так ли это. Заодно попробуй узнать, как с УнС.

Но это всё все-таки прошлое. Давай думать о будущем. Следует выработать какую-нито общую линию. Думаю, толкаться на штатную должность, как тихонько предложила Ленка, пока рановато. До конца года нам с тобой денег хватит, а это еще восемь месяцев. За восемь месяцев мы еще кое-что напишем, и притом доброжелателей у нас по издательствам отнюдь не убавилось. М<ежду> п<рочим>, Бела, вздыхая, несколько раз повторила, как бы здорово мы могли им помочь, если бы написали и дали бы им героическую повестушку. Об этом же вздыхает и Нина Беркова — она в пользу своего «Мира Приключений». Об этом же вздыхают и «3-С», и некоторые другие. Это надо, по-моему, тщательно продумать. Понимаешь, у кого угодно может быть безвыходное положение, но только не у нас с тобой. Деньги есть (у меня сейчас на книжке три косых, да еще жду аванса за Уиндема, что нам еще надо?), ВНМ — повесть, по-моему, не могущая вызвать протесты, а если что не так, то неужели чего-нибудь не напишем?

Я же, выю не сгибая, пытаюсь здесь кое-что предпринять в отношении ЗПвГ. Понимаешь, есть такая ведущая поэтесса, Адалис, она наша ярая поклонница и притом, как ни странно, подруга Лесючевского, директора «Совписа». Так я шестого мая с нею встречаюсь, передаю ей ЗПвГ, и пусть она идет туда. Я не рассчитываю, конечно, на издание, но очень хочется получить рецензии от крупных писателей, которые там внештатными рецензентами. Это будет интересно, ведь так? Ведь правильно?

Что ты Быкову послал открытку — это славно. Молодец. Давай теперь посылать такие открытки всегда, когда нам что-нибудь понравится.

Ну вот. А теперь можешь браться за марки.

Целую, привет Адке,

твой АНС.

А маме я пишу. А как же? Но ты сейчас позвони ей и скажи, что я де целую.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 2 МАЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

1. Ну, самую неприятную новость ты уже знаешь. Быстро, однако, слухи разносятся! Дело было так. Сидючи как-то с Варшавским в писдоме и разговаривая за судьбы литературы, он заметил, что трилогия выброшена из плана Лениздата. Сердце мое облилось кровью, и на другой же день я позвонил Нине. Здрасте, здрасте. Как УнС? Все еще в цензуре. Правда ли, что упразднили трилогию? Да, я не хотела огорчать раньше, чем выяснится с УнС, но это правда. И что же — это окончательно? Да, это окончательно. А как с УнС, спрашиваю я робко. Думаю, что хана, отвечает Нина, горько вздыхая. Н-ну-с, мне оставалось только ждать ее звонка. И действительно, накануне праздников она позвонила и радостно сообщила, что УнС подписана в печать — сама видела и глазам своим не верит: без единого замечания. Мы договорились встретиться и поговорить подробнее после праздников. Вот что я имею сообщить о наших Лениздатовских делах. Почему выброшена трилогия и окончательно ли прошла УнС, я выясню завтра-послезавтра — надеюсь выяснить. Тогда же срочно отпишу.

2. В связи с возможным выходом УнС мне кажется надлежит принять кое-какие меры. Именно: по моей просьбе Брандис, горячо со всей затеей согласный, обещал попросить Бритикова написать быстренько рецензию на сборник. Так, ничего особенного — общий обзор первого ленинградского сборника фантастики, состоящего из оригинальных, ранее не печатавшихся произведений, и там — о новой повести (об отрывке из новой повести) бр. Стругацких: один абзац, но четко сформулированный, этакий ярлык защитного цвета, который навешивается для отпугивания вредных животных и для успокоения быков. Если Бритиков не откажется, то на тебя ложится малоприятная задача уговорить Биленкина втиснуть эту рецензию в «Комсомолку». Брандис предлагал «ЛитРоссию», но мне показалось, что «Комсомолка» лучше. Правда, я не знал тогда, что у Димки выговор. В общем, прощупай почву и дай знать.

3. Звонила Алла из Ленфильма. Наши переделки ей нравятся в общем, хотя она не считает, что это конец. Мы договорились, что она даст почитать Рохлину, а там видно будет. Вероятно, это будет принято как второй вариант и предложено вниманию широкого круга знатоков. Позвонит она мне числа 6–7 мая. Здесь в общем пока жить можно.

4. Относительно ЗПвГ у меня был разговор с Гором. Причем, он начал его сам, сказавши, что его редактор в ленинградском отделении СовПиса относится к нам хорошо. Короче, если мы подадим нашу вещь в ленотделение, он обещает поддержку и довольно высокую вероятность выхода. Главное, сказал он, чтобы в художественном отношении было хорошо и понравилось редсовету, а все прочее не так важно. Есть предложение: дать туда ЗПвГ и ВНМ.

5. Видимо, после ВНМ придется писать веселую повесть, е. е. м. Да, приезжала Римма Казакова от журнала «Смена». Она будет тебе звонить. Я сказал ей буквально следующее: ВНМ мы хотели бы отдать в толстый журнал, но если не пройдет, то готовы отдать им. Она согласилась быть во втором эшелоне. По-моему, я правильно рассудил? Все равно они не возьмут, а отказывать не хотелось — больно славная девка.

6. Выпадение кишки у меня некоторое, конечно, есть. Я даже засел за перевод «Кругов огня» и уже порядочно перевел. Но что ж делать? Придется перезимовать. Авось полегчание наступит. Буду теперь думать над веселой повестью.

Вот так. Жму ногу, твой [подпись]

P. S. А к Мелентьеву бы надо было сходить, а? Поговорить по корешам, верноподданность доказать, а?

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 6 МАЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Все-таки до чего долго ты не отвечаешь! Я чуть не сдох от нетерпения. Ты уж пиши, пожалуй, в тот же день, как получаешь письмо, а?

1. Насчет УнС ты меня порадовал. Вообще-то я не верил, что там есть к чему придраться в Главлите, но общее настроение передалось мне, и теперь я облегчился душой. Относительно рецензии на сборник я с Биленкиным поговорю, да ты и сам тоже с ним поговоришь, поскольку к тому времени уже будешь здесь. Но мне как-то не кажется, что рецензия будет иметь хоть маленькое значение. Будут иметь значение новые бои. Вот так-то. Война с невидимками продолжается.

2. Теперь я тебя порадую. Позавчера состоялось отчетно-перевыборное собрание творческого объединения прозы Московского отделения Союза Писателей, и меня выдвинули кандидатом, а затем избрали членом этого бюро 252-мя голосами против 50-ти. Вот так. Прочувствовал? Если да, то продолжаю. Этому делу, как мне последовательно сообщили пять человек, предшествовали некоторые любопытные обстоятельства. Перед собранием (как всегда) состоялся партийный актив Московского отделения, на каковом активе партбюро Московского отделения предложило утвердить кандидатов, которых оно, бюро, выдвинуло внутри себя и согласовало где-то там. Список читали поименно, поименно спокойно утверждали, но, когда председательствующий произнес: «Стругацкий А.», вскочил Казанцев и завопил, что он решительно протестует. Он предложил вычеркнуть Стругацкого и вставить вместо него Лагина. Тогда вскочил Лагин И заявил, что действия Казанцева ему непонятны, что Стругацкий — хороший и ему самое место в бюро объединения. Казанцев: «Стругацкими скомпрометировал себя идеологически порочными книгами». Борщаговский (ни к кому в особенности не обращаясь): «Как это всегда интересно у нас получается: стоит выдвинуть в бюро талантливого человека, как находятся подонки, которые стараются этого человека упечь». Казанцев: «О Стругацких есть спец. постановление ЦК ВЛКСМ!» Кто-то: «Мы еще посмотрим, что это за постановление». Казанцев: «Стругацкий не будет работать в бюро, как он отказался работать в Совете по фантастике». Мальцев: «Вот это решающий аргумент. Раньше я, может быть, и колебался бы, но теперь буду решительно голосовать за Стругацкого». Казанцев продолжает шуметь. Его клюют со всех сторон. Наконец, кто-то из членов партбюро небрежно: «Вы напрасно кипятитесь, тов. Казанцев. Кандидатура Стругацкого внимательно рассмотрена и утверждена в самых высоких инстанциях». И Борода сник. Замолчал и сел. Сел и ушел, даже на собрании не стал присутствовать. Вот такие пироги. Усек? Ну, во время голосования немного я волновался, однако и здесь получилось сверх всяких ожиданий: больно много голосов было подано за нас. Ариадна во всяком случае говорит, что это было неожиданно, потому что в этой публике нас мало кто знает.

3. О нашей трилогии. Не огорчайся. СБТ выпустит Детгиз, а трилогию мы сможем пристроить хотя бы в «Советской России».

4. ЗПвГ благословляю нести в СовПис. Я как раз сегодня тоже иду к Адалис, которая подруга директора московского СовПиса, и отнесу ей свой экз. А там что бог даст.

5. Мы (Ариадна, Рим, Мишка и я) написали письмо Демичеву. Теперь ждем. К Мелентьеву ходить не надо и даже, говорят, вредно.

6. Веселая повесть необходима совершенно. И не только по тактическим соображениям. У меня была интересная встреча с редакцией «Вопросов философии». Говорили много и разно, они все очень интересуются фантастикой у нас и за рубежом, я им это всё рассказывал, они и нас все любят и читают взахлеб. Я им рассказал тезисы ЗПвГ. И тут поднимается мальчик, юноша, он сын зам. редактора или зав. отдела, и говорит: «Вы все-таки нас забывать стали, Арк. Нат. Нет, вы не подумайте, все, что вы до того писали, это блеск и пр. Но вам не кажется, вернее, вы не боитесь разочаровать вашей этой новой повестью?» Признаться, мне стало не по себе. Я совершенно уверен, что ЗПвГ он прочел бы взахлеб и облизнулся бы, но, понимаешь, они просят старых героев, Быкова, Горбовского, Жилина, они их любят, и это видно невооруженным глазом. Я думаю, хватит испытывать их терпение. Надо им что-то дать. Давай думать.

Ну, все. Адке соответственно приветы и поцелуи.

Жму и прочее, твой Арк.

Известный в будущем как критик фантастики, выступающий под псевдонимом «Вл. Гаков» (а иногда делящий этот псевдоним с Владимиром Гопманом), а пока еще просто Михаил Ковальчук так вспоминал об одной из встреч АНа с редакцией журнала «Вопросы философии».

ИЗ: ГАКОВ ВЛ. [ОБ А. Н. СТРУГАЦКОМ]

Место и время: редакция журнала «Вопросы философии», 1965 год. Действующие лица: АНС — «брат Стругацкий», уже кумир поколения (после «Трудно быть богом» и «Понедельника…»), но пока не Живой Классик. Еще черноволосый и без усов. Московские философы — все больше молодые и начитанные. И я — ученик седьмого класса, запойный любитель фантастики, еще не «Вл. Гаков», но уже определенно фанат Стругацких. Насколько помню, на вопросы мэтру в той компании не решился (собрался, кажется, весь цвет философской мысли), больше слушал. Только в конце протолкался к АНС с просьбой подписать свеженький, доставшийся по блату молодогвардейский томик — «Хищные вещи века» в паре с «Попыткой к бегству».

Из всего услышанного в тот вечер больше всего запали в душу два высказывания Аркадия Натановича. Первое (в ответ на долгий спич одного из присутствующих интеллектуалов о прогнозировании будущего): «Да кто вам сказал, что мы прогнозируем будущее? Мы просто описываем мир, в котором сами хотели бы жить. И, соответственно, мир, в котором не пожелали бы жить ни за какие коврижки». И второе, имевшее (как я понял много позже) прямое отношение к первому (разговор крутился вокруг тех же «ХВВ»): «Мир без денег и материальных забот может стать утопией, а может — и антиутопией. Страшно, если материальное изобилие свалится в руки тем, кто ничего, кроме как зарабатывать и потреблять, просто хапать, — не умеет, не обучен. А с другой стороны, лично нам с братом претит перспектива, при которой люди навечно обречены только зарабатывать и потреблять. Но как совместить первое и второе — мы не знаем».

На дворе, повторяю, стоял 1965 год. Шлейф от хрущевской «оттепели» еще не успел окончательно растаять, и слово «коммунизм» пока не приобрело бранного оттенка. До подавления «пражской весны» оставалось целых три года. И сколько всего впереди.

За точность приведенных цитат не ручаюсь: прошло сорок лет, целая жизнь. Но суть этих двух высказываний помнил все эти годы, из коих четверть века протекла для меня в личном общении с Аркадием Натановичем. Мысль, не покидающая сорок лет и не утратившая актуальности, согласитесь, это что-то значит.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 8 МАЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

1. В Лениздате положение прежнее. Я разговаривал с Ниной, все оказалось точным: из плана 67 г. нас перенесли в план 68-го, а УнС подписана цензурой и теперь скоро уже пойдут чистые листы. Если ничего не случится дополнительно. Трудно сказать, что может случиться — по мнению Нины, УнС проскочила чудом, вероятно, из-за того, что новый цензор, который не в курсе дел в ф-ке. Кроме того, важно, что подписывал не главред в свое время, а его зам, человек любящий и понимающий ф-ку. По-видимому, все еще может пойти насмарку из-за постановления, если оно будет повсеместно рассылаться и приниматься к исполнению, но сама Нина считает, что остановка и выкидыш маловероятны. Хотя и возможны. А с трилогией было так. Сначала стало известно, что при обсуждении плана 67-го в обкоме, трилогия была выброшена под предлогом «они и так много печатаются». (Кстати, одновременно, но уже под другим предлогом из плана был выброшен Конецкий, так что компания хорошая.) Предлог глупый, и скоро выяснилось, что, когда план возили в Москву в Комитет, там, увидев нашу фамилию, поморщились и сказали: «Знаете… эти Стругацкие… Стоит ли?.. Перенесите-ка их лучше на 68-й». Вот и перенесли. Я хотел пойти к начальству и устроить некоторую ругань: мол, из-за вас мы потерпели убыток, обманули другие издательства, отдали вам то, что намеревались публиковать в другом месте, а вы… Но Нина отсоветовала: бесполезно, а значит бессмысленно.

2. В связи с возможным выходом УнС я провел некоторую работу по подготовке рецензии. Здесь положение такое: все упирается в печатный плацдарм. В Ленинграде, в ближайшее время, по-видимому, никто о нас печатать никаких статей не будет — слухи о постановлении широко уже распространились, и хотя никто ничего толком не знает, человек, опубликовавший в «Смене» статейку Левы Куклина, получил некоторое порицание. О постановлении я рассказал под большим секретом только Брандмитревскому и Нине. От Бритикова это скрывается, ибо известно, что коль скоро он узнает об этом, никакой рецензии он писать не будет. Пока же он в принципе согласился. Я также попросил написать рецензию Урбана, но он сможет взяться за нее только числа 19-20-го, так как едет в Москву. В Москве он обещал понюхать обстановку и поискать плацдарм. В общем-то, все упирается в плацдарм. Как там у тебя?

3. Очень важно выяснить, в чем суть постановления и какова его форма. Дмитревский полагает, что тебе было бы очень хорошо сходить к Мелентьеву, уже хотя бы ради выяснения обстановки.

4. Ездил вчера на Ленфильм. Рохлин имел со мной очень полезную трехчасовую беседу, из коей воспоследовало, что надо еще только переделать сцену с Аратой, и второй вариант будет готов. Суть переделки состоит в том, чтобы показать зрителю, что Румата хочет помочь Арате, но знает, что это невозможно, бессмысленно и только поэтому отказывает. Я предложил вклинить в уже имеющуюся сцену сцену воображаемую, где Румата разговаривает с Аратой, как со зрителем из зала — объясняет ему по сути бессмысленность крестьянских восстаний. Рохлин в общем одобрил. Теперь я сначала попробую эту сцену написать сам (материал есть хотя бы в повести), а если не получится, привезу в Москву и сделаем. Это все не к спеху.

5. Совершенно неожиданно получил милейшее письмо от В. Быкова. Он, оказывается, нас знает, благодарит за сочувствие, благодарит за «Понедельник», обнимает и жмет наши руки. Было чертовски приятно — что значит, все-таки, профессиональная солидарность!

6. Был в кафе «Молекула» при институте Высокомолекулярных Соединений. Там выступал историк Каждан с изумительным докладом об этическом содержании истории. Кстати, в ИВСе нас, оказывается, очень любят, и меня почти уговорили выступить там, хотя после Каждана любое выступление, по-моему, будет бледным. В ИВСе, между прочим, недавно проходила викторина на лучшее знание произведений Стругацких. Победитель получил приз — «ХВВ».

7. Продолжаю переводить Клемента. Слушай, давай в соавторстве переводить! Я буду заготовлять черновой перевод, а потом вместе будет садиться, как при обычной работе, и отрабатывать при твоем сугубом консультантстве. Все-таки деньги. Как у нас с деньгами на 67-й? По Ленинграду мы можем только рассчитывать на Ленфильм (если фильм будет сниматься). А в Москве? Выясни-ка шансы. Меня всё это беспокоит. Если бы мы сделали перевод Клемента и его бы приняли (а Брандис, например, еще не читая уже готов принять), то все-таки было бы подспорье.

8. Встречался тут с Мирером. Он мне очень понравился, показался честным парнем — ощущение в наше время от знакомого редкое. Проговорили с ним полдня с обоюдным удовольствием.

Жду ответа, жму ногу, твой [подпись]

P. S. Только что получил твое письмо. Отлично! Это маленькая победа, но я ничего не понимаю. Как это могло произойти. Обязательно нужно все-таки выяснить, что за постановление. И почему Казанцев на него ссылался?

А отвечаю с опозданием потому, что собираю информацию. Не то время нынче, чтобы просто так писульки писать.

Изложи подробно содержание письма к Демичеву.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 10 МАЯ 1966, М, — Л.

Дорогой Боб.

Вчера в час ночи вернулся из двухдневной прогулки на байдарках, Манин затащил все-таки. Сейчас я корчусь, потому что обжег спину и плечи, и болит копчик. Но сплавали интересно: река Протва, от Борисова до Боровска.

1. Письмо получил твое. Ну что же, не хотят Лениздатовцы — не надо, перебьемся. На днях буду у Нины и переориентирую ее на выпуск СБТ пораньше. Кстати, с твоего разрешения я, если займусь этим делом, буду устраивать выпуск трилогий в другом издательстве, уже не обращая внимания на лениздатовские планы.

2. О плацдарме для статьи Бритикова пока еще ни с кем не говорил. Надо подождать. Сам приедешь, и поговорим. Дело в том, что о постановлении никому ничего не известно. Скорее всего, никакого постановления нет, а есть письмо этих двух, которое лежит в Отделе Культуры и не трогается с места. Конечно, это не значит, что оно так и не тронется, однако пока неё на мертвой точке. Никто ничего не знает. Ариадна прилагает титанические усилия, чтобы хоть что-нибудь выяснить — и все втуне. Ни до кого дозвониться невозможно. Нынче она начинает послепраздничный тур обзванивания.

3. Со сценарием дуй, как находишь нужным. Напишешь сам — хорошо, не напишешь — вместе сделаем.

4. Относительно перевода Клемента — ради бога. В соавторстве, так в соавторстве. Разленился ты, брат. А дать его Брандису — идея неплохая.

5. Ты спрашиваешь, почему Казанцев не ссылался на «постановление». Видимо, не так тут все просто. Понимаешь, бодать на редколлегии «Искателя» — это одно. А голословно (по-сути-то) трепаться на партактиве — это уже, понимаешь, совсем другое. Видимо, нет постановления, а есть письмо аппаратчиков, которому там не совсем верят. Вот так. А я сегодня, между прочим, иду на первое заседание бюро. А Борода пусть там как хочет.

6. Подробно излагать письмо к Демичеву не стану. Плохо помню. И не стоит на расстоянии. Приедешь — прочтешь сам. Копия есть у Ариадны. Главная идея — требование для нас защиты от некомпетентных администраторов.

7. Наши шансы на 67-й год пока неясны. Если удастся написать оптимистическую вещь — это одно. Если не удастся — немного похуже. И вообще пора съезжаться. На днях напишу, как у меня поедут на дачу. Или, скорее, позвоню. И тогда с богом ко мне. Добьем ВНМ, а там видно будет.

Целую, обнимаю, Арк.

На наш вопрос о прогулке на байдарках Юрий Манин ответил:

МАНИН Ю. ПОЯСНЕНИЯ

В молодости я каждый год сплавлялся с друзьями на байдарках. Время определялось разливом; места менялись; однажды мы даже сплавились в низовьях Волги, где разлив был до горизонта, с заходом в Каспийское море. Байдарка состояла из разборного скелета, на который натягивалась прорезиненная тяжелая оболочка; собирали ее на берегу, а оттуда тащили на плечах: два мешка, тридцать килограмм, плюс рюкзаки с палатками, едой, одежкой. Девочки тоже несли что могли.

Аркадий был сильнее нас всех, наверное; что уж он так Борису жаловался, кокетничал, наверное. По-моему, я его особо и не уговаривал, ему самому было любопытно.

Протва разлилась в тот год хорошо: мы плыли меж береговых кустов, от которых торчали только макушки.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 13 МАЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Получил неожиданно быстро твой ответ, очень доволен:

1. Была здесь у меня Танька Чеховская. Хорошо с ней поговорили. Из ее рассказов и из твоего письма создается определенное представление. А именно: никакого постановления нет. Есть слухи, которые очень умело распространяет Казанцев. Меня особенно убедил Танькин аргумент насчет Сапарина, который имеет быть великолепным барометром, а сейчас показывает в худшем случае что-то между «переменно» и «ясно». Но, в общем-то, очень нужна исчерпывающая информация, и именно поэтому было бы здорово, если бы вы сходили-таки к Мелентьеву и все выяснили.

2. Насчет УнС пока всё по-старому, никаких новых веяний нет. Но я целиком с тобой согласен: Лениздат надо наказать, устраивай переиздание трилогии где угодно в ущерб и поношение Лениздату.

3. Насчет перевода Клемента в соавторстве ты не понял. Я предлагаю это не потому, что ленюсь, а потому, что так будет лучше во всех отношениях. Кстати, мне тут подали хорошую мысль: в «Мире» запланирована уже какая-то вещь Клемента, нельзя ли как-нибудь пристроиться? Ты бы выяснил, а?

4. Насчет наших шансов на 67-й ты тоже не понял: Меня интересовали не шансы вообще, а возможные переиздания. Вот ты что-то говорил насчет СБТ в Детгизе? Это так? А если так, то, может быть, еще что-нибудь где-нибудь? Отпиши.

5. Встретиться нам уже-таки пора. Только я хотел бы досидеть до 19-го мая, когда состоится обсуждение книги Бритикова. Хочу послушать, а возможно, и сказать что-нибудь.

Пока всё, жму все, что понадобится впредь, твой [подпись]

P. S. Леночке привет.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 16 МАЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

1. Имело место организационное заседание бюро т/о прозы. Избрали председателем Березко — говорят, хороший человек, ему семь заместителей по числу рабочих групп (критика, очерк, сатира и юмор, научно-художественная литература… фантастика). Заместителем по фантастике избрали меня. Теперь я, следовательно, представляю в Московском отделении СПП фантастику. Я спросил: как же это понимать, значит, Совета по фантастике теперь не существует? Мне сказали: нет, его мы распустить не можем, поскольку он не избран, а назначен Секретариатом. Я сказал: так они же меня съедят. Мне сказали: пусть попробуют, вы только давайте работайте, организуйтесь, и Совет сам сойдет на нет. Соответственно, мы здесь собираем девятнадцатого организационное собрание рабочей группы фантастики. Такие дела.

2. От Казанцева ничего не слышно, если не считать нового доноса относительно зарубежной фантастики в Б-ке мировой фантастики. Уже опять мылили холку издательству. Но вряд ли Казанцев на этом успокоится. Он где-то за кулисами готовит новую пакость. Видишь, брат, дали мы им новый смысл жизни.

3. В ЦК мы пойдем обязательно, только не к Мелентьеву, а повыше. Там сейчас некоторая реорганизация, подробностей я не знаю, и мы с Ариадной были у Борщаговского (хороший мужик, должен тебе сказать!), и он посоветовал нам очень простую штуку: пойти в Секретариат и позвонить по вертушке прямо Демичеву или зав. отделом культуры, чтобы попросить нас принять. Это понадежнее, чем письма.

4. Наши старики уезжают послезавтра. А мы с нетерпением ждем тебя двадцатого, самое позднее — двадцать первого. Но постарайся все-таки двадцатого.

5. О переизданиях. У нас в 67-м выйдет «Возвращение» и, возможно, «СБТ» в Детгизе. Относительно трилогии надо думать.

Вот пока всё. Целую, жму. Привет Адке.

ПС: Приезжайте вместе с Адкой, а?

Твой Арк.

В архиве АБС сохранился протокол первого заседания рабочей группы под предводительством АНа.

ИЗ АРХИВА. ПРОТОКОЛ РАБОЧЕЙ ГРУППЫ

ПРОТОКОЛ № 1 от 19/V-66 г.

рабочей группы фантастики творческого объединения прозы МОСП

Присутствовало: 29 человек.

ПОВЕСТКА ДНЯ

I. Сообщение А. Н. Стругацкого о создании рабочей группы по фантастике творческого объединения прозы МОСП.

II. Выборы бюро рабочей группы.

III. Разное.

I. СЛУШАЛИ:

Сообщение А. Стругацкого о создании рабочей группы фантастики в творческом объединении прозы МОСП, подобной рабочим группам общей прозы, сатиры, очерка, критики. Цель рабочей группы — объединить в одной организации писателей членов СП и нечленов Союза, издательских работников и представителей прессы, работающих в фантастике или серьезно занимающихся ею.

Создание подобной рабочей группы даст возможность работать всем в контакте, вести борьбу против безыдейности и халтуры, а также вести творческую работу и оказывать взаимопомощь.

Сейчас трудно назвать точную цифру людей, работающих в фантастике. По предварительным и ориентировочным подсчетам можно назвать 35–36 человек, уже прочно вошедших в этот жанр и еще человек 20, уже написавших по одному-двум произведениям и выражающих желание продолжать работу. Сейчас здесь присутствуют в основном все те, кто составляет главную творческую группу: писатели, критики, переводчики и издательские работники. Сегодня первое организационное собрание рабочей группы. Для дальнейшей работы нам необходимо выбрать бюро, чтобы оно смогло упорядочить работу, как творческую, так и организационную. Наиболее целесообразно выбрать в это бюро представителей от всех «категорий» людей, занимающихся фантастикой — тогда это бюро будет гибким и оперативным.

Основная работа бюро должна быть творческая, с писателями, с рукописями и книгами. 1) Проводить обсуждения, как рукописей, так и уже вышедших книг; 2) Держать самый тесный контакт с другими группами Московской писательской организации, прежде всего с обычной прозой и критиками.

3) Выступать против некомпетентных критических выступлений.

4) Принимать самое деятельное участие в рекомендации в члены СП таких писателей-фантастов, имена которых широко известны как советскому, так и зарубежному читателю. Как примеры можно привести писателей С. Гансовского, Г. Голубева, А. Днепрова, М. Емцева, Е. Парнова, А. Полещука, В. Сапарина, выпустивших уже много книг и до сих пор не принятых в члены Союза.

Для наиболее оперативной работы состав бюро должен быть не менее 9—11 человек.

II. Выборы бюро рабочей группы.

Предложены следующие кандидатуры от членов СП:

1) И. А. Ефремов

2) А. Н. Стругацкий

3) К. К. Андреев

4) А. Г. Громова

5) Г. И. Гуревич

6) С. Т. Жемайтис

7) Ю. Кагарлицкий

От писателей не членов СП:

1) Е. И. Парнов

2) А. П. Полещук

От издательских работников и прессы:

1) Д. Биленкин

2) Б. Клюева

3) А. Девис

4) Н. Беркова

Ал. Полещук просит вывести его из списка, т. к. он не сможет работать в связи с занятостью. (Самоотвод принят единогласно.)

К. К. Андреев просит вывести его из списка, т. к. он вряд ли сможет работать в связи с занятостью и плохим самочувствием.

Проводят голосование: За самоотвод — 8 человек, против — 21 человек. К. К. Андреев остается в списке.

Стругацкий предлагает увеличить бюро до 12 человек и голосовать списком. (Принято единогласно.)

ПОСТАНОВИЛИ:

В состав бюро рабочей группы считать избранными 12 человек:

1) И. Ефремов

2) А. Стругацкий

3) К. Андреев

4) А. Громова

5) Г. Гуревич

6) С. Жемайтис

7) Ю. Кагарлицкий

8) Е. Парнов

9) Д. Биленкин

10) Б. Клюева

11) А. Девис

12) Н. Беркова.

III. Разное.

СЛУШАЛИ:

1. К. Андреев предлагает тем членам СП, кто выбран в бюро рабочей группы, выйти из совета по фантастике и приключениям, подав заявления в письменном виде.

2. Стругацкий — предлагает поручить бюро разработать план работы, наметить ближайшие мероприятия и представить план на обсуждение группы. В частности, необходимо расширить связи с радио, телевидением.

3. М. Емцев — предлагает бюро включить в план работы теоретические вопросы, как, например, философия фантастики, критика фантастики и т. д.

4. В. Ревич — предлагает добиться демонстрации членам рабочей группы научно-фантастических фильмов.

5. Р. Фесенко — предлагает включить в план работу с переводчиками, чтобы добиться квалифицированных переводов книг по фантастике.

6. Андреев — предлагает основное внимание уделить трем вопросам: 1) теории; 2) обсуждению рукописей и книг; 3) обмену мнениями; а) надо провести собрание молодых критиков; б) чрезвычайно важен семинар молодых фантастов; в) организовать, связавшись с иностранной комиссией СП, симпозиум по фантастике, пригласив Брэдбери, Лема, Абэ Кобо и др. Также в первую очередь надо обсудить рекомендацию писателей для вступления в члены СП.

7. Стругацкий предлагает подготовить бюро к следующему совещанию обсуждение рекомендаций в члены СП С. Гансовского, М. Емцева, Е. Парнова, А. Полещука и А. Днепрова. Обсудить план работы на год. Кроме того, он просит, чтобы обсудили книгу А. Стругацкого, Б. Стругацкого «Хищные вещи века» с привлечением критиков и прозаиков.

8. Андреев К. — предлагает обсудить 5 книг, вышедших в «Библиотеке современной фантастики» в издательстве «Молодая гвардия».

9. Громова А — предлагает обсудить последнюю книгу А. Казанцева «Льды возвращаются».

10. Стругацкий А — сообщает собранию о беседе в ЦК КПСС, на которой присутствовали он, А. Громова и Е. Парнов, и сообщает, что существующая информация о якобы изданном ЦК КПСС постановлении о фантастике, неверна, никакого постановления нет, а подобная информация является только необоснованными слухами, которые не должны иметь места, т. к. они мешают нормальной творческой работе.

ПОСТАНОВИЛИ:

Принять информацию А. Стругацкого к сведению и поручить бюро разработать план с учетом всех высказанных предложений.

Председатель А. Стругацкий

Секретарь Н. Беркова

В то же время в прессе продолжают появляться новые статьи о фантастике.

В № 5 и 6 журнала «Детская литература» выходят две статьи Ариадны Громовой, где изложены основные постулаты фантастики (с точки зрения писательницы), зачастую иллюстрируемые произведениями АБС.

25 мая в газете «Известия» выходит статья философа Юрия Францева, который упрекает АБС в противоречии основам исторического материализма.

ИЗ: ФРАНЦЕВ Ю. КОМПАС ФАНТАСТИКИ

<…>

В этой связи остановимся на одном творческом приеме совмещения разных социальных закономерностей, которым довольно часто пользуются современные фантасты. Он напоминает прием Марка Твена, создавшего «Янки при дворе короля Артура», произведение, где в острой коллизии сталкиваются настоящее и прошлое. Современный человек, или, вернее, земной человек будущего, встречает на другой планете измененное фантазией автора земное прошлое. Как же выглядит это столкновение прошлого и будущего, например, в повести А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»? Люди по поручению одного земного института оказываются на отдаленной планете и застают здесь (схематически нарисованные) очертания средневековья, феодального общества. Вместе с тем, в рамки этого феодального общества втиснуты фашисты, штурмовики, лагеря смерти и т. д. Но известно, что для своего времени феодализм был прогрессивной ступенью развития общества. Фашизм же — раковая опухоль на теле современного загнивающего капитализма в его последней, империалистической стадии.

Правомерно ли такое слияние различных по социальной, классовой сущности эпох, убеждает ли картина феодального деспотизма, перерастающего в фашистскую диктатуру, как пишут критики об этом романе? Конечно, вполне возможно предположить, что где-то, на какой-то планете существует феодализм, резко отличающийся от земного. Но можно ли создать картину своеобразного феодального общества с помощью черт, перенесенных из совершенно другой эпохи и присущих только этой эпохе? Фашизм был в известном смысле возвращением к средневековому варварству, но феодализм в истории не был и не мог быть провозвестником фашизма. Страдает и наше понимание феодализма, и наше понимание фашизма. При такой социологической или философско-исторической концепции от фашизма остаются штурмовики, но исчезают породившие фашизм капиталистические монополии. Фашизм становится какой-то извечной, «космической» категорией. К чему это? А картина самого феодализма очень напоминает взгляды просветителей XVIII века, рисовавших средневековье как царство беспросветного мрака. Как же тогда обстоит дело с законом прогрессивного развития общества? Может быть, этот закон отменяется? Ведь в своеобразном феодальном обществе, как оно нарисовано в повести, зарождающаяся буржуазия уже заклеймена печатью вырождения, в этом обществе не видно могучих и здоровых сил, которые могли бы вести его вперед.

Суть подобных романов, по-видимому, заключается в том, чтобы показать столкновения современного человека с уродливым прошлым, пересечение разных исторических судеб. В повести «Трудно быть богом» эта мысль подчеркнута в названии земной организации, которая командировала своих представителей в прошлое, — Институт экспериментальной истории. Но повесть опровергает, а не подтверждает возможность вмешательства в ход истории, ускорения исторического процесса и изменения его характера. Это было бы верно, если бы речь шла о человеческом произволе, о насилии над историей, о волюнтаризме. Но ведь научная социология утверждает возможность человека, вернее, социальных классов, влиять на ход истории, если они действуют в том направлении, в каком объективно развивается данное общество. Научная социология утверждает, что именно так народные массы творят историю, что от их деятельности зависят темп и в значительной мере характер развития общества, определяемый объективными закономерностями исторического процесса. От деятельности народных масс зависит, чтобы возобладала прогрессивная тенденция развития. Именно такая социологическая концепция дает широкую возможность художнику поставить ряд больших вопросов и по-своему, в художественной форме, наметить их решение. Но в повести этого, к сожалению, не случилось. Научная социология выступает и против волюнтаризма, и против исторического фатализма. Ее положения досказаны жизнью, например, тем, что целые народности на данном этапе перешли от родового строя, лука и стрел, шаманства к социалистическим формам общежития.

<…>

Но за последнее время появились романы советских писателей, посвященные будущему, лишенному четких социальных очертаний, например, капиталистическому обществу, в котором совсем нет классовой борьбы, не видно его социальной основы. В повести братьев Стругацких «Хищные вещи века» подчеркивается изощренно высокий материально-технический уровень жизни будущего общества, изобилие, в которое по горло погружены люди. В ней ставится ряд проблем — о судьбе сознания и характера человека, об изменении этических взглядов и психологических установок человека в этих новых условиях. Но что можно сказать об этих изменениях, если в повести отсутствует первооснова всех социальных изменений? Как может художник писать о жизни общества и ни одним штрихом не выдать ее социальной сущности?

На Западе появились сейчас мастера художественной фантастики, которые довольно откровенно заявляют, что им нет никакого дела до данных науки (и естествознания, и научной социологии), что их творчество — вольная игра воображения. Но в таком случае надо ли придумывать этому творчеству новое название — «социальная фантастика»? Не вернее ли сохранить за ним старое и более откровенное название — сюрреализм. Наличие в подобных химерических повествованиях каких-то мимоходом оброненных слов о «гравитационном поле» или о «фотонах» едва ли меняет дело по существу. Такие произведения имеют весьма отдаленное отношение к социальному фантастическому роману о силе человеческой мысли и дела…

<…>

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 7 ИЮНЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

1. Звонил Нине Чечулиной. У нее все по-прежнему. Идут чистые листы, УнС уже прибыла. Конец чистым листам ожидается дней через десять. Начальственная реакция на Францева выразилась только в том, что Нине на стол была положена газета — к сведению. Пока больше ничего. Приходил Бритиков, забрал уже имеющиеся чистые листы и сел писать рецензию.

2. Был в «Звезде», общался со Смоляном и Урбаном. Передал Смоляну черновик ВНМ. Он намерен увезти его с собой в отпуск и почитать на воле. Мнение его, таким образом, станет известно в начале июля. К статье Францева относится пренебрежительно. Когда я ему сказал, что такие штуки мешают работать, он с некоторым даже удивлением ответствовал, что тут беспокоиться не о чем: во-первых, это философ, а во-вторых, статья же очень вежливая и корректная. Урбан никакой рецензии еще не написал, так как запарывается со своим сборником Асеева, намерен приняться за нас в середине июня. Статья его о ХВВ лежит в «ВечЛрде» у начальства и до сих пор еще не отвергнута!

3. Был в Ленфильме. Отдал сценарий. Поговорил с Аллой. У них также все спокойно. Вообще такого рода вещи, оказывается, в кино действуют только в тот период, когда сценарий находится в Госкомитете. В остальное же время на них не обращают внимания. Алла сказала, что пора искать режиссера. Насколько я понял, на Ленфильме желающих пока нет — не хотят связываться с сомнительной картиной. Алла рассказала еще, что была недавно в Таллине на фестивале джазовых ансамблей. Так там среди прочих джазовых пьес были исполнены две под названиями: «Хищные вещи века» и «Понедельник начинается в субботу». Очень зажигательные штучки.

4. Словом, подводя итоги: статья Францева в Ленинграде особого волнения пока отнюдь не вызвала. Относятся к ней спокойно и рассматривают в общем как несколько затянувшуюся рекламу и без того хорошо известных произведений. Можно ожидать, что если в «Коммунисте» ничего не появится, Ленинград статьи Францева не заметит. Уповая на это, я везде говорю, что всё это — происки гражданина Тюрина и его банды.

5. Мама болеет плевритом. Сейчас ей получше, но все еще сильно кашляет. Очень обрадовалась твоему приезду, ждет.

6. Илье тоже стало лучше, температура спала, ночные дежурства около него отменены. Скоро к нему начнут пускать посетителей.

Жму ногу, твой [подпись]

P. S. Ленке привет и поцелуи.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 10 ИЮНЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

С большим удовольствием прочитал твое письмо. Значит, надо так понимать, что сигнал с УнС будет числа двадцатого, что никого в Л-де возня вокруг Стругацких не волнует, что вообще дела пока ничеГё. Ладно, так и запишем.

1. Восьмого состоялся секретариат, среди прочих вопросов заслушивался отчет Сытина о работе Совета по п. и н-ф л-ре. Секретариат вел Михалков, присутствовали все чины Московской писательской организации, как писательские, так и партийные. Кроме того были приглашены Платов, Томан, Андреев, Казанцев и я. Казанцев не явился. Секретариат заслушал сообщение Сытина и его уверения, что благодаря Совету расцвела советская фантастика в л-ре и кино, предложил высказаться нам, приглашенным, а также членам партбюро моск. организации, а также выступили Кассиль и Смеляков. И все опускали большой палец вниз. Совет ликвидирован, признаны самостоятельные организации фантастов в т/о прозы и приключенцев — в т/о детской л-ры, секретариат признал несомненную выдающуюся роль Совета в прошлом, не увидел его пользы в будущем, выразил благодарность всем членам Совета и лично тов. Сытину и навсегда закрыл, распустил этот «никому не нужный департамент» (как выразился Смеляков).

2. Ариадна в Переделкине заболела, подозревают инфаркт. Черт знает что делается.

3. Больше никаких новостей не было. Вчера мы с Маниными были у Громовых, Миша Громов читал предисловие к «Улиткам», очень здорово, очень интересная интерпретация. Предисловие он вот-вот отработает окончательно, тогда перепечатает и отдаст нам. Манин тоже выклянчил экземплярчик. Кстати, я ему дал экз. ВНМ, так он на нем у Громовых сидел, уносил с собой в сортир и не выпустил из рук ни на секунду.

4. Дал читать ВНМ Ревичу, Нине Берковой, Подольному в «Знание — сила» — там народ доброжелательный, хорошие ребята, я давно им обещал дать почитать и дать убедиться, что это не для их журнала, а то не верят и обижаются. Потом дам еще Биленкину и Адалис. Кстати, какой экз. прислать тебе? Впрочем, я пришлю тебе оригинал, и дело с концом. Жди.

Вот пока всё.

Целуй маму и Адку.

Твой АНС.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 16 ИЮНЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

У меня произошла маленькая неприятность. Вынул я сегодня из ящика почту, принес домой и, видимо, нечаянно уронил твою открытку. Ахнуть не успел, как кобель сожрал ее верхнюю часть и изжевал нижнюю. Разобрал я только, что кто-то обещает кому-то (как?) за что-то деньги в 20-х числах, что Илье стало лучше (очень этому рад, передай всяческие приветы) и что ты спрашиваешь, как вообще дела и как Наташка сдала экзамены. Ну, вообще дела ничего особенного, сейчас дерусь за Уиндема (сука-философ написал рецензию на «Триффидов», представляешь?), статью медленно, но пишут, в «Коммунисте» все чисто, никакой статьи нет (сведения от Рима), экзамены Наташка сдала на четверки. Вчера отправил своих в Гагру. Хотел прямо ехать в Л-д, но мне еще кое-что нужно поделать в Союзе пис. (провести еще одно собрание рабочей группы), так что буду у вас числа 25-го и до пупковой грыжи.

Перечитал «Юность Генриха IV» Манна. Сила! Вот как писать бы.

Привет Адке, поцелуй маму.

Жму, целую, твой Арк.

Да! Совсем забыл. ВНМ читали Ревичи и Манин, а также Миша Громов. Ревичам и Манину не понравилось. Громов же говорит, что отличная повесть. А???

«Ахнуть не успел, как кобель сожрал…» — пишет АН. О собаке вспоминает БН:

БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ, 27.04.99

У АН в семье некоторое время жил большой белый неимоверно глупый (но добрый!) пудель по кличке Лель. В чью честь он был так назван, я не знаю, но Лель из «Отеля» — его ближайший родственник и в какой-то степени — портрет.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 20 ИЮНЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Случай с вашим кобелем и моей открыткой событие не только поучительное, но и довольно редкое. Я вспоминаю только один аналогичный случай, имевший место в начале 50-х годов, когда брудастая с усами сука Бори Громова сожрала упавшего на пол короля червей, из-за чего я и остался на шести без двух.

Твой кобель сожрал, насколько я понимаю, единственный факт, содержавшийся в той открытке. Именно, что я неделю назад был вызван в Лениздат и подписал там договор на УнС. Деньги за это обещали дать в двадцатых числах. На руки, говорят, не дадут, а перешлют на книжки.

Звонили из Ленфильма, сказали, что в написанном нами тексте производят с нашего согласия такие-то (прочитано по телефону) изменения, после чего обещали размножить сценарий и отдать его читать в главную редакцию. Обещали информировать со временем.

Илье по-прежнему лучше, мне даже разрешили его посетить, но я не посетил пока, потому что страдаю фурункулом на спине и сижу дома, голый по пояс.

По поводу философа, написавшего рецензию на «Триффидов», я могу сказать только одно: мы будем не мы, если не введем философа в качестве важной фигуры в МПС.

Приезжала Танька, привезла рукопись ВНМ и заодно помылась в душе. Мы с ней довольно долго спорили, и, кажется, мне удалось убедить ее, что в повести есть новые мысли, однако она осталась при убеждении, что повесть скучна, ибо абстрактна. Потом я перечитал повесть. Это не Бальзак, но скучным такое чтение я бы не назвал. Правда, меня огорчил отрицательный отзыв Манина, но, с другой стороны, Громов? Не знаю, не знаю.

Очень хорошо, что в «Коммунисте» чисто (если это, конечно, правда). Может быть, им все-таки надоело, наконец. Мишка Хейфец читал мне по телефону нежное послание свое академику Францеву. Если академик его прочтет, то получит массу впечатлений. Кстати, Мишка сказал, что, по имеющимся у него сведениям, Францев — то ли глава Высшей Партшколы, то ли президент Академии Общественных наук (там произошли сейчас какие-то перемещения и поэтому сведения столь неопределенны), во всяком случае, это — холеный, элегантный барин, босс, геноссе и генацвале, в три дня не обгадишь. Статью он писал, конечно, не сам — у него для этого секретариат есть.

Занимаюсь главным образом переводом, а также езжу в Пулково собирать схемы. Вот и сегодня поеду. Жара стоит — размягчение мозгов.

Ну вот пока и всё, жду, жму все что положено, твой [подпись]

P. S. Переписал бы у Манина Высоцкого, а? Для меня, а? На скорости 9, а?

Вскоре АН опять выезжает в Ленинград — для переработки «Возвращения».

ИЗ ДНЕВНИКА ПРИЕЗДОВ АНа В ПИТЕР

22.06.66. Прибыл делать «В».

23.06.66. Дошли до СД. Есть идея написать пьесу. Ездили в бухгалтерию.

25.06.66.

26.06.66. «Возвращение». Обсуждается новый рассказ для 1-й главы.

29.06.66. Позавчера закончен «В». Пытался написать для ЛГ статью.

30.06.66. Написал статью для ЛГ. Сигнал УНС.

1.07.66. Ничего не делали. Смотрели «Ордена для вундеров», трепались.

2.07.66. Уезжаю. Поезд 13. отпр. 16.53.

5 июля состоялось заседание редсовета по сценарию ТББ.

ИЗ АРХИВА. РЕДАКЦИОННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО 2-МУ ВАРИАНТУ СЦЕНАРИЯ ТББ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

сценарно-редакционной коллегии 3-го творческого объединения по 2-му варианту литературного сценария

А. и Б. СТРУГАЦКИХ «Трудно быть богом».

Обсудив 2-й вариант сценария «Трудно быть богом», сценарно-редакционная коллегия 3-го творческого объединения отмечает, что сравнительно с 1-м вариантом авторами проделана значительная работа, которая в основном сказалась по линии развития приключенческого сюжета.

Вместе с тем сценарно-редакционная коллегия считает, что в целом сценарий еще не может считаться завершенным.

По-видимому, стремление совместить концепцию романа с задачей приключенческого фильма встречает серьезные трудности. Попытка такого совмещения приводит пока лишь к тому, что мрачность предлагаемой обстановки не компенсируется и не преодолевается содержанием и силой нравственной темы. Напротив, она, т. е. мрачность, лишь сгущается от того, что сценарий, удерживая результативный вывод романа, не удерживает и не может удержать его многостороннее логическое объяснение. От этого и самый вывод теряет свою убедительность и ставит под сомнение нравственную основу вещи. Оказывается, что сценарий не просто уступает роману в полноте смысла, но, пытаясь сохранить его в сокращенном и адаптированном виде, так сказать, меняет его алгебраический знак. Если роман адресуется к сознанию долга и утверждает подвиг самодисциплины во имя далекой и большой цели, то в сценарии с неизбежностью акцентируется тема ограниченных возможностей человека, его бессилия перед обстоятельствами, предопределенности поражения в рамках его личной судьбы. В романе последнее составляет лишь одну из сторон сложной темы, в сценарии это становится ее господствующим и едва ли не исчерпывающим определением.

Очевидно, стремясь к героико-приключенческой картине, необходимо свободнее отходить от романа. Ограниченная, сравнительно с романом, емкость сценария выдвигает не только вопросы объема, но и вопросы содержания. Очевидно, речь идет о необходимости сохранить наиболее общее определение темы романа, т. е. темы нравственного достоинства человека, противостоящего напору исключительно трудных обстоятельств. Но в условиях сценария для этого необходимо пересмотреть конкретные поводы столкновения и конкретное существо подвига героя. В этом направлении авторы сценария идут еще недостаточно смело и свободно, связанные больше, чем нужно, усложненной и непосильной для сценария концепцией романа.

Сценарно-редакционная коллегия считает, что сценарий не может считаться завершенным и что работу над ним необходимо продолжить. Вместе с тем работа находится в такой стадии, когда желательно участие в ней будущего режиссера картины. Без этого ее результаты и даже конкретные направления поправок будут оставлять ощущение неокончательности и создавать перспективу дополнительных поправок и вариантов, что нередко ведет к «заредактированности» и омертвению сценария. В связи с этим сценарно-редакционная коллегия предлагает законсервировать работу до определения имени режиссера, после этого вернуться к обсуждению сценария с тем, чтобы предложить авторам конкретно обозначенное направление работы, т. е. поправки к третьему и, надо надеяться, окончательному варианту сценария.

Гл. редактор 3-го Творческого Объединения Я. Н. Рохлин

ИЗ АРХИВА. ПИСЬМО К АБС С ЛЕНФИЛЬМА, 6 ИЮЛЯ 1966

Уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович!

5 июля состоялось редакционное совещание 3-го творческого объединения, на котором присутствовал один из авторов — Борис Натанович — и где состоялся довольно подробный разговор о последнем варианте сценария «Трудно быть богом». Сценарий вызвал горячий обмен мнениями, были подвергнуты тщательному анализу его идейная концепция, художественные достоинства и просчеты, обсуждавшие пытались нащупать его наиболее уязвимые места, возможности последующего движения работы. При всем разнообразии суждений и точек зрения отношение творческой заинтересованности сценарием было очевидно: необычность жанра, сочетание серьезности поставленных проблем с остротой сюжета и разнообразием пластических возможностей представляют несомненную привлекательность для экрана и определяют перспективность дальнейшей судьбы этого замысла.

Не вдаваясь в подробности обсуждения, необходимо отметить основные вопросы, на которых сосредоточилось внимание редакционного совета.

Наибольшие сомнения внушает решение центрального образа сценария — Дона Руматы-Антона. Владея поистине сверхъестественной силой, он скован и сдержан в своих действиях, он не в состоянии, хотя и очень стремится, помочь этой планете, которую разрывают противоречия средневековья. Румата-ученый и Румата-человек вступают в неизбежный и сложный конфликт, и основная мысль сценария постепенно сосредоточивается на этом нравственном поединке человека с самим собой. Как должен поступить человек, совесть которого призывает к действию и личному вмешательству в события, а целый ряд обстоятельств сдерживают его порывы и навязывают совсем иной путь. Каково бы ни было окончательное сюжетное решение этого конфликта, ясно, что оно должно прозвучать, как нравственная победа героя, как образец духовного величия человека, в любой, даже самой трудной обстановке действующего во имя блага людей и справедливости.

Во время обсуждения были подвергнуты сомнению излишняя мрачность обстановки, обилие кровопролитных сцен, зарисовок чисто гиньольного свойства. Думается, да и авторы согласились с этим, что эта сгущенность красок не является самоцелью и в процессе дальнейшей работы будет найдена необходимая мера образной характеристики фашиствующего средневековья.

В нашу задачу сейчас не входит подробное изложение редакционных замечаний по сценарию. Нам прежде всего необходимо определить то состояние, в котором находится наша совместная работа, и понять, в какой наиболее продуктивной форме она может двигаться дальше. Дело в том, что редакторский этап наших взаимоотношений, во время которого было написано два принятых и два промежуточных варианта сценария, себя исчерпал. Наступило время, когда только вмешательство режиссера, заинтересованного и увлеченного этой своеобразной темой, может сдвинуть и плодотворно завершить начатое дело. Поэтому сценарий, который редакционный совет объединения принимает как второй вариант, в настоящее время вступает в стадию консервации. В этих условиях мы не можем ни назначить Вам определенного срока, ни требовать от Вас каких бы то ни было поправок и продолжения работы. Как только появится возможность вновь вернуться к работе над сценарием, т. е. возникнет убедительная кандидатура режиссера, мы тотчас известим Вас об этом.

С самыми лучшими пожеланиями

Главный редактор объединения: Я. Рохлин

Редактор: А. Михайлова

О состоявшемся обсуждении второго варианта сценария БН информирует брата.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 5 ИЮЛЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Машинка еще у мамы, и мне приходится писать от руки.

1. Итак, состоялось заседание Редсовета в Ленфильме. Присутствовали, кроме работников объединения, еще и Володин, Панова, некий Исаак Израилевич (он уже один раз присутствовал) и некий Леонид Михайлович. Писать подробно, о чем шла болтовня в течение 3-х часов, не имеет смысла. Могу только сказать, что Володин и Алла были категорически за нас; Леонид Михайлович — был в общем против, т. е. полагал, что все надо переписать заново; Панова же, Исаак и Рохлин делали конкретные замечания. В общем, всё это болтовня. Перейдем к выводам. На пути к немедленному форсированию дел стоят следующие препятствия.

a. Отсутствие режиссера. Были перечислены все режиссеры, предлагавшие свои услуги (их набралось 5 штук, если считать тех ребятишек за штуку), и все они были отвергнуты как неспособные. Теперь редакция и Володин будут искать режиссера.

b. Приближение 50-летия Сов. власти. Надо ожидать, что ближайшие полгода студия не будет заниматься ничем, кроме соответствующих фильмов.

c. Неблагоприятная ситуация в прессе, которая таки имеет значение для пробивания сценария наверху, тем более, что наверху сидит Сытин, о котором редакция хорошо наслышана. Алла мне прямо сказала то же, что и ты: Сытин пишет на нас добровольные доносы.

Практически будет так. Сценарий временно замораживается вплоть до того момента, когда будет найден режиссер с именем (обязательно с именем, иначе не пробить). Работа возобновится уже вместе с режиссером и должна будет проходить под лозунгом «Убрать всё еще сохраняющееся ощущение бессилия человека перед обстоятельствами». Возможно (но не обязательно) вариант сценария будет принят как II-1 и мы получим деньги. Но здесь есть трудности, связанные с тем, что после признания II-го варианта редакция обязана назначить жесткий срок (два-три месяца) для создания последнего, III-го варианта. Рохлин сказал, что попытается это обойти, но не уверен. Володин едет в Москву, забирает один экз. сценария и будет давать его там именитым режиссерам (Рязанову, Ролану Быкову и т. д.). Кроме того, Володин хочет еще посидеть со мной за столом и попытаться еще что-то улучшить — его попросил об этом Рохлин.

Мое ощущение: сценарий в общем нравится, но представляется труднопроходимым. Из-за этого — вся болтовня.

Экземпляр сценария я пришлю тебе в ближайшее время.

2. Звонил сегодня Нине. Тираж вышел и продается. Бухгалтерия несколько задержалась с высылкой денег, ибо начальство было в Югославии и договор оказался подписан только вчера. Тебе деньги вышлют через два-три дня, когда «накопится группа гонораров для перевода в Москву». Бритиков всё пишет рецензию.

3. Был у Вилинбахова. Просидел целый вечер и ушел, растеряв последние жалкие крохи оптимизма.

Жму, целую, твой [подпись]

P. S. В ближайшее время раздобуду экзы «Улитки» и вышлю тебе. Я понял так, что тебе и Ефремову вместе 10 экз.?

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 9 ИЮЛЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Не удивляйся, что я пишу на обороте этого ублюдочного документа — иначе, боюсь, не влезет в конверт.

Так вот, когда я показал Севке то, что мы с тобой написали, он обдал меня презрением и тут же засадил писать заново. Я было воспротивился, но он на меня наорал, объявил, что сам Чаковский дал разрешение опубликовать наше выступление и пр. Я, памятуя твой приказ его слушаться, подчинился, напряг мозги, память и набросал то, что мы делали по первому варианту. Пойдет это или не пойдет — неизвестно, но от Севки я таким образом отделался.

Новостей особенных никаких нет. Уиндем благополучно пошел в производство, наш том по-прежнему девятый, встретил меня и ухватил за товарищ Захарченко и долго и нудно уговаривал меня принять участие в буримэээ. Я отбрыкивался и отмежевывался. Все жадно спрашивают, когда получится ленинградский сборник — предвкушают скандальчик. Любимовский театр на Таганке собирается ставить ХВВ — есть такой слух. А еще ходит по Москве слух, будто я, во время пребывания моего в Японии, спутался с женой крупного японского деятеля по имени Окана, был уличен и с позором выслан. Вай!

Экзы «Улитки» жду с огромным нетерпением. Нужно мне, как выяснилось, одному десять экзов. Пяток пусть вышлет Ефремову сама Нина. Пожалуйста, высылай скорее. И экземпляр сценария тоже.

Встречался с Женей Войскунским, он тебя любит и передает привет. Мы хорошо поговорили, наметили программу всесоюзной конференции, темы докладов и пр.

А касательно сценария — ну что же, подождем. Я думаю, в конечном счете все обойдется благополучно. А мне очень хочется писать МПС. Вот воля твоя, а хочется, и все тут.

Пока кончаю. Пиши, не мешкая. Высылай экзы.

Целую, твой Арк.

Привет Адке. Поцелуй маму.

Оборот страницы с письмом и еще одна страница содержат черновик статьи АБС, опубликованной в «Литературной газете» 16 июля. Ниже — ее черновой вариант:

Путешествовать за книгой? А как же! Мы принадлежим к числу авторов, для которых путешествие за книгой — это не просто счастливый, хотя и несколько — гм, гм — вычурный оборот речи. Когда мы утверждаем, что совершили путешествие за книгой, мы имеем в виду именно путешествие, передвижение в пространстве, а не всякие там словесные фокусы вроде путешествий по архивам, путешествий по книжным полкам и по воспоминаниям. Нет, именно передвижение, перемещение в пространстве на колесах или обыкновенных реактивных крыльях является непременным условием для появления любой книги, подписанной нашими именами. Поэтому не удивительно, что нас возмущают коллеги-писатели, которые умудряются творить отличные произведения, не трогаясь с места. Иногда даже не трогаясь с дивана. Нам это представляется противоестественным. Пусть уж лучше произведение будет серым и нудным, но чтобы автор мог предъявить железнодорожные билеты туда и обратно (с квитанциями за постельное белье); не мешает также и копия командировочного удостоверения от ССП.

Почему нам, писателям-фантастам, нельзя обойтись без путешествий? Будем откровенны. Не будем ссылаться на необходимость регулярно погружаться в гущу жизни. Главная и единственная причина состоит в особенностях географического расположения нашего творческого содружества. Один из нас живет в Москве, другой — четырьмя градусами севернее, в Ленинграде. И вот, прежде чем написать что-либо и для того чтобы написать что-либо, нам необходимо соединиться. По крайней мере, один из нас должен преодолеть по земле или по воздуху расстояние в шестьсот шестьдесят километров. Он сидит в кресле какого-нибудь ТУ, сосет даровые леденцы и следит затуманенным взором, как внизу проплывают… и так далее.

Вот теперь, когда мы оправдали себя перед рубрикой, пришло время воспользоваться прерогативой излюбленного жанра и завести, как в телевизионной передаче, безответственную болтовню о путешествиях на крыльях мечты, о путешествиях в прекрасное будущее, о путешествиях (воображаемых) в иные миры. Бывает это с нами, путешествуем время от времени. Правда, чаще всего воображаемые маршруты наши пролегают в некотором царстве, в тридесятом государстве, это избавляет нас от недостоверных и неудобных путешествий по времени. Зато приходится — эх, болтать так болтать! — путешествовать по необычным обстоятельствам. Причем, не всегда приятным. Так случилось в последней повести, над которой мы сейчас работаем. Она называется «Второе пришествие марсиан», а под первым пришествием, на наш современный взгляд излишне жестоким и нецелесообразно грозным, мы подразумеваем вторжение, описанное Г. Дж. Уэллсом в его блестящем классическом романе «Война миров». Так вот, темой и центральной фигурой повести является обыкновенный массовый носитель мещанского мировоззрения. Мы задались целью показать, что для завоевания тридесятого царства марсианам совершенно незачем размахивать лазерными пушками и бросаться химическими бомбами. Там, где господствует обыкновенное массовое мещанское мировоззрение, вполне достаточно… Не будем, однако, забегать вперед. Ведь нам хотелось здесь всего лишь убедить наших читателей в том, что для работы над книгой нам тоже совершенно необходимо путешествовать. Как и писателям не-фантастам.

А. Стругацкий

Б. Стругацкий

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 13 ИЮЛЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Ничего нового. Сборник поступил в продажу и уже распродан. Я не посылал тебе экзов валом, потому что в лавку сборник еще пока не поступил. На днях, говорят, поступит, и тогда вышлю требуемое. Правда, за 10 экзов лично для тебя не ручаюсь, ибо, заказывая, исходил из старых представлений и заказал всего 15 штук (по пяти — тебе, Чифу и мне). Нина, кстати, ничего посылать Ефремову не намерена — авторские не выдаются, а намекнуть ей, что, мол, тово… не решаюсь. Так что, брат, не пришлось бы тебе удовлетвориться малым, тем паче, что парочку я тебе выслал уже. Впрочем, не Бе! Может быть, в лавке отломится и больше.

Сочинение для ЛитГаз — воистину ублюдок. Но если Севка находит это достаточным, то и пусть. Только, умоляю, выброси оттуда «гм, гм» и «эх, болтать, так болтать» — это уж, брат, ни в какие ворота. А вообще-то не должно это пройти — кто позволит насмехательство над святая святых литературной работы.

А если выйдет — обязательно дадут нам по ж… мешалкой. Впрочем, Севке виднее.

Соколову в «Искатель» сообщи все как есть: ничего, мол, обещать не можем, но постараемся.

Получил ласковое письмо от Якова Борисовича. Ответил ему. Славный, видно, человек.

МПС писать и я не прочь, но пока не знаю, как.

Кстати, мы тут намеревались съездить на пару недель в Эстонию, но что-то погода дрянь, так что, возможно, никуда мы не поедем. Обязательно сообщи об этом Таньке Чеховской. Пусть не особенно рассчитывает на нас. Не хотелось бы обманывать. Пусть поищет запасные варианты.

Ну, пока. Целую, жму, твой [подпись]

P. S. Ты ничего не написал:

a. О судьбе «Возвращения».

b. О судьбе статьи против Францева.

Напиши.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 17 ИЮЛЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Очень жаль, что ты не успел приобрести несколько лишних экзов сборника, достать теперь будет слишком трудно. Я получил твои два, а также сценарий, и жду еще хотя бы пяток, да и не один я жду.

Наше выступление в ЛГ ты видел. От этого г… меня с души воротит, но Сева весьма доволен и даже позвонил мне, чтобы похвастаться. Пуще всего его радует то, что это ублюдочное уродство восприняли в секретариате газеты как нашу послушную реакцию на принципиальную партийную критику, прозвучавшую со страниц ЛГ Я ему говорю: зачем же так сократили и извратили все? Он не нашел в этом ничего особенного. Нет, братец. Не нравится мне его позиция, как хочешь.

«Возвращение» только что закончил считывать с машинки, вставил расклейку, во вторник сдам Нине два экземпляра.

Статья против Францева заглохла на корню, зато есть статья в двух номерах «Детской Литературы» — в пятом и шестом, написала Громова, там изрядно о нас. И еще ожидаются выступления в толстых журналах про фантастику и не про фантастику, но с упоминаниями о нас, в частности, статья в № 7 «Иностранной Литературы».

Громова была у Черноуцана в отделе культуры в ЦК, познакомила там товарищей с положением в фантастике. Обещали разобраться, так говорит Громова. Подробностей не знаю.

Денег от Лениздата я не получил ни копейки, ты позвони к ним в бухгалтерию и узнай, в чем дело.

Звонили из «Детской Литературы», просили написать что-нибудь на тему о воспитании подростков, точно сами не знают, чего им нужно, но просили подумать. Я обещал посоветоваться с тобой и подумать. Сообщи, будем ли.

Думаю об МПС. Напрашивается такая мысль: использовать материалы сенсаций также, как использовались мифологические материалы в ПНвС, т. е. чтобы объекты сенсаций были реальным антуражем, как персонажи мифов. Попробую набросать что-либо.

Вот пока всё. Целую, жму. Арк.

Что со «Вторым нашествием»? Вернулся ли Смолян? Что он говорит?

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 20 ИЮЛЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

1. Надеюсь, ты уже получил все экзы, кои были мною отправлены. Поделись с Чифом! Уважай старость и мудрость! Не жадничай! На днях я тебе вышлю еще несколько штук — не много, нет — так, штук две-четыре. А штук пять-шесть останется у меня — на всякий пожарный.

2. Что касается нашего выступления в ЛитГаз, то я уже отболел и могу теперь мыслить здраво. Особенно после того, как несколько достаточно уважаемых товарищей высказались об этом неотрицательно. Практическая польза от этого, как мне кажется, все-таки будет. И Казанцева это должно несомненно уязвить, не забывай. И всех врагов наших. А если в секретариате это воспринимают как «нашу послушную реакцию на принц, парт, крит., прозвуч. со стр. „ЛитГаз“», то во-первых, они не далеки от истины (чего уж там, надо признаться), а во-вторых, засада есть засада, и приходится иногда для пользы дела притворяться одуванчиком. И вообще, за одного послушно отреагировавшего двух неотреагировавших дают. Так что я спокоен в смертельном бою и того же тебе желаю.

3. Твоя блестящая фраза «статья против Францева заглохла, зато есть статья в „Детской лит-ре“» вызывает у меня страстное желание ответить так: «Денег ты за УнС не получишь по таким-то причинам, но зато Сёма Нойфшиц из Жмеринки прислал письмо, где пишет, что УнС — это да!» Впрочем, честно говоря, как-то мне на эту статью чихать стало последнее время. Свыкся. Не будет и не надо. Попробуем перебиться. Кое-какие капиталы теперь есть, а остальное пройдет. Яков пишет мне про статью Юры Карякина. Это кто? И какие еще статьи в каких толстых журналах ожидаются?

4. Звонил сегодня в бухгалтерию Лениздата. Деньги тебе уже выслали, хотя и недавно. Надо полагать, в течение декады получишь. Смоляна я не трогал до сегодняшнего дня — давил фасон. Но после твоего письма позвонил. Назначили свидание. Прямых вопросов я не задавал (по-прежнему давил фасон), но по тону его — такое ощущение, что можно спокойно посылать ВНМ в «Байкал» или куда там. Думается мне, что свидание нашему дорогому Смоляну нужно в основном, чтобы блеснуть передо мною эрудицией и тонким пониманием русской стилистики. Практического выхода я не жду и тебе не советую, хотя отсылать рукопись все же подожди впредь до окончательного выяснения. Думаю, что в течение недели дам тебе абсолютно точные сведения об этом деле.

5. Что касается статьи о воспитании подростков, то дело это полезное, важное, нужное, но очень уж сложное. Кое-что написать, конечно, можно было бы, если бы нас не торопили. Скажем в сентябре же, на море и написали бы. Не о воспитании вообще, а о роли книги в воспитании. Меня эта мысль давно занимает, да и тебя, кажется, тоже. В общем, дай редактору осторожное согласие: мол, осенью мы, вероятно, если нас не отвлекут неотложные дела, попытаемся такую статью написать. Я думаю, более решительных промисов давать не след — со статьями у нас, как у кота Василия с именами, особенно плохо.

6. Получил два письма. Одно — от нашего старого почитателя из Малоярославца — очень толковое письмо в основном о ТББ, чувствуется глубокое проникновение в материал. Другое пришло из Пулково, я его еще не читал, но все Пулково читало (это открытка), говорят, там написано, что УнС стоит десяти Нобелевских премий.

7. Я тоже подумываю иногда об МПС, хотя главным образом занимаюсь созерцанием футбола и обобщением теории Гиббса (без особого успеха). Мысль о реализации сенсаций, на мой взгляд, плодотворна. Кое-какие выходы я вижу: йети и атлант, запутавшиеся в бюрократической паутине. Йети, обследование которого заняло так много времени, что он успел проэволюционировать сначала до кроманьонца, а потом и далее и был передан в другой отдел, как обыкновенный гомо сапиенс, не имеющий отношения к проблеме снежного человека. В общем, будем думать дальше.

Ну, пока всё, жму органы и манипуляторы, твой [подпись]

P. S. Яков Борисович еще письмо прислал. И марки. Очень, очень милый человек и, кажется, умница. Только гениями нас зря считает.

P. P. S. Привет Ленке и всем.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 22 ИЮЛЯ 1966, [259] Л. — М.

Дорогой Аркашенька!

Пишу, не дожидаясь твоего ответа. Вчера был у Смоляна. Разговаривали четыре часа. Феноменальный человек! Умница, эрудит, ясно и точно мыслит, но — господи! — стоит ему открыть рот и — речь. Второй раз откроет — выступление перед молодыми писателями. Третий раз — доклад на философском семинаре. Меньше пятисот слов за раз (если могучее басовое «э-э-э» считать только за одно слово) он не произносит. Ответить на вопрос просто «да» или «нет» ему так же трудно, как нам с тобой без подготовки отбарабанить: «неоколониализм и неоимпериализм квазиэволюционируют к эксгибиционально-экзистенциальной арти-эякуляции». Ну, ладно. Договорились мы о следующем:

1. Повесть ему очень нравится. И ему, и тем его доверительным знакомым, которым он давал ее читать в Коктебеле. (Я выразил неудовольствие, он извинился и сказал, что за тех людей ручается. Это Хмельницкая и Гессе — фамилии, действительно, неплохие.)

2. Если мы проделаем кое-какие манипуляции с текстом, соответствующие его замечаниям (см. ниже), он берет у нас эту рукопись и приложит все старания к тому, чтобы она появилась в первой половине следующего года. Вероятность напечатания, по его мнению, порядка одной второй, но я не уверен, что он четко себе представляет понятие вероятности.

3. Одновременно он оставляет за нами право передать эту повесть в любой другой орган, при условии, что мы немедленно сообщим, если нам где-то скажут «да». Если нам скажут «да» одновременно и в «Звезде», и в другом журнале, мы оставляем за собою право выбрать орган, где требуют меньших переделок.

4. Замечания его сводятся к следующему:

а). Необходимо уточнить авторское отношение к происходящему. Он так и не смог понять, враги марсиане или друзья. Я объяснил ему, в чем соль, он погрустнел, признался в своем «здравомыслии», но попросил все-таки сделать так, чтобы читатель (точнее, Жур) не ломал голову над этими проблемами. Я плохо представляю, как это сделать, сохраняя прежнюю идею повести. Может быть, обойдется?

б). Надо что-то сделать с фермерами. Очень нехорошо получается с трудовым крестьянством, столь решительно и едино вставшим на сторону захватчиков. Сам он все понимает, но предсказывает, что это место будет камнем преткновения. Просит хоть какой-нибудь дифференциации, хоть одну светлую фермерскую личность. Я опять же не представляю, что нам с этим делать. Может, обойдется?

в). Остальные замечания — мелочь. Обосновать название. (Я предложил ему сделать это в авторской врезке — он согласился.) Тщательнее выдержать на протяжении всей повести обе версии: марсиане и переворот; очень ему понравилась мысль, что нашествие марсиан мало отличается в глазах здравомыслящего от нашествия кудетатчиков. (Это сделать легко — прочитать внимательно и в каждом месте, где ощущается однозначность, вставить слух, сплетню, размышление в пользу второй версии; в частности, надо так отшлифовать появление машин.) Упомянуть о том, что Ахилл уже раньше получил предписание сдать наркотики. (В голову ему залетело, что тут есть какая-то неясность, психологическая неожиданность для читателя, смазывающая эффект всей прекрасной сцены — я пытался спорить, но после третьей лекции о приемах литературы сдался и готов соответствующую фразу куда-нибудь воткнуть.) Предлагается побольше обыграть желудочный сок — через газеты, через разговоры, слухи и размышления героя — благодатная, мол, тема. (Я, в принципе, не против.) Предлагается разнообразить имена — ввести новогреческие и международно-греческие типа Ефросинья, Фёкла и т. д. (Я не стал спорить, сказал только, что ты настаивал исключительно на мифологических. Он в общем тоже не слишком настаивает, просто ему захотелось принять участие в творческом процессе). Предлагается обыграть то обстоятельство, что демилитаризация в данном случае не приводит к безработице. (Отчего бы не обыграть?) Вот и все его замечания.

Подводя итог:

1. Дела обстоят, по-видимому, лучше, чем лично я ожидал.

2. Тебе стоит выслать рукопись в «Байкал» или «Простор» или куда там. Предварительно обдумай его замечания и отпиши мне.

3. Я на днях уезжаю-таки в Прибалтику. Скорее всего, завтра. Напишу тебе оттуда. Можно будет ответить мне туда, а если не захочешь, подожди 10-го августа — я уже вернусь.

Вот и всё у меня, целую, жму, твой [подпись]

Р. Т. Сборник тебе вышлю уже потом: лавка закрылась на переучет, и мои остальные экземплярчики там переучитываются.

P. P. S. Сегодня я буду тебе звонить, но, если не дозвонюсь, прошу тебя передать Таньке Чеховской:

a. Я не успел с нею связаться перед отъездом.

b. Ключ от квартиры у мамы. Мама предупреждена. Танька может приезжать и жить в свое удовольствие, пусть только достает газеты.

c. Вернусь я домой 6-го августа. Обязательно ей сообщи.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 23 ИЮЛЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Видишь, печатаю через строчку — это я вчера перепечатывал очередной документ эпохи — знаменитый «Устав нравов», он же «Меморандум Скурлатова», он же, по-моему, воспитательная программа русского фашизма. Скурлатов — инструктор московского горкома ВЛКСМ. Перепечатал и для тебя копию припас. Читай и радуйся.

1. Все экзы получил. С Чифом всенепременнейше поделюсь, отдам ему экза четыре. Если пришлешь еще, буду весьма благодарен. В Москве ни одного экза до сих пор нет, и продавцы о нем (сборнике) ничего не знают. Кстати, очень странно: только что звонил мне Ляпунов, передавал, что Бритиков прислал ему письмо, в котором спрашивает, как со мной связаться, на предмет посоветоваться относительно рецензии на этот сборник. О чем? Наверное, где опубликовать?

2. Я, откровенно говоря, уж и думать забыл про наше выступление в ЛГ. Остался привкус чего-то не совсем… да и ладно. Что же касается твоей странной реминисценции относительно статьи против Францева и Сёмы Нейфшица, то должен тебе сказать: статья Францева, судя по всему, не произвела ни на кого и всем не хочется о ней вспоминать, как о бестактности. «Известия» вообще горят, как только берутся за фантастику, это ты мог заметить и недавно, в связи с библиотекой приключений в Детгизе. И как бы в знак протеста орган Московского горкома и обкома КПСС газета «Московская Правда» вчера обратилась к нам с просьбой написать статью о фантастике в кино. Статья должна быть: а) проблемная, б) не более чем на семь страничек м/п, в) именно Стругацких, потому что в фантастике они ни с кем больше дела иметь не хотят. Зав. отделом литературы и искусства этой газеты будет звонить мне дней через десять, чтобы узнать, договорился ли я с тобой (я ему сказал, как всегда, что один такие вещи не решаю). Срок сдачи статьи — двадцать пятое августа.

3. Юрий Карякин — это очень сильный публицист-литературовед, автор скандальной статьи о Достоевском в позапрошлом году. Сейчас написал статью об Эльзе Триоле. Впрочем, ты об этом знаешь. Насчет толстых журналов — возможно, будет о нас статья в «Знамени», но это не наверняка. И, кроме того, в «Вопросах литературы» будет статья Адалис о будущем литературы, в которой она утверждает, что будущая литература (проза) будет состоять из репортажа (документальной прозы) и фантастики. Там и про нас.

4. ВНМ отсылать, конечно, обожду, тем более, что не хочу вообще отсылать, а может быть, попробую в «Знамя». Там видно будет.

5. Осторожное согласие редактору в «Детскую литературу» дам. Именно о роли книги в воспитании.

6. Чем я занимаюсь, помимо грез об МПС? Перевожу с японского рассказы для первого номера «Ин. л-ры». Перепечатываю выдающиеся документы эпохи. Читаю подброшенные мне на рецензию рукописи. Между прочим, Бахтамов из Баку (вообще-то он Шапиро и друг Альтова) написал очень хорошую повесть-утопию о будущем. Полемика с «Возвращением со звезд» тов. Лема. Написано экономно до скудости слов, так что приходится даже догадываться про опущенные связки. Но читать было приятно — земную часть. Как только они прилетели на таинственную планету, сразу поперла банальщина. Но литератор! Очень приятно. Вот так.

Привет всем. Жму, целую. Твой Арк.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 26 ИЮЛЯ 1966, ЭСТОНИЯ — М.

Дорогой Арк!

Если я тебе понадоблюсь, то мой адрес: Эстонская ССР, г. Отепя, до востребования.

Привет от Адки и от Саши.

Целую, жму, твой [подпись]

Следующее письмо от БНа, в котором было, вероятно, описание путешествия по Эстонии и картинки будущих ГЛ, сохранилось не полностью.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, КОНЕЦ ИЮЛЯ — НАЧАЛО АВГУСТА, 1966, Л. — КОКТЕБЕЛЬ

<…> травянистые горы, болотистые ущелья, дикие зобатые горцы и небольшой санаторий на местных водах — мрачное богом забытое место, где от случайных мутаций рождается новая порода людей разумных. И непрерывные дожди, все мокро, чавкает, скользко, вода течет за ворот, заливает глаза — смачно! А вот ЖОПу вижу плохо, надо будет еще говорить и говорить.

7. Получил письмо от некоего Малеванного из Челябинска. Очень хвалит ПНвС, хотя и предлагает при переиздании выбросить предисловие и послесловие. Считает, что ТББ и ХВВ наша неудача — социология не для нас, Уэллса нам не перешагнуть. Не буду ему отвечать <…>. Или отвечу сухо.

Ну, ладно, жду твоих соображений по замечаниям Смоляна.

Жму лапы, целую, твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

Я не совсем понимаю: едем мы теперь в сентябре на юг или нет?

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 8 АВГУСТА 1966, КОКТЕБЕЛЬ — Л.

Дорогой Боб!

1. Очень славно было получить от тебя письмо. Следующим летом в Отепя съездим непременно.

2. Описание твоей беседы со Смоляном я прочитал. Тебе же не написал потому, что некоторое время не знал, что делать. Ну, пусть у Смоляна идет своим чередом. А я отдал свой экз. Якову и выдал ему карт-бланш на устройство. Он будет пробивать в «Москву», либо в «Дружбу народов». У него там приятели. Надеюсь, по возвращении что-нибудь выяснится. А может и нет.

3. Насчет сценария. Да, ждать, вероятно, придется долгонько. И вот что. Как ты полагаешь, не благоприятно ли будет в качестве характерного примера в статье для «Мос. Правды» привести это заключение о «мрачности»? Мне чудится в этом какой-то физический смысл. Проблемы, которые ты ставишь, пожалуй, подходят. Хотя заметь, иностранцы, как правило, каждый свой н. ф. фильм начинают с дикторского текста, где все объясняется. Вспомни «Борьбу миров». И «Альфа-виль» тоже так же, и другие многие фильмы.

4. «Меморандум» — это докладная записка. Уровень стилистики и грамотности характерен для цекамоловца, даже кандидата наук.

5. В сентябре на юг едем всенепременно. Едем и будем говорить — и о ЖОПе, и о ГЛ, и о детективе, и еще кое о чем.

6. Читал ли ты в № 7 «Ин. л-ры» Эльзу Триоле? На мой взгляд, вещь значительная. В том же номере есть заметка о новой пьесе Дюрренматта. Я ржал от одного описания содержания, так это здорово. Ржал и плакал от зависти.

7. Возвращаясь к замечаниям Смоляна — мое мнение: пренебречь. Вернуться и пересмотреть их только в том случае, если Смолян определенно скажет: повесть идет в такой-то номер.

8. Сегодня начал читать Камю «Чума» — по-аглицки. Прочитал пятую часть. По обстоятельности и нарочитой неторопливости напоминает Кафку. Абсурдизма пока не видно. Читается с превеликим удовольствием, но не глотается, а помаленьку, тщательно, со смаком.

Вот все. Мы еще успеем обменяться парой писем. Я уезжаю 23-го, письмо твое, написанное 4-го, пришло 8-го. Ты пиши, а то скучно мне. Коктебель — дерьмо свинячье.

Целую крепко, твой [подпись]

Поцелуй маму и Адку. Привет от Ленки.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 12 АВГУСТА 1966, Л. — КОКТЕБЕЛЬ

Дорогой Арк!

1. Я получил письмо от Якова, где он излагает, правда, весьма смутно, свое мнение о ВНМ. Думаю ему написать все честно: что я тоже считаю, что все возможности повести не использованы до конца, но что возиться с нею мы больше не хотим. Пусть пристраивает по мере возможности. Я тут читал ВНМ моим ребятам. Повесть понравилась, хотя и не вызвала особенного ажиотажа. Чего-то в этом роде я и ожидал.

2. Ты, по-видимому, не совсем понял ситуацию со Смоляном, и твой ответ поэтому меня не удовлетворил. Мы не можем требовать от Смоляна, чтобы он сначала принял повесть, а потом уже мы бы ее доделывали. Замечания Смоляна — это его личные замечания как редактора и завотделом. Пока они не будут хоть в какой-то степени удовлетворены, Смолян не считает для себя возможным представлять рукопись Журу и Холопову. Поэтому вопрос ставится так: какие из его замечаний и в какой степени мы учтем, прежде чем вновь нести повесть в «Звезду»? Мое личное мнение: можно в той или иной степени учесть все его замечания (т. е. произвести некоторую доработку), кроме, может быть, уточнения «враги марсиане или друзья» и исправления роли фермерства в этой истории. Жду твоего.

3. Был в Ленфильме у Аллы. Она предложила одну комбинацию, о которой я и сам уже подумывал, но в более общей форме. Нет ли у нас связей с чехами, спросила она. Не можем ли мы надавить на какие-то пружины, чтобы чешские кинематографисты заинтересовались ТББ и прислали заявку: хотим, мол, снимать фильм по этой повести. Во-первых, всё это значительно бы ускорило дело — у нас ведь все режиссеры заняты сейчас пятидесятилетием и так будет с полгода минимум, а кроме того, такой маневр позволил бы обойти стороною Госкомитет по кинематографии — страшный риф. А во-вторых, чехи мастера на такого рода фильмы и вообще у них сейчас подъем. Как ты полагаешь, нельзя ли было бы нам как-то через Ариадну что-то сделать в этом направлении?

4. Был вчера у Ильи. Старику лучше, но еще бледен и малоподвижен. Там же оказались Брускин и Мееров. Брускин временно не пьет — толстый, отъевшийся. Мееров тоже хорош. Сегодня иду к Дмитревскому, думаю отнести ему все-таки «ЗПвГ». Шила в мешке не утаишь, а он ведь обидчивый.

5. Насчет статьи в МП. Я лично пока дальше размышлений не продвинулся. Ты предлагаешь упомянуть о наших злоключениях со сценарием. Не знаю, не знаю. Неловко как-то писать о себе да еще выдавать при этом некие производственные тайны Ленфильма. В общем, надо еще думать.

6. Сижу дома один. Адка в Минске. Скоро должны прибыть теща с тестем и Андрюхой. Андрюха идет в школу. Мама чувствует себя неплохо, ездит за город ежедневно, дышит воздухом.

Крепко жму, твой [подпись]

P. S. Ленке привет. Большой. Нет, еще больше… Да-да, примерно такой…

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 16 АВГУСТА 1966, КОКТЕБЕЛЬ — Л.

Дорогой Борик!

1. Якову я письмо написал, причем о возможностях повести неиспользованных не упоминал. Признаться, не думаю, чтобы их было так уж много. Я перед отъездом перечитал еще раз, и мне она понравилась еще больше. Да это не важно. Я наказал ему, чтобы он принялся устраивать рукопись в московских журналах.

2. Ситуацию со Смоляном я понял полностью, do not you ink I'm go dumb. Я считаю: пусть он дает своим Журам и Холоповым так, как есть, и присовокупит свои замечания. Они прочтут и скажут в принципе и совершенно ответственно: повесть не пойдет ни в каких случаях; или: повесть пойдет, если будут выполнены такие-то и такие-то замечания. Будем делать так, как все порядочные писатели делают в порядочных журналах.

3. Комбинация с ЧССР или с Польшей любопытна, можно попробовать. Приеду — непременно займусь.

4. Конечно, дай Дмитревскому и Брандису ЗПвГ. Да и Бритикову дай, не бойся. Семь бед, один ответ. Илье передай приветы и пожелания.

5. Статью в МГ хоть набросай и вышли в Москву. Я приеду и доработаю. А? Сделай, брат.

6. У меня новостей нет, естественно. Местная библиотекарша меня тиранит, требует книги, плачется. У нее здесь только ХВВ, и все время на руках. Жарко, нудно, охота встретиться и поговорить, и за работу.

Намедни наловили с аквалангами ракушек, варили и ели. Смачно.

Обнимаю, целую, жму.

Твой [подпись]

Привет твоим, поцелуй маму.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 19 АВГУСТА 1966, Л — М.

Дорогой Арк!

Вот плоды нощных моих размышлений. Попытайся сделать из этого что-нибудь связное. Открываю тебе карт-бланш, но

1. Поспрашивай у Севки или у Ариадны, какие есть еще крупные кинорежиссеры, делавшие ф-ку.

2. Вставь где-нибудь изумление по поводу того, что «На последнем берегу» у нас почему-то не показывают.

3. Уточни, где было опубликовано сообщение о том, что Тарковский ставит «Солярис». Если найдешь такое упоминание в печати (кажется, это в «Сов. Экране»), тогда вставь фамилию Тарковского. Не найдешь — не вставляй. Говорят, Сытин заявил: «Этот фильм мы, конечно, не пропустим».

4. Подумай как следует, стоит ли вставлять упоминание ТББ. У меня рука из скромности не поднялась. А наверное, стоило бы.

Жму, целую, твой [подпись]

P. S. Пора высылать мне экз. «ЗПвГ» и ВНМ — для «Сов. Писа». Осень ведь уже.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 25 АВГУСТА 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Приехав, узрел на столе твое письмо. Это было восхитительное ощущение. Тезисы статьи мне понравились, буду заниматься. О ТББ, пожалуй, вставлять не буду, бог с ним.

Вчера позвонили мне из «Комсомолки», просят написать на пять-шесть страниц статейку об Уэллсе. Я отбивался, ссылался на существование Кагарлицкого, но это не помогает, они говорят, что им нужно имя. Тогда в качестве последнего аргумента я сослался на наши разногласия с ВЛКСМ. Они сказали, что ничего об этом не знают, но выяснят. Будут звонить нынче же вечером. Думаю, написать придется. А что? И напишем. По Нудельману.

Сейчас я собираюсь в Мол. Гв. Позвонил Белке, она уверила, что наш том точно идет девятым и рассказала интересную новость: оказывается, пока я был на юге, меня страшно возжелал видеть Верченко (директор, если ты забыл). Видимо, предстоит разговор.

Застала меня здесь телефонограмма из критич. отдела «Юности». Просили позвонить. Позвонил. Извиваясь и отмежевываясь от наших неприятных отношений с «Юностью» в прошлом, он высказал пожелание, чтобы мы в его отделе посотрудничали. Он — это зав. отделом. На первый случай я должен посмотреть статью какого-то Голдовского. На второй — мы должны выступить со статьей. Откуда такая прыть? — задался я вопросом, но он сразу просветил меня: прочитал нашу статью в «Лит. России», она ему ужасно импонирует гуманистической направленностью и пр. Кстати, я послал маме вырезку, если у тебя еще нет — возьми у нее.

Виделся с Яковом. Ты, я вижу, основательно погряз в марках. Дело твое, но лучше все-таки сдерживаться и не особенно одолжаться. Даже у такого хорошего парня, как Яша.

ЗПвГ на днях вышлю. А вот ВНМ я отдал в «Москву». Вернее, Яков отдал. Его идея. Постараюсь припомнить, где еще есть экзы.

Напиши о планах на поездку в Крым. Как устроишься с Андрюшкой, когда примерно это будет, не задерживай, пиши.

Целую тебя и обнимаю, твой Арк.

Поцелуй Адку.

P. S. Да! Последний экз. «Эллинского секрета» сейчас отношу Беле. У меня не осталось даже для себя.

Несмотря на негативное отношение в верхах, АБС — уже популярные писатели, и поэтому статьи и интервью с ними с удовольствием публикует пресса.

После трех анкет (в «Смене», «Гудке» и «Пионерской правде») выходит еще одна в «Советской культуре» — о телевидении (АБС. За горизонтом века / Беседа с корреспондентом РТ Д. Тарасенковым // Сов. культура (М.). — 1966.— 27 авг.) и несколько статей: 16 июля в «Литературной газете» (черновик ее приводится выше), 19 августа в «Литературной России» (рецензия на книгу Севера Гансовского), 12 сентября о Г. Уэллсе в «Бюллетене для комсомольских газет» (эта статья была перепечатана из «Бюллетеня» в шести газетах — в Ленинграде, Алма-Ате, Душанбе, Ашхабаде, Грозном, Петрозаводске).

Тем временем «Ленфильм» ставит точку в подготовке Авторами сценария по ТББ.

ИЗ АРХИВА. ПИСЬМО К АБС С ЛЕНФИЛЬМА, 26 АВГУСТА

Уважаемые Борис Натанович и Аркадий Натанович!

Сценарий «Трудно быть богом» — в соответствии с решением Художественного совета III-го творческого объединения, рекомендовавшего его руководству студией, — рассматривался дирекцией и главной редакцией.

Руководство студии не поддержало рекомендацию художественного совета объединения, указав на слабость драматургического решения сценария «Трудно быть богом». Условность и приблизительность композиции лишают читателя (а следовательно, и зрителя) возможности с доверием и интересом следить за развитием сюжета. «Несущая конструкция» этого сюжета — поиски и спасение ученого Будаха — не только малозанимательна сама по себе, но и невыгодна для характеристики главного героя сценария, Антона, или дона Руматы. Миссия этого посланца Земли на другой планете представляется, в конечном счете, весьма неясной. Многие его действия лишены логики, а его размышлениям явно недостает того земного опыта и знания законов развития общества, которыми он, представитель совершенной коммунистической цивилизации, казалось бы, должен быть вооружен.

Дон Румата произвольно всемогущ в одних ситуациях и столь же произвольно беспомощен — в других.

Полагая, что опыт экранизации романа «Трудно быть богом» удачным признать нельзя, руководство студии не сочло возможным принять предложенный нашим объединением сценарий.

Учитывая вышеизложенное, полагаю, что нам нецелесообразно продолжать работу над сценарием.

Сумма ранее выплаченных авансов остается за Вами.

С уважением

Директор III-го творческого объединения Г. Малышев

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 28 АВГУСТА 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

У меня в доме сейчас бардак — все блещет чистотой и события происходят по регламенту. Держусь и креплюсь. То и дело выезжаю на заседания Малого Совнаркома и вообще. Главное — Адки нет, вот что трудно. Она сейчас на курсах программистов в Минске, должна довольно скоро вернуться.

1. Поздравляю тебя с д. р. Ж. с. у. в. с. н. Банзай, брагодару и ура! Завидую — тг'ахнешь, наверное, в приятном обществе.

2. С поездкой на юг пока не все ясно. С Адкой предварительная договоренность есть, но — всё меняется. Во всяком случае, Сашенция едет в Алупку числа 10—12-го и все там подготовит. А я окончательный ответ узнаю в начале сентября.

3. Встречал тут Абэ. Странная была встреча. Потом расскажу

4. Новостей никаких особенных нет. Не особенных тоже.

5. Статью про Уэллса напишем. Совершенно не вижу, почему бы двум благородным донам не написать статьи про третьего — наиблагороднейшего!

6. И в «Юность» напишем.

7. Слушай, Арк, совершенно невозможно писать — теперь вот зовут обедать. В гробу я видал этот обед.

Крепко тебе всё жму, целую, твой [подпись]

P. S. Привет Ленке.

Экзы скоро вышлю.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 29 АВГУСТА 1966, [271] М. — Л.

Дорогой Боб!

«Комсомольская Правда» заказала нам для пресс-центра небольшую статью к столетию рождения Уэллса. Очень просили, отвергли Кагарлицкого, требовали только нас, торжественно игнорировали наши отношения с ЦК ВЛКСМ. Я должен сдать эту статью 5 сентября. Это, сам понимаешь, черновик. Пройдись рукой мастера, если считаешь, что это пойдет, и высылай с наивозможной срочностью.

Имелась беседа с Верченко. Ничего особенного, тянули резину, он как бонза. Правда, с первых же слов сказал мне, что наш том идет девятым номером и чтобы мы не волновались. И в разгар нашего разговора позвонил к нему с просьбой аудиенции «писатель Котляр». Каково? Они встретятся во вторник, но Белка и Милютенко уже начали накачивать Верченку на этот счет.

Больше пока ничего особенного.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 31 АВГУСТА 1966, Л — М.

Дорогой Арк!

По-моему — хорошо. Пусть идет так.

Читал в «Сов. культуре» наше интервью для «РТ»?

Жму ногу, твой [подпись]

P. S. Не беспокойся о моих отношениях с Яковом. Я не одолжаюсь. Всё на деловой основе. Практически дело сводится к тому, что обуреваемый любовью к нам Яков ведет для меня в Москве обмен. Одолжения на этом кончаются.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 2 СЕНТЯБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

У меня есть предложение: давай мы никуда не поедем, а давай-ка ты приедешь вместо этого к нам — числа эдак двадцатого, дней эдак на 10–15. Происходит мое предложение как из соображений лично-семейного свойства, так и из финансовых соображений. Давай, а? Все обсудим, а возможно, и попишем, а?

Тут вот пришло письмо из Хабаровска (прилагается). Я набросал примерный ответ. Улучши его, перепечатай и пошли по адресу: г. Хабаровск, редакция газеты «Молодой Дальневосточник», завотделом литературы А. Бродскому. И непременно припиши, что, мол, рассказов прислать не можем, ибо их у нас нет (а если захочешь послать что-либо, так пошли, конечно).

* * *

Совсем недавно мы закончили маленькую повесть «Второе нашествие марсиан», повесть о современном мещанине. Есть надежда, что она будет опубликована в одном из центральных литературных журналов. Сейчас работаем над экранизацией повести «Трудно быть богом» и думаем, что писать дальше. Надо сказать, что мы не очень-то любим делиться своими планами и намерениями. Во-первых, планы и намерения частенько меняются со временем — задуманные рассказы превращаются в повести, тщательно разработанные сюжеты перечеркиваются и отправляются в корзину, мысли, казавшиеся раньше плоскими и скучными, обретают вдруг необычайную привлекательность и просятся на бумагу. Очевидно, что в такой ситуации лучше ничего не обещать, если стремишься никого не обманывать. Во-вторых, несомненно существует некая полумистическая закономерность: стоит хоть кого-нибудь посвятить в наши планы, как эти планы немедленно проваливаются. Отчего это происходит, мы не знаем, но это происходит с неизбежностью, и поэтому мы стараемся, говоря о планах, ограничиваться только самой общей и сдержанной информацией.

Думаем мы сейчас над тремя повестями. Написать их — наша задача на ближайшие полтора года. Все три повести должны быть небольшими. Две задуманы как фантастические, одна — как детектив. Все три будут очень разными и по содержанию, и по форме, но тема у всех одна — человек в сложном мире социальных отношений. Тема для нас не новая, мы разрабатываем ее вот уже несколько лет. Этой же теме посвящена и наша последняя опубликованная работа — «Улитка на склоне» — фрагмент из повести, полное название которой читается как «За поворотом в глубине, или Улитки на склоне». В целом повесть эта уже закончена, но, где и когда она будет опубликована, мы не знаем.

Пользуемся случаем передать привет и наилучшие пожелания членам клуба «Фант» и от бр. Стругацких-писателей, и от бр. Стругацких — старых и верных поклонников настоящей хорошей фантастики.

* * *

Жму ногу, твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

Все никак не могу выкупить сборник: то одно мешает, то другое.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 3 СЕНТЯБРЯ 1966, М — Л.

Дорогой Боб.

Получил письмо и сразу на следующий день — правленую статью об Уэллсе. Нынче перепечатаю, а в понедельник ее сдавать, уже звонили из «Комсомолки». К сожалению, статья будет только в периферийных газетах, а может быть, и вообще останется в бюллетене пресс-бюро.

Со статьей о кино странная вещь. Никто не звонит, а ведь как торопили! Я ее уже сделал, остается только перепечатать, когда все будет готово, позвоню в «Московскую правду» и спрошу: кто у вас там заказывал статью о кино? Откровенно говоря, мне не верится, что статья пойдет там. Видимо, придется сунуть ее в «Лит. Газ.» или в «Сов. культ.». Да, я это интервью не видел, где бы достать? Прислали ли тебе гонорар из «Лит. России»? Там должно быть двадцать семь ру или около того.

В журнале «Смена» есть интервью с Граниным, спрашивают его, чего это его повело на фантастику. Спросили также, кто из писателей-фантастов ему нравится. Он назвал Лема и Брэдбери. А ты говорил, что он к нашим вещам хорошо относится. Я прочитал его рукопись — фантастическая повесть. Очень мне понравилось. Молодец он, сразу быка за рога. Хотя и есть в ней что-то Горовское, но написано по-Гранински.

Во вторник встречаюсь с Карякиным, это публицист, я тебе о нем писал. Яшка утверждает, что он хочет о нас написать статью. Посмотрим.

Нам нужно будет еще подумать над тремя статьями. Первая — для «Детской литературы», о фантастике и воспитании подростка. Вторая — для «Юности», что-нибудь гуманистическое (неопределенное шевеление пальцами). Третья — для «Азии и Африки сегодня», о японской фантастике, ну, это я сам сделаю, тебе только пошлю на проверку. Это к декабрю, скорее всего.

Отдал я освободившийся экз «ВНМ» в журнал «Байкал», посмотрим, что выйдет. Вчера отдал Горбовскому, сегодня позвонил мне редактор (он сегодня же уезжает в родную Бурятию) и сказал, что читать начал, ему нравится, как приедет — сразу напишет. Я пожелал ему счастливого пути. В «Москве» пока не телятся. Поговорил с Ариадной относительно возможности ТББ для иностранного фильма. Она сказала, что можно попробовать, но это нужно делать только с чехами. Ее приятели будут здесь через полмесяца, она с ними поговорит. А тем временем сценарием заинтересовался Мосфильм, я им дал, чтобы зря не валялся. Потом будет возможность связаться и с эксперименталистами. Жаль, что нет экзов. Наверное, придется перепечатывать. Это я потом сделаю.

Вот в таких мелочах проходят дни мои. Хочется поработать по-настоящему. Ужо.

Целую, твой Арк. Ехать на юг готов в любой день. Привет твоим.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 7 СЕНТЯБРЯ 1966, М.—Л.

Дорогой Боб!

Получил твои два письма, послание «Мол. Дальневосточнику» сделал. Позавчера сдал статью об Уэллсе. За статьей о кино никто не приходит. А еще я позавчера отколол: отнес «ЗПвГ» в «Новый мир», хочешь режь меня, хочешь как хочешь. Чего зря лежит? Узнаем хоть, как они там к этому относятся. Сидела там унылая тетка, впрочем, доброжелательная, которая только спросила: «Это не детская литература?» Я сказал, что нет. Тогда она предложила зайти через недели две-три, и я отбыл.

Вчера встретился, наконец, с Карякиным. В «Узбекистане», сам понимаешь. Умный и очень эрудированный, и страшно злой парень. Возраст 36 лет. Нас знает и любит. Потом к нам за столик вдруг уселся толстоватый короткий еврей с толстым носом и веселыми глазами, в висящем свитере. Оказалось — Эрнст Неизвестный. Побратались. Тоже нас знает и любит. Одним словом, пришли в двенадцать, разошлись в семь. Много интересного. Потом расскажу.

О нашей встрече. Разумеется, я приеду, куда ты хочешь. Но значение должны иметь только лично-семейные обстоятельства, а отнюдь не финансовые. У меня деньги есть (чего и тебе желаю), а пока есть у меня, есть и у тебя, сколько раз повторять? Так что этот ашпект еще раз продумай, тебе ведь на юг не мешало бы, не то что мне. А если не раздумаешь, то я всегда готов — между 20 и 25 могу быть как штык в Ленинграде.

Вот кажись все. Да! Слушай, срочно вышли экзы. Меня скоро бить будут.

Поцелуй маму, привет твоим, жму и целую, Арк.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 1 °CЕНТЯБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Отвечаю сразу на два твоих письма.

1. Во-первых, я болею. Схватил меня грипп, держит вот уже четвертый день и никак не отпускает. Болею в страхе — боюсь всех перезаразить. Адкины родственники уехали, и началась очень странная жизнь, которой мы обречены, по-видимому, надолго. Андрюшка ходит в школу, эрго — возвращается домой в полпервого, эрго — я должен сидеть дома с полпервого и до шести, когда возвращается с работы Адка. Практически это означает, что отныне и присно я могу покидать дом только вечером. Сам понимаешь, что в таких условиях ни о каком юге не может быть и речи. Конечно, можно было бы засадить маму, но я, грешник, приберегаю это последнее средство к зиме, когда мы, может быть, все-таки поедем с тобою в Комарово. Вообще, надо искать приходящую няньку, но где?!!!? Первая в мире атомная электростанция и первый в мире космонавт есть; блюминги есть, крекинги, и много чугуна, приходящегося лично на мою душу, а вот няньки нет. Чего нет, того нет. Так что приезжай, брат! Приезжай числа 20–25, с мамой я уже говорил, она рада. Работать будем днем у меня, а вечером я иногда буду ездить к маме ночевать до следующего полудня. Жить можно будет, чего там.

2. Все твои мероприятия одобряю. Может, действительно, отдать статью о кино в ЛитГаз? Некоторый интерес ведь она представляет. А можно и оставить ее полежать — рано или поздно пригодится. Как это ни смешно, а ведь все материалы наших неопубликованных статей постепенно публиковались — только вразбивку и под разными соусами.

3. Кусочек нашего интервью появился и в журнале РТ. Ма-а-аленький кусочек с этой идиотической фразой насчет троянского коня, въезжающего в умы населения. Господи, за такую бредятину нас считают ответственными!

4. Получил несколько писем. Неинтересно. Один мальчик из Казахстана просит меня купить ему менисковый телескоп. А еще приходили ребята из школы вундеркиндов, просили выступить у них на кружке любителей лит-ры. Наверное, придется.

5. Собраний в писдоме пока не было. Общаюсь с Дмитревским по телефону. Кстати, ты меня крайне обидел тем, что все сведения о фант. совещании я получаю почему-то от Дмитревского. Это всё равно что ты бы узнавал от Громовой, скажем, как у нас идут дела со сценарием. Нехорошо. И ты уже не в первый раз оставляешь меня эдак за бортом событий.

6. Подумал сейчас, что с «Новым Миром» мы, конечно, обречены. Надо было все-таки делать это через знакомых, через того же Карякина, что ли. А то ведь отдадут рукопись какому-нибудь дурачку — чего там церемониться, мол, фантастика ведь! А с дурачка что возьмешь — ничего не поймет и соответственный отзыв смастерит. Даже шума не получится.

7. Зря ты меня лягнул насчет Гранина. То, что он хорошо относится к нашим вещам, сказал мне Гор. Это раз. А во-вторых, где ж тут противоречие? Может, он действительно относится к нам хорошо, но не отлично. Черт возьми, если бы меня спросили корреспонденты, кого из писателей я люблю, я назвал бы там, скажем, Солженицына и А. Толстого, но не Гранина, конечно, хотя отношусь к нему очень хорошо. Я-то ведь об отношении к нам Гранина знаю ЛИЧНО только то, что он однажды попросил у меня ХВВ. Все. Ни бита информации больше. Не знаю даже, прочел ли он ХВВ, которое я ему подарил.

8. Аркашка, чего-то я не все понимаю насчет статьи для «Детской лит-ры». «ФАНТАСТИКА и воспитание» или «ЛИТЕРАТУРА и воспитание»? Мне как-то казалось всегда, что — второе. А?

Давай приезжай. Дела до фига:

1. Обсудим статьи (и м. б. одну написать)

2. Обсудим сюжеты

3. Решить, мать-перемать, что же мы теперь будем писать в ближайшее время!

4. И вообще.

Жму ногу, твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

Слушай! А встреча с Верченко состоялась или нет?

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 13 СЕНТЯБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

1. Очень огорчительно, что ты этак скапустился. Выздоравливай давай, буду в Ленинграде числа двадцать пятого-третьего. 23—5-го для ясности. Работать будем, натурально, у тебя. Все получится отлично.

2. «Моск. Правда» позвонила, взяла статью о кино. Но молчат. «Комсомолка» взяла об Уэллсе, уже звонили, славили, что понравилась. Да, нынче Севка звонил, говорит, будто его, Севкина, статья о кино появилась нынче в «Сов. Культуре». Да он нам не помеха. У него про другое.

3. Наше интервью в РТ видел и ужаснулся. А как оно выглядит в СК? Ужо приеду, погляжу у мамы.

4. О фант. совещании я тебе не писал потому, что тебе это незачем. Даже мне это незачем, а тебе и подавно. Это затеяли бакинцы, это писано вилами по воде по-прежнему, а вчера я был у Ефремова в присутствии Дмитревского, они поддержали опасения Гранина, что-де несвоевременно совещание, заставят лозунги валять, ведь пятидесятилетие на носу и пр. Лучше, говорят, сделать всесоюзный семинар молодых писателей-фантастов. Теперь мне предстоят досаднейшие объяснения с Громовой и с бакинцами. Какое может быть совещание, если ленинградская организация против, да и половина московской против, а остальные относятся к этой идее прохладно? Всё это административные неинтересные дела, потому тебе и не писал.

5. Дела в «Новом мире», наверное, действительно обречены. Да нам-то что? На то и шли. Карякин там никого не знает, у меня такое впечатление. Кстати, он просит дать ему ЗПвГ. Ужо дам. Пусть. А ты получил от меня ЗПвГ и ВНМ? Я твои три экза получил, но надобно еще хотя бы три.

6. Статья для «Детск. Литературы», разумеется, ЛИТЕРАТУРА и воспитание. Почему фантастика? Это я описался, наверное.

7. С Верченкой я встречался, я разве не писал? Он только сказал мне, чтобы мы не беспокоились и наш том идет девятым. А мне вчера звонил Жемайтис и сообщил, что пустил наш том седьмым, только бы начальство пропустило. Эх, ма! Но ничего, ничего. Молчание.

Вот, кажись, все. Всем приветы и поцелуи.

Жму, твой всегда Арк.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 18 СЕНТЯБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Все никак не мог ответить тебе: то то, то се. Да и отвечать-то, собственно, нечего. Ты ведь ни о чем не спрашиваешь.

Был я тут в математической школе, у вундеркиндов. Там — клуб «Алые паруса» — прогриновская организация, имеющая ответвления по всей стране. Хорошие ребятишки, умные, начитанные, левые. Цель у них («дело чести») построить памятник Грину в Крыму в день девяностолетия со дня рождения его. С Грином нехорошо. Судя по газетам, Грин полностью реабилитирован, наш простой советский Грин, а на самом деле с памятью его творятся разные гадости. Ежегодно приходящие к его дому туристы складывают пирамиду из камней, и каждую осень науськанные обкомом местные селяне пирамиду эту разваливают и т. д. Секретарь крымского обкома заявил, что Грин — чуждый нам писатель — и точка! Борьба идет уже несколько лет. Ну, вот устроил я им там вечер вопросов и ответов. Прислали больше 70 записок, в зале было человек 200. Хорошая аудитория, умная, хоть и девятиклассники в основном. Записки сохранил, возьмешь себе, если захочешь. А больше никаких дел и не было. Скоро начинаются заседания в писдоме. Приехал Дмитревский, рассказал, как вы там общались у Ефремова и Севки. Насчет совещания я совершенно согласен с вами всеми — накануне праздника ничего хорошего из этого не выйдет. Надо подождать.

Интервью наше в Совкульте выглядит нисколько не лучше, чем в РТ, там оно просто длиннее. Срамотища!

Съезжаются сейчас люди в Пулково после отпусков и командировок, и все в один голос говорят, что мы сейчас самые модные писатели среди интеллигенции. Книг наших не достать, платят за них бешеные деньги, все цитируют ПНвС и УнС, в ванных на корытах пишут мылом СЛЕГ и т. д. Приятно и смешно.

Вот и все мои новости. Экзов УнС больше прислать не могу: у самого осталось только три штуки. А кому ты еще должен? Не приятелям ли Якова? Они мне тут давеча звонили из Москвы, поддавши, по-моему, трепались — показались мне милыми людьми.

Ну ладно, жму ногу, твой [подпись]

P. S. Ленке привет. Что это у нее за работа? Дмитревский тут все по этому поводу топорщился. И вправду странно. Или тебя тоже с деньгами прижало?

Посещение БНом школы с вундеркиндами нашло свое отражение в ГЛ. В офлайн-интервью БН позже вспоминал: «„Какими вы хотели бы нас видеть в будущем?“ Этот вопрос, действительно, был задан мне, когда году эдак в 65-м я выступал перед учениками одной из „колмогоровских“ школ Ленинграда. Равно как и впоследствии Банев, я был этим вопросом повергнут в глубокий шок и ответил, помнится, банальностями (как и он)».

И снова АБС встречаются в Ленинграде.

РАБОЧИЙ ДНЕВНИК АБС

[БЕЗ ДАТЫ] Григорий медленно шел по узкому сумрачному коридору. Сзади бухал сапогами мрачный лейтенант с пистолетом на поясе. Это был какой-то новый лейтенант. Вчера был другой — белобрысый и смешливый. На Григория он всегда смотрел зверем и во время допроса, когда надо было, бил его по лицу или хлестал шомполом по животу. Это было в порядке вещей — поить касторкой и пороть шомполом по животу. Обычно желудок не выдерживал, а прибирать приходилось самому. Вылизывай, вылизывай, сволочь, говорил белобрысый и пихал в бок. Славный, славный, недалекий паренек. Где ты теперь? Может быть, уже валяешься над ямой с решетками для стока крови. А может быть, еще вылизываешь. В чем интересно тебя заставляют признаться?

Не забыть:

1) Так молодежь теряет веру. Кто же будет сражаться и за что?

2) Целует шкаф.

3) Молоденький майор с испуганным видом, бьет его по лицу.

4) Этот опыт не учли. Ничего, теперь поставят решетку. Он еще слышал вопль мрачного лейтенанта: «Назад! Назад!»

29 сентября 1966

[дневник приездов: 29.09.66. Приезд 27.09.66. Писать статью и план ГЛ.]

Сделали статью для «Труда»

30 сентября 1966

Сделали статью об Абэ для «ИнЛит»

1 октября 1966

Сделали ответ Ляпуну

2 октября 1966

[дневник приездов: 2.10.66. Сделали статью в «Ин<остран-ную> л<итерату>ру».]

Сделали статью о яп<онской> ф<антасти>ке для «Азии и Африка сегодня» и ответ на анкету «Ин<остранной> Лит<ературы>»

3 октября 1966

Сделали предисловие к ПкБ +ДР для «Прогресса»

4 октября 1966

Пытались сделать статью для «Детск<ой> лит<ерату>ры». Отложили. Имеет место обалдевание.

5 октября 1966

Идет дождь. Это сюжет. Мокрецы Нанты

Герой — переводчик с нантского (никому здесь не нужный); практик — Арк

Контрразв<едчик> — решит<ельный> человек, антропоцентрист, полуфашист; прототип — Скурлатов

Доктор — таинств<енная> фигура, «Бег», знает все «за» и «против», скептик и умник

Ученый — образец, оптимист, все м. б. решено; образец — Корольков, Птицын, Альтов

Этот мир уже начал изменяться: все время дождь; кто-то ходит на руках; люди жуют какую-нибудь сволочь и т. д. Герой не замечает. Доктор замечает, но помалкивает; ученый хлопает ушами от изумления; (а м<ожет> б<ыть> он — из местных?); контрразв<едчик> — злится и недоумевает.

Санаторий, в кот<ором> никто не живет; в кот<ором> больные болеют, врачи — манкируют, организация прогорает — живут и тренируются футболисты — полубезумный тренер, готовящий команду спец<иально> для игр под дождем. Иногда в санаторий приходят дикие нанты — родственники Росшепера — живут в кабинетах, разводят костры, пляшут воинств<ен-ные> пляски, поют — Росшепер записывает и выдает за свое.

Город — перевалочный пункт для иммигрантов? Контрразв<едчик> — якобы работает в таможне, на самом деле — ведет чистку и вербовку.

Правительству о мокрецах известно. Сначала посылают ученую комиссию, корреспондентов, чтобы устроить сенсацию и оживить санаторий; потом что-то щелкает в машине, и решают строить военную базу — всех задерживают и засекречивают; потом развивает деятельность наш контрразведчик, его сначала слушают, а потом? Какая-либо дикость (не злобная, просто глупая и несообразная).

А герой мучается между тремя женщинами (жена в столице; медсестра и нантка), всех любит, всем отдается и испытывает моральные угрызения. Изучает философию, читает газеты — все как учили в ин<ститу>те. Зачем, не знает. Зубрит, не понимая: Шпенглер, Маркс, Фрейд, Шопенгауэр, Ницше. Добрый, бестолковый чел<ове>к. Идеи товарищества и военного долга.

Искусственная кульминация в конце. Фальшь-кульминация. Все при своем. Контрразв<едчик> — олицетвор<ение> теории малых дел. Всё, что в моих силах, — сделаю.

ИЗ ДНЕВНИКА ПРИЕЗДОВ АНа В ПИТЕР

10.10.66. Завтра отъезд. Написано 6 статей, составлен сюжет ГЛ.

11.10.66. Отъезд.

После отъезда АНа БН начинает перевод романа Джона Пристли. В архиве сохранились сама книга на английском языке «The Old Dark House» и ее машинописный перевод, на первой странице которого стоит дата: 12.10—2.11.66.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 14 ОКТЯБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Счастлив сообщить тебе новости. (А это не всегда так бывает, что сообщение новостей доставляет удовольствие.)

1. Наш том вышел. Позавчера вечером был сигнал, а вчера Аля выморщила в производственном отделе один экз. в мое личное пользование. Сегодня годовщина Сережи Жемайтиса, я туда иду выпить унд закусить и взять этот экземпляр. Ура! Ура! Ура!

2. Деньги за статью об Уэллсе перевели целиком тебе на книжку — что-то вроде пятидесяти пяти рублей. Там случилась какая-то ошибка, и они записали всю сумму на твою карточку. Но это тоже превосходно, потому что вчера же ни с того ни с сего «Мир» выплатил нам двести рублей — 60 % за предисловие к сборнику «Молекулярное кафе» (помнишь?) и за составление этого сборника. Соответственно сегодня же посылаю тебе семьдесят пять рублей, и мы в расчете. С одним «с».

3. Относительно ВНМ ничего нового.

4. Относительно ЗПвГ — в «Новом мире» еще не был.

5. Виделся с Изабеллой Соловьевой, ничего не понял. Марки, она говорит, у нее есть, и она собирается тебе их переслать, но когда и как — не понимаю. Может быть, она передаст мне альбом, когда я в ноябре поеду к тебе.

6. Якову альбом передал. Крепко поддали.

7. О письме-документе здесь никто ничего не слыхал.

8. ВНМ отдал в «Мол. Гв.». Только не знаю, получится ли что-либо.

9. 12-го было совещание в «Ин. л-ре». Очень интересно было. Выступали весьма значительно Юра Карякин, Рим Парнов, Нудельман и Сашка Мирер. Остальные не столь. О судьбе наших бумаг для «Ин. Л-ры» еще ничего не знаю.

10. Статью Кагарлицкого в «Коммунисте» встретили доброжелательно, только попросили не обойти Стругацких критикой, не ограничиться одними панегириками. Юлька в ярости звонил мне и требовал, чтобы я указал ему, за что надо ругать ТББ и ХВВ. Я ему зачитал Францева, посоветовал написать в том же духе, на что он заорал, что не желает выставлять себя перед всем светом идиотом. Сошлись на том, что критиковать ТББ он вообще не желает, а ХВВ покритикует за камерность — страна-де маленькая, курортная, нетипичная.

Вот, кажись, и всё.

Пока. Приветы всем, поцелуй маму и Адку. Р-расскажите, пожалуйста, пр-ро Р-росшепера! Целую и жму. Твой всегда Арк.

Пояснение странной фразы в письме («Р-расскажите, пожалуйста, пр-ро Р-росшепера!») можно найти в офлайн-интервью БНа.

БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ, 16.12.99

Откуда появляются такие странные имена героев Ваших произведений (Бол-Кунац, Зурзманзор)? Связаны ли они как-нибудь с внутренним миром героев?

Павел. Москва, Россия

Все эти имена изобретены были в свое время моим шестилетним сынишкой (он же — автор бессмертного стихотворения «Стояли звери около двери…»). У него, помнится, был написан роман (страницы на три) про некоего Росшепера и его «заметчиков» (которые всё, сами понимаете, замечали). Так вот Бол-Кунац, Зурзмансор и Валерьянс (и еще несколько человек, которых я теперь уже запамятовал) и были этими самыми заметчиками. Имена эти нам с АН очень понравились, и мы их вставили в ГЛ, где они (по-моему) оказались вполне на месте.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 16 ОКТЯБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Аркашенька!

Очень рад твоим новостям, но ничему не поверю, пока хоть один из нас не подержит том в руках. Хотелось бы, чтобы это был я.

Деньги за «Уэллса» я получил — действительно рублей 55. С удовольствием получу от тебя малую толику, так сказать, кель ке шёз.

Занят я в основном переводом. Каждый день регулярно перевожу примерно по 5.5 стр. текста. Дело идет, но вот что странно — никак я не уловлю его стиль. Ну да ладно — потом будем ловить вместе. Если ничего не случится, надеюсь кончить к концу октября — началу ноября.

Пришло письмо из Дома Ученых с предложением выступить. Ты, вероятно, тоже получил. Думаю, что ехать тебе ни к чему — побереги дни для дела. А я уж как-нибудь отболтаюсь.

Имел телефонную беседу с Мееровым. Очень он был огорчен, и я пообещал ему, что постараюсь все-таки что-нибудь сделать. Ума не приложу — что. Давеча был день рождения Мартынова (60 лет), я ему послал от нас с тобой соответствующую телеграмму.

Вот и все мои новости, если это можно считать таковыми.

Да, был я тут в Пулкове. Одна девица мне сказала, что в каком-то номере «Советского экрана» было якобы что-то о нашем сценарии. О каком, где, когда — не помнит. Спроси там у своих, может кто знает. Интересно все-таки.

Теперь о марочках. Очень тебя прошу, выясни все-таки у Изабеллы, что она намерена делать. Если она В ПРИНЦИПЕ согласна мне марки послать, пусть шлет как можно скорее. С тобой пусть не пересылает — сам понимаешь, какая будет для меня тогда работа, буду все время себя пересиливать, как алкаш около бутылки. Пусть шлет заказной бандеролью или пусть отдаст тебе, а ты вышлешь.

Ну, крепко жму все что надо, твой [подпись]

P. S. Привет Ленке и всем нашим друзьям.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 21 ОКТЯБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боря!

Прости, не ответил сразу. Замотался с совещанием фантастов, имевшим быть 19-го, а кроме того, сильно заболела Машка, искали врачей, надо класть ее в больницу и удалять гланды.

Том наш вышел, можешь не сомневаться. Аля достала мне экз в производственном отделе, он стоит сейчас у меня в ряду прочих томов этой славной библиотеки, самый толстый и красивый том из всех, с послесловием Ревича, с нашим фото, сделанным Сашенцией в Алупке (или то была Алушта?), несколько более серый, нежели остальные белые. И Алька уже выписала нам деньги, так что по прошествии определенного времени ты получишь как славу, так и злато.

Вчера меня пригласили в ЦК ВЛКСМ, где я имел трехчасовую беседу с инструктором, неким Вадимом Борисовичем Чурбановым. Цель приглашения была — заручиться моим участием в огромной читательской конференции, имеющей быть числа 29-го в Политехническом музее, организуемой ЦК ВЛКСМ, в которой примут участие многие киты литературы и драматургии. Поначалу мыслилось, что я буду вести диалог с Титовым, как прототипом наших произведений, но я мягко и настойчиво уклонился от этой чести, и мы согласились на том, что я буду выступать соло. Беседа была интересной и поучительной. Должен тебе сказать, что с Жемайтиса выговор снят и к нам отношение хорошее. Подробности при встрече.

Совещание фантастов тоже прошло на небывало высоком уровне. Явилось восемьдесят человек, до конца — т. е. до одиннадцати — досидело около семидесяти. Выступало шестнадцать. Уровень выступлений — не то, что при Сытине. Разговор резкий, умный и нелицеприятный. Дважды обгадили Казанцева (в обоих случаях я, как председательствующий, вставал и мягко просил ораторов не увлекаться). При всем том, что я сознаю, что совещание это — некая клоака для выхода общественного темперамента, было все же интересно и во многом лестно. Разговор все время крутился вокруг ХВВ, ТББ и «Возвращения со звезд», сводился к разнообразным истолкованиям этих вещей в подтверждение точки зрения толкующего или в опровержение точки зрения предыдущего оратора, а также в обоснование мысли, что фантастике необходим — наконец! — свой журнал и что активу писательскому необходимы постоянные пропуска в ЦДЛ. В толпе сидела секретарша Казанцева и всё тщательно записывала. Я не выступал. Восьмеро из выступавших блистали титулами докторов и кандидатов всевозможных наук, гл. обр. социологических и философских.

Была и Изабелла Соловьева, но она меня как-то избегала, и поговорить с нею мне не удалось. Возможно, насчет марок она просто врала, не знаю.

Был у Манина, познакомился с Высоцким. Право, отличный парень и великолепный актер. Он приехал поздно, прямо с «Галилея», где играет заглавную роль, и потому разошлись мы около трех часов. Пел отличные песни, две о фантастике. Он очень нас любит.

Был я и у Севки, он ушел из ЛитГаз, куда пойти — еще не решил. В понедельник все встречаемся у Биленкина.

Есть мысль. Это под влиянием выступления Нудельмана. Не сделать ли нам героя ГЛ не вновь прибывшим, а уже прослужившим там лет пять офицером? Чтобы не получилось нового Жилина, гостя и открывателя. Мне кажется эта мысль привлекательной. Подумай.

Пока всё. Крепко жму, твой Арк.

Целуй маму и Адку, и Р-росшепера.

Людмила Абрамова — вторая жена Владимира Высоцкого — вспоминает о знакомстве мужа с АНом.

ИЗ: АБРАМОВА Л. ФАКТЫ ЕГО БИОГРАФИИ

С Аркадием Стругацким я познакомилась в 1966 году, когда Володя был в Сванетии. Познакомились мы с ним вместе с Жорой Епифанцевым. А когда Володя вернулся, и ему был сделан этот драгоценный подарок.

Взаимное впечатление было, конечно, потрясающим. Особенно потому, что Володя еще в Тбилиси, в гостинице, написал «В далеком созвездии Тау-Кита» и «Марш космических негодяев». И этими песнями он поверг Стругацкого в состояние неимоверного восторга. В особенности песней про «Тау-Кита», потому что они в это время работали над «Улиткой»… И Володя, и Аркадий очень гордились, что у них одновременно сработала мысль на эту тему.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 24 ОКТЯБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

У нас тут ничего особенного не происходит. Я себе помаленьку перевожу, работы осталось еще на неделю, если все будет хорошо. Трудностей более чем достаточно, местами я несу очевидную чушь, ибо не понимаю. Ужо вместе.

Получил приглашение сниматься в телефильме насчет нынешней молодежи. Молодые хорошие ребята задумали снять современную молодежь в разных видах — от управления циклотроном до стояния в подворотнях — а потом дать этакую дискуссию по поводу увиденного: молодежь должны судить пять «строгих мужчин», из коих одна женщина-социолог, я, артист Юрский, социолог Ядов и еще кто-то. Поколебавшись, я согласился — всё равно ничего у них не выйдет, а с Ядовым познакомиться хочется.

В Ленинградском Университете состоялось на одном из собраний в главном актовом зале выступление хунвэйбинов — прощальное, перед высылкой. Сцена, говорят, была безобразная, они орали: «Да здравствует Мао», «Долой ревизионистов» и «Всех вас перетопим в Амуре!» Руководство собранием обнаружило полнейшую неспособность с ними справиться и просто разогнало все собрание.

Сделать нашего Рашевского давно живущим в городе я готов. (Должен только напомнить, что это не нудельмановская идея, а моя.) Я тебе прямо скажу, что меня больше всего волнует в этой повести: нужны посторонние разговоры, не имеющие отношения ни к сюжету, ни к философии — просто болтовня, офицерский треп. И соответствующие мысли героя — тоже не имеющие прямого. Вот что самое сложное. И любовная история нужна. И чтобы он алименты посылал. Понимаешь, главная ведь тут идея: пока мы, пусть даже хорошие, пусть даже честные и славные, возимся в своих мелких делишках, будущее запускает свои щупальцы. Так вот эту возню в делишках показать бы!

Теперь вот что. Андрюшке ведь полагаются каникулы. Так я думаю, что будет лучше, если ты приедешь после оных. А то придется все время сидеть у нас, а это не то. К сожалению, я не знаю еще, когда каникулы кончаются, но, может быть, ты знаешь? В общем, я узнаю. Ты как, не против после каникул? Отпиши.

Засим жму, жду тома, твой [подпись]

P. S. Желаю тебе хорошо выступить в Политехническом — дело полезное, нужное, серьезное. Ленке привет.

А Изабелле все-таки звякни — выясни, по крайней мере, не врет ли. А то я тут жду, все штаны просидел.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 27 ОКТЯБРЯ 1966, [280] М. — Л.

Дорогой Боб!

Днями Алька купила нам десяток экзов нашего тома. Четыре я послал тебе, ты, наверное, их уже получил. Как получишь — отпиши. Деньги нам уже выписаны и переводятся. Вышло на нос что-то по три двести, очень неплохо, если вспомнить, что 60 % мы уже получили. Итак, эпопея с «Библиотекой мировой фантастики» для нас закончена. Москвичи уже вовсю раскупают седьмой том.

Приеду, разумеется, после каникул, а как же? Это будет числа пятнадцатого-семнадцатого. Будем со смаком работать, хотя должен тебе сказать, голова у меня без тебя совершенно не варит, ничего не могу вспомнить интересного из своих офицерских времен. Какое-то бормотание и бульканье насчет баб вспоминается, трое суток подряд за префом, комиссии по снятию остатков, караульные помещения — и все. Но не беспокойся, найдем и опишем. Плохо, что он единственный у нас офицер. Да это тоже дело поправимое.

Из ЦК ВЛКСМ не звонят, так что я до сих пор не уверен, буду ли выступать. А вчера имел место уширенный секретариат МО ССП по вопросам нарушений авторского права. Вопиющие дела раскрылись. Я всё более и более убеждаюсь, что нам весьма везло, нас не обсчитывали, не обманывали, не водили за нос. Госкомитет принимал участие в секретариате, обещают всегда стоять на страже интересов писателей в издательствах. Не хватает бумаги. И все такое прочее.

Мадам Калакуцкая прочитала «Возвращение», есть у нее замечания. Завтра иду в Детгиз ругаться. Думаю, если очень будут наваливаться — уступать. Если даешь карт-бланш — не буду тебя больше этим беспокоить. В производство Нина собирается сдавать в ноябре. СБТ сдано на иллюстрацию, но не Макарову. А «В» Макаров уже отиллюстрировал. НичегЁ.

Слушай, надо работать по-настоящему. Ну их, все эти статьи и переводы. Только в свободное время. Нам писать и писать надобно. А то этак и выродиться недолго.

Намедни почти целый день провел с Севером. Написал он два отличных рассказа и две отличных пьесы. Аж завидно стало.

Третьего ноября меня повезут под Москву болтать о фантастике перед всесоюзным семинаром редакторов и критиков. Это личная просьба Комитета по печати, отказываться было нельзя.

Вот и всё.

Целую, жму. Твой всегда Арк. Поцелуй Маму, Адку, Росшепера.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 30 ОКТЯБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

Писать особенно не о чем. Есть только одна не слишком приятная, но и не неожиданная новость: в ленинградском СовПисе ничего не выйдет. Гор говорит, что отклонены мы по формальным соображениям: раз живем в разных городах (т. е., раз ты живешь в Москве), то по существующему положению СовПис может нас печатать только в Москве. Только ли в этом дело — неизвестно, но факт остается фактом. Гор очень сокрушается, передает тебе приветы, вышел его «Глиняный папуас», он тебе подготовил экз и вообще очень тебе благодарен. Может быть, все-таки попробовать в Москве? И даже, может быть, не давать ЗПвГ целиком, дать только УнС, ВНМ и ГЛ. Поразмысли-ка.

Выступал давеча в кафе «Молекула» у физиков-молекулярщиков — приняли хорошо, и вообще было хорошо, но перепил там кофе — сердце разболелось. Мне мое сердце что-то вообще не нравится последнее время, и вот уже с самого твоего отъезда курю режимно — сигарета в час (если не считать, правда, выпивок).

Отпиши ты мне, что слышно у вас насчет ВНМ. А то ни ты, ни Яков что-то не пишете ничего об этом. И что там с Яковом? Откуда у него такая депрессия? Результат моратория на выпивку?

Перевожу успешно. Осталось работы на три дня. Потом начну подчищать — там есть что подчищать.

Ну, жму ногу, твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

А нет шансов издать сборник ГЛ, УнС, ВНМ в МолГв в 68 году?

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 4 НОЯБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Прости, опять задержал письмо. Три дня мотался, устраивал Машку в больницу на операцию. Вчера, наконец, устроил, сегодня ее оперируют. Спаси нас, Боже, и помилуй.

Был у Манина, записал Высоцкого. Получилось две катушки. Привезу, послушаешь.

Был на той неделе в театре Любимова, смотрел «Галилея» с Высоцким в главной роли. Здорово. Все здорово: и пьеса, и Любимов, и Высоцкий. Театр, несомненно, новаторский, но без заумного дерьма, а именно нашего плана — фантастический реализм. Перед спектаклем Высоцкий сводил меня познакомиться к Любимову. Очень понравился он мне. И в частности тем, что попросил поработать для них. Мы ему страшно нравимся, родственные души. Он не навязчив, просто просит посмотреть его работы и подумать, получится ли у нас что-нибудь. Проклял я, что ты не в Москве. Надо выписать тебе командировку, чтобы ты приехал специально на театр. Пьесу будем писать! Если бы ты посмотрел «Галилея», ты бы тоже, наверное, загорелся. А очереди в театр — елки-палки. У кассы составляют списки на билеты на полмесяца вперед. И Володя хорош (Высоцкий то есть). Он бы отлично сыграл Румату.

Вчера возили меня с Ариадной на всесоюзный семинар. Их там держат в санатории ЦК ВЛКСМ «Березки» — четыре километра до ближайшего сельпо, шесть — до ближайшей автобусной остановки, восемнадцать — до ближайшей ж/д станции, сто пятьдесят до Москвы. От соблазна. Встреча прошла отлично. Стругацкие, Лем, Брэдбери. Вот так идет разговор. Умницы, у себя на периферии пришли к тем же выводам, что и мы здесь в центре: фантастика — социологическая и философская литература, а научно-техническая — старье.

Про ВНМ ничего нового не слыхать. Яков хочет дать в «Знамя». Не верю, что выйдет. Больше надежд возлагаю на нашу старую добрую «Мол. Гв.». Буду беседовать с Белой насчет 68-го года.

Да, чуть не забыл. Возможно, нам в начале декабря придется смотаться на денек-другой в Новосибирск. Там провели «Под интегралом» конкурс на лучшее фантастическое произведение последних лет, и, кажется, мы где-то получим одно из первых мест.

Ну, пока всё.

Жму и целую, твой Арк.

Поцелуй маму и Адку

К письму приложена фотография Высоцкого в роли Галилея. На обороте написано:

Аркадию, который сейчас здесь, и Борису, которого сейчас нет, — Стругацким, — самым любимым мной и моей женой писателям (я специально не пишу — фантастам), именно писателям, с надеждой на более частые встречи с ними, — в книгах и лично.

Здесь я в роли Галилея! Он не говорил: «А все-таки она вертится». Но хочется думать, что все-таки говорил. Володя Высоцкий.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

[подпись]

О премии клуба-кафе «Под интегралом» вспоминает БН.

БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ, 13.04.04

В «Гадких лебедях» Баневу между делом присуждают литературную премию лепрозория. Насколько часты в реальной писательской жизни такие события?

Mandor. СПб., Россия

История с «премией лепрозория» навеяна в свое время была совершенно реальным случаем: научники Новосибирского академгородка учредили премию своего клуба «Интеграл» и даже успели ее дважды вручить — АБС за «Понедельник» и, кажется, И. Грековой за рассказ «За проходной» (не уверен). Потом клуб был ликвидирован высочайшим распоряжением, но прецедент сохранился и был нами использован.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 6 НОЯБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Аркашенька! Отвечаю немедленно.

1. Прислал письмо В. Травинский. Сообщает, в частности, следующее (цитирую): «Литературка сменила штат, во главе критики села сейчас милая пока и хорошая баба, Инесса Генриховна Травкина. В связи с переходом на еженедельник они наметили план рецензирования… в том числе Чаковский почему-то включил ваше „Возвращение“… Как бы то ни было, Травкина, будучи вашей поклонницей, просила меня официально выяснить: надо возвращаться к „Возвращению“ или нет?.. С одной стороны, вроде бы полезно указать, какой светлый коммунизм у темных Стругацких, с другой стороны — стоит ли? Снижать вас или нет? Выправлять или не выправлять?»

Я взял на себя смелость ответить ему следующее: мы будем всячески приветствовать такую рецензию при условии, что а). Она будет положительной и б). «Возвращение» в ней не будет противопоставляться нашим позднейшим вещам (в смысле, вот, мол, как Стругацкие писали раньше и до чего они докатились теперь). Только при этих условиях!

2. Адка имела интересную беседу с одним нашим общим знакомым, с которым мы когда-то вместе учились в аспирантуре и который стал теперь довольно известным ученым-радиоастрономом. Он — сын известного советского астронома Парийского и имеет много знакомств в научных верхах. Так вот он сказал, что в Москве физики, ученики и аспиранты академика Тамма взалкали иметь полную УнС и хотят просить Тамма, имеющего много ходов в ЦК, чтобы тот похлопотал о разрешении издать УнС полностью. Парень этот собирался со мною встретиться и поговорить, но пока еще не. Должен признаться, что я в некоторой растерянности. С одной стороны, лестно и вообще приятно, что физики пытаются навязать свои желания наверху. Но с другой стороны — за них страшно: книжечка-то тово! Не знаю, не знаю.

3. Выступал тут в Доме Ученых в Лесном. Хорошо принимали.

4. Перевод Пристли (черновой) закончил. После праздников начну по второму разу.

Вот и все новости, пожалуй. Как там Машка?

Жму ногу, твой [подпись]

P. S. Деньги из МолГв получил — около 3200. Смачно! Как из-под воды вынырнул. Ленке большой привет.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 11 НОЯБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Борик!

Пишу письмо последнее перед встречей.

Твой ответ Травинскому одобряю. Пусть. С паршивой овцы (с «Литературки») хоть шерстью попользоваться.

С физиками Тамма — интересно. Не опасайся. А главное — нигде не говори, что-де «книжечка-то тово». Ничего она не тово. Отличная книжечка. Вполне современная и коммунистически-гуманистическая. Вот так. В этаком разрезе.

Машке сделали операцию, теперь она дома. Все хорошо. Тьфу-тьфу.

Целую, твой [подпись]

И вновь АБС съезжаются для совместной работы.

РАБОЧИЙ ДНЕВНИК АБС

15.11.66

1. Человечество погрязло в мелочах, каждый интересуется более всего мелкими своими жизненными проблемами, а будущее запускает тем временем свои щупальцы, оно рядом.

2. Мокрецы — независимая от современного общества интеллигенция, прообраз возможного будущего, хорошего ком<мунистического> об<щест>ва. Существа, для кот<орых> познание и творчество стало инстинктивной потребностью.

3. Интуитивная ненависть обывателя к познанию и творчеству, как к факторам, подрывающим естественный конформизм обывателя.

4. Современный герой — это вчерашний герой; при столкновении с будущим он становится его противником.

5. Вопросы фундаментальные решаются на уровне интриг.

16.11.66

Пасмурно.

1., Захват и отправка мокреца.

2. Рекогносцировка в деревню; мундир Перенны.

3. Участие в бою.

4. Организация отстрела.

5. Отстранение Виктора, вызов вертолетов.

6. Нападение на мокрецов и отстранение за «моральное разлож<ение>».

Капитан Виктор Банев.

Майор Павор Сумман — уполномоченный Департамента Нац<иональных> меньшинств.

Доктор Рем Квадрига — ученый, член Этнографической Экспедиции, спец<иалист> по эрозии почв.

Писатель Юл Голем, переводчик с нантского.

Поручик Перенна, пропавший без вести.

Фламин Ювента, спившийся промышленник, бывший коллаборационист.

Медсестра Диана Виртута.

Росшепер Нант, депутат парламента, поэт.

Зурзмансор, староста нантской деревни, бывш<ий> шаман.

Бунашта, нантская девушка, завларьком.

Бол-Кунац — нантский мальчик.

14 июля. Вечер. Ресторан «Приятный вечер». Сидят Банев, Голем, Квадрига (пьян). Появляется Павор. Разговоры. Приезжает Диана за водкой для Росшепера. Уезжает. Банев едет за ней. Санаторий «Теплые воды». Развлечения Росшепера Нанта. Ухлестывает за Дианой. Футболисты «Братья по разуму».

15 июля. Утро. Идет в канцелярию роты, читает оперсводку. Появляется Павор с сообщением о возможном прорыве. Выезжают на рекогносцировку. Павор накачивает Виктора насчет мокрецов. Дождь, футболисты гоняют мяч. Нантская деревня, встреча с Бунаштой. Павор шепчется с Зурзмансором. Виктор замечает, что нанты вооружены. Разговор о вооружении. Павор предлагает съехать на пляж. Виктор сопротивляется, но соглашается. На пляже находка мундира Перенны. Пляж признан непроходимым. Возвращаются в город. Распоряжения по роте. В канцелярии пишет письмо жене: «Предстоят бои…» Идет в ресторан. В ресторане те же, и еще Фламин Ювента, требующий отстрела мокрецов.

16 июля. Ночной бой. Агентура Павора ошиблась: прорыв начался на сутки раньше и не так, как донесли шпионы. Тревога, обходной маневр, пулемет. Утром возвращается с ротой и пленными. Футболисты гоняют мяч. Ложится спать, написав донесение. Бунашта приходит, рассказывает о мальчишках. Любовь. Приходит Павор с полицейским, исчез Квадрига, все указывает на похищение мокрецами. Полицейский просит помощи. Павор запрашивает, нет ли сообщений с постов. Виктор отказывается помогать: нет приказа. Павор с полицейским уходят, Бунашта жалуется на мокрецов. Для Виктора мокрецы — это морские животные, вроде тюленей. «Грамотная девка, а несешь околесицу». Чуть не ссорятся. Собирается в ресторан, приносят приказ об отстреле. Отдает распоряжение фельдфебелю и идет в ресторан. В ресторане те же, кроме Квадриги.

17 июля. Отстрел. Столкновение с ребятишками под командой Бол-Кунаца. Виктор замечает, что вооруженные нанты, не выступившие против «кайманов», охотно приняли участие в отстреле. Павор требует, чтобы стреляли с дальних расстояний. Виктор не слушается. Дети оттесняют солдат и нантов. Раненые и убитые мокрецы. Виктор в ужасе, убедившись, что мокрецы разумны. Отдает приказ уходить, разоружает нантов и тут узнает, что им дан приказ: как появится мокрец — стрелять. Павор исчез. Возвращается домой, радирует начальству, требует отменить приказ. Футболисты гоняют мяч. Радиограмма: «Отстранен, командование роты передать майору Павору, самому немедленно явиться в штаб полка». Собирается бежать к Павору, но Павор уже в казармах. Павор изображает сожаление и недоумение. Разговор, Павор дает понять, что приказ выполнит. Банев бежит на почту, посылает телеграмму начальству, прося отменить приказ. Бежит к мэру, просит его содействия по гражданской администрации. Мэр мокрецов ненавидит; из личного уважения может попробовать, но ничего не выйдет. Советует к Росшеперу. У Росшепера никаких шансов: именно он и был инициатором расстрела. Разговаривает с Дианой. Ее ненависть к Росшеперу, к футболистам, к спившимся врачам… С моря идет уничтожение для всех. Заходит в ресторан, размышляет. Встречает Бол-Кунаца, тот предлагает помощь. Отмахивается. Он бредет назад в казарму. Снижаются три вертолета. Разговор с Павором в канцелярии. Уезжает на джипе в горы.

18 июля, ночь. В 1 час ночи добирается до нантской деревни. Пробует уговорить Зурзмансора. Никакого эффекта. У него свои хлопоты: из деревни исчезли все дети с оружием. Решил спуститься к мокрецам и предупредить их, чтобы уходили в море. Бунашта пытается удержать. Вырывается, спускается на пляж. Встреча с мокрецами — в том числе с Перенной и с Квадригой. Там же переводчик Голем. Всё делает по велению морали, он насилует свой долг, свое ощущение принадлежности к другому миру. Разговор с мокрецами всё ставит на свои места.

Туман, гул вертолетов, все заканчивается пшиком. Нанты эвакуируют деревню, мальцы с оружием. Он едет домой, за ним идет туман.

Павор отозван, Виктор восстановлен, но он уже понимает, что мокрецы — угроза. «Бедные прекрасные утята», — говорит переводчик.

Пьяный скотопромышленник оказывается агентом, подсидевшим Павора.

О вы, паладины конформизма!

В ресторане каждый вечер тренерский совет команды.

Темы для разговоров

I. Гос<ударственные> проблемы:

1) автоматизация и безработица

2) недород населения

3) внутренние элементы, национализм

II. Проблемы, связ<анные> с мокрецами:

1) Мифы и легенды

2) Исчезновения людей

3) Мокрецы и дети

4) Игрушки мокрецов, приборы

III. Проблемы личного характера:

1) Зарплата

2) Глупость начальства

3) Глупость Росшепера

4) Отношения с женщинами

IV. Философские проблемы:

1) Будущее не хорошо и не плохо, не моральная категория

2) Оправдание конформизма

3) Философия Павора: теория 10%

V. Случаи из жизни

VI. Треп

Странности города:

1) Взрослые родители боятся детей

2) Все время идет дождь

3) Поголовное пьянство (из страха смутной опасности: предположение переводчика)

4) В городе нет кошек. Ушли к мокрецам.

17 ноября 1966

Сделали 5 стр. У Аркаши сопли.

18 ноября 1966

Сделали 6 стр. У Аркаши кашель и сопли.

19 ноября 1966

Сделали 6 стр. У Аркаши грипп,

20 ноября 1966

Воскресенье. Писали обращение к Югосл<авским> чит<ателям> и письмо.

21 ноября 1966

Сделали 7 стр.

Вечером отказались от всего написанного. Начинаем с нуля.

22 ноября 1966

Весь день ломали голову.

23 ноября 1966

Виктор Банев — опальный писатель, 35 лет

Юл Голем — врач лепрозория, 50 лет

Диана Виртута — сестра-хозяйка санатория, 27 лет

Рем Квадрига — член метеоэкспедиции

Павор Сумман — инспектор здравоохр<анения> и работник МВД, молодой фашист, 30 л.

Фламин Ювента — глава молодежной организации, 19 л.

Росшепер Нант — член парламента, выходец из народа.

Бол-Кунац — мальчик, 14 л.

Лола — бывш<ая> жена Виктора, 35 лет.

Ирма — дочь Виктора, 12 л.

1. Сцена у Лолы. Ирма их обложила и ушла. Лола рыдает, обвиняет Виктора (безотцовщина) и мокрецов. Виктор разозлен на Лолу, и восхищен Ирмой, и не обр<ащает> внимания на мокрецов (Все у тебя виноваты — плохому танцору штаны мешают).

2. Идет в ресторан, впутывается в попытку похищения мокреца. Получает по затылку. Очнулся — рядом Бол-Кунац, тоже потрепанный. Бол-Кунац приглашает его в школу.

3. Ресторан. Юл Голем и пьяный Квадрига. Голем констатир<ует> удар кастета. (Ужинает мол<одой> человек в очках.) Виктор рассказывает и интерпретирует, как обострение ненависти к мокрецам (в мое время такого не было). Разговор о мокрецах, как о больных людях — не более. Появл<яется> мокрый Павор. Разговор по тексту. Появл<яется> Диана. Разговор с Тэдди. Виктор едет на автобусе за Дианой.

4. Размышл<яет> по дороге о Диане. Пьянка у Росшепера. Остается ночевать у Дианы. Решает пожить здесь и поработать.

5. Ресторан. Виктор с Дианой. Голема нет. Приходит Павор в гриппе. Роняет кастет. Разговор о молодчиках. Павор уходит. Заходит мокрец, спрашивает Голема. Скандал, драка. С Тэдди выбивают молодчиков из ресторана, и тут подходит машина Голема, и выходит чел<ове>к в очках. Мокрец садится с Големом в машину, и они уезжают. Диана объясняет кое-что про очкарика. Приходит трезвый Квадрига, говорит о неспровоцированных метеоявлениях и быстро напивается.

6. Выступление в школе. Три стадии: самоуверенность, растерянность, злость и полемика как со взрослыми. Суд.

7. В тот же день к нему в номер заходит Павор. Виктор жалуется на детей. Павор показывает на мокрецов. Виктор не верит. Появл<яется> Голем. Павор призывает его в свидетели, Голем уклоняется, приглаш<ает> Виктора в санаторий. По дороге разговор продолж<ается>. Голем расск<азывает> кое-что о мокрецах (неопределенно). Сцена с мокрецом, Бол-Кунацем и Ирмой — под дождем. Увозит сгоряча Ирму в санаторий. Сцена с Росшепером («на малолетних перешел, Виктуар?»). Отдает Ирму Диане — обсушить и уложить в постель. И начинает осознавать свои поступки.

8. Вызов к мэру. Капают на мокрецов. У него все наоборот. Сразу выйдя от мэра, угоняет вагон с книгами. За ограду его не пускают. Мальчик забирает машину. Возвращ<ается> пешком в город. Раздумывает, почему солдаты. Замечая, что дождь вроде бы на него не падает.

9. Вечер в ресторане. Перепалка с Павором. Ссора. Голем намекает на дела Павора и дела мол<одого> чел<ове>ка. Тоска с Бол-Кунацем. Донос на Павора. Пьянка с телохранителем. Виктор понимает полож<ение> мокрецов и симпатиз<ирует> им.

10. Дня через два утром будит его Тэдди. Дети ушли. Звонок жены. Рев фабричн<ого> гудка, переполох. Жители бегут к проволоке. Унижение. Там же Павор. Там же компания молодчиков с дубинками. Вечером ему вручают медаль и реабилитацию. Дать понять, что мокрецы берут его под защиту.

11. От жены узнает насчет штрафа. Мчится на фабрику, устраивает разнос.

12. Посещение интерната. Довольные дети, растерянные родители. Смеющийся Бол-Кунац. Виктор удаляется в завистливой задумчивости. Встречаются рабочие, приглашают выпить. Указывают на Павора. Идет к Голему, тот развивает перед ним свою гипотезу о мокрецах. Диана приносит ему земляники со сливками. Хочет переворачивать мир.

13. Волдыри. Восторги. Неудача с Дианой. Неудача с выпивкой. Сомнения. Жалость к потерянному миру. Страх. Сцена с Големом. «Бедный прекрасный утенок».

24 ноября 1966

[дневник приездов: 24.11.66. Приехал 14-го писать скелет ГЛ. Сегодня сделано 11 стр. От нуля. ] Сделали 11 страниц.

25 ноября 1966

[дневник приездов: 25.11.66. Сделано 11 стр. ГЛ.] Сделали 11 страниц.

26 ноября 1966

Сделали 8 страниц.

27 ноября 1966

Сделали 9 страниц.

28 ноября 1966

[дневник приездов: 28.11.66. 49 стр. ГЛ.]

Сделали 10 страниц.

29 ноября 1966

[дневник приездов: 29.11.66. ГЛ 59.]

Сделали 10 страниц.

1. Размышление об узости: неспособность понимать живопись, Бодлера, Вердена… «Трачу время зря: взял бы стихи и читал… так читаешь-читаешь год и вдруг поймешь строчку… и полюбишь…»

2. Размышление о сюжете «Новый Христос». Зачем богу Земля? Что такое бог? Земля — ад другой планеты.

3. Размышл<ение> о войне рая с адом.

«Когда вокруг все так хорошо понимают, что происходит и куда мы идем, должен же быть человек непонимающий и растерянный. Вот я и выполняю роль такого».

Вся беда в том, что я не люблю писать. Я писатель — и не люблю писать.

Для писателя ты очень плохо разбираешься в людях.

[30.11.66. Отъезд в Москву п<оезд> 13 16.53 н/р.]

В № 12 журнала «Звезда» выходит рецензия на сборник «Эллинский секрет», в которой содержится отзыв на «лесную» часть УНС.

ИЗ: МИХАЙЛОВА И. ЭЛЛИНСКИЙ СЕКРЕТ

В наши дни фантастику все реже эксплуатируют как развлекательный жанр. Она все больше превращается в литературу прогнозов — технических, социальных, исторических. Далеко не всегда утешительных.

Научно-техническое творчество, не освященное высокими общественными идеалами, приводит к страшному социальному вырождению. Эта мысль серьезно и доказательно прозвучала у Стругацких в книге «Хищные вещи века». В повести этих же авторов «Улитка на склоне», опубликованной в сборнике, — другая сторона проблемы. На какой-то фантастической планете или «в глухом, неисследованном уголке Земли» утвердилась высокоразвитая биогенетическая цивилизация Славных Подруг.

Но основное население страны вырождается: добывать пищу не нужно — достаточно «полить бродилом» странные растения возле жилья; люди изолированы от мира — кругом лес и выморочные деревни, уничтоженные этим страшным живым лесом.

Повесть полна ощущением опасности, надвигающейся, нависшей, гнетущей.

А люди говорят и едят, едят и говорят, говорят много, без смысла, до изнеможения. Разговоры вытесняют мысль.

У Славных Подруг есть конечная цель — Одержание. В результате должны погибнуть нерационально устроенные люди: «Они — реликты, осужденные на гибель объективными законами». Одержание ради Одержания. Прогресс, ради которого «уничтожается половина населения».

Технический прогресс без целей, с одной стороны, цели за вычетом человечности — с другой. Предостережение серьезное.

В повести «Хищные вещи века» показаны силы, которые должны победить рай мещанства. В «Улитке на склоне» сопротивление морали Славных Подруг лишь обозначено: это ведь отрывок из повести.

<…>

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 3 ДЕКАБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Бобе! Новости такие:

1. Получился сигнал Уиндема, восьмой том БВФ. Это весьма радостное событие, сам понимаешь.

2. Вчера был у Нины, подписал договора на «Полдень, XXII в.» и на «Новые приключения Александра Привалова». Следовательно, скоро жди денег по одобрению за «Полдень», а договор на «Новые приключения» пока безавансовый.

3. В «Мол. Гв.» с одной стороны царит осторожность — в виду имеющихся предупреждений со стороны высокого начальства, а с другой есть настойчивое желание втиснуть в один из выпусков «Фантастики» за 67 год ВНМ. Рукопись у нового работника редакции, некоего Гены (хороший парень, сильный редактор и большой наш почитатель), я зашел, чтобы забрать, но он не отдал, попросил подождать возвращения Белы из Чехословакии, сказал, что он и Бела все-таки хотят вставить эту рукопись в сборник, а случившийся тут же Роман Подольный, составитель этого сборника, тоже стал горячо его поддерживать. Я им дал срок десять дней, чтобы определить это дело.

4. Звонили мне из бюро пропаганды Союза Писателей, сообщили, что из Новосибирского академгородка им написали письмо, где сказано о том, что мы получили первый приз, и просится, чтобы нас послали в академгородок. Меня спросили, когда я хочу с тобой поехать. Я спросил, кто платит за рыбу, кто платит за водку, и было отвечено, что бюро заплатит за все, а потом сдерет часть с новосибирцев. Их дело. Я сказал, что удобнее на пятое января, на пять дней. Все.

Такие новости. Виделся с Яшкой, накормил его обедом, потому что ему, по его словам, нечего жрать. Врет, наверное. Деньги я ему не дал.

Намерение приехать в середине декабря у меня твердеет с каждым днем. У Ленки оно протеста не вызвало.

Приснился мне сегодня сон, содержания не помню, но там был герой по имени Андрей Спотрах. Мне это имя понравилось. Назовем кого-нибудь так в ГЛ.

Всем приветы, поцелуи и все, что понадобится.

Целую, жму, твой Арк.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 5 ДЕКАБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Аркашенька!

1. После тщательных консультаций с заинтересованными лицами я таки пришел к выводу, что лучше всего будет нам встретиться В НАЧАЛЕ ЯНВАРЯ. Куча выгод: а). Лучше отдохнет мама б). Лучше отдохнем мы, и будут чесаться руки и в). Главное — у Андрюхи каникулы, Адка отвезет его в Киев, а сама укатит в спортивно-туристический лагерь — свобода будет, равенство и братство аж до 15–16 генваря. Мне почему-то кажется, что ты не станешь так уж бешено настаивать на декабре, но вот как быть с Новосибирском? Вообще, если речь идет о недолговременном там пребывании, то можно рвануть сразу из Ленинграда (правда, я поеду все-таки не на пять дней, а максимум на три). Переиграй, если согласен, с бюро пропаганды — им-то это, наверное, вообще до лампочки.

2. Новости все твои хорошие и обнадеживающие, хотя в ВНМ я не слишком верю. Но уже сам принцип хорош! Передавай им там всем привет. Я со своей стороны беседовал по телефону с Дмитревским. Он тоже заинтересовался (сам) ВНМ, я обещал дать почитать и ВНМ, и ЗПвГ, и вообще пообещал кусок из ненаписанного продолжения А. Привалова.

3. Из «Прогресса» переслали письмо канадского читателя Джорджа Нэсэра. Этот рашн-кэнэдиен, по-моему, малость того. Он раздобыл в «сталинист буук-стор» сборник «Пришелец из Космоса» (помнишь?), прочел там нашего Урма, вежливо его хвалит (фэсинэйт энд инспайринг), но главным образом излагает свою теорию «летающих блюдец» — это есть сигналы-корабли, заброшенные духовной силою с Полярной звезды. Я составил ему скользкий и не обидный ответ.

4. Сегодня был на Студии Телевидения — готовился к съемкам фильма о молодежи. Всё это моча, но вот я познакомился там с социологом Ядовым и довольно известным артистом Рецептером (в Ленинграде он блистает чтением «Гамлета» — говорят, очень здорово) — это хорошо. Ядов набит информацией, нас знает хорошо, очень любит фантастику, но нас фантастами не считает (в хорошем смысле) и согласился через свою социологическую лабораторию способствовать распространению анкеты о ф-ке. А Рецептер — просто прелесть.

Ну вот пока и всё. Отдыхаю вовсю. Голова как чугун, и ничего не могу, только читаю, как автомат, все подряд…

Голова у меня — как чугун…

Ничего-ничего не могу.

Только читаю, как автомат,

Все подряд.

Крепко жму ногу, твой [подпись]

P. S. А. Спотрах — это здорово: среднее между «спорт», «страх» и «сучий потрох». Так надо назвать либо Тэдди, либо Ю. Фламенту

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 9 ДЕКАБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Борик!

1. Вчера меня срочно вызвали в Мол. Гв. и объявили, что жаждут опубликовать ВНМ на страницах «Фантастики 67». Присутствовали: С. Жемайтис, Б. Клюева, А. Лобанова, составитель Ф-67 Р. Подольный и его редактор Гена. Я ожидал, что будет много просьб сделать разные добавки, изменения и пр. Напр., убрать «задницы», еще что-нибудь, добавить больше черт загнивающего запада. Ан нет. Единственное, зато могучее требование было: изменить систему имен. В идеале — сменить ее на англо-саксонские. Я взревел и был красноречив. Тогда какую-нибудь более нейтральную, чтобы имелось нечто западноевропейское, но без открытых древнегреческих ассоциаций.

Какие там ассоциации — я не совсем понял, но я согласился. Полагаю, упрямиться не стоит из-за такой малости. Те имена, которые нам необходимы, мы оставим, а остальные заменим на персонажи из, скажем, Б. Шоу (Магнус, Оринтия, Бальбус, Боэнерджес) или из В. Шекспира (Луцио, Анджело, Эскал), дадим для третьестепенных персонажей — двух-трех — имена Макгоу или Хотспер, и все будет в шляпе. Пришли свои соображения. Рукопись у меня, время еще есть.

2. Итак, приезжаю я сразу после Нового Года. А что касается Новосибирска, то ехать, скорее всего, придется числа 20-го, но это еще не проверено. Января, я имею в виду.

3. Приехал из Симферополя Андрей Соколов, там он был в «малой Крымской Академии наук». Провел беседы, спросили его, кого из фантастов он больше всех любит. Он назвал Ефремова — спокойно, назвал Стругацких — поднялась буря аплодисментов, все пятьсот человек. Там готовы всенародно нас поддерживать любыми средствами, письмами, требованиями в какие угодно инстанции.

4. Был я в Переделкине, познакомился с Галичем. Очень славный дядька, слушал его новые песни и стихи, потрясся. Да. Это настоящая энциклопедия нашей действительности. Он удивительно чуток и удивительна его способность ухватывать самое главное в массовой психологии. Мы ему очень по сердцу, я послал ему наш 7-й том.

5. Вчера ходили с Ленкой в театр Маяковского, смотрели «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина. Очень сильно. Только вот в чем дело: сейчас никак не разберешь из-за внутренней путаницы душевной, что тебя больше прельщает — искусство или крамола?

На том всё. Всех целую и обнимаю, маму особенно, смотри, чтобы она там больше отдыхала. Твой Арк.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 11 ДЕКАБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

1. Рад заблестевшей надежде. Соображения мои относительно имен сводятся к следующему. Имена из Шоу и Шекспира мне не очень нравятся, равно как и всякие Макгоу и Хичхоки. Но что делать? Я предлагаю конкретно следующее. Имена: Аполлон (Феб), Никострат, Пандарей, Полифем, Парал, Калаид и Миртил — сохранить без изменений (некоторые из них жестко связаны с текстом, а другие, собственно, и не ассоциируются с Др. Грецией). Отвечая за свои действия предлагаю замены: Харон = Гарольд, Гермиона = Георгина, Лаомедонт = Вандермедонт, Персефона = Изабелла, Ахиллес = Минимакс (Макс). Не отвечая за действия, то есть полагаясь на тебя полностью, предлагаю замены: Артемида = Аритмина (Арти), Минотавр = Макгоу, Силен = Сильман, Морфей = Морфи, Япет = Флинт. Совершенно эпизодическим товарищам, имен коих я не помню и не имею возможности восстановить (роздал все экземпляры), можно подарить фамилии Доджмен, Хотспер, Хэллоубой и пр. Еще раз хочу подчеркнуть, что имена типа Магнус, Оринтия и Анджело мне не нр. Лучше возьми-ка телефонную книгу (которой у меня, естественно, нет) и пошарь там в поисках диковинок типа Брандскугель, Кегельбойм и пр.

2. Познакомился с Владимиром Рецептером, он попросил у меня книжку, и я переслал ему опять же 7-й том. Не без задней мысли: вдруг ему захочется сыграть Румату?

3. Звонила мне тут Бела, просила споспешествовать некоему Милютенко. Я не понял, кто он таков и в чем ему споспешествовать, но приложу все силы.

4. Упиваюсь бездельем. Жду потного вала, каковой, надеюсь, нахлынет к началу января. Не удержался, перечитал написанное — сначала не понравилось, а потом вчитался, и, знаешь, ничегё!

5. Хорошо бы придумать побольше имен общеевропейских или несуществующих: Каковойц, например, или Спотрах, или просто Берта, Клара, Анжелика, Александр. Я еще подумаю, и ты тоже.

6. Кстати, в каком выпуске они хотят дать ВНМ?

Пока всё, жму ноги, твой [подпись]

P. S. Попроси Севера Гансовского поискать среди своих полтинников (помнишь, он нашел клад) полтинник 1927 года и рубли 1921 и 1922 гг. Если найдет, пусть отдаст тебе, а ты привези.

Ленуське привет!

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАГУ, 14 ДЕКАБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

1. Твои предложения относительно имен принял полностью. Думаю, кое-что еще удастся сохранить.

2. Вчера был у меня Юрка Манин. Он едет в понедельник в Новосибирск и сманил меня с собой. Я знаю, что тебе выбраться очень трудно, но, может быть, ты сможешь? Мы вылетаем девятнадцатого вечером, я просто хочу слегка проветриться, думаю, и тебе бы не помешало. В конце концов, что нам несколько десятков ру? Давай слетаем, а? Ты бы мог прямо из Ленинграда, мы бы встретились, например, на Новосибирском аэродроме, побыли бы дней пять — и назад. Если есть возможность, то сразу по получении письма мне позвони. Если нет — то просто пиши. Я еще успею получить от тебя письмо и написать ответ.

3. ВНМ будет в единственном выпуске за 67 год. У них вся бумага уйдет на тома мировой фантастики, так что выпуск будет только один. Всё это не к спеху, еще не вышли второй и третий за этот год, так что я просто привезу экз с собой в Ленинград, и мы все имена поправим вместе.

4. Звонили из газеты «Советская Культура», просят написать статью, где бы мы изложили свои соображения по поводу фантастики на телевидении. Я сказал, что должен посоветоваться с тобой и пусть они позвонят еще раз в середине января.

5. Здесь получилась смешная история. Я сделал расклейку СБТ и, следуя указаниям редакции, стал править там все китайские имена. В некотором раздражении (их там оказалось много) пожаловался на кухне при тесте. Тот так и взвился и объявил, что это политическая ошибка. Ничего править нельзя потому-де, что это может произвести дурное впечатление за рубежом. И он позвонил в отдел науки ЦК Валентину Васильевичу Иванову, который курирует все, что касается востока по всем линиям. Тот тоже возмутился и сказал, что это головотяпство. Попросил по этому вопросу позвонить — как ты думаешь, кому? — товарищу Чхиквишвили Ираклию Иосифовичу. Тут я, признаться, струхнул. А вдруг он скажет: «Нэ ысправлять нэль-зя. Ысправлять тоже нэльзя. Тогда лучшэ совсэм нэ издавать». Черт знает что. Воистину, залез в г…, так не чирикай. Отступать теперь уже поздно. Буду сам звонить.

Ну вот и все новости, дружище.

Поцелуй Адку, Росшепера. Целуй маму, да я ей завтра напишу.

Жму тебе, твой Арк.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 16 ДЕКАБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

В Новосибирск с тобою я сейчас, пожалуй, не поеду. Личная жизнь не позволяет. А ты, конечно, поступай как знаешь, хотя лучше было бы, чтобы возможные торжества по случаю вручения премии ты в этот раз бы отклонил. И не потому, конечно, что мне так уж хочется присутствовать на оных, а просто потому, что Адка, ориентируясь на 20-е числа января, уже вызвала на это время в Ленинград свою маму. Крайне желательно мне было бы именно в это время отбыть для получения премии: все было бы весьма благородно и элегантно. Так что ты там развлекайся, то, се, но в «Интеграл» не ходи, а то вручат с ходу, и тогда уж мне погибать во второй половине января. А хочется жить. И работать. И пр.

С СБТ история действительно странная. Надеюсь, все обойдется. А не можешь ты положить с прибором на все высказанные мнения? В конце концов, никто ничего не знает, а ты выполняешь указания редакции — своего непосредственного начальства. Впрочем, к моменту получения сего письма Т. Чхиквишвили уже будет осведомлен… Н-да…

Было тут у нас собрание по поводу альтовского регистра. Ругались часа три. Все-таки молодец Альтов! Эпатирует! Все у нас тут аж рычат! Защищали Альтова только я и Шейкин. Да еще очень осторожно — Брандис. Анкету попытаемся провести через социологическую лабораторию Ядова. С ним я тут слегка познакомился, и он очень мне понравился. Уже тем, например, что, высказывая любое суждение, он всегда искренне интересуется: так ли? согласны ли? правильно ли я говорю? или не так? В наш век крайне самоуверенной интеллигенции такое внимательное отношение к высказываниям — редкость. Мы ведь все чертовски безапелляционны.

ЗПвГ прочел Дмитревский. Поговорить мы не успели, но он вернул мне рукопись с «парой слов». Пара слов написана крайне неразборчиво, якобы в порыве, но смысл тот, что «надо все-таки показывать светлую перспективу; старое доброе солнце на лесной поляне; учить хоть капельку любить, а не презирать жизнь; только во сне видел я кошмары, подобные жизни Управления». Теперь я дал это читать Брандису, а потом дам Бритикову. Я спросил Бритикова, написал ли он рецензию на «Эллинский секрет». Нет, не написал, хотя и брался. Не написал именно из-за УнС. Не понимаю ее. Не хочу скользить по поверхности, потому что чувствую там огромное содержание, каковое не доходит, неуловимо… Черт его знает, не понимаю я этого Бритикова. Никак не пойму: наш он или притворяется. Странная скользкая, но не лишенная симпатичности личность.

В общем, в таком вот плане. Жму ногу, твой [подпись]

P. S. Привет Ленке. И Манину.

Записка Владимира Дмитревского по поводу УНС сохранилась в архиве. Там (действительно крайне неразборчивым почерком и с датой: «15/ХII—1966 г.») сказано:

ИЗ АРХИВА. ДМИТРЕВСКИЙ В. ОТЗЫВ НА УНС

Может быть, через сколько-то там лет в личном архиве Стругацких обнаружат эту рукопись и воскликнут — «конгениально!».

Это в том случае, если Бессмысленность и тогда будет торжествовать над Смыслом, если и тогда людьми будут править Домарощинеры через безыменных директоров.

А пока пусть уж улитки спрячутся в своих домиках, — ладно, что одной из них все же удастся всползти по склону! — а авторы рукописи, удовлетворенные тем, что и они «могут» как Кафка, займутся написанием книг, которые пусть чуть-чуть, пусть самую капельку помогут людям любить, а не презирать жизнь, не бояться ее, а примириться с нею, помогут если не пройти, то протоптать тропинку из лесной чащи Бессмысленности, к поляне, освященной старым добрым Солнцем!

Только во сне видел я кошмары, подобные жизни Управления.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 19 ДЕКАБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Получил твое письмо, спешу ответить, через полтора часа уезжаю.

Во второй половине января, я понимаю, ты не погибнешь. Торжества по случаю вручения премии я постараюсь отклонить, с тем чтобы смотаться с тобой еще раз. Сейчас я думаю потрепаться, почитать избранные отрывки из УнС и вернуться. Но даже если мне вручат, всё равно не пропадем, что-нибудь придумаем.

С СБТ все уладилось, не беспокойся. Никому никто больше звонить не стал. Китайщину убирают по распоряжению цензуры.

Посылаю тебе экз. анкеты. Заполни и пришли. Это просьба университетского клуба.

Больше новостей нет. Надеюсь, что по приезде буду читать твое письмо.

Целую, твой Арк.

Поцелуй Адку. Особенно маму.

Привет ребятам.

P. S. Вот Ленка требует, чтобы ты приехал к нам. 20-го и когда угодно. Надо смотреть Любимовский театр. На нас там возлагают большие надежды.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 22 ДЕКАБРЯ 1966, Л. — М.

Дорогой Арк!

1. Анкету заполнить не могу, так как ты забыл ее вложить в письмо.

2. УнС прочел Брандис. В восторге. Называет это искусством. Мы растем от книги к книге на голову, что весьма редко среди писателей. ВН тоже понравилось очень. В этом году публиковать не берется, а в следующем — вполне. А Дмитревский и в следующем не хочет. Очень впечатлительный. Ну, я Брандису рассказал, что у нас ВН в МолГв.

3. Получил еще одно письмо из-за границы (вернее, из Ленинграда, но от какого-то заезжего туриста Мойры Фарфуркиса). Написано по-русски на бланке Роял-отеля и начинается так: «Дородой госродин! Длиное время я бываю ваш поклоник через ваши книги. Я приехал Ленинград, желая участвовать вами беседе. Прошу собчить мне вашу возможность… и т. д.» Сообщить ему мою возможность я не в состоянии, потому что он забыл написать, где остановился и где его здесь искать. Но он дает обратный адрес в Лондоне. Я напишу ему в том смысле, что рад ответить на возможные вопросы и благодарю за внимание. Надеюсь, мой английский будет все-таки не хуже его русского.

4. Гор написал новую повесть — «Имя», называется. Начал здорово — я даже запрыгал, а потом опять затянул насчет времени и фантастики. Но в общем читал его с удовольствием. Во всех земных вещах Гора чувствуется писатель, не то что в космических. Буду хвалить.

Ну вот пока и все. Жду новостей. Жму ногу, твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

Об «иностранце Фарфуркисе» БН вспоминал:

БНС. КОММЕНТАРИИ

БН не только написал АН об этом курьезном послании неведомого М. Фарфуркиса, но и рассказал о нем же друзьям и коллегам в ресторане Дома Писателей. Коллеги восприняли его рассказ довольно равнодушно, но в прищуренных глазах Ильи Иосифовича Варшавского появился вдруг странный, прямо скажем, дьявольский блеск, и заметивший этот блеск БН моментально догадался обо всем. Варшавский был тут же разоблачен, во всем (с явным удовольствием) признался и благосклонно подарил БНу замечательную фамилию «Фарфуркис» для дальнейшего и произвольного употребления.

И еще один документ, предоставленный Белой Клюевой. Тоже со штампом «БЕЗ ПРАВА ПУБЛИКАЦИИ».

СПРАВКА ЦК КПСС: МЕРЫ В СВЯЗИ С ЗАПИСКОЙ ОТДЕЛА ПРОПАГАНДЫ ЦК КПСС

В связи с запиской Отдела пропаганды ЦК КПСС о серьезных недостатках и ошибках в издании литературы по научной фантастике, приняты следующие меры.

На информационном совещании в Отделе пропаганды обращено внимание редакторов газет и журналов, директоров издательств на неправильные тенденции в современной научно-фантастической литературе и на поверхностное обсуждение проблем, связанных с этим жанром, на страницах периодической печати.

ЦК ВЛКСМ рассмотрел вопрос о работе издательства «Молодая гвардия» по изданию научно-фантастической литературы. Пересмотрен план выпуска этой литературы, укреплена кадрами редакция.

Правление Союза писателей СССР совместно с издательством «Молодая гвардия» готовит совещание-семинар писателей-фантастов и критиков, специализирующихся в этой области литературы.

Комитет по печати при Совете Министров СССР провел в апреле 1966 г. совещание по вопросам издания научно-фантастической литературы, замечания Отдела пропаганды ЦК КПСС по ошибкам и недостаткам в книгах по научной фантастике были учтены Комитетом по печати при Совете Министров СССР при обсуждении сводного тематического плана выпуска литературы на 1967 год.

Редакция журнала «Коммунист» готовит к опубликованию статью с учетом замечаний, высказанных Отделом пропаганды ЦК КПСС о серьезных недостатках и ошибках в издании научно-фантастической литературы.

Зав. сектором издательств Отдела пропаганды ЦК КПСС И. Чхиквишвили

Инструктор Отдела В. Севрук

22 декабря 1966 г.

Комментарии к документу:

ИЗ: ПУШКАРЬ Д., ЧАРНЫЙ С. ГНЕВ БОГОВ: РУКОПИСИ, КАК ИЗВЕСТНО, НЕ ГОРЯТ. ДОНОСЫ — ТОЖЕ

<…>

РЕАКЦИЯ

«В связи с запиской… приняты следующие меры.

…ЦК ВЛКСМ рассмотрел вопрос о работе издательства „Молодая гвардия“ по изданию научно-фантастической литературы. Пересмотрен план выпуска этой литературы, укреплена кадрами редакция…

…Редакция журнала „Коммунист“ готовит к опубликованию статью с учетом замечаний, высказанных Отделом пропаганды…» — гласит справка, подписанная зав. сектором издательств Отдела пропаганды ЦК КПСС И. Чхиквишвили.

А что такое — «пересмотрен план»? Это значит, что чьи-то книги не вышли. А «укреплена кадрами редакция»? Это — кого-то выгнали, кому-то влепили строгача.

ОБМАНУТЬ ЦК МОЖЕТ КАЖДЫЙ

— Главный удар принял на себя директор издательства Юрий Серафимович Мелентьев, — вспоминает бывший главный редактор издательства «Молодая гвардия» Валентин Осипов. Сейчас он — директор издательства «Раритет». — Потом Мелентьев был министром культуры РСФСР, но тогда мог поломать себе карьеру. И Чхиквишвили из сектора издательств ЦК КПСС повел себя мужественно. В справке насчет «принятых мер» указано, что «укреплены кадры». Вам любой скажет, что это должно означать. Директору издательства — поставить на вид. Главному редактору, мне, — наказание на ступень выше — выговор. Заведующего редакцией научной фантастики Сергея Жемайтиса — уволить. И всех беспартийных редакторов — тоже. Никого не уволили. Ни первый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов, ни Чхиквишвили на это не пошли.

— А Жемайтису вроде выговор влепили?

— Такой выговор — это вроде букета цветов, — говорит Валентин Осипов.

— А эти вот писатели-писатели, Колпаков, Котляр и Чижевский — что за люди? Что они написали?

— Я их очень смутно помню, — признается бывший главный редактор «Молодой гвардии». — Не говоря уже об их творчестве.

Но не только Стругацких прижимала партия. Уже к тому моменту классика Ивана Ефремова невзлюбил сам Суслов.

— «Час Быка» или «Лезвие бритвы»?.. — пытается вспомнить Валентин Осипов. — Роман отклонили: это, дескать, пародия на социализм. Но директор издательства Валерий Ганичев сказал помощнику Суслова, что это описывается казарменный социализм китайского типа — тогда как раз напряженность на границе была… Помощник обрадовался, говорит — пишите записку. И записка директора, вкупе с помощником, помогла убедить Суслова. Сказал только — объяснить в предисловии. Мы с директором поехали к Ивану Антоновичу. Он ответил в том смысле, что для спасения романа готов на все. Написал предисловие — чтобы и в ЦК обрадовались, и китайцев не обидеть…

* * *

АБС ни о чем не догадывались: ни об угрозе, ни о том, что их спасали. На вопрос о кампании 1965–1967 годов против Стругацких Борис Натанович в ходе интернет-конференции отвечал: «Вы немножко перепутали с датами. Названная „кампания“ происходила в интервале 1972–1980 годов. Писать об этом было бы слишком долго…»

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 27 ДЕКАБРЯ 1966, М. — Л.

Дорогой Боб!

Нынче утром ввалился в Москву после почти суточного томления на Новосибирском аэровокзале. Мне еще повезло — удалось влезть в первый самолет, который прорвался в Москву. Впрочем, это детали. Самое главное:

Академгородок — наш. Даже воздух там особенный. Все кругом свои ребята. Подробности доложу при встрече (полагаю, сразу после Нов. Г. — ты мне срочно напиши, когда меня ждешь), а пока вот что.

Мы получили приз 65 года не за фантастическую литературу, а за лучшее произведение о научной молодежи, конкурируя в последнем туре с Амосовым «Сердце и мысль» и какой-то Богуславской. И получили не столько от кафе-клуба «Под интегралом», сколько от райкома ВЛКСМ. Имеет место почетная грамота и четыре к ней комментария, все с печатями и с подписями секретаря райкома. Привезу.

Я выступал:

1. Перед «фэмэшатами» (ФМШ — физматшкола для вундеркиндов).

2. Перед мэнээсами и студентами в клубе «Под интегралом».

3. Перед домашним клубом «Интимных встреч». Гм. Названьице.

Я посетил:

1. Сборище альпинистов «Под интегралом».

2. Клуб «Вавилон».

3. Академика Александрова.

4. НИИ (подробности лично).

5. Компании Манинских друзей.

Я читал некоторые главы из ЗПВГ и привел всех в восхищение. ЗПВГ читают сейчас там все подряд (достойные, конечно), я оставил по требованию Манина и общественности рукопись. Манин ее привезет.

Вручен мне был и приз — СТО ру. Свою долю я пустил на пропой и пирушку в воскресенье перед отбытием, твою тебе привезу.

Общее впечатление — очень здорово все, и нас уважают и любят.

Еще новость: только что позвонил Саша Горбовский, он получил от «Байкала» поздравительную телеграмму, где утверждается, будто ВНМ идет у них полностью в первом номере. Это было приятно.

Пока больше ничего. Все остальное в беседе, которая, надеюсь, состоится не позже, чем через неделю. Но это уж от тебя зависит.

А пока остаюсь и честь имею быть покорнейшим слугою Вашим, милостивый государь Борис Натанович,

АНС.

Привет Маме и Адке.

Да, вот еще что. Нас туда требуют снова. И в январе, и летом. Особенно требуют, чтобы приехали вместе. Требует университет и еще несколько тамошних заведений.

Жму, целую, Арк.

О поездке рассказывал Юрий Манин:

ИЗ: МАНИН Ю. АРКАДИЙ, БОРИС, ВОЛОДЯ

Зимой 1967 года Аркадий и я поехали в Академгородок в Сибири. Тамошний клуб молодых ученых «Под интегралом» присудил Стругацким свою литературную премию.

У меня в Академгородке был близкий друг, Владимир Захаров, тогда молодой физик, а нынче академик РАН. Кроме того, он был и остался прекрасным поэтом; мы и познакомились с ним в пятидесятые, когда оба читали свои стихи и слушали чужие в литературном объединении МГУ «Высотник».

В клубе «Под интегралом» были два этажа, называвшиеся «числитель» и «знаменатель». После церемонии вручения близкие друзья собрались на чьей-то квартире и всю ночь коротали застолье, слушая импровизированный устный роман, который по очереди, глава за главой, сочиняли Аркадий и другой Володин друг, Сергей Андреев. (В феврале 1970 года он погиб от несчастного случая в своей лаборатории.)

Роман был посвящен грядущей русско-китайской войне. К рассвету, когда все уже с трудом удерживались в сидячем положении на стульях, я вдруг разлепил веки и прислушался: это Аркадий завершал роман душераздирающей картиной — последний защитник Кремля подрывал себя противотанковой гранатой в последнем еще не сдавшемся Кремлевском сортире, «чтоб не достался врагу».

Евгений Вишневский, опубликовавший книгу рассказов Сергея Андреева «Дым отечества», по нашей просьбе рассказал об этом «романе».

ВИШНЕВСКИЙ Е. ПОЯСНЕНИЯ

Что же касается рассказа «Линь Бяо», то написал его вначале, действительно, Сережа Андреев и при застолье в его квартире прочитал, а Аркадий Натанович тут же стал «наполнять» рассказ Сережи замечательными яркими подробностями и деталями. Всё это записывалось на магнитофонную пленку. Впоследствии Сережа свой рассказ переписал наново, дополнив его яркими восточными подробностями от Аркадия Натановича с магнитной ленты. И это его, Сережиной, рукой была сделана сноска: «написано совместно с Аркадием Стругацким», хотя логичней, наверное, было бы написать: «в написании этого рассказа принимал участие Аркадий Стругацкий». Но я не счел себя вправе изменить эту сноску, написанную Сережиной рукой.

И, наконец, — сам рассказ Андреева со вставками АНа (с любезного согласия наследников).

АНДРЕЕВ С. «ЛИНЬ БЯО»: НАПИСАНО СОВМЕСТНО С АРКАДИЕМ СТРУГАЦКИМ

Линь Бяо проснулся незадолго до рассвета. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, стараясь мысленно представить себе предстоящий день со всеми его свершениями и неожиданностями. День обещал быть большим и трудным. Линь Бяо никак не мог сосредоточиться на главном. Мысли его путались в каких-то незначительных деталях. Высокие окна его покоев, украшенные старинными витражами, стали излучать всё больше света, окрашивая комнату в мягкие спокойные тона. В распахнутые настежь двери из сада величественно вошли два павлина с хвостами, подобными радуге. Первые лучи солнца пронзили покои полководца, и павлины сразу же, словно по команде, закричали. Линь Бяо сел на кровати и позвонил.

Низко склонившись в глубоком восточном поклоне, вошли слуги. Один из них подал красный халат, затканный серебряными драконами, и надел повелителю на ноги мягкие туфли. Другой доложил, что ванна готова.

После ванны, лежа на низеньком диванчике и отдавшись во власть массажистов, Линь Бяо вновь стал думать о предстоящем дне, но опять никак не мог сосредоточиться. Ловкие руки массажистов (он вывез этих массажистов из Лхасы после усмирения Тибета) втирали в него живительный бальзам, секрет которого уходил на пятьдесят поколений в глубь истории и был известен только им одним. Они готовили его раз в месяц, в полнолуние в старинной серебряной ступе, растирая коренья и травы и призывая себе на помощь силы ветра, огня, воды и духов своих далеких заоблачных снежных гор. Этот бальзам придавал телу бодрость, а мыслям — легкость. Линь Бяо очень дорожил этими массажистами и держал их в тайне ото всех. Вот и сейчас, как всегда, он почувствовал прилив бодрости и энергии, мысли его просветлились. Он приказал сервировать завтрак в фарфоровом павильоне посреди озера. Придворный чтец тихо читал стихи Ли Бо, пока негр из Танзании с золотыми кольцами, продетыми в ноздри и уши, наливал ему подогретое вино в старинный фарфоровый бокал, тонкий, как яичная скорлупа. Линь Бяо любил этого негра и сам подбирал для него одежду и украшения. Сегодня он был в отличном расположении духа, и ему захотелось приласкать негра.

— М’Пы, — сказал он и согнутым пальцем притянул к себе слугу за кольцо в носу, — когда мы прогоним империалистов из твоей страны, я сделаю тебя секретарем вашей Коммунистической партии. Ты хочешь стать секретарем компартии, М’Пы?

М’Пы бросился на колени и поцеловал край халата повелителя. Потом негр подал ему униформу цвета хаки и помог переодеться. Линь Бяо надел фуражку с красной звездой. Теперь он опять был тем Линь Бяо, председателем военной комиссии КПК, каким его знала страна. Тем Линь Бяо, которого встречали аплодисментами и возгласами радости толпы людей на площади Тянь-Ань-Минь и которому кланялись седые генералы, участники великого северного похода, командиры Восьмой армии, герои боев на реке Ялу, еще не сосланные и не расстрелянные по мановению его руки.

Перед тем как сесть в машину, Линь Бяо прошел в дальний конец парка. Несколько месяцев назад он приказал очистить от лилий маленькое озеро с берегами из белого мрамора, украшенного скульптурами птиц и драконов, велел окружить его колючей проволокой под высоким напряжением и поставить охрану. В этом озере тренировался в плавании человек, лица которого никто, проживающий за стенами дворца, не должен был видеть, пока не придет для этого срок, указанный им, Линь Бяо.

Начальник стражи встретил его у калитки.

— Как успехи?

— Отлично, товарищ Линь. После того как, по вашему совету, мы начали пороть его плетью, он полностью освоил стиль «кроль на спине» и теперь осваивает «кроль на боку».

Линь Бяо милостиво улыбнулся и снисходительно похлопал начальника стражи по плечу. Это был проверенный сотрудник, и Линь Бяо мог позволить себе с ним эту фамильярность.

Тренер-новозеландец, выписанный специально для тренировки таинственного пловца, сидел с секундомером в руках на шее мраморного дракона и следил за работой ног своего ученика. Линь Бяо посмотрел на него и постучал стеком по толстому стеклу огромного аквариума, около которого примостился начальник охраны. Большие золотые рыбы с хвостами и плавниками, подобными вуали, подплыли на стук.

— А тренера отравите, как только всё кончится…

Линь Бяо повернулся и пошел к машине.

В большой совершенно пустой комнате, куда вошел Линь Бяо, пол был застлан циновкой из тростника. Единственное украшение — портрет в литой золотой раме, вышитый шелком — висело на стене. Против портрета, скрестив ноги, сидел старец с бритым лицом, седой как лунь. Одного взгляда было достаточно, чтобы уловить сходство между ним и огромным портретом на стене.

Да, это был председатель Мао, человек, чье имя приводило в фанатический экстаз четверть населения Земли. Его глаза из-под опущенных век спокойно смотрели на портрет. Руки были безжизненно сложены на коленях. Он слегка покачивался, шевеля в такт губами. До Линь Бяо донеслись слова:

— Как божественно звучит светлый весенний ручей, пробегая под окном моей фанзы…

На какой-то миг Линь Бяо показалось, что в тусклых глазах председателя вспыхнули искры интереса к происходящему вокруг, но нет… Старик не обратил на него никакого внимания.

— И он унесет в океан белые лепестки вишни, цветущей под окнами моей фанзы…

Желтая стариковская рука потащилась к кисточке и туши. Он придвинул к себе пюпитр с тонкой рисовой бумагой, окунул кисточку в баночку с тушью, подождал, пока стекут лишние капли…

Линь Бяо прошел вдоль стены и оказался за спиной председателя. Он быстро снял ботинки и в одних носках, на цыпочках подошел к председателю сзади. На чисто выстиранной блузе председателя Мао в районе лопатки была большая прореха, аккуратно зашитая через край белыми нитками. Линь Бяо поднял ботинок и с силой опустил его на голову председателя Мао-Дзэ-Дуна.

Войдя в зал заседаний, Линь Бяо остановился около портрета. Это была обычная процедура, предшествовавшая любому деловому или частному собранию — поклон портрету председателя Мао. Линь Бяо делал это уже тысячи раз, но сейчас, вглядываясь в лицо человека, изображенного на холсте, он сразу вспомнил того дряхлого старика, лежащего на тростниковой циновке. Тушь пролилась, и ее пятна окрасили одежды председателя. Тушь попала ему и на лицо. Оно стало черным, как лицо негра. Даже чернее. Чернее, чем лицо негра М’Пы, который прислуживает ему, Линь Бяо, по утрам. Черный негр с золотыми кольцами в носу и в ушах. Линь Бяо рассмеялся: как всё просто!

Его смех, его громкий смех был кощунством, вызовом… В торжественной тишине зала, убранного красными флагами и изречениями Председателя Мао, написанными на красном шелке белыми и черными иероглифами, он был неуместен и даже чужд. В этом зале еще никто и никогда не смеялся.

Все, кроме Линь Бяо и Пынь Чженя, мэра Пекина, уже сидели за столом, но Пынь Чжень бы седьмым человеком в Поднебесной, в то время, как он, Линь Бяо, занимал шестое место, а поэтому он приучил себя не замечать Пынь Чженя. Все повернулись к Линь Бяо. А он, между тем, всё продолжал смеяться.

Какой потешный негр! Пятнистый негр, желтый с черными пятнами. Линь Бяо закончил смеяться, достал из кармана дорогую сигару, завернутую в целлофан. Сигару только вчера доставили ему из Макао. Еще никто не курил сигар под этими сводами…

Все посмотрели на него. Быстро вошел Пынь Чжень, сел на свое, седьмое место, седьмое от серебряной статуи Председателя Мао, и тоже стал смотреть на Линь Бяо.

Линь Бяо затянулся душистым дымом и, не торопясь, пошел к столу. Он прошел свое место и место Дэн-Сяо-Пина, и престарелого маршала Джу Дэ, и Чжоу-Энь-Лая, и, дойдя до Лю-Шао-Цы, сидевшего рядом с изваянием, встал за его спиной. Он вновь затянулся.

Все, кроме Лю-Шао-Цы, смотрели на него. Линь Бяо улыбнулся. Он улыбнулся снисходительно и даже почти дружески.

— Ну, что вы так смотрите на меня? Мне весело. Я смеюсь. Право, не знаю, почему, но мне действительно весело. И я бы хотел, чтобы и вам всем тоже было весело.

Они молча смотрели на него, и тогда Лю-Шао-Цы, не оборачиваясь, проговорил:

— Товарищ Линь Бяо, наверное, забыл, что мы собрались здесь не для того, чтобы рассказывать друг другу о своем самочувствии и настроении. Мы собрались здесь…

— Два часа назад я прихлопнул старикашку ботинком, — всё с той же улыбкой перебил его Линь Бяо. — Я ударил его ботинком по затылку, и он до сих пор лежит там, у себя. Должен же был кто-то помочь ему умереть? Он даже не вскрикнул, не проронил ни звука. Клюнул носом в циновку и лежит там до сих пор.

Лю-Шао-Цы вскочил на ноги. Крик застрял у него в горле. Линь Бяо подхватил его легкое тело и помог опуститься на пол. Потом он сел на то место, где только что, спиной к нему, сидел Лю-Шао-Цы.

Остальные молчали. Линь Бяо ожидал большей реакции. Он вправе был ожидать большей реакции…

— Теперь я буду сидеть здесь, а вы сидите, как сидели раньше, — с улыбкой сказал он. — Так о чем мы хотели поговорить?..

Лю-Шао-Цы застонал, видимо, приходя в себя. Линь Бяо посмотрел на него с сожалением. «Возраст, — подумал он. — Даже тигр в старости становится дряхлым, и зайцы могут поранить его своими сильными задними лапами».

— Товарищ Пынь Чжень, — мягко сказал он, — надо позвать врача для товарища Лю-Шао-Цы.

Пынь Чжень встал, и в его голосе зазвучал металл:

— Я думаю, что это место должно достаться достойнейшему из нас. Сто шестьдесят тысяч лучших коммунистов Пекина захотят сказать свое веское слово!

— Товарищ Пынь Чжень, считайте, что сто шестьдесят тысяч лучших коммунистов Пекина уже ничего никому никогда не скажут.

Голос Линь Бяо звучал спокойно и почти доброжелательно, но в глазах его была всё та же сталь.

— А теперь я хочу обсудить с вами, не пора ли нашему самому любимому вождю показаться революционным массам? Для начала, я думаю, он переплывет реку Янцзы.

1968 г.

В этом году появилось не так-то уж и много публикаций, но теперь каждая публикация для АБС — это событие. Вышел седьмой том в «Библиотеке современной фантастики» с ТББ и ПНВС. В ленинградском сборнике «Эллинский секрет» вышла «лесная» часть УНС. И появились две публикации переводов, выполненных С. Бережковым: «День триффидов» Дж. Уиндэма и «Хемингуэй в космосе» К. Эмиса.

В самом начале следующего года была назначена встреча — для работы. Да и вообще, год заканчивался славно: были трудности, но преодолимые; были опасности, закончившиеся ничем. И было много приятных знакомств, и появилось ощущение: «Нас любят читатели, появился НАШ читатель». А что может быть сладостнее для любого писателя?