Призрачно всё

Бондарь Олег Никитович

Томашевская Светлана Александровна

Ночью к мужу приходит жена. Казалось бы, ничего странного, если бы жена не была парализована и способна передвигаться только в инвалидной коляске…

 

«…В районе склепа наткнулись на тайник, смешной сундучок, доверху наполненный ненужным хламом. Может, когда-то его содержимое и имело цену, но сейчас — мусор. Бумаги, на которых почти ничего невозможно разобрать, сырость изрядно их попортила, пачка «екатеринок». Деньги сохранились лучше, но пользы от них, сама понимаешь, никакой. Была, правда, еще одна вещица, возможно, ценная, но больше, наверное, как память. Я не посмел ее взять, оставил все, как было. Когда-то ты, дорогая, может, отыщешь ларец, наследие твоих предков, теперь ты почти знаешь, где он лежит. Надеюсь, что я вернусь раньше и сам тебя к нему приведу. Тем более что в дополнение я оставил кое-что от себя. То, что реально сделает нас богатыми. А если я не вернусь, ты сможешь прожить достойную и безбедную жизнь.
Навеки твой, Вильгельм».

Бог даст, еще увидимся.

 

Глава первая

— Славик, выручай! Ты же — спец по всякой хренотени. Кто, если не ты, сможет разобраться в этой дуристике?

Влад не был похож на себя, на того Влада, которого я знал со школьных лет. Раньше он отличался спокойным, уравновешенным характером, обладая крупным телосложением, относился к ровесникам с вальяжной снисходительностью.

Не помню, чтобы он выходил из себя или нервничал. Даже в экстремальных ситуациях, как во время разборок с подвыпившей шпаной, его флегма была непробиваемой. Не могли вывести его из себя и угрозы директора о возможном исключении, а после — неоднократные вызовы в милицию. Его невозмутимость и внутренняя уверенность в собственной правоте ставили всех в тупик и, не исключено, именно благодаря таким качествам Влад умудрялся выбираться сухим из воды в ситуациях, где другой бы на его месте отгреб по полной программе.

Друзьями мы с Владом не были, да и сомневаюсь, чтобы у него были друзья. Со всеми он держался ровно, но на расстоянии, словно отгораживался незримой стеной от всего, что его лично не касалось.

В учебе Влад не блистал, но в институт поступил и даже закончил его. О дальнейшей судьбе одноклассника я знал по обрывочным слухам. Мол, некоторое время мотался челноком по открывшемуся в перестроечные времена зарубежью, тогда многие начинающие бизнесмены, таким образом, зарабатывали стартовый капитал. Затем выкупил место на центральном рынке и по заграницам для него уже мотались другие. Позже Влад, якобы забросил торговлю, организовал свою фирму и вроде бы преуспел на бизнесовом поприще.

Пути наши не пересекались. Школьные встречи Влад игнорировал и с бывшими одноклассниками связи не поддерживал. Постепенно он стерся с памяти, вспоминал я о нем лишь иногда, листая старые школьные альбомы, да и то мимоходом.

Прошло больше двадцати лет, и, вот он, Влад, сидит напротив, растолстевший, но еще не утративший былую форму. Одет в дорогой костюм, рубашка с золотыми запонками, галстук от какого-то «диора». Внушительное кресло, украшение моего кабинета, ему тесновато. Владу неудобно, он постоянно ерзает, а несвойственная ему нервозность в доли секунды перечеркивает казавшийся незыблемым образ из детства.

Влад появился без предупреждения. С утра изводил секретаршу шефа назойливыми вопросами, когда я прихожу на работу и буду ли вообще? При этом он наотрез отказался общаться с директором. Игорь Владимирович наметанным глазом учуяв богатого клиента, едва не распластался перед ним, предлагая переговорить в кабинете за чашечкой кофе. В ответ Влад одарил его высокомерным взглядом (мне после Наталка рассказала), мол, кто ты такой и чего тебе нужно? Шеф обиделся, закрылся в кабинете, буркнув секретарше, что занят и его ни для кого нет. А Наталка через каждые пять минут названивала мне на мобильный, который я, выключив вчера вечером, так и не удосужился включить сегодня утром.

Я Влада сразу не узнал, столько времени прошло… И когда эта громадина набросилась на меня, заключила в объятия, настолько крепкие, что услышал хруст собственных костей, я не то, что опешил, дар речи потерял.

— Славик!!! Сто лет тебя не видел! А ты совсем не изменился! Не узнаешь? Это же я — Влад Егоркин! Одноклассник твой!

— Влад?

Я едва высвободился из медвежьей хватки, присмотрелся. Компьютер в голове включился, заработал. Шестеренки или что там, вошли в контакт, память понемногу возвращала из забытья годы счастливого детства. Узнавание, хоть и с опозданием, озарило мозг.

— Ты ко мне? — не отыскав ничего более уместного в лексиконе, спросил я.

— К тебе, дружище, к тебе…

Многословие, обилие пустых фраз не увязывались с воскресшим из глубин образом, но время способно и не на такие метаморфозы. Все мы меняемся.

Я не знал, о чем с ним говорить. Прошло много времени, мы стали чужими и незнакомыми. Его жизнь для меня скрывалась в потемках, и я не был уверен, нужно ли рассеивать их или лучше оставаться в неведении? Тем более что мне, по большому счету, был глубоко параллелен, как мир его обитания, так и он сам. Не возникни сейчас Влад на моем горизонте, возможно, до конца своих дней я бы о нем и не вспомнил.

Тем не менее, молчать становилось неприлично.

Дежурная, ничего не значащая фраза сорвалась и вместо ожидаемого скудного ответа вызвала долгую тираду. Влад рассказывал что-то о своей жизни, о бизнесе, о семье, а я тупо уставился на его обрюзгшее тело и едва не зевал. Мне хотелось, чтобы он скорее выложил причину нежданного визита, а он, словно опасался ее затрагивать и убаюкивал меня ненужными россказнями, оттягивая миг чистосердечного признания. Наконец, поток красноречия иссяк или он уловил мое не восприятие, запнулся на полуфразе и покашлял в кулак.

— Я к тебе вот по какому делу…

Он ожидал, что я заинтересуюсь, сделал паузу, достал зачем-то носовой платок, повертел в руках и засунул обратно в карман. Я молчал, пауза снова затянулась, сгустилась и надавила ощутимым грузом.

— Знаешь… Как-то неловко здесь говорить… Не располагает казенщина… Может, выйдем, посидим за чашечкой кофе…

Я не хотел кофе, мне не хотелось никуда идти, работы было по горло, сроки поджимали, тем не менее, сам не знаю, почему, с готовностью поднялся из-за стола.

* * *

Погода не радовала, начало сентября после сухого горячего августа решило воздать недостающую влагу. Уже неделю над городом клубились тяжелые свинцовой окраски тучи, моросил надоедливый мелкий дождь. Резкие порывы ветра сгибали деревья и гоняли мусор по хмурым морщинистым лужам. Неуютно, сыро… И настроение под стать, тоскливо, хоть волком вой. Беспричинно, просто так, ни с того, ни с сего. В таком настроении все чаще задумываешься о безвозвратно потерянном времени, о суетности и бесполезности, как своей жизни, так и происходящего вокруг. Наверное, первые симптомы надвигающейся старости, хотя, в сорок лет думать о ней как будто еще не принято.

Влад первым вынырнул из уютного подъезда навстречу моросящей влажной пыли, которую ветер нещадно швырял в лицо. И остановился в растерянности. Он не знал, куда идти, по-видимому, давно не был в этом районе, а, может, и в городе. Пришлось брать бразды в свои руки. Вслед за ним я ступил в неуютную сырость, и крупицы тепла, накопившиеся за недолгое время пребывания в офисе, сразу испарились. Ветер без помех пробрался под легкую одежду и ледяными ладонями защекотал тело, вынуждая скукожиться.

— Ну и погодка, черт бы ее побрал!

В замороженное сознание, слова Влада проникали с трудом, внешний дискомфорт возвел плотный барьер, гася внутреннее восприятие и концентрируя ощущения лишь на осознании собственной уязвимости и ничтожности. Окружающая реальность виделась безликой серой картинкой, а звуки сливались в отдаленно гудящий фон, не имеющий ничего общего ни с моими мыслями, ни с ощущениями.

— Уснул что ли?

— Бежим!

Я схватил Влада за руку и, согнувшись, как будто это могло уберечь от дождя, потащил его к пешеходному переходу, за которым на противоположной стороне улицы манящими огоньками подмигивала неоновая вывеска уютного подвальчика.

Аромат кофе с мускатом, табачного дыма и еще чего-то непонятного, но приятного. Шибануло контрастом, ударило в голову, расслабило. Плюс убаюкивающая мелодия, едва сочившаяся из динамиков, скрытых за деревянными панелями. Хорошо, приятно, здорово до умопомрачения.

Как мало человеку нужно для счастья, всего лишь немножко тепла и уюта. Вот только плохое быстро забывается, а к хорошему привыкаешь сразу, и, когда его не с чем сравнить, оно становится обыденным…

Что за день такой? Сплошная философия в мозгах. Погода подействовала?

Кафе было маленькое, всего на четыре столика. В углу нечто вроде кабинки: огражденное высокими спинками диванов, отделенное от общего зала пространство. Лучшего места для приватной беседы и не пожелаешь. К тому же рядом камин приветливо потрескивал угольками, щедро обволакивая сухим жаром, ни с чем несравнимым и по-домашнему комфортным.

Расслабляющая атмосфера, убаюкивающая, отвлекающая от суеты, удачно сочеталась с горячим крепким кофе и золотистым коньяком, сверкающим на донышке непомерно больших бочкообразных бокалов. Заказывал Влад: скромно, без излишеств, сугубо для беседы. Хотя, скромно — понятие относительное. Коньяк не из дешевых, но для Влада, этой прожженной акулы капитализма, без напряга (что для меня половина зарплаты, для него карманные расходы). Разные у нас весовые категории.

— Вот такие дела, братишка…

Влад отхлебнул коньяк, поморщился, то ли напиток не пришелся по вкусу, то ли от мыслей, которые его тревожили, но все еще оставались непостижимой загадкой для меня.

Я смотрел на бывшего одноклассника и видел перед собой чужого человека. Десять лет, проведенные в одном коллективе, канули безвозвратно, и смутные обрывки воспоминаний ни на йоту не приближали к пробуждению, если не родственных, так хотя бы дружеских чувств. А ведь на выпускном вечере слезы на глаза наворачивались, обменивались адресами, делились планами на будущее и не верили, что сможем жить в отдельности друг от друга. Теперь с колокольни прожитого наивные юношеские чувства казались нелепыми и смешными. Сколько нам тогда было? Семнадцать. Из них десять лет, большая часть жизни, вместе. Теперь та большая часть составляет жалкую кроху, незначительную и в чем-то нереальную.

— И в чем проблема? — я тоже отхлебнул из бокала, покатал во рту терпкую, кажущуюся маслянистой жидкость и лишь после этого проглотил ее.

Отличный коньяк, как на мой вкус. Правда, какой из меня эксперт? Нечасто доводилось вкушать благородное пойло. Зарплата, увы, не позволяла, а желающих угостить ничем не выдающегося серенького клерка не так уж много. Точнее, совсем немного.

— Даже не знаю с чего начать, — Влад снова нахмурился, теперь уже точно не от коньяка. — Фигня какая-то со мной происходит. Словами и не объяснишь. Сам не могу понять. Мистика, одним словом. Или на самом деле все вижу, или к врачу пора обращаться…

— Я-то здесь причем?

Грубовато, наверное, только я действительно не понимал ни сути проблемы, которую Влад так и не объяснил, ни зачем я ему, собственно, понадобился? К медицине я никаким боком, по поводу мистики, конечно, зацепки имелись, но, опять-таки, весьма и весьма отдаленные.

— Я читал в газете о вашей фирме. Потом узнал, что ты там работаешь. Славик, для меня ты просто находка. Ведь не откажешься помочь старому другу?

Во, загнул! Старым другом обозвал. Четверть столетия ни слухом, ни духом и вдруг… Интересно, если бы мне от него что-нибудь понадобилось, как бы он отреагировал?

Впрочем, что за мысли? У человека неприятности, а я к словам придираюсь.

— Может, расскажешь, что случилось?

Влад призадумался. Его лоб уже привычно сморщился, обозначая следы будущих морщин.

— Понимаешь, Славик, так просто всего не объяснишь. И не из-за боязни, что ты меня за сумасшедшего примешь. Не хочу тебя заранее программировать, мне необходима свежесть твоего восприятия. Хочу, чтобы ты сам, без моих слов, понял, есть необычное или нет?

— Как ты себе это представляешь?

— Да очень просто, — Влад взгромоздил локти на столик, приблизился ко мне, голос его стал громче и напористее. — Приедешь ко мне в гости, ну, вроде бы, в гости, для жены, для тещи… Отдохнешь, заодно и посмотришь, что к чему.

— Легко сказать. У меня — работа, до отпуска еще о-го-го сколько.

— Плюнь на все! Возьми за свой счет. Шефу твоему я отстегну, сколько положено. Да и ты, братишка, в накладе не останешься. Согласись, идеальный вариант: отдых и к тому же бабки неплохие заработаешь…

Вариант, действительно, неплохой. Каждый день торчать в офисе или в архиве, перебирать скучнейшие бумаги и сочинять нуднейшие отчеты, надоело до чертиков. Согласился бы с дорогой душой. Только, не уверен, что шеф клюнет на замануху, а грызться с ним никакого резона.

— Соглашайся!

Влад поднял бокал, его рука замерла в ожидании, что я сделаю то же. Я подчинился, но ответ мой его разочаровал.

— Не могу обещать. Шеф у меня не подарок. Договоришься, так и быть, наведаюсь к старому школьному другу.

Бокалы снова соприкоснулись с нежным звоном, хотя с лица Влада слетел прежний энтузиазм. Он погрустнел, неужели, в самом деле, рассчитывал, что я сразу сорвусь с места и умчусь невесть куда и неведомо зачем?

— Ладно, братишка, считай, что добазарились. Пойдем к твоему шефу.

* * *

Разговор с шефом велся за закрытой дверью. Не для посторонних ушей тема, коль речь, кроме всего прочего, касалась материального поощрения.

Накануне Игорь Владимирович не отказал себе в легкой мести за пренебрежение, с которым мой одноклассник отнесся к нему при первой встречи. Промурыжил Влада в приемной полчаса, при этом, шепнула мне на ушко Наталка, срочных дел, кроме разве что еще одной чашечки кофе, у него не наблюдалось. Утренний кофе, неизвестно который по счету, плюс разбор почты. Поэтому я был почти уверен, что шеф просто-напросто морочит Владу голову или набивает себе цену.

И то и другое — плохой признак. Кроме прочих недостатков Игорь Владимирович обладал еще и ослиным упрямством, не всегда, конечно, но иногда накатывало. И я не исключал, что затея Влада может потерпеть фиаско, даже невзирая на неограниченные возможности его бумажника.

Сам же я уже представлял, как буду чинно прогуливаться по особняку, иногда делать умное лицо и словно перлы ронять веские комментарии. Словом, грузить лапшу по полной программе, чем, если уж совсем откровенно, процентов на семьдесят и занималась наша контора. Так что работа по специальности и по моим скромным возможностям.

Думаю, не стоит и говорить, что во время вынужденного ожидания Влад, наверняка не привыкший к подобному отношению, накалялся и закипал словно электрочайник. Наталка, как и положено примерной секретарше, всячески пыталась ублажить гостя. Но, ни ароматный кофе, ни ее точеная фигурка не смогли пробить броню молчаливого негодования. Нелегко приходится богам, свергнутым с Олимпа и приравненным к черни.

Наконец, громко запищал селектор, и Влад был допущен в святая святых.

Некоторое время я слонялся по приемной, не зная, что делать: дожидаться результата разговора, или идти к себе и заниматься работой, чего, ох как, не хотелось.

Наталка втихаря наблюдала за мной из-за монитора, как и всякую женщину, ее разбирало любопытство. И она таки не выдержала.

— Интересный парень, твой знакомый…

— Ага, — ответил я, — к тому же, богат до неприличия.

Женщины всегда неравнодушны к деньгам. Наталка, невзирая на все положительные черты, не являлась исключением. Глазки ее загорелись, но, к ее чести, не алчным огнем, а еще более возросшим любопытством.

— Он вспомнил о тебе и решил поделиться? — съязвила.

— Похоже на то, — не стал возражать я.

— Хороший друг, настоящий… А если серьезно, что ему нужно?

Врать Наталке не хотелось.

— Не знаю, — ответил честно. — Он долго и мучительно пытался мне объяснить, но так и не решился.

— Интригует.

Наталка снова спряталась за монитором, долго щелкала клавишами, наверное, сочиняла ответ очередному поклоннику из социальных сетей.

Я уже готов был убраться из приемной и продолжить ожидание в своем кабинете, когда снова проснулся и подал голос селектор.

Обстановка в кабинете, судя по всему, была напряженной. Лицо Влада ничего не выражало, он успел справиться с эмоциями, и сейчас казался непробиваемой скалой, чего нельзя было сказать об Игоре Владимировиче. Раздражение шефа ощущалось во всем: во взгляде, каким он меня встретил, в резких движениях и в интонации, с какой обратился ко мне.

— Итак, чем ты сейчас занят? — поинтересовался.

Вопрос прозвучал таким образом, что любой ответ выглядел бы оправданием, лишь подчеркивающим почти не прикрытый подтекст, мол, я — лодырь, бездельник и тому подобное.

Такая встреча, не скрою, удивила и ошарашила меня. В глубине души я надеялся, что Влад с шефом сумели достичь компромисса и вызвали меня, чтобы обсудить детали будущей командировки. Попав под своеобразный холодный душ, я растерялся, невнятно забормотал о какой-то справке, о проволочках в ответе на поданный еще неделю назад запрос и тому подобное. Многозначительно хмыкнув, мол, все понятно, Игорь Владимирович бросил взгляд на Влада, демонстрировавшего полнейшее равнодушие к происходящему, и снова повернулся ко мне.

— В таком случае, нечего отираться в приемной и строить глазки секретарше. Ступай — работай.

Реплику по поводу «глазок» можно было воспринять, как шутку, только почему-то не воспринималось. Не тот тон, не та атмосфера. Скорей — завуалированный нагоняй, который непременно будет иметь неприятное для меня продолжение. С другой стороны, не исключаю, что, таким образом, Игорь Владимирович набивал себе цену перед моим одноклассником. Смотри, мол, я здесь полновластный хозяин, что хочу то и делаю, плевать мне с высокой горки на твои проблемы и неурядицы. Да и кошелек твой не особо прельщает.

Последнее, конечно, блеф.

* * *

Часа два я просидел над раскрытой папкой, тщетно пытаясь вникнуть в суть собранных в ней документов. Историческая справка, над которой я прокорпел почти две недели и которую при нормальном раскладе мог закончить сегодня, ускользала из моего внимания. Я не только не понимал смысла написанного, даже не мог вспомнить, о чем там речь. Мысли мои были заняты иным. Я ждал, что вот-вот заглянет Влад и скажет, чем закончились нелегкие переговоры. Но так и не дождался. Мой одноклассник не соизволил зайти попрощаться. Соответственно и вывод напрашивался один. Без вариантов, как говорится.

Вместо Влада неожиданно заглянула Наталка. Неожиданно, потому что раньше, если меня требовал шеф, она использовала селектор. А наш робкий флирт ограничивался многозначительными взглядами в пределах приемной.

— Работаешь?

Она примостилась на стуле для посетителей. Изумление, наверное, слишком явно отразилось на моем лице.

— Я, почему зашла, Славик… — чувствовалось, что она тоже ощущает себя не совсем комфортно. — Этот твой друг, он какой-то не совсем нормальный. Игорь Владимирович после его визита сам не свой. Рвет и мечет. На меня наорал ни с того ни с сего. Где ты его только выкопал?

— Не я, он меня нашел.

— У него что, призвание такое: приносить людям неприятности? Шеф после общения с ним вообще в расстроенных чувствах умотал к своей ненаглядной зализывать раны. Не думаю, что он сегодня появится на работе.

— Влад что ему морду побил? — мне почему-то хотелось услышать утвердительный ответ. Хоть какое-то моральное удовольствие в постылой рутине, которую и жизнью можно назвать лишь с огромной натяжкой.

— До этого не дошло. Но словесно обложил по полной программе. Так что будь готов. Раздражение шефа, несомненно, выльется на твою бедную головушку. Должен же быть козел отпущения…

Я приуныл. Еще больше, нежели до этого, хотя еще несколько минут назад считал подобное невозможным. Нет предела беспределу, нет ничего такого плохого, что не могло быть стать еще хуже. Избитые заезженные цитаты каруселью вертелись в голове.

Наталка со свойственной женщинам прозорливостью угадала, о чем я думаю.

— Славик, ты, главное, не пори горячку. Шеф, конечно, будет наезжать, но со временем все утрясется.

Легко давать советы. Но, все равно, мне была приятна ее забота. Она говорила не дежурные слова, она искренне за меня переживала. Я чувствовал это.

— Спасибо, Солнышко, я постараюсь…

— Неубедительно. Что-то ты совсем раскис.

Еще бы не раскиснуть. Было все хорошо, все нормально и вдруг ни с того, ни с сего. И откуда Влад взялся на мою голову. Двадцать лет его не видел и еще бы сто прожил. А ведь чувствовал с самого утра, что плохой сегодня день, должно что-то случиться. И как не верить после всего в интуицию?

А, может, плюнуть на все, написать заявление?

Я мысленно подсчитал собственные финансовые резервы, и какое время смогу на них протянуть. Высшей математики не понадобилось, баланс на нуле не сходился, нырял в минусы. Заплатить за коммуналку, раздать долги…

Хотя, — стрельнуло в мозгу, — Влад ведь обещал заплатить за работу, притом, по его словам, неплохо. И какая ему разница, приеду я, как представитель фирмы или, как частное лицо, как бывший одноклассник? Но тут же иная мысль безжалостно похоронила радужную перспективу: хватит ли у меня наглости взять деньги просто так? Проклятая совестливость уже не раз подставляла ножку и, возможно, лишь благодаря ей я влачил столь жалкое существование.

К тому же, где мне искать Влада? Координат он не оставил. Так что всем моим помыслам: реальным и не очень, самой судьбой суждено оставаться лишь помыслами.

— Славик, ты вечером, чем занимаешься?

Не думаю, что Наталка руководствовалась лишь чувством жалости. Ее интерес к собственной персоне я чувствовал давно, едва ли не с первого дня работы в фирме. Вот только избегал более близкого знакомства. Сам не могу объяснить, почему. Из-за глупости, наверное. Да еще и от комплексов из-за собственной нищеты и не обустроенности. Сейчас мне не хотелось отказываться от ее, хоть и хрупкого, но искренне подставленного дружеского плеча. Один раз живем, в конце-то концов.

— Может, выпьем кофе?

Я знал, что именно на такой ответ она рассчитывала, знал, что она сама подтолкнула меня к этой фразе, но почему-то испугался, что сейчас услышу отказ. Зря испугался. Она радостно кивнула головой и мотыльком выпорхнула за дверь. А сердце мое затрепетало в предвкушении приятного. Тягостные мысли мгновенно выветрились из головы, как будто их там никогда и не было.

* * *

Моя наличность не располагала к широким жестам, более того, настойчиво требовала экономии. Но заглядывать в будущее желания не возникало. Хотелось гульнуть, погусарить напоследок, а там, хоть трава не расти.

Без особого сожаления снял со счета остававшиеся крохи, и вечером, мы с Наталкой сидели в том же подвальчике, у того же камина, где днем Влад угощал меня дорогим коньяком. Правда, народу стало больше, и музыка играла громче, но я увидел хороший знак в том, что уютное место в уголку оказалось незанятым, словно специально нас поджидало.

— Хорошо здесь.

Ее улыбка теплой волной прошлась по телу, согревая лучше шипящих за спиной дров и, я уверен, тех горячительных напитков, воздерживаться от употребления которых в этот вечер я не собирался.

Официант, молодой парнишка лет двадцати в отутюженных брюках и сверкающей белизной рубашке, узнав меня, приветливо улыбнулся. Наверное, Влад не обидел его чаевыми, и в сей раз он мгновенно нарисовался возле нашего столика. Я не стал спрашивать у своей прелестной спутницы, что она желает, глупое занятие, начнутся разговоры о чашечке кофе и ничего более, заказал бутылку шампанского, не самого дорогого, конечно, но и не самого худшего, а вот дальше моя фантазия истощилась. Ну не знал я, с чем принято употреблять благородные напитки. Солененькие орешки — пошло, больше к пиву подходят. Шоколадку? Конфеты? Официант, увидев мое затруднительное положение, поспешил на выручку.

— Предлагаю легкий салатик с оливками, мясом краба и зеленью…

Я и представить боялся, во сколько обойдется предложенный легкий салатик, достаточно сказать, что по прейскуранту одно лишь шампанское урезало мой бюджет наполовину.

— А можно только оливки? И еще, пожалуйста, порежьте лимончик и посыпьте сахаром.

Вряд ли Наталка не соблазнилась салатиком. Я был искренне благодарен ей за проявленную деликатность, ненавязчивую и не оскорбляющую моего мужского достоинства.

Искристый холодный напиток приятно пощекотал горло, легко проскользнул внутрь и показался необычайно вкусным. Наталка лишь пригубила бокал, я же не стал деликатничать и залпом сделал несколько больших глотков. Даже слезы на глазах выступили, но, словно по мановению, исчезла прежняя скованность, на смену ей пришла некая бесбашенность, приятная, волнующая. Уровень настроения если и не достиг пика, то уж точно поднялся на высоту, с которой я мог созерцать мир радостным и не омраченным взором. Спутница моя тоже расслабилась, щечки ее порозовели, глаза затуманились. А, может, и не происходило с ней метаморфоз, просто я сейчас смотрел на нее иными глазами, не обремененными серой завесой, которая надежно глушила радостную гамму окружающей жизни.

Чувствуя, что мысли уносятся не в ту степь, я поднял бокал, прикоснулся им с Наталкиным, и в два глотка допил все, что в нем оставалось. Затем, не мешкая, разлил снова, чуть-чуть девушке, в ее посудине напитка почти не убавилось, и щедро себе, пока пена не перевалила за край бокала. Все это — молча, благо громкая музыка дарила такую возможность. Тем более что я совершенно не знал, о чем говорить.

Странные у нас с Наталкой складывались отношения: взаимная симпатия на уровне интуиции, заинтересованность друг другом и — ничего, кроме работы. Наталка иногда пыталась ненавязчиво обращать на себя внимание, я же с непонятным упорством игнорировал знаки внимания, и в то же время был к ней весьма и весьма неравнодушен. Сам не понимаю, почему так.

Возможно, как ни парадоксально, истинная причина моего идиотского поведения крылась в том, что Наталка мне действительно нравилась. Но наученный горьким опытом, я пытался избегать серьезных отношений, предпочитая мимолетные, ни к чему не обязывающие встречи.

До сегодняшнего дня.

А денек сегодня еще тот выдался. Как после всего случившего не верить в чертовщину? Пятница плюс тринадцатое число. Начался, хрен знает как, и…

Мне было приятно смотреть на миленькое личико девушки, я был безумно счастлив, что она сейчас здесь, рядом со мной, но уверенности, что все идет правильно, увы, не ощущал. Я стал слишком осторожным в отношениях с женщинами и панически боялся, как бы жизнь не поставила очередную подножку. Тем более, как я уже упоминал, сегодня — пятница, тринадцатое…

— Хорошо здесь, — уловив паузу в музыке, заметила Наталка.

— Да, я тут часто бываю, — зачем-то соврал. — Здесь уютно, комфортно и хорошее обслуживание.

— Но цены, наверное, астрономические?

— Скорей — гастрономические, — пошутил.

Наталка улыбнулась.

Дежурные, ничего не значащие фразы, только ведь нужно с чего-то начинать. Тупое поглощение шампанского, его, кстати, и осталось совсем ничего, может создать обо мне превратное впечатление. Но напиток — приятный, а в голову бьет, пожалуй, не меньше, чем выпитый накануне коньяк.

И вдруг мне безумно захотелось коньяка. Того самого: дорогого, ароматного, который не столько пьянит, сколько создает настроение. Хорошее настроение…

Как будто угадав мои мысли, возле столика нарисовался официант с неизменно приветливой улыбкой, приклеенной к лицу.

— Желаете еще что-то заказать?

— Как насчет кофе? — поинтересовался у девушки. Наталка не возражала. — И коньячка, пожалуйста, того самого, ну, вы знаете… — Я не мог вспомнить название, но официант покладисто кивнул и незаметно удалился.

Снова заиграла музыка. Уже не магнитофон — живая. Музыканты расположились в противоположном углу зала на небольшой круглой эстраде и для начала затянули нечто томное, лирическое. Рядом с ними нарисовались несколько пар и замелькали в полумраке смутными тенями.

— Тебя можно пригласить? — неожиданно для самого себя сказал я и протянул девушке руку.

Наталка благодарно улыбнулась и охотно откликнулась на призыв. Сомкнув ладони, мы вместе направились к эстраде. Ее ладонь была теплой и приятной на ощупь, от нее исходила такая мощная энергия, что у меня закружилась голова. А потом я обнял ее за талию и совершенно лишился рассудка. Музыка звучала где-то далеко, я ее почти не слышал. И не видел ничего, кроме глаз девушки, глубоких и темных, словно омуты. Они затянули меня без остатка. Я утонул в них, отключился от всего, кроме этих глаз мир перестал для меня существовать.

— Ты прекрасно танцуешь.

— Правда?

Я не верил. А если Наталка и не лгала, моя заслуга была незначительной. Виной всему — гипнотический транс, в который меня погрузили ее колдовские очи.

Как и несколько других пар, мы не спешили уходить с площадки. Хотелось продолжить очарование, волшебство или, как еще назвать то состояние, в котором недавно пребывал? Мои руки по-прежнему лежали на талии девушки, ее мягкая грудь прижималась ко мне, ее волосы щекотали мое лицо. Я вдыхал аромат терпких духов и сходил с ума.

А потом снова был танец.

Лишь когда музыканты взяли тайм-аут, мы вернулись за столик. Там уже стоял графинчик с коньяком и почти остывший кофе.

— Мне хорошо с тобой…

— Мне тоже.

Если бы мы сидели рядышком, я бы ее поцеловал. Вместо этого поднял бокал с оставшимся шампанским. В этот раз Наталка выпила до дна.

Потом мы снова танцевали, пили коньяк, кажется, заказывали еще. Меня словно прорвало, я о чем-то громко рассказывал, наверное, долго и скучно. Может, даже признавался в любви?

Также не помню, каким образом мне удалось оплатить счет, и оплачивал ли я его вообще? Полный провал в памяти, и от того — гнуснейшее ощущение на душе и, как расплата, невыносимое чувство стыда. Хоть в петлю лезь…

И что за безумие на меня нашло?

В общем, пятница, тринадцатое отыгралась на мне по полной программе.

* * *

Проснулся я, как ни странно, в своей квартире и на своей кровати, но, хоть убейте, не мог вспомнить, каким образом добрался домой. А также разобраться, что со мной произошло. Вроде бы, не много выпил… С другой стороны, откуда мне знать, сколько я выпил?

Будильник на тумбочке показывал девять часов, благо, суббота и не надо никуда спешить. Я сумел заставить себя подняться. Голова закружилась и отдалась жестокой болью. Мир казался тусклым, серым и неприветливым. Даже, невзирая на то, что за окном, кажется, распогодилось, и от крыши соседнего дома как будто даже отражался солнечный луч.

Рядом с будильником я заметил бутылку с минералкой, набросился на нее с остервенением, даже не задумываясь, откуда она там появилась. Раньше я за собой такой предусмотрительности не замечал.

Лучше бы, конечно, пивка, но… На безрыбье, как говорят…

Горячий душ распарил, разогнал кровь по жилам и слегка облегчил физические страдания. Чего нельзя было сказать о страданиях моральных. Я не мог представить, как посмотрю в глаза Наталке. Господи, что я ей вчера наболтал и, вообще, что я вчера делал? Смутные воспоминания выдавали обрывки разрозненных эпизодов: танец, шампанское, коньяк… Собрать воедино разбросанные пазлы было выше моих возможностей.

Кажется, мы целовались?

Кушать не хотелось, от одних мыслей о еде становилось тошно, но все же, для порядка, заглянул в холодильник. И несказанно удивился, даже засомневался, у себя ли я дома и мой ли это холодильник? На дверной полочке высилась ополовиненная бутылка шампанского, на большом блюде почти целый торт.

Чудеса!

Ладно, еще шампанское, но чтобы я когда-нибудь покупал домой торт, не припомню.

Надо же было так набраться?

Тем не менее, шампанское, холодное, колючее пришлось как нельзя кстати. Не утруждая себя поисками посуды, я от души приложился к горлышку бутылки и почти сразу ощутил бодрящее действие благородного напитка. Мир вокруг начал приобретать подобие красок, угрызения совести слегка притупились.

В сущности, ничего страшного не произошло. Подумаешь, выпил лишку. Но ведь проснулся дома, хоть и с больной головой, зато целый и невредимый. А что память слегка отшибло, так и раньше такое случалось…

Не желая расставаться с чудным эликсиром, вместе с бутылкой направился в спальню. В прихожей заглянул в зеркало и остолбенел. Не от вида собственной помятой физиономии.

«СЛАВИК, ТЫ — ЧУДО!»

Размашистым почерком было выведено на стекле. Буквы — толстые, красного цвета, вероятно, написаны губной помадой.

Неужели по дороге домой я кого-то прихватил с собой?

Может, Наталка?

В последнее верилось с трудом. Но в спальне я, почему-то взял в руки подушку, понюхал ее и, как мне показалось, уловил тонкий запах знакомых духов. А вот и волосинка, золотистая, длинная…

Только, разве это, что-нибудь значит?

Сколько вокруг женщин со светлыми волосами и не такой я эксперт по поводу запахов, чтобы отличить одни духи от других. Единственное, в чем я больше не сомневался, что провел ночь не один. Вот только, какой она была эта ночь? Судя по нынешнему своему состоянию, на свершение больших подвигов, я вряд ли был способен. И все равно, горечь обиды на изменившую мне память нахлынула с новой, убийственной силой.

Потом взгляд скользнул на тумбочку и сомнения частично развеялись. Рядом с минералкой была еще одна записка, уже нормальная, написана ручкой на листочке, вырванном из блокнота.

«Славик, позвони Владу. Он очень просил».

Я залпом допил шампанское, вытер выступившие от пузырьков слезы. Вот только звонить, никуда не стал. В отличие от Наталки, мне Влад номер своего телефона не оставил.

 

Глава вторая

Наталка встретила лучезарной улыбкой: приветливой, искренней, без тени насмешки или иронии. Мой пришибленный вид наверняка позабавил ее, но она стойко держалась в рамках благопристойного приличия.

— Опаздываете, молодой человек, — как будто и не было позорной для меня пятницы, приветствовала традиционной фразой.

— Так получилось… — я опустил глаза, скользнув взглядом по настенным часам у нее за спиной.

Большая стрелка чуть-чуть перешагнула за двенадцать, получалось, едва ли не впервые я появился на работе почти вовремя.

— Шеф уже два раза тебя спрашивал, а начальников нельзя заставлять ждать. От этого у них повышается адреналин, который потом щедро выплескивается на головы подчиненных.

Мне было плевать на то, что подумает обо мне начальство в лице дражайшего шефа «Эсмеральды». Мысленно я подготовился к возможному увольнению и не хотел растрачивать нервные клетки, которые, как утверждают, не восстанавливаются. Больше волновала проблема с Наталкой: с ней нужно было, как минимум, объясниться.

— Наталочка…

Она без труда разгадала мои намерения и на корню пресекла попытки наладить диалог.

— Шеф ждет, — ее указующий перст безапелляционно обозначил направление к оббитой черным дерматином двери с грозной табличкой «Директор». И, когда я повиновался ее жесту, добавила, — Славик, не наломай дров. Настроение у него не очень. Прежде чем хлопать дверью, вспомни, что у тебя есть право на отпуск.

Вот умничка! Мог бы и сам догадаться.

Отдохну месяц, за это время многое изменится. Как в притче о Насреддине: или король помрет, или ишак сдохнет, или я не доживу. Образно, конечно…

* * *

Игорь Владимирович, в сущности, монстром не был, иногда даже казался справедливым. Он не повышал голос, в зависимости от настроения бывал по-простецки груб или же предельно вежлив. Второе — хуже. Посредством слащавой приторности ему удавалось выплескивать раздражение на головы подчиненных ощутимее, чем, если бы орал или ругался матом.

Дражайший шеф восседал за громадным письменным столом, занимавшим большую часть кабинета, в облике его наличествовало нечто монументальное.

— Вызывали, Игорь Владимирович?

Я пытался придать голосу почтительность и некую долю угнетенности, которые по моим разумениям, должны были присутствовать в общении подчиненного с начальником.

— Не вызывал, приглашал, — уточнил он, — к тому же, еще полчаса назад.

Я демонстративно посмотрел на руку. Ни о каких полчаса не могло быть речи, максимум, о десяти минутах.

От Игоря Владимировича не ускользнул мой вызывающий жест, его пальцы забарабанили по крышке стола.

— Прошу прощения, — сказал я. — Мне нужно было полить цветы.

Какие цветы, причем цветы? Я даже не был уверен, есть ли у меня в кабинете цветы? Сорвалось с языка прежде, чем успел о чем-либо подумать.

— Какие цветы? — столь же искренне удивился шеф.

— В кабинете. За выходные они зачахли, — подчиняясь все той же интуиции, выпалил я.

— Кхм… Кхм… — прокашлялся Игорь Владимирович.

От моей несусветной наглости у него на время отобрало дар речи. Сам того не осознавая, я поломал ему задуманный сценарий, и он теперь напряженно размышлял, каким образом вести себя дальше. Я тоже был шокирован собственной бесцеремонностью: одно дело просто получить нагоняй от шефа, иное — сознательно спровоцировать его на взрыв эмоций.

Наконец Игорь Владимирович совладал с внезапным приступом кашля.

— Цветочки, говоришь? — голосом красноармейца Сухова молвил он, и его лицо расплылось доброжелательной улыбкой.

А дальше и того похлеще. Шеф сбросил с лица маску серьезности, выбрался из-за баррикады, которую олицетворял письменный стол, и кивком указал на мягкий уголок в торце кабинета. Место это предназначалось для серьезных клиентов с толстыми кошельками и не подходило для провинившегося наемного работника.

— Садись-садись, — увидев мое замешательство, а чтобы его увидеть, не обязательно обладать зорким глазом, объяснил словами предыдущий жест, после чего добавил: — садовник хренов! — и рассмеялся.

Словно сомнамбула, на ватных ногах я приблизился к креслу, опустился в него и утонул в мягких подушках, что еще больше усугубило растерянность и неуверенность в собственных силах.

А чудеса, между тем, не прекращались. Игорь Владимирович отворил стенной шкаф достал баночку с растворимым кофе, коробку рафинада и (если бы я стоял на ногах, наверняка пришлось бы за что-то ухватиться) начатую бутылку коньяка. Поставив все на столик, собственноручно включил электрочайник, который сразу же возмущенно зашипел.

— Есть разговор, Вячеслав… — шеф запамятовал мое отчество, возникла неловкая пауза.

— Можно просто, Славик, — подсказал я.

— Славик, так Славик… Ты сейчас чем по работе занят?

Он насыпал в мою и свою чашки кофе, не спрашивая, бросил по два крошечных кубика сахара и налил кипяток.

— Вот, — я протянул ему папку с завершенной исторической справкой, которую все это время не выпускал из рук.

— Там все нормально?

— Сделал, как надо.

Шеф не взял папку, плеснул в чашки коньяк.

— Отдашь Наталке, пусть оформит, как надо и отправит клиенту. Больше, как я понял, ничего срочного у тебя нет?

Я отрицательно покачал головой.

Обычно в таких случаях принято делать умное лицо, мол, работы по горло, едва успеваю разбираться с текучкой и тому подобное. Но я не стал лукавить. Коль удалось избежать разговора об увольнении, от положенного законом отпуска я отказываться не собирался. Надоело все до чертиков, пора бы и расслабиться.

— Вот и ладненько…

Шеф отхлебнул из своей чашки, я последовал его примеру.

— Достал меня твой знакомый, — Игорь Владимирович скорчил постную физиономию. — Не знаешь, что ему от нас нужно?

Я сдвинул плечами.

— Какие-то проблемы. Он пытался о них рассказать, но у него не получилось.

— Со мной та же фигня. А мужик — напористый. Ты давно его знаешь?

— Учились в одном классе. После школы не виделись, — честно ответил я.

— Но денежки, судя по всему, имеются? — глаза у Игоря Владимировича вспыхнули алчным огнем.

Он был бизнесменом до корки мозга и личная неприязнь к Владу по прошествии времени отодвинулась на задний план.

— Наверняка, не бедствует, — подлил масла в огонь.

— Ты ему сказал о наших расценках?

— Он не спрашивал. Подобный вопрос волновал его меньше всего.

— То есть, мы сможем предоставить ему счет по полной программе?

Шеф возбудился, достал из сервиза еще две чашки и уже туда плеснул коньяк. Немного, но щедрее, чем в кофе. Затем вытащил из кармана пачку «Мальборо», предложил мне сигарету и закурил сам.

— От него не убудет.

— Мы не имеем права терять такого клиента.

Возразить нечего.

— По идее мы должны предоставить ему лучших специалистов, но кроме тебя он никого видеть не хочет… А ты у нас, мягко говоря, канцелярская крыса и опыта практической работы не имеешь.

«Канцелярская крыса» прозвучало не обидно. Не как оскорбление, а как констатация. За год работы в фирме я занимался только документами. Сидел в архиве, бегал по инстанциям, сочинял справки…

— Но, с другой стороны, он не требует конкретного результата. А если возникнет необходимость, мы всегда сможем задействовать еще кого-то. За дополнительную оплату.

Логика железная, достойная восхищения и аплодисментов в придачу. Ты там развлекайся, за тебя уплачено, а появится работа, пришлем специалиста и обдерем твоего друга, как липку. Но мне не было дела к деньгам Влада, а ратовать за социальную справедливость в наше время — бессмысленно.

Убаюканный мягким креслом, коньяком и сладкими речами шефа, я расслабился и едва не упустил главного. Оказывается, речь шла не только о деньгах Влада, но и моих собственных. Размышляя о финансах, Игорь Владимирович упомянул, что дела фирмы продвигаются не совсем гладко, отказываться от денежных клиентов — преступное легкомыслие, если даже клиенты — неприятные типы и логичней было бы послать их подальше.

— Но… — Игорь Владимирович артистически развел руками, мол, сам понимаешь, что к чему. — Так что, Славик, пиши заявление на отпуск за свой счет и езжай ублажать школьного друга.

Я едва не поперхнулся.

— Почему за свой счет? — в моем голосе еще не созрело возмущение, но обида присутствовала.

— Славик, мы — взрослые люди. Дураку понятно, что друг тебя не обидит. Ты же не собираешься уподобляться теленку, который сосет двух мамок? Не буду говорить о нравственности, сейчас такое не принято, но для тебя эта затея намного выгоднее, чем для фирмы. Можно сказать, из дружеских соображений и благодаря хорошему расположению я делаю тебе маленькую услугу.

Вот жучара! Соврал и глазом не моргнул. Не далее, как несколько минут назад говорил, что сдерет с Влада по полной программе. А расценки в нашей конторе еще те. К нам не просто так обращаются, а только в крайних случаях. Да и то, если дело необычное, от которого в иной инстанции отмахнутся, еще и перекрестятся в придачу. Соответственно, и цена — не от мира сего.

— Игорь Владимирович, как вы себе представляете: пригласил друг в гости: поживи у меня, наслаждайся жизнью, а я ему — хорошо, но не бесплатно.

Шеф насупился, улыбка на его лице сникла и спряталась в морщинах озабоченности.

— Ты же не просто гостить едешь.

— Все равно, непонятка получается. Влад официально обратился в фирму. Единственное, что он пожелал, чтобы его делом занимался конкретный специалист. Такая услуга идет по отдельному прейскуранту и оценивается дороже. Спрашивается, с какого барабана он должен еще и мне платить? А я не настолько богат, чтобы за собственные бабки тащится в Тмутаракань только для того, чтобы ощущать себя бедным родственником. Унизительно. Да и на репутации фирмы обозначится не лучшим образом.

Шеф забарабанил пальцами по полированной столешнице. Закурил новую сигарету, но мне больше не предложил.

— То есть, ты требуешь, чтобы я оплатил тебе работу, в которой ты ни шиша не разбираешься? Просто так, с барского плеча оплатил отдых? Мы не благотворительная организация, должен заметить.

Шеф начал раздражаться, в его голосе зазвенел металл. Былая доброжелательность развеялась, словно дым по ветру. И наши с ним отношения вернулись к отправной точке, на которой я не без оснований еще полчаса назад ожидал пинка под зад.

— Игорь Владимирович! — пытался ухватиться за соломинку и достучаться к разуму начальника прежде, чем туман бешенства заслонит его полностью. — Вы меня неправильно поняли. Я понимаю, что специалист из меня, мягко говоря, хреновый.

— Мягко говоря… — подчеркнул шеф, что уже было плюсом, так как в пылу пробудившегося негодования он еще не утратил возможность слушать и вникать в смысл сказанного.

— И в то же время мы не можем упустить денежного клиента, который готов раскошелиться, ну, хотя бы для того, чтобы мы уделили ему внимание и уважили его маленькую прихоть. Исходя из того, что эта маленькая прихоть — моя скромная персона…

— Только не набивай себе цену.

Я внутренне был готов к взрыву негодования и неожиданно спокойный голос шефа удивил.

— Так вот, у меня не хватит наглости настаивать на полной оплате, положенной специалисту высокого класса, ведь только такого класса у нас в фирме и работают. Более того, я не стану требовать положенные мне проценты за дополнительно оплаченные клиентом услуги.

Игорь Владимирович молчал. Я отхлебнул коньяк, запил его кофе, вытащил сигарету из его пачки и закурил.

Пауза затянулась.

— Ну и… — не выдержал шеф. — Что ты предлагаешь?

— В интересах фирмы я готов выполнить эту работу бесплатно.

Немая сцена, достойная гоголевского «Ревизора». У шефа челюсть отвисла: мол, к чему предыдущий базар, если именно такой вариант я и предлагал с самого начала?

Такой, да немножечко не такой.

— Да-да, бесплатно, — повторил я, мысленно наслаждаясь произведенным эффектом и так же мысленно поблагодарив Наталку за вовремя подкинутую идею. — Я займусь этим в свободное от работы время.

— То есть? — не понял шеф.

— У меня как раз подошло время планового отпуска…

Осознав, к чему я клоню, шеф недовольно сморщился, но ничего не сказал. Ему нечем было крыть мои козыри. Он мог отказать мне в дополнительной оплате, мотивируя недостаточным уровнем квалификации, но попереть против КЗОТа и отказать в отпуске… Впрочем, мог отказать, только сейчас ему это невыгодно. И он понимал, что в данной ситуации мое предложение является более чем разумным. Тем более что он ничего не терял. Я тоже практически ничего не выигрывал. А при определенном раскладе, мой поступок можно было расценить, как своеобразный акт самопожертвования во благо фирмы. Все зависит от того, каким образом расставить акценты.

— Мне кажется, я тебя недооценивал…

Я улыбнулся.

Дабы скрыть замешательство, шеф потянулся к бутылке и плеснул в чашки по несколько капель, что уже было хорошим знаком. Опала миновала, не успев достигнуть критической массы. Хоть и маленькая, но победа.

Наши чашечки соприкоснулись с едва уловимым звуком.

— Славик, — сказал затем шеф напутственно, — я не требую от тебя звезд с неба, тем более что не знаю, о чем идет речь, но… Если тебе удастся с умным видом, как можно дольше водить клиента за нос. Усугублять его тревожность и возвеличивать наши заслуги… В общем, вешай лапшу по полной программе. Чем больше бабок мы с него сдерем, тем больше у тебя будет шансов, после отпуска, конечно, на прибавку жалования.

Я улыбнулся. Мысленно, конечно. Внешне мое лицо изображало глубочайшее внимание, почтение и восхищение прозорливостью и гениальностью мудрого и справедливого начальника.

* * *

Отпуск мне оформили быстро. Даже отпускные выдали. Давно я не держал в руках столько денег. Запросы мои не превышали разумного, и я ощущал себя богатым и счастливым.

Наталки на рабочем месте не оказалось, телефон ее тоже не отвечал. Грустно. Тем более что девушка мне нужна была не только для совместного кофепития. Она, как ни парадоксально, являлась единственным связующим звеном между мной и Владом.

Ошиваться в офисе без особой на то надобности казалось мне верхом неблагоразумия. Лишний раз мелькать перед глазами начальства, настроение у которого способно радикально меняться без видимой на то причины, было бы неоправданно глупо.

Слегка огорченный я покинул здание и, оказавшись на улице, впервые ощутил себя по-настоящему свободным человеком. Вольным в помыслах и желаниях, никому ничем не обязанным.

За выходные распогодилось, природа после продолжительного холодного душа решила порадовать остатками летнего тепла. Ярко светило солнце, небо было голубым и бездонным, листья и трава радовали хоть и поблекшим, но вымытым изумрудом. Асфальт блестел не успевшими высохнуть лужами, в них отражалась все та же бездонная синева.

Мне некуда было спешить. Непривычное ощущение, но от этого — не менее приятное. Грандиозно приятное. Еще полностью неосознанное, оно нахлынуло девятым валом Айвазовского и захлестнуло меня.

Солнце жарило по-летнему. Нормальное явление для сентября, если вычеркнуть предыдущую неделю, словно прибившуюся из холодного ноября, с пронизывающим ветром и ледяным дождем. Теперь же, обычная погода воспринималось, как нечто несуразное, и народ, парясь в напяленных по привычке свитерах и ветровках, вместо того, чтобы наслаждаться дарованной благодатью, обливался потом и проклинал возвратившуюся жару.

Глаза наткнулись на радостной раскраски зонтики летнего кафе, и ноги сами понесли к приютившимся в закутке тихого скверика столикам. Холодное пиво — именно то, что необходимо в такую погоду. И организм охладит, и настроение поднимет. Хотя, насчет последнего все и так обстояло благополучно.

Невзирая на рабочее время, недостатка посетителей в кафе не наблюдалось, но мне посчастливилось отыскать свободный столик. Уже смакуя бодрящий напиток, я снова набрал Наталку, и она отозвалась на мой призыв.

— Солнышко, мне нужно много о чем тебе рассказать и кое о чем попросить… — развязным тоном довольного жизнью и уверенного в себе человека, молвил в трубку, едва в ней раздалось традиционное «алло».

— Славик, я рада за тебя! Мне Игорь Владимирович все рассказал.

— Осталось лишь несколько нерешенных вопросов.

— Каких?

— Мне нужно связаться с клиентом…

— Не проблема, — успокоила секретарша, — он оставил координаты. Хочешь, я ему позвоню?

— Сделай милость, Солнышко. Но мне бы хотелось тоже получить его номер.

— Есть на чем записать?

Я достал из барсетки блокнот и ручку.

— Ты чем занимаешься? — спросил, когда закончили с формальностями.

— В отличие от некоторых бездельников — работаю.

— И ни минутки свободного времени?

— Увы… — мне послышалась грусть, не исключаю, что — наигранная.

— А ведь я твой должник, Солнышко…

Снова накатила волна стыда за минувшую пятницу.

— Славик, все нормально. Я вечером перезвоню. Цем-цем-цем… — и короткие гудки.

После ее «цем-цем» настроение снова улучшилось. Я залпом допил пиво и заказал еще.

* * *

Несколько раз я набирал номер Влада, но автоответчик равнодушным голосом сообщал, что абонент недоступен и советовал повторить попытку позже. Я следовал его инструкции, пока не надоело.

Было уже около шести, но обещанного Наталкой звонка я так и не дождался.

От нечего делать, развалился на диване и стал щелкать каналы, но ничего интересного в безмозглом ящике не отыскал. Когда и это надоело, заварил кофе, вышел на балкон. Свобода, которой я радовался еще несколько часов назад, начинала утомлять. Я не знал, что с ней делать.

Вечер был тихий, приятный. Внизу во дворе резвились дети, однако их крики не нарушали гармонии угасающего дня, естественно сливались с голосом природы, который хоть и с трудом, но пробивался сквозь плотную оболочку цивилизации. Прислушавшись, можно было различить лягушечий хор, доносившийся с речки, лай собак в частном секторе, беззаботный галдеж выделывающих замысловатые пируэты неугомонных стрижей. Солнце уже спряталось за видневшейся на окраине высоткой. Розовый закат потускнел, небо, утратив дневную свежесть, все плотнее укутывалось в серое одеяло.

Я любил свой балкон, мог часами смотреть на небо, прислушиваться. Ощущение оторванности от мира вносило в душу покой и умиротворение. Только сегодня блаженное и столь любимое чувство не спешило усладить душу. Слишком напряженным и насыщенным выдался уходящий в небытие день.

Взвыла на автомобильной стоянке сирена сигнализации. Вечерний покой окончательно нарушился, его жирной чертой перечеркнуло грубое вторжение извне.

В комнате по-прежнему надрывался телевизор, причудливые тени от экрана бегали по стенам. Я приглушил звук, закрыл балконную дверь, задернул штору и отправился на кухню.

Хотелось чего-то выпить, но ничего не было. На душе поселились грусть и пустота.

Квартира, всегда уютная и любимая, казалась чужой и неприветливой. Одиночество, о котором мечтал, вдруг стало невыносимым.

С тоской посмотрел на мобильник. Пропущенных вызовов не было, и звонить в ближайшее время он не собирался. Пальцы пробежались по клавиатуре, на маленьком мониторе высветилась телефонная книга…

В последний миг я вынудил себя отказаться от задуманного. Спрятал телефон в карман и выглянул в окно. На дворе уже стемнело, лишь возле соседнего подъезда сиротливо мигала доходящая лампочка.

Пойти, что ли напиться?

Я достал из бумажника несколько купюр, выключил телевизор и уже собрался выходить, когда услышал проворачивающийся в замке ключ.

* * *

У меня не было причин опасаться воров. Поживиться в моей малометражке нечем. Врагов тоже не имелось, хотя полностью быть уверенным невозможно.

Мысли метеором пронеслись в голове. И, тем не менее, паники не ощущалось.

Я по-прежнему стоял у двери, и словно зачарованный удавом кролик, наблюдал за тем, как поворачивается защелка замка. Только во взгляде моем было больше интереса, чем страха. В какой-то миг захотелось помочь неизвестному визитеру и распахнуть перед ним дверь, настолько неумелыми и мучительно долгими были его действия.

Наконец, замок щелкнул в последний раз, и дверь открылась. Мое изумление зашкалило выше нормы.

— Наталка?

— Привет! — она чмокнула меня в щечку, а я продолжал истуканом стоять посреди прихожей не в состоянии осознать происходящее и, тем более, поверить в него.

Девушка, между тем, по-хозяйски направилась в кухню, где водрузила на стол огромный пакет. По дороге она заглянула в зеркало, увидела так и не стертую надпись, довольно улыбнулась.

— Я не испугала тебя?

— Скорей удивила.

Наталка хмыкнула.

— И это все, что ты можешь мне сказать?

Господи, я не знал, что еще можно сказать. Логичней было ущипнуть себя за лодыжку и, как следствие, проснуться одному в пустой квартире. Вот только возвращаться в реальность не хотелось. Мне нравился сон, и я хотел, чтобы он продолжался.

— Я не вовремя? — показная бравада исчезла, голос Наталки сник.

— Ну что ты…

Я все еще не мог прийти в себя.

— Ты, как будто, не рад мне.

— Прости, Солнышко. Ты — настоящая? Ты мне не снишься?

— Потрогай, если не веришь.

Я воспользовался ее советом. Переступил порог кухни, уловил тонкий аромат духов. С опаской, вдруг видение исчезнет, протянул руку, дотронулся до мягких волос. Провел по ним ладонью, затем рука опустилась ниже, коснулась щеки, тепленькой, живой, настоящей.

Однако — не факт. Сны иногда бывают немыслимо яркими, красочными и более реальными, чем реальность.

Наталка закрыла глаза, замерла в ожидании, но даже во сне, если, конечно, это сон, на большее я не решился. Рука безвольно опустилась, лишь слегка задев шелковистую, почти невесомую ткань ее платья.

— Убедился, что я не призрак?

В голосе девушки присутствовало разочарование. Или мне показалось?

— Почти, но не совсем.

— Славик, ты меня уморил. Издеваешься надо мной? Если — да, я сейчас уйду.

— Только не это! — запротестовал я. — Солнышко, не уходи! Если хочешь, я поверю во что угодно! Только скажи мне, как ты здесь оказалась, откуда у тебя ключи от моей квартиры?

— Заинька, — голос Наталки смягчился до нежного с сочувствием. — Ты помнишь? Ведь ты сам дал мне ключи, и сказал, что я могу приходить, когда мне вздумается. И, вообще, предлагал, остаться здесь навсегда. Может, я ослышалась и неправильно поняла?

Наверное, я выглядел полным идиотом. Да что там выглядел, я им был.

В пакете у Наталки оказалась бутылка вина с замысловатым непроизносимым названием, кусок твердого сыра, батон хлеба, баночка с оливками, еще что-то. Можно было бы сказать, джентльменский набор, если бы речь шла не о даме.

— Еще, когда ты позвонил, я поняла, что хочешь снова пригласить меня в кафе, но мне почему-то больше нравится здесь.

Мне впору было покраснеть и сгореть от стыда. Я ни на минуту не забывал, кто расплачивался за мои безумные заказы, да и сейчас происходящее выглядело не в мою пользу. Альфонс чистой воды. Но у Наталки получалось все настолько естественно и непринужденно, что я отбросил стыд в сторону и отложил ненужные оправдания на потом.

Телевизор мелькал в углу бессловесными картинками, неяркий торшер сглаживал цвета, скрывая в тени все лишнее и ненужное, тихая мелодия из колонок музыкального центра навевала уют и еще что-то невообразимое, чего раньше здесь никогда не было. Квартира, которая еще недавно казалась пустой и неуютной, ожила, наполнилась до краев чем-то немыслимо приятным. И, наверное, не только музыка была тому причиной.

— Выпьем за то, чтобы у тебя все получилось…

Хороший тост, вот только связывать нашу вечеринку с работой не хотелось. Очарование вечера легко разрушить и удастся ли воссоздать обратно?

— Пока — полный прокол. Я не смог дозвониться к клиенту…

— Ой, я забыла сказать о главном. Я уже обо всем позаботилась. Владислав Викторович тебя ожидает. Вот билеты.

Она потянулась к сумочке.

— Выезжаешь завтра поездом, там пересаживаешься на электричку…

Хорошая секретарша у моего шефа. Исполнительная, ничего не забыла…

Я слушал ее голос и почти не улавливал слов. Мне приятно было его звучание, и напрочь отсутствовало желание вникать в смысл сказанного.

— Ладно, Славик, я там все подробно записала…

Она уловила мое настроение, отбросила сумочку и снова взяла бокал.

— За нас! — сказала, и от ее слов теплая волна захлестнула меня.

— Ты сегодня такой робкий…

Я обнял девушку, притянул к себе. Ее губки раскрылись мне навстречу. Сдобренные ароматом вина они показались мне сладкими. Пьянящими, доводящими до безумия. От таких губок можно и хотелось сойти с ума.

* * *

— Мне жаль с тобой расставаться…

Тоненький лучик утреннего солнца отыскал щелку в плотной шторе, узкой полоской пересек комнату, игриво затрепетал на Наталкиных волосах. Она была божественной.

Я поцеловал ее в носик. Говорить не хотелось. Да и какими словами я мог бы выразить чувства, которые переполняли меня?

— Хочешь, я приеду к тебе на выходные?

Я понимал, что она не приедет, что это невозможно и даже неуместно, но, все равно, мне было приятно.

 

Глава третья

Поезд опаздывал, издевательской медлительностью убивая призрачную надежду поспеть на последнюю электричку. Призрачную потому, что и при нормальном раскладе, приди поезд точно по расписанию, она бы меня не дожидалась, так как отправлялась пятью минутами раньше. И не с моим счастьем рассчитывать на то, что пресловутый закон подлости даст сбой, в таких случаях чудеса случаются крайне редко.

Некоторое время я еще тешил себя иллюзией на последний автобус, который, если верить справке, отправлялся около полуночи. Но досадная проволочка, то ли из-за аварии, то ли еще из-за чего-то, проводник по этому поводу не распространялся, скорей всего сам ничего не знал, жирной чертой перечеркнула радужную перспективу, поставив меня перед неизбежностью коротать ночь в захудалом строении периферийного вокзала.

По большому счету, мне некуда было торопиться. Никто меня раньше завтрашнего дня не ожидал. Но задержки, как предвиденные, так и непредвиденные, раздражали. Сказывалась усталость: целый день на ногах плюс шесть часов в, отнюдь, не комфортабельном вагоне, жалком наследии канувших в лету совдеповских времен.

Первые огоньки, возвещающие о приближении заветной, давно с нетерпением ожидаемой, станции я встретил в тамбуре, выкуривая, не помню какую по счету сигарету. Глаза слезились вследствие бессонной ночи, тело ломило от накопившейся усталости. В душе преобладала неуверенность, граничащая с паникой. Я не представлял, как смогу выдержать еще и эту ночь. Веры в собственные силы почти не осталось.

С лязгом отворилась дверь и в тамбур вывалился проводник: неопохмеленный, небритый, в замызганном форменном мундире. Вслед за ним, загромождая тесный проход вещами, стали скапливаться мои товарищи по несчастью. Хотя, как знать? Может, счастливые. Не всем же, как мне, добираться на перекладных. И кто-то, наверняка, почти дома, мысленно предвкушает сытый ужин и теплую постель.

Я убрал с пути проводника сумку, он, пробормотав нечто неразборчивое, приоткрыл дверь и в тамбур ворвался холодный сырой воздух.

Погода была под стать настроению: унылая, неуютная. Моросил мелкий надоедливый дождик, который мог продолжаться вечность.

Тепловоз протяжно застонал, с надрывом заскрипели буксы, вагоны задергались, словно в агонии, и вагон неохотно остановился, немного не докатив до приземистого одноэтажного строения. Проводник заученным движением поднял ляду, открывающую доступ к ступенькам, резво соскочил на перрон и жадно подкурил извлеченную из помятой пачки «примы» сигарету.

Перрон оказался пустым. Никто никого не встречал, никто не собирался уезжать.

Вместе со мной из вагона вышло человек пять. Не успел последний пассажир коснуться ногой земли, как тепловоз издал длинный гудок, проводник поспешно выбросил недокуренную сигарету и на ходу вскочил в резво убегающий вагон.

У здания вокзала горела одинокая лампочка под металлическим козырьком. Порывами ветра ее раскачивало, и по перрону метались суетливые тени.

С надеждой на горячий кофе пришлось распрощаться сразу, едва я подошел к двери вокзала, если, конечно, этим словом можно назвать невзрачную халупу с облупленными стенами и непрозрачными от скопившейся вековой грязи стеклами. Висячий замок убеждал в том, что ночь, какой бы ненастной она не была, придется коротать на улице.

Мои растерянные попутчики сгрудились под нешироким карнизом, который почти не защищал от моросящей влаги.

Свет от фонаря едва достигал скромного убежища, от чего становилось еще неуютней и тоскливей.

Мне под козырьком места не нашлось, да я туда и не стремился. До рассвета оставалось часа три, на ногах бы не выстоял.

Влад — порядочная свинья, мог бы и встретить. Однако, судя по тому, что рассказала Наталка, ему и мысли такой в голову не пришло.

Я перекинул лямку сумки через плечо, тяжелая зараза, и не торопясь (куда спешить?) двинулся в обход здания. За углом — тьма тьмущая, здесь же заканчивался и асфальт. Я поскользнулся, едва не свалился в лужу и повернул обратно.

С противоположной стороны было светлее. Бетонная лестница со сломанными перилами вела вниз, рядом с ней блестела размокшая протоптанная дорожка. Внизу горели сразу два фонаря, небывалая роскошь и вызов цивилизации.

Спустившись по лестнице, я оказался на вымощенном брусчаткой пятачке, вероятно, привокзальной площади, по ту сторону которой находилась стандартная будка автобусной остановки.

Дождь припустил сильнее, холодный, неприятный. Порывы ветра подхватывая капли, швыряли их в лицо.

Бегом я пересек площадь и спрятался в бетонном кубе автобусной остановки. Здесь преобладали сырость и грязь. В нос шибануло запахом мочи, экскрементов, но пришлось смириться. Из двух зол выбирают меньшее.

От лавочки у задней стены осталось лишь воспоминание в виде металлического уголка, проржавевшего и, отнюдь, не стерильного. Тем не менее, я счел его благом, примостил сумку и, подстелив носовой платок, присел сам. Сначала крепился и не решался прислоняться к стенке, но потом плюнул на условности, устроился удобнее, глаза сомкнулись, и на какое-то время дремота сгладила внешние неурядицы.

Сон не был глубоким. Я слышал, как шлепают капли дождя, как ветер шуршит еще не опавшими с деревьев листьями. Иногда холодные брызги залетали внутрь и орошали лицо, но скопившаяся усталость все же дала разрядку телу, включила некий предохранитель и теплым коконом оградила от внешнего дискомфорта.

* * *

Не знаю, долго ли я пребывал в этаком состоянии полудремы? Сном его не назвать; сознание лишь на мгновения проваливалось в забытье. Я осознавал, где нахожусь, звуки ненастья фиксировались слухом, тело со временем все больше дрожало от переизбытка влаги. Лишь временами накатывающие видения, позволяли отвлечься от жалости к себе, да и то, не полностью, а как-то наполовину.

Не единожды я посылал мысленные проклятия в адрес школьного товарища. Иногда пытался вспоминать о приятном: о Наталке, о том, как прекрасно складываются у нас отношения. Только хорошее и приятное в голове не удерживалось.

С одного из таких провалов выдернул меня раздавшийся рядом звук хлопнувшей автомобильной дверцы.

Казалось бы, экая невидаль. Только глушь, в которой я оказался, что-то перевернула в сознании. И даже наличие автобусной остановки почему-то почти не ассоциировалось с транспортом. Преобладала уверенность, что поселок вымер давным-давно. А вымощенная брусчаткой площадь, здание вокзала — всего лишь безмолвные памятники канувшей в века эпохи, наподобие римского Колизея. Поезда прибывают сюда из иного мира и, остановившись по привычке, тут же убегают обратно.

Ну и мысли!

И, тем не менее, стук автомобильной дверцы, естественный в привычной, нормальной обстановке, вынудил меня подскочить. Я едва не свалился с неудобного сидения. Дремота испарилась, но сознание прояснилось не сразу.

Мысли еще путались в лабиринте бессвязных ассоциаций, когда снаружи бетонной коробки послышался звук шлепающих по лужам шагов. Мгновенье спустя длинная тень наискосок пересекла замызганный пол моего временного убежища. Она была настолько громадной, что не помещалась на полу, сворачивала на стену и полностью заслоняла бледный свет горящего на противоположной стороне площади фонаря.

Хотя…

От фонаря, едва способного пробить завесу моросящей пыли, тень не могла быть настолько отчетливой и идеально черной. Да и света в моей конуре после пробуждения стало больше.

Вот балда! Это же свет от автомобильных фар.

— Ба, да здесь, никак, привидения завелись. Мужик, не спи, замерзнешь.

Нормальный человеческий голос, громкий, насмешливый, показался мне иррациональным, но, тем не менее, сразу же привел в чувство и навел порядок в мозгах.

— Ты кто? — спросил визитер, которого я никак не мог рассмотреть. Мои глаза различали лишь нечеткий силуэт.

— Приезжий, автобуса жду.

— Ха! — изумился собеседник невидимка. — Вася, ты слышишь? Вот наивняк. Да здесь автобус появляется раз в неделю и то по большим праздникам.

— Что к человеку привязался, — ответил ему хриплый голос. — Делай свое дело, и — поехали. Мне некогда ждать.

— Да уймись ты, торопыга, подождет твоя Машка. Или боишься, что воспользуется отсутствием мужа?

Его собеседник ругнулся и умолк.

— И куда путь держишь? — снова обратился ко мне силуэт.

Я едва вспомнил название населенного пункта. Наталка написала его на листочке, только в такой темнотище доставать шпаргалку бессмысленно.

— В Каменный Брод.

Уверенности в моем голосе не было, мог и напутать. Каменный или, какой там еще может быть брод? Но, наверное, угадал.

— Вот, блин! Так это километров пятьдесят пилить, если не больше.

Я промолчал. Мне нечего было сказать. Его слова о расписании местного общественного транспорта озадачили. Такого подвоха я не ожидал.

— Мужики, — стрельнула идея, — а вы не в ту сторону едете?

Судя по всему, мужик призадумался.

— Я заплачу, — добавил с надеждой.

Помимо желания, голос прозвучал жалобно, не хватало еще расплакаться. А ведь ситуация — патовая. Электричка придет только следующей ночью, если, Наталка не напутала, и не исключено, что график ее движения мало чем отличается от графика рейсового автобуса.

— Вась, ты как смотришь? Выручим парня? Обещает на бутылку забашлять.

— По такой погоде одной бутылкой не обойдется.

Слова невидимого Васи вселяли оптимизм.

— Сколько? — спросил я.

— Стольник дашь?

Призрак сдвинулся в сторону, и я смог рассмотреть его. Невысокий мужчина, примерно моего возраста, одетый в ветровку, и кепку с глубоко надвинутым на глаза козырьком.

— Дороговато, однако…

Я вовремя вспомнил о безвыходной ситуации и быстренько поправился.

— Согласен!

— Вот, блин! — мужик смешно дернул ногой, по-видимому, вступив в неприятное. Во что, не хотелось и думать, вариантов не много. — Ну и вонища! Как ты здесь сидишь?

— Ладно, бери вещи и беги к машине, я — сейчас.

Ему стало совсем невтерпеж, и он начал расстегивать штаны раньше, чем я успел покинуть затхлую конуру.

* * *

Дождь, как будто, перестал. Точно определить невозможно. Сырость и опустившийся туман предполагали как минимум два варианта: то ли капли измельчали, и я их перестал замечать, то ли меня обволокло влажной тучей. Впрочем, хрен редьки не слаще. Приятного мало. Хорошо хоть ветер угомонился.

Уподобляясь слепому котенку, почти наощупь, я медленно пробирался вперед, ориентируясь, на светлые маячки, и едва не стукнулся головой в неожиданно возникший передо мной кузов микроавтобуса. Пошарил рукой по мокрому металлу, пытаясь отыскать дверцу.

— Погодь, щас открою, — раздался над ухом голос, и я вздрогнул от неожиданности.

Вася оказался выше своего напарника. Широкий в плечах, одетый в кожаную куртку с короткой прической под ежика и угловатым лицом, он напоминал классического «братка» из шедевров отечественной киноиндустрии. Увидев этакую громадину, я на мгновенье пожалел о спонтанно принятом решении.

— Залезай! — стенка кузова раздвинулась, из черной пустоты на меня дохнуло умопомрачающим, по-домашнему уютным теплом. — Удобств не гарантирую, располагайся, как получится. На попутчиков мы не рассчитывали.

Вася улыбнулся, угловатые черты смягчились, лицо его стало добрым и приятным.

— Уж как-нибудь… Все лучше, чем здесь мерзнуть, — улыбнулся в ответ.

— Погодка конечно, не фонтан, — согласился Вася и закрыл за мной дверцу.

Он вернулся на водительское место, и под потолком вспыхнула маленькая лампочка, показавшаяся с непривычки ослепляющее яркой.

Сидений в салоне не оказалось. Только уложенные один на другой мешки с чем-то твердым и круглым, вероятно, картошкой. Лишь у перегородки, отделяющей водителя, нашлось немного свободного пространства. Окон тоже не было. Микроавтобус не для пассажиров, но я был и этому рад.

— Ты мешок стяни и устраивайся удобнее, — посоветовал Вася.

Я так и сделал. Сидеть на картошке не самый шик, но лучше, чем на металлической рейке.

— До Бродов мы тебя не доставим. Там по такой погоде сам черт не проедет. Сбросим у развилки.

— А от нее далеко до села?

Вася опустил козырек над головой, посмотрел на карту в прозрачной пленке, что-то подсчитал в уме.

— Километров восемь-десять. За пару часов дотопаешь.

Его слова меня не огорчили.

Я посмотрел на часы. Половина второго. Ну и ночка выдалась…

Невзирая на позднее время, решил все же дозвониться до Влада.

— И не мечтай, — увидев мои потуги, заметил Вася. — Сюда цивилизация еще не добралась.

В подтверждение его слов тоскливая надпись на мониторе известила об отсутствии сети.

Открылась, впустив порцию холодного воздуха, и тут же захлопнулась дверца. Напарник Васи взгромоздился на переднем сидении.

— Поехали! — скомандовал водителю и повернулся ко мне. — Как тебе купе люкс?

— Нормально, — ответил я.

— Ну и ладненько, — он оставил меня в покое, и я был благодарен за это. Чувствовал себя слишком уставшим и разбитым для поддержания бессмысленной болтовни.

Лампочка погасла, похоронив меня в почти полной темноте. Двигатель мягко заурчал, автомобиль двинулся с места. Некоторое время я пытался смотреть в лобовое стекло, но вид из него был скучный и однообразный. Точнее — никакой. Пятачок вырванного фарами у тумана асфальтового покрытия, а вокруг — молочная бледность.

Вася включил печку. Теплый воздух обогрел меня, глаза незаметно сомкнулись, и я, теперь уже по-настоящему, погрузился в глубокий сон.

* * *

— Твою мать!

Микроавтобус резко остановился, от толчка я слетел с неудобного картофельного ложа и проснулся. Хотя, наверное, сначала проснулся, а потом уже слетел. Потому что отчетливо услышал произнесенные водителем до или во время торможения слова, уловил их интонации и даже понял, что ничего хорошего не случилось. Скорей — наоборот.

— Не, Колян, ты видел?

Значит, второго спутника зовут Николаем. Бесполезная для меня информация. Скоро я сойду, наши дороги разойдутся, и мы никогда больше не увидимся.

— Что, видел? — не мог врубиться Колян. По-видимому, он тоже вздремнул, и остановка для него стала неожиданностью. — Ты где права купил? Я едва лоб не разбил.

Вася не ответил. Я услышал, как хлопнула дверца, и понял, что водитель вышел из машины.

В салоне темно, хоть глаз выхоли. Свалившийся на меня мешок, хоть и не пришиб, но лишил обзора. Наощупь я отыскал мобилку, присветил и стал выгребаться из завала.

Послышался второй хлопок, Колян последовал за напарником. Я нащупал ручку и с трудом отодвинул тяжелую дверцу. В лицо, прогоняя сон, дохнуло холодом и сыростью.

— Что случилось? — допрашивал водителя Колян.

Фары высвечивали длинные силуэты моих благодетелей, все вокруг тонуло в тумане.

— Старуха, будь она неладна! Откуда взялась? Тут километров на двадцать ни одной живой души быть не должно… — как-то виновато оправдывался Вася.

— Ты наехал на нее?

— Вроде бы нет… — уверенности в голосе водителя не было. — Куда же она подевалась, зараза? Бабка, ты, как, жива? Где ты?

В тумане его крик звучал приглушенно, неестественно.

Я достал сигарету и закурил.

Появился с фонариком Вася. Он осматривал кузов автомобиля, потом переместил луч на обочину. Только видимость — никудышная, шагов на пять, не больше.

— Ты как, братишка, не поранился?

— Все нормально. Что случилось?

— Угости сигареткой.

Я протянул пачку, Вася долго не мог нащупать сигарету, пальцы его дрожали.

— Бабка выскочила на дорогу. Едва успел затормозить.

Успел ли? Судя по всему, водитель не был уверен, потому и осматривал машину так тщательно.

— Вася, тебе ничего не приснилось?

Низкорослый крепыш стоял перед бампером и тоже дымил. В отличие от напарника, он был спокоен, и в его словах угадывалась насмешка.

— В таком тумане черт те, что привидеться может. Смотри, как клубится, чем не призрак старухи?

Освещенный фарами туман и в самом деле не был однородной массой. Отдельные струйки, словно пар над чайником, поднимались вверх и причудливо колыхались.

В словах Коляна присутствовала железная логика. Ночь, туман, усталость — вполне могли сыграть с водителем злую шутку.

Вася, наверное, подумал о том же. Он немного успокоился. Выбросил сигарету, но все же продолжил обход автомобиля.

Потом еще раз громко крикнул:

— Есть кто-нибудь?

В ответ — ничего. Ни шороха ветра, ни каплей дождя, его, правда, уже не было, ни иных посторонних звуков. Лишь едва различимый шорох гравия под ногами.

* * *

После происшествия никому не спалось. Колян дымил сигаретой, я пристально всматривался в лобовое стекло. Микроавтобус едва полз по разбитому асфальту, туман неохотно расступался под лучами, обнажая лишь крохотный пятачок проезжей части. По бокам проплывали едва заметные тени, которые с одинаковым успехом могли быть кустами, деревьями или телеграфными столбами. Все казалось нереальным и даже неземным, впору было поверить, что мы оказались в ином мире или на другой планете.

Из головы не выходила увиденная (или привидевшаяся?) водителем старуха. Была ли она на самом деле? Вдруг была? Лежит сейчас на обочине, истекает кровью, а мы даже не потрудились хорошенько поискать.

В очередной раз, машинально взглянув на мобилку, я вдруг понял, что едем мы довольно долго. Мысль о том, что в стрессовой ситуации Вася мог забыть, где меня высадить, молнией пронзила мозг.

— Василий, мне еще не пора выходить?

Водитель вздрогнул от неожиданности, как будто забыл о моем существовании.

— Указателя не было…

Ответ прозвучал неуверенно, виновато. Он не помнил, был указатель или нет. Мягко остановил автобус, включил лампочку, посмотрел на карту, сверился со спидометром.

— Как будто рядом уже. Нужно внимательнее смотреть. Должен быть поворот налево, проселок…

— Увидишь тут… — проворчал Колян.

— Если есть знак, не пропустим.

— А если, нет?

Вопрос завис в воздухе.

Микроавтобус тронулся и поехал еще медленнее. Наши взгляды были прикованы к левой обочине, только толку от этого было мало. Приходилось полагаться исключительно на везение.

Плелись мы со скоростью среднестатистического пешехода. Водитель вплотную приблизил лицо к лобовому стеклу, его руки напряженно сжимали руль, но колеса то и дела попадали в выбоины, автомобиль подбрасывало.

После одной из колдобин, Вася громко выругался, остановил машину и заглушил двигатель.

— Все, приехали!

— Ты че, охренел? — не врубился Колян.

— Охренеешь тут… — не обиженно, но как-то обреченно произнес Вася. — Колесо менять надо.

— Чтоб я еще куда-нибудь с тобой поехал… — возмущался Колян, пока Вася возился с домкратом.

Я молча стоял рядом.

— Слышь, браток, — обратился ко мне, — может, это ты у нас «удачливый»? Сколько с Васей ездили, никогда такого не было.

Я не понял, шутит он или серьезно?

— Что ты пристал к парню? — заступился за меня водитель. — Небось, сам его пригласил, он к нам в попутчики не набивался. Да и ерунда все это. Чем языком болтать, помог бы.

Колян сплюнул, нагнулся, взялся обеими руками за колесо, с силой потянул на себя и едва не шлепнулся на задницу, когда оно легко соскочило с креплений.

— Вот, зараза!

Он удержался на ногах, но колесо выпустил. Стукнувшись резиновой покрышкой об асфальт, оно подкатилось к моим ногам, заколыхалось и свалилось набок. Я отступил, но потом что-то привлекло внимание, и вернулся обратно. Наклонился, присветил мобилкой. Мороз пробежал по коже.

Старуха не привиделась водителю. Она была на самом деле. И, похоже, увернуться от автомобиля не успела…

Усилием воли я прогнал мысли о кровавых подробностях, отодрал застрявший возле ниппеля лоскуток плотной ткани с большой пластмассовой пуговицей и зачем-то спрятал его в карман.

* * *

— Готово, можно ехать, — Вася для надежности стукнул ногой по установленной на месте пробитого колеса запаске, собрал инструменты и спрятал в багажном отделении.

— Погодь, отлить надо.

Колян прикурил новую сигарету и скрылся в тумане.

— Ха! — вскоре раздался его голос. — Братишка, а тебе пофартило.

Так он обращался только ко мне.

— Что случилось? — спросил.

— Приехал уже, — в его голосе чувствовалась неподдельная радость. — Вот он указатель, вот он родименький.

Я двинулся на его голос и увидел бетонный столбик с погнутой железкой на нем. Посветил, прочитал надпись «Каменный брод — 7 км». Прошел еще немного и скорее угадал, чем заметил отходившую от основной трассы грунтовку. Действительно — чудо! Не отойди Колян по нужде, мы бы проехали мимо и ничего не заметили.

Но ведь еще было пробитое колесо. Мистика!

Едва я вытащил из салона сумку и закрыл дверцу, микроавтобус резко рванул с места. Спустя доли секунды красные огоньки габаритов скрылись в тумане, и я остался один, глухой ночью неведомо где. Вася с Коляном с такой поспешностью сбежали от приносящего несчастье, что позабыли об оплате. Невостребованный загодя отложенный стольник, так и остался лежать сиротинушкой в кармане рубашки.

Ситуация, в которой я оказался, глупее не придумаешь. За пару часов проведенных в относительном уюте приходилось расплачиваться по полной программе. До рассвета оставалось ужас, как долго и, мои умственные способности пасовали перед насущным вопросом: где скоротать время. Даже намека на укрытие не наблюдалось, а надеяться на попутку было бы верхом идиотизма.

Туман окружал со всех сторон. Я видел его, он как бы светился сам по себе. Но все остальное надежно пряталось от моих глаз. Лишь пятачок мокрого асфальта под ногами, да и тот больше ощущался. Пока не рассветет, идти куда-либо бессмысленно.

Я отыскал более-менее чистое место, поставил сумку, присел на нее. Холод и сырость сразу дали о себе знать, вскоре у меня зуб на зуб не попадал. Пришлось подняться, попрыгать, чтобы разогнать кровь, только толку от этого было мало. Тогда я плюнул на все и решил продолжить путь.

* * *

Я осознал оплошность, едва сошел с асфальта. Ноги сразу увязли в раскисшей грязи. Липкий чернозем тоннами налипал на ботинки, которые промокли, и вода неприятно чавкала в них. Каждый новый шаг давался ценою неимоверных усилий. Словно канатоходцу мне приходилось балансировать, чтобы не свалиться в грязь. Будь теплее, шел бы босиком, но сейчас сама мысль об этом навевала ужас.

Спустя некоторое время, я уже не мог думать ни о чем постороннем. Мне было наплевать на старуху, которая, возможно, попала под колеса автомобиля, я устал проклинать Влада и даже ощущения холода притупилось. Мысли сконцентрировалась на единственной важной задаче, вытащить ногу из болотной жижи, переставить ее и при этом не потерять равновесие.

Куда иду? Зачем? Это уже ничего не значило. Но каждый новый шаг воспринимался, как выдающееся достижение, мною овладел своеобразный азарт, и я даже начал получать удовольствие от нынешнего своего состояния.

Опасный симптом для здравомыслящего человека. Вот только таким я себя уже не ощущал. Я вообще себя не ощущал.

Вывело меня из сомнамбулического состояния яркое пятно, внезапно вспыхнувшее перед глазами. Я остановился и долго на него смотрел, пытаясь сообразить, что оно означает? В голову ничего не приходило. Явление — фантастическое, оно не вкладывалось в рамки моих познаний и поражало величием. Белый туман вдруг начал светиться сам по себе. Словно включили лампочку за стеной из матового стекла. Только, в отличие от лампочки, свечение не было ровным и стабильным. Поначалу небольшое пятно с каждым мгновением разрасталось, увеличивалось и становилось все больше. А вскоре вся стена тумана передо мной словно пылала.

Потом я услышал звук. Он доносился сзади.

Истина открылась вдруг и сразу.

Вовсе не чудо и не потустороннее явление. Я видел отраженный свет автомобильных фар.

Повинуясь скорей инстинкту, нежели понимая, что делаю, я отскочил в сторону, и тотчас черная громадина на большой скорости промчалась в сантиметрах от меня, забросав комьями мокрой грязи, вырывающимися из-под колес.

Я даже не успел испугаться. Только удивился. Настолько привык к тому, что остался один на белом свете, что появление автомобиля показалось фантастикой. Вслед за удивлением пришла мысль, что есть еще Вася с Коляном и, вероятно, именно их автомобиль едва не сбил меня. А, что они меня не заметили при такой видимости — ничего удивительного. Как и ничего странного в том, что они вернулись. Ведь я забыл расплатиться, а стольники в наше время на дороге не валяются.

Если даже за деньгами вернулись, как я буду им рад. Не откажут же они мне в крохотке тепла, позволят минут пять погреться в уютном теплом салоне.

Но, как они меня найдут? Если не заметили сейчас, где гарантия, что вернутся обратно? В глазах защемило, я был готов расплакаться.

Мне перехотелось переставлять ноги и куда-то двигаться. Бесполезное занятие. Все равно у меня не хватит сил куда-нибудь дойти. Сбросил с плеча осточертевшую сумку. Только сейчас, когда отчаяние победило летаргию, я ощутил, насколько она тяжела.

Сумка покатилась вниз. Я потянулся за ней, поскользнулся и оказался в овраге.

Я не ушибся, а лишняя влага не могла усугубить безрадостное положение. Сумка удобно подвернулась под голову, словно подушка. Я счел это благоприятным знаком, закрыл глаза, представил себя в теплой постели. Но холод вернулся и начал терзать с новой силой. Инстинкт самосохранения взял верх и вынудил шевелиться.

Постанывая, я снова выбрался на раскисшую дорогу, дабы продолжить постылую игру в «сделай шаг».

За что такие страдания? Зачем я сюда поперся? Чем мне плохо было дома? Разнообразия захотелось? Скучно стало? Получил по полной программе.

Слезы уже ручьями лились из глаз. От жалости к себе, от той несправедливости, которую я, никак не заслуживал.

Каждый следующий шаг давался труднее. Вязкий чернозем не желал отпускать, затягивал обувь, пытался разуть. Сил оставалось все меньше, а перед глазами все та же молочная бледность: непрозрачная, плотная, осязаемая.

Сколько я прошел, где нахожусь, туда ли иду?

Какая разница!

Я смирился с мыслью, что иду просто ради того, чтобы идти. Важен процесс. А результат…

Глаза мои ничего не видели кроме сплошного белого пятна. Можно было подумать, что я ослеп, но я знал, причина в ином: в тумане, в слезах, а может и в том, что я не хотел ничего видеть. И, когда на белом пятне появились красные точки, воспринял их не с радостью, а с удивлением. Возможно, с подозрением. В туманном мире, частицей которого я привык себя считать, они выглядели инородными. А все инородное настораживает и не внушает доверия.

Наученный недавним опытом, я отступил на обочину и, как оказалось, не зря. Обогнавший меня автомобиль (минуту или час назад, я не помнил, время потеряло значение), медленно пятился и, миновав меня, остановился. Теперь я не видел красных огоньков, меня озаряло белое сияние, непривычно яркое, ослепляющее.

Хлопнула дверца.

— Славик! — услышал знакомый голос.

Не Вася и не Колян.

— Влад?

— Кто же еще? Какого хрена ты здесь делаешь? Не мог на станции подождать?

Действительно, какого хрена я здесь делаю? Сложный вопрос.

— Да что с тобой, братишка? Снимись с ручника.

Только после этих слов я повернулся на звук голоса. Свет ударил по глазам. Я зажмурился.

— Крантец! Как же я тебя такого в машину возьму? Ты мне весь салон испачкаешь.

Вот буржуй! Ему автомобиль дороже школьного товарища. Но я не обиделся. У меня не оставалось сил обижаться.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

Влад не решился выйти, и я не осуждал его за это. Он повозился в кабине, потом открыл дверцу.

— Влезай, братишка, сейчас согреешься.

Не понимаю, где я нашел силы, чтобы взобраться в кабину внедорожника. Опустился на мягкое сидение, посмотрел на Влада. Наверное, бессмысленно посмотрел.

— Ты что, не узнал меня? — всполошился он.

— Тебя не узнаешь… — выдавил из себя и с трудом узнал собственный голос. Губы едва мне подчинялись, были словно деревянные.

— На-ка выпей, — он достал из кармана плоскую металлическую фляжку, открутил крышку и протянул мне.

Безвкусная струйка пролилась в горло дошла до желудка и там взорвалась, накатив на меня огненной волной. Я ощутил давно забытое тепло. Тепло, в существование которого перестал верить. Сделал еще глоток. Теперь почувствовал вкус и понял, что пью коньяк. Хороший коньяк, крепкий, согревающий…

Влад осторожно отобрал у меня фляжку, я закрыл глаза и мгновенно уснул.

 

Глава четвертая

Умиротворение и покой — первое, что я почувствовал, когда проснулся. Прислушался — тишина. Не совсем тишина, где-то перекликались птицы, еще какие-то звуки, непонятные, но умиротворяющие.

Раздался стук. Я открыл глаза. Увидел, что лежу на диване в небольшой, хорошо обставленной комнате. Шкаф, кресло, стол. Рядом с диваном журнальный столик, на нем мобильник, еще какая-то мелочь, которую ночью выгреб из карманов. Пол покрыт ворсистым ковром светло-кофейного цвета. И — окно, большое, почти на всю стену, а сквозь щелку в шторе просачивается солнечный свет.

Неужели такое возможно? Вчерашний день и последовавшая за ним ночь отбили веру в хорошую погоду.

Стук повторился. Дверь в дальнем конце комнаты отворилась, и в проеме возникла громадная фигура с сияющей на лице улыбкой.

— Ну и мастер ты спать!

Влад подошел к дивану, придвинул столик, взгромоздился в кресло, достал из кармана знакомую мне фляжку и два пластиковых стаканчика.

— Не вставай, — остановил меня, — еще рано, можешь понежиться.

Он щедро разлил в стаканчики коньяк.

— Это так, для укрепления здоровья и поднятия боевого духа, — и захохотал. — Аперитив называется…

Слово «аперитив» произнес с издевкой, словно на дух не переносил этот термин и решил поглумиться над ним.

Мягкие пластиковые стаканчики соприкоснулись почти неслышно, с хрустящим скрипом. Наверное, кощунство пить благородные напитки из такой посуды, но, кому какое дело?

— Хороший коньяк!

— Иного не держим, — Влад крякнул и снова потянулся за фляжкой. — Молодчина, что приехал, Славик. Только, скажи мне, братишка, какого черта ты меня на станции не подождал?

— Откуда я знал, что ты приедешь…

— Мне Натка сразу позвонила, как только ты в поезд сел.

Вот как, она для него уже Натка? Я ощутил укол ревности, но не подал виду.

— Я пытался к тебе дозвониться, но ты или трубку не брал, или связи не было…

— Ну и ладненько. Главное, что все хорошо закончилось. Славик, запомни, ты сюда приехал, как гость, как мой друг и бывший одноклассник. Ничего более, даже не заикайся, где работаешь.

— Почему такая скрытность? Может, расскажешь, что случилось?

— Извини, браток, не могу. Не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное мнение. Ты сам осмотрись, что к чему, потом поговорим.

Ну что он темнит? Впрочем, какая мне разница, так еще проще, ни о чем думать не надо.

— Кем же ты меня представишь, кроме того, что я твой друг?

— Ты раньше в газете работал… Впрочем, — Влад призадумался — Журналистом нельзя, это их насторожит.

Кого — их?

— Придумал! — в восторге от собственной гениальности, Влад хлопнул в ладоши и даже подпрыгнул в кресле. — Славик, я скажу, что ты известный писатель, приехал сюда в поисках уединения, чтобы поработать над новой книгой.

— И что я написал? — спросил.

— Сам придумаешь, — Влад не уловил иронии. — Я книг не читаю.

— То, что ты не читаешь, ничего не значит. Вдруг кто-то спросит, или по инету проверит?

— Славик, кому это нужно? Скажи, под псевдонимом пишешь…

— Ладно, что-то придумаю, — согласился я. — Только не говори, что я — известный. Скажи, что начинающий, так проще.

— Как хочешь.

Мы допили коньяк.

— Приводи себя в порядок, а к десяти спускайся в столовую завтракать. Там я тебя со всеми и познакомлю.

— И где у тебя столовая?

— По лестнице вниз, а там не промахнешься.

Влад скомкал стаканчики, выбросил их в мусорную корзину, спрятал пустую фляжку в карман и направился к выходу.

* * *

Или коньяк подействовал, или успел отдохнуть — чувствовал я себя превосходно. Куда и девалась унылость и сопутствующий ей пессимизм. Я вскочил с кровати, сделал несколько резких движений руками, пару раз присел и, посчитав, что с зарядкой покончено, направился в ванную. Все мои туалетные принадлежности лежали на полочке перед зеркалом, кроме них я нашел запечатанный тюбик зубной пасты, брусок мыла, шампунь, пенку для бритья, новенький бритвенный станок. На вешалке — два махровых полотенца, размером с простыню и банный халат. Влад основательно приготовился к моему приезду, ничего не упустил.

Горячий душ еще больше поднял настроение. Я завернулся в халат и вернулся в комнату. Отодвинул тяжелую штору, и солнечные лучи ворвались в комнату, озарив ее радостным светом. Я приоткрыл форточку и с наслаждением вдохнул свежий воздух, насыщенный, вкусный, пахнущий чем-то неосознанно приятным.

Вид за окном открывался достойный и ни с чем несравнимый. Как он отличался от того, который я каждый день видел из своей городской квартиры. Ни тебе бетонных коробок домов, самим видом навевающих тоску и обреченность, ни асфальта, ни клубов дыма, выплескивающихся из трубы масложиркомбината, ни снующих, словно толпы тараканов пешеходов, ни шума автомобильных двигателей.

Подо мной — аккуратные клумбы с цветами. Они хоть и сотворены человеческими руками, тем не менее, отсутствие правильных геометрических форм придавало им природный облик. Посыпанная гравием дорожка, обрамленная кустами самшита, вела к деревьям с уже кое-где пожелтевшими листьями. За ними солнечные лучи слепящими блестками отражались от поверхности пруда, противоположный берег которого вздымался холмом и волнистой линией соприкасался с безупречной голубизной бездонного неба.

Картинка, достойная кисти величайшего художника, и смотреть на нее можно бесконечно. Она отвлекала, расслабляла, настраивала на философский лад, вынуждала забыть обо всем и о времени в том числе.

Кстати, о времени…

Я очнулся. Нельзя опаздывать на завтрак. С моей стороны такая небрежность выглядела бы верхом неприличия.

Зазвонил мобильник. Знакомая и привычная мелодия, показалась неуместной. Даже не взглянув на дисплей, я поспешил нажать кнопку, чтобы заткнуть нарушающий гармонию шум.

— Привет, Славик!

Наталка! Я вдруг почувствовал расстояние, которое нас разделяло, и мне стало не по себе. Как хотелось ее увидеть, прикоснуться к мягким волосам, вдохнуть их пьянящий аромат, ощутить вкус ее губок…

— Здравствуй, Солнышко! Я соскучился по тебе…

— Когда успел?

Действительно, ведь мы расстались только вчера, а кажется, с тех пор миновала вечность. Необъяснимый парадокс времени.

— Ты, как устроился, тебя Влад встретил?

Опять — фамильярность. Почему Влад, а не Владислав Викторович? Для Наталки мой одноклассник — лицо постороннее, обыкновенный клиент. Или я ошибаюсь? Номер телефона он оставил не мне, а ей. Ей удавалось с ним созвониться, в то время, как я выслушивал сообщения автоответчика…

Рука, державшая трубку, вспотела и задрожала.

— Славик, ты меня слышишь? — Наталка, интуитивно уловила мое настроение.

— Трещит в трубке… — оправдывался я, хотя понимал, что аргумент неубедительный. И, словно пытаясь оправдать меня, вмешалась неведомая сила и отрубила связь. Долго я с недоумением рассматривал потухший дисплей, пока не, что ничего сверхнеобычного не случилось. Просто разрядилась батарея.

Звонок Наталки взволновал меня и окунул в уныние. Мысль о том, что девушка что-то скрывает, гвоздем впилась в мозг, разбередила душу.

Половина десятого. Пора собираться. Где же мои вещи? Отворил шкаф. Сброшенная ночью грязная одежда, выстиранная и выглаженная, висела на плечиках. Внизу — сумка, тоже вычищенная, можно сказать, до блеска.

Я натянул джинсы, вытащил из сумки новый гольф, носки. Сгреб мелочевку: ключи, деньги, расческу, рассовал по карманам. В глубине одного из них наткнулся на нечто инородное. Лоскут плотной материи с огромной пластмассовой пуговицей.

Воспоминания о прошлой ночи, о мистической старухе нахлынули с новой силой. Картинка настолько яркая и отчетлива, словно я знал обо всем не со слов Васи, а видел собственными глазами.

Какой кошмар!

Захотелось поскорее избавиться от неприятной вещицы. Я уже собирался выбросить лоскуток в мусорную корзину, но почему-то передумал и снова спрятал его в карман.

* * *

Найти столовую действительно оказалось несложно. Тем более что внизу лестницы в просторном холле находился Влад и отчитывал молодого парня лет двадцати. О чем шла речь, я не понял, но по недовольному выражению одноклассника и потупившемуся взгляду его собеседника догадался, что разговор не из приятных.

Молодой человек, наверное, из прислуги, не осмеливался возражать Владу и лишь иногда тоскливо кивал головой.

Увидев меня, Влад махнул рукой, и юноша сразу исчез, словно испарился.

— Ты вовремя, Славик, все уже собрались.

В голосе одноклассника, я уловил нотки озабоченности, но не придал значения. Хозяйские хлопоты, семейные неурядицы, мало ли что еще могло вывести Влада из себя.

Посреди большой комнаты с низким потолком стоял длинный стол, застланный белой скатертью и заставленный приборами.

Сидевшие за столом повернулись в нашу сторону и сверлили нас взглядами. В основном — меня.

— Прошу любить и жаловать — мой друг и одноклассник Вячеслав. Он писатель, приехал погостить и набраться вдохновения.

Речь далась моему другу с трудом, по-видимому, он чувствовал себя некомфортно.

За столом зашушукали, я уловил лишь нестройный гул голосов, не разобрав ни единого слова.

— Думаю, в дальнейшем вы сами познакомитесь ближе.

Как и положено хозяину, Влад занял почетное место в торце стола. Я оказался по его левую руку. Справа от Влада напротив меня сидела, вероятно, его жена, симпатичная женщина лет тридцати с бледным болезненным лицом и тонкими плотно сжатыми губами. Она пялилась на меня немигающим взором, и я растерялся, не зная, как себя вести. Наконец женщина смилостивилась.

— Меня зовут Марина, — сказала безликим, лишенным эмоций голосом. — Я рада, что вы решили у нас погостить, — и, к моему облегчению, перевела взгляд на тарелку.

Стол был сервирован, как в лучших ресторанах, хотя посуды и прочих столовых принадлежностей оказалось больше, чем, собственно, еды. Незаметно возникший за спиной официант, или, как он здесь называется, положил на тарелку омлет, добавил какой-то салат, наполнил бокал чем-то розовым, или соком, или вином. Наверное, соком, потому что ели все молча, и тосты не произносили.

Вкуса еды я почти не ощутил, слишком велико было напряжение. Поковырялся вилкой в тарелке и, заметив, что на меня больше не обращают внимания, начал незаметно разглядывать соседей.

Рядом с Мариной сидела сухощавая чопорная старуха с неприятным высокомерным выражением на худом, натянутом, словно маска лице. Ее волосы были зачесаны назад, отчего лоб казался невероятно высоким. Глаза прятались в глубоких впадинах, их трудно было видеть, но от них явственно исходили холод, неприязнь и презрение ко всему. Едва коснувшись старуху взглядом, я вздрогнул и отвернулся.

— Теща! — шепнул мне на ухо Влад. — Уважаемая Наталья Владимировна…

Уважения в его голосе я не почувствовал.

— Рядом с ней лечащий врач жены, — продолжал просвещать Влад. — Подруга Маринки — Тоня, симпатичная зараза, будь с ней осторожен, баба голодная, обкрутит в два счета. Мужик, рядом с тобой, точно даже не знаю, кто. Прижился…

Теща, заметила, что мы перешептываемся, сверкнула взглядом, и Влад замолчал.

Атмосфера еще та, весело, как на похоронах. Я не увидел ни одного приветливого лица, ни одной дружественной улыбки. Все сидели чопорные, серьезные, одетые безукоризненно, по-деловому. Сосредоточенно ковырялись в тарелках ножами и вилками, словно выполняли непосильно тяжелую работу. И напряжение было настолько тягостным и ощутимым, словно бы материальным.

Источник его я определил сразу. Тон задавала сидящая напротив меня женщина, не уверен, подходит ли ей такое определение, ничего женственного в чертах «уважаемой» тещи Влада я отыскать не мог. Каждый из присутствующих время от времени бросал на нее опасливый взгляд и тут же, словно обжегшись, отводил глаза. Она же языческим божком возвышалась над столом: холодная, неприступная, властная. Одетая в строгую идеально белую блузку со стоячим воротником, застегнутым под горло настолько тесно, что ей, наверное, трудно было дышать. Белизна блузки не вносила ничего светлого в облик Натальи Владимировны. Наоборот, как бы подчеркивала смоляную черноту волос (ни единого седого волоска, возможно, благодаря красителям) и навевала мысли о беспросветной тьме.

Дочь ее, супруга Влада, по сравнению с матерью, выглядела бледной и невыразительной. Она как бы смазывалась, растворялась, ничем не выделяясь из интерьера, не задерживала на себе взгляда. А если специально сконцентрировать на ней внимание, то, прежде всего, бросалась в глаза болезненная бледность. Уже потом можно было различить тонкие губы, капризной избалованной девицы. И больше — ничего. Первая мысль, пришедшая мне в голову, что она похожа на дохлую рыбу. Я устыдился сравнения, но, тем не менее, оно мне казалось точным. Одежда Марина была так же невыразительна. Светлое с желтовато-серым отливом, платье сливалось с цветом лица и такой же неопределенной расцветки волосами. Ничего живого, яркого.

По сравнению с тещей и женой Влад выглядел вызывающе бодрым и здоровым. Да и гости принадлежали к иной категории. За столом они вынуждены были подавлять свою истинную сущность, дабы не прогневить хозяйку.

— Что за цирк? — вопрос не совсем корректный, но Влад не обиделся. Махнул рукой, мол, ну его…

Гости медленно выползали из чрева столовой. В гостиной никто не задерживался, никто на нас не обращал внимания.

— Гадюшник еще тот.

— И так каждый день?

— Слава Богу, нет, — Влад даже руку дернул, чтобы перекреститься, но тут же смущенно опустил ее. — Не поверишь, Славик, но вся эта комедия придумана ради тебя. Чтобы, так сказать, познакомиться ближе.

— Хорошенькое знакомство, — проворчал я.

За спиной послышался скрип, я обернулся. Девушка в белом халате выкатила из столовой инвалидное кресло. Теперь мне стала понятна болезненная бледность Марины.

— Что с ней? — спросил у Влада.

— Уже год не встает. Авария, — неохотно объяснил тот.

Сиделка подкатила кресло к нам, мы смущенно умолкли.

— Мне приятно с вами познакомиться, — сказала Марина. Ее голос был тихим и слабым. — Я люблю читать, — тоненькие губы разомкнулись в подобии улыбки. — Вы зайдете ко мне? У меня так мало развлечений.

— Обязательно! — пообещал я.

А что я мог еще сказать?

Марина протянула руку. Я робко пожал ее, ощутив холод, словно дотронулся до чего-то неживого.

Марина снова попыталась улыбнуться, затем кивнула сиделке и та покатила коляску дальше.

— Вот так и живем… — вздохнул Влад.

— Да, дружище…

Я не знал, что сказать, как его успокоить. И была ли в этом необходимость? То, что меня поразило и шокировало, для него было привычным и повседневным.

— У меня в комнате завалялась бутылочка… — я взял Влада за локоть и потянул к лестнице.

— Да у меня этого добра… Впрочем, — он покорно сделал несколько шагов, но потом остановился.

— Слушай, — сказал, — пойдем на кухню, что-то перехватим, желудок от голода сводит.

* * *

Комната, в которую привел меня Влад, никоим образом не была приспособлена для приготовления еды. Ни плиты, ни кухонной утвари, ни мойки, ни разделочных столов, как и прочих необходимых атрибутов, я не увидел. Если здесь и готовили пищу, то за закрытой дверью в торце помещения. Мы же оказались в подобии маленького уютного кафе с барной стойкой из темного дерева, низким столиком, по обе стороны которого расположились мягкие диванчики, высоким, до потолка, стеклянным шкафом, заставленным разнокалиберными бутылками, холодильником с прохладительными напитками и кофейным аппаратом, под прозрачной крышкой которого высилась горка коричневых зерен.

К сожалению, уединиться не удалось. Свято место пусто не бывает. В мягком кресле возле низенького столика утопал, от чего видна была только поблескивающая плешью макушка, некто из присутствующих на завтраке. Тот самый, имя которого Влад не вспомнил, и охарактеризовал кратко и емко: прижился…

Приживалец, которого из-за его мелких размеров мы не сразу заметили, засуетился, заерзался, чем, собственно, и выдал свое присутствие. Судя по всему, до нашего прихода он чувствовал себя комфортно. В пепельнице дымилась сигарета, рядом — бокал, до половины наполненный жидкостью янтарного цвета.

— Кхм-Кхм… — глубокомысленно произнес Влад, одарив анонимного алкоголика недвусмысленным взглядом.

Отреагировал тот неординарно, не так, как следовало ожидать. Стушевавшись в первое мгновение, быстро овладел собой. Его лицо растянулось в подобии вежливой улыбки, сквозь которую проскальзывало неудовольствие. Еще бы, его отвлекли от важного занятия. Не знаю, кем себя мнил лысоватый недомерок, но осознание собственной значимости было развито у него непомерно. Если бы я не знал настоящего расклада, не усомнился бы, что он в доме главный.

— Вы, собственно…

Он не договорил подразумевавшейся витиеватой фразы, ограничился многоточием, мол, незачем разбрасываться бисером, а суть недосказанного и так понятна.

На лицо Влада стоило посмотреть, ибо нет таких слов, какими можно описать смесь эмоций, одновременно им овладевших. От полнейшего изумления до наивысшей степени негодования. Взрывоопасный коктейль, лишивший его дара речи, готов был взорваться физическим насилием. Дабы не доводить дело до смертоубийства, пришлось вмешаться.

— Доброе утро, — сказал первое, что пришло в голову, на что плешивый ответил небрежным кивком.

Небольшой паузы хватило, чтобы Влад овладел собой. На его лице появилась ухмылка. Непосвященным она могла показаться милой, но не мне. Вспомнились школьные годы, долгая разборка на классном собрании в присутствии суровой дамы с капитанскими погонами на плечах. Всеобщего осуждения по поводу того, что Влада взяли на учет в детскую комнату милиции представительница правоохранительных органов так и не дождалась. Многие из нас были свидетелями инцидента и считали, что босяк, которому Влад поломал челюсть, заслуживал более серьезных увечий. И ухмылка, которая предшествовала мордобою, точь-в-точь походила на его нынешнюю.

— Вы собственно, кто такие?

Более неуместного вопроса задать невозможно. Но осознание к спрашивающему пришло лишь тогда, когда Влад, не особо напрягаясь, вытащил недомерка из кресла и, поддав в спину рукой, словно вратарь по мячу, отфутболил его подальше от штрафной площадки. В данном случае — в коридор.

— Вот так и живем…

Влад мгновенно успокоился, вытащил из шкафа непочатую бутылку коньяка, два бокала, поставил на столик и, отворив дверь в торце комнаты, приказал кому-то, невидимому приготовить закуску.

Пить мне не хотелось. Прошло желание, словно отрезало. Скопившаяся усталость навалилась грузом, придавила пробудившиеся утром ростки радости, затуманила мозг почище алкоголя. И хотя я понимал, что усталость не главный фактор подобного состояния, мне было проще свалить все на нее, дабы меньше думать обо всем происходящем. Мне даже перехотелось задавать Владу вопросы, которых он избегал и на которые почему-то упорно не желал отвечать. Его дело. Каждый волен поступать так, как ему удобно.

Мне не нравился дом, не нравились его обитатели. Я чувствовал себя угнетенным и пришибленным. Мне было глубоко наплевать на происходящее в этом гадюшнике. Волновало лишь одно: как давно Влад знаком с Наталкой, и какие отношения их связывают? Остальные тайны мадридского двора ничего, кроме улыбки не вызывали.

Влад, не утруждая себя объяснениями случившегося, молча наполнил бокалы. Хотел сказать что-то вроде тоста, но не успел. Дверь, в которую недавно вылетел незадачливый гость, отворилась и в проеме возникла Наталья Владимировна. Худощавая, стройная, в строгом костюме, она воплощала образ строгой училки. Глаза ее излучали холод и неприязнь. Взгляд скользнул по мне и остановился на Владе. Пауза, во время которой теща пыталась превратить зятя в ледяной столб, затянулась и не обещала ничего хорошего.

— Владислав, — наконец, соизволила подать голос строгая дама. Он был под стать ее облику, тихий, с хрипотцой и в то же время насыщен властной манерностью. — Владислав, — повторила Наталья Владимировна, — вы отдаете отчет своему поведению?

— Что-то случилось?

Актер из Влада — никудышный. Да он и не пытался скрывать свои чувства. Внешняя словесная оболочка, в которой он намеривался упрятать истинное отношение к дражайшей тещи, никоим образом не отражалась на выражении его лица. Более кислую физиономию мне вряд ли когда приходилось видеть.

— Владислав, я не позволю, чтобы кто-то, — она умышленно сделала ударение на этом слове, самой интонацией опуская Влада ниже плинтуса, — плохо обращался с моими друзьями.

— Уважаемая Наталья Владимировна, хоть я и не совсем понимаю, о чем идет речь, но все же посмею напомнить, что дом, который вы называете своим, построен на мои деньги, на мои деньги он удерживается, и развлекаются ваши гости тоже за мой счет.

Высокий слог давался Владу с трудом, он едва себя сдерживал.

— Думаю, вам не стоит забывать, что на этом месте, на протяжении нескольких столетий находилось родовое гнездо моих предков, и вы должны благодарить судьбу и свою супругу за то, что вам позволено здесь пребывать. Меркантильность ваша лишена моральных принципов. Когда вы добивались руки моей дочери, вы клялись обеспечить ей нормальную жизнь. Должна заметить, вы плохо справляетесь со своей обязанностью. Моя дочь никогда не была с вами счастлива. К тому же, вы сделали ее калекой.

Было трудно понять, как столь эмоциональные по смыслу фразы можно говорить обыденным беспристрастным, возможно даже, равнодушным голосом. Наталья Владимировна констатировала то, что, по ее мнению, было непреложной истинной, и при этом интонация оставалась ровной, без всплесков, как будто заученный текст на постороннюю тему, не касающуюся ее лично.

— Бред! — сказал Влад, по-видимому, отвергая обвинения по поводу жены, а, может, комментируя, таким образом, все услышанное.

Теща не отреагировала на его резюме.

— Иннокентий Вениаминович чувствует себя оскорбленным и ждет извинений.

— Иннокентий Вениаминович? Это который из них? — Влад откровенно валял дурака и не считал нужным скрывать этого. — А, вспомнил, такой щупленький, лысенький? До чего же он неловок, любезная Наталья Владимировна. Хотя, признаюсь, было забавно смотреть, как он плюхнулся, выходя из столовой. Эти ужасные пороги… Передайте ему, я подумаю, каким образом их сделать пониже.

— Он ждет ваших извинений, — повторила Наталья Владимировна.

— Извинений? Да я-то причем? Если человек не умеет пить, он должен сам себя контролировать. Не так, ли?

Влад обернулся ко мне, ожидая поддержки. Мне не хотелось ввязываться в чужие разборки, но и деваться было некуда. Я неопределенно кивнул головой, мол, сами понимайте, что означает кивок и отвел глаза. Только, недостаточно быстро. Мой взгляд столкнулся с взглядом Натальи Владимировны и кроме обычного холода я уловил в нем непонятную, беспричинную ненависть.

Расправившись со мной, Наталья Владимировна одарила таким же взглядом Влада и, не проронив больше ни слова, гордо удалилась.

Если я ощущал понятную в моем положению неловкость, то на поведении Влада визит тещи не отразился. Похоже, он успел привыкнуть к подобным выходкам и не принимал их близко к сердцу. Или вообще не принимал ничего близко к сердцу.

Впрочем, таким Влад был и раньше, в школьные годы: непробиваемым флегматиком. Он был способен на поступок, когда его сильно доставали. Но не был способен на месть, коварство, на целенаправленные действия по утверждению собственной правоты. В последнем он не сомневался, а если так, зачем напрягаться и что-то кому-то доказывать? Внешнее смирение никоим образом не выглядело слабостью. Наоборот, его всепрощение воспринималось, как милостивая снисходительность сильного уверенного в себе зверя по отношению к более слабому.

Вот и сейчас, стоило Наталье Владимировне удалиться, лицо Влада расплылось в улыбке.

— Не дом, а проходной двор, — констатировал он. — Нигде нет покоя. Ты, братуха, не переживай. Сейчас ко мне пойдем, там никто не помешает.

Он сграбастал мощной пятерней бутылку и бокалы.

— Будь другом, захвати что-то пожевать, — и кивнул в направлении прикрытой двери, ведущей на кухню.

Кухня, в отличие от остальных помещений, показалась мне крохотной. Длинная, узкая комната, одну сторону которой полностью занимали шкафы и холодильные камеры. С другой, между двумя окнами, электрическая плита с четырьмя конфорками. Впрочем, больше, наверное, и не нужно. Ведь не роту солдат кормить.

Я открыл холодильник, достал кусок твердого сыра, захватил из шкафчика батон порезанного хлеба, пару пачек соленых орешков. Посчитал, что достаточно для закуски и уже собирался уходить, когда взгляд наткнулся на вешалку.

Обыкновенная вешалка: на ней висела униформа куховарок — фартуки, еще что-то, но мое внимание привлекли не они. Темный плащ с клетчатой подкладкой, старомодный, словно его телепортировали с шестидесятых годов прошлого века, приковал к себе мой взор.

Я положил собранный набор продуктов на стол, подошел к вешалке, развернул плащ. Снаружи черная ткань — в серых разводах налипшей грязи. А вот и вырванный треугольный клочок с сатающимися нитками.

Я достал из кармана лоскут и приложил его к разрыву.

Сомнений не оставалось. Старуха не привиделась, она была ночью на трассе, и ее зацепило машиной.

 

Глава пятая

Апартаменты Влада занимали целое крыло второго этажа. Из большой гостиной, пол которой устилал мягкий ковер, вели несколько дверей в другие помещения. В углу у окна расположился массивный стол с раскрытым на нем ноутбуком. Вдоль стены — диван, у противоположной — два кресла из одного с диваном набора. Между ними журнальный столик с витиевато закрученными ножками и замысловатым резным узором. На стенах висели картины в массивных рамах с запечатленными на них умиротворяющими, пейзажами. Золоченые рамы прекрасно гармонировали с зеленовато-синими стенами. Между окнами — огромный шкаф со стеклянными дверцами. Из-за размера помещения он не казался большим, не давил габаритами, гармонично вписывался в обстановку. Тонкая паутина занавески почти не задерживала солнечный свет, от чего комната казалась уютной и радостной.

Влад поставил бутылку на журнальный столик, я водрузил рядом тарелку с нехитрой снедью. Пока он возился с тарой, я подошел к окну. Увидел аккуратно подстриженные газоны, обрамленные невысокими живыми стенками декоративных кустов, вымощенные плиткой дорожки, обвитую плющом или виноградом беседку. Дальше угадывалось нечто вроде фонтана.

— Нравится?

Голос Влада раздался неожиданно над самым ухом. Я содрогнулся, неуклюже повернулся, зацепил стол, от чего ноутбук содрогнулся и замерцал вышедшим из спящего режима монитором.

— Жить можно… — ответил ничего не значащей фразой и тут же осекся.

Мой взор прикипел к стене над столом. Там в художественном беспорядке висели цветные фотографии в тоненьких золоченных рамках. На них были запечатлены приятные воспоминания моего одноклассника: политики, джунгли, небоскребы. И на всех — Влад, довольный, улыбающийся, преуспевающий. Этакая галерея славы или этапы большого пути. Ничего особенного, такое можно увидеть едва ли не в каждом доме. Если бы…

Из всей разноцветной мозаики выделялся один снимок. Нет, не выделялся, пожалуй, он был меньше и скромнее остальных. Но именно он притягивал к себе магнитом, концентрировал внимание.

— Что с тобой? А… — лицо Влада растянулось в довольной ухмылке. — Не ожидал? Ты, главное, не кипишуй, я тебе сейчас объясню…

Объяснить он не успел. Запиликал мобильник. Звонок, наверное, был важный. Ничего больше не сказав, Влад скрылся в соседней комнате и плотно закрыл за собой дверь. У богатых много тайн не для чужих ушей. Да и не нужны объяснения. Не верил я, что Влад сумеет убедить, будто случайно оказался с Наталкой на пляже экзотической страны, с пальмами, лазурным небом, до безобразия чистым песком и прочими атрибутами, и что его рука случайно расположилась на ее плечике. А она по наивной неопытности не заметила вторжения и сияла от счастья.

Именно радостное лицо Наталки послужило каплей, которая переполнила чашу и окончательно выбила почву из-под ног. Я почувствовал себя обманутым, мне хотелось взвыть от тоски.

Рука моя сжала горлышко бутылки. Я покинул апартаменты хозяина и побрел неведомо куда.

* * *

Пока я добрался до выхода, злость и уныние слегка рассеялись. Боль никуда не делась, но из невыносимой она трансформировалась в ноющую, с которой, притерпевшись, можно было смириться. Вдохнув свежий, еще отдающий влагой вчерашнего дождя, воздух, ощутив на лице ласковое прикосновение солнца, я словно очнулся.

Откуда всплеск эмоций, несвойственный мне и от того пугающий?

Особняк Влада я видел снаружи впервые. Три этажа, античные колоны ослепительно белого цвета, поддерживающие портик над входом, башенки по углам. Настоящий замок. Не средневековый, что-то в нем, возможно, те же колонны, выпадало из классического жанра. Но было в его облике нечто суровое и мрачное, диссонирующее с зеленью газонов, голубизной неба и ярким солнцем. Дом с его тусклыми серыми стенами смотрелся бы гармонично в мрачную погоду, но не был создан для погожего дня. И контраст между окружающим идиллическим ландшафтом и мрачностью господствующего над ним здания вызывал подспудное, казалось бы, необоснованное, состояние тревоги, дискомфорта, неуюта.

Интересно, так было задумано или архитектор сыграл с Владом злую шутку? Если первое, моему школьному товарищу самое время обратиться к психиатру, если второе, остается посочувствовать его доверчивости или полному отсутствию эстетического вкуса.

Но, к чему мне чужие проблемы, своих хватает. Не мог я понять, к чему вся конспирация? Наталка даже не намекнула, что знакома с Владом. Наоборот, притворялась, что он ей не нравится, отговаривала иметь с ним дело. Неужели так хорошо изучила меня натуру, что решила сыграть на духе противоречия? И ведь добилась своего. А я, глупец, возомнил: чувства, любовь…

И что теперь делать? Бросить все, уехать домой и полноценно насладиться отпуском? А Влад с коварной изменщицей пускай локти себе грызут от досады, что не по их получилось, что просчитались насчет меня.

Мысль показалась заманчивой, тешащей самолюбие. Но держалась она не долго. На смену пришла иная, возможно, менее благородная, зато более рациональная. Почему, собственно, я должен уезжать? Влад пригласил меня не просто так, я должен выполнить определенную работу, за которую обещано материальное вознаграждение. С какой стати я должен отказываться от дополнительного заработка? Мешать бизнес и чувства — ребячество. Тем более, кто мне Наталка? Секретарша шефа, с которой я едва парой фраз в день обменивался. А то, что переспал с ней, ничего не значит. Влечение самца к симпатичной самочке. Зов природы и ничего более.

Последнее умозаключение меня не убедило, но от какой-то части груза на душе избавило.

Я осмотрелся и понял, что мощенная камнем дорожка завела меня далеко от дома. Миновал чащу, я оказался на обрывистом берегу пруда, внизу — песчаный пляж, к которому вела крученая лестница из грубо отесанного гранита. Я собрался спуститься по ней, когда меня остановил чей-то голос.

— Вы собираетесь из горлышка пить?

Я посмотрел на бутылку в своей руке и с опозданием сообразил, что действительно не подумал о посуде. Вернее, я ни о чем не думал, когда прихватил ее из кабинета Влада. Лишь после этого обернулся, чтобы увидеть зоркого собеседника.

На зеленой лужайке в некотором отдалении от мощенной камнем дорожки находилось уже знакомое мне инвалидное кресло. Жена Влада сидела в нем под ярким зонтиком. На укрытых пледом коленях лежал альбом, в руке она держала карандаш. Мне показалось, что в глазах женщины мелькают смешинки. Наверное, я выглядел смешным и нелепым: чумной, взбудораженный, с бутылкой в руке, и без стакана…

Тьфу ты, причем здесь стакан?

— Простите, — выдавил с натугой, думая, как бы поскорее сбежать. Но женщина, запамятовал, как ее зовут, улыбнулась, и ее улыбка не показалась мне оскорбительной.

— Знаете, я бы выпила глоточек…

— У меня ведь нет стакана…

— А мы из горлышка, по очереди.

Я не мог отказать несчастной женщине, волею судьбы прикованной к инвалидному креслу. По сути, мы с ней — родственные души, оба несчастны по-своему. Она от телесного недуга, я от душевной травмы.

С трудом, путем неимоверного напряжения мозговых извилин, мне удалось вспомнить, что ее зовут Мариной. И, когда это случилось, я почувствовал себя увереннее, словно земля, которая до сих пор покачивалась под ногами, приобрела привычную устойчивость.

— Вам к лицу белый цвет.

Ни к чему не обязывающий комплимент пришелся ей по душе. Румянец разлился по щекам. Наверное, нечасто ее баловали приятными словами. И произошедшая метаморфоза напрочь перечеркнула первое сравнение с дохлой рыбой и прочими мерзостями. Передо мной сидела приятная, симпатичная женщина. Не красавица, но и не без изюминки. Той изюминки, которая в плане привлекательности значит больше, нежели классические черты и подогнанная под неведомо кем придуманные стандарты фигура.

Одета Марина была в ту же светлую блузку, в которой я видел ее на завтраке, из-под толстого пледа, укутывающего нижнюю часть тела, выглядывали тупые кончики спортивной обуви. Светлые волосы — распущены и подвязаны голубой лентой, опоясывающей лоб, словно обруч. Голубой цвет идет блондинкам.

Сейчас я увидел ее, словно впервые. Мимолетное знакомство за столом и первое ошибочное мнение канули в лету. Теперь я смотрел на нее иными глазами. Если бы не инвалидное кресло, мне бы в голову не пришла мысль о ее физических недостатках. Когда Марина улыбалась с ее лица исчезала печать обреченности, присущая увечным, и она превращалась в интересную симпатяшку.

— Я где-то читала, что все писатели — запойные пьяницы. Вы первый из их плеяды, которого я увидела, и, похоже, в книжках не врут.

В ее глазах веселились озорные чертики.

— Учитывая, что книжки пишут писатели, а они мастера, если не соврать, так приукрасить, я бы на вашем месте не был столь доверчивым, — поддержал игру.

— В таком случае, бутылку в вашей руке следует воспринимать как антураж, необходимый для поддержания имиджа?

— Увы, ничто человеческое мне не чуждо…

Я демонстративно свинтил крышку, сделал небольшой глоток, тщательно протер горлышко рукавом рубашки и протянул бутылку женщине. Она без излишней манерности приняла ее и отпила гораздо больше, чем из скромности позволил себе я. Теперь лицо Марины рдело уже не только от услышанного ранее комплимента. Казалось, с каждой проглоченной каплей в ее измученное болезнью тело вливалась сама жизнь.

— Чудесный напиток, — сказала она, несколько раз глубоко вдохнула и небрежно смела ладонью выступившие из глаз слезинки. — Жаль, что мне нельзя им злоупотреблять.

— Злоупотреблять чем-либо никому не рекомендуется, — подметил я.

Она некоторое время переваривала услышанное, от чего ее носик сморщился, затем звонко засмеялась.

— Мудрец, вы, однако! Ведь главное и в самом деле — не в поступках, а в их обосновании.

Пришла моя очередь задуматься, но я сразу бросил гиблое занятие. Взял протянутую Мариной бутылку и, уже не ограничивая себя приличиями, отхлебнул изрядную долю. На свежем воздухе, в компании с приятной женщины коньяк показался удивительно вкусным, гораздо вкуснее, чем когда я употреблял его со школьным приятелем. К тому же, крепкий напиток легко ломал барьеры в общении с малознакомой дамой.

— В чудном местечке Влад построил избушку, — сказал первое нейтральное, что пришло в голову, желая из высокопарной беседы перевести разговор в нормальное русло.

— Это все моя мама. Она раньше в архиве работала. Ей не давала покоя наша родословная, — Марина скривилась, словно откусила кислое яблоко. — Откопала какой-то документ, с тех пор ни мне, ни Владу покоя не было, пока он не плюнул на все и, чтобы ублажить любимую тещу, удовлетворил ее заветное желание.

Слово «любимую» она произнесла таким тоном, что и последний оболтус догадался бы, что она вкладывает в него противоположный смысл.

— Но в результате все остались довольны…

— Как сказать, — чувствовалось, что ей не хочется развивать тему. — А вы, каким образом здесь оказались?

— Случайно, — ответил честно, но дальше пришлось напрячь фантазию. — Встретил Влада, мы с ним со школы не виделись, посидели за рюмкой водочки, вспомнили молодость, поностальгировали… Влад пригласил погостить у него, а я — такой наглый, не посмел отказать старому товарищу…

— Странно…

— Почему? — не понял я.

— Не похоже на Влада. Он по характеру — замкнутый, новых знакомств избегает, а о старых друзьях вспоминает лишь, когда ему от них что-то нужно.

— Наверное, я — исключение. Я бедный, как церковная мышь, взять с меня нечего.

Прозорливость жены Влада насторожила. Неужели придуманная нами легенда шита настолько белыми нитками, что изъяны заметны невооруженным взглядом?

Марина хмыкнула, Хотела что-то сказать, наверное, едкое, но вдруг встрепенулась. Лицо ее напряглось, в глазах я уловил тревогу.

— Славик, спрячьте бутылку.

— Что-то случилось?

Ответить она не успела. Я расслышал приближающиеся шаги и, поспешно запихнул бутылку с остатками коньяка в густой куст вечнозеленого самшита.

— Вот ты где, а я уже обыскалась! Пора на процедуры!

Сиделка Марины. Наверное, не только сиделка — строгая не по рангу, холодная, непробиваемая. Может, надсмотрщица?

— Чем вы тут занимались? — вопрос не ко мне, меня для нее не существовало.

— О жизни философствовали.

Марина выглядела огорченной.

— Простите, Вячеслав, я вынуждена вас покинуть. Приятно было пообщаться.

— Мне тоже, — ответил я.

Подождав, пока сиделка откатит коляску с больной подальше, я, словно вор, достал из куста бутылку. Поднес к губам и за один присест, не отрываясь, влил в себя содержимое. Правда, оставалось его не много. Пара глотков, не больше. Как раз достаточно, чтобы прогнать налетевшую тоску и не ощущать себя в стельку пьяным.

* * *

— Молодой человек! Доброе утро! Чудная сегодня погодка, не правда ли?

От беседки, спотыкаясь и рискуя зарыться носом в землю, ко мне спешил плешивый толстячок, которого не так давно Влад выбросил из столовой.

Для полного счастья не хватало только устроить разборки в первый же день пребывания в гостях… — подумал с тоскливой обреченностью. Но, к счастью, опасения оказались беспочвенными. Мужчина успел напрочь забыть об утреннем инциденте.

— Знаете, — затараторил, схватив меня за рукав рубашки, словно опасался, что я сбегу, — здесь так редко появляются новые люди. А всегда хочется с кем-то поговорить, поделиться мыслями или просто разделить компанию. С кем-то свеженьким, надеюсь, вы не обиделись и правильно поняли, что я подразумеваю? Просто здесь мы все как бы варимся в собственном соку и успели изрядно поднадоесть друг другу.

По сравнению с первой встречей, сейчас толстячок не вызывал у меня антипатии. Было в нем нечто живое, искреннее, располагающее.

— Простите, запамятовал, как вас зовут, — не унимался толстячок. — Славиком? Прекрасное имя. А меня Кешей называйте.

— Вы старше…

— Условности! Никому ненужные условности! Мы же станем друзьями, к чему утомлять себя имяреками, тем более что у меня они не совсем удобопроизносимые. Пока скажешь, язык поломаешь.

— Ну почему, Иннокентий Вениаминович звучит солидно, я бы даже сказал — аристократично, — подыграл толстячку, мысленно возрадовавшись, что в этот раз память меня не подвела.

— Вы так считаете? — он расцвел от радости.

Я видел перед собой счастливого человека, его лучезарная улыбка передавала хорошее настроение на расстоянии, и вдруг осознал, что тоже улыбаюсь в ответ. — Вообще-то, я и сам так думаю, но, увы, наше с вами мнение по этому поводу мало кто разделяет…

Сказано было без намека на обиду, весело, задорно. Мол, мы с тобой понимаем, а если кто обделен разумом, так это его проблема.

Нормальный мужик, и что на него Влад взъелся. Вначале я был под влиянием школьного товарища, смотрел на вещи его глазами, по принципу враг моего друга — мой враг. Теперь взглянул с иной колокольни. Иннокентий Вениаминович или Кеша, как он просил себя называть, (трудно с незнакомым человек на «ты») начинал мне нравиться.

— У меня имеется пара капель чудесного нектара. Не закрепить ли столь приятное знакомство? Как говорится, не пьянства ради, а здоровья для…

Отказать ему я не смог.

* * *

Лишь спустя мучительно долгое время я сумел понять, что жуткие, раскалывающие черепушку звуки раздаются не внутри моей головы, а их источник находится снаружи. Это слегка успокоило, но пульсирующие взрывы в мозгах или в том месте, где они должны были находиться, менее болезненными не стали.

Господи, какой же гадостью потчевал меня Иннокентий Вениаминович?

— Хорош же ты, братец, водку лакать!

Могучий бас прогрохотал в самом ухе, накрыл меня децибелами, от чего в голове взорвалось и, подобно сорвавшейся горной лавине, пронесся камнепад, сокрушающий все, что еще оставалось в ней целым.

Чтобы открыть глаза понадобились неимоверные усилия. Свет резанул по глазным яблокам, в голове в очередной раз что-то со скрежетом перевернулось, внеся новую лепту в не прекращающиеся боль и дискомфорт.

Ухмыляющаяся физиономия школьного товарища добавила новую порцию в чашу страданий, пусть не физических — моральных.

Я кое-как слез с кровати и, игнорируя Влада, непостижимым образом сумел добраться до ванной, где долго стоял под холодным душем, который, хоть и не унял боль, но притупил ее, сделал терпимой.

Я надеялся, что Влад меня не дождется, хотя подспудно понимал тщетно. Не просто так он пожаловал, не для того тратил драгоценное время, чтобы посмотреть на мою пьяную рожу.

Предчувствие не обмануло. Влад сидел в кресле возле журнального столика, и улыбка на его лице стала еще шире и еще ненавистней. С издевательской медлительностью он скрутил крышку с пластиковой бутылки, наполнил стакан пузырящейся минералкой и протянул мне. Пузырьки шипели во рту, разрывались тысячью микроскопических снарядов, отталкивались от горла и пытались вырваться через нос.

— Клин клином вышибают.

Голос Влада уже не казался подобием грома, мой слух реагировал на него адекватно.

Влад достал из внутреннего кармана пиджака металлическую фляжку. От запаха коньяка меня передернуло, и я едва сумел погасить рвотный позыв.

— Заставлять себя нужно, — заметив мое состояние, ухмыльнулся Влад. — Любишь кататься, люби и саночки возить, — добавил не совсем уместную шутку и попытался всучить стакан мне в руку.

Я взял его, но сразу положил на столик. Влад пренебрежительно скривился и одним глотком влил в себя содержимое собственного стакана. А мне было плевать на его мнение. Пусть думает, что угодно, я достаточно взрослый и независимый, чтобы поступать не как принято, а как мне хочется.

— Ну и из чего все эти психи? — увидев, что я более-менее пришел в себя спросил Влад.

Я не был готов к разговору. Нашарил пачку сигарет, не спеша подкурил, затянулся.

— Не узнаю я тебя, Славик. Раньше ты таким не был.

Вспомнила старуха, когда по парням бегала. Великий знаток окружающего мира и моей роли в круговороте вещей. Не Владу говорить о том, каким я был, каким стал или какой я есть. Сколько мы не виделись? За это время не то, что характер, мир перевернуться может.

— Мне Наталка отзывалась о тебе, как о положительном парне и почти трезвеннике. Женщины в таких вещах редко ошибаются, — словно угадав, о чем я подумал, а возможно и угадывать не нужно было, все наверняка явно отразилось на моем лице. Так само, как и сейчас, когда меня передернуло от упоминания имени Наталки.

— Так с ней давно знаком? Ты уж колись, дружок. И не надо лапшу вешать, я видел фотки, где ты с ней в обнимку.

Злость и ревность выплеснулись наружу. Но мне необходимо было услышать ответ: страшный, немилосердный, возможно убийственный для меня. Мне нужна была горькая правда. Именно — горькая, потому что иной в данной ситуации быть не могло.

— Я вижу, ты совсем с катушек слетел.

Вместо того чтобы испугаться моей враждебности, Влад едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Я видел, как он пытается быть деликатным, не проявлять веселья и превосходства слишком явно, но этим он лишь подливал масла в огонь моего праведного негодования.

— Успокойся, все не так страшно, как тебе кажется. Я сейчас все объясню, ты успокоишься, и мы потом все вместе посмеемся.

Он говорил со мной, словно заботливая нянечка с глупым малышом, которому нужно объяснять и разжевывать прописные истины.

Я понимал, что не имею права на ревность. Наталка мне ничего не обещала, а проведенная вместе ночь, как говорится, не повод для знакомства. Не было ни признаний в любви, ни клятв верности и прочего подобного бреда. И есть ли смысл психовать, ломать мебель, закатывать истерики? Все это смешно и никому не нужно. Но, вопреки доводам разума, не мог совладать с эмоциями. Они не подчинялись, вырывались наружу, делая меня смешным и ничтожным.

— Славик, братан, да расслабься, ты… — Влад перестал ухмыляться, — Ну, подумаешь, разыграли тебя. Думали, так интересней будет…

Интересней… Ну и словечко. Им, конечно, интересно, наверное меня за последнего лоха держать. Им плевать на мои мысли, на мои чувства. В первую очередь, конечно, чувства, ибо мысли если появлялись, то — сумбурные бессвязные, не несущие никакой смысловой нагрузки, как им положено по долгу службы.

— Влад, — моих внутренних усилий едва хватало на то, чтобы связать несколько слов воедино. — Влад, ты давно с ней знаком?

— С Натахой? Да всю жизнь. С младшего горшкового возраста. — Он даже наклонился, чтобы показать ладонью высоту от пола, с какой они были знакомы.

— Влад, я не о том. Вы давно с ней с любовники?

— Что?

Мне показалось, или изумление Влада было настоящим, не наигранным? Похоже, что так. Не только голос, но и лицо его стало растерянным.

— Славик, ты какой колокольни свалился? Тебе что Натка ничего не рассказывала?

— Только не говори, что она твоя бывшая жена, с которой вы полюбовно расстались и теперь встречаетесь, как друзья…

— Бред! Большей чепухи мне в жизни слышать не приходилось… — Влад приуныл, его плечи опустились, он как-то сразу потерял бывшую уверенность в себе. — Славик, — встрепенулся внезапно, — да ты никак влюбился?

Бегемотина толстокожая! До него только дошло. Это ж, какую палату ума иметь надо, чтобы прийти к такому оригинальному выводу после всего, что мы друг другу наговорили. Если бы я умел, испепелил бы его взглядом, но он, кажется, и так все понял, едва взглянул на меня.

— Знаешь, не люблю доказывать, что я не паровоз, тем более, что слова в таком состоянии ты воспринимать не способен.

— Почему же, я адекватен и вполне себя контролирую.

Чтобы мой голос казался спокойным, мне пришлось задействовать все свои внутренние силы. Я боялся, что у меня начнется истерика.

— Ладно…

Влад поднялся с кресла, движения его были медленными, усталыми.

— Подожди немножко, я сейчас вернусь.

Зачем возвращаться? Все и так понятно, лишние слова — всего лишь лишнее сотрясение воздуха. Меня сейчас беспокоило лишь одно: каким образом выбраться из забытого Богом уголка, чтобы вернуться к привычной жизненной суете, которая, возможно не сразу, но поможет зарубцеваться душевным ранам. Просить Влада, чтобы отвез на станцию, не хотелось. Пешком на ночь глядя — еще большее безумство, чем все мои переживания со страданиями вместе взятые. Дожидаться утра — мучительно и неприятно.

Зажужжал, а потом и пропел мелодию мобильник. Отвечать на звонок не хотелось, но я все же протянул руку, посмотрел на дисплей. Звонила Наталка. Я решительно нажал на кнопку сбоя, а затем и вовсе вырубил аппарат. Нам больше не о чем было говорить. Прошла любовь…

Прошла ли? На душе по-прежнему было больно, неуютно, тоскливо.

Чтобы не поддаваться хандре, не бередить собственные раны, я схватил со столика забытую Владом флягу и от души хлебнул из нее.

Влад вернулся. И вернулся быстро. Я еще не успел принять окончательное решение, как дверь отворилась, и в проеме возникла его громадная фигура. В руке он держал толстый фолиант, в массивной толи кожаной, толи дерматиновой обложке.

— Вот смотри, — он, как и раньше, умостился в кресле, покосился на фляжку, которую я не удосужился закрыть, но ничего по этому поводу не сказал. Развернул фолиант, точнее, фотоальбом, и я увидел пожелтевшие черно-белые снимки.

— Влад, — запротестовал я, — сейчас не время обсуждать родословную. Скажи лучше, как из вашей глуши до вокзала добраться.

— Самое время, Славик, — как-то уж очень ласково и покладисто молвил он. — Самое время, ибо в недрах этого альбома, может и не за семью печатями, сокрыта заветная, тайна, которая не дает тебе покоя. Я мог бы все и так объяснить, но ты не хочешь слушать. Так что смотри и думай. Если увиденное не убедит, я с утра отвезу тебя в город, дабы не нервировать своим присутствием.

Без всякого желания, я посмотрел на снимок. Крохотная малышка в колготках не по размеру, вязаной кофточке и смешном чепчике на голове. За ее спиной мальчик, почти юноша, мордатенький, крупный. В нем я сразу узнал Влада.

— Ну и… — спросил, хотя тень догадки уже зародилась в глубинах подсознания.

— А то… — передразнил меня Влад. — Это я, а это — Натаха. Она мне сестра. Родная! — добавил с нажимом.

Свет померк перед глазами. Я не знал, как реагировать: прыгать от счастья или тут же на месте сгореть со стыда. Вместо этого, почувствовал странную слабость: ни радости, ни огорчения. Слишком много растрачено эмоций, чтобы я мог как-то реагировать.

— И ты молчал?

— Откуда же я знал? Думал, если ты с Наткой так близко сошелся, она все сама рассказала. Вот еще партизанка на мою голову…

— Но как же… Ведь она убеждала меня, чтобы я не связывался с тобой, что ты не вызываешь доверия…

— Ха! — напряжение спало, и он снова стал прежним Владом, которого я знал, нет, не со школьных времен, а с нашей недавней встречи. — Она — умничка, моя сестричка. Она изучила тебя, как облупленного. Знала всю подлючесть твоего характера. Ты считаешь себя непредсказуемым, считаешь, что тобой нельзя манипулировать. На самом же деле твой дух противоречия дает уникальную возможность использовать тебя. Хорошо хоть недруги не додумались. А Наталка сразу смекнула: если тебя уговаривать, ты сто раз подумаешь, стоит ехать или нет? А так, зародила тень сомнения, и ты, как кролик, сам в печку полез…

Я не знал, обижаться на такие откровения или не стоит. Не хотелось соглашаться с услышанным, но доля истины в словах Влада присутствовала. Недавно я и сам пришел к такому же выводу. Да и надоело обижаться…

Я лишь обреченно махнул рукой, а Влад, перехватив, мой взгляд, с готовностью потянулся к фляжке.

— Не передумал уезжать?

— Уговорил. Побуду немного.

 

Глава шестая

Пора завязывать пить. Больше ни грамма! Выстраданная ночью мысль к утру укрепилась, и я почти поверил, что не отступлюсь от нее.

А ночка выдалась еще та. Заснуть не удалось, слишком много скопилось в голове, порядок в черепушке наводился с трудом, и я проворочался до утра. Можно сказать, промучился, хотя ощущения были сносными: ни тягостного похмелья, ни физической усталости. Когда уже начало светать одолела полудрема, но в полноценный сон не переросла. И виной тому были не мысли, а нечто прозаичнее. Пришлось вспомнить, что со вчерашнего утра ничего не ел. И если раньше о еде почти не думал, не до того было, то теперь, когда душевные страсти улеглись, желудок во весь голос заявил, что не собирается работать вхолостую.

Но я не сразу ему уступил. И не из-за духа противоречия, о котором Влад все уши прожужжал. Вспомнилось собственное недостойное поведение, я так и не знал, кто притащил меня в комнату, не сам же дошел? Скорей всего, Иннокентий Вениаминович, простите, Кеша. А если так, меня, наверняка, видел кто-нибудь из домашних, и мнение обо мне сложилось не наилучшее. Стыдно…

Я долго отмокал в ванной, не торопясь, побрился, причесал непослушные волосы, побрызгался одеколоном, натянул свежие джинсы и чистую рубашку. Не денди лондонский, но и не бомж подзаборный.

Часы на стенке показывали половину седьмого. За окном радовало чистое небо с оранжевой полоской на горизонте.

Коридор встретил сонной пустотой, так же пусто было на лестнице и в холле. В доме — тишина, обитатели досматривали самый крепкий утренний сон.

Влад накануне сказал, чтобы я не церемонился, званых обедов или завтраков, типа того, что был устроен в мою честь, больше не намечалось, и каждый подкреплялся самостоятельно. Благо, дорога на кухню никому не заказана.

Миновав столовую, я вошел в бар, равнодушно скользнул взглядом по ряду бутылок, притаившихся за узорчатым стеклом, и направился к кухне. Возле плиты на низеньком стульчике, раскорячив ноги, сидела грузная женщина в синем халате и спрятанными под платком волосами. С синхронностью автомата она чистила картошку и бросала ее в наполненный водой таз.

Я поздоровался. Она отвлеклась, покосилась на меня, что-то промычала под нос, а потом буркнула более внятно, чтобы я разобрал:

— Чего не спится…

Не вопрос, скорее — упрек.

— День уже, — я улыбнулся, пытаясь создать о себе хорошее впечатление.

— Для кого день, а кому ночь только начинается, — молвила непонятно и снова занялась картошкой.

Я захватил из хлебницы булку, в холодильнике нашел сыр и масло. Как для легкого завтрака, сойдет. Душа требовала чего-то существеннее, но, судя по всему, существенное появится не скоро.

Перенес все на столик, включил кофейный аппарат. Прежде чем прикрыть дверь, чтобы наглухо отгородится от неприветливой старухи, мой взгляд снова наткнулся на плащ.

— Интересный фасон, кто здесь такое носит?

Ответа, как и следовало ожидать, не услышал. Повариха даже не обернулась, она была всецело увлечена чисткой картофеля.

* * *

На улице свежо, но день обещал быть солнечным. Небесное светило показалось над горизонтом и ласкало землю косыми, пока еще едва теплыми лучами.

Я поежился, но возвращаться за курточкой поленился. Усыпанной гравием дорожкой дошел до массивных запертых на замок ворот и двинулся вдоль прутьев забора, вырастающих из выложенного с камня фундамента. Вскоре наткнулся на узенькую калитку и оказался за пределами поместья.

Дорога от ворот уходила влево, но я предпочел ей едва заметную тропинку, которая петляя, огибала деревья и уводила невесть куда. Тропинка не успела просохнуть, кое-где встречались лужицы. Обутые в кроссовки ноги скользили по вязкой кашице, трава цеплялась за джинсы и смачивала их росой. Не лучшее время для прогулки, но возвращаться не хотелось.

Деревья отступили, тропинка пошла вверх и, одолев пологий склон, вывела меня на пригорок. От открывшегося вида я позабыл и о грязи, и о росе. С высоты, пусть не птичьего полета, но все-таки…, я увидел дом Влада. Отсюда он казался красивым, величественным и гармонично вписывался в ландшафт. Даже серые стены и красная черепица не портили общей картины. Вероятно, вчера я поспешил с выводами, настроение подвело. Частично дом заслоняли деревья: высокие тополя, разлогие клены, несуразные акации. Вымощенные мелкой плиткой дорожки, создавали замысловатый узор, а озеро с заросшими камышом берегами казалось диким, нетронутым и от того еще живописнее. На его противоположной стороне среди пожелтевших крон различались островерхие крыши деревенских домом. Наискосок от них — стена тополей, настолько ровная, что не оставалось сомнений: деревья посажены вдоль дороги. Наверное, шоссе, по которому я сюда добирался.

Ноги сами понесли в ту сторону, и я не счел нужным противиться их порыву.

Знакомый дорожный знак с названием деревни, развеял последние сомнения. А если так, ничего невероятного, что попавшая под колеса старушка, сама добралась к дому. Только, что она здесь делала ночью? Не меня же встречала?

Загадка, которая, возможно, яйца выеденного не стоила.

* * *

Вид у Иннокентия Вениаминовича был не очень. Жизнерадостности поубавилось, смайлик веселья на круглом, как у колобка лице трансформировался в свое обратное подобие. На столике стоял до половины наполненный бокал, но лекарство, судя по всему, впрок не шло. Кеша лишь взирал на посудину и не пытался к ней притронуться. В облике его преобладала вселенская скорбь.

Напротив Кеши разместилась смазливая блондинка. Вчера Влад отрекомендовал ее, как Тоню и посоветовал остерегаться. Мол, баба озабоченная, голодная, изнасилует и имени не спросит.

Что Влад нашел в ней сексуального? Лицо худощавое, скулы выпирают, глаза посажены глубоко, под ними темные тени: или макияж, или следы от бессонной ночи. В длинных пальцах дымилась тонкая сигарета с золотым ободком возле фильтра.

— Ранняя пташка, — вяло приветствовал толстячок, жестом приглашая присоединиться к компании.

Блондинка удостоила меня небрежным взглядом и едва заметным кивком. Его можно было воспринять и как приветствие, и как нервный тик. Еще таким движением отгоняют настырных мух.

Я сделал кофе и примостился рядом с Кешей.

— Кто эта мрачная старуха?

Тоню передернуло, но, увидев, что я показываю на кухонную дверь, поняла, что речь не о ней.

— Марья Ивановна. Золотая женщина… Была бы такой, если бы не уродилась ведьмой. Но готовит, ничего, кушать можно, — просветил толстячок. — Может, по паре капель?

Я скривился и покачал головой.

— Трезвенник-язвенник, — съязвила Тоня.

— Если бы… Последняя стадия алкоголизма. Перестану себя контролировать — гаплык полный.

— Хм…

Не знаю, что она хотела выразить этим звуком: недоверие или сочувствие? Не исключено, что она и сама не знала.

— А ты, Славик, стойкий мужик, — похвалил меня Кеша. — Видел, как ни свет, ни заря, прогуливался.

— Тоже не спалось? — поинтересовался у толстяка.

— Какое, спалось… Всю ночь с башкой промучился. Не коньяк, а сущая отрава.

— Так не пей, — заметила Тоня.

— Легко вам, молодым, рассуждать о вещах, в которых вы, простите, ничего смыслите. Из-за молодости вы слишком критичны, — ударился в философию толстячок, — И, поверьте, это не высокие слова. Я сужу, исходя из собственного опыта. А он у меня не маленький. Изучал жизнь не по книгам, а набивая шишки на собственном темечке…

— То-то я смотрю, вид болезненный…

— А… — толстячок махнул рукой, мол, думайте, что хотите.

Ему трудно было говорить, он оставил реплику Тони без внимания, но, к счастью, прервал утомительный монолог, который мог затянуться надолго. Собрался с духом, схватил бокал и, превозмогая отвращение, залпом опорожнил его. По-плебейски, не так, как годится употреблять благородные напитки.

Тоню передернуло. Она и не скрывала, что наша, верней, моя компания ей неприятна, теперь нашелся повод вновь брезгливо скривить тонкие губки и подняться из-за стола. Она удалилась гордо, не проронив ни слова, как будто мы с Иннокентием были для нее пустым местом.

— Ну и штучка… — прокомментировал толстячок, и в голосе я уловил больше восхищения, чем осуждения.

От выпитого румянец разлился по его щекам, в глазах появился блеск, голос стал живым и оптимистичным. Горькое лекарство пошло впрок.

— Кто такая? — спросил без обиняков.

— Женщина! — восторженно молвил Кеша. — Настоящая женщина!

— Ежу понятно, что не мужчина…

— Славик, Славик… Ничего ты не понимаешь.

Я приготовился выслушать новую тираду, однако Кеша поднялся и неуверенной походкой пьяного человека направился к стеклянной стенке бара. Когда вернулся, бокал был наполнен до краев, но ему удалось донести его, не расплескав.

— По-прежнему отказываешься?

Я кивнул, и он не настаивал. Сделал глоток, уже смакуя, прикрыл глаза от удовольствия.

— Славик, она трижды была замужем. А какая фигурка, какой шарм, какое изысканное благородство! Вы чувствуете породу? Голубая кровь, белая кость. Посмотришь на нее и забываешь о книжных штампах, понимаешь, что сии слова означают на самом деле.

— Она родственница Наталье Владимировне?

Кеша призадумался.

— Далекая, весьма далекая, — наконец проронил без должной уверенности, — Ее род тоже имеет древние корни.

Похоже, собеседник и сам ничего не знал. Возможно, придумал легенду о понравившейся ему женщине, не исключено, что сочинял ее сейчас, для меня. Поэтому я не стал углубляться в генеалогию и перевел разговор, на более интересную тему.

— Марья Ивановна одна справляется? Трудно, наверное, готовить на такую ораву?

— Не знаю. Видел пару раз старушку, наверное, тоже деревенскую…

Иннокентий Вениаминович клюнул носом и надолго погрузился в собственные мысли. Я понял, что отвлекать его — бесполезно.

* * *

На парадном крыльце наткнулся на Наталью Владимировну: в строгом черном платье, волосы, как и вчера, завязаны хитромудрым узлом на затылке. Выражение лица — неизменно кислое, хотя, увидев меня, женщина пыталась улыбнуться.

— Доброе утро, Вячеслав! — голос сухой, каркающий.

— Доброе утро!

У меня возникло детское желание убежать подальше или спрятаться, но я собрал волю в кулак и пересилил себя.

— Как вам у нас отдыхается?

— Спасибо, хорошо.

— Надеюсь, вы останетесь довольны. У нас места знатные, таких вы нигде не найдете. Здесь мои предки жили с 1793 года. Здесь все пропитано их духом. Здесь в родовом склепе покоятся их тела.

При воспоминании о предках, голос Натальи Владимировны изменился. Да и сама она переменилась в лице. В нем отразились ностальгия, и подобие романтичной грусти. Но преобладал некий тупой фанатизм, который напрочь перечеркивал хорошее и положительное, что несли вышеупомянутые чувства.

Расставание с тещей Влада было похоже на бегство, и я вздохнул свободно, лишь оказавшись за плотной стеной густого кустарника. Нет, внешне, все выглядело прилично. После ее упоминания о предках мы обменялись дежурными фразами, затем она отвлеклась, и я воспользовался моментом, чтобы ретироваться.

Какая тяжелая энергетика! Владу можно посочувствовать. Ничего плохого она мне не сделала, ничего неприятного не сказала, а чувствовал я себя измочаленным и обессиленным. Не женщина, а вампир, в худшем значении слова.

Солнце поднялось над деревьями и начинало жарить по серьезному. Ноги понесли по вчерашнему, изведанному маршруту, правда, осознал я это, лишь оказавшись на обрывистом берегу. С надеждой осмотрелся, но инвалидной коляски не увидел. Сейчас Маринка казалась мне лучом света в мертвом царстве, и я бы не отказался поболтать с ней, чтобы избавиться от тягостных ощущений, навеянных разговором с ее матерью.

Я побрел вдоль обрыва, без цели, просто так, чтобы развеяться. Облагороженные человеком места закончились, местность приобрела диковатый вид. Землю под ногами укрывала пожелтевшая вьющаяся травка, ступать на нее было мягко и приятно.

Пруд остался в стороне, вокруг расстилалась дикая пустошь, редкими украшениями которой служили одинокие деревья, кусты шиповника и еще чего-то колючего и отпугивающего. Лишь вдали, почти у горизонта, виднелась темная полоса с обрезанной, словно ножничками с зубцами верхушкой. Или лес, или посадка, а может нечто цивилизованное, сад, например. Проверять я не собирался, далеко, а небесное светило пекло жестоко и немилосердно.

Возвращаться обратно той же дорогой не имело смысла. Логичней свернуть и срезать путь напрямик. Если уткнусь в забор, как-нибудь через него переберусь.

Внезапно на пути возник овраг с крутым уклоном. Он отличался от тех мелких, которые приходилось обходить раньше. Обойти его невозможно. Он тянулся из неведомо откуда в неведомо куда. Каньон, а не овраг.

Я свернул, местность стала ровнее, а через какое-то время за стеной густого кустарника нарисовалась верхушка странного сооружения.

Вскоре я понял, что нахожусь на заброшенном кладбище. Рядовые могилки сровнялись с землей, об их наличии свидетельствовала лишь более густая и сочная трава. А непонятное сооружение оказалось склепом — приземистым, выложенным из тесаных камней красного гранита. У его основания высился памятник с распростертым орлом-степняком.

Памятник выглядел новым или недавно отреставрированным. Да и сам склеп был аккуратный и ухоженный, что диссонировало с общей запущенностью кладбища.

Рядом со склепом, судя по всему, раньше находилась часовня. Мои ноги натыкались на обломки кирпичей, камни фундамента и застывшую, не уступающую по прочности граниту, известку. Разрушена во времена борьбы с мракобесием местными крестьянам, или сама развалилась, кто сейчас скажет? Вот только реставрировать ее, в отличие от склепа, не собирались.

Нужно подсказать Владу. Сейчас самая фишка для богатых — реставрировать церкви или возводить новые. Еще лучше, не Владу, а его теще, тогда он точно не отвертится.

Подумал и ухмыльнулся. Достойная расплата, за перенесенные, возможно, не столько по его вине, сколько из-за собственной глупости, но, все же, страдания…

Склеп, в котором, вне всякого сомнения, покоились предки жены Влада, лишь внешне выглядел новым. Камни — тщательно очищены, но о древности, свидетельствовали остатки мха в щелях и почерневшие от времени швы между ними. Из нового — только металлическая дверь. Что скрывалось за ней, настоящие гробы с покойниками, или все — антураж для подтверждения красивой легенды, оставалось загадкой. Навесной замок надежно преграждал путь любопытным, привыкшим совать нос не в свои дела.

Осмотрев снаружи родовую могилу, уже ухоженной, посыпанной гравием дорожкой я направился к дому.

* * *

Остаток дня я провел в своей комнате. Навел порядок в записях, поразмыслил о сделанных за день открытиях. Открытий не наблюдалось и размышлять было не о чем. А потому принял мудрое решение не напрягаться, благо, никто от меня этого не требовал.

Когда проснулся, первым делом взглянул на мобильник. Никто мне не звонил, никому я не был нужен.

День угасал, в открытое окно вливалась бодрящая прохлада. Самое время прогуляться. Пройтись, например, к беседке, вдохнуть аромат не испоганенной цивилизацией природы, поразмышлять о жизни, о вечном и своей крошечной роли в не самом худшем из миров.

Может, случайно встречу Марину? Пусть она и не полноценная женщина, но — приятный собеседник.

Я поймал себя на том, что вспоминаю о Марине, гораздо чаще, чем обусловлено приличиями. В мыслях она не ассоциировалась с калекой, и я бы, наверное, не удивился, если бы она небрежно скинула плед и бросилась в мои объятия.

Стоп! Приехали! А как же Наталка?

Она — далеко, оправдывалась мысль-искусительница, к тому же провинилась… А в желаниях ничего плохого нет. Хоть церковь и утверждает, что согрешив мыслью, грешишь душой, я не настолько правильный христианин, чтобы воспринимать ее догмы, а, тем более, им подчиняться.

Еще на расстоянии нескольких шагов я услышал, доносящиеся с беседки голоса. Первой мыслью было — убраться, пока меня не увидели, но победило любопытство.

— Придется долбить, а как это сделать, ума не приложу…

— Как-нибудь постарайтесь…

В обладательнице женского голоса я узнал тещу Влада. Ее собеседника определить не смог. Нас разделяла стенка виноградной лозы, она не препятствовала звукам, но ограничивала видимость.

— Нужна техника. Компрессор, отбойный молоток. Я знаю, что все это не проблема. Вот только легенду убедительную придумать сложно. Да и шум от таких работ, сами понимаете…

— Можно вызвать ремонтную бригаду, труба забилась, еще что-то.

— Много людей в доме. А там кладка такая, ее разве что взрывать.

— Ремонтные работы всегда сопряжены с шумом и неудобствами.

— Владислав Викторович как будто уезжает на несколько дней.

— Мне он о своих планах не докладывал. Но такой вариант нас устраивает…

— Еще его друг, темная лошадка.

— О нем не беспокойтесь. Кеша его прощупал. Пьет — немерено. Обычный разгильдяй с повышенным самомнением.

— Дай Бог… Лишние проблемы ни к чему.

Подобная характеристика меня не порадовала. Я нашел бы аргументы возразить, если бы не понимал, что подслушанный разговор не предназначен для чужих ушей, и мне лучше прикинуться ветошью, дабы избежать неприятностей. Каких неприятностей, угадать не мог, суть разговора была непонятна, но чувствовал, что больших.

Я затаил дыхание, попятился. Как оказалось, вовремя. Гравий на дорожке заскрипел, и, едва я успел спрятаться за кустом сирени, рядом проплыли две тени.

Больше я не сомневался, что Влад пригласил меня не просто так. В его доме действительно происходило нечто непонятное, тайное, а, значит, нехорошее.

* * *

Ночь выдалась ясной и тихой. Лунный свет проникал сквозь незанавешенное окно, белой полосой пересекал комнату и растворялся у шкафа, который занимал почти всю противоположную стену.

Не знаю, что меня разбудило, да и не был уверен, что проснулся. Увиденное казалось настолько нереальным, что не вкладывалось в рамки здравого смысла. Поэтому легче было списать все на сон. Вот только сомнение закралась настолько глубоко, что и утром, когда солнечные лучи обязаны были разогнать всякую муть, я с трудом воспринимал реальность. Пригрезившееся ночью казалось более явным, чем окружающее сейчас.

Не исключено, что я просто слетел с катушек. Ведь каждый сходит с ума по-своему.

Я видел лунную дорожку, она тянулась от окна и упиралась в шкаф, отражаясь от его матовой поверхности. Внимание приковал металлический ободок скважины от замка, который воспринимался единственным спасательным кругом для безнадежно утопающего в темноте лунного света. Он сиял драгоценным металлом, словно блестящий кулончик в руках умелого гипнотизера. И я, уподобившись подопытному кролику, пялился на него, не отрываясь, до одурения в мозгах.

Вдруг блестящий ободок вздрогнул, видоизменился, словно ветерок дунул, по зеркальной поверхности пробежала волнистая рябь. И сразу все изменилось. Пропал маячок, утонул в бездне, как будто его и не было.

Взгляду больше не за что было зацепиться, он заметался, дезориентированный, беспомощный.

Тоска по потерянному граничила с отчаянием. Хотелось плакать. Глаза защипало от выступивших из них слез.

И это помогло.

Дверца шкафа больше не казалась темной. На ней появилось светлое пятно. По сравнению с потухшей звездочкой — громадное. Расплывчатое и нечеткое, оно приобрело человеческие очертания и отделилось от поверхности. Отклеилось со странным звуком, как будто оторвали присоску.

Тень вплыла в лунный прожектор, ослепила белым одеянием. Вмиг из плоской, расплывчатой превратилась хоть и в бесформенную, но объемную женскую фигурку. Впрочем, в бесформенную — относительно. Сквозь одежду (платье, ночнушку, а, возможно, саван?) угадывались аппетитные выпуклости и изгибы.

Не успел я подумать о голографической технике, которой Влад оснастил дом, дабы пугать гостей, как образ ночной гостьи выскользнул из лунной дорожки, потерял четкие очертания и снова превратился в аморфную тень.

Почти сразу кровать рядом со мной прогнулась, приняв на себя ощутимый вес человеческого тела.

Вопреки канонам готического жанра, страха не ощущалось. Я чувствовал рядом горячее тело (разве у призраков такое бывает?) слышал громкое дыхание, а потом было не до раздумий. Природа взяла свое, и я не стал ей противиться.

Проснулся в недоумении, смятении, с исковерканным сознанием и перевернутым мировоззрением. Постель — смята, простыня скрутилась жгутом и частично валялась на полу, одеяло наполовину выбилось из пододеяльника, подушки, скомкались в бесформенные груды.

Улики налицо, но уверенности в реальности происшедшего не было. Солнечный свет и громкие трели пернатых, перечеркивали мистическое, навеянное лунным светом и ночной тишиной. А касательно развороченной постели, увидев такой сон, я и сам мог метаться, словно угорелый, не соображая, что делаю…

Тем не менее, рациональное зерно не спешило давать всходы. Сомнения развеивалась медленно и неохотно. Главным препятствием для торжества разума служил запах. Он невесомым облачком кружился у ноздрей, дразнил, сводил с ума, воскрешая в памяти ту явь, которая не могла быть явью. Запах нельзя было ни с чем перепутать. Так могла пахнуть только возбужденная, изнемогающая от желания женщина.

* * *

Я осмотрел шкаф, раз десять открывал и закрывал дверцу. Шкаф, как шкаф: плотно прислоненный к стене, почти без зазора, внутри, как и положено, моя одежда. Кое-что развешено на плечиках, остальное грудой свалено внизу. Замочная скважина, тоже обыкновенная. Ключа нет, а ободок, загипнотизировавший ночью, металлический, покрытый желтой, местами облупившейся эмалью. Ничего особенного, тем более необычного.

Не желая смиряться с поражением, точнее, надеясь, что хорошее и интересное не было ночными грезами, ощупал стенку рядом со шкафом, но, ни подозрительной выпуклости, ни иного замаскированного рычажка не обнаружил.

Оставалось или списать все на сон, или поверить в призраки. Последний вариант нравился больше. Если все призраки настолько реальные, я не против, чтобы они являлись ко мне каждую ночь. Естественно, призраки женского рода.

 

Глава седьмая

Дверь в апартаменты Влада была приоткрыта, сам он склонился над ноутбуком. Возможно, я ему помешал или отвлек от чего-то важного, потому что радости от моего появления не заметил.

Тем не менее, Влад поднялся, поздоровался, жестом указал на кресло. Словно начальник подчиненному, а не радушный хозяин дорогому гостю. Скорбеть по этому поводу я не собирался, вопрос, кем являюсь в этом доме для меня оставался открытым. С одной стороны, вроде бы и гость, с другой, как бы на работе. А коль не за прибавкой жалования пришел, то и комплексовать из-за его кислого выражения не намеривался.

— Коньячку? — спросил Влад, достукивая что-то на клавиатуре.

— Рановато. Лучше кофе.

— И я бы не отказался. Не в службу, а дружбу…

Я щедро насыпал в кофейный аппарат ароматный порошок, плеснул воды из графина, нажал на кнопку. В аппарате заурчало, забулькало.

— А я таки добавлю коньячка.

Влад вышел из-за стола, плюхнулся в кресло, в его руке его, как по волшебству, возникла заветная фляжка.

— Впрочем…

Влад уловил мое колебание, и больше не спрашивая, щедро плеснул алкоголь в мою чашку. Смешавшись с кофе, коньяк выдал головокружительный аромат.

Лицо Влада разгладилось, строгость и недовольное выражение исчезли, он снова превратился в нормального человека.

— Рассказывай, как отдыхается.

Вопрос его в точности повторял вопрос тещи, был дежурным, ничего не значащим, и не требовал конкретного ответа.

— Все нормально. Домик у тебя уютный, места вокруг знатные. Райский уголок.

— Ага… — вместе с удовольствием от похвалы, я уловил нотки сомнения, он не поверил в искренность моих слов. — Я старался. Правда, моего мнения никто не спрашивал. Обустройством занималась теща, я только деньги на разные счета переводил. Но, думаю, это тоже можно считать посильным вкладом.

Влад улыбнулся собственной шутке, глотнул кофе, подтянул ближе массивный портсигар, достал сигарету, подкурил. Вишневый аромат особого сорта табака, смешавшись с прочими запахами, внес приятную изюминку. Я не удержался от соблазна. Хоть и пытался себя ограничивать, рука непроизвольно потянулась к портсигару, а Влад услужливо протянул зажигалку.

— С домочадцами твоими еще не со всеми познакомился, но, судя по всему, публика подобралась еще та.

Влад махнул рукой, мол, понимаю и тоже не в восторге.

— Приятней всех оказался нелюбимый тобой Иннокентий Вениаминович, да и тот — лишь мелкий стукачек. Шпионит, выпытывает и обо всем докладывает твоей теще.

Сказал и поперхнулся от неожиданного неприятного открытия. А чем я лучше Иннокентия Вениаминовича? По сути, занимаюсь тем же и сейчас строчу собственный словесный донос хозяину дома. Захотелось заткнуть себе глотку, перевести разговор на иное, на погоду, например. Но потом вспомнил, что являюсь наемной рабочей силой, пусть и не физического, а умственного труда, соответственно, возложенную задачу обязан выполнить добросовестно, не отвлекаясь на такие мелочи, как зазрения совести.

Я промолчал о ночных видениях, не пристало прослыть маразматиком, зато подслушанный у беседки разговор передал полностью и закрепил его собственным выводом.

— Кто-то намеривается что-то долбить у тебя под носом, притом, в тайне, чтобы ты не догадался.

— Фигня все это! — заключил Влад, чем несказанно меня удивил. Я расценивал поведанное, как серьезный козырь и существенное достижением на шпионских фронтах. Надеялся, если не поразить, так хоть удивить школьного товарища. — Теща с приспешниками не угомонится. Пытается отыскать родовые сокровища. Нашла в архиве старые письма, и совсем умом тронулась. Думаешь, ее в эту глушь ностальгия погнала или красота природы соблазнила? Фигушки. Когда дом строился, меня на пушечный выстрел к нему не подпускали, наверное, все уже здесь перерыли. И того не поймет старая дура: сюда столько денег угрохано, что если и найдутся сокровища, их цена не покроет и десятой доли стоимости дома. Впрочем, пусть развлекаются, мне не жалко. Я даже подыгрываю им, чтобы не беспокоили…

— Если ты все знаешь, зачем меня сюда позвал? — мои удивление и недоумение были искренними.

— Понимаешь, Славик, есть тут нечто иное, в чем я сам разобраться не могу. Ты только не смейся, нечто загадочное, возможно, потустороннее. Ты ничего такого не замечал?

Вспомнился сон, отчетливый, реальный, не поддающийся объяснению.

Влад, все не решаясь поведать тайну, и чтобы оттянуть время исповеди, снова достал фляжку. Его посудина к этому времени была пуста, в моей же образовалась интересная смесь, процентов на десять из кофе, а остальное — коньяк.

— Понимаешь, Славик, — повторил он. — Дело в том, что иногда ночью ко мне в спальню приходит жена…

Самое время выпучить от удивления глаза и опустить челюсть ниже колен. Экая невидаль, ночью к мужу в спальню приходит жена. И, наверняка не просто так приходит, а с какой-то целью или с требованиями. Например, шантажирует бедняжку, мол, если сей миг не исполнит супружескую обязанность, то будет проклят навеки со всем потомством до седьмого колена. Я едва удержался, чтобы не улыбнуться. Вовремя вспомнил о не совсем обычных обстоятельствах, и кашлянул для приличия, дабы убрать с лица непотребное.

— Она уже три года не встает. После аварии нижнюю часть тела парализовало. А тут, как ни в чем не бывало, входит в спальню. Притом, не через дверь входит, я еще после первого случая запираюсь на все запоры. Откуда берется, ума не приложу. Вижу ее в постели, нормальную, двигается, как положено, только я, словно бревно, будто под гипнозом. Потом, когда все заканчивается, когда разум возвращается, ее нет. И не призрак, наверное. Не может призрак быть таким настоящим. Тепленькая, шустренькая, приятненькая…

Я прикусил язык. Не с руки признаваться, что на себе испытал, и что ощущения были такими же. Ладно бы речь шла о посторонней даме.

— Уверен, что жена? Вдруг, кто-то маскируется под нее, чтобы страху нагнать?

Я не был уверен, что ко мне ночью приходила Марина. Не был уверен, что вообще кто-то приходил. Если женщина и была реальной, лица ее не рассмотрел. Темно было, да и от шока, наверное, зрение помутилось.

— Она. Точно — она. Я же ее, как облупленную знаю. Тут меня не проведешь.

Действительно, чтобы муж в постели родную жену не узнал…

— Может, медицинский феномен, неизвестный науке? В определенное время болезнь проходит, и она ненадолго становится нормальной?

— Глупости, — возразил Влад. — Думаешь, я у врачей не интересовался? Без подробностей, конечно, но все сходятся на одном: если моя жена встанет на ноги, это будет величайшее чудо. Правда, совсем шансов на исцеление не лишают, им ведь тоже зарабатывать нужно. То у них новые лекарства появляются, то процедуры чудодейственные, еще что-то. Я ее даже по монастырям возил, ее там, в купели всякие совали. Но… Да и вопрос не в том, что приходит. Главное, как?

— Потайной вход?

Я почти не сомневался в правильности предположения. Ведь если отбросить мистическое, иных вариантов нет.

— Простукивал стены. Правда, я в таких делах мало, что смыслю, да и открыто не сделаешь, решат, что умом тронулся. Но ты, Славик, не уловил главного. Она не может ходить, — четко, с нажимом, словно отрубил Влад.

Аргумент убивал наповал.

— С Мариной разговаривал?

— Естественно. С ней — в первую очередь. Рассказал, что явилась во сне, и мы с ней мило покувыркались, как в старые добрые времена…

— А она?

— Посмеялась. Тебе, говорит, секретарши и других баб мало, что во сне еще и родную жену трахаешь? Мы с ней после аварии почти не контачим. Теща убедила Маринку, будто я виноват, что она калекой стала. Постоянно капает ей на мозги, что — специально, дабы избавиться от нее.

— Во время аварии ты был за рулем?

— Я… — Влад надолго замолчал. — Все — обыденная случайность…

Он поднялся, и я понял, продолжения рассказа не будет.

Словно придя ему на выручку, зазвонил телефон.

* * *

Влад слушал, что ему говорят и с каждым мгновеньем лицо его становилось мрачнее. Несколько раз он порывался, что-то сказать, но, судя по всему, невидимый собеседник не представлял такой возможности.

— Наталья Владимировна, — наконец смог пробиться сквозь обрушившийся словесный поток и снова надолго замолчал, с тещей особо не поспоришь.

У телефона есть незаменимое свойство, его можно вырубить в любую минуту, только Влад им пользоваться не спешил. Лицо его стало пунцовым от нахлынувших чувств, но он терпеливо держал аппарат возле уха.

— Да что я — извозчик? Нельзя «скорую» вызвать?

Снова пауза, и, наконец, завершающее:

— Ладно, сейчас буду.

Влад, вероятно, пришел к выводу, что проще смириться. И себе, и другим спокойнее.

— Что-то случилось?

— А… — махнул рукой. — Старушка одна из местных, по хозяйству помогает. Два дня, как под машину попала и приперлась, дура, на работу. Теперь ей плохо, нога распухла, нужно везти в больницу.

В голове зазвенел тревожный колокольчик.

— Влад, когда это случилось?

— Позавчера, кажется.

Все сходилось.

— Не думал, что в селе можно попасть под машину, — сказал, как мог равнодушнее.

— Она какого-то черта ночью на трассу поперлась. Говорит, корова потерялась. Думаю, врет. Наверное, снова травки лечебные собирала.

Слово «лечебные» он произнес с непонятной для меня иронией.

— Она что, знахарка?

— Ведьма, наверное. В селе все так считают. У них ведь как: то лягушку в полнолуние поймать нужно, то еще что-то. Траву разную только в определенные дни собирать можно.

Я не понял, говорит Влад серьезно или шутит? Но, судя по выражению лица, на юмор мой друг сейчас не был настроен.

В кухне собрались почти все обитатели дома. Еще бы, такое событие! В сонном царстве сродни сенсации. Не было только Марины с сиделкой и ее лечащего врача. Он, как уже объяснил Кеша, бывал здесь наездами.

Сам Кеша сидел в баре и равнодушно потягивал коньяк, как будто случившееся его не касается. Но я уже составил представление о внешне безобидном толстячке, и знал, безразличие — показное. Он, словно губка втягивал в себя информацию. С какой целью? Не думаю, что только по заданию тещи Влада. Есть такие люди, которые жить не могут, чтобы не совать нос в чужие дела. Хобби у них такое.

Неприступная, словно скала, Тома, как и прежде, сидела рядом, но отвернулась от Кеши, взгляд ее был направлен на кухню. Там в приоткрытой двери возвышалась Наталья Владимировна, от одного вида которой меня проняла дрожь.

Она, молча, отодвинулась, пропуская нас в помещение. У дальней стены, возле выхода во двор, на деревянной табуретке сидела тощая старушка. Настолько тощая и настолько старая, что издалека казалась не живым человеком, а восставшей из гроба мумией. Ее лицо было необычайно худым. Высохшую до неимоверного кожу, цвета пергамента, густой паутиной покрывали морщины. Издали они показались мне трещинами. Такими же страшными были и руки. Сухие, обтянутые тонкой кожей, которая как будто просвечивалась, и через нее было видно косточки. Как у мумий в Киево-Печерской Лавре. Голова старушки, невзирая на теплую погоду, была укутана толстым платком, из-под него выбивались жидкие пряди грязновато — белых волос.

Возле старушки хлопотала толстая повариха. Оголив колено, необычайно белое, по сравнению с лицом и руками, прижимала к нему компресс из вафельного полотенца. Сама пострадавшая сидела молча, не двигаясь, с застывшим, словно у Сфинкса лицом.

— И как тебя, Семеновна, угораздило?

Влад умел играть на публику. От недавнего раздражения не осталось и следа, теперь он был добрячком, близким к народу и искренне заботящимся о проблемах своих служащих.

— Так ведь ночь была, туман, — бодро прошепелявила беззубым ртом старушка. — Я только на дорогу вышла, тут это чудище и налетело.

— А на работу, зачем пришла?

— Я и вчера была. Думала, само пройдет.

— Индюк тоже думал, — проворчал Влад. — Ну что там, серьезное что-то? — спросил у поварихи.

— Ушиб сильный, — ответила та. — А так, кто знает, может, и перелом.

— Как же ты Семеновна на работу пришла?

— Вчерась не шибко болело, с палочкой доковыляла. А сегодня Митрич на лисапете подвез…

Влад хмыкнул.

— Пробовали «скорую» вызвать, — добавила повариха. — Только возраст назовем, трубку бросают.

— Вот — козлы! Сколько тебе лет, Семеновна?

— Так я ж того — тысяча девятьсот шестнадцатого.

Я мысленно подсчитал — девяносто восемь. Дай Бог каждому. Влад присвистнул от удивления, но от комментариев воздержался.

— Ладно, Семеновна, не горюй. Сейчас оттарабаним тебя в больницу, подлечат, и будешь, как новенькая. Сам прослежу.

— Спасибо, Владислав Викторович, дай Бог вам здоровья, и женушке вашей, и дражайшей Наталье Владимировне…

— Хорошо-хорошо. Ты как себя, вообще, чувствуешь?

— Нормально, знобит только. И ходить не могу, — пожаловалась старушка.

— Вот, накинь пока, — повариха сняла с вешалки знакомый мне плащ.

Влад легко, словно пушинку, приподнял больную, повариха укутала ее в плащ.

— Сейчас машину подгоню.

Когда они уехали, я достал из кармана лоскут с пуговицей и выбросил в мусорное ведро. На одну тайну стало меньше, да и, как оказалось, никакой тайны не было. Стечение обстоятельств.

Осталось разобраться с головоломкой, что Влад подкинул? Да и не только Влад. Я снова вспомнил ночное происшествие, и волна вожделения прокатилась по телу.

* * *

Ближе к вечеру позвонил шеф. Вот уж чего я не ожидал. Вряд ли его трогали проблемы ближнего, вопросы о моем здоровье, самочувствии и о том, как отдыхается, следовало воспринимать как прелюдию. Не тот он человек, которого могли волновать подобные мелочи.

И я не ошибся. Выслушав бессвязные ответы, я от неожиданности оробел, он резко и без обиняков перешел к делу.

Я добросовестно изложил обо всем, происходящем в доме. За исключением, конечно, одного эпизода. Игорь Владимирович заинтересовался.

— Значится так, — услышал в трубке. Мне плевать на призраки и прочую чертовщину, все это — туфта на постном масле. Главное для тебя — выяснить все возможное и невозможное о сокровищах. Если это не миф, и они существуют, — шеф сделал паузу, я услышал шуршание и понял, что он делает пометку в ежедневнике, — я подключу людей, чтобы проверили в архиве. Но тебя это не касается. Так вот, если сокровища будут обнаружены, ты обязательно должен быть рядом. Лишь в таком случае наши юристы смогут доказать, что мы имеем право на обусловленный процент. Лучше, конечно, если бы ты отыскал их сам, без посторонней помощи. В таком случае мы получим четверть их стоимости. Естественно, и тебе будет премия, — добавил с меньшим энтузиазмом. — Дальше, — не дав мне вставить слово, продолжил он, — что тебе следует сделать в первую очередь. Расспроси у местных жителей, что и к чему. Легенда у тебя отличная, подозрений не вызовет. Ты — писатель, собираешь материал для книги. Ну и, естественно, не выпускай из поля зрения домочадцев. Им известно больше, чем тебе, так что осторожненько, следи за всем. Повторяю, осторожненько, без лишних расспросов и прочей самодеятельности…

— Игорь Владимирович, а как же с призраком? Ведь именно для этого нас нанял Влад.

— Нет никаких призраков. Мистификация, нутром чую. И не забывай, что ты, прежде всего, работаешь на фирму, а не на Владислава Викторовича!

— Вообще-то, я в отпуске, — ляпнул, не подумав…

Шефа заклинило от моей наглости. Я слышал громкое сопение и ожидал громы и молнии на свою голову. Но, кажется, пронесло. Игорь Владимирович сумел совладать с чувствами, обуздал эмоции и взял себя в руки.

— Если операция завершится успешно, — молвил спокойным деловым голосом, — я аннулирую отпуск, отгуляешь его позже с полной компенсацией.

— Может, сейчас отзовете? — совсем обнаглел я.

В ответ — череда коротких гудков. Некоторое время я вслушивался в их монотонное жужжание, после чего отключил телефон.

Изменившиеся приоритеты не радовали. Мне снова открытым текстом, предложили заняться шпионажем. А времена, когда Штирлиц считался героем, давно канули в Лету.

* * *

Всю ночь я проворочался, ожидал, когда появится таинственная незнакомка. Всматривался в ободок скважины, который отыскал с трудом, так как ночь выдалась безлунная. Но надежды оказались тщетными. Чудеса не случаются по заказу, тем более, когда мы на них рассчитываем.

Задремал под утро, да и то ненадолго. Едва провалился в объятия Морфея, как меня разбудил резкий и неприятный звук.

Когда туман полудремы выветрился из головы, я понял, что слышу автомобильный клаксон.

Кто посмел?

Посмотрел на часы, удивился, что уже почти десять. Вздремнул, однако…

Подошел к окну, голова гудела от недостаточного отдыха. На подъездной дорожке возле парадного входа стоял знакомый автомобиль. Я глазам своим не поверил, его появление было сродни диву дивному. Быстро оделся и побежал на улицу. Негоже держать шефа под дверью.

Увидев меня, Игорь Владимирович, наконец-то, оставил клаксон в покое. Непривычная тишина резанула слух. Даже птицы и прочая живность затаились, не понимая, что происходит и почему то, что происходит, прекратилось.

— Повымирали все, что ли? — Игорь Владимирович был раздражен и не скрывал этого.

— Аристократы любят поспать, — загнул умняк. — Что-то случилось?

— Мне нужно срочно увидеть Владислава Викторовича.

— Вы ему звонили?

Шеф посмотрел на меня, как на идиота.

— Я сказал, что мне нужно увидеть его, а не поговорить с ним.

— В холле висит портрет.

По взгляду, которым одарил меня Игорь Владимирович, я понял, что от увольнения без выходного пособия меня отделяют считанные мгновенья. Почему-то с утра люди мало восприимчивы к юмору. После долгой дороги, наверное, тоже, ведь в отличие от меня, для шефа утро наступило давно.

— Я не уверен, что он дома, — пробовал замять оплошность. — Он ни перед кем не отчитывается.

Если завывание клаксона и разбудило кого-то, кроме меня, внешне это никак не отразилось. В коридорах было по-прежнему тихо и пусто. Никто не спешил встречать непрошеного гостя, может, потому, что он непрошенный?

Я провел шефа в бар, сделал кофе, посмотрел на бутылки в шкафу, вспомнил, что Игорь Владимирович за рулем и не стал искушать его соблазнами.

— Схожу, посмотрю, на месте ли он.

Влад был на месте. Когда я вошел, он затягивал галстук на своей бычьей шее.

— Куда-то уезжаешь?

— Дела, братишка. Нужно иногда и работу делать.

— Мой шеф к тебе пожаловал.

— А… — если Влад и удивился, виду не подал. — Так это он тарарам устроил? Что ему нужно?

— Не докладывал. Что-то секретное. Наверняка хочет с тебя еще бабок срубить.

Возможно, я и ляпнул лишнее, но Влад в финансовых делах был тертым калачом, и без моей подсказки все понял. Они с Игорем Владимировичем если и не с одной стаи, то в породе сильно не отличались. Соответственно и мыслили одинаково.

— Фиг ему! — сказал Влад, справившись с галстуком.

— Как сказать… — засомневался я.

— Ладно, веди его. Послушаем, что за срочность. Хотя, ты его в баре оставил? Передай, что я сейчас спущусь.

Я его понял. Встреча в кабинете могла затянуться. А так Влад даст понять, что заскочил на минутку выпить кофе и, что время его ограничено. У богатых свои уловки.

* * *

Мне было интересно узнать причину появления шефа, но, когда появился Влад, я оставил их наедине. Лучше так: достойно с гордо поднятой головой, чем, если, словно шкодливого котенка — за шкирку и под зад.

Прошелся к беседке, оттуда можно было видеть машину Игоря Владимировича, и не опасаться, что он уедет, не сказав на прощанье пару ласковых слов.

— Вы сегодня без коньяка?

Я вздрогнул. Рядом на дорожке, не пойму, как я не услышал, припарковалась коляска, ведомая все той же хмурой, хоть и смазливой на личико, сиделкой.

— Увы…

Марина была в светлой блузке, ноги ее, как и раньше, под толстым пледом, на голове соломенная шляпка из которой выбивались светлые кудряшки.

— Вячеслав…

— Можно просто, Славик, ведь мы же перешли на «ты»…

— Ах да, простите, то есть прости…

Она замешкалась. А я пожирал ее взглядом, и мысли мои, отнюдь, не были целомудренными. Вспоминал рассказа Влада, и размышлял над архиважным вопросом: ее ли облик являлся ко мне ночью? Ответа не находил. Пытался представить ее в постели, и опять-таки ничего не получалось. По прошествии времени все казалось далеким, смутным и расплывчатым. Подробности, если и раньше не были четкими, постепенно все больше стирались из памяти. Оставалась лишь легкая тень пережитого блаженства, а все остальное…

— Со мной что-то не так?

— Скорей, со мной…

— Что-то случилось? — она сумела собраться, голос ее приобрел былую уверенность.

— Не выспался. Наверное, магнитные бури, — ляпнул первое, что пришло в голову. — А потом этот дурацкий клаксон.

— Да, меня он тоже разбудил. Оказывается и в глухомани никто не застрахован от появления придурков.

Я улыбнулся. Приятно, когда мнение о шефе разделяет еще кто-то.

— Мне, Славик, тоже иногда не спится. Часто не спится. А если удается уснуть, иногда вижу чудные сны…

Ее взгляд затуманился, наверное, от приятных воспоминаний. А я не знал, что и подумать: играет она со мной, намекает на что-то или говорит искренне, без задней мысли.

— Да, сны здесь бывают интересные.

Ответ тоже из разряда — понимай, как знаешь.

Она рассмеялась: весело, беззаботно. А я в очередной раз почувствовал себя идиотом, так как снова ничего не понял. Об одних и тех же снах мы ведем речь, или причиной внезапного веселья послужило иное, во что я не был посвящен.

— Интересный ты человек, Славик?

— Чем же?

— Есть в тебе еще нечто романтичное, не изъеденное ржавчиной цинизма.

— Неужели так заметно? — я почему-то даже не пытался возражать.

— Потому и заметно. У тебя все на лице написано, по нему можно читать, как по книге.

Что она успела прочитать на моем лице, спрашивать не стал, боялся, что ответит. В каждой женщине сидит частичка ведьмы, и, кто знает, вдруг ей действительно удалось проникнуть в мои мысли? От самого предположения об этом, я, почувствовал, как кровь приливает к лицу. Мне стало жарко, даже пот выступил.

— Видишь, Славик, ты еще не разучился краснеть.

Разговор превращался в экзекуцию, если не поменяем тему, договоримся, черт знает до чего. Ладно, если бы были одни. А при посторонних… Сиделка хоть и не проронила ни слова, замерла каменным истуканом, но, уверен, ничего из сказанного не пропустила.

— Интересно, что может сниться прелестной женщине?

— Ты, оказывается, дамский угодник? Никогда бы не подумала. Наверное, то же, что и тебе, Славик.

И снова я оказался в дураках, ее ответ можно было толковать, как угодно.

— Интересно с тобой общаться, но не буду отвлекать от возвышенных дум…

Она издевалась надо мной, но, как мило у нее получалось. И она совершенно не комплексовала из-за своей инвалидности. Это я подметил во время первой встречи, и сейчас тоже. Если бы не коляска и молчаливая сиделка, не поверил бы, что с ней что-то не так.

Я долго смотрел вслед удаляющейся коляске, пока она не скрылась за поворотом. Жаль только, что видел лишь прямую, как столб спину сиделки, и ее спрятанный под нелепым платьем плоский, не вызывающий эмоций, зад.

Дальше думать о чем-то было некогда. Хлопнула дверь, я услышал голос шефа.

Игорь Владимирович был доволен, более того, казался счастливым и преуспевшим. Наверняка, сумел нагреть Влада на кругленькую сумму. Он похлопал меня по плечу, покровительственно, словно барин крепостного крестьянина. От его раздражительности не осталось и следа.

— Все нормально, Вячеслав, продолжай трудиться и не забывай, о чем мы вчера говорили.

И все. Коротко и непонятно. Никаких напутствий, никаких разъяснений. Уселся за руль навороченного Джипа, побибикал на прощанье, лихо развернулся и дал по газам.

Вскоре, я еще не успел прийти в себя от стремительного прощания, показался Влад. Он тоже выглядел бодреньким и довольным.

— Чудак твой шеф, это же надо было переться в такую даль, чтобы какую-то бумажку подписать…

До меня начало доходить.

— Какую бумажку? — поинтересовался.

— Мы ведь с ним просто так договаривались, без бюрократии. Я ему бабки, он мне тебя, — Влад загоготал. — А тут вдруг приспичило — официальный договор нужен. Мол, проверки достают. Да лажа все это, скажу тебе. Какие на фиг проверки, если ты числишься в отпуске, а по бухгалтерии ничего не проводилось?

— И больше ничего с тебя не содрал?

— Были намерения, но я тоже не пальцем сделанный. Ума не приложу, на фига ему бумажки понадобились?

В отличие от Влада, для меня это не являлось секретом. Шеф сам напомнил о вчерашнем разговоре, а дальше сложить два и два несложно. Если бы Влад внимательно прочел договор, он и сам бы догадался. Впрочем, прочел, тут сомневаться не приходилось, и даже то, что мелким шрифтом напечатано. Не из тех он людей, которых можно на мякине провести, иначе не удалось бы заработать столько денег. Только тот пунктик, ради которого шеф не поленился подняться ни свет, ни заря и преодолеть немалое даже для его козырной машины расстояние, для Влада ничего не значил. Он или не обратил на него внимания, или не придал ему значения. А если и придал, не исключено, что мысленно посмеялся.

В стандартном договоре фирмы «Эсмеральда» четко оговаривалось, что если при выполнении заказа обнаружены исторические или материальные ценности, фирма претендует на половину от положенного владельцу материального вознаграждения. То есть, если государство выплатит нашедшему клад четверть его стоимости, фирма имеет право на половину этой четверти, то есть, на одну восьмую часть его стоимости. Элементарная арифметика.

Влада сокровища интересовали в последнюю очередь. Он сам об этом сказала. Кроме того, что не верил в их существование, считал, что, если они и имеются, стоимость их мизерна, по сравнению с прочими затратами. Каждый рассуждает со своей колокольни. А шеф мой не такой дурачок, каким его считает Влад. Просто так, он и пальцем не пошевелил бы. Наверняка мои коллеги успели что-то нарыть в архиве.

— Меня пару денечков не будет, дела. Так что не скучай, и приглядывай за всем, что здесь происходит. Не зря же я вашей фирме такие бабки башляю.

— Я в отпуске, дела фирмы меня мало волнуют.

— Ха-ха! — В отличие от Игоря Владимировича Влад оценил мой юмор. Так же, как недавно шеф, похлопал меня по плечу. — Не волнуйся, братишка, в накладе не останешься, — и царственной походкой направился к гаражу.

* * *

Телефон надрывался. Бодрое «Взвейтесь кострами» ножом вспарывало устоявшуюся в доме тишину, внося в нее новое, чужеродное. С клаксоном автомобиля по децибелам не сравнить, но гармонию нарушало. Подчинившись мотиву песенки из ранней молодости, и даже мысленно напевая незамысловатые слова, я в буквальном смысле взвился по лестнице и влетел в комнату.

Мобильник валялся в кресле на груде разбросанной одежды. На дисплее — фотка Наталки, казалось, это она надрывается в исполнении пионерского марша.

Успел. В ухе пиликнуло, сердце мое встрепенулось от знакомого и родного голоса.

— Славик, как здорово! Я думала, никогда не смогу до тебя дозвониться…

Сколько мы с ней не виделись? Три дня, а вроде бы прошла вечность. Или тут важно не только время, но и расстояние? Всего три дня, а сколько поменялось, какая трансформация чувств, какие сумбур и неразбериха в голове. Еще позавчера она для меня была самым дорогим и желанным человеком, вчера я мог без зазрения совести наговорить ей кучу гадостей. А сегодня…

— Наточка, я тоже безумно рад тебя слышать!

Я не соврал. Сейчас у меня и мысли не возникло в чем-то обвинять ее, укорять. Какие мелочи: немножко приврала, немножко недоговорила. Все женщины такие.

— Ты на работе?

— Шеф где-то загулял, еще не появлялся, так что — лафа…

Вот те на, Игорь Владимирович, не предупредил о своем отъезде. Интересно… По забывчивости, или так задумано? Впрочем, начальство не обязано докладывать подчиненным о своих прихотях. На то оно и начальство, чтобы своевольничать.

— Можешь еще пару часиков побалдеть. Он только что был здесь.

— Да?

Похоже, я сразил девушку новостью. Что-то в ее голосе промелькнуло: не просто удивление, а растерянность, что ли?

— И что ему было нужно?

— Сам голову ломаю. Он со мной небрежненько так, по-барски. С братиком твоим пошушукался и — обратно в город.

Она не среагировала на «братика», восприняла, как должное, словно и не было паутины таинственности, которую она сплела, и в которой я увяз.

— Совсем ничего не сказал? — в голосе больше, чем праздный интерес.

— Не совсем. Пару напутствий из себя выдавил. Пожелал хорошо отдохнуть и посоветовал не надрываться, так как я могу еще пригодиться на работе, — не знаю почему, соврал я.

Что-то подсказывало, что нельзя говорить Наталке об истинной причине визита Игоря Владимировича. Интуиция?

— Славик, ты соскучился по мне? — внезапно переменила тему Наталка.

— Конечно, соскучился, — ответил искренне.

— Хочешь, я приеду на выходные?

— Еще бы…

Нутром чувствовал, что решение было продиктовано не желанием скрасить мое одиночество. Наверняка имелась иная причина, более для нее важная, но все равно было приятно.

 

Глава восьмая

В деревню я отправился после обеда. Погода разыгралась не на шутку. После затяжных дождей она словно устыдилась и решила воздать недостающее тепло. Солнце жарило немилосердно, уподобляясь плакатному рабочему из недавних времен, который трудился за себя и за того парня.

Пока тропинка пролегала под кронами деревьев, идти было легко, даже приятно, но потом деревья закончились, и, когда я взобрался на пригорок, рубашка потемнела от влаги, а по лицу ручьями струился пот. Мелькнула мысль плюнуть на все, повернуть обратно, окунуться в прохладный пруд. Но я не поддался. Спешить было некуда и, чтобы не раскисать, уверял себя, что совершаю приятную и полезную для здоровья процедуру.

В таком непрезентабельном виде, немножко взбодренный морально, но угнетенный физически, я доплелся до деревни. Она, судя по всему, была крохотная, состояла из одной улочки, повторяющей изгибы ручья, к которому спускались огороды местных жителей.

Первый, встретившийся дом, выглядел пустым и заброшенным. Осыпавшаяся серая черепица, лишь местами сохранила природный оранжевый цвет. Облупленные стены с торчащей из осыпавшегося лампача соломой и с пустыми глазницами окон почти полностью утопали в густом бурьяне. От штакетника, некогда ограждающего двор, осталось несколько покосившихся кольев, все остальное рачительные соседи наверняка пустили в печку.

Звуки обычные для сельской местности: кудахтанье, мычание, потявкивание. Как будто жизнь бьет ключом, вот только людей не видно.

Я дошел до небольшой площади, увидел традиционный памятник воинам-освободителям, с высеченными на камне фамилиями погибших сельчан. Памятник — ухоженный, газоны вокруг него засеяны чернобривцами, бордюры побелены. Рядом с памятником — здание, отличающееся от сельских жилищ. Бетонный куб со стеклянным фасадом — стандартный магазинчик конца семидесятых, начала восьмидесятых годов прошлого века. Появилась надежда: где еще бурлить жизни, как не возле единственного очага культуры? Но, преждевременная. Ее похоронил поржавевший замок, к которому, судя по виду, давно никто не притрагивался.

Некоторое время покрутился на площади, но из живых существ увидел только пару куриц, лениво разгребающих пыль, и козу, которая, громыхая цепью, неспешно обгладывала кленовые листья. Больше здесь делать было нечего, и я поплелся дальше.

Привычный хаос звуков нарушил скрежет металла, а затем возник и сам нарушитель спокойствия: пацаненок лет десяти, гордо оседлавший допотопный «Орленок». Велосипед — непрезентабельный и страшноватый на вид, от заводской краски ничего не осталось, крылья и багажник отсутствовали, эмаль на руле облупилась и зияла проплешинами. Тем не менее, он выполнял свою функцию и, хотя шумел больше, чем трактор «Беларусь», все же катился по неровной брусчатке, подпрыгивая на камнях и отчаянно виляя. Мальчик, одетый лишь в шорты, загорелый до черноты, с торчащими клоками выгорелых на солнце волос, рулил в мою сторону. Я поспешно отскочил, дабы не оказаться под колесами раритета.

— Привет! — сказал, когда велосипед поравнялся со мной и улыбнулся, как можно дружелюбнее.

— Добрый день.

Мальчик притормозил и опустил ногу, чтобы удержать равновесие.

— Ты — местный?

— Нет. Я в городе живу. Родители на заработки уехали, так меня к деду с бабой привезли. Теперь я и в школу хожу в соседнее село.

Пацаненок наверняка соскучился по общению и не прочь был поболтать.

— Тебе нравится? — поддержал разговор.

— Еще бы! — восторг был настоящий. — Мне в городе только двойки ставили, а здесь я почти отличник. Даже уроки делать не надо.

— Молодчина!

— Не совсем молодчина. Здесь учителя хорошие. Понимают, что учиться некогда, что нужно за коровой смотреть, за хозяйством, вот и не ставят двоек.

Самокритично, как для столь юного возраста.

— Ты далеко живешь?

— Нет. Вот, — он указал замызганным пальцем на калитку. — А вы, дядя, с города приехали?

— Ага, — в тон ему ответил я. — Твой дедушка дома?

— Конечно дома, где ж ему быть?

— С ним можно поговорить?

— Почему нельзя? Можно. Он любит, когда с ним говорят.

Мальчик отворил калитку, и я без лишних уговоров вошел в опрятный ухоженный дворик. С двух сторон его ограждали жилой дом и летняя кухня, дальше — сарай, еще какие-то постройки. В дальнем конце — летнее стойло для коровы и высокая навозная куча. Но все чистенько и аккуратненько.

Мальчик, бросив велосипед посреди двора, юркнул в дверь. Вскоре из дома вышел мужчин, совсем не старик, лет шестидесяти, а то и меньше. Опрятно одетый, причесанный.

— Добрый день!

Он протянул руку, ладонь — жесткая, мозолистая и крепкая, хотя роста он был небольшого, чуть пониже меня.

— Вячеслав, — представился.

— Степан, — ответил хозяин. — Семенович, — добавил, уловив мой вопросительный взгляд. — Вы к нам по делу или, как?

— Можно сказать, по делу.

— Тогда, давайте присядем.

Он провел меня за летнюю кухню в небольшой сад. Несколько фруктовых деревьев: яблони, груши, еще какие-то деревья, плодов на них я не увидел, и распознать не смог. Отдельно высился большой орех, а под его кроной стояли вкопанные в землю столик и лавочка.

Под орехом — свежо и уютно. Листья не пропускали солнечный свет, терпкий запах казался освежающим, приятным и даже вкусным.

— Рассказывайте, что вас ко мне привело?

* * *

Мне несказанно повезло. Обыщи я всю деревню, лучшего рассказчика не нашел бы. У меня сразу возникло подозрение, что Степан Семенович не простой сельский житель: опрятная одежда, правильная речь. В селе так не одеваются и не говорят.

Степан Семенович и не настаивал на своем пролетарском, вернее — крестьянском происхождении. Он родился и вырос в городе, окончил педагогический институт, попал по распределению в Каменный Брод, в то время в селе еще была школа. Здесь женился, здесь и остался, работал директором школы в соседнем, более благополучном селе.

Все это он рассказал, когда я поведал о цели своего визита, точнее выдал заготовленную версию о том, что собираю материал для книги.

Про усадьбу Степан Семенович знал не то чтобы много, но и не мало.

Жил до революции помещик, старики рассказывали — не бедный. Потом его или большевики убили, или за границу сбежал. Разговоры о спрятанных сокровищах долго будоражили горячие головы. В свое время Степан Семенович и сам грешил кладоискательством. Откопал немецкую каску, пришедшие в негодность каминные часы, старый утюг, на том и успокоился.

Возможное родство новой хозяйки усадьбы с бывшим помещиком отрицать не стал, правда, ухмылка на его лице нарисовалась скептическая. Мол, кто его знает, где правда зарыта, а я останусь при своем мнении, которое вслух высказывать не собираюсь.

Мы проболтали часа полтора. В сущности, ничего нового я не узнал, но и время потратил не зря. Пришел к выводу, что дальше расспрашивать сельчан бесполезно и со спокойной совестью отправился домой.

На выходе из села обогнал автомобиль, небольшой, зелененький, несерьезный, словно игрушечный. Проехал мимо, потом остановился, сдал назад и поравнялся со мной. С водительской стороны опустилось окошко.

— Послеобеденный моцион?

— Скорей экскурсия по местным достопримечательностям.

Тома улыбалась, что казалось странным, ведь я привык считать ее ледяной глыбой.

— Садись, подвезу.

Отказываться глупо, да и зачем?

— Ну и как тебе здесь? — то, что она сразу перешла на «ты» меня совершенно не смущало.

— Нормально. Красиво, но скучновато.

Тома двусмысленно хмыкнула, а я снова вспомнил слова Влада, в которых недавно усомнился. Может он прав, а недавние понты предназначались лишь Иннокентию Вениаминовичу, точнее, Кеше?

— Все условия для творческого человека. Ты — ведь творческий человек, я не ослышалась, когда представляли?

— Смотря, что подразумевать под творчеством, — увильнул от прямого ответа, так как в ее вопросе уловил издевку.

— Мудро, — изрекла Тома и сосредоточилась на управлении.

Дорога круто сворачивала и ныряла вниз, где виднелся ставок. За греблей снова начался подъем, когда его преодолели, я увидел дом Влада.

— Все мы творческие люди, — словно и не было долгой паузы, продолжила женщина. — Каждый из нас творит по-своему. Кто творит, кто — вытворяет. Некоторые предпочитают творить в одиночестве, некоторые… Славик, как ты относишься к коллективному творчеству.

Вопрос был с подтекстом.

— Трио и квартеты напрягают, но против дуэтов, если партнер хороший, ничего не имею.

Она отвлеклась от дороги, благо, мы едва катились, и посмотрела на меня новым, оценивающим взглядом. И, мне показалось, осталась довольна увиденным.

— Интересный ты собеседник. Я бы пофилософствовала на эту тему, жаль, уже приехали…

— Можно продолжить вечером за чашечкой кофе, — зачем-то предложил я.

— Вариант.

Она открыла дверцу и скрылась в доме прежде, чем я успел выйти из машины. Нет, «скрылась» — не то слово. Ушла, уплыла: гордая, независимая, привыкшая, чтобы мужчины штабелями валялись у ее ног. Охотница! Диана, не знающая промахов, всегда разящая цель наповал.

Вспомнил о Наталке, но успокоил себя, что легкий флирт — нормальное явление для свободного от семейных уз мужчины. Наталка — хорошая девушка, возможно, я даже влюблен в нее, но пока ничем не обязан. Когда наши отношения станут серьезными, тогда пусть совесть и укоряет. А пока размышлять не о чем, легкий флирт он и есть легкий флирт.

* * *

После освеженного кондиционером воздуха, жара шибанула с убийственной силой. Странный сентябрь выдался, аномальный. То дожди и холодина, то вот тебе на! Градусов тридцать, наверное.

Я взялся за ручку двери, когда с противоположной стороны дома послышался неприятный треск. Любопытство пересилило желание скрыться в прохладе, и я усыпанной гравием дорожкой двинулся в обход здания.

В тесном внутреннем дворике, образованном гаражами и другими хозяйственными постройками, увидел трактор с прицепленным к нему допотопным, еще советских времен, дизельным компрессором. Он тарахтел на холостом ходу, вздрагивал, подпрыгивал, распугивая местную живность и отравляя воздух выхлопными газами. Двое рабочих в оранжевых спецовках соединяли куски шлангов и проталкивали их в окошко цокольного этажа.

Здесь я еще не был и посчитал, что не совершу ничего крамольного, если попытаюсь заполнить имеющиеся белые пятна. Любознательность — черта свойственна каждому, потому и отмазка, если кто увидит, железная. Мое поведение не вызовет подозрений.

После подслушанного разговора, происходящее было для меня более-менее понятным. Смущала лишь одна неувязочка. Если Наталья Владимировна пыталась сохранить все втайне от Влада, да и, вообще, круг искателей сокровищ должен быть ограниченным, каким образом она собиралась объясняться с рабочими?

Крутая каменная лестница упиралась в приоткрытую дверь, проскользнув через нее, я оказался в обширном помещении с подпирающими потолок бетонными колонами. Дневной свет проникал сквозь небольшие окошка, но, невзирая на это, под потолком горели спрятанные за круглыми плафонами лампочки. Свет их казался тусклым и лишним.

Не особо присматриваясь, я двинулся вдоль протянутого рабочими шланга, и вскоре оказался возле еще одной двери. Ступеньки за ней вели непосредственно в подвал. Я уже спустился почти до половины, когда навстречу вынырнул Иннокентий Вениаминович. Несмотря на подвальную прохладу, лысина его лоснилась от пота. Накинутый рабочий халат, доходящий толстячку почти до пят, был в мокрых пятнах, вымазан известкой и еще чем-то, не поддающимся определению.

— Славик? — удивился он. — Ты что здесь делаешь?

Меня здесь не ожидали, более того, судя по растерянности в голосе, мое присутствие было нежелательным.

— Интересно, — ответил, как можно беззаботнее. — Сейчас это единственное место в доме, где что-то происходит.

— А, — пришел в себя Кеша и притворно равнодушно махнул рукой. — После дождей поднялись грунтовые воды, вызвали рабочих, чтобы посмотрели коммуникации. Рутина. Тоскливая, утомительная рутина, без которой, увы, в нашей жизни не обойтись. Не советую спускаться: пыль, грязь, к тому же — вонь ужасная.

Он взял меня за локоть, вроде бы неосознанно, но настойчиво подталкивая назад к выходу. Потом, испугавшись, что вымажет мне одежду, резко убрал руку и вытер ее об халат, как будто этим запоздалым движением можно было исправить оплошность.

— Мне по долгу службы положено помогать по хозяйству.

По какому такому долгу объяснять не стал, но завелся не на шутку. Язык его не знал отдыха. Он молол чепуху, к которой я не прислушивался, до тех пор, пока мы не оказались на улице. Здесь, наконец-то, успокоившись, Кеша ненадолго умолк. А потом и вовсе оставил меня в покое.

— Я быстренько умоюсь и переоденусь, а потом, не встретиться ли нам в баре?

Я ничего не обещал и чувствовал его внимательный, настороженный взгляд до тех пор, пока не укрылся за стеной здания.

* * *

После изнурительной прогулки мне тоже не мешало принять душ.

Пока мощные едва теплые струи омывали тело, в голове вертелся лишь одни вопрос: как проникнуть в подвал и посмотреть, что там делается? Не то, чтобы я настолько проникся выполнением задания, мне самому было интересно. Кладоискательство — заразная болезнь.

Освежившись, я спустился в бар, там никого не было, наверное, Иннокентию Вениаминовичу не просто было отмыться от подвальной грязи. Заглянул на кухню, в ней, к счастью, тоже — никого. Дверь во внутренний дворик не заперта. Я выглянул наружу, увидел все тот же трактор и уже привычно тарахтящий компрессор.

Вход в подвал располагался рядом и, по-видимому, он был единственный. Чтобы убедиться в этом, я внимательно осмотрел помещение: только стенные шкафы, холодильники, никаких потайных дверей. Словно невзначай, закатал дорожку, и тоже, ничего, кроме линолеума, не обнаружил. Зато на крючке на стенке увидел связку ключей. Сердце радостно затрепетало, несомненно, среди прочих, мне не нужных, там должны быть и ключи от подвала.

Кеша уже сидел за столиком с неизменным бокалом, правда, теперь на столике стояла и бутылка. В отсутствие Влада, он чувствовал себя свободно и раскованно.

— Составишь компанию? — его взгляд показался мне подозрительным, недоверчивым.

Или я, вообразив себя шпионом, начал комплексовать?

Оставив вопрос без ответа, я вернулся на кухню, достал из холодильника пакет с соком.

— Трезвость — норма жизни? — съехидничал толстячок.

— Еще работать надо.

— Ах да, прости, запамятовал, ты ведь сюда не отдыхать приехал. И как продвигается сюжетец? Должно быть лучше, нежели в тоскливой суете городского быта.

Ну и закрутил. Воистину, мастер словесного жанра. Ему бы самому романы писать.

— Пока — с трудом, еще не совсем освоился. К тому же, и здесь покой нам только снится, — я кивнул на дверь кухни, подразумевая неумолкающий компрессор.

— Временное явление, — понял меня Кеша, — и, можно сказать, отрадное. В иное время здесь от тишины свихнуться можно.

— Сплошные крайности.

— Что поделать, мир наш далек от совершенства. Не поделишься ли сюжетиком?

— Увы. Пока не закончу — табу для всех и для меня тоже, — улыбнулся. — Не имею привычки писать по плану. Сплошной экспромт. Так интереснее, не я веду героя проторенной тропинкой, а он заманивает меня в неизведанные чащи. Моя задача — следовать за ним и иногда, в крайнем случае, протягивать руку, дабы помочь выкарабкаться из совсем безнадежной ситуации.

Присутствие толстяка действовало заразительно. Неосознанно, в разговоре с ним я тоже впадал в словоблудие из заковыристых, мудреных и часто лишенных смысла, фраз. Подстраиваясь под собеседника, заболевал словесной диареей.

— Вы здесь давно живете? — спросил, чтобы перевести разговор в рациональное русло.

— Славик, ты меня обижаешь и разочаровываешь. Мы даже на брудершафт пили.

Таких интимных подробностей я не помнил, но все-таки извинился.

— Прости, Кеша, никак не привыкну. Ты намного старше.

— Иногда годы ничего не значат, и разница в возрасте нивелируется. У меня есть родной брат, он на пять лет старше. В детстве это казалось настолько большой разницей, пропастью, которую не преодолеть. А сейчас, когда большая часть жизни, увы, осталась позади, мы с ним — ровесники. Оба пожилые, измученные существованием, и никому не нужные. Жизнь нас выбросила на помойку, как мы выбрасываем износившиеся вещи.

Он сделал артистическую паузу, ожидая возражений, но я ничего не сказал. Допил из стакана сок и налил еще.

— А по поводу вопроса. Не могу сказать, давно, недавно… Я здесь с самого начала. От истоков. Когда здесь был лишь заросший сорняками пустырь, я уже был здесь. Я нанимал архитектора, я договаривался с подрядчиками. Неделями жил в строительном вагончике, наблюдая, чтобы все шло по плану, чтобы не нарушался график, и рабочие чего-нибудь не напортачили. За ними глаз да глаз нужен.

— Кеша, а, правда, что дом полностью повторяет планировку старого особняка?

— Толстячок задумался, наверное, думал приврать, чтобы набить себе цену, но потом решил сказать правду.

— Хотелось бы, и Наталья Владимировна на этом настаивала. Но, к сожалению, план дома обнаружить не удалось, хоть и перерыли все архивы. Более-менее достоверно удалось восстановить только первый этаж, да и то без внутренней планировки. В основном, благодаря тому, что нашли остатки фундамента. Так что, единственное, в чем можно не сомневаться — дом находится на том же месте, где стоял в старые времена.

— А подвал — старый, или заново выкапывали? — спросил то, что интересовало больше всего.

Взгляд толстячка снова стал подозрительным. Но я сохранял выражение беззаботности.

— Какую-то часть удалось восстановить, но — небольшую. Постройка тут была основательная. Не исключено, что подвал имел несколько уровней. Говорят, у предка Натальи Владимировны имелись знатные винные погреба. Вот бы добраться до них…

Он плеснул себе коньяк, пригубил бокал, и надолго умолк, окунувшись в мир грез и фантазий.

* * *

Звонок мобильника и стук в дверь раздались одновременно. Я ожидал и того, и другого, только не сразу, а хоть в какой-то последовательности. Получилось из разряда: что такое западло и как с ним бороться? Я схватился за телефон, посмотрел на дисплей, конечно же, Наталка, и, не отвечая, побежал к двери. Она была незапертая, но стучавший, точнее, стучавшая, проявляла деликатность и не спешила без спроса врываться в жилье.

Женщина-вамп, одним словом.

Ассоциация с вампирами мелькнула и зацепилась за какую-то извилину. А вдруг и вправду? Судя по преданиям, вампир без разрешения хозяина не может войти в дом. Мысленно посмеялся над собой, указал Томе на кресло, кивнул на телефон, мол, важный деловой звонок, и скрылся в ванной.

Интуиция подсказала Наталке, что со мной что-то не так. Или по голосу угадала, или рентгеном сквозь аппарат просветила. Разве женщин поймешь? Природа наделила их особыми возможностями, которые, мужчинам, и не снились. Знакомый рассказывал, что его жена, по одной услышанной в трубке фразе, может, с точностью до пятидесяти грамм угадать количество выпитого. И не врал, наверное.

— Славик, ты в порядке?

— Да. Почему спрашиваешь?

— Какой-то ты не такой, как всегда.

С чего она взяла? Я старался, чтобы голос звучал обычно и, вроде-бы, получалось.

— День трудный был, — начал оправдываться. — И ночью плохо спал.

— Бедненький мальчик, — посочувствовала Наталка, но уверенности, что она приняла услышанное за чистую монету, не было.

Я разволновался еще больше, в результате разговор получился скомканный, напряженный. Когда он закончился, я одновременно ощутил облегчение и досаду. Как-то нелепо получилось. Глупо, несвоевременно. Не могла позвонить на пять минут раньше?

Наталка сообщила, что приедет в субботу утром. Впрочем, это все, что она сообщила. Дальше пожелала спокойной ночи и хорошего отдыха. Вроде бы все нормально, но, или я стал мнительным, или пожелание прозвучало двусмысленно?

В некой мере я счел себя незаслуженно обиженным. Не пойман не вор, гласит молва. К тому же, существует такое понятие, как презумпция невиновности.

Отгоняя ненужные мысли, сполоснул лицо холодной водой, почистил зубы, ведь меня ожидает дама, и решительно отодвинул недавнее прошлое на положенное ему место.

— Неприятности?

Сговорились, что ли?

Тома удобно расположилась в кресле, закинув ногу на ногу, от чего полы халата разошлись, открывая соблазнительные коленки. Великолепные коленки, произведение искусств, а не коленки. Глаз не оторвать.

— Да так, по работе, — ответил, словно оправдывался.

— Издатели замучили?

Какие издатели, что за бред? Ах, да. Вспомнил, что по легенде я — писатель, но в дебри лжи углубляться не хотелось.

— Одним писательством не проживешь. Только у маститых получается. Остальным приходится еще и зарабатывать на хлеб насущный.

Слова выдавливались с трудом, голова не работала.

Тома, судя по всему, осталась довольной произведенным эффектом, на это и рассчитывала, но хорошего понемножку. Чуть приподняла попку от кресла, целомудренно укрыла коленки. Я разочарованно вздохнул, и сразу почувствовал облегчение.

— У тебя есть что выпить?

К-счастью, у меня было. Уходя из бара, я прихватил бутылочку. Просто так, на всякий случай, не рассчитывая на визит Томы. Конкретно о месте встречи мы с ней не договаривалась, и сама ее возможность по истечении времени казалась все иллюзорней. Вот с кофе — загвоздка. В сумке имелся дорожный набор: баночка растворимого «Якобса» и кипятильник. Но как-то неловко пользоваться кипятильником. Тем более что он у меня не первой свежести и давно утратил изначальный вид. Сугубо для личного пользования, гостям показывать не рекомендуется, дабы не травмировать их психику.

Тома уловила мое смущение, посмотрела на бутылку.

— Понятно, меня здесь не ожидали, — констатировала, как факт. — Жди меня, и я вернусь…

Не успел я рот открыть, как она выпорхнула из кресла, легким мотыльком, развивая халатом, словно крылышками, пересекла комнату и скрылась за дверью.

Что она подразумевала, цитируя Симонова, действительно обещала вернуться, или намекнула, что разочарована, и больше я ее не увижу?

К счастью, худшие опасения не оправдались. Не успел я, как следует, огорчиться, Тома снова возникла передо мной с бутылкой «Мартини» и коробкой конфет.

— Могу и коньяк, — сказала непринужденно, мол, не огорчайся, все нормально, это я такая нехорошая, — но сейчас не тянет на крепкое.

Она уже привычно умостилась в кресле и не стала поправлять халат, который раздвинулся гораздо шире, чем раньше, как будто извиняясь, таким образом, за стервозность хозяйки.

Я сразу прикипел взглядом к белому пятнышку выглядывающих трусиков, но усилием воли, сумел совладать с собой. Коль пошла такая пляска, мое от меня никуда не денется, а значит можно повременить, растянуть удовольствия, тогда плод покажется желаннее и вкуснее.

Открыл «Мартини» налил женщине, сам решил ударить по коньячку. Для меня крепость напитка — сродни спасательному кругу. Нужно было успокоиться и прийти в себя, чтобы не выглядеть болваном.

Сделал большой глоток, коньяк обжег горло и приятным теплом разлился по телу. Тома лишь слегка пригубила стакан, достала из кармана тоненькую пачку сигарет.

— О чем твой роман, Славик? — спросила, когда пауза затянулась.

— О любви, — сказал, чтобы хоть что-то сказать.

— О возвышенных чувствах?

— И низменных инстинктах.

— Интригует. Наверное, жутко интересно?

— В жизни все намного интересней.

Разговор ни о чем. Словесная пикировка, предшествующая флирту.

Мы снова выпили. Теперь не только я, но и Тома основательно приложилась к стакану. Ее лицо налилось румянцем, в глазах появился блеск.

— Жаль, что нет музыки. Ты любишь танцевать?

Я подошел к двери закрыл защелку, включил торшер и вырубил свет. Нашел на мобильнике легкую мелодию.

— Здорово!

Она приблизилась ко мне, положила руки на плечи, меня словно электрическим разрядом пронзило, тело задрожало в предвкушении приятного. Танцор из меня никудышный, но это не имело значения. Мы почти не двигались, стояли посреди комнаты, тесно прижавшись друг другу, и медленно пошатывались в такт музыке. Мягкая грудь Томы казалась неимоверно горячей, мои руки гладили ложбинку на ее спине, опускаясь все ниже…

Мелодия закончилась. Тела нехотя разомкнулись, я бросился к мобильнику, чтобы включить еще что-то, но Тома меня остановила.

— Не торопись, давай еще выпьем.

Я плюхнулся в кресло, Тома уселась мне на колени. Рука сама собой нырнула под халатик, женщина мурлыкнула от удовольствия, но вдруг решительно извлекла мою руку обратно.

— Наливай!

Разочарованный, я все же подчинился ее повелительному тону.

— Славик, ведь ты не просто так сюда приехал. Не только, чтобы роман писать?

Я содрогнулся. Штирлиц никогда не был так близок к провалу. Неужели я настолько предсказуем, что у меня все на лице написано? И неужели, Тома лишь играла роль соблазнительницы, чтобы выведать подноготную?

Последнее предположение резануло по самолюбию. Я поставил стакан на столик.

— Признайся, что и ты здесь не просто так? — ответил вопросом на вопрос.

— Славик, ты такой проницательный. Я чувствовала, что встречу тебя. Знала, что когда-нибудь ты здесь объявишься, найдешь меня и не позволишь мне помереть от тоски.

— Давно чувствовала?

Нападение — лучший способ защиты. Проверено веками и запечатлено в анналах истории.

— Давно. Здесь совершенно нет мужчин… Скукотища.

— А как же Кеша? — ласково спросил я, придавая голосу как можно больше услады, которая лишь подчеркивала очевидную иронию.

Тома фыркнула и не сочла нужным отвечать.

— Ты ведь приехал сюда ради меня? Признайся, Зайчик, ну скажи мне…

Что это: игра возбужденной самки или предлог разговорить меня?

— Конечно, Солнышко, — подыграл ей. — Только ради тебя. Я приехал сюда, чтобы написать наш с тобой роман.

Как бы там не было, упускать шанс я не собирался. Уже обе мои руки сжимали ее податливые груди, а губы впились в ее губки. Иногда лучше жевать, чем говорить, утверждает реклама, но, как по мне, целоваться — приятней. И по поводу «не говорить», надежней.

Все-таки — паранойя, пришел к выводу, уже в постели, изможденный, но удовлетворенный, лениво поглаживая приятные округлости изумительной женщины. К черту шпиономанию, нужно быть проще и наслаждаться жизнью, а не искать подвох, там, где его быть не может.

* * *

В отличие от вчерашней, ночь была ясной и лунной. Знакомая светлая дорожка пробегала от окна к шкафу, разделяя комнату на две половины. Я пребывал в полудреме, в той стадии, когда трудно разобраться, спишь или не спишь, реальность вокруг или навеянные сном фантазия? Но, все-таки больше склонялся к тому, что проснулся.

Почему проснулся?

Была причина или просто один сон ушел, а следующий задержался в пути? Или посторонний звук насторожил, или еще что-то? Запах, например.

Действительно, запах. Что-то легкое, приятное, почти неуловимое…

Я лежал с открытыми глазами. Смотрел на светлую полоску, проложенную луной, уже привычно отыскал золоченый ободок замочной скважины. Он мерцал, привлекал внимание, манил к себе. Но мне было лень вставать, я тупо смотрел на выделяющуюся блестку, а голова кружилась от приятного, почти неуловимого запаха.

Рядом мирно посапывала Тома. Я слышал ее спокойное дыхание, чувствовал тепло исходящее от тела. Может, ее духи так пахнут? Почему же раньше их не чувствовал? Коньяк перебил или так волновался, что перестал быть восприимчивым? Все это легко было проверить, однако, вместо того, чтобы уткнуться носом в волосы женщины, я продолжал загипнотизированным взглядом буравить светящуюся замочную скважину. А мысли ворочались настолько лениво, что их можно было не принимать во внимание. Только чувства и ощущения.

Потом что-то изменилось. Светящийся маячок задрожал, дернулся и пропал. Луна зашла за тучу? Нет, лунная дорожка все так же пересекала комнату и упиралась в шкаф.

Куда делся ободок?

На душе стало пусто, неспокойно, словно вместе со светлячком я потерял нечто важное и значимое. Я еще пытался ухватиться за рациональное: возможно луна опустилась ниже, или, наоборот, поднялась выше, ее свет переместился, и замочная скважина осталась в стороне?

Мысли мелькали обрывками и уносились прежде, чем я мог за них зацепиться. А на смену им черной волной наступал страх, беспричинный, потусторонний. Он ни с чем не ассоциировался. Просто было страшно, холодно и неуютно. Хотелось укутаться в одеяло, нырнуть под него, прижаться к лежащей рядом женщине и снова провалиться в спасительное небытие. Но тело мне не подчинялось, а глаза все так же искали спасительный ободок.

Белая тень выступила из темноты, даже не выступила, а словно нарисовалась в ней или проявилась, как контур снимка на опущенной в раствор фотобумаге. Легкая, воздушная, невесомая. Проплыла, разделяющее нас расстояние, склонилась надо мной. Аромат усилился, стал резким, подавил другие запахи.

Она уже готова была нырнуть в постель и накинуться на меня, но вдруг остановилась.

Она увидела, что я не один. Медленно отступила, слилась с темнотой шкафа и растворилась в ней.

Что-то колыхнулось в воздухе, будто рябь пробежала по воде, затем все замерло, успокоилось. Снова, отражая лунный свет, заблестел ободок.

Страх медленно выползал наружу и убирался прочь. Тело избавилось от оков. Я смог вздохнуть на полную грудь. Еще раз посмотрел на светлячок. Успокоился, что он на месте, обнял Тому, вдохнул аромат ее волос, совсем не похожий, на дразнящий меня запах, и сразу уснул.

 

Глава девятая

С утра затарахтел генератор, и о сне можно было забыть. Тома ушла раньше. Честной женщине необходимо блюсти доброе имя и репутацию. Напоминали об ее присутствии лишь позабытая бутылка «Мартини», так и не распечатанная коробка конфет, да вмятина на постели, еще хранящая ее очертания.

Делать в доме было нечего. Чтобы не слышать сводящего с ума шума хотелось сбежать из него подальше, куда глаза глядят.

Ноги понесли вдоль пруда, через греблю я перебрался на противоположную сторону и вышел к брусчатке, по которой вчера с Томой возвращались из деревни. Внимание привлекло стоящее на отшибе сооружение. К нему вела заросшая травой грунтовка, и я, не столько из-за любопытства, оно еще не проснулось, сколько ради разнообразия, свернул на нее.

Грунтовкой пользовались, но не настолько, чтобы утрамбовать траву до ее полного исчезновения. Судя по всему, недавно здесь проезжал грузовик. Об этом свидетельствовали следы протекторов, отпечатавшиеся на дне высохшей лужи. Они привели меня прямиком к непонятному сооружению.

Вблизи заинтересовавшее здание утратило таинственную привлекательность. Обычная заброшенная колхозная ферма советского образца. Длинное, приземистое помещение с черными бойницами окон и почти лишенной шифера крышей. Растительность на годами удобряемой навозом почве разрослась с неистовым буйством и если бы не колея, пробраться к ферме было бы невозможно.

Дорога уводила в проем в торце здания. В глубине царили темнота, сырость, воняло разлагающейся соломой. Внутри гуляли сквозняки, от бывших стойл кое-где остались деревянные перегородки, сгнившие, покрытые слизью и дурно пахнущие. Хоть в разобранную крышу и проникал свет, властвовала темнота. Даже когда глаза освоились с полумраком, рассмотреть удавалось немного, у стен, под плотно зашторенными бурьяном окнами все утопало в тени.

Почва под ногами пружинила и неприятно чавкала.

Вот и выход. Солнечный луч под углом зацеплял крохотный кусочек помещения, но и этого было достаточно, чтобы я ощутил себя почти счастливым.

Снаружи когда-то был летний загон для скота. Земля утрамбована до твердости асфальта, неровная, изрыта ямками от копыт, а по периметру — столбики от уже несуществующей ограды.

Ориентируясь на след автомобиля, на твердой земле, он был едва заметен, я пересек загон и оказался за периметром виртуального ограждения. Дальше местность шла под уклон и заканчивалась обрывом. Внизу, наверное, протекал ручей, о его наличии свидетельствовали острые пики камыша, некоторые с почерневшей и почти развеявшейся ватой качалок.

Возле обрыва колея сворачивала и шла параллельно руслу укрытого в низине ручья. Где-то, очевидно, должен быть мостик, но вместо него следы привели к крутому спуску, то ли вырытому сточной водой, то ли возникшему в результате обвала.

Внизу следы колес пролегали почти впритирку к отвесной гранитной стене, так, что сверху их нельзя было заметить. Несколько раз вильнув, повторяя изгибы ручья и очертания расщелины, они привели меня к выемке, над которой нависал многотонный гранитный козырек. Выемка сужалась, переходила в грот, а дальше, наверное, в пещеру. В дальнем, прячущемся в тени, углу зияла пустота, уводящая вглубь каменной стены.

След обрывался на утоптанном пятачке, здесь автомобиль развернулся и уехал обратно. Пятачок был усеян коровьими блинами, причем, свежими, и приходилось смотреть под ноги, чтобы не вступить в один из них. А когда прошел немного вглубь, меня едва не сшибло волной зловония. Я зажал нос и поспешил обратно. Увиденного с лихвой хватило, чтобы понять назначение пещеры.

Сюда привозили скот для забоя. Или жители села, дабы не портить воздух вблизи населенного пункта, или воры.

И то и другое меня не касалось.

* * *

Компрессор больше не тарахтел, да и самого его на заднем дворе не было. Я специально заглянул, чтобы удостовериться. Дверь в подвал оказалась закрытой на замок. Наверное, кладоискатели добились цели и взломали все, что хотели взломать. Что именно, мне предстояло выяснить нынешней ночью.

В отличие от подвальной, дверь на кухню была распахнута настежь входом. Толстая повариха что-то резала на дощечке за разделочным столом. Она неприветливо покосилась в мою сторону, я выхватил из холодильника минералку и поспешил укрыться в баре.

Тома с унылым видом щелкала дистанционкой. На большом плазменном экране без звука мелькали разноцветные картинки.

— Я заходила к тебе, — без интонации, констатируя факт, сказала женщина.

— Вышел прогуляться.

— А… — ей было неинтересно, куда я ходил, на лице застыла скука, граничащая с вселенской тоской.

— У меня твой «Мартини» остался.

— Вечером допьем, — поставила перед неизбежным, чем привела меня в замешательство.

Мои планы на вечер разбегались с ее намерениями. Вот только, как сказать, чтобы не обидеть?

Я допил минералку и утвердился на мысли, что проблемы нужно решать по мере их возникновения. До вечера много чего может поменяться.

— Пойду, посплю.

— Ага, набирайся сил, — она кивнула и снова впялилась в экран.

Из гостиной доносились голоса, я пошел медленнее. Большая комната с камином связывала столовую, бар и другие помещения. Лестница на второй этаж находилась там же, и обойти гостиную я не мог. Я прислушался, но, о чем шла речь, разобрать не мог, говорили тихо, улавливались лишь невнятные звуки и отдельные слова, которые не слагались в осмысленные предложения.

Ворсистый ковер заглушил шаги, меня заметили лишь, когда я подошел совсем близко и, громко, дабы не подумали плохого, поздоровался.

Наталья Владимировна застыла возле камина. Ее тонкая фигура в строгом платье и затянутыми все тем же тугим узлом волосами, напоминала каменную статую. На такое сравнение натолкнула нездоровая белизна лица, напоминающая гипсовую маску и резко контрастирующая с темной одеждой. Суровое, можно сказать — сердитое, выражение на нем тоже ассоциировалось с чем-то твердым, непробиваемым, каменным. Рядом на диванчике расположился мужчина в темных брюках и светлой рубашке. По коротким, торчавшим ежиком волосам я узнал в нем лечащего врача Марины. А когда он ответил на приветствие, и — таинственного незнакомца в беседке. Никогда бы не подумал, что лекарь может влипнуть в подобную авантюру. Я не питал иллюзий по поводу представителей самой гуманной профессии, об их корыстности и стяжательстве легенды слагают, но все же считал врачей более приземленными и прагматичными.

Наталья Владимировна обвернулась, кивнула и попыталась изобразить улыбку.

Интересно было узнать, о чем они говорили, но я даже не пытался подслушать. Только идиоты могут вести тайные беседы в людных местах. А ни врач, ни Наталья Владимировна, при всей моей к ним антипатии, идиотами не были. Поэтому, не задерживаясь, прошмыгнул к лестнице и поднялся на свой этаж.

В комнате мое внимание переключилось на шкаф. Его вид пробудил ночные воспоминания и направил мысли в иное русло.

Снилось мне все, или действительно сексуально озабоченный призрак облюбовал мою комнату и повадился наведываться без спроса ради удовлетворения похоти?

Или не призрак?

Если отбросить мистику, а ею я не особо заморачивался, нужно было искать рациональное объяснение. Я бы плюнул на все, сославшись на сладострастные сновидения, если бы не рассказ Влада. Одинаковые сны двум разным людям не снятся.

Следуя аксиоме величайшего сыщика, гласившей, что если отбросить все невозможные версии, остается одна единственно правильная, я пришел к выводу, что некая таинственная женщина таки посещала мою комнату. Не верилось, конечно, что ею может быть жена Влада, но кроме нее в доме имеются и другие представительницы слабого пола.

Только, почему приходит тайком? Не проще ли — нормально, без мистики?

Вопросик еще тот.

Я осмотрел шкаф со всех сторон, открыл дверцу, вывалил из него вещи, ощупал и простукал стены. Результат — нулевой. Попробовал отодвинуть шкаф, но он был намертво прикручен к стене. Зачем? Явно, не из-за боязни хозяев, что кто-то позарится на мебель и утащит ее. Не такой он шикарный, чтобы соблазнить злодея, да и откуда такому взяться в сельской глуши? Простенький, и вряд ли, дорогой. Покупать антикварную мебель для гостевых комнат — неоправданная расточительность. Наверняка в его незыблемости таится иной смысл. Возможно, он управляется скрытым механизмом? Достаточно, скажем, нажать кнопочку или потянуть за рычажок, чтобы сдвинулся с места, открывая потайной ход?

Но ни пресловутой кнопочки, ни рычажка я не нашел.

Пришло в голову еще кое-что. Тщательно отмерил шагами расстояние от двери до стены, потом вышел в коридор, но и тут потерпел фиаско. Рядом с моей комнатой находилась еще одна, скорей всего, нежилая. Дверь заперта, проверить, находится ли за стенкой замаскированная пустота потайного хода, оказалось невозможно. Чтобы подтвердить собственные, не исключено, бредовые догадки, нужно было, как минимум, раздобыть ключ.

* * *

Тук! Тук! Тук!

Негромко, но отчетливо. Потом — снова. После недолгой паузы, словно кто-то ногтем поскребся в дверь.

— Славик, ты спишь? — уже не шепот, но еще и не голос, что-то на грани.

Конспираторша!

Я затаил дыхание, замер, боясь пошевелиться, чтобы Тома, не приведи Господи, не услышала, что я проснулся. Сама того не подозревая, она подсказала мне железную отмазку, как избежать свидания. Вырубился, спал, ничего не слышал…

— Проснись же, соня! — голос уже громче, в нем появились истерические нотки.

Опять стук. Не стук — грохот, так можно весь этаж разбудить. И — тишина, затем едва слышные, приглушенные ковровой дорожкой шаги.

Я выскользнул из-под одеяла, подкрался к двери, прислушался. Кажется, удаляются. Вот и ладненько. Тома интересная женщина, страстная, горячая, но на эту ночь у меня другие планы.

Луна еще не взошла, и все утопало в чернильной темноте. Посветил мобильником — половина второго. Самое время.

Лампочку в комнате зажигать не стал, чтобы не привлекать внимания. Включил свет в ванной и приоткрыл дверь. Узкой полоски было достаточно, чтобы одеться. А больше и не надо. Захватил зажигалку, загодя припасенный фонарик.

Снова подкрался к двери, снова прислушался. Кажется, никого, все тихо. Защелка замка клацнула, но я понадеялся, что резкий звук был подобен раскату грома лишь для меня, и тихонько, чтобы не скрипнула, приотворил дверь. В коридоре — полумрак. Тусклые светильники едва рассеивали темноту, но их бледного света было достаточно, чтобы добраться до лестницы и спуститься по ней не сломав шею. В гостиной горела всего одна лампочка, и по коридору до бара пробирался наощупь. Включить фонарик не решился, вдруг у кого-то бессонница.

Как не старался, дверь заскрипела. Я содрогнулся и поспешил закрыть ее. В баре — хоть глаз выколи, без света не обойтись. Фонарик маленький, почти игрушечный, луч от него тонкий, но яркий, разрезал тьму, словно нож масло.

Пока я добирался до кухни, не единожды посещала мысль, вернуться и досмотреть прерванный сон. А еще лучше — отыскать Тому и заняться с ней более приятным делом, нежели блуждать темными коридорами уснувшего дома, и разгонять невидимых, но ощутимых призраков ночи. Но ключи висели на прежнем месте, никто их не убрал и не спрятал, лишив меня последней возможности отказаться от безумной затеи.

Ночь — прохладная, воздух — свежий и бодрящий. Я не пожалел, что натянул курточку, в подвале по любому должно быть сыро и холодно. Легкий ветерок, освежил вспотевшее от недавнего напряжения тело, листья на деревьях перешептывались между собой, и их тихий говор казался мне родным и приятным. Немного постоял, прислушиваясь, пока сердце перестало колотиться и вошло в нормальный ритм. Поднял голову, осмотрел фасад здания. Окна зияли чернотой, словно пустые глазницы. Но это не пугало, наоборот, успокаивало. Лишние свидетели мне ни к чему.

Тенью вдоль стены, стараясь слиться с ней, проскользнул к входу в цокольный этаж. Вспомнил, громадный замок, висевший днем, наощупь подобрал самый большой ключ. Но он не понадобился. Замка на месте не оказалось, дверь легко отворилась, едва я к ней прикоснулся.

Странная беспечность. Может, не один я пожертвовал сном в эту ночь? Вполне возможно. Темнота не только друг молодежи, а и любимое время суток для кладоискателей, некрофилов, а также для всякой нечисти.

Последнюю мысль я отогнал, чтобы лишний раз не взвинчивать и так напряженные до предела нервы.

Паранойя или кто-то действительно крался за мной? Я замер. Услышал шорох и, вроде бы, писк.

Крысы?

Я не знал, должно это меня успокоить или испугать? Крысы — жуткие твари. Много о них читал, но вживую сталкиваться пока не приходилось. Так и не придя к окончательному выводу, решил не отвлекаться.

Направил свет под ноги, чтобы он был меньше заметен, и осторожно, уже отдавая себе отчет в том, что я здесь не один, начал спускаться по крутым ступенькам. Лестница заканчивалась аркой, за которой, собственно, и начинался подвал. Я выключил фонарик, чернота поглотила меня. Как ни напрягал зрения, ничего впереди не увидел. Зато сзади раздался отчетливый шум и уже вполне человеческий вскрик.

Сердце застыло, душа мгновенно и без спросу скатилась в пятку. Я замер, и некоторое время не мог пошевелиться. Шум повторился. Громкое сопение, а за ним тихий, дрожащий от страха, голос:

— Славик, ты где?

Я резко обернулся, включил фонарик. Луч высветил женскую фигуру в белом одеянии. В ночнушке что ли? Или снова призрак? Нет не призрак, хотя, кто его знает, что лучше?

— Тома, что ты здесь делаешь?

— За тобой иду. А ты, что делаешь?

Вопрос меня озадачил. Если она сумела оправдать свое любопытство, мне объяснить подозрительное, с ее точки зрения, поведение сложнее.

— Призраков выслеживаю, — ляпнул первое, что пришло в голову. — Повадился ночью в комнату приходить, а сегодня даже в дверь скребся. Решил разыскать.

— Славик, это я стучала…

— Нет, тебя я бы сразу узнал. Он бестелесный такой, весь прозрачный. Я за ним всю дорогу шел. Вот, в подвал улизнул, наверное, живет там…

— Славик, а он мужчина или женщина?

— Стал бы я за мужчиной гоняться.

Страх, сковавший при ее вскрике, разжал ледяные объятия, наступила соответствующая реакция, и меня понесло, как пресловутого Остапа.

— Славик, может, вернемся? Зачем тебе призрак, ведь у тебя есть я, живая.

Неужели поверила? Правда, со страху и не в такое поверить можно.

— Давай еще немножко пройдемся. Только — тихонько, — предупредил я.

Теперь я не имел права бояться. А если будет страшно, то нельзя показывать, рядом женщина. Выплескивать эмоции — их удел, задача мужчины, стиснув зубы, контролировать чувства, дабы невзначай не вырвались и не поставили в смешное положение.

Тома послушалась и молча последовала за мной, вцепившись в мою руку, словно в спасательный круг.

Мы находились в просторном помещении, выложенном из красного кирпича со сводчатым потолком. Свободным в нем оставался лишь широкий проход, ведущий от входа, по бокам — ниши с ящиками, бочками, еще чем то. Шагов через двадцать зашли в тупик, точнее уперлись в огромный, до потолка, стеллаж, плотно заставленный банками с консервацией.

Неужели, фиаско? Можно с чистой совестью возвращаться? Только я знал, что должен быть еще ход, возможно, замаскированный, скрытый от посторонних глаз. Не зря же здесь что-то долбили, а следов разрушенной кладки, да и, вообще, каких-либо следов мы не нашли. Так не бывает.

Луч от фонарика рассеянно блуждал по помещению, высвечивая, что угодно, только не то, что я ожидал увидеть. Я уже готов был смириться с неудачей, когда неожиданно, скорее ощутил, чем увидел какое-то несоответствие. Нечто вносило дисгармонию в упорядоченное расположение предметов. Уже медленно я повел луч по кругу, внимательно, до боли в глазах, всматриваясь в каждую открывающуюся деталь, и таки обнаружил, что меня насторожило.

Одна из бочек, стоящих вдоль стены, выпадала из общего ряда, она заметно выпирала наружу, словно ее выдвинули и забыли поставить обратно. В луч попали осколки кирпича, а внизу, за бочкой, зияло вырубленное в полу отверстие с неровными краями. Поверх него, упираясь в один из краев, торчала верхушка деревянной садовой лестницы.

— Славик, прошу тебя, пойдем отсюда.

Тома видела то же, что и я. До нее начало доходить, что шутка о привидении, не совсем шутка. Вернее, шутка, но для отвода глаз, а в подвале происходит непонятное, возможно, не безобидное. И что подался я сюда не просто так, дабы пощекотать нервы. Возможно, она начала догадываться и о большем, я ведь не знал, насколько Тома осведомлена о происходящем. Тем более, не был уверен, на чьей она стороне?

— Там кто-то есть?

Я шикнул. Акустика в подвале еще та, даже шепот казался невыносимо громким. Или это от нервов?

— Кто там, воры? — не унималась Тома.

Предположение не лишенное смысла. Кто мог забраться ночью, на частную территорию, если не воры? За исключением одного нюанса: почему забрались не в дом, а в подвал, да еще и раздолбили при этом пол? Так что воры не причем. Им в подвале делать нечего. Имеются более лакомые места. А потому глупости говорит Тома, можно сказать, чушь беспросветную. От стресса, недостатка ума или чтобы меня запутать?

Я зажал фонарик в зубах, от чего светлое пятно запрыгало по потолку и стенам, отыскал верхушку лестницы, нащупал ногой перекладину.

— Славик, ты куда? — шепотом запричитала женщина. — Ты ведь не оставишь меня одну?

Еще как оставлю, если не хочешь сама выбираться из подвала, пойдешь со мной, как миленькая. Вслух, естественно, ничего не сказал. Слишком злая мысль получилась. К тому же, я не был уверен, что подозрения относительно Томы справедливы.

Игнорируя, хоть и произнесенные шепотом, но все же истерические крики Томы, я спустился вниз, благо, было неглубоко, около двух метров. Оказался в круглом колодце, из которого вел узкий ход, тоже выложенный кирпичом и с сводчатым потолком. Что под ногами, не разобрал, слой влажной грязи укрывал пол, может и не толстой, но непроницаемой для глаз жижей. Все было пропитано влагой, она струйками стекала вниз и скапливалась в лужи. Может, Кеша и не соврал насчет грунтовых вод?

Я посветил вверх, увидел перепуганное лицо Томы, она свесилась над отверстием, заглядывала вниз, но, составлять мне компанию не спешила. Перевел фонарик на открывшийся вход и тут же его погасил.

Что это, шаги, шлепающие по лужам? Приближаются они или удаляются?

— Славик, ты где? Что случилось? — почти вслух заныла Тома.

— Помолчи! — сорвался я и снова прислушался.

Ни звука. Или нас услышали, или шаги затихли по иной причине. Лучше бы по иной. Не хотелось, чтобы нас здесь увидели. Кто знает, что на уме в этих кладоискателей?

Дотронулся до влажной стены, соприкоснулся с холодной слизью и брезгливо отдернул руку. Наощупь сделал несколько шагов, остановился, прислушался. Темнота была беспросветной. Наверное, где-то ход поворачивал, ведь, в отличие от меня, кладоискателям опасаться нечего. А если я не вижу свет, то и они меня не увидят. Направил фонарик под ноги, еще и пальцами прикрыл, чтобы оставалась лишь тоненькая полоска, и осторожно, двинулся дальше.

Сзади шлепнуло, зашуршало. Я обернулся. Узенький луч высветил белое платье. Понятное дело, лучше со мной, чем одной в темноте. Да и мне, если честно, спокойнее. Хоть одна живая душа рядом. Я отыскал пальцы Томы, и мы вдвоем отправились вглубь подземелья.

Не прошли и десятка шагов, как тишину разорвало нечто невообразимое, нечеловеческое. Так, наверное, черти кричат в аду. Я не мог представить, чтобы живое существо могло издать настолько жуткий звук. Он не был слишком громким, уши не закладывало, но сердце замерло, тело парализовало. Я едва не закричал от мгновенно переполнившего животного, не поддающегося разуму, страха, но не смог этого сделать так, как голос перестал повиноваться. Сумел только набрать полные легкие воздуха, и он застрял там, не находя пути обратно, давя изнутри, словно задавшись целью разорвать меня на клочья. Краешком подсознания уловил, как рука Томы выскользнула, услышал шлепок, а потом и у самого ноги подкосились.

Когда в мозгах начало проясняться, увидел себя словно со стороны прислонившегося к влажной стене, дрожащего не от холода, а от нервов. Штаны насквозь пропитались, водой из лужи, боюсь представить, чем они могли пропитаться еще. Фонарик валялся рядом и освещал лежащее тело. Тома не подавала признаков жизни, да и я еще не ощущал себя живым.

Мне не был понятен источник звука, я не мог вообразить, какое из живых существ могло его издать. А в том, что кричало живое существо, не сомневался. Я ощущал себя в ином пространстве, оторванным от настоящего, а воцарившаяся тишина лишь подчеркивала нереальность происходящего. Чувство времени потерялось. Я не знал, прошла секунда или час?

А потом звук повторился. Он был такой же жуткий, достал до костей и мороз ощутимо пробежался по коже. Но он был уже знакомый, не шокировал, как в первый раз. Наоборот, встряхнул, привел в чувство, убеждая, что он — реальный. Не привиделся, не приснился, не является плодом нездоровой фантазии.

Звук потеребил барабанные перепонки, достиг неимоверной высоты и то ли оборвался, то ли перешел в диапазон, не воспринимаемый слухом. А вслед за ним раздался нормальный, хоть и переполненный ужаса, но совсем не страшный человеческий крик. Он встряхнул меня и вынудил действовать. Я поднялся, подхватил Тому под мышки и потащил к лестнице. Женщина уже начала приходить в себя, но соображала плохо. Не могу понять, как мне удалось вытащить ее наружу. Притом, вовремя. Едва мы оказались наверху, из отверстия нарисовался луч более мощного, нежели мой, фонарика и оттуда выскользнули две человеческие фигуры. Если бы беглецы не были так напуганы, они бы нас заметили, мы не успели, да и не подумали о том, чтобы спрятаться. Но им, к счастью, было не до нас.

— Славик, что это кричало?

Голос Томы дрожал, она вцепилась в мою руку мертвой хваткой.

Если бы я знал. Мое воображение зашло в тупик. Единственное, в чем я не сомневался, испугавшее нам существо должно было быть ужасным, и мне не хотелось с ним когда-либо встретиться.

* * *

На свежем воздухе, вдохнув ночной аромат, мы словно очнулись и, наконец-то, поверили, что плохое осталось позади. Тома еще всхлипывала, но дышала ровнее.

Через кухню, предварительно сняв промокшую и пропитанную грязью обувь, вошли в бар. Там, уже никого не опасаясь, зажгли светильник. Я достал из шкафа бутылку и бокалы. Тома не требовала женских напитков, молча согласилась на коньяк. Его мы выпили залпом, стоя, не решаясь присесть на диванчик. Одежда пребывала в таком жутком состоянии, что садиться вообще не рекомендовалось.

Коньяк если и не успокоил, все же придал бодрости.

— Возьми бутылку, и пойдем наверх. Мне нужно принять ванную.

Мне тоже нужно было принять ванную или хотя бы залезть под душ. Меня тошнило от самого себя.

В гостиной горел свет. Кеша и доктор сидели на диване и тоже пили коньяк. Одежда их выглядела не лучше нашей, но им было не до приличий. Над ними статуей возвышалась Наталья Владимировна.

— Мы услышали шум, — сказал я, прячась в тени. — Что-то случилось?

Никто из них не обратил внимания на то, что мы появились со стороны кухни, наша грязная одежда тоже не привлекла их внимание. Им было не до этого.

— Ничего страшного, — ответила Наталья Владимировна, голос — обычный, лишенный каких-либо эмоций, — Марине стало хуже, Иннокентию Вениаминовичу пришлось сбегать за врачом. Но уже все нормально, — снизошла до объяснения.

Если она рассчитывала, что мы поверим, то глубоко заблуждалась. Но ее ложь была нам на руку, мы сделали вид, что приняли ее выдумку за чистую монету и быстро, даже очень быстро, взбежали на второй этаж.

— Славик, не закрывайся, я к тебе приду, — попросила Тома, и я не смел ей отказать. Мне тоже нужно было отвлечься от пережитого кошмара.

Лишь оказавшись в своей комнате, небольшой, уютной и знакомой до последней мелочи, я почувствовал себя увереннее.

Первым естественным движением было — запереть дверь, включить свет, забраться под одеяло и оградиться от внешнего мира. Как ребенок ограждается от детских страхов. Но вспомнил обещание, данное Томе, и обреченно махнул рукой. Заметил, что сжимаю за горлышко бутылку. Посмотрел на нее, как на диковинку, метнул взгляд на журнальный столик, где со вчерашнего вечера стояла такая же, и тоже едва начатая. Что это — клептомания или прогрессирующий алкоголизм?

Вместо глупых рассуждений наполнил стакан почти до краев и залпом выпил. Продрало наждачкой горло, разлилось тепло, зубы перестали стучать, только желанное опьянение не приходило.

Помылся и переоделся в чистое машинально, почти не соображая, что делаю. Уселся в кресло и снова налил коньяк.

Неслышно отворилась дверь. Я содрогнулся. Крик ужаса едва не вырвался из груди. Я был почти уверен, что мне явится нечто страшное, настолько страшное, что мозг сорвется с катушек и улетит в пропасть.

— Славик, скажи, что нам все только приснилось…

Тома была в светлом махровом халате, влажные, едва причесанные волосы местами сбились в комки. И в этом, безусловно, имелась своя прелесть, свой шарм. От нее веяло чистотой и, несмотря на взволнованный вид, спокойствием. Я ринулся ей навстречу, охватил руками, прижался. Она была мне нужна, она была моим спасением, мне необходимо было утонуть в ней, иначе, мой разум утонет в иной пучине.

Оказавшись в моих объятиях, Тома всхлипнула, расслабилась. Я подхватил ее на руки и уложил в кровать.

* * *

Ни монстры, ни иные призраки в эту ночь меня не беспокоили. Я спал спокойно, безмятежно, словно ребенок, и проснулся, как ни странно, с первыми лучами солнца. Голова — ясная, прошлые страхи напоминали о себе легкой тенью, которая не могла омрачить радость наступающего дня.

Тома спала. Я тихонько умылся, оделся и спустился вниз. Кто-то успел стереть грязные следы на лестнице и на полу, везде — чисто, как обычно.

Вышел через парадный вход, обошел здание. Спустился к двери цокольного этажа. Она была надежно закрыта на замок. Убедившись, что никакой монстр не сумеет вырваться наружу, я тихонько пробрался на кухню и повесил связку ключей на ее положенное место.

 

Глава десятая

Мысли о твари, которая ночью едва не довела до инфаркта, не отпускали ни на миг. И хотя чувство страха притупилось, полностью исчезать не желало. Едва я вспоминал жуткий крик, внутри что-то застывало, становилось неуютно, в душе поселялся ощутимый дискомфорт. Я не мог придумать логическое объяснение случившемуся, не мог отыскать в архивах памяти название существа, способного издавать столь невыносимые звуки. Предположения возникали разные, одно другого невероятнее. Ведь, когда заканчиваются нормальные аргументы, приходится выискивать их в области нереального.

Я сидел в беседке и, невзирая на данный себе обет, выкуривал одну сигарету за другой. В массивной каменной пепельнице уже не оставалось места для новых окурков, пепельная пыль устилала покрытую лаком поверхность стола.

— Славик! Вот ты где спрятался! А я уже весь дом обыскала…

Я вскочил, Наталка бросилась мне на шею. Так вот оно то, радостное, в предвкушении чего трепетало с утра сердце.

— Наточка, Солнышко! — она уткнулась головой мне в грудь, я гладил ее по мягким волосам, словно целебный нектар, вдыхая их аромат. — Как я рад, что ты здесь! Я так скучал по тебе.

— Правда?

Она отодвинулась и заглянула мне в глаза. Я смутился. Чуть-чуть. Ведь не соврал, действительно, скучал. Может и отвлекался иногда, но ненадолго и не всерьез…

Наталка что-то уловила. Не задалось у меня с лицом, все читают на нем, словно в открытой книге.

— Понятненько… Соблазны были, ты им мужественно противостоял, но они оказались сильнее.

Отпираться не было смысла. Лицо мое запылало, стало жарко.

— Я даже знаю, кто эта змея-искусительница.

— Откуда? — вырвалось у меня.

В ее глазах играли озорные искринки.

— Я заглянула в твою комнату.

Ноги мои подкосились. Одно дело рассуждать об абстрактном, и совсем иное… Я представил, что она могла увидеть, слабость овладела, ноги подкосились.

— Да не тушуйся, ты, — заметив мое состояние, успокаивала Наталка. — Ты мне в верности не клялся. Дело молодое, наживное…

Я не верил, что она говорит искренне. Не может девушка спокойно рассуждать о сопернице, пусть та и в подметки ей не годится. Такого не бывает.

— Конечно, вину искупать придется долго и упорно. — Все-таки да, мне показалось, что я уловил дымок досады, всего лишь на мгновенье затмивший ее взгляд. — Я потом придумаю, как тебя наказать. А пока, Славик, у меня к тебе просьба, — ее голос стая серьезным. — Желательно, чтобы никто не догадывался о наших отношениях. Продолжай развлекаться с Томой. Я разрешаю.

— Как…

— Как и прежде.

Наталка отстранилась от меня.

— Но почему?

— Так надо, — ответила загадочно.

Я ничего не понимал. Присел на скамейку, закурил очередную, не помню какую по счету, сигарету.

— И ты ко мне не придешь?

Она замялась.

— Не уверена.

— Обиделась?

— Я уже сказала, что — нет.

Она наклонилась, поцеловала меня и уже собралась выпорхнуть из беседки, когда рядом заскрипел гравий. На дорожке показалась инвалидная коляска, подталкиваемая сиделкой с непроницаемо-суровым выражением на лице.

Маринка показалась мне бледнее, чем раньше. Может, Наталья Владимировна не соврала, что ей ночью стало хуже?

Она хотела что-то сказать, но увидела рядом со мной Наталку и передумала. Кивнула небрежно, мимоходом, и коляска, не останавливаясь, покатила дальше.

Наталка при виде жены Влада изменилась до неузнаваемости. Радостно-озорное выражение, словно корова языком слизала. Лицо помрачнело, стало, как мне показалось, злым.

— Стервозина!

— Почему? Несчастная больная женщина, — заступился за Маринку.

— Она и раньше Владу житья не давала, а сейчас, после аварии, вообще хочет его со свету сжить. Впрочем, — она улыбнулась, вернее, попыталась улыбнуться, как-то через силу у нее получилось, — зачем тебе знать наши маленькие семейные проблемы?

Наталка наклонилась, чмокнула меня в щеку и, не успел я слова молвить, исчезла из беседки. Сказать, что я остался озадаченным, значит, ничего не сказать. Я вообще перестал что-либо понимать.

* * *

Влад был не в духе. Молча, плеснул в стакан коньяк и протянул мне. Я не возражал. Мне не мешало привести мысли в порядок.

Не перебивая, он выслушал рассказ о ночных приключениях и лишь потом резюмировал:

— Что за бред?

Я сдвинул плечами, мол, понимай, как знаешь, мое дело — поставить тебя в известность.

— Скажи, какого черта тебя понесло в подвал?

Тон, каким Влад спросил, мне не понравился.

— Призрак искал, — ответил резко. — Тот самый, который мешает тебе спать по ночам.

Какое-то время казалось, что Влад задался целью испепелить меня взглядом. Но потом опустил глаза, плечи его поникли.

— Что-то случилось?

— А, ерунда.

Он снова налил коньяк.

— Признайся, какую собаку Баскервилей держишь в подвале?

— Я? — удивление школьного товарища казалось искренним. — Клянусь, я ни слухом, ни духом.

— Чего же тогда орал?

— За тебя, дурака, испугался. Случись что, как бы я перед твоими родителями оправдывался? Или… перед Наталкой, — добавил после паузы. — Тех идиотов не жалко, туда им и дорога, а ты ж для меня не совсем чужой…

— Хоть предполагаешь, что там может быть?

— Нет. Но ты, прав, Славик, необходимо узнать. Хозяин я или не хозяин?

Только сейчас до меня дошло, что Влад пьян. Если и не в стельку, то весьма и весьма. Он поднялся, его пошатывало.

— Подожди, я сполоснусь.

Нетвердой походкой он направился в ванную. А я пожалел, что затеял разговор. Мысль о том, что придется снова спускаться в подвал, не вдохновляла. Но и, как отговорить Влада, я не знал. Вернее, знал, что отговорить его невозможно. Упрямый, зараза, если вдолбил себе в голову, не отступится.

Кеша вчерашнее, судя по всему, тоже воспринял близко к сердцу. Его хладнокровие дало сбой. Он наплевал на комплексы и поплыл по течению. Основательно и беспробудно. Мы увидели его в баре в полном вырубоне. Сколько он перед этим выпил, сказать трудно. Коньяк был в бутылке, в бокале и лужей растекался по столу. Невзирая на то, что кто-то успел убрать, ощущался приторно-кислый запах блевотины.

— Вот еще, чмошник! — Влад приподнял толстячка за воротник, словно тряпичную куклу, резко отпустил и тот расплылся по диванчику, не подавая признаков жизни.

— Оставь его, — попросил, ощущая некую солидарность с Кешей. Ему ведь довелось пережить ночью то же, что и мне. А, возможно, и пострашнее. Он мог не только слышать тварь, но и видеть ее.

— Ну его…

Влад брезгливо вытер руку о скатерть, и мы через кухню вышли во внутренний дворик.

В подвале тоже убрано, никаких следов. Освещенный электричеством, он выглядел иначе, чем ночью в луче миниатюрного фонарика. Аккуратные стеллажи почти полностью скрывали кирпичные стены, на них все сложено аккуратно и в определенном порядке. Ни зловещих теней по углам, ни чего-то иного, что могло смутить неокрепший разум, нагоняя на него безотчетный страх. Все буднично, прозаично и даже скучновато. Старинные кирпичи, аркой возвышающиеся над головой, и те оказались вычищенными до первозданного блеска. Покрытые прозрачным лаком, они тусклым зеркалом отражали матовые плафоны светильников.

Сейчас подвал казался меньшим, чем накануне и лишенным таинственности. Возможно, от подобной метаморфозы он утратил изюминку, но я не любитель экстрима, и таким он мне нравился больше.

— Показывай, где?

Мы прошли в торец помещения и остановились возле ряда огромных, почти в человеческий рост, бочек, выстроенных ровнехонько, как под линейку. Я растерялся, не мог вспомнить, под какой из них спрятано пробитое в полу отверстие.

— Кажется, здесь…

Влад хмыкнул. Взялся за одну из бочек, поднатужился, с трудом выволок ее из общего ряда. Ничего. Серый, как и во всем подвале, бетонный пол, монолитный, нерушимый. Влад принялся за следующую бочку, потом еще и еще. Вскоре от видимого порядка в помещении осталось лишь воспоминание.

Неужели мне привиделось? Влад тоже, наверное, засомневался. С каждой новой бочкой его энтузиазм угасал, раздражение все больше выплескивалось нецензурной бранью. Пока еще абстрактной, но чувствовалось, что скоро она приобретет личностный характер, и я даже подозревал, на чью голову выльется. Я готовился к худшему, морально настраивал себя безропотно стерпеть справедливое негодования товарища. Как вдруг Влад замолчал, что-то в его настроении поменялось, он даже присвистнул от изумления.

— Ни фига себе! Во, ребятки, дают. Прямо-таки — шахтеры, ударники производства.

Я заглянул через его плечо и увидел знакомую дыру.

— Здесь еще лестница была, — подсказал Владу.

— Щас что-то придумаем. А я уж, братишка, засомневался.

Лестница никуда из подвала не делась. Она лежала под стенкой на виду, и мы не увидели ее сразу лишь потому, что искали другое. Влад легко поднял ее и опустил в отверстие.

— Ну что, с Богом!

Он уже ступил на лестницу, когда я окликнул его.

— Что еще…

— Вдруг там, действительно что-то опасное, а мы — с голыми руками.

Влад улыбнулся, приподнял полу пиджака, и я увидел воткнутый за пояс пистолет. Оружие не ахти, какое, дробовик в данном случае был бы полезнее, но все-таки…

* * *

Днем, хоть в подземелье такое понятие более чем условное, да еще и за широкой спиной Влада, вооруженного кроме пистолета мощным фонариком, было намного спокойнее и почти не страшно. Тем более что никакие звуки, кроме наших шагов и срывающихся с потолка капель, устоявшуюся тишину не нарушали. Оно и понятно, нечисть, по всем канонам, активизируется ночью, а в светлое, пусть и условно светлое, время суток ей положено отсыпаться. Конечно же, скользкая грязь и стекающая за шиворот влага сами по себе неприятны, но с ними можно было смириться, в надежде, что ничего страшнее не предвидится.

Мы быстро продвигались узким коридором. Свет фонарика поочередно перемещался со стен на потолок, всего лишь мельком, смотреть там было не на что, в основном же его луч был направлен вперед. Вскоре мы достигли, как показалось сначала, тупика, однако, приблизившись, увидели, что ход сворачивает. Только раньше он был заложен каменной кладкой. Теперь стена разрушена, разбитые кирпичи усеивали пол, здесь же валялись брошенные лом и кирка.

Наверное, ход продолжался и в противоположную сторону, осмотрев стену, мы обнаружили трещину, но руки кладоискателей до нее еще не дошли.

Пространство расширилось, и я вдруг понял, что мы продвигаемся не по сотворенному руками ходу, а природной каменной пещерой: пока еще узкой и тесной, но с каждым шагом она расширялась, увеличивалась, как вширь так и ввысь.

Пол уже не был ровным, попадались каменные наросты, цепляющие за ноги, норовящие свалить и не пустить дальше. Владу было проще, мне же свет заслоняла его спина, и я то и дело спотыкался.

— В таких апартаментах, любая тварь поселиться может. Идеальное место для обиталища монстров.

Я не знал, шутит Влад или говорит серьезно, но смеяться, отнюдь, не хотелось.

По мере нашего продвижения пещера все разрасталась. Вскоре она приобрела воистину громадные размеры, мы оказались в подобии огромного зала, едва вступив в который, содрогнулись от страшного визга потревоженных летучих мышей. Они беспорядочными тенями заметались над головами, иногда настолько близко, что от всколыхнувшегося воздуха по лицам пробегал холодок, а волосы на голове взметались, как от ураганного ветра. Летучих мышей было много, сотни, может, тысячи.

Я зажмурился, старался смотреть строго под ноги, чтобы не видеть окружающий кошмар, от отвращения сводило желудок, сердце замирало всякий раз, когда какая-то из тварей пролетала слишком близко. Я боялся чтобы меня не задели, чтобы сдуревший от внепланового беспокойства упырь не вцепился в волосы. Влад, судя по всему, тоже чувствовал себя неуютно, и, хотя не подавал виду, шаги его стали шире и быстрее, вскоре он едва не перешел на бег.

Каким-то образом нам удалось пересечь царство летающих монстров, и мы уткнулись в глухую стену, потолок над которой снижался почти до высоты человеческого роста. Простора для полетов здесь было недостаточно, и мы вздохнули спокойнее. Влад прислонился спиной к граниту и стал водить фонарем по залу, тщательно исследуя каждый его уголок. Однако, кроме летающих тварей, которые начали успокаиваться, иных монстров в пещере не увидели. Ничего такого, что могло бы издать испугавший ночью рев. Лишь камни и летучие мыши. Значит логово местного Минотавра, так я мысленно окрестил неведомую тварь, располагалось не здесь. Влад переместил свет фонаря на стену и стал исследовать ее темные, прячущиеся в тени закоулки.

Искать долго не пришлось. Узкая щель, уводившая дальше в неизведанные недра, находилась почти рядом. Я ступил в нее почти с облегчением. Ночные страхи если и не позабылись, то основательно стерлись с памяти, и сейчас реальные летучие мыши казались страшнее, нежели мифическое существо. Ведь не исключено, что напугавший ночью звук был всего лишь следствием природного катаклизма. Камень свалился или еще что-то, а причуды акустики превратили естественный звук в нечто ужасное и не поддающееся идентификации. Не убедительно, но ведь такое вполне могло быть.

Щель лишь поначалу была узкой, дальше она расширялась, не до таких размеров, как раньше, но достаточно, чтобы можно было идти свободно и не цепляться за стены. Под ногами тоже было ровно, преобладала крошка гравия, ступать по которой было значительно легче. К тому же, мне показалось, что мы движемся вверх, воздух стал чище и приятнее. Несколько раз тоннель круто поворачивал, но боковых ответвлений я не заметил, и это успокаивало, значит, не заблудимся.

Влад погасил фонарь, и я увидел дневной свет. Узкая полоска строго перпендикулярно, пересекала нам путь, перерезала его, словно лезвием ножа. Над головой виднелась трещина. Она была достаточно широкая, для летучих мышей, но не более того. Никакой монстр в нее пробраться не мог, нам тоже, не светило. Мы недолго порадовались естественному свету и чистому воздуху, после чего отправились дальше. Слишком далеко забрались, чтобы бросить все и не удовлетворить любопытство в полной мере.

— Не думал, что под моим домом такие катакомбы, — голос Влада казался озадаченным.

Это была первая фраза, произнесенная им, не помню, за какой период времени. Тяжелая дорога, постоянное напряжение, граничащее со стрессом, не располагали к разговорам.

Тоннель еще несколько раз повернул, воздух стал теплее и менее влажным. Он перестал быть чистым, в нем появилось нечто неприятное, раздражающее и тревожащее одновременно.

Чем дальше продвигались, он становился тяжелее, гуще, вдыхался с трудом, и, как будто, не выходил полностью наружу, оставляя в легких неприятный осадок. В голове закружилось, глаза начали слезиться, стало труднее сдерживать рвотные позывы.

— Влад, мы отравимся, здесь какой-то газ.

— Еще чуть-чуть и вернемся…

Влад говорил с трудом, его голос срывался, он тоже держался из последних сил. Слова были лишены здравого смысла, продиктованы упрямством и не поддающемся доводам разума духом противоречия. Промолчи я, возможно, он сам предложил бы бежать подальше от опасного места. Но теперь он должен был проявить характер. Иначе он не был Владом, тем Владом, каким я знал его раньше, и, каким он, похоже, оставался до сих пор.

Меня стошнило.

Сознание меркло, и готово было покинуть бренную оболочку. Я уже почти ничего не понимал, что меня вело вперед, затрудняюсь сказать. Ноги двигались по привычке, подчиняясь инстинкту сохранения равновесия и не более того. Если бы я замедлил размеренный ритм, я бы свалился и не поднялся. Мне не приходило в голову задерживать дыхание или закрыть нос рубашкой, разумные мысли отдалились и не воспринимались. Я полной грудью вдыхал ядовитый воздух, что было сродни суициду.

Еще поворот, я почти не осознал его, и — свет. Не от фонарика, а — естественный, дарящий надежду освобождения. Свет, который должен избавить от мучений и прояснить разум.

Отравленный организм не воспринимал избавления. Воздух, вместо того, чтобы стать свежее, сделался совсем нестерпимым, а еще недавно дрожащее от подвальной сырости тело вдруг стало липким от пота. Не в силах больше удерживаться на ногах, я свалился на колени. Но что-то не позволило растянуться на обжигающем песке и продолжало толкать меня дальше к выходу, пусть даже на четвереньках.

А потом немного прояснилось. Нет, воздух не стал чище. Отравляющие миазмы еще больше сконцентрировались, но в глазах как будто навели резкость. Не нормальную, а — неестественную, более резкую, чем она может быть. Я плохо соображал, но видел все отчетливо, каждую песчинку под ладонью, каждый камушек, каждую крупицу грязи. И, самое страшное, я видел миллионы мух. Зеленых, синих, громадных. Они невыносимо жужжали, роем носились вокруг, облепляли меня. И это не могло быть реальностью. Реальность не бывает настолько отвратительной.

Я сошел с ума, мое отравленное сознание не выдержало нагрузки и почему-то вместо успокоения подвергло меня новым изощренным мучениям.

Завибрировал песок, вздрогнули каменные стены. Рев, тот самый, который испугал ночью. Но сейчас я его скорее ощущал, чем слышал.

— Славик, дружище, держись! Еще немного осталось.

Голос Влада доносился из неизведанных глубин, я не знал, слышу его, или он мне только кажется.

— Славик очнись!

Моя голова бессильно моталась из стороны в сторону. Влад плескал ладонями по щекам, и я начинал осознавать это.

— Ну, слава Богу!

Я смотрел на Влада. Его лицо расплывалось.

— Влад, ты слышал? Это было оно!

Язык едва поворачивался.

— Не только слышал, и видел тоже.

— Да? — признание товарища не столько испугало, сколько пробудило интерес. — Оно страшное?

Влад рассмеялся. Наверное, это был истеричный смех. Его организм тоже отравлен, и он, как и я, вел себя неадекватно.

— Славик, и ты сейчас будешь смеяться. Но, клянусь, кому-то придется горько заплакать…

* * *

Сознание возвращалось так же быстро, как раньше упорхнуло от меня. Я вдыхал тошнотворный запах, но уже свыкся или смирился с ним. Мухи тоже не исчезли. Их не породила фантазия, они существовали на самом деле и это успокаивало. И дневной свет никуда не делся.

Лицо Влада еще пару раз мелькнуло передо мной, потом исчезло. Я приподнялся на локтях, дышать старался реже, вонь была непереносимой. Оперся рукой, присел. В пещере достаточно светло, чтобы рассмотреть неровные каменные стены.

Влад насторожился, прислушался. Я не понимал, что взволновало школьного товарища. А он, убедившись, что со мной все в порядке, ничего не объяснив, вдруг быстро направился к выходу и исчез за камнем. Вскоре оттуда послышалось его грозное «Твою мать!», после чего прозвучал выстрел.

Я встал на ноги, земля качалась, подташнивало, но, придерживаясь за камни, как мог быстро, поспешил за Владом. Впереди огромный валун преграждал трещину, и увидеть выход на поверхность, можно было, лишь обойдя камень. Трещина вела в еще одну пещеру, которая уже непосредственно связывалась с белым светом. В арочном проеме я увидел отражение солнечного света и кусочек безупречно синего неба. Душа возрадовалось, сердце затрепетало, однако, дышать, по-прежнему, было невозможно.

Зажав нос рукой, я поспешно двинулся к выходу, нога наступила на что-то мягкое и скользкое, я едва сохранил равновесие. Посмотрел вниз, и меня снова стошнило. Каменный пол пещеры обильно орошен уже подсыхающей кровью, повсюду разбросаны чьи-то внутренности, облепленные мухами и толпами отвратительных насекомых.

Влад снова выругался и снова выстрелил. Потом я услышал другие голоса, чужие. О чем шла речь, разобрать не мог, но по интонации понял, что Влад контролирует ситуацию, а его противники пытаются оправдаться. Голоса их звучали жалобно с просящими нотками.

Наконец-то, мне удалось вдохнуть свежего воздуха Полной грудью. Я упивался целебным нектаром, испытывал настоящее блаженство. Оно было сродни легкому опьянению, когда тело как будто воспаряет над землей, предметы приобретают необычайную четкость, краски становятся более яркими, а окружающий мир кажется чуточку лучше, чем на самом деле.

Я словно заново родился, а, может, так и было. Ведь мог стать жертвой отравляющего разложения, а сердце могло не выдержать рева умирающей животины, которую живодеры безжалостно исполосовали ножами.

Вот и вся сказка о монстре!

Наверняка, таким образом, и рождались легенды о чудовищах. Усиленный каменной акустикой звук способен кого угодно повергнуть в трепет, даже, нас, современных, повидавших немало ужасов в кинострашилках. А каково было древним без голливудской закалки?

Место знакомое. Именно сюда вчера завело меня любопытство, именно отсюда я поспешил убраться, не выдержав запаха.

Туша коровы лежала на боку, брюхо ее вспорото, выпотрошенные внутренности разбросаны вокруг в бурых пятнах слизи и застывающей крови. Отрезанная голова валялась в стороне. Один глаз животного был приоткрыт и смотрел на окружающее безобразие с тоской и укоризной. Зрелище не для слабонервных. Но что-то в моих мозгах успело атрофироваться, и я воспринимал увиденное спокойно. Рвотные спазмы больше не тревожили, возможно, потому, что желудок заранее изверг все, все, что в нем находилось, и извергаться было нечему. Нервы тоже в порядке, я ощущал себя спокойным, как никогда. Приятно после пережитых мистических ужасов удостовериться, что монстров и чудовищ не существует, а самая страшная тварь, которую можно повстречать, передвигается на двух ногах, разговаривает на человеческой языке и внешне кажется положительной и добропорядочной.

Двое из таких тварей лежали возле грузовика и слезно умоляли Влада не убивать их. На людей они были мало похожи: измазанные в крови и прочей гадости спецовки, растрепанные волосы. У одного под глазом наливался фингал, второй лежал, подогнув под себя ноги, и держался руками за живот. Лица у обоих бледные, в глазах — обреченность. Влад возвышался над ними в образе то ли статуи правосудия, то ли гестаповского палача. Ноги раздвинуты, в руке пистолет. Ствол, правда, смотрел в землю, но запуганных жертв это мало успокаивало.

— Вы, сволочи, меня давно достали! Мне, что делать нечего, как постоянно жалобы выслушивать? У того корову украли, у того… Вообще, нюх потеряли? Да я вас сейчас на месте порешу, и мне только спасибо скажут.

Его словам внимали и, похоже, верили. И мне, почему то, тоже казалось, что он не шутил.

— Мы больше не будем, — словно не выучивший уроков двоечник, бормотал один из живодеров, второй молчал, лишь тяжело, со свистом втягивал воздух и окровавленными руками размазывал по лицу слезы.

— Конечно, не будете, — согласился Влад. — Вы больше ничего не будете и никогда не будете. Знаете, я даже не стану трупы прятать. Вот, — он что-то поддел ногой и, как заправский футболист, подбросил ближе к несчастным, — скажу, что оборонялся. Мне за это еще грамоту дадут. Я повешу ее на стенку и буду ею любоваться.

Я присмотрелся к предмету и распознал измазанный красным нож. Вероятно, им разделывали туши коров. Не уверен, что им пытались разделать и моего товарища, меня в то время рядом не было, но, кто его знает? Вдруг это не просто заблудшие селяне, а матерые преступники? Не зря же Влад из пистолета палил?

— Может лучше милицию? — подал голос, молчавший до сих пор?

— Я сам знаю, что лучше, — отрезал Влад и поднял пистолет.

— Не надо! Не надо! — в два голоса запричитали живодеры.

— Почему?

Я успокоился. Понял, что Влад никого убивать не собирается. Но злоумышленники не просекли черного юмора и обрадовались паузе. Хоть и говорят, что перед смертью не надышишься, они, словно за пресловутую соломинку, хватались за каждое подаренное мгновенье.

— Мы заплатим!

— Мы много заплатим! — поддержал второй. — Все, что есть, отдадим.

— Да что у вас может быть? — Влад или действительно выглядел разочарованным, или мастерски играл выбранную для себя роль.

— Тысячу!

— Чего-чего?

— Зеленых…

— Ха! Ха! И еще три раза — ха!

Щелкнул взведенный курок.

— Две тысячи, Три тысячи!!!

Раздался выстрел. Второй, третий. Грузовик за спинами поверженных злоумышленников протяжно вздохнул и сделался ниже. Из разодранных шин со свистом вырывался воздух.

— Значит, так. Все здесь убрать, закопать, чтобы было чисто, как в Эрмитаже. И никуда не уходить. В случай чего, найду и церемониться не буду…

— Да, да, все сделаем, — оглушенные выстрелами, а еще больше пришибленные осознанием того, что, казалось, неминуемая смерть пронеслась мимо, запричитали бандиты.

Влад достал мобильник.

— Лейтенант? Привет! Кто говорит? Ну, ты, парень, и даешь. Да ты на своем участке должен всех не только в лицо знать, а… В общем, так, завязывай с ерундой. У тебя, как с раскрываемостью? Не, парень, ты не прав. Есть дело, и еще какое — дело. Ты живешь на мои налоги, и я имею право интересоваться. Не, ты чего-то не догоняешь? Значит так, бери ручку, карандаш или, что там у тебя под рукой, записывай. Каменный Брод. Старую ферму знаешь? Езжай, не промахнешься, спускаешься к ручью, тут пещера каменная. Найдешь двух гавриков, с поличным. Крестьяне тебя после этого на руках носить будут. Да на фига тебе моя фамилия, ты лучше делом займись. Все, отбой!

Влад раздраженно выключил мобильник.

— Вот придурок, ему готовое предлагаешь, на блюдечке… — он махнул рукой, с удивлением заметил, что все еще сжимает пистолет. Щелкнул предохранителем и спрятал оружие за пояс.

* * *

После обеда набежали тучи, укрыли солнце, сорвался ветер, посеял моросящий дождь.

Я сидел в гостиной возле камина, огня в нем не было, но мягкий диван расслаблял и успокаивал. Мысли мои метались беспорядочно, без всякого сладу. Вспоминались ночные приключения и их утреннее продолжение, не давала покоя загадка с проникающим в мою комнату призраком (призраком ли?), но больше всего волновало непонятное поведение Наталки. Явившись на мгновенье, она исчезла и больше не показывалась, как будто специально меня избегала. Непонятно. Очень непонятно, как и многое в этом доме.

Неожиданно я пришел к выводу, что эффективность моей работы равна нулю, и нет даже предпосылок, что она может стать продуктивнее. Мне удалось собрать букет загадок, но решить их я не мог. Правда, некоторые отсеивались сами. Но лишь те, которые подчинялись законам логики и держались на фундаменте материализма. Как, например, старуха на дороге или таинственный монстр из подземелья.

Поведение Наталки не вписывалось в категорию мистического, тем не менее, было непонятным. Мысленно я прокручивал в голове подробности утренней встречи, пытался найти объяснение происходящему, но мои потуги равнялись сбиванию воды в ступе.

Логичней было бросить глупое занятие, отвлечься, расслабиться, попробовать наслаждаться отпуском. Только пить не хотелось, погода не располагала к прогулкам, и подыскать альтернативу полосканию собственных мозгов оказалось не просто.

Поискать Тому, что ли? Тоже неохота. Придется долго и нудно рассказывать ей, как мы с Владом обезвредили пещерного монстра. А мне было лень что-то рассказывать и объяснять.

В доме царила тишина. В каких потаенных уголках скрывались немногочисленные обитатели, неведомо, да и знать не хотелось. И то хорошо, что не надоедают с расспросами и не капают на мозги. А одиночество, все же, приятнее навязчивой компании…

Не успел подумать, как зазвонил мобильник. Почему я не оставил его в комнате? Ах да, хотел вызвонить Наталку…

— Славик, зайди ко мне!

Голос Влада был деловой и серьезный. Не успел я ответить, как он отключился, и в ухе надоедливо запиликали короткие гудки.

Милиционер расположился в гостевом кресле, которое я уже привык считать своим. Мне пришлось присесть на диванчике, не менее мягком и удобном, но отсутствие подлокотников, на которые так приятно опереться, создавало ощущение незащищенности. Я чувствовал себя неуверенно, тело предательски задрожало. Особенно, когда участковый пронзил взглядом, таким нехорошим и наполненным подозрения, что я сразу почувствовал себя виновным и почти готовым сознаться в этом.

Внешне участковый выглядел классическим милиционером, каких я помнил из советских фильмов. Короткая стрижка, голубая, выглаженная рубашка, серые брюки с красными по бокам полосками и отутюженными стрелками. Он был не то, чтобы худой, но какой-то вытянутый, словно его специально растягивали, лицо несоразмерно длинное, напоминающее лошадиное, а лоб выпуклый, словно у младенца. Маленькие нехорошие глазки прятались в глубоких впадинах, закамуфлированных густыми русыми бровями. Тонкая бледная кожа плотно обтягивала рельефно выступающие скулы, квадратный, рассеченный ложбинкой, подбородок и костлявый нос выдавались вперед немножко больше, чем нужно. В ином случае такая диспропорция могла показаться комичной, но в сейчас она больше ассоциировалась с образом злодея. И повстречай я представителя закона ночью в глухом переулке, наверняка бы испугался.

Уточнив мои фамилию имя отчество и место проживания, которые он тщательно и неторопливо записал в стандартный бланк протокола допроса, участковый снова испепелил меня взглядом и тут же ошарашил убийственной фразой:

— Вы подозреваетесь в соучастии в вооруженном разбойном нападении на мирных граждан, о чем имеется соответствующее заявление пострадавших.

* * *

Его слова повергли меня в шок. Я словно окаменел, в голове сумбур, губы зашевелились, как у вытащенной из воды рыбы. Такого я не ожидал.

Милиционеру моя реакция понравилась, на нечто подобное он и рассчитывал. Лошадиное лицо растянулось в подобии улыбки, хотя она больше напоминала гримасу или оскал хищного зверя.

— Лейтенант, ты говори, да не заговаривайся.

Влад сидел за столом в дальнем конце комнаты и внешне казался совершенно спокойным.

— Старший лейтенант, — поправил милиционер.

— Пока еще старший, — проворчал Влад.

Милиционер хмыкнул, мол, нашел, чем пугать.

— Ладно, еще не обвиняетесь, — согласился он. — Расскажите, где вы находились и что делали сегодня утром между восьмью и десятью часами.

Я не знал, что можно рассказывать, а что нельзя. Мне все еще было не по себе от предъявленного (шутя или всерьез?) обвинения.

Милиционер не отводил от меня глаз, а я в полной растерянности гипнотизировал Влада, ожидая подсказки.

— Лейтенант, ты уже все записал. Перепиши с моих слов и дай расписаться. Зачем тебе головная боль?

— Эта головная боль, как вы выразились, входит в мои служебные обязанности.

— Да пойми ты, дурачок, — таким тоном родитель разговаривает с непутевым сыном. — Мы идем тебе навстречу. Мы раскрыли тебе преступление, поймали злоумышленников.

Участкового его слова не проняли.

— Вы применили огнестрельное оружие. На каком основании? У вас имеется разрешение? Если нет — это уголовное преступление.

— Какое оружие? Откуда ты его выцепил? Мало что тебе наговорили… — возмущение Влада казалось искренним, я же понял, о чем говорить не следует.

— Экспертиза покажет.

— Шутишь? Какая экспертиза? Или ты всерьез рассчитываешь, что кто-то будет заниматься проверкой твоих домыслов?

— Вы будете отвечать на мои вопросы? — оставил без внимания реплику Влада участковый, и снова обратился ко мне.

— По закону он не обязан.

— В таком случае я выпишу повестку, и мы поговорим в отделении. Но там разговор уже будет другой.

— Для начала поговори с моим адвокатом.

Влад вышел из-за стола, подошел к милиционеру и небрежно бросил ему на колени визитку.

— А сейчас прошу оставить мой дом, у меня много работы.

— Вы понимаете, что создаете препятствие для работы правоохранительных органов?

— Объясните это моему адвокату.

Когда милиционер ушел, Влад взял мобильник, набрал номер.

— Петрович? Да, я. Привет. Слушай, у меня самого времени мало. Тут участковый у нас… Да, тот еще фрукт. Но, пронырливый, зараза. Такой до чего угодно докопается. Тебе не кажется, что он засиделся на должности. Продвинь его куда-то в район, дай ему еще одну звездочку. Достал он меня, я ему преступление раскрыл, ворюг с поличным повязал, а он… Нет, увольнять не надо, лучше на повышение, жаль такими кадрами разбрасываться. Вакансий нет, так придумай что-нибудь. Начальник ты, или, кто? Кого участковым? Стажера любого пришли, пусть жизни учится, у нас ведь тихо, спокойно… Лады, договорились. С меня причитается.

Влад отключил телефон.

— Ты не думаешь, что участковый крышевал воров? — спросил я.

— Нет, для этого у него кишка тонка. Слишком он какой-то правильный. Я ему бабки предлагал, и немалые. Просто так, мне ведь пришить нечего, а он, дурак, отказался.

— Зачем же ты его поощряешь, на повышение продвинул, пусть бы увольняли.

Я все не мог отойти от шока. После общения с милиционером на душе было мерзко и неприятно.

— В райотделе его быстро обломают. Может еще станет на человека похожим. Да и на меня причины таить зла нет. Кто знает, как оно дальше повернется? На благодарность я, конечно, не рассчитываю, но и обозленного мента, да еще такого правильного, за спиной иметь не хочу.

 

Глава одиннадцатая

Слишком много скопилось эмоций, слишком сказывалось напряжение, чтобы уснуть. Я ворочался, несколько раз поднимался, курил. Надеялся, что Наталка одумается и зайдет ко мне, даже почти поверил, в это. Боялся лишь, чтобы Тома не помешала. Потом смирился, понял, что ожидания напрасны, и возжелал, чтобы пришла Тома. Но женщины не вняли мысленным призывам, и я ощущал себя брошенным и одиноким.

Далеко за полночь таки одолела усталость. Глаза начали слипаться, и я снова нырнул под одеяло.

Вот только…

Я уловил знакомый запах, хотел повернуть голову, дабы удостовериться, что блестящий ободок никуда не делся, но потом передумал. Мне было лень совершать движения, я глазел вверх, чувствуя, что сейчас нечто произойдет, и я не в силах ему сопротивляться.

Да и зачем?

Прозрачная тень нависла надо мной. Нет, прозрачной она не была, сквозь белое покрывало или ночнушку отчетливо проступала тень. Я пытался сосредоточиться на лице, но в глазах расплывалось, и я никак не мог сконцентрироваться. А потом мне стало не до этого. Хоть тело и сознание почти не подчинялись, острота ощущений присутствовала. Мне было хорошо.

Все окончилось. Я лежал на спине, дыхание учащенное, в теле благодатная истома, разбавленная ощущением приятной усталости. Глаза бессмысленно пялились в потолок. За окном уже серело, и я видел причудливые завитушки белой лепнины над головой.

Тело оживало, я чувствовал, что оно начинает подчиняться, прежняя скованность и состояние транса, хоть и неохотно, испарялись.

Сон, всего лишь сон…

Но, даже поднявшись, я не был в этом уверен. В воздухе еще витал едва различимый аромат, который поверг меня в полузабытье, явственно ощущался запах женщины. Я провел ладонью по простыни. Влажная от пота или чего-то иного, она была пропитана духом секса и его естественного результата. Такой же она была после ночи, проведенной с Томой, но сейчас все казалось сильнее и выразительнее.

Холодный душ освежил тело, но не внес ясности в голову. Я почти не сомневался, что мою комнату периодически посещает оголодавшая сексуальная маньячка, что она не призрак, а — живая, настоящая женщина. Предполагал, что она использует некий газ, дабы погрузить жертву в транс и обезопасить себя от узнавания. Но, как она проникала в закрытое изнутри помещение, оставалось для меня загадкой.

Глупо ломать голову над тем, что не поддается объяснению. В запасе оставалась одна догадка, но проверить ее без хозяина я не мог. А будить Влада в такую рань бесполезно. Да и зачем? Ничего неприятного не случилось, скорее — наоборот.

Не успел подумать, как патриархальную тишину сельской глубинки разорвал резкий неприятный звук. Мне показалось, что кричал человек. От страха, боли? Или от того и другого? Резанув по нервам, крик тут же оборвался. Тишина, последовавшая за ним, больше не казалась успокаивающей. Теперь она была пропитана напряжением и тревогой.

Я приблизился к окну, отворил створку. Ночь исходила на нет. На смену угольной черноте пришла молочная серость. Землю устилал густой предутренний туман. Прислушался, затаив дыхание, но встревоживший звук не повторялся. Он длился всего мгновение, однако, я был уверен, что слышал его отчетливо, и воображение не при чем.

До слез в глазах я напрягал зрение, вслушивался до звона в ушах. Напрасно. Ничего не увидел, ничего не услышал. Лишь непроницаемая, вдруг ставшая страшной, тишина.

Попробовал определить направление, откуда раздался крик. Там находился пустырь, еще фундамент разрушенной часовни и усыпальница предков Натальи Владимировны.

Бр… Не могут же мертвецы издавать такие душераздирающие звуки? Несомненно, кричал живой человек. Во всяком случае, он был живой, пока кричал.

* * *

Соседняя комната точь-в-точь, как моя, только — в зеркальном отражении. Еще в ней обитал дух нежилого помещения. Ковер под ногами, застеленная кровать, даже картинки на стенках, но чувствовалось, что если кто и бывал здесь, то лишь для того, чтобы протереть пыль. Я обошел комнату по периметру, заглянул в ванную, подошел к окну. Туман уже рассеялся, небо радовало чистой голубизной. За верхушками деревьев разглядел полоску воды, а чуть ближе, за оградой, отчетливо виднелась верхушка склепа с распростершим крылья орлом.

— Что ты хочешь найти? — недоумевал Влад, которого я таки поднял с постели.

— Присматриваюсь, — ответил невразумительно.

Влад хмыкнул, хотел было присесть, но глянув на кресло, по-видимому, заподозрил, что там может остаться пыль, и передумал. Вернулся к двери, оперся о косяк.

Я же бросил заниматься ерундой и стал внимательно осматривать стенку, примыкающую к моей комнате. Шкаф такой же, как у меня, только, как мне показалось, сдвинут в сторону. Не специально, просто, поставить его так же, как мой — невозможно. В помещении таки имелись отличия. Основное из них — солидный выступ, облицованный бледно-зеленой плиткой. Или здесь планировали сделать камин, или же тупо следовали плану старинного особняка, в котором топка находилась в подвальном помещении, а комнаты обогревалось грубами дымоходами. В доме Влада, оснащенном электрическими обогревателями, подобное было излишеством, но если архитектору поставили задачу создать соответствующий антураж, как будто, логично…

— Под нами — гостиная, это дымоход от камина… — объяснил Влад, и я сразу почувствовал себя идиотом.

На всякий случай осмотрел дымоход со всех сторон. Сделано основательно: ни шва, ни щелочки. Постучал костяшками пальцев по плитке, звук, как звук. Каким он должен быть, и, что я хотел услышать, сам не пойму.

— Может, объяснишь? — настаивал Влад.

— Скребется что-то по ночам. Мыши, наверное.

Влад хмыкнул, я понял, что он мне не поверил. Недоверие возросло, когда я начал шагами измерять расстояние от двери до стены.

— Ладно, уходим.

Мы вышли, Влад закрыл дверь на ключ. Я, уже не скрываясь, отмерил расстояние до двери в мою комнату. Как будто сходилось, вряд ли между стенками имелось свободное пространство. Если, конечно, не принимать во внимание дымоход.

После проведенных экспериментов я запутался еще больше. Наверное, стоило плюнуть на привитый с детства материализм и поверить в духовное?

Влад хотел еще что-то спросить, но не успел. По коридору к нам направлялась Наталья Владимировна. Ее походка была величавой, подбородок вздернут, выражение лица гордое и надменное. Иной ее и представить трудно. Платье длинное, едва не достает пола, волосы, как всегда, стянуты на затылке. Образ классической барыни позапрошлого века, наверное, ей пришлось долго репетировать.

— Владислав Викторович, — игнорируя меня, обратилась к зятю. — Вы Иннокентия Вениаминовича не встречали?

— Дался он мне, — буркнул Влад. — Век бы его не видеть. А что случилось? — проявил интерес, возможно, лишь для порядка, чтобы не выглядеть законченным грубияном.

— Его со вчерашнего дня никто не видел. Он не ночевал в своей комнате. Боюсь, как бы чего не случилось? — В ее голосе чувствовалось, хоть и скрываемое, беспокойство. Чувство, совершенно несвойственное железной леди.

— Разве вы ночью не задействовали его в поисковых работах? — съязвил Влад.

От взгляда, которым она его одарила, меня пробрал холод, а Влад, не будь он таким толстокожим, должен был немедленно превратиться в сосульку. Но он даже не содрогнулся.

— Вы слишком много говорите лишнего. — Хотела, наверное, добавить «при посторонних», так как перевела взгляд на меня, однако, сдержалась и не закончила фразы.

— Ух, и стерва! — выплеснул накопившийся пар Влад, когда теща свернула на лестницу и скрылась из глаз.

— Тебе можно посочувствовать.

— Да ну ее! — махнул рукой и достал из кармана заветную фляжку.

Я отворил дверь в свою комнату, из стакана пить удобнее.

Потом пришла Наталка: бледная, изможденная, на себя не похожая. Как будто ночь не спала. Впрочем, наверное, не спала. Под глазами синяки, слегка подретушированные кремом, но от этого не ставшие менее заметными. Маникюр казался безнадежно испорченным. Хоть девушка и прятала руки, я успел заметить обломанные ногти и грязь под ними. Да и прическа, точнее, ее отсутствие, наводила на размышления. Всегда аккуратно уложенные волосы сейчас выглядели растрепанными. Не совсем, конечно, а так, словно по ним лишь небрежно прошлись расческой, не столько заботясь о красоте, сколько желая по-быстрому придать хоть какой-то вид.

Наталка кивнула мне, до обидного равнодушно.

— Влад, мне нужно с тобой поговорить.

Влад молча, с обреченным видом, поднялся с кресла, и они оба скрылись в коридоре, оставив меня наедине с наполненным стаканом и позабытой фляжкой.

Тоже мне, интриганы. Неужели Наталка втихаря в кладоискателя переквалифицировалась? Да и Влад, судя по всему, при делах, иначе, к чему шушуканья?

* * *

В гостиной, невзирая на солнечное утро, горел камин. Дрова потрескивали за чугунной решеткой, распространяя приятное тепло.

— Доброе утро, Славик!

У камина в инвалидном кресле сидела Марина, рядом на диване ее мать. Я подошел ближе, поздоровался.

— Вам у нас нравится?

Лицо Марины то ли от близкого огня то ли еще от чего-то пылало румянцем, казалось свежим, приятным. Если бы не увечья, ее можно было назвать красивой. Однако плотно укутанная пледом нижняя часть тела наводила на иные мысли, и чувство жалости преобладало над чувством восхищения.

— Да, очень, — ответил я.

Я бы с удовольствием поговорил с Мариной, если бы не Наталья Владимировна. Ее присутствие сковывало, она умело распространяла вокруг себя атмосферу дискомфорта.

— Вячеслав, — я содрогнулся от звука голоса, хотя тон, с каким женщина обратилась, отбросив условности, можно было назвать приветливым, — могу я вас попросить об услуге?

— Конечно, — теща Влада озадачила. Я привык, что она меня игнорировала, и проявление внимания застало врасплох. — У нас случилась досадная неувязка. Сиделка Марины отпросилась на несколько дней, врач приболел… К тому же Иннокентий Вениаминович где-то запропастился… — чувствовалось, ей неприятно объясняться, но она мужественно себя пересиливала. — Вы бы не согласились прогуляться с моей дочерью? Ей необходим свежий воздух, а у меня силы уже не те…

По поводу недостатка сил, можно было поспорить. Наталья Владимировна не выглядела изможденной, возраст, если не принимать во внимание жуткий характер, почти не отразился на ее физических данных.

— С удовольствием! — ответил бодрым голосом и даже постарался улыбнуться.

Выкатывая коляску, приноравливаясь к ее ходу и маневренности, я еще раз окинул взглядом гостиную. Что-то меня насторожило, что-то было не так. Но я не сразу сообразил, что именно. Лишь, когда колеса заскрипели на посыпанной гравием дорожке, пришло озарение.

— Марина, — спросил, — почему в гостиной два камина?

— Дом строился по образцу старого особняка. Но что-то у строителей не заладилось, или с вытяжкой или еще с чем-то. Пришлось рассчитывать все заново и ставить новый камин. А прежний оставили, как дань исторической памяти. Пользоваться по назначению им нельзя. Там даже дымоход заделали, потому что совы облюбовали и начали гнезда мостить. Да и заслонка намертво приварена, чтобы никому не пришло в голову разжечь огонь…

Интересно-интересно…

— Что тебе сегодня снилось?

Праздное любопытство или намек?

— Женщины, конечно.

— Красивые.

— Некрасивые женщины встречаются только в жизни, да и то редко. Как говорил один мой знакомый, красота женщины пропорционально зависима от количества выпитого.

Шутка самому показалась плоской и неуместной. Чтобы сгладить ее, поспешил продолжить:

— Мозг человека устроен таким образом, что способен отсеивать негативное. А уж сновидения фильтрует с особой тщательностью…

— Бред! — не поверила Маринка. — Откуда, в таком случае, берутся кошмары?

Я не знал, откуда берутся кошмары. Вся моя показная заумность мгновенно испарилась.

— Мне редко снятся кошмары.

Я не был уверен, что это правда. Просто не мог вспомнить.

— А мне, бывает, снятся. Особенно после аварии…

Она сделала паузу, я тоже промолчал.

— Женщин было много? — перевела разговор с неприятной темы на предыдущую.

— К сожалению, только одна…

— Почему, к сожалению? Тебе одной женщины мало? А ведь сначала назвал во множественном числе.

— Обобщил, — ответил на последний вопрос, игнорируя два первых.

— Ты ее узнал?

К сожалению, нет. Была, конечно, мысль, навеянная откровением Влада. Но не мог же я признаться Маринке, что, когда занимался любовью с незнакомкой, думал о ней. Подобное вряд ли сойдет за невинную шутку.

— Увы… Но я не отказался бы встретиться с ней и в реальной жизни.

Маринка засмеялась. Смех был искренний и веселый. Ответ не разочаровал ее. А в моей голове снова мелькнула провокационная мыслишка. Глупая до безобразия и настолько же фантастическая. И я не сдержался, выпустил ее наружу.

— Она была похожа на тебя…

— Льстишь, Славик, — Маринка не обиделась, но в ее голосе послышалась плохо скрытая грусть. — Я когда-то, действительно была красивой. Но те времена ушли. Их перечеркнуло одно мгновенье, досадное роковое недоразумение.

Разговор перескочил грань дозволенного. С больными не говорят о болезни. Больных нужно отвлекать, чтобы они радовались тому немногому, что у них осталось.

— Сегодня прекрасная погода.

— Да, — согласилась Маринка. — Я ужас, как не люблю дождь. Он наводит такую тоску, что и сказать невозможно. Я вчера почти весь день плакала.

— Нельзя плакать. Это плохо сказывается на коже лица. А у тебя оно такое красивое, словно произведение искусства.

Она засмеялась.

— Ты со мной флиртуешь?

— Ничего странного. Почему бы не пофлиртовать с прекрасной дамой, когда ее муж занят другими делами.

Беседа наладилась, мы перебрасывались невинными фразами, то есть занимались естественной пустой болтовней. Гравий приятно поскрипывал под колесами, коляска легко повиновалась моим движениям. Погода была изумительная, чистое синее небо с маленькими пятнышками невесомых тучек, похожих на тонкий слой размазанной по стеклу белой краски. Легкий ветерок приятно холодил, шевелил листья на деревьях, они восторженно перешептывались между собой, а птички, надрывались во весь голос, не стесняясь искренне радоваться чудному осеннему дню. Настоящее бабье лето во всем его великолепии, такое, каким его воспевали поэты, и каким мы его рисуем в своем воображении, пережидая тоскливые часы дождливого ненастья.

Разговаривая, я не смотрел, куда иду, и не задумывался об этом. Ноги несли сами, куда им взбредет, или же, подчиняясь внутренней интуиции. Поэтому, я немало удивился, когда увидел, что мы оказались за пределами поместья возле развалин часовни. За обломками фундамента, частично скрытый кустом шиповника, гордо расстилал крылья степной орел, венчающий надгробье родовой усыпальницы.

— Странное место ты выбрал для прогулки, — удивилась Марина.

Мне тоже было странно. Вздремнувшая память проснулась и в подробностях воспроизвела испугавший ночью крик. Тогда мне показалось, что его источник находился рядом со склепом.

— Случайно, честное слово. Я здесь человек посторонний… Куда дорожка привела, — оправдывался, возможно, неубедительно, но правдоподобно.

Так мне казались. А глаза внимательно обшаривали окрестности, пытаясь найти необычное, что выпадало бы из привычной природы вещей и помогло разобраться в ночном происшествии. А в том, что здесь что-то произошло и, скорей всего, нехорошее, я не сомневался.

Ничего необычного я не увидел: все, как и раньше, каким запомнил во время первого посещения.

Я выкатил коляску на площадку перед входом в склеп. На двери, как и прежде, висел замок.

— Интересная архитектура….

— Здесь все осталось с прежних времен. В отличие от часовни, склеп не пострадал. Его только сверху оштукатурили.

— Кто здесь похоронен?

— Трудно сказать. В самом склепе захоронений нет. Они или в земле, или, может, внизу есть погребальная камера. Мать говорит, что наши предки, а, кто именно, по-моему, сама не знает. Мы, если по правде, седьмая вода на киселе. Родство, конечно, имеется, но, наверное, не очень близкое. Ты только матери не говори, она помешана на кровных связях и считает себя прямой наследницей. Благо, никто не оспаривает, да и кому это надо? Все претенденты разъехались по миру, растворились в нем…

— Я слышал, что есть документы…

— Есть. Иннокентий Вениаминович в свое время столько архивов объездил, даже план поместья отыскал. Вот только о самих предках известно немного. Хоть и знатного рода, но след в истории почему-то не оставили.

— Не всем быть героями…

Я оставил коляску, обошел склеп. На плотно утрамбованном гравии отыскать следы было невозможно. Имелись какие-то вмятины, но оставили их прошлой ночью или месяц назад? Поневоле залюбовался на парящую птицу. Произведение искусства, завораживает.

— Орел тоже с тех времен остался?

— Его собирали по кусочкам. Вернее, только кусочки и отыскали. Отливали заново. Эскиз делали по сохранившимся фрагментам, так что оригинал мог выглядеть иначе.

Если бы не камень с хищной птицей на вершине, склеп ничем бы не выделялся на бугристой местности. Внешне он немногим отличался от деревенского погреба: каменное основание в срезе насыпанного сверху холмика, в него вмурованы завесы, на которых держалась массивная дверь. Раньше она, вероятно, была деревянной, теперь вход в усыпальницу преграждал металл.

К двери вели несколько ступенек, я спустился по ним, зачем-то подергал замок. Он не поддался, да я и не рассчитывал, проверил для успокоения совести.

— Странно, на склепе замок. Наверное, чтобы покойники не разбежались?

Марина улыбнулась.

— Скорей, чтобы не нарушали их покой.

— Кто бы посмел? Если до сих пор сохранился, то теперь он точно никому не нужен.

— Будешь смеяться, Славик, но народ никак не успокоится. Наверное, уже слышал о якобы запрятанных в усадьбе сокровищах?

Отрицать глупо. Я кивнул, мол, что-то такое до меня доходило.

— Тут и раньше все перерыто было. Наверное, каждый местный житель попытал свое счастье. Когда успокаивается одно поколение, эстафету перенимает следующее. Мне почему-то кажется, что этот процесс бесконечен. А недавно еще и чужаки стали появляться.

— Местные, понятно. А вот чужаки… Или им что-то известно, или… — я не закончил фразу, так как сам не знал, что хотел сказать. — Ваша матушка, кажется, тоже не избежала заразной болезни?

Не хотел говорить, само вырвалось. Марина среагировала нормально. По-видимому, легенды о сокровищах она всерьез не воспринимала и не считала нужным держать в тайне то, что так тщательно оберегала от посторонних Наталья Владимировна.

— Матушка вовсе обезумела. Она и дом здесь захотела не столько из-за родственных чувств, сколько из-за желания разбогатеть. Отыскала в архиве письмо, где упоминается о спрятанном богатстве и совсем умом тронулась.

— Разве Влад вас плохо обеспечивает?

При воспоминании о муже по лицу Марины, словно тучка пробежала. Я испугался, что она замкнется в себе, и не станет отвечать. Но женщина пересилила досаду.

— Тут совсем другое. Влад уже столько денег потратил, что, наверное, никакие сокровища их не окупят. Вот только, матушка считает, что, отыскав их, обретет независимость. Не финансовую, а скорей — моральную. Мол, мы тоже не лыком шиты, и кое-что за душой имеется. Реальная стоимость сокровищ значения не имеет. Важен факт их существования. А там она сумеет убедить всех, и себя тоже, что они несметны, и что лишь благодаря им мы еще не пошли по миру с протянутой рукой.

Ее версия не отличалась от той, что раньше рассказал Влад, наверное, так все и обстояло на самом деле.

— А коль не женское дело землю копать и камни ворочать, решила подключить к изысканиям врача и Иннокентия Вениаминовича? — полностью раскрыл карты, даже не задумываясь, нужно ли?

— И об этом знаешь? Признайся, Славик, ты — шпион? Кажется, я начинаю понимать, зачем тебя мой муж пригласил…

В ее голосе было больше иронии, нежели обвинения.

— Ну что ты, нет… — оправдания выглядели нелепыми и несуразными.

— Думаешь, это большая тайна? Она и Владу предлагала, он посмеялся над ней, вот и пришлось других мужиков искать. А сейчас они куда-то пропали, так что не удивляйся, если мать и тебе долю предложит.

— Я в такие игры не играю…

Уверенности в моих словах не было. Скорей, наоборот. Я бы с радостью ухватился за предложение. Не столько ради пресловутой мифической доли, сколько ради того, чтобы потом с чистой совестью доложить шефу о максимально приложенных усилиях для выполнения возложенной на мои плечи непосильной задачи.

* * *

Обратно возвращались другой дорожкой. Миновали ухоженный сад со спелыми плодами яблок, груш, слив, еще чего-то. Я особенно не присматривался, отметил только изумительный сладкий воздух, насыщенный неповторимым ароматом и множество жужжащих пчел.

— У вас и пасека есть? — спросил у Марины.

— Есть, — ответила она. — За ней смотрит дедушка из деревни. Врачи сказали, что для меня полезно, если рядом пчелы.

Обошли дом с тыльной стороны, миновали подсобные помещения и оказались во внутреннем дворике. Я посмотрел на вход в цокольный этаж. Дверь была распахнута. Впрочем, ничего странного. В подвале хранились продукты. Словно подтверждая мои мысли, наверх поднялась грузная повариха с нагруженной корзиной.

Миновали дворик, повернули к парадному крыльцу. Я решил направиться к беседке, но из дома вышел Влад.

— Припахали? — осклабился.

— Решил за твоей женой приударить, — ответил в тон ему.

Я чувствовал, что Марина напряглась. Атмосфера сгустилась, сделалась ощутимой.

— Дерзай! — Влад улыбался. — Зайдешь потом, поговорить надо.

Ничего не сказав жене, как будто она была для него пустым местом, он отвернулся и скрылся в доме.

Настроение пропало. Не только у Марины, но и у меня. Поэтому к беседке двигались, молча, думая каждый о своем.

— Маринка, у тебя новая сиделка?

Из плотно обвитого плющом входа выпорхнула Наталка. Не знаю, почему, но радости ее появление мне не доставило.

Наталка успела привести себя в порядок: причесалась, нарядилась, синяки под глазами полностью не исчезли, но, благодаря умело наложенному макияжу стали едва заметными.

— Славик, я устала. Мне нужно полежать. Отвези меня домой.

Я понял, что причина не в усталости. Марине было так же неприятно видеть сестру мужа, как и его самого.

— Почему грустишь? — Наталка переключилась на меня.

— Устал.

— Не составишь компанию?

— Извини, занят.

Ответ прозвучал резче, чем хотелось, но сожаления я не почувствовал. Женщин иногда нужно ставить на место.

* * *

Наталья Владимировна из гостиной не уходила. Она так же сидела возле потухшего камина, и, мне показалось, была расстроена. Или задумалась. Когда я подвез коляску, вздрогнула и подняла голову.

— Вы уже? Так быстро?

— Марина сказала, что хочет отдохнуть.

— Что-то случилось, доченька, ты себя плохо чувствуешь?

— Все нормально, мама. Просто устала.

Голос ее выдал, Наталья Владимировна не поверила, да и я бы не поверил.

— Мама, у меня ничего не болит. Просто, настроение не очень. Хандра, наверное…

— У кого оно сейчас очень… Иннокентий Вениаминович так и не появился. Петр Иванович тоже неизвестно когда вернется…

— Неужели так сильно испугались пещерного зверя? Можете передать, что его уже нет.

Как это часто бывает, слова вырвались, а разум запоздало среагировал, что лучше бы их придержать при себе. Наталья Владимировна дернулась, посмотрела на меня, во взгляде ее я заметил напряжение и испуг.

— Простите, а вы откуда знаете?

— Совершенно случайно, — решил играть в открытую. Взыграл, наверное, дух противоречия. Коль все вокруг сохраняют тайны и нагнетают, должен же я чем-то отличаться. — Ночью вышел на улицу подышать свежим воздухом, увидел, как Иннокентий Вениаминович с врачом спускаются в подвал. Сам не знаю, почему, пошел за ними. Наверное, заподозрил недоброе…

Наталья Владимировна, с бледным, как гипсовая маска, лицом, смотрела на меня, не моргая. Она не среагировала на шутку о благородстве, она была шокирована моим признанием, но больше всего, наверное, моей осведомленностью.

— К-счастью, я успел лишь спуститься, когда раздался тот жуткий вой. Иначе, наверное, меня тоже здесь не было. Но испугался, признаюсь, сильно. Все прежние страхи, по сравнению с этим, так, детские забавы…

— Вячеслав, — ее голос дрожал. — Вам не нужно было спускаться в подвал.

— Я знаю. Догадываюсь, что поступил нехорошо, в смысле — злоупотребил вашим гостеприимством, но, каюсь, не сумел пересилить любопытство…

— И что вы там увидели?

— Ничего. Едва пришел в себя. Потом — выпил… Немножко, чтобы заглушить ужас.

— Мама, не дрожи ты так. Славик все знает, я ему рассказала, — напомнила о себе Марина.

— Зачем?

— Тоже мне большая тайна…

Она откровенно вредничала, а ее мать не знала, как себя вести. Такой неуверенной в себе я ее еще не видел.

— Вячеслав, признайтесь, Влад вас пригласил, чтобы вы шпионили за мной?

— Нет. А вы здесь делаете что-то противозаконное? — Разум наконец-то восторжествовал и даже пытался сварганить оригинальную шутку. — Просто так получилось. Да и не за вами я следил, а за вашими гостями. Я же не знал, что они выполняют ваше поручение.

— Со стороны мое поведение, наверное, кажется смешным. Представляю, что вам успели обо мне наговорить. Считаете меня дурой, помешавшейся на поисках сокровищ? Ведь так?

— Вовсе нет, — поспешил возразить, хотя она точно охарактеризовала мои мысли.

— Врете.

Впервые за время нашего знакомства Наталья Владимировна приобрела человеческий облик. Маска спала и передо мной сидела уставшая пожилая женщина. К тому же, совершенно беспомощная. Ее бросили соратники, она осталась одна, амбициозные планы в момент рухнули.

— Не вижу ничего смешного. Я сам когда-то мечтал отыскать клад. Помню, в детстве у деда с бабушкой весь огород перерыл. Но, увы…

Сказанное было похоже на издевательство, к счастью, Наталья Владимировна не придала значение и проигнорировала невольный сарказм.

— В молодости глупости простительны. Я уже вышла из того возраста, когда романтические мечтания должны кружить голову и брать верх над разумом. Поверьте, Вячеслав, я ищу не сокровища. Когда мой предок убегал от революции, он спрятал не только деньги, но и документы, все что имел ценное не только в материальном плане, но и духовное. То, что передается из поколения в поколение, что должно храниться в родовом гнезде, как память об ушедших. То без чего наша жизнь превращается в скотское существование. Согласитесь, мы не можем претендовать на память о себе, если не храним память об ушедших родственниках, только таким образом можно рассчитывать на бессмертие. Не в прямом смысле, но ведь вы поняли, что я хочу сказать.

Я понял, но поверить не мог. Слишком складно у нее получалось. Как будто выученное наизусть оправдание для самой себя, своеобразная отмазка для совести. На первом месте пребывали сокровища, однако, Наталья Владимировна стыдилась признаться в этом даже самой себе.

— В ваших намерениях нет ничего постыдного, наоборот, они весьма благородны… — подыграл ей, и она вздохнула с облегчением, как будто моя поддержка помогла ей.

— Мне приятно, что вы так считаете. Возможно, в таком случае, не откажетесь мне помочь?

В деловой хватке женщине отказать трудно. Как быстро она усыпила мою бдительность и вцепилась обеими руками за горло. Но я предполагал такой вариант развития и, естественно, согласился. Не сразу, после недолгих раздумий. И паузу сделал не ради того, чтобы набить цену, хотя о цене стоило бы поговорить отдельно, а чтобы показать себя серьезным и трезвомыслящим человеком.

— Кстати, вы сказали, что с пещерным зверем покончено. Не расскажете, что там было на самом деле?

Я рассказал.

— Значит, Влад тоже спускался в подземелье?

И не только Влад. Вспомнился неряшливый вид Наталки. Но Наталье Владимировне знать об этом было необязательно.

* * *

Наталья Владимировна укатила коляску с Мариной.

Я некоторое время предавался раздумьям, вспоминал в подробности разговора. По большому счету, все складывалось не плохо. Если я и наделал глупостей, раскрыв карты, то в результате ничего не потерял, а возможно и приблизился…

К чему приблизился, затруднялся придумать. Разве что к выполнению задания, возложенного на меня шефом «Эсмеральды».

Подошел к фальшивому камину. Очаг закрыт металлической плитой, сверху небрежно покрашенной бежевой краской под цвет обоев. Контраст — разительный, видно, что делалось на скорую руку и дизайном не заморачивались.

Выступ такой, же, как и в соседствующей моей комнате. Если где и мог прятаться потайной ход, так только здесь. Но, где он начинается? Вариантов было два: или внизу в подвале, или в соседнем помещении.

За стенкой располагались апартаменты Марины. Вряд ли она способна в инвалидной коляске взбираться узкой лестницей на второй этаж. Поэтому я исключил вариант с соседней комнатой и решил начать поиски с подвала. Благо, заручившись поддержкой хозяйки, мог теперь заниматься этим обстоятельно, не спеша и легально.

 

Глава двенадцатая

Тома в одиночестве сидела за столиком, перед ней — высокий бокал, но, она вряд ли помнила о его существовании. Выглядела она неважно. Даже при слабом освещении были заметны темные круги под глазами, а в прическе ощущалась небрежность.

— Что-то случилось?

Я присел рядом, Тома подняла голову.

— Кеша пропал…

Похоже, все помешались на этой новости. От кого я только ее не слышал. Запил мужик, к чему паника? Или, возможно, я не знал чего-то, что было известно другим?

— Думаешь, с ним что-то случилось?

— Не знаю. Но если бы он собирался отлучиться, он обязательно бы кого-то предупредил.

— Ты так считаешь?

Она уловила сомнение в моем голосе.

— Я уверена!

Тома едва не сорвалась на крик, но сразу взяла себя в руки. Или попыталась, потому, что истерические нотки настойчиво прорывались в каждом слове.

— Славик, ты не понимаешь. Он не из тех людей, которые могут все бросить и уйти. Он, как дитя малое, на все разрешение спрашивает…

— Томочка, что с ним может здесь случиться? Сама подумай…

— А вдруг он в подвал пошел?

— Нет там никакого монстра. Мы с Владом уже все выяснили.

— Да знаю я, — отмахнулась Тома. — Но его там могло привалить камнем, он мог заблудиться, вдруг ему стало плохо, и он не может выбраться?

Я вспомнил, как сам чуть не потерял сознание, и если бы не Влад, кто знает, что со мной могло случиться?

— Наверное, ты права. Нужно проверить.

— Славик, я пойду с тобой! Ты такой молодец! Я к кому только не обращалась, все смотрят на меня, как на дурочку… — она всхлипнула.

И что она так о нем переживает? Меня задело. Ведь каждый мужчина, познавший женщину, считает ее частичкой своей собственности, осознание, что приходится ее с кем-то делить, ощутимо бьет по самолюбию.

* * *

У меня успели сформироваться стойкие негативные ассоциации по поводу подвала. Два раза я спускался в него и оба раза ничего хорошего оттуда не вынес. Не в материальном, конечно, плане. Утром с Владом еще, как бы ничего. Я был всего лишь ведомым, ответственность лежала на плечах товарища. Но и тогда страх пробирал.

Сейчас мне предстояло взвалить на себя главенствующую роль, быть образцом мужества и бесстрашия. Не позориться же перед, пусть и не хрупкой, но, все равно, женщиной.

Задача казалась сложной и почти невыполнимой. Утешало одно: если бы Тома не навязалась в попутчики, мне рано или поздно пришлось бы исследовать подземный мир в одиночку.

Дверь в подвал была открыта, лестница из вырубленной в полу дыры никуда не делась, стояла на прежнем месте. Превозмогая нерешительность и внутреннее отвращение, я заставил себя спуститься, вдохнул наполненный гнилью воздух, отчего настроения и желания двигаться дальше, отнюдь, не прибавилось. Посветил фонариком, луч бесстыдно забрался Томе под платье, могла бы и брюки одеть, но даже ее стройные ножки не сумели отвлечь от предстоящего неприятного занятия. Протянул руку, она охотно воспользовалась помощью, спрыгнула с последней ступеньки и оказалась в моих объятиях. Искорка, хоть и слабенькая, пронзила тело, мелькнула провокационная мысль вернуться, закрыться в комнате. Мелькнула и исчезла. Тома думала об ином.

Узкая каменная нора показалась более зловещей, чем в ночь, когда мы убегали от ревущего монстра. Тогда некогда было вглядываться в детали, да и утром я особо не присматривался. Фонарь был у Влада, его спина заслоняла свет, и подробности проплывали мимо внимания. Теперь я видел мокрые, покрытые слизью камни, некоторые из них вывалились, иные готовы были вот-вот обрушиться. Под ногами чавкала грязь. И хоть я считал, что не страдаю клаустрофобией, мне стало не по себе. Томе, наверное, тоже. Она шла сзади, но ее рука намертво вцепилась в мою, сжала, словно тисками, и вырваться из ее хватки было невозможно. Правда, я и не пытался. Мне самому так было спокойнее.

Кроме наших шагов в подземелье раздавалось еще много разных звуков. Шум падающих капель, необычно громкий, бьющий по мозгам, непонятные стуки, шуршание. Я не пытался их идентифицировать, чтобы не пугаться еще больше.

Вот и разлом в стене. Надо сворачивать. Путь до пещеры мы с Владом прошли полностью, и если бы Иннокентий Вениаминович был там, мы бы его увидели.

Я остановился, направил луч в узкую щель. Ее проделали недавно. Выбитые камни горкой лежали под ногами, но большая часть свалилась внутрь, образовав завал, у которого успела скопиться лужа черной, словно деготь, воды.

— Кажись, нам туда.

Хотелось, чтобы Тома проявила женские эмоции: закатила истерику или еще что-то, но она молчала. То ли язык отнялся от страха, то ли оказалась смелее, чем я. Последнее не устраивало. Пути назад не было. Пришлось собрать волю в кулак и, вопреки желанию, вступить в пропитанный гнилью отросток, почему-то устойчиво ассоциирующийся с раскрытой пастью хищника, который не имел представления о гигиене ротовой полости. Воняло, конечно, не так сильно, как на скотобойне, но, ощутимо. Тяжелый, не единожды проклятый и мысленно, и вслух воздух основного хода казался теперь чистейшим кислородом пропитанным фиалками.

Я осторожно ступил на камень, выпирающий из воды, он колыхнулся, накренился, нога соскользнула и по колено утонула в жиже. Не успел я возмутиться, как сзади раздался всплеск, Тома вскрикнула, ее руки вцепились в мою одежду и, мгновенье спустя, мы оба плескались в луже. Самое обидное, что за шаг было относительно сухо, дальше вода лишь сочилась по вымытой в гранитном основании бороздке.

— Какой ты неловкий, — спокойно, будничным голосом произнесла Тома.

Меня ее спокойствие покоробило. Подумать только, это я — неловкий? Нечто неприличное, готовое сорваться с языка, я удержал громадным усилием воли. Скрипя зубами, выбрался на сухое, попробовал струсить налипшую грязь, но только еще сильнее вымазал руки. Протер рубашкой стекло фонарика, направил луч на женщину, все еще барахтающуюся в луже, и помог ей подняться. Вид у Томы был еще тот. Платье лишь местами сохранило прежний облик и больше напоминало тряпку, которой вымыли пол и не успели сполоснуть. Пятна грязи прилипли к лицу, в волосах застряли щепки, паутина, комки чего-то неопределенного, отвратительного. Я бы рассмеялся, но вспомнил, что сам выгляжу не лучше, а может и хуже.

Тома, как и я, начала соскребать налипшую мерзость, но так же быстро разочаровалась и плюнула на дохлое дело.

Мы прошли еще несколько метров. Пренеприятнейшие ощущения, когда задница мокрая, а чавкает не только под ногами, а и в самой обуви. Желание вернуться не оставляло ни на миг, и, думаю, Тома вряд ли стала бы возражать. Поэтому, когда узкая щель завершилась тупиком и других вариантов не оставалось, я сокрушенно развел руками, мол, хотелось бы продолжить исследование, но, увы, идти некуда.

Фонарик освещал темную от сырости стену, преградившую дорогу. Возможно, она не была монолитной, но я не специалист, чтобы определить такое на глаз.

* * *

Жаль, что я не прислушался к зову сердца или чего-то там еще и, вместо того, чтобы со спокойной совестью и чувством исполненного долга отправиться обратно, зачем-то навел луч на остановившую нас преграду.

— Что там? — нервничала за спиной Тома.

Ей не было видно, чем я занимаюсь, она пыталась протиснуться и стать рядом, но узкий ход не позволял. От ее суетливых движений фонарик дергался, и я не мог рассмотреть то, что привлекло внимание. А ведь что-то привлекло?

— Угомонись! — не совсем вежливо потребовал я.

Женщина, подчиняясь властному тону, замерла, теперь я слышал лишь ее громкое дыхание, перекрывающее ленивый говор текущего под ногами ручья. Иногда она ненароком прикасалась ко мне, я ощущал спиной мягкую грудь, и каждый раз, невзирая на неподходящие место и настроение, внутри что-то вспыхивало, разгоняло кровь, а сердце стучало громче и чаще.

— Томочка, Солнышко, — как можно ласковее попросил я, — отойди, пожалуйста. Мне нужно осмотреться.

Она вновь послушалась, безропотно, без слов, а я вздохнул с облегчением. И почти сразу понял, что привлекло внимание. Вода! Если она преодолела каменную преграду, значит, преграда не такая и прочная. Направил луч под ноги и сосредоточил внимание на месте, откуда ручеек брал начало.

Интуиция не подвела. Больше не оставалось сомнений, что стена рукотворная. За многие годы сырость и плесень надежно скрыли щели между булыжниками, закамуфлировав стену под природный монолит. Вода, пробивая путь к свободе, вымыла камень и приоткрыла скрывающуюся пустоту.

Осторожно, с брезгливостью, я взялся за скользкий булыжник, он пошатнулся и легко отделился от примыкающих сородичей. Следующие камни едва ли не сами выкатывались, стоило к ним прикоснуться. Сырость съела непрочный известковый раствор, и вся эта груда вскоре рухнула бы сама. Что и случилось, когда я вытолкнул третий или четвертый булыжник. Часть камней провалилась внутрь, часть выкатилась наружу, верхние неохотно сползали и шлепались у ног. Я отскочил в сторону, но камнепад почти сразу прекратился.

* * *

Пока я пробивался сквозь стену, меня меньше всего заботила судьба Иннокентия. Я о нем совсем не думал. На поиски толстячка я отправился, не столько повинуясь чувству долга, а из-за собственной мягкотелости. Не смог устоять перед стенаниями взволнованной женщины. И большую часть пути, я был способен лишь на мысленные проклятия, на жалость к себе и так и не высказанное: на фиг оно мне надо?

Когда же стена, простоявшая невесть сколько, обрушилась, появились иные мысли, но, опять-таки, не об Иннокентии Вениаминовиче. Не скажу, что мной овладела золотая лихорадка, однако мысли о спрятанных сокровищах, о которых прожужжал уши шеф, и о которых доверчиво поведала Наталья Владимировна, вытеснили из головы все остальные: и жалостливое, и проклинающее.

Мною овладел азарт. Я забыл о мокрой одежде, о зловонии, пауках, слизняках и прочей мерзости, которая могла здесь водиться и, наверняка, водилась. Я даже забыл о Томе, и вспомнил о ней лишь, когда услышав испуганный крик. Он раздался в тот миг, когда я навел фонарь на зияющее отверстие.

В отличие от моих, ее мысли не отвлекались на ненужное и прочее. Единственной целью, которая загнала Тому под мрачные своды, была — найти пропавшего друга. Она искренне беспокоилась о толстячке и потому сразу увидела то, на что я не обратил внимания.

Встревоженный криком, я присмотрелся к бесформенной груде в углу небольшой каменной клетушки и тоже ужаснулся, угадав в ней человеческие очертания.

Луч фонарика в моих руках перестал бесцельно блуждать и сосредоточился на лежащем. Я рассмотрел лысину на макушке, и сомнений в том, кому она принадлежала не осталось.

— Что с ним? — шепотом, словно опасаясь потревожить лежащего, спросила Тома, при этом ее пальцы больно впились в мою руку.

Иннокентий Вениаминович словно прилег отдохнуть, его колени были потно прижаты к животу, как будто он спасался от холода или же инстинктивно принял позу эмбриона, чтобы защититься от некой опасности. Что, впрочем, вряд ли ему помогло. Мы находились в нескольких шагах от тела, галогенная лампа давала достаточно света, и я не сомневался, что Иннокентий Вениаминович мертв.

Тома тоже все поняла. Она оттолкнула меня и бросилась к лежавшему другу.

— Кеша, Кешенька!!! Проснись, дорогой! Это я — Тома! Ты меня слышишь? Уже все нормально, все позади, мы нашли тебя…

Она тормошила тело, голова толстячка поднималась вверх и безвольно с глухим неприятным стуком опускалась обратно на камень. Ноги не разгибались, труп давно окоченел и продолжал сохранять нелепую позу.

— Томочка, ему уже не помочь.

Я не заметил в глазах женщины ожидаемого безумства, и понял, что истерики не будет.

— Что же делать?

— Нужно скорее убираться отсюда, пусть этим занимаются те, кому положено…

Я так и не смог приблизиться к трупу, так и не переступил порог открывшегося за проломом помещения.

Выбирались из подземелья молча. О чем думала Тома, не знаю, мои же мысли были настолько сумбурны, что я так и не сумел уцепиться ни за одну из них. В какой-то миг отчетливо вспомнился потревоживший ночью крик. Не знаю, как можно было связать склеп и подземелье, но мне казалось, что крик, и обнаруженный нами труп — звенья одной цепи.

* * *

Милицейский «УАЗик» и «скорая» приехали одновременно. Лицо Влада стало кислым, когда вместе с другими правоохранителями из машины выбрался участковый.

— Я думал ты уже в районе…

— Я отказался, — лаконично ответил лейтенант.

Он не подал руки, впрочем, как и Влад ему.

— Рассказывайте, что произошло?

К нам приблизился усатый толстый мент с погонами капитана. Похоже, он был старшим.

— В подвале обнаружен труп гостя моей тещи…

— Показывайте!

Показывать пришлось мне. Я привычно захватил на кухне фонарик, и в который раз полез в проклятое подземелье.

Менты матерились, бредя за мной темным сырым коридором, я их понимал и был вполне с ними солидарен.

Когда добрались до места, меня отправили обратно, приказав никуда не отлучаться. Я курил у входа в подвал. Видел, как усатый капитан несколько раз выбегал на улицу, отходил в сторону и разговаривал по мобильнику. Получив «цеу», возвращался обратно, а потом процедура повторялась с завидным постоянством. Когда мне надоело, углубился в сад и скрылся с беседки.

Сидел там часа полтора. Потом голоса усилились, я понял, что в рутинном сценарии произошли изменения, и нехотя покинул убежище. Увидел, как санитары заталкивают носилки в утробу «скорой», затем меня окликнули и долго задавали иногда совершенно бестолковые вопросы.

Когда я в очередной раз повторил рассказ о том, как мы с Томой обнаружили труп, неожиданно вмешался участковый.

— В доме имеется огнестрельное оружие? — спросил, буравя меня неприветливыми щелочками.

— Не знаю. Я здесь гость, во все подробности меня не посвящали.

— Видели ли вы огнестрельное оружие в руках хозяина дома?

— Я в оружии не разбираюсь. Огнестрельное оно или не огнестрельное определить не могу.

— Тогда, что вы можете сказать о стрельбе вчера утром, свидетелем которой вы являлись?

Лейтенант считал, что загнал меня в угол. В уголках его глаз появилась ухмылка.

— Ничего не могу сказать. Я ничего не слышал и не видел.

— Ведь вы были вместе с гражданином Егоркиным, когда он задержал якобы похитителей домашнего скота?

— Был, до поры до времени, — сознался я.

— Что обозначает: «до поры до времени»? — не унимался участковый.

— В подземелье из-за запаха мне стало плохо, я потерял сознание, а, когда очнулся, уже все закончилось.

Я почти не врал. Лишь утаил некоторые детали. Именно те, которые желал услышать лейтенант. Но это — его трудности. Пусть докажет обратное. Фиг у него получится.

— Значит, вы утверждаете, что оружия не видели и выстрелов не слышали?

— Утверждаю.

Лейтенант был взбешен и едва себя сдерживал. Если бы мы были одни, он бы меня ударил.

— Вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. Я бы на вашем месте хорошенько подумал…

— Думать — ваша работа, лейтенант, — съязвил я. — Мое дело — отвечать на ваши умные вопросы.

Он скрипнул зубами, гася нечто нелицеприятное для меня, что едва не вырвалось наружу.

— Распишитесь.

Его коллега в гражданской форме протянул папку с несколькими исписанными корявым почерком страницами, на каждой из них по его указке я засвидетельствовал, что с моих слов записано верно. Поставил число и размашисто расписался. Конечно, следовало бы прочитать предъявленное творчество, но я чувствовал себя настолько измочаленным, что мне было наплевать.

— Пока идет следствие, вам нельзя отлучаться за пределы усадьбы…

— Лейтенант, вы шутите?

От моей дерзости его передернуло.

— Я нахожусь под арестом?

— Нет, — вынужден был признать он.

— Мне кажется, прерогатива суда накладывать подобные ограничения…

— Мы можем вас задержать по подозрению в соучастии…

— В соучастии чего?

— Убийства! — словно отрубил лейтенант.

— Тогда вам придется задерживать по подозрению всех обитателей дома, да и окрестных сел, наверное, — выдавил из себя.

— Надо будет, задержим, — поддержал коллегу его напарник в штатском, захлопнул папку, и, дернув за локоть участкового, направился к УАЗику.

Похоже, пока меня никто задерживать не собирался, соответственно, и слова насчет ограничения передвижения можно было игнорировать. Если понадоблюсь, найдут, ведь вначале протокола записан и мой адрес, и место работы, и телефоны.

Я еще размышлял, оставаться в поместье или назло лейтенанту плюнуть на все и уехать домой, когда дверь парадного входа распахнулась. Из нее вышел Влад, а следом за ним — усатый капитан. Влад посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но передумал. Усатый подтолкнул его в направлении автомобиля. Правда, усадил не в клетку позади салона, а на заднее сидение, но и дураку было понятно, что речь идет не об увеселительной прогулке.

Вскоре обе машины, милицейская и скорая, уехали, в поместье сразу стало непривычно тихо и тревожно. Даже птицы с насекомыми умолкли, проникнувшись свалившимися вдруг неприятностями.

* * *

В доме было мрачно, как перед похоронами. Спонтанное сравнение, отнюдь, недалеко убежало от истины. Мертвеца увезли, но дух его витал где-то рядом, напоминая о тленности всего сущего.

Я пытался тихо прошмыгнуть в свою комнату, но шаги мои казались неприлично громкими и эхом разносились по коридору.

Настроение было, пакостней не придумаешь. Я не мог вспомнить, есть ли у меня коньяк, казалось, он для меня жизненно необходим, но сама мысль, чтобы вернуться в бар наводила ужас. К тому же, вспомнил, что именно в баре последний раз видел Иннокентия Вениаминовича живым. Не то, чтобы меня слишком угнетала его участь, но, все равно, неприятно.

Больше, чем смерть лысого толстяка тревожило задержание Влада. Теперь мне необходимо было покинуть дом. Ведь я здесь только гость, которому далеко не все рады. А коль пригласивший меня хозяин отсутствует, соответственно, и мне здесь делать нечего.

Вот только мог ли я оставить Влада именно сейчас? Спонтанный порыв, поступить вопреки назойливому лейтенанту миновал, едва тот перестал маячить перед глазами. Неожиданно для себя, я понял, что хочу остаться и досмотреть разворачивающуюся драму. Ведь разве смогу я спать спокойно, не докопавшись до истины о появляющемся в моей комнате призраке?

Я уже собрался открыть дверь, когда за спиной раздались шаги.

— Славик!

Я обернулся.

— Славик! — Тома бросилась на меня, халат распахнулся, я почувствовал, что под ним из одежды ничего нет, во всяком случае, в верхней части. Вот только вряд ли она пыталась таким образом соблазнить меня. Тело женщины содрогалось, отнюдь, не от возбуждения, она всхлипнула. Озадаченный ее поведением, я машинально прижал Тому к себе. Затем опомнился, разомкнул руки и поспешно отступил. Но она меня не отпускала. Я увидел, слезинки, стекающие по ее щекам.

— Славик… Что же это делается. Ведь он такой безобидный, он никому ничего плохого не делал. За что его?

Она дрожала, а я не знал, что делать, как себя вести, что сказать. Погладил по волосам, заботливо поправил халат, застегнул верхнюю пуговицу.

— Зайдем, что-нибудь выпьем… — и отворил дверь.

— Славик?

Наталка сидела в кресле возле журнального столика напротив входа. В ее застывшей руке тлела тоненькая сигарета, взгляд, направленный на меня, выражал недоумение.

Еще бы!

— Наталка?

Тома, наконец-то, догадалась разжать пальцы, избавившись груза, я потерял равновесия, пошатнулся и едва не упал.

— Как ты здесь оказалась? — ничего более умного я придумать не смог, а то, что удалось из себя выдавить, звучало более чем нелепо.

— Я, наверное, пойду… — пролепетала за спиной Тома.

— Подожди, — остановил ее я.

Ситуация сложилась неловкая, но мне не хотелось чувствовать себя виноватым. Ничего предосудительного я не делал. Наталка, тоже в последнее время вела себя не так, как я ожидал и надеялся. Соответственно, мы квиты и нет смысла драматизировать. Так рассуждал мой холодный разум, но в то же время нечто иное ощутимо скребло изнутри, внося существенный дискомфорт.

— Тебе нужно успокоиться… — сказал не столько Томе, сколько в расчете на то, что Наталка правильно поймет мою роль в создавшейся ситуации.

Женщина в истерике. Ей необходима помощь. Она нуждается в утешении… Двояко звучит. Оставалось надеяться, что этот термин Наталке в голову не придет.

— Солнышко, плесни, пожалуйста, коньяк.

Я не собирался выпускать инициативу и, похоже, поступил правильно. Наталка машинально потянулась к бутылке, плеснула в один из стаканов и сама подала его плачущей женщине. Теперь она взяла на себя роль утешительницы, соответственно, моя вина, если она считала меня в чем-то виноватым, отодвинулась на задний план. Женщинам нравится быть заботливыми или казаться такими.

— Это она из-за Кеши расстроилась, — объяснил не нуждающееся в объяснении, приблизился к столику и наполнил коньяком еще два стакана.

Наталка подвела Тому к креслу и та послушно в него села. Глотнула коньяк и немного успокоилась.

— Кеша был таким хорошим, вы даже представить не можете, каким он был хорошим… — ее голос дрожал, но чувствовалось, что это уже не истерика.

Присутствие Наталки сыграло свою роль. Тома могла быть слабой наедине со мной, но рядом с другой женщиной она не могла себе позволить даже казаться такой.

Наталка увела зарюмсаную Тому в ванную. Я глотнул свою порцию коньяка, не почувствовал вкуса и налил еще.

Мысли прыгали сумасшедшими скакунами. Единственный вывод, к которому удалось прийти, так это осознать, что я до сих пор совершенно ничего не понимаю. Ни, зачем Влад пригласил меня сюда, ни, что творится в этом доме. О странном поведении Наталки я, вообще, пытался не вспоминать, ибо, невзирая на внушаемый себе пофигизм, мысли о девушке отдавались в душе глухой болью. И никакие антидепрессанты типа Томы и эротичного призрака не спасали.

Девчонки вернулись. Тома выглядела лучше, но обе они были грустными и какими-то потерянными…

— Славик, что делать?

Наталка смотрела на меня с надеждой, как будто я был способен предложить нечто такое, что сразу разрешило бы все проблемы.

— Нужно выручать Влада.

— Как?

Вопрос завис в воздухе.

— В чем его обвиняют, — спросил, надеясь, что Наталке известно больше, чем мне.

— Точно не знаю, но вполне могут пришить убийство.

— Разве Иннокентия убили? Может, он сам откинул концы? Сердечный приступ, инсульт, мало ли чего?

— Сердечный приступ с пулей в голове?

Я поперхнулся и закашлялся. Коньяк из бокала плеснул на штаны. Так вот, почему участковый интересовался пистолетом. Я считал, что это месть за прошлый инцидент, а, оказывается, любопытство лейтенанта было совсем не праздным.

Внезапно в моей голове, что-то словно взорвалось. Мысль, пронзившая мозг была сродни молнии: она казалась настолько простой и очевидной, что я не понимал, почему не подумал об этом раньше? И, похоже, не только я.

Видно в моем лице что-то изменилось. Девчонки смотрели на меня с изумлением и, как мне показалось, с надеждой.

— Вот что, — сказал я, поставив недопитый бокал на столик, — мне нужно побывать на месте происшествия. Вы мне составите компанию?

Естественно, они не отказались.

* * *

Дверь в подвал не была опечатана, а место преступления не ограждали запрещающие проход ленты, как это показывают в телевизионных детективах. Методы работы провинциальной милиции отличались от методов городских коллег. Не было также нарисованного мелом силуэта, а о бурной деятельности оперативников свидетельствовали лишь грязные следы и разбросанные где попало окурки.

Тела, конечно, не было, но образ беспомощно распростертого на камнях толстячка намертво вклинился в сознание. Казалось, сам воздух был пропитан запахом смерти.

Я нерешительно остановился у разрушенной мною же (неужели всего несколько часов назад?) каменной преграды. Девчонки тоже чувствовали себя неуютно, молча замерли за моей спиной, и лишь громкое дыхание выдавало охватившее их волнение.

Мне было зябко, неуютно и, чего греха таить, страшно.

К руке прикоснулось что-то холодное, словно неживое. Я подскочил и едва не выронил фонарик. Его луч резко скользнул вниз, отразился от грязной лужи, на мгновенье ослепил. Сзади кто-то вскрикнул, кажется, Наталка, я обернулся, и успокоился. Напугавшее меня прикосновение оказалось всего лишь рукой. Обыкновенной женской рукой.

— Тома, ты меня отвлекаешь, — я приложил максимум усилий, чтобы голос звучал спокойно, но девушка на слова не реагировала, и мне пришлось силой освобождаться от ее хватки.

— Наточка, присмотри за ней.

Наталка сама нуждалась в присмотре, была бледной, как смерть, глаза ее таращились на окружающую темень. Капли воды с потолка падали на обнаженное плечо и она каждый раз вздрагивала и тихонько ойкала. Но, тем не менее, девушка постаралась взять себя в руки. Послушно приблизилась к Томе, приобняла ее.

Я пересилил себя, сделал шаг и оказался в каменной клетушке. Размерами она едва превышала кухню в стандартной квартире, но из-за низкого потолка, до которого легко было дотянуться рукой, в душе поселилось ощущение тесноты, дискомфорта, тревоги. Не покидала навязчивая мысль, что многотонная громада потолка вот-вот свалится на голову и раздавит меня в лепешку. И я то и дело направлял луч вверх, дабы убедиться, что тревога напрасная и необоснованная.

— Что ты хочешь найти? — спросила Наталка.

Голос ее был глухой, неестественный, окружающие со всех сторон камни словно впитывали его.

— Уже нашел.

Ответил почему-то шепотом, но шепот здесь был более уместным и почти не искажался.

— Если так, мы можем возвращаться? — осознав прежнюю оплошность, Наталка, тоже перешла на шепот.

— Можем, — согласился я. — Только хочу, чтобы вы здесь тоже все внимательно осмотрели и потом поправили меня, если я буду не прав.

— А что тут смотреть? — возмутилась Тома. — Здесь ничего нет. Только камни…

— Вот-вот. Что и требовалось доказать.

Прежде чем уйти, я, дабы удостовериться, перещупал стены, в некоторых местах даже постучал, а также прошелся ладонями по потолку. Но не обнаружил ни щели, ни скрытых под камнями пустот.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Тома.

— Я тоже ничего не понимаю, — признался я. — И самое главное, чего я не понимаю, и на что не обратила внимания милиция: каким образом Иннокентий Вениаминович здесь оказался? Тома, ты ведь помнишь, как я разламывал стену, закрывающую вход. Она была выложена очень давно, а другого входа сюда, как вы только что убедились, нет… Или он так хорошо спрятан, что непосвященный его не найдет.

— Мистика…

Девчонки были настолько озадачены, казалось бы, очевидной истиной, что, наплевав на страх, решили сами проверить мои слова. Наталка отобрала у меня фонарик, прошлась по периметру гранитной комнаты, но, как и я, безрезультатно.

Мы все вместе внимательно осмотрели камни под ногами у входа. Они были темными с налипшей слизью и едва заметными следами древнего известкового раствора. Тот, кто наносил его, скрывая неизвестно зачем эту комнату, проделал работу не один десяток, а то и сотню лет назад.

* * *

Я принял душ, переоделся, снова спустился к выходу из подвала, и, определив направление подземного хода, попытался проделать тот же путь по поверхности.

Для начала пришлось обогнуть здание, дальше тоже следовать намеченному курсу было непросто. Дорогу преграждали деревья, кусты, клумбы, но все же, думаю, я не очень отклонился от маршрута, когда приблизился к забору. Перелезать через него не было смысла. Я и так видел, что путь должен был закончиться у склепа или, учитывая, возможные ошибки, где-то рядом с ним, например, в развалинах старой часовни.

Логично. Ведь именно оттуда раздался встревоживший меня ночью крик.

 

Глава тринадцатая

Ночь прошла спокойно. Последние потрясения в конец измотали, и я вырубился сразу, едва прикоснулся к постели. Призраки и прочие ненужные сновидения смилостивились, подарив полное и глубокое забытье. Кажется, это была первая спокойная, возможно даже, безмятежная ночь, проведенная в этом доме.

Увы, хорошее пролетает быстро и незаметно. Вряд ли я успел осознать дарованное судьбой наслаждение, когда дверь комнаты задрожала от ударов снаружи.

Я с трудом разлепил глаза и, мгновенно, блаженного покоя, как не бывало. Кто-то весьма небрежно относился к имуществу и, дабы избавить хозяина от убытков, я сорвался с постели и поспешил отворить защелку.

У меня челюсть отвисла, когда увидел Влада. Кого-кого, а его я не ожидал. Ведь не далее, чем вчера его на моих глазах запаковали в воронок и увезли в места, в которые попасть значительно легче, чем из них выбраться.

Влад был не похож на себя. От прежней презентабельности ничего не осталось. Волосы взъерошены, рубашка грязная, измятая, брюки не первой свежести со следами пятен. Туфли потеряли изначальный блеск, его скрывали комки засохшей грязи.

Поначалу я усомнился, что вижу школьного товарища. Чертовщина, в которой тщетно пытался разобраться в последнее время, снова затуманила разум, и в какой-то момент я пришел к выводу, что Влада здесь нет и быть не может, а передо мной — его материализовавшееся изображение. Фантом.

Я готов был осенить себя крестом, хоть к религии относился нейтрально и не заморачивался церковными постулатами. Мои губы приготовились шептать сакральное: «Сгинь, нечисть!», когда здравый смысл восторжествовал и отбросил шелуху предрассудков.

— Ты что, сбежал? — спросил и почувствовал, что голос мой не то, чтобы дрожит, но звучит не как обычно.

Влад отодвинул меня, прошел в комнату, плюхнулся в кресло. Увидел недопитый коньяк, отхлебнул с горлышка.

— Какой сбежал? На поруки под залог выпустили.

Вылил остатки коньяка в стакан и уже не спеша стал смаковать напиток.

— Все хреново, Славик. Какая-то мразь грохнула в моем доме человека и пытается свалить на меня.

Влад был мрачнее некуда. Проведенная в милиции ночь сказалась не только на внешнем виде, он потух, искорка истлела, таким я его никогда не видел.

— У тебя еще есть коньяк?

Я пытался вспомнить, есть ли у меня коньяк и не мог.

— Сейчас принесу.

Оказавшись за дверью, машинально взглянул на часы. Еще не было шести. Непроснувшийся дом утопал в тишине. Хорошо, хоть не зловещей…

Когда вернулся, Влад полулежал в кресле, вытянув ноги. Грязь с обуви комками осыпалась на ковер, некоторые из них растоптаны и размазаны. Казалось, он уснул. Но стоило мне подойти, встрепенулся, вырвал из рук бутылку, скрутил пробку и разлил напиток уже в два стакана. Я не возражал, мне тоже нужно было успокоительное для нервов.

Глаза Влада постепенно становились обычными, поразившая меня растерянность сходила на нет, уступая место смеси задумчивости с усталостью.

— Ты, Славик, прости, что я к тебе ворвался… — сказал он, глядя на янтарную жидкость в стакане. — Не к кому мне было больше идти. Ни одной родственной души в этом гадком доме…

В его глазах взблеснули слезинки. Влад поднял стакан, сделал еще глоток, со стуком поставил хрупкую посудину на столик.

— Спасибо, что не отказал в гостеприимстве, — он словно забыл, что это я у него в гостях. — Пойду, приведу себя в порядок, потом поговорим. Нам нужно многое обсудить. И многое сделать.

Резко поднялся и, оставляя за собой грязные следы, вышел из комнаты.

* * *

От недавней неряшливости не осталось и следа. Влад переоделся в новый камуфляж, не разгладившиеся следы от изгибов свидетельствовали, что его только извлекли из упаковки, волосы были аккуратно причесаны, от них исходил приятный запах дорогого шампуня. Сам Влад, в отличие от своего недавнего подобия, казался спокойным, серьезным и сосредоточенным. Лишь темные круги под глазами свидетельствовали, что не все в жизни так ладно, как можно судить по внешнему виду.

Коньяка больше не было, вместо него жужжал кофейный аппарат, распространяя головокружительный аромат свежесмолотых зерен. Время лирики миновало, пришел черед прагматизма.

— И что ты предлагаешь? — спросил Влад, когда я закончил рассказ и изложил свои подозрения.

— Нужно осмотреть склеп.

— Нет там ничего…

— Тогда, не знаю. Может, развалины часовни?..

— Ладно…

Он скрылся в соседней комнате и скоро вернулся с большой связкой ключей.

— На всякий случай держу дубликаты, — объяснил, хотя я ни о чем его не спрашивал.

* * *

Влад нервничал, ключи не попадали в скважину, а если ему удавалось запихнуть какой-то из них, тот упрямо отказывался проворачиваться. Ключей было много, десятка два, но Влад споткнулся уже на пятом или шестом. Отбросил связку, она со звоном упала на усыпанный гравием пятачок, вытащил из бордюра булыжник и начал колотить им по замку.

Камень крошился, осколки отлетали в сторону, но прочный металл не поддавался. Или Влад бил не туда, куда надо, или фильмы, в которых герои легко справляются с подобной задачей, привирают. У Влада не получалось, он раздражался, нервничал, ругался.

Поняв, что у моего друга ничего не выйдет, я подобрал ключи.

— Дай, попробую.

Вопреки ожиданиям, Влад не возражал. Вытер рукавом пот, выбросил булыжник, отошел в сторону.

— Попробуй, — он даже не пытался скрыть сарказма.

Я не собирался ничего доказывать, тем более, утверждать собственное превосходство. Не до мелких разборок. Просто я был спокойнее. Или перегорел, или… Мне, в отличие от Влада, не пришлось сидеть ночь в тесной клетушке и давать показания тупоголовым ментам, я отлично выспался, моя голова была холодной, а мозг адекватным.

Первым делом тщательно осмотрел головки ключей, сравнил их со скважиной навесного замка и лишь после этого взялся за дело.

Влад сумел подавить досаду. Он и вида не подал, когда уже второй из отобранных мною ключей легко провернулся, и массивная дужка выскользнула из запора. Я снял ее с колец, отодвинул засов. Потянул дверцу, она поддалась с натугой, со скрипом, протестуя и возражая, но все же открылась.

В склепе действительно ничего не было. Даже запаха тлена, к которому я заранее себя настраивал.

Влад щелкнул выключателем, под невысоким потолком зажглась электрическая лампочка, и я увидел комнатушку с оштукатуренными стенами и выложенным коричневой плиткой полом. Пахло не кладбищем, как можно было ожидать, а недавним ремонтом: краской, строганным деревом, еще чем-то привычным и обыденным. Ни полуразвалившихся гробов, ни сырости, ни плесени, ни паутины по углам. Неширокий, метра полтора, коридор упирался в глухую стену, а вдоль него по обеим сторонам — красные гранитные плиты с надписями, как на мемориальном кладбище.

— Я представлял склеп иначе. Здесь действительно кто-то похоронен или — бутафория?

— Не знаю, — признался Влад. — Все делали без меня. Когда я увидел склеп впервые, была руина, груда камней. Работами руководила теща. Возможно, какие-то остатки и были, если их раньше не растащили собаки. А может, дражайшая Наталья Владимировна решила удовлетворить собственное тщеславие и наставила памятники просто так, без привязки к личностям. Чтобы все было, как у людей с длинными генеалогическими корнями, — сыронизировал он.

Я прошелся вдоль могил и ничего подозрительного не увидел. Подошел к каждой, их было около десятка, подергал за гранитные основания, но даже намека на люфт не почувствовал.

Влад ожидал возле входа. Он изначально считал затею бессмысленной и сейчас лишь убедился в собственной правоте. Я же рассчитывал на иной результат, был почти уверен, что стоит попасть в склеп, все разбросанные пазлы сложатся сами собой.

Увы, не сложились.

Но ведь крик исходил отсюда?..

Теперь я не был уверен. Ночная тишина обманчива и звуки, которые ее нарушают, способны сыграть злую шутку.

— Глухой номер, — сказал, не пытаясь прятать постигшее меня разочарование.

Влад посторонился, освобождая дорогу.

— Знаешь, Славик, — сказал он, закрыв дверь и навешивая на нее замок. — Мы с тобой два старых дурака. Конечно, азарт и интуиция иногда приносят плоды. Но ведь мы с тобой не пятнадцатилетние юнцы. Нужно действовать более осмысленно. Сейчас мы с тобой спустимся в подвал и попробуем, насколько возможно, точно рассчитать направление и расстояние.

Все правильно, все логично. И все же, прежде чем последовать его совету, я прошелся к развалинам часовни. Увидел заросшую сорняками груду строительного мусора и лишь после этого смирился с поражением.

* * *

Моих знаний не хватало на то, чтобы предугадать, способен ли работать компас под землей и, если — да, насколько ему можно доверять? Однако Влад уверенно отсчитывал шаги, диктовал цифры и направление, а я прилежно записывал услышанное в блокнот. Роли разительно поменялись. Исследуя склеп, я ощущал себя Шерлоком, теперь же Влад отобрал лавры сыщика и определил мне удел безропотного доктора Ватсона.

Но это не ущемляло мое самолюбие. Наоборот, избавившись от ответственности, я вздохнул свободнее. Пусть теперь у него голова болит.

Подловатые мыслишки, но человек по сути своей — подловатое существо, только до поры до времени скрывает гнилое нутро под маской высокопарной шелухи. И лишь исключительные обстоятельства способны развеять сотворенную иллюзию.

Философствуя таким образом, я и не заметил, как мы добрались до цели. Углубление в мысленный процесс имеет положительные стороны. Хотя бы тем, что отвлекает. Несмотря на кажущуюся романтику, ничего интересного в блуждании подземными коридорами я не находил. А отсутствие новизны превращало путешествие в утомительную рутину.

Влад продиктовал последние цифры и остановился, возле пролома, ведущего в роковую для Иннокентия Вениаминовича клетушку. Он внимательно, как и я, недавно, осмотрел вынутые из стены камни, хмыкнул и, ничего не сказав, вошел внутрь. Я остался у пролома. Не хотел путаться под ногами, да и ничего нового там увидеть не рассчитывал. Влад осмотрел стены потолок, поскреб пальцем известку между камнями, постучал по ним.

— М-да… — произнес он. — Загадка, однако… Не верю я в замкнутые комнаты. Объяснение должно быть, и я до него докопаюсь.

* * *

Влад смотрел на листок с моими каракулями и озадаченно хмурился. Проблема возникла там, где не ожидали. Конечно, при наличии мозгов, ее можно было предвидеть, только рациональные мысли, как правило, появляются с опозданием. Неувязка заключалась в том, что значительная часть подземелья проходила под домом. А коль человеку несвойственно проникать сквозь стены, расчеты, и с точностью до градуса выверенное направление, тщательно зафиксированные мной, оказались сизифовым трудом.

Мы обошли дом, громадное строение, определить размеры которого я даже не пытался. Влад еще не отказался от своей идеи, что-то высчитывал, иногда выплевывая вслух цифры, звучащие в его исполнении грубо, словно матерные слова.

Сад миновали по прямой, игнорируя посыпанные гравием дорожки. Влад сверялся с компасом и считал шаги. Лишь, когда, преодолели ограду и оказались возле склепа, он, наконец-то, признал фиаско.

Мы ни на шаг не приблизились к разгадке. Посещение подземелья ничего не дало. С той же вероятностью, как и раньше, можно было предположить, что вход в подземную клетушку, если он существует, находится в склепе или, где угодно рядом с ним.

* * *

Наталья Владимировна высилась на крыльце, уподобляясь каменному изваянию. Худая, длинная в черном старомодном платье с резко контрастирующем на его фоне застывшим, словно гипсовая маска, лицом. На нем не отражались эмоции, лишь нездоровая бледность плотно натянутой кожи бросалась в глаза и могла напугать любого, увидевшего женщину в первый раз.

Влада Наталья Владимировна проигнорировала, его для нее словно не существовало. Он тоже сделал вид, что не обратил на нее внимания. Я хотел незаметно серенькой мышкой проскользнуть в приоткрытую дверь, когда узенькая щелочка на гипсовом лице шевельнулась, и я замер.

— Вячеслав, вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Это была не просьба, скорее приказ.

Она направилась в дом, а я с обреченным видом последовал за ней.

В гостиной Наталья Владимировна присела на диван, спиной к окну, мне же указала на кресло. Солнечный свет, сочившийся из-за ее спины, сглаживал резкие черты, вместо него в контражуре я видел безликое пятно, что меня совсем не огорчало.

— Итак, молодой человек, удалось вам что-то узнать?

Наталья Владимировна желала казаться добродушной, с недавних пор мы с ней как-бы союзники, однако, полностью смягчить тон ей не удалось. Металлические нотки пробивались сквозь притворную мягкость, внося в голос скрежещущее, неприятное.

— Увы, пока ничего…

— Я видела, вы с Владиславом спускались в подвал? — При упоминании имени зятя ее губы скривились.

Не было причин утаивать цель нашего блуждания в подземелье, и я выложил все, как на духу. Слушала она внимательно, не перебивая, а когда я закончил, долго молчала, углубившись в свои мысли.

— У покойного Иннокентия Вениаминовича должны быть планы поместья, возможно, в них вы найдете то, что вас интересует, — наконец, когда я почти отчаялся что-то услышать, произнесла Наталья Владимировна, чем несказанно меня удивила.

Хотя, чему удивляться? Помогая мне, она преследовала собственную цель.

— Вы не соизволите проводить меня в его апартаменты? — снова больше констатировала, чем спросила в своей великосветской манере.

Я не возражал, мне было интересно посмотреть на упомянутые планы.

Комната покойного находилась на первом этаже в противоположном от бара крыле. Связка ключей, которую захватила хозяйка, не понадобилась, дверь была приоткрыта. Или сам хозяин ее так оставил, или кто-то шустрый нас опередил.

Подтвердилось последнее. Незваные гости или гость не пытались скрыть своего присутствия. Отнюдь не художественный беспорядок наводил на мысль, что обыскивали комнату нервно и второпях. Вещи из одежного шкафа разбросаны, постель вывернута, простыни и матрас валялись на полу. Содержимое стола: ручки, карандаши и канцелярская мелочь губилось в ворсе ковра.

— Нам здесь делать нечего. Кто-то постарался раньше, — изрекла Наталья Владимировна, развернулась и ушла.

Я задержался. Ничего интересного найти не надеялся, меня заинтересовало другое. На паркете в прихожей я увидел черные полосы. Мысленно вернувшись в армейскую молодость, вспомнил, что такие следы оставляет на линолеуме резиновая подошва кирзаков. Дальше логическая цепочка дала сбой. В обители Влада я не встречал никого в кирзовых или иных сапогах. Но вариантов было множество. Нельзя сбрасывать со счетов иную обувь, те же ботинки или кроссовки.

Присмотревшись внимательнее, я отказался от обувной версии. Слишком симметричными казались полосы. Несомненно, они оставлены резиной, чтобы убедиться в этом, я сковырнул ногтем кусочек, покатал крошку между пальцами, зачем-то ее понюхал. Вывод напрашивался один, только я отвергал его, потому что он больше запутывал, чем объяснял.

Такие полосы могли оставить колеса и, отнюдь, не кухонной тележки. Инвалидное кресло — в самый раз. Но глупо подозревать калеку. К тому же, след обрывался на значительном расстоянии от коврового покрытия.

* * *

Нужно было уединиться и спокойно поразмыслить над происходящим. Можно, конечно, верить в мистику и вмешательство потусторонних сил, но для этого нужно или напиться до чертиков, или родиться идиотом. Хотя за последнее время мое мировоззрение существенно пошатнулось, я был убежден, что всему имеется логическое объяснение. И, что искомый ответ должен лежать на поверхности. Не Мадридский же двор… Обитателей раз-два и обчелся. А списывать происходящее на вмешательство третьих сил — глупо. Из посторонних в поместье я видел лишь рабочих у компрессора да ментов. Ни те, ни другие на подозреваемых не тянули.

Я надеялся, что сяду за стол, вооружусь ручкой и блокнотом, составлю список действующих лиц, нарисую схемы, поразмышляю и сумею ухватить истину за хвост.

Главное, правильно определить приоритеты: кому выгодно, кто заинтересован в происходящем. Немотивированные преступления совершаются только случайно или на бытовой почве. Списать убийство Иннокентия Вениаминовича на бытовуху не получится.

Случайность? Может быть. Но только, отчасти. Иннокентий Вениаминович мог оказаться в ненужное время в ненужном месте и кому-то помешать. Но такой расклад уже — не случайность. Предполагается заинтересованное лицо и, опять-таки, мотив.

Больше я склонялся к варианту, что Иннокентий Вениаминович, обладая доступом к документам, опередил соперником и первым отыскал пресловутые сокровища, на которых здесь все помешались.

Почему — все? Ведь открыто о них говорила только Наталья Владимировна? Однако она не вписывалась ни в одну из нарисованных в голове схем.

Я расширил круг подозреваемых и пришел к выводу, что исключать нельзя никого. Разве что Марину, которая из-за физической неспособности не могла быть убийцей. И Влад, и Тоня, и даже Наталка… Все они — заинтересованные лица. Влад, как ущемленный в правах хозяин. Девчонки… Не зря они здесь тусуются? Лечащий врач Марины, ее сиделка. Нельзя сбрасывать со счетов прислугу, которая почти не попадается на глаза, но, тем не менее, присутствует и в курсе происходящего.

С такими мыслями я отворил дверь своей комнаты и сразу понял, что с предполагаемым мозговым штурмом придется повременить. У журнального столика, как у себя дома, расположились Тома с Наталкой. На столике — бутылка «Мартини», рядом блюдце с оливками и ломтиками сыра. Бутылка была наполовину пуста, пепельница переполнена окурками. Похоже, ждали меня, если ждали, давно.

Девчонки, обернулись, в руках у обоих стаканы с зеленоватой жидкостью.

«Не комната, а проходной дом», — мысленно возмутился я, наполнил свободный стакан и залпом проглотил приторно-сладкое пойло.

Странно, при виде Наталки ничего внутри не дрогнуло, и сердце не пыталось вырваться наружу. Я мог смотреть на девушку спокойно, ее присутствие не волновало, как это случалось раньше. Вероятно, страсть или влюбленность, которую я сгоряча принял за высокое чувство, не выдержала напора обстоятельств. Иные чувства и переживания затмили прежние, кажущиеся детскими и несерьезными.

Анализировать собственные ощущения не хотелось.

Я посмотрел на Наталку. С боязнью и надеждой одновременно. Жаль было терять чувство, с которым успел свыкнуться, и которое стало неотъемлемой частью. И в то же время я успел ощутить пьянящее освобождение, кажущееся сладким до умопомрачения.

Видно было, что Наталка провела не спокойную ночь. Прическа уложена наспех и небрежно, косметика не скрывала темных кругов под глазами. Но главное не это. Всегда озорные и искрометные глаза казались потухшими, а взгляд поникшим и растерянным.

Чтобы не утонуть в пучине жалости, от нее до любви один шаг, я переключился на Тому. Благо, к ней у меня иных чувств, кроме физического влечения, никогда не было.

Она тоже выглядела не лучшим образом.

Не думаю, чтобы во время моего отсутствия девушки о чем-то переговаривались, делились планами или еще чем-то. Они не испытывали теплых чувств друг к другу, не были подружками и вряд ли ими станут. Единственное, что их объединяло — моя скромная персона.

Они смотрели на меня, я на них. Молчать дальше было неприлично, но и что сказать, я не знал. Не я их приглашал.

Вопрос читался в их глазах. Они желали узнать что-то новое, что им неизвестно. Только ответа у меня не было. А если бы и был, я не спешил бы его выкладывать, не убедясь в их невиновности.

— Влада отпустили, — сказал, чтобы нарушить затянувшуюся паузу и разрядить напряженную игру в молчанку.

Их новость не удивила.

— Его оправдали? — спросила Наталка.

— Не совсем. Отпустили под залог.

Я не сказал ничего секретного, но язык развязался и перестал признавать во мне хозяина.

— Вы снова спускались в подвал? — поинтересовалась Тома.

И я выложил все без утайки: для чего мы спускались и, как снова оказались у разбитого корыта. А потом и о перевернутой вверх дном комнате Иннокентия Вениаминовича.

Они слушали внимательно, изредка отхлебывая по маленькому глоточку. Тоня выкуривала одну сигарету за другой, и небрежно комкала окурки в переполненной пепельнице.

Когда я закончил, Тома вдруг засмеялась. Смех был нервный, истерический, но даже в таком виде казался неуместным.

— А ведь Кеша меня любил… — смех прервался, девушка всхлипнула. — Знаете, сколько раз он мне в любви признавался? А я, дура, всегда отшивала его. Он ведь — настоящий мужик был…

Слезы текли по ее щекам, она смахнула их рукой. Всхлипнула, шмыгнула носом.

— Простите… — поднялась, направилась в ванную.

— Терпеть не могу истеричек.

— Зря ты так, — заступился за Тому и тотчас пожалел.

— Ну, так беги, утешай ее! Заступничек! Бабский угодник!!!

Наталка сорвалась чуть ли не на крик, резко вскочила и бросилась вон из комнаты. Дверь со стуком захлопнулась, и я остался один.

Рехнулись все, что ли?

А может она меня ревнует?

Я налил коньяк, отпил немного и улыбнулся. Возможно, впервые за сегодняшний день.

— Ушла?

Я едва не поперхнулся.

Тома выскользнула из ванной. Я ожидал увидеть зареванную, раздавленную собственными нервами женщину, но взору явилось нечто противоположное. Она не светилась от радости, но и не выглядела убитой горем. Серьезная, собранная.

— Прости за небольшой спектакль, — голос тоже спокойный и привычный. — Я так и думала, что она не выдержит вида зареванной женщины.

— А при чем здесь, Наталка? — никак не мог врубиться в ход ее мысли.

— Странная она. Всюду сует нос, вынюхивает…

Вспомнилось, как недавно Тома меня обозвала шпионом.

— Что лыбишься? Думаешь, свихнулась на шпиономании?

— Ну что ты… — Я прикрыл рот ладонью, чтобы ухмылка не бросалась в глаза.

— Не доверяю я ей.

— Доверять кому-либо в наше время и в наших обстоятельствах — большая роскошь, — сказал нейтральное, первое, что взбрело в голову.

Тому не удостоила мою глупость ответом. Хмыкнула пренебрежительно и плюхнулась в кресло. Талантливая актриса, ничего не скажешь. Ни у кого сыгранная ею маленькая роль не вызвала сомнений.

— Ладно, Наталку ты спровадила, — наконец-то, я совладал с мыслями, увязав их обрывки в подобие целого. — Спрашивается, зачем тебе это понадобилось? — и продолжил после нарочитой паузы, — Напрашиваются два варианта: или ты хочешь сказать мне нечто важное, не для чужих ушей, или…

— Или? — переспросила Тома, в глазах ее мелькнули озорные искорки, но тут же потухли.

— Я о Кеше хотела поговорить.

Мне не хотелось говорить о покойнике, не хотелось слышать о его морально-волевых качествах и мужских способностях. Вряд ли подобная информация приблизила бы к разгадке его смерти и пропаже документов.

— Кеша доверял мне. У него не было здесь ни одной родственной души, ему не с кем было поговорить. Он был большим ребенком, его тянуло ко мне, как дите к матери, хотя ему во внучки годилась. Он был приятным собеседником, умел интересно рассказывать о разных вещах и событиях. Я единственная в этом доме не считала его назойливым, надоедливым, свихнувшимся.

Тома замолчала, по щеке прокатилась слезинка, кажется, настоящая.

— Он часто приходил ко мне по вечерам. Мы пили коньяк, разговаривали. Потом я ложилась спать, а он еще долго возился с бумагами, что-то чертил, высчитывал…

Меня осенило.

— Томочка, милая, ты хочешь сказать, что Иннокентий Вениаминович хранил свои бумаги у тебя?

— Они и сейчас у меня в комнате, — ответила девушка.

— Что же ты молчала? — вскипел я.

— Не хотела говорить при посторонних.

— Пойдем скорее!

Я сорвался с кресла, но Тома не поддержала моего энтузиазма. Она налила еще «Мартини» и уходить не собиралась.

— Славик, ну что ты такой нудный, — протянула манерно. — Скажи, что я — умничка…

— Томочка, ты умничка! — меня раздирало нетерпение и, возможно, фраза прозвучала резко, с недостаточной теплотой и нежностью.

Тома скисла, ее лицо из кокетливого превратилось в страждущий смайлик.

— Томочка, ты — умничка! — пересилив себя, повторил с нежностью.

— Поцелуй меня.

Спорить с женщиной бессмысленно, я даже и не пытался…

* * *

Жилье Томы почти не отличалось от моего. Та же планировка, та же мебель, только цвета иные. Розовые шторы, бежевый ковер, тисненые обои все с тем же розовым оттенком. Пахло приятно, наверное, девушка пользовалась дезодорантом или освежителем воздуха. Ощущались уют и комфорт.

Тома подошла к столу, повернула ключик, вытянула шуфляду.

Я не видел ее лицо, но сразу понял, что-то не так. Девушка напряглась, повернулась ко мне.

— Бумаги были здесь, — произнесла упавшим и ставшим вдруг безликим голосом.

Я заглянул через плечо. В ящике валялось несколько скрепок, тюбик с кремом, стеклянный флакончик с чем-то перламутровым. Больше — ничего.

— Может, переложила в другое место?

Хватание за соломинку, ежу понятно, что кто-то успел побывать в комнате до нашего прихода. Но Тома порылась для виду в других ящиках, проверила в шкафу, заглянула под диван.

Похититель, судя по всему, не утруждал себя поисками, он заранее знал, где и что лежит. В отличие от комнаты Иннокентия Вениаминовича ничего не было перевернуто, перерыто.

— Тома, ты никому, кроме меня не говорила, что бумаги у тебя?

Она отрицательно покачала головой.

— Может, Кеша сам проговорился?

Такое предположение было единственно приемлемым. В голову закралась мысль о Наталке, но я ее выбросил. Подслушать наш разговор из коридора она не могла. Двери в доме Влада — основательные, немногое из того, что за ними происходило, пропускали наружу.

Снедаемый новым подозрением, я вернулся в прихожую. Паркет сиял чистотой, как и все в жилище Томы. Следов резины я не нашел. Впрочем, мысль изначально была глупая. Комната, как и моя, находилась на втором этаже. Пандусы или подъемники отсутствовали, на инвалидной коляске сюда не добраться.

 

Глава четырнадцатая

Теплый ветерок шевелил занавеску, когда она вздымалась, я видел потемневшее небо с золотистыми точками пробуждающихся светил. Из-за окна доносились, шорохи листьев, трещотка насекомых, еще что-то, сливающееся с фоном и почти не воспринимаемое на слух. В отличие от неба, внизу все утопало в темноте. Из общей черной массы лишь временами можно было выделить более темные тени качающихся деревьев.

Красный кончик сигареты отражался в стекле, словно маячок. Суставы затекли от долгого сидения за столом. Я подергал плечами, услышал хруст зарождающегося остеохондроза. Докурил, затушил окурок. Задернул занавеску.

Снова подошел к столу. Посмотрел на исписанные листы, и от их вида накатила полная безнадега. Несколько часов напряженной мозговой деятельности прошли впустую. По-прежнему все было непонятно, по-прежнему подозрение падало на всех.

Я еще раз пробежался взглядом по листам, скомкал их и выбросил в корзину. Вспомнил, что с утра не имел крошки во рту и обрадовался возможности отвлечься.

Наученный опытом, закрыл дверь на ключ и тихонько, чтобы не потревожить других обитателей, а скорее, чтобы не привлекать к себе внимания, спустился на первый этаж.

Казалось, кроме меня в доме никого нет. Лишь тусклые огоньки ночных светильников указывали дорогу. От этого становилось неуютно и даже жутко. Я старался ступать, как можно осторожнее, но звуки шагов отзывались громким эхом. Сердце замирало всякий раз, когда скрипела половица или шуршал ковер под ногами.

Весь день я избегал общества и мечтал насладиться одиночеством, сейчас же хотел встретить хоть кого-то, чтобы присутствие живого человека, развеяло накативший вдруг мистический страх.

Приблизившись к бару, тихонько нажал на ручку двери. Несмотря на предосторожности, петли заскрипели.

Что же со мной творится? Не ребенок ведь…

Замер у открытой двери, прислушался к собственным ощущениям. Ничего не понял, но вдруг осознал, что в доме действительно необычно тихо. Тишина без звуков, которой в природе не должно существовать, поглотила его.

Захотелось убежать, закрыться в комнате на все запоры, нырнуть под одеяло, чтобы почувствовать себя в безопасности. Но пересилил себя. Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул и, решительно вошел в бар. При этом нарочито громко захлопнул дверь, бросая вызов как таинственному злу, притаившемуся за ней, так и собственному нелепому страху.

В баре горел ночник. Неяркий свет отбрасывал блеклые тени на стены и окрашивал все в сюрреалистический синий цвет. Окна наглухо закрытые плотными шторами, надежно ограждали помещение от внешнего мира. Сердце еще колотилось от пережитого беспричинного ужаса, но обволакивающее спокойствие начало притормаживать его бешеный ритм.

Я свалился на диванчик, дотянулся до шкафчика, вытащил первую попавшуюся бутылку. Свинтил крышечку и отхлебнул из горлышка. Жидкость обожгла гортань, воспламенила пищевод и ядерной бомбой взорвалась в желудке. Я поперхнулся, закашлялся, но приятное тепло уже начало согревать душу.

В блаженстве закрыл глаза, однако, представив, что вскоре придется покинуть уютный мирок и снова выйти в коридор, содрогнулся.

Шаги, легкие, почти неразличимые, я уловил на грани восприятия. Они не пугал, не казались необычными, и я не спешил открывать глаза. Не хотел так сразу выныривать из состояния полудремы. Потом уловил запах: приятный, волнующий, соблазняющий. Устоять перед его манящей притягательностью было невозможно. Он олицетворял мое сокровенное желание, и в то же время я не верил в его реальность. И я медлил до последнего, боясь пережить очередное разочарование.

Но чашечка с кофе стояла передо мной. Списывать ее появление на мистику не имело смысла. Двадцать первый век все-таки, да и надоело искать во всем коварные происки потусторонних сил.

Словно в подтверждение за неплотно притворенной дверью в кухню послышался шум. Полилась вода из крана, брякнула посуда. Наверное, не все кухонные работники разошлись по домам. Время то еще детское.

Нужно было поблагодарить за заботу, но мне было лень подниматься, и я решил, что успею проявить вежливость позже. Вместо этого, снова потянулся к шкафу и достал бокал, дабы уподобиться цивилизованному человеку.

Новый звук, резкий, неприятный, словно что-то упало и разбилось, нарушил гармонию и вынудил подняться. В кухне было темно, лишь в окно заглядывала, недавно проснувшаяся луна. Ее свет ненамного уступал ночнику, его хватило, чтобы убедиться, что в помещении никого нет. Спрятаться было негде, разве что в тумбе стола или духовке. Зато открытая настежь дверь на улицу объясняла многое.

Подчиняясь некоему порыву, я рванул к выходу, выскочил на крыльцо и успел заметить сгорбленную тень, которая мгновеньем позже растворилась в тени пристройки, ведущей в подвал. Я был доволен собой, если бы промедлил, все опять пришлось бы списывать на потусторонние происки.

Интересно, кому из прислуги понадобилось задержаться на работе и ночью шастать по подвалу?

Убедившись, что имею дело не с призраком, а с живым человеком, я тотчас избавился от страха. Вместо него ощутил некий задор, желание разобраться в происходящем. Возможно, отыскав решение этой загадки, отыщу ключик и к другим?

* * *

Спустившись по бетонным ступенькам, я остановился и прислушался. Было тихо, только металлический козырек над головой дребезжал от несильного ветра. Дверь отворилась легко, лишь под конец, издав резкий протестующий скрип. Я замер, но посторонних звуков не услышал.

В отличие от дома, в подвале не было ночного освещения, а вошедший в него, свет не включил. Я не знал, что предпринять. Зажигать свет, значит выдать себя с головой, включить фонарик — результат тот же.

В конце концов, осознав, что терять нечего, я воспользовался фонариком. Тонкий луч разрезал мрак, прочертил длинную полосу и круглым пятном уткнулся в противоположную стену. Снова — ни звука. Уже смелее я переместил луч в одну сторону, в другую. Никого.

Дверца, ведущая на нижний уровень, была не заперта. Скрыться незнакомец (или незнакомка) мог только там. Решив, что больше прятаться незачем, я не таясь спустился вниз..

Лестница на месте. Спустившись по ней, я выключил фонарик, присмотрелся и различил в тоннеле крохотное светлое пятнышко. Не так и далеко. Скоро пятнышко исчезло, я вспомнил, что в том месте каменный коридор сворачивает в сторону.

Включил фонарик, направил луч под ноги и поспешил следом. Перед поворотом снова выключил и увидел огонек, уже значительно ближе. Он был крохотный, неяркий, как от свечки. Язычок пламени колыхался, от чего тени метались из стороны в сторону.

Теперь я был уверен, что вижу сгорбленную старуху. Ее облик показался смутно знакомым, но мысленно перебрав всех домочадцев, я не пришел к окончательному выводу. Вспомнил происшествие на дороге, бабку-кухарку, с покалеченной ногой. Но сразу выбросил из головы, так как Влад при мне отвез старуху в больницу.

Старуха шла медленно, мне нетрудно было держать ее в поле зрения. Она или не слышала моих шагов, или ей было безразлично, следят за ней или нет. Маршрут, по-видимому, был ей знаком. Добравшись до пролома в стене, она уверенно свернула в него. Когда приблизилась к клетушке, где нашли тело Иннокентия Вениаминовича, я решил, что нет смысла скрывать свое присутствие, пришло время потребовать объяснение.

— Бабушка! — крикнул не во весь голос, но достаточно громко, чтобы она услышала, и направил на старуху луч.

Старушка вздрогнула, обернулась. Луч ослепил ее, она прикрыла глаза рукой. Но я узнал ее. Действительно, та самая старуха. Но, как она здесь оказалась?

Расплавленный воск, наверное, капнул на руку, старуха вскрикнула, выпустила свечу и та потухла, угодив в лужу под ногами. Затем засуетилась, похоже, я таки испугал ее, и поспешно скрылась в дыре за проломом.

Не было необходимости спешить. Дальше — тупик, спрятаться негде. Старуха сама загнала себя в ловушку.

В предвкушении скорой разгадки, я вошел в клетушку, и вдруг почувствовал, как по телу забегали мурашки. Луч фонарика выхватывал стены, пол, потолок. Все знакомое, все, как и раньше. Только старухи я не увидел.

Она исчезла. Если, конечно, была на самом деле, а не привиделась мне. Возможно, я стал жертвой галлюцинации? Теперь я ни в чем не был уверен. Можно было предположить, что старуха знала потайной ход, но, когда она успела им воспользоваться?

Вернулся к пролому. Выроненная старухой свеча никуда не делась. Версия призрака отпала, и я немного успокоился за свой рассудок.

В который раз обошел клетушку по периметру, высвечивал фонариком и присматривался к каждой щели. Тщетно. Никаких следов, ничего, что помогло бы понять, куда девалась старушка. Сконцентрировал все внимания на звуках. Но и тут потерпел фиаско. Тишину нарушали лишь разбивающиеся капли и еще что-то, никак не связанное с присутствием человека.

Потом все это начало угнетать, давить и пугать. Клаустрофобия накатила внезапно и с такой силой, что мною обуял панический ужас. Я ощутил себя замурованным в темнице, поверил, что отсюда нет выхода, и что мне придется остаться здесь навсегда.

Медленно попятился к пролому, почему-то не решаясь повернуться к нему лицом. Подспудно ожидал, что старушка вот-вот возникнет из ничего и набросится на меня, если я повернусь спиной. Глупо, беспричинно, но, если она сумела бесследно раствориться в замкнутом пространстве, что ей помешает появиться вновь?

Не помню, как я выбрался из подземелья. Чувствовал себя отвратительно. Сердце колотилось, руки дрожали, мысли в черепушке метались бессвязные, нелепые, непонятные. Словно я только вырвался из кошмара, но еще не осознал, что проснулся, и страшное осталось позади.

А если, и вправду — кошмар? Может, я никуда не отлучался из бара, и все привиделось под влиянием коварного напитка? Я посмотрел на бутылку. Выпил изрядно, почти половину. Наверное, достаточно, чтобы начали мерещиться зеленые человечки?

Мокрые пятна на рубашке и брюках, комья грязи на кроссовках перечеркивали утешающие выводы.

Не привиделось…

Отмахнувшись от глупых мыслей, я поднялся и нетвердой походкой направился к себе в комнату.

Я забыл, что запер дверь, никак не мог отыскать ключ, а потом мучительно и долго пытался попасть им в замочную скважину.

Настольная лампа горела, уходя, я оставил ее включенной, плотная штора колыхалась, заслоняя приоткрытое окно. Комната была пуста, никто меня не ждал. Но что-то в ней было не так. Я чувствовал нечто чуждое, некий энергетический след, оставленный визитером в мое отсутствие.

Внимательно присмотрелся к каждой мелочи, все на месте, ничего не пропало. Отодвинул штору, убедился, что через окно влезть невозможно, осмотрел одежный шкаф, на котором с недавних пор оставлял отметки. Ничего…

* * *

Утром я вломился к Владу, поднял его с постели.

— Ты помнишь старушку, которую отвозил в больницу?

Влад соображал с трудом, не мог понять моей напористости. Он, вообще, не мог понять, зачем я к нему вломился и что мне от него нужно?

— Что с тобой? — спросил, наконец.

— Влад, это очень важно.

Осознание реальности возвращались, его взгляд, хоть и медленно, становился осмысленнее.

— Подожди, я сейчас.

Влад скрылся в ванной, отсутствовал там неимоверно долго, наконец, вернулся свежий, взбодрившийся, похожий на нормального человека.

— Теперь рассказывай.

Он включил кофеварку и уселся в кресло.

Я не мог устоять на месте. Возбуждение переполняло меня. Я метался по комнате от двери к окну и обратно.

— Влад, поверь, это необходимо. Ты можешь позвонить в больницу и спросить, как она там, эта старушка?

Со стороны я, наверное, выглядел не лучшим образом, видел, что Влад едва сдерживается от желания послать меня подальше.

— Ты ничего не хочешь объяснить?

— Потом, Влад. Ну, давай же, звони!

Странно, но он подчинился. Что-то, наверное, в моем поведении или голосе убедило его не возражать и не спорить.

— Добрый день, — сказал привычным властным голосом в трубку. — Дежурный врач? Я по поводу старушки с ушибом ноги. Фамилия? Не помню я фамилию. У вас, что много старушек с ушибами? Да, я лично ее привозил. Из Каменного Брода. — Некоторое время Влад внимательно слушал. — Хорошо, спасибо, — и отключил телефон.

— Выписали твою старушку на следующий день. Ничего серьезного.

— Влад ты знаешь, где она живет?

— Вот что, братишка, давай ты мне все расскажешь, не то от твоих загадок голова кругом идет.

Он налил кофе и ткнул чашечку мне в руку. Я поспешно отхлебнул горячий напиток. Затем все же присел и поведал Владу о своих ночных приключениях.

* * *

Домик Семеновны, так звали старушку, нам показали сразу. Женщина с замызганным ребенком охотно объяснила дорогу и сказала, что вчера видела старушку, и что выглядела она здоровой и нормальной.

Женщина не прочь была пообщаться, пересказать нам сельские сплетни, но Влад захлопнул дверцу и рванул автомобиль с места.

Жила Семеновна на отшибе, можно сказать, за пределами села. Ее домик, небольшой, аккуратный, прятался в ложбине, заросшей деревьями, со стороны, если не присматриваться, его можно было и не заметить. Я вспомнил, что Влад называл старуху то ли знахаркой, то ли ведьмой. Похоже, его предположение не столь абсурдное, каким казалось сначала. Нормальные люди селятся вблизи друг к другу. Так удобнее, комфортнее, да и безопаснее. Отшельниками становятся или по принуждению, или если есть что скрывать от соседей.

Подъездной дорожки к домику не было. Лишь узкая тропинка виляла от дороги, огибая кусты, горбы, выемки. Пользовались ею не часто, трава была лишь слегка примята.

Домик небольшой. Такие жилища строили еще в позапрошлом веке, а может, и раньше. Только тогда крыши покрывали соломой, здесь же — потемневший от времени, кое-где поросший зеленью шифер. Глиняные стены побелены известкой, рамы окошек покрашены в синий цвет. Дворик аккуратный, чистый, на ограждённой красными кирпичами клумбе увядали цветы, названия которых я не знал. Дверь — деревянная, сбитая из толстых досок, щели между ними заделаны замазкой и сверху закрашены уже слегка облупившейся коричневой краской. На двери и раме по металлическому кольцу для замка. Только замка не было. Вместо него доступ в жилище преграждала вылинявшая лента. Наверное, хозяйка была где-то рядом.

Мы обошли домик посыпанной золой дорожкой, заглянули в деревянную пристройку, когда-то в ней держали скот, и запах еще не выветрился. Вышли к огороду, спускавшемуся к ручью, но ни одной живой души не увидели.

Вернулись обратно. Влад решительно расправился с узлом на ленте, дверь отворилась, и мы оказались в коридорчике, разделяющим жилище на две половины. Плотно утрамбованный земляной пол был устелен сухой травой, которая приятно шуршала под ногами. Обилие запахов шибануло в голову. Они были приятные, пьянящие. Старушка действительно знала толк в травах. Засохшие букетики красовались вдоль потолка и на стенах, они были повсюду.

Из коридорчика две двери, одна напротив другой, вели в комнаты. Одна комната, наверное, нежилая, на двери висел маленький, декоративный замочек. Дверь в другую была открыта. Из нее в коридор просачивался скудный свет.

Большую часть комнаты занимала старинная русская печь. В оставшемся пространстве помещались узкая кровать с пружинным матрацем, аккуратно застеленная, с возвышающейся над покрывалом пирамидой из подушек, самодельный стол-тумба с потершейся на изгибах клеенкой, два стула с матерчатой обивкой. На стенке возле кровати — коврик с идиллической картинкой пасущихся на лужайке оленей, над плитой возле печи на вбитых в стену крючках — кухонная утварь. Глиняный пол устилали домотканые рядюшки, а под потолком — все те же связанные пучками высушенные травы.

В комнате чисто и аккуратно. Сквозь маленькие окошки проникало достаточно света, чтобы жилище выглядело уютным и комфортным.

Казалось странным, как почти столетняя старушка способна поддерживать идеальный порядок. Наверное, ей кто-то помогал. В селах, в отличие от городов, еще остались сердобольные люди.

— А вот это уже интересно.

Влад приблизился к столу и, облокотившись на него, внимательно изучал висевшую на стене, пожелтевшую от времени фотографию в резной деревянной рамочке. Я подошел ближе. На фотографии можно было различить фасад дома с круглыми колонами, подпирающими отделанный лепниной портик. На переднем плане на лужайке, обрамленной аккуратно подстриженными кустиками, запечатлена женщина в белом платье и пышной шляпке с закрывающей глаза паутинкой вуали. В одной руке женщина держала цветы, другой, обнимала малышку, которая едва достигала ее очерченной поясом талии. Девочка тоже — в нарядном платье, а ее светлые кудряшки обрамлял самодельный венок из одуванчиков.

— Фотография, как фотография. Кто-то из предков, наверное.

— В том то и дело… — Влад задумался. — Изображения чужих людей на стенку не вешают. Тем более что фотография только одна и, по-видимому, она для Семеновны очень дорога. Учитывая, год ее рождения, можно предположить, что на фотографии она с матерью.

— Ну и что? — не мог врубиться я.

— А то, — не стал тянуть резину Влад, — что я уже видел изображение этого дома. Правда, на другом снимке. Он висит в тещиной комнате. И она утверждает, что это — родовое гнездо ее предков.

— Получается, что Наталья Владимировна и Семеновна родственницы?

Влад некоторое время молчал, затем хмыкнул с ехидцей.

— Не замечал проявления родственных чувств. Кажется, они вообще не общались, разве что на уровне хозяин-прислуга.

Больше смотреть было нечего, да и негде. Мы вышли в коридорчик. Входная дверь распахнута. В нее просачивалась полоска солнечного света. Ветер покачивал деревья, растущие перед входом, отражающиеся на полу листья трепетали, рябили, создавая иллюзорную реальность.

Влад посмотрел на замочек, преграждающий вход в другую комнату, взялся за него, и тот раскрылся. Он не прилагал усилий, не пытался его взломать, дужка сама выпала из гнезда.

Комната не была жилой. Об этом свидетельствовали наглухо закрытые ставнями окна, запах сырости и еще чего-то, что противоречит духу жилья обетованного. Света сквозь дверь проникало мало, а электричеством старушка не пользовалась. Ни лампочек, ни розеток.

Когда зрение адаптировалось, я увидел очертания, накрытого брезентом дивана, стол, заставленный разномастной посудой: графины из зеленоватого стекла, стопки тарелок, лоток с вилками и ложками. Посредине высился затейливый подсвечник с тремя заплывшими парафином огарками. Влад щелкнул зажигалкой. Желтоватые огоньки неохотно лизнули черные кончики фитилей, затем взбодрились и, потрескивая от удовольствия, взметнулись ввысь. В комнате стало светлее, хотя уюта не добавилось. Тени от свечей метались по стенам, наводя на мысли о призраках и прочей чертовщине, которая, несомненно, должна была здесь водиться.

У противоположной стены высился одежный шкаф, рядом с ним комод из темного дерева, вероятно, очень старый. В комоде, судя по всему, Семеновна хранила самое ценное, на металлической дужке запора висел замок, внушительнее и солиднее, чем на двери комнаты. Захватив подсвечник, Влад приблизился к комоду, подергал замок. В отличие от предыдущего, он добровольно сдаваться не собирался. Влад вошел в раж и резко дернул со всей силы. Раздался треск. Замок уцелел, не выдержало дерево. Дужка, на которой держалась скоба, отлетела вместе с куском трухлявой древесины.

Влад протянул мне подсвечник и поднял крышку. В нос шибануло запахом нафталина, табака и портящейся ткани. Аромат — сногсшибательный. Я отшатнулся, а Влад, вдохнув изрядную долю пыли вперемешку с рассыпанной от моли махоркой, закашлялся до слез.

— Если бы Семеновна пыталась создать химическое оружие, лучше бы у нее не получилось, — едва выдавил из себя сквозь непрерывающийся кашель. — Ловушка для воров, да и только.

— Может, и в самом деле? — поддержал шутку.

— Ага, — Влад вытер глаза, чихнул в последний раз и, набрав в легкие воздух, снова заглянул в комод. Я поднял подсвечник выше и смотрел через его плечо.

Все пространство занимал сложенный ковер, что таилось под ним, неведомо. Да нам и не интересно было рыться в старушечьих вещах. Внимание притягивало то, что лежало сверху..

— Интересно-интересно…

Влад вытащил чужеродный предмет, которого здесь не должно было быть, он выпадал из общей картины, и не обратить на него внимания было невозможно. К тому же, отсутствие пыли явно свидетельствовало, что положили его в старушкину сокровищницу недавно.

— Кажется, я эту вещицу уже видел.

Влад держал в руках обыкновенную канцелярскую папку, белую, почти новую, с аккуратно завязанными на бантик тесемками.

— Как она здесь оказалась? — я почти сразу догадался, что, волей случая, нам удалось наткнуться на пропавшие бумаги Иннокентия Вениаминовича.

Об этом мы спросим у Семёновны. И поверь мне, она все расскажет, как миленькая.

Влад не повышал голос, внешне казался спокойным, но я уловил металлические нотки, от которых пробирала дрожь, и понял, если старушка заупрямится, ей придется несладко.

* * *

Старушки нигде не было. В особняке Семеновну не видели с тех пор, как Влад отвез ее в больницу.

Мы поднялись в кабинет Влада. Я сгорал от нетерпения. Неужели сейчас все прояснится? Ведь не исключено, что содержимое папки и стало причиной смерти Иннокентия Вениаминовича.

Время остановилось. Неумолимо долго Влад боролся с узелками, его медлительность воспринималась мною, как пытка. Хотелось вырвать у него папку и разорвать ее, чтобы ускорить процесс.

— Не волнуйся ты так, — заметив мое состояние, сказал Влад и, наконец-то, справился с упрямой тесьмой.

Бумаг в папке было немного. Сверху лежали листы, исписанные от руки цифрами и пестрящие непонятными сокращениями. Они были похожи на черновики старательного школьника, который прежде, чем записать решение задачи в тетрадку, перепроверяет его на отдельных листах бумаги. Под черновиками в прозрачном файле с десяток бланков, распечатанных на принтере. Тоже в основном, цифры. Еще ведомости, квитанции. И ни намека на старинную карту или хотя-бы от руки начертанный план особняка.

Влада бумаги заинтересовали.

Я же, испытал разочарование, очередное крушение надежд повергло меня в уныние.

* * *

Нашли Семеновну ближе к вечеру.

Я в одиночестве предавался тоске в своей комнате, выкуривал сигарету за сигаретой, запивал горечь никотина обильно сдобренным коньяком кофе, когда внимание привлек шум за окном. Голоса — возбужденные, даже нервные. О чем говорили, разобрать не мог, но в том, что случилось неординарное, сомневаться не приходилось.

Пока я спустился, под окном уже никого не было, но голоса не умолкали, и я поспешил на их звук.

У склепа собрались почти все домочадцы. Я и не предполагал, что в доме находится столько людей. Здесь были уже знакомая мне сердитая кухарка, еще две женщины, которых я раньше не видел, сиделка Марины. Сама Марина в каталке находилась чуть в стороне, рядом с ней черной статуей высилась Наталья Владимировна. Тома и Наталка держались в стороне, вроде бы вместе, но каждая особняком.

У раскрытой двери склепа стоял бородатый мужчина пенсионного возраста в рабочем комбинезоне. Кажется, он работал у Влада садовником или еще кем-то по хозяйству.

— Гляжу, замка нет… — бормотал под нос, наверное, в десятый раз, пересказывая одно и то же. — Думаю, небось, чужой кто залез. Нужно посмотреть… Захожу, а она там лежит… Уже холодная…

Он все время шмыгал носом, и слова терялись в булькающих звуках. Руки его вздымались в примитивной жестикуляции, борода судорожно подергивалась в такт жестам.

— Что здесь происходит?

Тяжелая рука опустилась мне на плечо. Я вздрогнул и обернулся.

— Еще не знаю. Но что-то нехорошее.

Влад подошел к склепу, отодвинул садовника, вошел внутрь. Я пошел вслед за ним.

Семеновна, скрутившись калачиком, лежала на одном из гранитных камней, символизирующих могильную плиту. Глаза закрыты, лицо спокойное, умиротворенное, можно сказать, красивое. Похоже, старушка отошла в иной мир сама, без посторонней помощи. Хотя, ничего утверждать по этому поводу я не мог.

— Отмучалась, Семеновна…

Влад обошел плиту, на которой упокоилось тело, осмотрел ее со всех сторон. Я тоже пытался, но не получалось, глаза все время возвращались к старушке.

Сколько она здесь пролежала?

Я ее видел вчера вечером. Потом она исчезла и вдруг оказалась здесь. Казалось бы, более явного подтверждения, что подземная камера связана со склепом, отыскать невозможно. Но, кто же тогда снял замок на двери? Или старушка заранее подготовила себе путь к отходу?

Как бы там ни было, я больше не сомневался, что необходимы радикальные методы. Логика потерпела фиаско. А значит необходимо брать кувалду, отбойный молоток или еще что-то и разломать все, в первую очередь здесь, в склепе. Благо старушка, сама того не ведая, указала, где нужно начинать.

Я уже собрался высказать мысль вслух, когда Влад внезапно встрепенулся, словно его озарила некая идея. Причем озарила с опозданием, когда все или почти все уже потеряно.

— Дураки мы с тобой, Славик, каких свет не видывал.

Он даже за голову схватился от отчаяния.

— Бежим, может, еще не поздно.

Ничего не объясняя, он ринулся к выходу, а я — вслед за ним.

* * *

Влад гнал джип по разбитым сельским дорогам, словно сумасшедший. Меня подбрасывало на ухабах, несколько раз я приложился макушкой к потолку, однако, почти не обратил внимания. Азарт Влада передался мне в полной мере. И, хотя он так и не объяснил мне, к чему гонка, я мысленно подгонял его: «скорее, скорее!»

Впрочем, можно было уже не спешить.

На месте домика Семеновны дымилась груда развалин. Огонь еще облизывал остатки деревянных балок, еще выстреливали иногда раскаленные обломки шифера, но спасать или искать что-то было бесполезно.

Оборвалась еще одна ниточка, возможно, самая главная. Ведь по документам Семеновны можно было восстановить ее родословную. А в том, что в запутанной истории она является немаловажным звеном, я больше не сомневался.

Увы, приходилось смириться с неизбежным и начинать все заново.

 

Глава пятнадцатая

Сон был тяжелый, дурманящий. Из тех, которые кажутся реальней действительности и после которых долго не покидает чувство угнетенности и подавленности. Я не помнил, что мне снилось, знал только, что нехорошее, страшное. И когда ощутил себя проснувшимся, голова раскалывалась, сердце колотилось, тело было липким и скользким.

«Все болезни от нервов», — вспомнил изречение кого-то из мудрых, но дальше мысль застопорилась. Боль затмила все.

С чего бы?

Нащупал выключатель. Лампочка у изголовья вспыхнула, резанула по глазам. Чтобы подняться пришлось сжать зубы. В глазах потемнело, выступили слезы. Доковылял до столика и надолго присосался к бутылке с минералкой. Целительная влага оросила высохшее небо, блаженным ручейком прокатилась по пищеводу. В голове немного прояснилось, хотя густой туман, окутывающий сознание, рассеиваться не спешил.

Светильник, который поначалу казался до одури ярким, постепенно вернул первоначальный облик тускловатой бледности. Круг от лампочки ограничивался подушкой, захватывал краешек тумбочки, а дальше терялся в ночном мраке. Именно, ночном, потому что ночь и не думала заканчиваться, она только начиналась.

Горячая струя смыла пот, освежила тело. Боль отпустила, но не совсем: затаилась в недрах черепушки, из резкой, дурманящей, трансформировалась в ноющую и нудную.

Вытерся огромным, не уступающим по размеру простыне, полотенцем, кровь разогналась в жилах, я почувствовал себя здоровее и нормальнее. В чем мать родила, кого стесняться в пустой комнате, подошел к шкафу, чтобы достать свежее белье.

И все же со мной не все было в порядке. Далеко не все.

Едва прикоснулся к дверце, она вдруг ни с того ни с сего начала уплывать от меня. Казалось, мир сошел с ума. В глазах помутилось, поплыло, пол качнулся, я обреченно взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие. На ногах устоял, но зрение продолжало надо мной издеваться. Шкаф не останавливался, продолжал уплывать в сторону и вглубь стены. Передо мной открылся проем, который почти полностью заслоняла светлая тень уже знакомого мне призрака.

— Марина?

Призрак содрогнулся. Или от неожиданности, или от моего внешнего вида. И как будто раздался испуганный вскрик.

От неожиданности я застыл соляной статуей, затем мои руки сами потянулись к женской фигуре. Но она резво, слишком резво, как для бестелесного призрака, отпрянула от меня. Ее ладонь взметнулась, и я успел рассмотреть что-то белое в почти таких же белых пальцах. И это было последнее, что я увидел. Плотное облачко, невесомое, но материальное, вырвалось из ладони женщины, накатилось на меня, затмило глаза, агрессивной струей ворвалось в ноздри, перекрыло дыхание. Я пытался отторгнуть его, вытолкнуть, откашлять. Только попытки оказались тщетными. Я уже не был хозяином ни своего тела, ни чувств. Сознание бесследно утонуло во мраке, который поглотил меня полностью и без остатка.

* * *

Проснулся от холода. Голый я лежал на скомканном полотенце возле одежного шкафа. В комнате было светло, в раскрытое окно вместе со свежим воздухом вливались трели взбесившихся от радости наступающему дню пернатых.

Кроме холода, от которого тело покрылось пупырышками, никакие неприятные симптомы не беспокоили. Голова была на месте, все в ней работало ясно, четко, как тому и положено. Я чувствовал себя бодрым и переполненным энергии.

Забрался в кровать, укутался в одеяло, скрутился в позе эмбриона, аккумулируя утраченное за ночь тепло. Ночные события воспринимались, как нечто отдаленное, из другого, параллельного мира. Хоть увиденное и было слишком явным, ярким и запоминающимся, однако, фантазия способна и не на такие чудеса.

Смущало, что я голый. Значит, душ мне не приснился. Почему же я не оделся? И почему спал на полу? Напился?

Вопросы загоняли в тупик. Перед глазами возник проваливающийся в стену шкаф, а за ним призрак женщины, из рук которой струился дым или, скорее, газ.

Призрак с газовым баллончиком. Муть полнейшая! Расскажешь кому-то, не поверят, засмеют.

Призрак с баллончиком…

Я ухмыльнулся, Еще бы в инвалидной коляске представил…

Последняя мысль, в отличие от предыдущей, смешной не казалась. С инвалидной коляской сложилась устойчивая ассоциация. Марина и инвалидная коляска — единое целое, только сон способен разделить их и сделать независимыми один от другого.

Так ли?

Вспомнил слова Влада, прокрутил в памяти предыдущие посещения призрака. Не тут ли разгадка? Если допустить, что Марина не совсем немощная? Только зачем ей притворяться? Ради чего? Чтобы отомстить Владу, нагнетать чувство вины? Глупо. Сентиментальность и Влад — понятия несовместимые. Таким его не прошибешь, и кому, как не Марине знать об этом?

Ответ уплывал, хотя предположение больше не казалось абсурдным.

С другой стороны, если мне все не приснилось, разве ощущал бы я себя таким бодрячком? Вряд ли. Меня раньше не травили газом, но я, почему-то был уверен, что подобное чревато последствиями. Глаза у меня должны были слезиться, а голова раскалываться, как на похмелье. Соответственно, вывод напрашивался один. Никого я не видел, и никто меня газом не травил.

Прежде, чем открыть дверцу шкафа, осторожно прикоснулся к ней. Шкаф оставался на месте, и исчезать не собирался. Нажал сильнее, навалился всем телом. Твердыня, сотворенная из тяжелых сортов дерева, даже не пошатнулась. Заглянул в узкую щель между стеной и задней стенкой. Увидел сросшуюся паутину, комки бытовой пыли. Все, как и положено.

Сполоснулся под душем, оделся. На журнальном столике увидел початую бутылку коньяка и почти пустую с минералкой. Вспомнил недавний зарок завязать с пьянством и плеснул в стаканчик.

* * *

— Влад, Марина действительно не может ходить?

Он долго тер кулаками глаза, демонстрируя, как я достал его своей наглостью и бесцеремонностью.

— Маринка? — переспросил он, а потом его лицо расплылось в ухмылке. — А что, она тебя тоже, того… — и расхохотался над собственной неприличной шуткой.

— Влад, я серьезно.

— Ну почему, вместо того, чтобы поспать, как нормальный человек, я должен отвечать на бредовые вопросы? — Смех оборвался так же резко, как и начался. Влад вспылил, я зацепил за больное. — Славик, я тебе уже объяснял. Ее осматривали десятки научных светил. Я потратил уйму денег на врачей, на лучших врачей…

— Медицина еще та наука, — не сдавался я.

— Славик, я понимаю, привидеться может, что угодно. Наверное, здесь местность такая или воздух. А, может, кто-то подшучивает над нами? Узнаю, кто, ноги повыдергиваю. Но про Маринку забудь.

— Влад, как произошла авария?

— По-глупому. Виноват, конечно, я. От этого никуда не денешься. Дорога была мокрая, скользкая, разогнался, на повороте притормозил чуть резче, чем нужно. Машина пошла юзом и — в кювет. Марина не пристегнулась. В результате — повреждение позвоночника.

Все это Влад выпалил быстро, скороговоркой, на грани срыва. Он спешил отделаться от неприятной темы, и я понял, что настаивать не следует.

— Что там с бумагами, разобрался?

— Фигня! Ничего интересного. Только и того, что узнал, куда мои бабки девались.

— Много украли?

— Вроде бы, нет, — Влад сам был удивлен такому открытию. — Как будто все сходится. Вроде и придраться не к чему. Есть, правда, нюансы, но, где их не бывает.

— Послушай, Влад, — решил вернуться к наболевшему. — Может, нужно покопаться в склепе? Все ниточки ведут туда.

Мое предложение энтузиазма не вызвало.

— Представляешь, какой хай теща поднимет? Осквернение могил предков, надругательство над памятью…

— Но ведь нужно что-то делать?

— А нужно ли?

Озадачив меня, Влад демонстративно скрылся в ванной.

* * *

В баре, как обычно, царил полумрак. Я соорудил бутерброд, достал сок из холодильника. Уединился за угловым столиком, в который раз пережевывая в уме увиденное и услышанное.

По поводу Марины, Влад меня не убедил, скорее, наоборот.

Его упорное отрицание, казалось бы, очевидного, объяснялось тупым упрямством и нежеланием признать, что долгое время из него делали дурака. Беда лишь в том, что я сам не был уверен в своих подозрениях.

Открылась дверь, и сразу стало многолюдно.

— Скучаешь? — Тома провела ладонью по моей макушке, в голосе девушки мне послышалась грусть.

Наталка, плюхнулась на диванчик напротив, потянулась к шкафу, выудила бутылку и стаканы.

— Девочки, я пить не буду.

Невзирая на возражения, Наталка разлила по стаканам жидкость желтовато-зеленого цвета.

— В честь чего праздник?

— Какой там праздник? Семеновну поминаем, — сказала Тома.

— Хорошая была старушка, безобидная. Божий одуванчик, — молвила Наталка.

— И моя родственница.

Наталка не обратила внимания на слова подруги, а я приложил максимум усилий, чтобы удивление, тем более, заинтересованность не выплыли наружу.

— Царство ей небесное!

Поднял стакан, посмотрел на Тому. Мне нужно было развязать ей язык, но так, чтобы это выглядело естественно и не бросалось в глаза.

Тома вполне могла быть ключевой фигурой в запутанной истории. Фотография в доме старушки, красноречиво свидетельствующая о родстве Семеновны с прежними обитателями поместья. Да и документы пропали именно из комнаты девушки. И, наверное, не зря она так обхаживала покойного Иннокентия Вениаминовича? Последнее предположение показалось притянутым за уши, и я на время выбросил его из головы.

Тома с Наталкой подняли стаканы. Мы отпили понемножку за упокой души старушки. Возникшая пауза затянулась, тема не из тех, которые способствуют красноречию.

Нарушил молчание дребезжащий звук. Наталка достала из кармана вибрирующий телефон, посмотрела на дисплей, лицо ее стал серьезным, сосредоточенным. Ничего не сказав, она поднялась и поспешно покинула бар. Разговор, по-видимому, не для посторонних ушей. На миг кольнуло нечто, вроде ревности, но тут же прошло. Мало ли кто может звонить, да и какое мне дело? У нее своя жизнь, у меня своя.

— Славик, ты меня проводишь?

Тома сидела грустная и подавленная. Лицо ее показалось мне бледным, как у мертвеца. Но тут я утрирую. Виной всему тусклое освещение. От него все предметы казались неестественными, не такими, как на самом деле.

— Конечно, провожу.

Настроения утешать расстроенную девицу не было, но чего не сделаешь ради пользы дела. Иногда необходимо заставлять себя, действовать через силу и вопреки желанию.

Однако следующими словами Тома порадовала и разочаровала одновременно.

— Хочу сходить склепу, а одной мне страшно. Не люблю я таких мест. От них у меня мурашки по коже.

А я нафантазировал черт знает, что…

В коридоре и холле мы никого не встретили. Лишь когда вышли на парадное крыльцо, услышали звук отъезжающего автомобиля. Неужели Влад, наплевал на подписку и куда-то подался? Впрочем, что ему чьи-то указания? Чем больше денег, тем меньше запретов и больше возможностей обходить их.

День выдался ясным, безветренным. Солнце наполовину вынырнуло из-за крон деревьев и щедро разливало блаженное тепло. Поблеклая зелень, взбодренная росой, ожила, тянулась к лучам, и радовалась второй молодости.

Тома сорвала с клумбы несколько цветков, и до меня, наконец-то, дошло, зачем ей понадобилось к склепу. Ведь именно там померла старушка.

— Кем тебе приходилась Семеновна?

— Бабушкой, — ответила Тома.

— Странно.

— Почему странно?

— Раньше ты не говорила, что у тебя здесь родственники.

— А ты меня и не спрашивал, — резонно заметила девушка. — Мы с ней почти не общались. Тут своя темная история. Если тебе не надоели скелеты в шкафу, могу поделиться.

Томе нужно было перед кем-то выговориться.

— Если не очень страшная, — подзадорил девушку, подыгрывая ей интонацией, более уместной для флирта, нежели для серьезного разговора. Боялся проявлять заинтересованность, чтобы она не насторожилась и не замкнулась в себе.

— Я сама недавно узнала. Мать моя детдомовская, если о детстве что-то и помнила, рассказывала неохотно. Лишь перед смертью проговорилась, что бабушка во время войны спуталась с немецким офицером и родила ребенка. Потом, когда пришли наши, бабушку — в Сибирь, дочке другую фамилию и — в детдом. Тогда такое повсеместно делалось, ничего необычного. Мать всю жизнь пыталась отыскать родственников, была одержима этой идеей. Только — тайком, я ни о чем не догадывалась. И добилась своего, но встретиться с родительницей не успела. Болезнь, все деньги шли на лекарства, потом… Рассказала мне уже, когда умирала. Мне не хватало ее одержимости. Бабушка, о которой я почти ничего не знала, меня не интересовала, и знакомиться с ней желания не было. Тут оказалась, можно сказать, случайно. Познакомилась с Маринкой, еще, когда она была здоровой. Потом, после аварии, Маринке стало скучно, и она пригласила меня здесь пожить. Я не отказалась, с деньгами у меня проблематично, а здесь — на всем готовом. Так и получилось, что сама судьба свела меня с родственницей. Я присматривалась, к Семеновне, но представляться ей не спешила. Можно сказать, стеснялась. Боялась потерять статус. Гостья хозяйки значительно выше, нежели внучка прислуги. Теперь жалею об этом.

Тома нервно хихикнула.

— Так ты полная сиротинушка?

— Наверное. Может где-то и есть отец, только, где он блуждает, история умалчивает. Я его ни разу не видела, а слышала о нем даже меньше, чем о бабушке. Сказками об аисте мать меня не грузила, но и о родителе помалкивала. Видать, та еще история…

Не скажу, что поверил ей полностью и безоговорочно. Девушке хотелось пооткровенничать, но откровения ее показались мне дозированными. Если бы я не знал, что папка с документами исчезла из комнаты Томы, а потом отыскалась в доме Семеновны, возможно, и принял бы рассказ за чистую монету. А так…

Какую игру она со мной затеяла, и зачем?

Возле склепа было тихо и пустынно. В отличие от вчерашней толкотни, сейчас даже природа затаилась в скорбном молчании, напоминая, что здесь не просто холмик, а место последнего упокоения.

Тома умолкла, я тоже молчал, понимая, что любые слова сейчас покажутся неуместными. Девушка спустилась по ступенькам к двери, с недоумением посмотрела на новый замок. По ее лицу скользнула тень разочарования. Замок стал для нее неприятным сюрпризом. Она даже подёргала его, надеясь, что тот смилостивится и внемлет ее молчаливой просьбе. Но он не смилостивился, лишь отозвался негромким скрипом.

— Славик! Славик!

Я обернулся. К нам спешила Наталка. Она запыхалась, лицо ее раскраснелось, в руках держала мобильный телефон.

— Я уже все оббегала, еле нашла тебя.

— Что случилось?

— Игорь Владимирович хочет с тобой поговорить.

Она набрала номер и протянула мне трубку.

* * *

Разговор с шефом не сулил ничего хорошего. Результат моей деятельности равнялся нулю, фантазия тоже истощилась. Я отошел подальше, не хотел, чтобы девчонки по лицу прочитали нелицеприятное, что мне предстояло услышать.

— Рассказывай…

Рассказывать было нечего, но и молча сопеть в дырочки и признаваться в собственной бесполезности, глупость несусветная. Поэтому я без лишних угрызений совести голосом слегка придурковатого бодрячка поведал о последних событий, естественно, преподнося себя в наилучшем свете.

По мере моего рассказа сопение шефа из угрожающе громкого снижалось до приемлемо ровного, пока не остановилось на уровне, который, хоть и с натяжкой, можно было назвать нормальным.

— Значит, ничего нового и перспективы туманны, — без труда распознал хитрость Игорь Владимирович, но, благодаря моим стараниям, от громов и молний воздержался.

— Как посмотреть, — не сдавался я.

— Да как не смотри, фигня полная! — шеф вскипел, но сразу сбросил пар и продолжил спокойнее. — Славик, ты уверен, что старушке не помогли отправиться на тот свет?

— Почти уверен. Да и милиция ничего подозрительного не нашла. У них зуб на Влада, если что-то не так, отыгрались бы по полной программе. Тем более что на него пытаются навесить труп Иннокентия Вениаминовича, и он — на подписке о невыезде.

— Говоришь, она может быть прямой наследницей бывших хозяев поместья?

— Не уверен. Но фотография красноречива. Жаль, что не сохранилась.

— А Наталья Владимировна, каким там боком?

Ответа у меня не было, я промолчал.

— Значит, так, — подытожил шеф, — продолжай собирать информацию. Особенно меня интересует склеп. Нутром чую, что-то там не так. Ну да ладно, тут у меня есть некоторые соображения. Потом расскажу, — и положил трубку.

Я вздохнул с облегчением.

* * *

О призраке, появляющемся в моей комнате, я шефу ничего не рассказал. Слишком интимная тема, и в прямом, и в переносном смысле. Но для меня разрешение этой загадки было приоритетным. Склеп и подземелье тоже интересовали, однако здесь вопрос был личным и затрагивал за живое. Опять-таки, в прямом смысле тоже.

Призрак дамы в белом, сном он был или явью, ассоциировался исключительно с Мариной. Понимал, что, невозможно, но подспудно возникал ее образ. Для успокоения совести необходимо было убедиться, что она, в самом деле, не настолько увечная, какой хотела казаться.

Вот только, как?

Мысль о том, чтобы невзначай перевернуть коляску я отбросил сразу. Неэтично и жестоко. Иных вариантов я пока не видел и тупиковость ситуации угнетала.

Я уже подходил к беседке, когда невеселые мысли нарушил скрип гравия. На ловца и зверь бежит. За кустом отцветшей сирени промелькнула тень, я быстро, пока меня не заметили, нырнул в беседку и затаился. Сквозь виноградные заросли просматривалась часть дорожки. Вскоре на ней показалась коляска. Лицо Марины было бледнее обычного, апатичное и неподвижное. Она смотрела вперед равнодушно, отрешенно. Сиделка тупо, словно робот, выполняла свою работу и ни на что не отвлекалась.

Проплыли мимо беседки, словно два призрака и скрылись за поворотом.

Опять призраки…

* * *

В коридоре по-прежнему никого. Некоторое время я провел в гостиной, прислушиваясь, потом осторожно, то и дело, озираясь, словно вор, двинулся противоположное бару крыло. Толстый ковер надежно заглушал шаги, что и радовало и настораживало. Ведь если меня никто не услышит, то и я вряд ли кого-то услышу.

Возле комнаты Марины снова осмотрелся, для приличия постучал в дверь. Никто не ответил. Осторожно повернул ручку и толкнул дверь. Она отворилась легко и тихо. Я тенью проскользнул внутрь.

Апартаменты Марины по планировке были такие же, как у Влада. Большая комната, с окнами, выходящими на клумбу, обставленная мягкой вычурной мебелью, стилизованной под позапрошлый век. На стенах — картины с пейзажами, возможно, настоящих художников, а, может, и Марины. Не такой из меня знаток живописи, чтобы отличить мастера от аматера. На полу ворсистый ковер кофейного цвета. Я присмотрелся к нему, но следов от каталки не увидел. Странно, конечно, но не исключено, что при посторонней помощи Марина могла пройти несколько шагов самостоятельно.

Хотя, если поврежден позвоночник…

Тоже, не факт. Может, все дело в особенностях структуры ковра, и он способен быстро восстанавливать форму.

Филенчатая дверь оказалась приоткрытой. Что-то меня насторожило. Я еще не понимал, что, но шаги сами замедлились, дыхание замерло. Только сердце по-прежнему колотилось громко и часто.

Первым среагировало обоняние. Я уловил запах табачного дыма, тот запах, которого в принципе не могло здесь быть. Он диссонировал с обстановкой, с образом хозяйки, с самой атмосферой жилища.

Очень осторожно, я заглянул в щелку. Увидел большую кровать с нависающим над ней балахоном, два кресла, мягких и, наверное, удобных, высокое трюмо. На нем в блюдце дымился плохо примятый окурок. Кто его оставил, если Марина с сиделкой на улице?

Потом я услышал звук льющейся воды, наверное, в ванной. Приоткрыл дверь. Обзор расширился. Возле кресла увидел мужские ботинки из коричневой замши, модные и, наверное, дорогие, на дверце шкафа на плечиках висел мужской костюм, тоже не из дешевых.

Вода перестала литься, я отступил назад. Взгляд еще раз скользнул по трюмо. Сигарета уже потухла и не дымила. Но внимание привлекло иное. Рядом с флакончиками с косметикой или иными женскими прибамбасами, я рассмотрел металлический цилиндрик. Казалось бы, в нем не было ничего особенного, но уж больно он здесь был неуместен, ибо больше напоминал газовый баллончик.

* * *

Мужчина в комнате Марины. Парадокс, который объяснить невозможно. Тем более что мужчин в округе раз-два и обчелся. И спрятаться от чужих глаз невозможно, все мы здесь на виду, как под микроскопом.

В доме, где произошло убийство и, вообще, творится, черт знает что, наличие темной лошадки на банальную случайность не спишешь.

Я обошел дом, миновал гараж и хозяйские постройки. Интересовавшие меня окна находились высоко, заглянуть в них было невозможно. Отошел дальше, но снова потерпел фиаско. Занавески, казавшиеся легкими и прозрачными, надежно укрывали все от чужих глаз. Поняв, что надеяться не на что, я через кухонную дверь вошел в бар.

Меньше всего ожидал увидеть здесь Влада, но, тем не менее, он сидел за столиком и помешивал ложечкой в чашке с кофе. Выглядел рассеянным и каким-то отстраненным. Ложечка монотонно двигалась по кругу, словно он медитировал.

Я уселся напротив. Влад поднял глаза, посмотрел на меня.

— Я думал ты уехал?

— Куда? — удивился он. — Я ведь на подписке.

— Слышал, как машина выезжала.

— А… Это теща. Ей куда-то срочно понадобилось.

Он снова сосредоточился на чашке, потеряв ко мне интерес.

— Влад, — не отставал я. — Ты в каких отношениях с Мариной?

Вопрос, тупее не придумаешь. Тем более что их отношения, скорее, отсутствие таковых, ни для кого не секрет. Да и сам Влад мне говорил об этом, кажется. Поэтому он и не удостоил ответом, лишь посмотрел на меня, как на ненормального.

— Ты неправильно понял. Я о другом…

— Ну?

Теперь он сосредоточил взгляд на мне, ложка замедлила вращение и, наконец-то, замерла.

— Ты можешь зайти к ней в комнату, открыто, как хозяин, чтобы это ни у кого не вызвало подозрений?

— Зачем?

— Мне кажется, что у нее в комнате прячется мужчина. Может, он и есть убийца?

— Когда кажется, креститься надо.

Влад мне не поверил, да и кто бы поверил? Парализованная калека приютила в комнате тайного воздыхателя. Он живет у нее невесть, сколько, и никто не подозревает о его существовании.

— Влад, я не шучу. Я сам его видел.

Стыдно и неприятно было рассказывать, как я тайком пробрался в комнату его жены, но пришлось.

— Славик, ты серьезно?

— Вполне.

— Тогда объясни мне, дружище, какого хрена тебе понадобилось в комнате у Марины?

Ответа у меня не было. Не мог же я признаться, что усомнился в его словах и не поверил, что Марина не может ходить.

Некоторое время мы оба молчали. Потом сонливость как-то сразу сошла с его лица, Влад решительно отодвинул чашку с так и не отпитым кофе и поднялся.

— Ладно, — сказал он, — пойдем, посмотрим, что там тебе померещилось.

* * *

Из гостиной доносились голоса — женский и мужской. О чем шел разговор, не понять слышалось только невнятное бормотание. А когда мы с Владом подошли, голоса умолкли.

В креслах у камина сидели Наталья Владимировна и мужчина импозантной внешности. Сначала я узнал костюм и ботинки, именно их я видел в комнате Марины. Потом, когда мужчина повернулся, я понял, что видел его раньше.

— Нашлась пропажа, — буркнул под нос Влад, но не услышать его было невозможно.

— Владислав, — тут же вмешалась теща, вступаясь за лечащего врача дочери. — Что вы себе позволяете?

— А что я себе позволяю? — Влад не пытался скрыть раздражение.

— Сергей Петрович привез новые лекарства, которые, возможно, облегчат страдания моей дочери и вашей жены, между прочим.

— Я очень рад.

— И не забывайте, что именно вы виновны в том, что моя дочь прикована к постели… — вспылила Наталья Владимировна.

— К креслу, — поправил Влад.

Он без моей подсказки понял, кем был таинственный незнакомец в комнате жены и, вместо того, чтобы идти в противоположное крыло, как мы собирались, направился к лестнице.

— Владислав, вы ведете себя непозволительно грубо.

Влад не удостоил ее ответом.

Во время их перепалки, врач не проронил ни слова. Он не шевельнулся, не сделал попытки подняться, поздороваться, не удосужил нас даже кивком. Поза вальяжная, руки небрежно возложены на быльцах, одна нога перекинута через другую. Так, по его мнению, наверное, должен был выглядеть солидный человек, знающий себе цену. Он смотрел на всех нас, словно посторонний зритель, никоим образом не имеющий отношения к происходящему. На его тонких губах застыла ироничная ухмылка, а само лицо, худощавое с короткой стрижкой, выражало высокомерие, граничащее с надменностью.

Я собирался последовать за Владом, когда внимание Натальи Владимировны переключилось на мою персону.

— Вячеслав, я попрошу вас задержаться.

Почти классическое: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Я замер, обернулся.

— Думаю, вам стоит ближе познакомиться с Сергеем Петровичем.

Врач нехотя поднялся и сделал шаг навстречу. Его рукопожатие было вялым и неприятным. Он делал мне одолжение, повинуясь воле хозяйки, и не пытался скрывать этого.

Познакомиться с Сергеем Петровичем, конечно, стоило. Он являлся действующим лицом в разыгравшейся драме. Вот только общаться с надменным врачом не хотелось. Не нравился он мне.

— Рад познакомиться, — едва нашел силы, чтобы выдавить стандартную фразу и попробовал изобразить приветливую улыбку.

— Взаимно, — с таким же выражением откушавшего лимон ответил врач и поспешил вернуться в кресло.

Я примостился на краешек дивана. Мне хотелось казаться раскованным, независимым пофигистом, но не получалось. Внутреннее напряжение сковало тело, от чего я нервничал еще больше.

— Думаю, вам есть о чем поговорить. Сергей Петрович, Вячеслав в курсе наших дел и согласился помочь.

Услышанное врачу не понравилось, но он проглотил пилюлю, лишь слегка скривился.

— Зря вы, Наталья Владимировна. Незнакомому человеку…

Меня для него не существовало, я по-прежнему был для него пустым местом.

— Сергей Петрович, позвольте мне самой решать, что зря, а что не зря.

— Как скажете, — смирился он с неизбежным, и, наконец-то, обратился ко мне. — Рассказывайте, молодой человек.

Несусветная наглость. Меня передернуло от внутреннего негодования. Вот так просто: рассказывай. О чем, о ком, и, главное, чего ради?

— Плохие сны мучают. По утрам, бывает, голова раскалывается…

Глаза доктора округлились.

— Вы ведь врач? — на всякий случай уточнил я.

— Вячеслав, ну что вы, словно маленький ребенок, — укорила Наталья Владимировна.

— Простите, — проявил ответную вежливость, возможно, не совсем искренне. — Я считал, что с лекарями проще говорить о болезнях. Это их специфика, входит в сферу их компетенции…

При слове лекарь, нарочно произнесенным мною с пренебрежением, Сергей Петрович снова скривился. Похоже, корчить кислые мины было его любимым занятием.

— О ваших недомоганиях мы, поговорим при более удобном случае. Возможно… — сказал он. — Сейчас мне интересует, что вам известно о нашем деле? Что вы знаете такого, чего не знаю я? И зачем вы так понадобились Наталье Владимировне, что она решила вам все рассказать?

Хладнокровие изменило ему. Он нервничал.

— У нее не было другого выхода. Вы так внезапно исчезли. А слабой женщине одной не управиться.

Чем больше раздражался врач, тем спокойнее становился я. Я вошел во вкус, и мне начала нравиться словесная перепалка.

— Я вас оставлю, а вы поговорите….

Но уйти Наталья Владимировна не успела. Открылась входная дверь, и сиделка вкатила кресло с Мариной.

Марина скользнула по мне равнодушным взглядом. Она действительно выглядела бледнее обычного, уставшей и изможденной.

Сергей Петрович при виде пациентки оживился. Его тоже тяготило вынужденное общение со мной. Он резво вскочил на ноги, отобрал у сиделки кресло.

— Прошу прощения, — обратился ко мне, — думаю, у нас еще будет время поговорить на интересующую нас тему. А сейчас мне нужно осмотреть Марину.

Я не возражал, и мысленно возрадовался такому развитию событий.

 

Глава шестнадцатая

Вечером приехал шеф. Инкогнито, с секретной миссией.

Не знаю, сколько бы ему довелось проторчать на проселке, если бы во время звонка я случайно не находился у себя в комнате, и так же случайно, мобильник оказался заряженным.

Оторвавшись от цивилизации, я забросил телефон, словно ненужную игрушку. Он припадал пылью на тумбочке, упорным молчанием доказывая неоспоримую истину, что все обо мне забыли, что всем на меня наплевать, и что я никому не нужен.

Поэтому звонок застал врасплох. Пионерский марш наяривал о так и не наступившей эре светлых годов, а я очумевшими глазами смотрел на тумбочку, пытаясь сообразить, что за наказание свалилось на мои уши?

— Не спишь, Славик? — голос Игоря Владимировича был бодрый и на удивление доброжелательный.

— По уставу спать во время боевого дежурства не положено, — съязвил я, чем развеселил шефа до такой степени, что он засмеялся и окончательно ввел меня в недоумение. Я не мог вспомнить, видел ли я его когда-нибудь смеющимся. Память подсказывала, что нет. Всегда — серьезный, строгий и чем-нибудь недовольный.

— Тогда слушай меня. Снимайся с поста и отправляй охраняемое боевое знамя на покой. Пришло время заняться настоящей работой.

Интересно, что он обо мне подумал? Я посмотрел на несмятую постель, и сам удивился, что вечер выдался спокойным и, как выразился шеф, без боевых знамен.

— Незаметно выйди из дому и пройдись пару километров по проселку к трассе. Я тебя там встречу.

Челюсть у меня отвисла ниже колен.

— Вы что, здесь? — переспросил я.

— Нет, я — там. А с тобой призрак отца Гамлета разговаривает.

— Понял. Скоро буду.

— Еще раз повторяю, постарайся, чтобы никто тебя не видел. Когда я говорю — никто, это значит — никто, без исключений, — и отключился.

Не знаю, служил ли Игорь Владимирович в армии, но командирский тон у него выработался до автоматизма. Я засунул мобилку в карман, отыскал фонарик и отправился на назначенное рандеву. Не скажу, что неохотно. Ежу понятно, что шеф пожаловал не просто так, а значит, есть вероятность, что события начнут развиваться хоть как-нибудь.

Ночью все выглядело иначе, чем днем. Крыльцо освещали две лампы в колпаках, стилизованных под ретро, но их света хватало не намного. Дальше, несмотря на обилие установленных вдоль дорожек и вокруг дома садовых фонариков, все утопало в непроглядной черноте. Той черноте, о которой принято говорить, хоть глаз выколи. А сами фонарики казались мелкими ничтожными светлячками, и давали света не больше, чем обильно рассыпанные по небу звезды.

Отойдя от крыльца, я нырнул в темноту и оглянулся. Окна зияли пустотой, лишь за некоторыми на втором этаже теплилась жизнь. Я увидел свет в своей комнате, у Влада, еще, наверное, у кого-то из девчонок. Трудно было определить, где, чья комната. Вспомнил, что забыл запереть дверь на ключ, вдруг пожалует Тома или еще кто-то, но возвращаться не стал. Шефа нельзя заставлять ждать.

Луч фонарика прорезал тонкую полосу, он с трудом раздвигал черноту ночи, сжимая, и уплотнял ее до почти осязаемого состояния. Звуки, непривычные, незнакомые и от того страшные, вынуждали вздрагивать. Я то и дело спотыкался, с усилием подавляя готовые вырваться проклятья, дабы не привлекать к себе внимания. Чьего? Вероятно, тех фантастических монстров из детских страшилок, которые сейчас обрели плоть и затаились за пределами видимости, выжидая удобного момента, чтобы наброситься на меня.

Дорожка вывела к калитке рядом с массивными металлическими воротами. Я отодвинул задвижку, петли протестующе заскрипели, нагнав на меня очередную порцию страха.

Я поражался беспечности Влада, его пренебрежительному отношению к безопасности. Удивлялся, что такая большая территория не охраняется. Когда спросил его об этом, он засмеялся.

— А смысл в охране? Зря кормить дармоедов?

— Деньги зажал? — пошутил я.

— Нет. Просто не вижу смысла. Места здесь глухие, нехоженые. Люди все друг друга знают, чужие появляются редко. А ставить охрану — лишний раз привлекать к себе внимание. Да и не такой я олигарх, чтобы опасаться. К тому же, дураку понятно, что капиталы мои хранятся не здесь.

— Сейчас и за копейку убить могут.

— Могут, — согласился Влад. — Но тут уж, как кому на судьбе написано. Если захотят достать, то и в бункере не отсидишься.

Наверное, доля истины в его словах присутствовала.

Оказавшись за пределами усадьбы, я почувствовал себя свободнее. Здесь было просторнее, кроны деревьев не заслоняли восходящую луну, и она щедро поливала молочной бледностью окружающие холмы и овраги. Гравий под ногами задорно поблескивал, тени деревьев на обочине с ужасными монстрами больше не ассоциировались.

Вдали замерцали красные огоньки габаритов, и я ускорил шаг. Машина стояла на обочине, шеф прислонился к капоту, одет он был в камуфляжный костюм, армейские берцы, глаза и половину лица закрывал козырек кепи такой же милитаристской раскраски. Как будто на войну вырядился.

— Долго шевелишься, — укорил меня, но не злобно, а как бы, между прочим.

— Быстрее не получилось.

— Ладно, проехали. Слушай сюда. Твоя задача номер один, незаметно провести меня к склепу.

— Зачем? — удивился я. Ведь только больному могла прийти в голову мысль отправиться тайком ночью к месту захоронения, тем более что это можно сделать днем, ни от кого не прячась.

— Надо кое-что посмотреть. Как тут с охраной?

Не только у меня сложились стереотипы по поводу загородных особняков богатых сограждан. И не только я поразился имеющему место быть парадоксу.

— Странненько… А насчет собак, как?

— Так же, как и с охранниками…

— Он, что, больной или жмот?

Отвечать не было смысла, да и не требовалось. Игорь Владимирович почти дословно озвучил мои недавние соображения по этому поводу.

— Ну что ж, это значительно упрощает нашу задачу.

Шеф пребывал в веселом, даже игривом настроении. Он открыл дверцу машины, достал небольшой чемоданчик и выключил габаритные огни.

— Веди, Сусанин.

Громадный орел, распростерший крылья на постаменте над курганом, при смотрящей в глаза круглой луне уподобился чудовищной химере. Представлялся хищной плотоядной тварью, готовой вот-вот сорваться и наброситься на жертву Развалины часовни лишь усугубляли кладбищенское настроение.

Но шефу было наплевать и на каменных пернатых, и на покоящихся под холмом усопших. Он тихонько насвистывал бодрый мотивчик, и тягостные мысли его не беспокоили. А если и беспокоили, вида он не подавал.

Большущий амбарный замок, казавшийся мне непреодолимой преградой, его не смутил. Игорь Владимирович поковырялся в скважине извлеченной из кармана железкой, и дужка выскользнула из паза.

— Показывай, где лежала старушка?

Я осветил фонариком надгробную плиту, хотя можно было зажечь лампочку. Но подобное казалось неуместным, почти святотатством. Благо, шеф не догадывался о наличии электричества. Он положил на плиту чемоданчик, достал из него нечто, напоминающие стетоскоп, усовершенствованный непонятным приспособлением и наушниками вместо рогатин. Щелкнул тумблером, на приборе высветилась зеленая шкала с тоненькой подрагивающей стрелкой.

Игорь Владимирович снял кепку, протянул ее мне, натянул наушники и стал выслушивать камень, как врач-терапевт выслушивает пациента. Ассоциация было настолько яркой, что я почти готов был услышать сакральное: «дышите, не дышите».

Закончив колдовать над камнем, шеф переместился к следующему, потом дальше, пока не обошел все. В отличие от первого, остальным он уделял меньше внимания, как мне показалось, ради «галочки».

— Знаешь Славик, — когда мы вышли на свежий воздух и замок был водворен на место, нарушил затянувшееся молчание Игорь Владимирович, — чем доморощенные кладоискатели отличаются от профессионалов?

Под профессионалами он, естественно, подразумевал себя, но, так как я был работником фирмы, тень комплимента затрагивала и меня.

— Тем, — не дожидаясь, пока я рожу умное и веское, продолжил шеф, — что они пренебрегают техническим прогрессом.

— Вам удалось что-то узнать?

Игорь Владимирович хмыкнул, но просвещать меня счел лишним и непотребным. Вместо ответа последовала инструкция о том, чтобы я держал язык за зубами и никому, особенно Наталке, почему-то акцентировал внимание на секретарше, не проговорился о его ночном визите.

— В ближайшее время я появлюсь здесь официально, тогда обо всем и поговорим. Да, чуть не забыл, мне нужно, чтобы ты узнал фамилию, имя отчество старушки и год ее рождения.

Нужную шефу информацию я и сам догадался раздобыть, но вместо похвалы за усердие, шеф снова хмыкнул. При свете фонарика он накарябал продиктованное мной в блокнот, отыскавшийся в одном из множества карманов его военно-полевой формы.

— Теперь свободен. Продолжай боевое дежурство у полкового знамени, — схохмил напоследок.

— Может, вас проводить?

Игорь Владимирович пренебрежительно скривился и отмахнулся от меня, словно от назойливой мухи.

* * *

Семеновну хоронили всей деревней. Обитый черной материей простенький гроб стоял на свежесколоченной лавке недалеко от дома покойной. Деревья укрывали пожарище, но запах гари, когда ветер менял направление, щекотал ноздри, от чего на душе становилось еще тягостнее и тоскливей.

Влад приехал на джипе, когда священник уже закончил отпевать усопшую. Остановился на расстоянии, распахнул багажное отделение, вытащил кресло с Мариной. Его теща в скорбном одеянии, которое мало чем отличалось от повседневной одежды, не спешила покидать салон. Дождалась, пока Влад откроет дверцу и поможет выбраться. Толпа сельчан, позабыв об усопшей, тотчас переключила внимание на новоприбывших, во взглядах и поведении преобладало раболепие, казалось, они вот-вот рухнут на колени перед новоиспеченной барыней.

Чудно, если учесть, что двадцать первый век на дворе.

Мы с Томой пришли раньше, пешком. Я боялся, что девушка закатит истерику, но, ничего подобного. Спокойствие и даже некая отстраненность, как будто происходящее ее не касалось. И, наверное, не притворялась. Смерть родственницы почти не затронула ее чувств. Погрустила немножко, возложила, как необходимую дань, цветочки у склепа и — все. Долг выполнен, миссия закончена, все мы тленны…

— На кладбище пойдем? — спросил я.

— Зачем?

Действительно, зачем?

Если внучке все равно, то мне и подавно. Кто для меня эта старушка?

Мы стояли в стороне, издали наблюдая за скорбным действом, и старались не привлекать к себе внимания. Последнее получалось плохо. В деревне все на виду, к новым людям интерес почти маниакальный. Аборигены пялились на нас больше, чем на покойницу. Пока не подъехал Влад и не отвлек внимание. Самое время незаметно удалиться.

Я пришел на похороны не столько ради Томы, она сама сюда не рвалась, сколько в надежде узнать что-то новенькое. Авось чего-то всплывёт, кто-то обмолвится… Только, зря. Сельчане ни о чем не догадывались, а усопшая, увы, уже ничего не расскажет…

— Не пора ли?…

Но незамеченными уйти не удалось. Марина, ловко управляя коляской, подкатила к нам.

— Славик, ты мне поможешь добраться домой? Меня в машине укачивает. Да и боюсь я ее после аварии.

Тома занервничала. Ее рука выскользнула с моей ладони.

— Конечно, помогу.

Что я еще мог ответить?

— Я просила маму, чтобы Семеновну похоронили рядом со склепом, но она — ни в какую….

Ее слова меня шокировали.

— Откуда ты знаешь?

Сказал, не подумав, в порыве эмоций. Тома посмотрела на меня взглядом затравленного кролика.

— Я знаю, что место Семеновны не рядом со склепом… Но, вы ведь понимаете. Амбиции. Мать никогда не признает кухарку своей родственницей.

— Которая, к тому же, имеет больше прав на наследство…

Последняя фраза была провокацией, но, сказав «А», нужно говорить и «Б».

— Да, — не возражала Марина. — Если наше родство нужно доказывать, то относительно Семеновны никаких сомнений, — легко согласилась Марина.

— Ты знала, что Семеновна — бабушка Томы? — наплевав на конспирацию, спросил я.

— Конечно, знала. Иначе, зачем бы я ее сюда пригласила.

— Но Тома тебе в родстве не признавалась?

— Нет. Мне иногда было больно смотреть, как она измывается над старушкой, дабы доказать, что не имеет к ней отношения. Старушка терпела, виду не показывала…

— Она ведь не знала, что Тома ее внучка.

Мы говорили вдвоем, словно Томы с нами не было.

— Не знала? — изумилась Марина.

— Ну и что, что знала, — вдруг сорвалась Тома. — Кто она мне такая? Я только здесь впервые ее увидела и ничем ей не обязана!!!

Если смерть и похороны бабушки не отразились на поведении девушки, то теперь она пребывала на грани срыва. А я, нащупав золотую жилу, наплевал на деликатность и продолжал ее разрабатывать.

Я толкал коляску по бугристой тропинке. Сомневался, что смогу осилить дорогу напрямик, потому направился к проезжей части. Отмахать придется значительно больше, но торопиться мне некуда.

Марина сидела ко мне спиной, я не видел ее лица, мне открывались лишь скрытая под вязаной шапочкой макушка и традиционно укутанные пледом коленки. Марина шла сзади, о ее настроении я мог судить лишь по дыханию и по интонации.

— Тома, неужели вы не общались? Не поверю такому. Наверное, играли комедию на людях, а сами втихаря чаи гоняли да знатным предкам косточки обмывали…

Я старался, чтобы голос не был серьезным: шутливое предположение для хохмы и не более.

— Брехня! — отрезала Тома. — О чем мне с ней разговаривать? Она сама ничего не помнила и не знала.

Соврала или сказала правду, сразу определить не мог. Но предположение о том, что старушка ничего не помнила, если и не было ложным, то, как минимум, — ошибочным. У меня сложилось иное представление о Семеновне. И хоть сам я с ней ни разу не общался, уверенность, с которой она двигалась по подземелью, а также исчезновение из каменной клетушки, в которой она раньше не могла быть…

Стоп!

Почему, не могла? Могла и, наверняка, не единожды бывала. Даже невзирая на то, что проход был замурован невесть, когда и непонятно, зачем.

— Томочка, старушка часто в склеп наведывалась? Ведь там ее родственники…

— Наведывалась, — ответила не Тома, а Марина. — Я сама несколько раз видела…

— А Наталья Владимировна знала, что Семеновна ей родственница?

— Не факт. Я не о том, знала или нет. Я о родственных связях…

— Ты что, вообще? — возмутилась Тома, приняв последние слова на свой адрес.

— Не рви сердце, — спокойно осадила ее Марина. — Не о тебе речь и не о покойной. Я о матушке… Потому, как родство наше с прежними владельцами усадьбы уж очень хлипкое и, не исключаю, придуманное на голом месте.

— Как же так? А архив, а документы?

— Ты и вправду такой наивный?

Марина сумела повернуть голову почти под неестественным углом и посмотрела мне в глаза. Мне показалось, а может и не показалось, что она едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. Конечно же, я не был настолько наивным простаком, тем более что работа в архиве входила в мои служебные обязанности.

— Если так, наверняка, ей пришлось хорошенько раскошелиться. Только, зачем? Неужели из-за мифических сокровищ? Так участок можно было приобрести и без претензий на родство…

— А гонор, амбиции?

— Когда вы с Владом поженились, ты уже была отпрыском древнего рода или еще влачила пролетарское существование?

— Еще влачила… — она хихикнула.

— И когда начался этот шизоидный бред?

— Как только в ее руки попали те злополучные письма…

Письма?

Про письма я ничего не слышал. Был разговор о документах, но о письмах мне пока не рассказывал. Еще одна крупинка из тонны руды.

— Маринушка, ты ведь можешь и ошибаться?

— Конечно, могу, — легко согласилась Марина. — Меня, в отличие от некоторых, в тайны не посвящают…

Приехали, что называется… Пустая болтовня… Вот только письма…

— Письма матушка из архива умыкнула?

— Не знаю.

Марине надоела затронутая тема, и она дала об этом знать. Но тут подала голос Тома.

— Я видела старинные письма у Кеши. Даже в руках держала. Только там не по-нашему написано. Ничего прочитать не смогла.

— А теперь они пропали вместе с другими бумагами?

— Ага, — согласилась Тома.

Я обернулся, посмотрел на нее, но из меня плохой физиономист. Подумал и решил не раскрывать, где мы с Владом отыскали бумаги покойного.

Были ли там пресловутые письма? Утверждать или отрицать я не мог. Видел, да и то мельком, только листы с расчетами. Возможно, что-то и таилось в глубине папки. Получается, что я не настаивал, а Влад не стремился делиться информацией? Если, конечно, было чем делиться…

Только вспомнил, он и нарисовался. Скрипнули тормоза, черная громадина, обдав пылью, остановилась рядом.

— Долго топать придется, — съязвил Влад, высунув голову в открытое окошко. — Подвезти?

Я бы не прочь и пешочком, но Марине, надоела прогулка, или она успела забыть, что в автомобиле ее укачивает.

* * *

Начало второго ночи. Я курил неизвестно какую по счету сигарету. От никотина першило в горле, дым туманом рассеивался по комнате и до слез разъедал глаза. Настольная лампа высвечивала желтый кружок с исписанными листами, посредством которых я тщетно пытался навести порядок в голове.

Порядок не наводился, мысли путались и отказывались подчиняться. Я подошел к окну, раздвинул штору и приоткрыл створку.

Прохладный воздух ворвался в комнату. Ночь была хоть и безоблачной, но темной. Вверху мерцали искорки далеких звезд, внизу кое-где виднелись неяркие огоньки садовых фонариков. Все остальное пряталось за темной завесой. Деревья угадывались лишь по шелесту листьев, а присутствие жизни на земле по редким, почти неуловимым звукам, насекомых и пернатых.

Успокаивающая картина. По сравнению с ней загадки, над которыми я ломал голову, казались мелкими и несущественными.

— А-а-а!!!

Крик, нарушивший мою безмятежность, резко оборвался. Затем раздался непонятный звук и снова — тишина. Только уже не спокойная, тревожная, пропитанная нехорошим и страшным.

Рука потянулась к защелке, но я не сразу решился открыть ее.

Такой испуганной я видел Тому впервые. Бледная, взъерошенная, с открытым ртом из которого уже даже крик не был в состоянии вырваться. Она прислонилась к стене, ее кулачок беспомощно колотил по окрашенной панели, вероятно, перепутав ее с дверью.

— Томочка, что случилось?

Я усадил девушку в кресло, но она еще долго не могла ничего сказать. Лишь, когда глотнула резкой минералки, которую я насильно влил ей в рот, лицо начало обретать осмысленное выражение.

— Славик, ты только не смейся… Мне кажется, я увидела привидение.

Не скажу, что ее слова меня удивили. Экая невидаль — привидение. По сравнению со всем остальным, что творится в доме — мелочь, на которую и внимания обращать не стоит.

— Оно приходило к тебе в комнату и хотело тебя изнасиловать?

Мой вопрос поверг девушку в шок. Наверное, нелепостью. В ее понимании, конечно. Ведь я не шутил, спрашивал серьезно.

— Изнасиловать? Привидение?

Абсурдность вопроса привела девушку в норму скорее, чем, если бы я начал ее утешать.

— Ха-ха-ха!!! Славик, ты, что сбрендил? Разве привидения насилуют?

Она была уверена в своей правоте, она отошла от стресса и потешалась надо мной. Тоже мне, эксперт по привидениям. Бедная девочка, как мало она знает о потустороннем.

— А разве они, вообще, бывают? — подлил скепсиса.

— Сама бы не поверила, если бы кто сказал, — тень снова набежала на ее лицо. — Но, Славик, я его видела.

— И какое оно? — допытывался, стараясь, чтобы в голосе присутствовала ирония.

— Белое, бесформенное… Оно плыло по коридору, может, летело?.. — Тома задумалась. — Потом прислонилось к стене и исчезло. Может, просочилось сквозь нее? Славик, ну почему ты мне не веришь?

— Верю-верю, — успокоил девушку. — Видела бы ты себя пять минут назад…

— А ты бы не испугался?

— Наверное, испугался…

Тома отглотнула со стакана, скривилась.

— Налей что-то покрепче.

Я исполнил ее просьбу, и себе тоже капнул на донышко.

— Ты давно уже здесь живешь, раньше ничего такого не слышала?

— Было, когда-то, Влад жаловался, что к нему кто-то в спальню приходил, но мы только посмеялись, думали, с бодуна померещилось.

— Ладно, Томочка. Ты уже, как, в норме?

— Не волнуйся, все в порядке. Это я от шока растерялась…

— Хорошо растерялась. Весь дом на ноги подняла…

— Так уж и весь? — усомнилась девушка. — Почему-то, кроме тебя никто меня спасать не пришел.

Конечно, не пришел. Единственное, что нормальное в этом доме — звукоизоляция…

— Показывай, где его видела?

В коридоре было сумрачно. Синеватые лампы ночного освещения давали достаточно света, чтобы впотьмах не наткнуться на что-то, но мало для нормального обзора.

— Я шла по коридору, привидение появилось в торце и двигалось мне навстречу. Я остановилась. Сначала думала, что померещилось, потом, что кто-то хочет меня напугать, пошутить типа. Ты ведь знаешь, что я не пугливая?

Тома взяла меня за руку, ладонь была холодной и дрожала.

— Конечно, знаю.

— Я пошла навстречу. Мне кажется, призрак меня не видел. Он, наверное, двигался к лестнице, но я не выдержала и закричала.

— Что было дальше?

— Он прислонился к стене и исчез в ней.

— Интересно, кто кого больше испугался?

Тома неохотно подвела меня к месту, где, по ее словам, исчез призрак.

— Я не совсем уверена, ведь темно, но, кажется, здесь.

Мы стояли рядом с дверью в соседнюю комнату. Ту самую, которую недавно я обследовал вместе с Владом.

— Призрак точно растворился в стене, а не вошел в комнату?

— Не знаю…

Я нажал на ручку и толкнул дверь. Просто так, без надежды, комната всегда была закрыта на ключ.

Дверь скрипнула и отворилась. Тома ойкнула и сильней вцепилась в мою руку. Мне тоже было страшно и не хотелось входить. Но я не мог оплошать перед женщиной. Отстранил от себя Тому, наощупь отыскал выключатель, и под потолком зажглась яркая после коридорного полумрака лампа.

Я осмотрел комнату, заглянул в ванную, в шкаф и даже под кровать. Естественно — никого. Даже если призрак и не был бестелесным, у него была уйма времени, чтобы уйти через ту же дверь.

Воспользовавшись случаем, я снова исследовал примыкающую к моей комнате стену, выпуклый аппендикс каминного дымохода, но, как и раньше, ничего подозрительного не обнаружил.

Пока я рыскал по комнате, Тома стояла у двери и наблюдала за моими действиями. Она не пыталась помочь и, казалось, еще не разуверилась в недавних страхах, ожидая, что нечто потустороннее может возникнуть из неоткуда и наброситься на нас.

— Как видишь, ничего. Если кто-то и был здесь, давно ушел. Если бы мы пришли сразу, может и поймали бы его…

— Или он нас, — мудро заметила Тома, и я мысленно с ней согласился.

* * *

— Влад, мне нужна дрель?

— Зачем? — удивился он.

— Хочу картину на другую стену перевесить, глаза мозолит.

Я не помнил, была ли в моей комнате картина, но и Влад этого не помнил.

— В мастерской должна быть, — не стал вдаваться в подробности. Его меньше всего интересовала картина в моей комнате, и на какой стене она должна висеть. — Сам справишься или прислать кого-то?

— Справлюсь, — заверил школьного товарища, который, судя по его виду, пребывал не в наилучшем расположении духа. Возможно, по той причине, что я снова вынудил его подняться с постели ни свет, ни заря.

Мастерская находилась в одном из подсобных помещений. Я без труда отыскал нужный инструмент, выбрал несколько сверл подлиннее и, не таясь, потащил к себе в комнату. Нужно было и ломик захватить, но возвращаться не стал.

Отворил дверцу, выбросил из шкафа все вещи, прислонил сверло к задней стенке и с какой-то одержимостью, сжав зубы, нажал на гашетку. Дрель затрещала, титановое сверло легко прошило картонную преграду, наткнулось на кирпичную кладку и с диким визгом начало в нее вгрызаться. Кирпич оказался качественным, но, несмотря на сопротивление, тридцатисантиметровое сверло хоть и медленно, но продвигалось вглубь. Когда оно вошло почти наполовину, я сделал передышку, металл раскалился докрасна, а, когда сверло остыло, продолжил работу. Пару визгливых «вжиков» и преграда вдруг исчезла, сверло провалилось внутрь. Включил реверс, вытащил его, сдул красную пыль, заглянул в пробитое отверстие. Но ничего не увидел. Дырочка была слишком маленькой, а стена очень толстой.

Сгорая от нетерпения, я бросил дрель, выбежал в коридор. Дверь в соседнюю комнату по-прежнему была не заперта. Посмотрел на стену и испытал разочарование. Дырочка была там, где ей и положено было быть. Никаких пространств, пустот или еще чего-то между комнатами не было. Соответственно и от идеи с потайным ходом пришлось отказаться.

Я был поражен, разочарован и не знал, что думать. Все, что казалось логичным и закономерным в одно мгновенье утратило смысл.

* * *

Не знаю, был это сон или озарение, возможно, и то и другое. Два в одном.

Я беспокойно ворочался, не мог отключиться, обрывки бессвязных мыслей стучались о черепную коробку, лишая возможности утонуть в забытьи. Вроде бы и не бодрствовал, но и сном такое состояние назвать невозможно. Потом — мгновенный провал, словно вспышка в мозгах и все вдруг стало понятным и объяснимым. И настолько простым, что впору было посмеяться над собственной глупостью и неспособностью рассмотреть лежащее на поверхности.

Не было никакого потайного хода, да и не нужен он. Привычка усложнять сыграла со мной плохую шутку. Приди я к такому выводу раньше, отпала бы необходимость ломать голову над разрешением нелепой проблемы. Ведь дураку понятно: чтобы появиться в моей комнате не обязательно пользоваться надуманной крученой лестницей в узком междустенном пространстве. Достаточно войти в соседнюю комнату и открыть потайную дверцу.

Оставался главный вопрос: кто он, таинственный призрак? Если отбросить невозможное, напрашивался один вариант. Тоже почти не реальный. Возможный лишь при условии, что жена Влада притворяется калекой, а на самом деле — нормальная здоровая женщина. Конечно, о нормальности в таком случае возникают вопросы, но в каждом из нас свои тараканы. А вот по поводу неспособности двигаться…

Зачем ей это нужно? Чтобы насолить Владу? Отомстить за неосуществившиеся надежды и мечты? А может, чтобы в случай чего иметь неопровержимое алиби?

Последняя мысль показалась интересной и заслуживающей внимания. Я пытался вспомнить, являлся ли ко мне призрак в ночь, когда убили Иннокентия? И не мог.

* * *

Рычажок, который открывал потайную дверцу, должен находиться в доступном месте, и я снова ощупывал стену, кафельные плитки на дымоходе. Тщетно. Правда, теперь меня это не огорчало. Я не особо и надеялся, проверял так, на всякий случай. Главное, что задачка решена, а что ключик пока недоступен, не столь важно. Ведь могло оказаться, что кнопочка, открывающая дверцу, не одна. Возможно, их целая комбинация, чтобы никто случайно не разгадал оберегаемый секрет.

Однако день сегодня задался. Не рассчитывая на успех, я, тем не менее, его добился. Случайно.

Я уже собирался плюнуть на гиблое дело, когда взгляд зацепился за несоразмерную щель на стыке плинтусов. Казалось, его плохо прибили, и дерево отслоилось от стены. Чтобы поправить недоработок строителей, я пнул по деревяшке ногой. Она стала на место, спружинила и снова отошла. А стена передо мной с легким, почти неслышным, шумом пришла в движение. Мгновенье спустя образовалась щель, хоть и неширокая, но достаточная, чтобы я протиснулся в свою комнату.

С моей стороны принцип механизма был таким же. За исключением того, что щель в плинтусе заметить было сложнее, так как ее прикрывал ковер.

Первая победа окрылила. Жажда действовать распирала меня. Я испытывал настоящий охотничий азарт: будоражащий душу, волнующий кровь. Я вознамеривался этой же ночью устроить засаду, поймать таинственную визитершу и устроить допрос с пристрастием. Авось еще какая-то тайна приоткроется.

А пока не знал, куда девать оставшееся время. Моя энергия требовала выхода.

И тут зазвонил телефон…

 

Глава семнадцатая

Дорогу к каменной клетушке шеф выдержал стойко и почти без нареканий. Несколько раз он спотыкался и не сдерживал крепкое словцо, но такое не в счет. А, когда оказались на месте, вообще, вдохновился. Приказал мне держать фонарик и светить, куда скажет, а сам метался от одной стены к другой, что-то высматривал, выстукивал и даже вынюхивал.

Час назад я встретил его за пределами усадьбы и тайком провел в подвал. Он по-прежнему не желал, чтобы его видели, причины таинственности не оглашал, но я и сам догадывался. Вероятно, что-то выведал и надеялся отыскать сокровища, если такие имеются, втихаря, без ведома хозяев. А то и вовсе умыкнуть. Не скажу, что шеф — негодяй и подлец, скорее он был в меру порядочным и способным на авантюру. В том числе на рискованную и не совсем честную.

Встретились мы, как и в прошлый раз, ближе к полуночи, так что охоту за привидением пришлось отложить. Да и не был я уверен, что оно появится. После того, как Тома его вспугнула, наверняка, на некоторое время затаится.

— Так-так-так… — глубокомысленно изрек Игорь Владимирович, в третий или в четвертый раз оббежав клетушку по периметру… — Ясненько-ясненько…

— Что дело темненькое? — не удержался и подколол я.

Он на мою колкость не среагировал и с показным интересом стал рассматривать очередной из камней. Как по мне, тот ничем от других не отличался, а шеф просто ломал комедию, изображая бурную деятельность.

— Понятненько…

Игорь Владимирович раскрыл чемоданчик с уже знакомым мне прибором, и начал прослушивать стены. Снова обошел комнату, уже медленно. Опустился на четвереньки, выслушал пол, потом то же самое проделал с потолком.

— Славик, я там, кажется, ломик видел. Понимаю, что это — варварство, но он может пригодиться. Здесь, конечно, должен быть механизм, приводящий эту махину в движение, но мы его будем до скончания века искать. И не факт, что найдем.

Невзирая на нестыковки, шеф не растерял хорошего настроения, о чем свидетельствовало его многословие.

За ломиком далеко идти не пришлось. Он валялся рядом с разломом на груде вынутых недавно камней.

Шеф взвесил в руках тяжеловатый для его непривычных к физическим нагрузкам рук инструмент, затем поскрёб плоской стороной шов на потолке, зацепил камень и начал осторожно его расшатывать. Булыжник с глухим стуком свалился ему под ноги, вслед за ним посыпались более мелкие камешки вперемешку с землей или песком. Я смотрел в образовавшуюся выемку, только смотреть было не на что. Ни намека на пустоту. Или спрессованная земля или тот же камень.

Игорь Владимирович потыкал ломиком в дыру и тоже пришел к выводу, что вытянул пустышку. Снова достал прибор, послушал, ничего не сказал, но оставил потолок в покое и перешел к стене напротив входа. Там выковырял еще один камень, и тоже — без результата.

— Задачка, однако… — молвил сокрушенно.

— А как же хваленый прибор?

— Понимаешь, Славик, тут структура особенная. По правде, сам ничего не пойму. Почти под каждым камнем есть пустота. Но это может быть от известкового раствора, его со временем выела влага. А вот ничего глобального, похожего на проход не нахожу.

— На какое расстояние он действует?

— Зависит от материала, от его плотности. Думаю, на полметра, как минимум.

— Маловато, — сокрушился я.

Откровенность шефа льстила, и желание подшучивать над ним пропало.

— Маловато, — вслед за мной повторил он, и принялся ковырять новый камень, теперь, наверное, больше полагаясь на интуицию, чем на науку.

И снова — ничего. Потом еще, и еще с таким же результатом. Не знаю, как шеф управлялся с ломиком, у меня от фонаря руки устали. Им руководствовало упрямство и нежелание смириться с неудачей. Войдя в раж, он, наверное, долбил бы стены, пока не разнес все в прах или не свалился от усталости…

К-счастью, обошлось без крайностей. Вот только, к счастью ли?

Уже без прежней резвости, энтузиазма поубавилось, шеф боролся с камнями слева от входа. Когда отвалился и скатился под ноги очередной булыжник, он внезапно вскрикнул. Не знаю, чего в его возгласе было больше, торжества или усталой радости?

— Кажется, есть, Славик! Я расколол эту проклятую шкатулку!

Высокопарный слог не соответствовал интонации, в голосе преобладало утомление, граничащее с изнеможением.

Я подошел ближе, навел луч в углубление и ничего не увидел. Ничего такого, что могло бы привести в восторг или хотя бы подарить надежду.

— Славик, ты, что не догоняешь?

Я присмотрелся внимательнее, но снова ничего интересного не заметил.

— Нет, — признался честно.

— Тупица! — охарактеризовал меня шеф. — Полнейшая профнепригодность!

В отличие от смысла, сказанного, чувствовалось, что шеф доволен. И не исключено, что моя тупость и «полная профнепригодность» тоже добавили ему изрядную долю оптимизма.

— Посмотри, ведь это же — бетон! А если бетон, значит, стена рукотворная. И если, кто-то ее возвел, значит, она кому-то была нужна, — словно младенцу втолковывал мне Игорь Владимирович.

Для наглядности, он несколько раз несильно стукнул ломиком, по камню, который, как по мне, ничем не отличался от остальных, разве что более ровной поверхностью. Острие ломика скользнуло по твердой поверхности, оставив на ней светлые, почти белые царапины.

— Убедился?

Я кивнул, хотя и не видел большой разницы между камнями и тем, что шеф обозвал бетоном.

— Так, я свое дело сделал, теперь — твоя очередь. Тут особая квалификация не требуется.

Шеф отобрал у меня фонарик, взамен протянул лом, и я, ощутив его тяжесть, тотчас испытал приступ тоски с примесью безнадеги. Мне недоставало энтузиазма, а физический труд никогда не значился среди моих любимых увлечений.

Тем не менее, я без особого труда отковырял несколько соседних камней. Чтобы они свалились, достаточно было их слегка расшевелить. Но, когда дело дошло до бетона, сразу понял, что задача не по зубам. Хоть и лупил со всей силы, лом лишь скользил, оставляя царапины, наподобие тех, которые продемонстрировал мне шеф.

— Ты под углом бей, под углом! — изгалялся, а может и не изгалялся, Игорь Владимирович.

Он примостился на куче сваленных камней и, подсвечивая снизу фонариком, наблюдал за моими потугами.

Я пытался внять его советам, бил под углом, однако, с тем же результатом. Коэффициент полезного действия равнялся нулю. Скоро мне стало жарко, пот ручьями стекал по лицу, рубашка пропиталась влагой, а руки горели огнем.

— Да, работничек из тебя еще тот, — ухмыльнулся шеф, когда я в очередной раз присел отдохнуть и потянулся за сигаретой. — Не пойму, с какой радости я тебя держу в фирме?

— У меня другие служебные обязанности, — вяло возразил я, затягиваясь горьковатым дымом, который запершил в горле и вырвался обратно с надрывным кашлем.

— Человек должен быть всесторонне развитым, — философствовал Игорь Владимирович.

— Я - за узкую специализацию. Каждый должен заниматься своим делом…

— Теоретически, конечно, правильно. Но не совсем верно. Бывают ситуации, когда лишние знания и умения могут пригодиться. Вот, как сейчас, например.

Он тоже закурил. Пристроил фонарик на полу, направив луч вверх, от чего был виден лишь светлый круг на потолке, а вокруг сгустилась темнота. Некоторое время сидели молча. Тишину нарушали слабое потрескивание сигарет, когда затягивались, журчание ручья и монотонный, бьющий по нервам, стук срывающихся с потолка капель.

— Ладно, подменю тебя немного.

Шеф взял ломик, размахнулся, но ударить не успел.

Что-то громко зашуршало, некоторые камни сами, без постороннего вмешательства, вывалились наружу. А потом на месте стены образовалось отверстие. Шеф застыл с поднятым ломом, а я от неожиданности выпустил фонарик. Он откатился в сторону и потух. Это последнее, что я успел увидеть. Яркий сноп света, вырвался из отверстия и ослепил меня. Раздался крик. Не знаю, я кричал или еще кто-то. А потом — грохот, от которого заложило уши, каменная крошка посыпалась с потолка на голову и за воротник. Я инстинктивно закрыл уши ладонями и с опозданием сообразил, что это выстрел. Шмякнулся животом на мокрый пол, распластался, пытаясь слиться с ним. И с ужасом ожидал следующего выстрела, который, наверняка, станет для меня последним.

Но больше ничего не происходило, вокруг было тихо и темно. Я пошевелился, наткнулся на фонарик, от прикосновения он снова загорелся. Несмело поводил лучом. В углу, прижавшись к стене, сидел Игорь Владимирович. Глаза его были круглые от пережитого ужаса, он прикрыл их ладонью, защищаясь от света. Я перевел луч на место, где открылся проход. Но там уже ничего не было. По-прежнему — монолитный бетон с несколькими белыми царапинами от ломика…

— Ну и дела… — только и мог сказать шеф.

— Ага, — в тон ему молвил я, и мы, не сговариваясь, бросились к выходу из подземелья.

Улепетывали со всех ног, иногда сталкиваясь в узком тоннеле, и пытаясь опередить друг друга. Когда выбрались на свежий воздух, Игорь Владимирович глубоко вздохнул и выдохнул.

— Ну, все, теперь можно не спешить…

Словно и не убегали, а просто спешили.

— Куда не спешить? — не понял я.

— Никуда не спешить, — голос хоть и подрагивал, но шеф прилагал максимум усилий, чтобы выглядеть спокойным. — Теперь мы на свободе, никто нас в подвале не закроет. У нас развязаны руки, и мы сами выходим на тропу войны…

* * *

— Ты куда? — схватил меня за руку, когда я направился к кухне.

— Нужно что-то выпить, в горле пересохло…

Мне действительно нужно было выпить и, отнюдь, не воды. Но Игорь Владимирович придерживался иного мнения.

— Потом выпьешь, сейчас некогда. Веди к склепу и кратчайшей дорогой. Если нам повезет, мы можем его там застать…

Странное представление о везении, учитывая, что шеф собирался с голыми руками переть на вооруженного преступника. И, неизвестно, одного ли?

Я не хотел идти к склепу, но и праздновать труса перед Игорем Владимировичем не собирался — большая честь для него.

— Ты только того, не очень шуми, — словно угадав мои мысли, поспешил предостеречь Игорь Владимирович. — Нам под пули лезть незачем. Наша задача — посмотреть, кто по ночам хулиганит и не дает нормальным людям заниматься делом.

Луна пряталась за тучами, пробираться приходилось наощупь. Дом черной громадой высился за нашими спинами. Когда я обернулся, в нем светились два или три окна. Я не мог определить, в чьих комнатах, но, учитывая количество жильцов, пришел к выводу, что мы с Игорем Владимировичем не одиноки, и для большинства обитателей эта ночь тоже выдалась бессонной.

Возле склепа было виднее. Луна соизволила выглянуть и озарила все бледным сиянием. Ее непривычный свет искажал знакомые предметы, превращал окружающий пейзаж в незнакомую местность. Словно из фантастического фильма об иной галактики.

Вот и курган с распростершим крылья орлом. От его вида пробежала дрожь. Громадный хищник, как будто парил над землей, выискивая жертву.

Не нас ли?

Гравий громко скрипел под ногами, его скрип мог разбудить всю округу. Не сговариваясь, мы сошли с дорожки, и остаток пути преодолели по густой траве, спотыкаясь о кирпичи от разрушенной часовни.

Вход в склеп прятался в тени и определить, открыта дверь или нет, было невозможно. Мы молча наблюдали за ней, однако, ничего подозрительного не заметили: никакого движения, никаких посторонних звуков. Или опоздали, или ошиблись, или злодей затаился в средине и тоже выжидал, когда мы выдадим свое присутствие. А может, удостоверившись, что мы сбежали с подземелья, вернулся в дом и наслаждался ароматным кофе с не менее ароматным коньяком.

Не знаю почему, но в нарисованной воображением картинке, я почему-то увидел Влада. Бред! Странная, бессмысленная ассоциация. Он здесь точно не при чем. Наверное, из-за пистолета, но мало ли у кого еще может быть оружие?

— Так можно до скончания века сидеть и ничего не высидеть…

Шеф медленно, то и дело, озираясь, направился к склепу. Я — за ним. По дороге подобрал обломок кирпича, хоть что-нибудь за неимением лучшего. Гравий снова предательски заскрипел, но миновать его было невозможно. Им была засыпана вся площадка перед входом в усыпальницу. Звук резал по ушам, вынуждал содрогаться, замирать и прислушиваться.

Вот и ступеньки. Я на мгновенье включил фонарик. Дверь закрыта, и замок, как будто, на месте. Можно расслабиться. Если кто-то и прятался в склепе, мы для него недосягаемы.

— Что будем делать? — спросил шепотом, хотя необходимости таиться уже не было.

— Нужно войти.

Игорь Владимирович полез в карман, наверное, за отмычкой. Я снова включил фонарик, направил на замок и тут же его выключил. Шеф тоже замер.

Замок никуда не делся, только ничего не запирал, висел на одной дужке.

Дверь открывалась вовнутрь. Если ее распахнуть, спрятаться нам негде, лучшей мишени не придумаешь: позади ступеньки, по бокам бетонные откосы.

Я все это осознавал. Но на меня вдруг накатила этакая бесшабашная удаль. Наверное, совсем башню снесло. Сам толком не понимая, что делаю, я вдруг, ни с того ни с сего, лупанул ногой по двери, наподобие спецназовца в американских боевиках.

Правда, получилось не так эффектно, как в кино. Дверь — железная, тяжелая. Она не распахнулась настежь, лишь тяжело скрипнула и ненамного отошла внутрь. Ногу, обутую в кроссовок, пронзила боль. Выступили слезы, и я едва не заскулил. Но, все же, превозмог боль и с пронзительным криком:

— Получай, фашист, гранату, — швырнул внутрь склепа обломок кирпича.

Кирпич глухо стукнулся об пол, прокатился немного, затих. И — ничего. Тишина. Осмелев, я толкнул дверь рукой, нашарил выключатель и склеп озарился электричеством. Прихрамывая, вошел внутрь. Шеф помедлил и последовал за мной.

— Ну, ты и псих, — сказал он.

В голосе я не уловил ни восхищения, ни похвалы. Больше — беспокойства, как бы я еще чего не учудил.

В склепе тихо и пусто, как и положено месту последнего упокоения или, вернее, вечного покоя. Все, как и раньше, ничего нового. Если кто и побывал здесь, следов после себя не оставил. Что очень странно, учитывая влажность и грязь в подземелье.

Так не могло быть. Стрелявший вряд ли стал бы тратить время на наведение порядка. Ему нужно было спешить домой и обеспечить себе алиби.

Тем не менее…

— Пустышка.

Шеф то ли прочитал мои мысли, то ли сам пришел к идентичному выводу.

— Не факт, — возразил я, и тут же придумал, почему — не факт. — Ему не обязательно было возвращаться сюда. Достаточно было дождаться, пока мы уйдем из подземелья.

— Возможно, и так, — вынужден был согласиться Игорь Владимирович.

* * *

— Вы, Вячеслав, смотрю, совсем заработались…

— Прогулялся перед сном, — ответил, как можно беззаботнее, с усилием совладав с внутренней дрожью, которая всегда возникала при виде Натальи Владимировны.

Врач смотрел на меня с брезгливостью, словно на вредное насекомое. Выглядел я после ночных приключений, не ахти, но не думаю, что его отношение изменилось бы, предстань я одетым с иголочки.

В отличие от меня Сергей Петрович блистал чистотой и свежестью. Выутюженные брюки, светлая рубашка, начищенные до блеска туфли, аккуратный пробор и ухоженные, словно у женщины, ногти. Минус один подозреваемый, мысленно подытожил я. После прогулки по подземелью так быстро почистить перышки невозможно. Наталья Владимировна тоже отпадает…

Круг подозреваемых суживался, что не могло не радовать…

— Вы нам ничего не хотите рассказать, Вячеслав?

Наталья Владимировна сидела прямо, не шевелясь. Ее спина не прикасалась к спинке диванчика, словно женщина не могла согнуться дальше определенного угла. Врач, наоборот, вальяжно развалился в кресле, в его позе присутствовала нарочитая небрежность. На низком столике с витиеватыми ножками высился графинчик с розовой жидкостью и крохотные рюмочки. Пьянствуют, однако…

— Пока нечего, — развел руками и направился к лестнице, дабы не нарушать их интим.

Ожидал, что меня окликнут, вернут. К-счастью, обошлось. Я беспрепятственно взобрался на второй этаж, но вместо того, чтобы пойти к себе, направился к апартаментам Влада.

На стук никто не откликнулся. Постучал громче — результат тот же. Заколотил кулаками — глухо как в танке. Нажал на ручку, и дверь внезапно отворилась.

Я не знал, зачем мне нужен Влад. Подозрение, на миг мелькнувшее возле склепа, испарилось сразу и безвозвратно. Уже входя в комнату, словно отмазку внезапному вторжению, придумал вопрос о пистолете. Только спрашивать ничего не пришлось. Да и смысла не было.

В комнате горел свет. Влад развалился в кресле и, похоже, был пьян. На столике лежала фляжка. Тут же бутылка, на донышке которой еще оставалось немножко коричневатой жидкости.

Влад смотрел на меня, прищурившись и не реагировал. Он ничего не соображал. Выводить его из этого состояния не имело смысла.

Все, что я хотел узнать, само бросалось в глаза. И шокировало…

С утра еще новый камуфляж был запачкан, ботинки заляпаны не успевшей высохнуть грязью.

Верить, что Влад в нас стрелял, не хотелось. Зачем ему это? Или он сбрендил и не соображал, что творит?

Тихонько, стараясь не привлекать внимания, я попятился и вышел в коридор. Показалось, что услышал шум в соседней комнате, спальне Влада, но возвращаться не стал.

Одиночества в эту ночь я бы не выдержал. На душе было так мерзко, что хотелось задрать голову и взвыть на луну. Я ломанулся к Томе, но наткнулся на запертую дверь. Все мои призывы и стуки остались без ответа. Или девушка крепко спала, или не хотела меня видеть, или…

Впрочем, нет.

Так я и себя скоро начну подозревать. Достаточно на сегодня выводов и предположений. Ни к чему хорошему они не приводят.

Позвонить шефу?

Он мне не докладывал, где собирается ночевать. Сказал только, что утром появится уже не инкогнито, а, как положено, с официальной миссией. Но остатки здравого смысла не позволили совершить очередную глупость. Игоря Владимировича лучше не трогать. Я не знал, какой из него собутыльник, но подозревал, что подобное предложение может негативно сказаться на дальнейшей карьере.

А вдруг Тома сейчас ждет в моей комнате? Ведь такое раньше уже было…

Дверь закрыта. Я повернул ключ и с тяжелым сердцем вошел в жилище. Нашарил выключатель, на мгновенье свет ослепил, а когда зрение восстановилось, я увидел, что в комнате не один.

* * *

Она стояла у закрытой шторы возле окна и смотрела на меня. Я ее не сразу узнал. Возможно потому, что никогда раньше не видел в полный рост. Длинный махровый халат был плотно затянут поясом, от чего талия казалась изумительно тонкой, а сама женщина хрупкой и невесомой. Ее светлые волосы были распущены, лицо — бледное и немножко испуганное.

— Вижу ты не очень удивился?

— Не очень, — соврал я.

Я был изумлен, обескуражен…

— Я поняла, что ты обо всем догадался.

— Когда увидела дырку в стене?

— Не только. Ты ведь меня узнал, когда я приходила в прошлый раз.

— Когда ты меня из баллончика травонула?

— Не травонула. Там безвредный газ.

— Почему ты решила открыться?

— Дальше скрываться нет смысла. Можно играть роль одной, но когда двое корчат из себя идиотов, уже не смешно. Лучше — в открытую.

Я не знал, как лучше, я еще не придумал, как лучше. Я еще ничего не осознал и ничего не понимал. В моей голове был полный винегрет и ни одной рациональной мысли…

Марина восприняла мое молчание, как согласие.

— Иди ко мне, дорогой…

Она сбросила халат, под которым из одежды ничего не было, и направилась к кровати. Но я не спешил исполнять ее желание.

— А поговорить? — озадачил избитой фразой из бородатого анекдота.

— Поговорить? Можно и поговорить.

Марина подобрала халат, накинула его обратно на плечи, села в кресло и налила в стаканы коньяк.

* * *

В этот раз Игорь Владимирович обошелся без лишнего шума. Его автомобиль тихо подкатил к парадному крыльцу, и я сразу выбежал ему навстречу.

Ночью мне так и не удалось прилечь, Марина только ушла, и на сон времени не осталось. Исповедь жены Влада кое-что прояснила, хотя я и раньше насчет Влада не обольщался.

— Ну, как дела, сыщик? — не знаю, где провел ночь Игорь Владимирович, скорей всего в машине, но выглядел он прилично.

— Есть разговор.

Он что-то прочел на моем лице, или уловил в голосе, перестал хохмить, и мы поднялись ко мне в комнату.

— Игорь Владимирович, это Влад стрелял…

— Да?.. — шеф не удивился и не расстроился. — Рассказывай, что накопал…

Я рассказал, в каком виде застал хозяина усадьбы.

— Ладно, проверим. Да не расстраивайся ты так. Все живы, слава Богу.

— Все живы, — повторил я, — кроме Иннокентия Вениаминовича…

— Разберемся. Не факт, что его твой друг угрохал. Пойдем, что ли, поговорим с ним.

Влад не спал и выглядел значительно лучше, чем накануне. Выбритый, пахнущий лосьоном, одетый в свежую рубашку и выглаженные брюки. О тяжелой ночи напоминали лишь мешки под глазами и блеклый взгляд.

Нас он встретил не то, чтобы неохотно, но и без особой радости, как неизбежное зло, с которым необходимо смириться. Жестом указал на кресла, включил кофейный аппарат, достал из шкафа непочатую бутылку и бокалы. Проделал все молча, с несвойственной ему суетливостью. Он избегал наших взглядов и, кажется, опасался наших вопросов.

Я никогда не отличался деликатностью, дипломатия не мой конек.

— Влад, где пистолет?

— Что? Пистолет? — он вздрогнул, но сразу взял себя в руки, овладел мимикой и даже улыбнулся.

— Зачем он тебе?

— Просто, интересуюсь. Вдруг его у тебя украли?

Я оставлял ему лазейку, но он ею не воспользовался.

— Шутишь?

Влад ключом открыл какую-то из многочисленных дверец в шкафе, достал замшевую кобуру с поясным ремнем и положил перед нами. Я взял ее в руки, расстегнул.

— Осторожно, он заряжен.

— Не учи!

Тяжесть оружия казалась приятной. Рукоятка «Макарова» удобно поместилась в ладони, подспудно придавая чувство уверенности и, возможно, извращенного комфорта. Я вытащил обойму, снял пистолет с предохранителя, оттянул затвор, поймал вылетевший желтый цилиндрик. Затем вытолкал те, что были в обойме. Семь штук. Понюхал ствол. Он отдавал пороховой гарью. Влад не успел почистить оружие.

— Значит, ты в нас стрелял?

— Я в вас стрелял?

Растерянность Влада казалась искренней.

— Ночью в подземелье, — напомнил я.

Взгляд Влада переместился от нас с Игорем Владимировичем на бутылку, потом на пистолет и на выстроенные в ряд, словно строй солдатиков, цилиндрики патронов с круглыми металлическими головками. Наконец он сосредоточился на бутылке, схватил ее, скрутил крышку и небрежно плеснул на донышки бокалов. Не дожидаясь нас, выпил свою порцию и налил снова.

— Это были вы?

— А кого ты ожидал там увидеть?

— Ребята, клянусь… Я действительно был ночью в подвале, действительно стрелял. Но я не знал, что это вы. И стрелял я вверх, чтобы напугать…

Я вспомнил, как после выстрела на голову посыпалась каменная крошка, и понял, что Влад говорит правду.

— Владислав Викторович, может, расскажете по порядку? — подал голос Игорь Владимирович.

— Тут и рассказывать нечего, — начал Влад. — Выглянул в окно, вижу, кто-то идет к склепу. Выбежал за ним…

— Вы его узнали?

— Нет. Темно было. Подбежал к склепу, дверь не заперта. Я туда, а там надгробный камень сдвинут, и лесенка вниз. Достал пистолет, спустился. Прошелся тоннелем, он мне не совсем старым показался, добротный такой, из бетона, словно в бункере или ракетной шахте. Не длинный, кажется, ответвления были, но я по основному ходу пошел, чтобы не заблудиться. Добрался до конца коридора, там дверца, как в бомбоубежище. Повернул колесо, потянул, она открылась. А оттуда на меня с ломом. Пальнул вверх и дверцу обратно закрыл…

— А тот, за кем ты шел?

— Не знаю, куда он делся…

— Мы тоже никого не видели, — констатировал Игорь Владимирович.

— Я же говорю, там ответвления были…

— Обратно тоже через склеп вышел? — спросил я.

— Нет, через подвал. Подождал немного, пришел в себя. Потом злость накатила: чего мне бояться в своих владениях? Открыл дверцу, а уже никого нет…

— Влад. Ты не догадываешься, за кем шел, может, кого-то подозреваешь?

Влад задумался, глотнул коньяк.

— Не знаю. Темно было…

— Мужчина или женщина?

— Извини, браток, не разобрал. Но пора с этими непонятками завязывать. Я сейчас — в склеп и не успокоюсь, пока камня на камне там не оставлю. Вы со мной?

Мы не возражали.

* * *

Круг подозреваемых сузился до двух человек. Если, конечно, ограничиваться домочадцами. Но я почему-то был уверен, что посторонние здесь не при чем. Соответственно, оставались Тома и Наталка. Только их двоих я не видел этой ночью.

— Влад, — вспомнил вдруг то, что вчера казалось несущественным, а сейчас вдруг приобрело первостепеннейшее значение, — кто вчера был в твоей комнате?

— Когда?

Мы находились в мастерской, и Влад отбирал необходимые инструменты. Наконец остановил выбор на ломе, который вручил мне, а сам вооружился кувалдой.

— Ночью.

— Что ты пристал, сыщик хренов! Никого у меня не было!!!

Выспрашивать дальше бесполезно, только нарываться на неприятности. Влад или не хотел отвечать или, учитывая его состояние, не помнил.

В склепе Влад уверенно подошел к одной из могильных плит, именно к той, на которую в свое время обратил внимание Игорь Владимирович.

Он не утруждал себя поиском скрытых механизмом. Поставил на пол кувалду, взял у меня лом, подцепил им гранитную плиту и попробовал ее приподнять. Камень заскрипел, посыпалась крошка, но плита лежала прочно и с места не сдвинулась. Влад тужился еще некоторое время, от чего его лицо стало красным и покрылось потом, однако усилия оказались тщетными.

— Нужно что-то подложить под лом и рычагом попробовать. Хотя… — посмотрел на кувалду.

— Владислав Викторович, — шеф схватил Влада за руку, которая потянулась к более внушительному орудию, — думаю, это лишнее. Не нужно ничего крушить.

— Почему? — не сообразил Влад.

— Ведь вы сами говорили, что обратно выбирались через подвал. Значит, дверь там осталась незапертой.

Влад стукнул себя кулаком по лбу.

— Ну, я и балбес! — признался он и поспешил к выходу из усыпальницы.

* * *

Когда убили Иннокентия Вениаминовича, Наталка уже была здесь. И вела себя странно.

— Влад, куда Наталка запропастилась? Что-то давно ее не видел.

Влад сдвинул плечами, словно отмахнулся от надоедливой мухи.

— А Тому ты давно знаешь?

— Какую Тому? А, эту… Я ее вообще не знаю, она больше с женой тусуется. Ее подружка.

— И у тебя с ней никогда ничего не было?

— Славик, отстань! Достал уже своими женщинами.

Проторенной дорожкой мы преодолели подземный коридор, свернули в пролом и вскоре оказались на месте ночного происшествия. В углу на куче сваленных булыжников сиротливо валялся позабытый нами ломик. А в освобожденной от камней нише серел бетон с едва заметными на нем царапинами.

Долго бы нам пришлось долбить. Наверное, до скончания века…

Влад посмотрел на нашу самодеятельность, хмыкнул и направился к пролому. Уперся обеими руками, и часть стены вместе с прилепленными к ней булыжниками неожиданно легко ушла вглубь.

Перед нами открылся тоннель, шириной метра полтора и немного выше человеческого роста. Стены, пол и потолок были отлиты из серого бетона, ровные, слегка шершавые наощупь. Когда вошли, Влад плотно закрыл дверь и закрутил большое металлическое колесо.

— Не похоже, чтобы строили до революции… — заметил шеф.

— Ага, — согласился Влад, — но и на современное зодчество тоже не тянет.

И тут меня осенило.

— Ведь Семеновна…

Игорь Владимирович сзади больно толкнул меня в спину, и я прикусил язык.

— Что Семеновна? — обернулся Влад.

— Интересно, как она сумела открыть дверцу со стороны подземелья?

— Наверное, есть хитрый ключик.

А мысли мои закрутились вокруг старушки, и остановить их было невозможно. Шеф что-то знал, если вынудил меня замолчать. Тома рассказывала, что ее бабушка была любовницей важного немецкого офицера, за что потом отсидела в лагерях. А где она с ним познакомилась, как не здесь? Хотя, не факт. Но, наверняка на месте усадьбы что-то было. Может, штаб немецкий или еще что-то секретное. Не зря же немцы тоннель вырыли.

Стоп, а с чего я взял, что этот ход немцы построили?

— Немецкое качество, — словно прочитав мои мысли, молвил Влад. — Наши если строят, уже через год рушится: мало цемента и много песка. А тут и отбойник не возьмёт. Наверное, во время войны строили.

— Влад, а, что здесь было во время войны?

— Местные рассказывали, что-то секретное. Тогда еще усадьба почти целая была. Сюда за километр никого не пускали. Потом, когда немцы уходили, все взорвали: и дом, и часовню. И склеп, наверное. Только зачем было взрывать склеп и часовню, ума не приложу…

— Заодно и узнаем, — подал голос шеф.

— Куда мы денемся? — подыграл ему Влад.

Тоннель заканчивался круглой штольней. Вверх вела металлическая лестница, хоть и покрыта ржавчиной, но на вид прочная. Влад поднялся, что-то сделал и, вдруг, люк над головой сдвинулся в сторону.

— Удалось отыскать ключик? — спросил я.

— Нет здесь никакого ключика. Нужно поднять и толкнуть, — ответил Влад.

— И что будем делать? — спросил он, когда мы снова оказались в склепе.

— Искать, — ответил Игорь Владимирович. — Уверен, что мой приборчик здесь будет кстати. А с вас, Владислав Викторович — компрессор. Ломиками мы многого не добьемся.

Влад нахмурился.

— Ладно, будет компрессор. Сейчас в райцентр сгоняю.

— Ты же на подписке…

— А, — махнул он рукой, мол, такой бред и слушать тошно.

 

Глава восемнадцатая

Пока я делал кофе, шеф расположился в кресле и с интересом изучал мою спартанскую обитель. Его не смутил вид кипятильника и термоядерный «Нескафе» с банки.

— Хоромы, конечно, не царские, — он подкурил сигарету.

— Жить можно, — в тон ему ответил я и тоже закурил. — Может, коньячку? — предложил.

— Воздержимся. День сегодня ответственный, нужно трезвость ума и ясность мысли блюсти. Так что ты там насчет Семёновны хотел ляпнуть? — перешел к делу.

— Внучка разоткровенничалась, рассказала, что ее бабушка от немецкого офицера забеременела.

— Это та, которая наследница?

— Она самая.

— Думаешь, Семеновна с немцем здесь познакомилась?

— Не знаю, здесь или нет. Просто, когда Влад о немцах заговорил, почему-то в голову пришло. Может, они раньше познакомились. В эмиграции…

— Не была она в эмиграции, — ответил Игорь Владимирович. — И родители ее сбежать не успели. Их тут, в усадьбе, порешили всех. А девочку бабка приютила. Ведьма местная. Она ее за внучку выдавала, замену себе готовила.

— Значит, умела приворотное зелье готовить, вот немец и не устоял, — пошутил я, но шеф на юмор не отреагировал.

— Есть у меня знакомые в неких органах, покопались в своих архивах, кое-что проверили. О несметных богатствах владельцев усадьбы история умалчивает. Не было им, откуда взяться. А вот о немцах кое-что интересненькое наклевывается. Когда немцы уходили, они верили, что не навсегда. Верили в оружие возмездия, надеялись вернуться. Поэтому бежали налегке, а ценное прятали до поры до времени. И не только специальные команды «СС», которые занимались вывозом культурных и прочих ценностей, но и частным образом. В личном деле Семеновны хранится интересный документ. Его у нее изъяли при обыске. Это письмо капитана Вермахта своей возлюбленной. Его вряд ли кто-то внимательно изучал. Чтобы пришить дело достаточно было само его существование. К тому же, письмо на немецком, а в НКВД не так много полиглотов было. А там, между прочим, если отбросить слезливую мелодраму и прочую несущественную шелуху, говорится следующее. Цитирую почти дословно: «В районе склепа наткнулись на тайник, смешной сундучок, доверху наполненный ненужным хламом. Может, когда-то содержимое и имело цену, но сейчас — мусор. Бумаги, на которых почти ничего невозможно разобрать, сырость изрядно их попортила, пачка «екатеринок». Деньги сохранились лучше, но пользы от них, сама понимаешь, никакой. Была, правда, еще одна вещица, возможно, ценная, но больше, наверное, как память. Я не посмел ее взять, оставил все, как было. Когда-то ты, дорогая, может, отыщешь ларец, наследие твоих предков, теперь ты почти знаешь, где он лежит. Надеюсь, что я вернусь раньше и сам тебя к нему приведу. Тем более что в дополнение ко всему, я оставил кое-что от себя. То, что реально сделает нас богатыми. А если я не вернусь, ты сможешь прожить достойную безбедную жизнь».

Шеф замолчал в ожидании моей реакции.

— Значит, Семеновна читала это письмо?

— Безусловно. Ведь оно было у нее при обыске.

— И могла рассказать обо всем Томе…

Но Игоря Владимировича интересовало другое.

— Как ты думаешь, что мог оставить в тайнике немецкий офицер? Заметь, небольшое по размеру, оно легко поместилось в тайнике и, тем не менее, благодаря чему, как минимум, два человека могут обеспечить себе безбедную жизнь до скончания века.

— Номер счета в швейцарском банке, — ляпнул первое, что взбрело в голову.

— Исключено, — разочаровал меня шеф. — Судя по всему, богатства офицером приобретены или награблены, что более вероятно, здесь, на нашей территории. Вывезти их он не успел или не сумел…

В дверь громко и требовательно постучали. Я открыл. В комнату вошла Наталка.

— Вот вы где, а я весь дом оббегала…

— Зачем?

— Вас искала.

Девушка притворялась беззаботной, но я видел, что она нервничает.

— Что-то случилось? — спросил Игорь Владимирович.

— Ничего не случилось. Разве здесь может что-то случиться? Кроме того, что меня игнорирует непосредственный начальник.

Почти истерика. Причем, без видимого повода и на ровном месте.

— Наталка, где ты была этой ночью? — ошарашил вопросом не только ее, но и шефа.

— Что? — в ее взгляде я увидел настороженность и непонимание.

— Уточняю, — все тем же строгим голосом дотошного следователя продолжил я, — что ты делала ночью в комнате Влада?

— Вот ты, о чем… — истерика миновала, Наталка улыбнулась, не уверен, что искренне. — Ты же видел, в каком он был состоянии. Пришлось помочь братцу до постельки добраться.

Прозвучало двусмысленно, но я не стал зацикливаться. Если Наталка видела, как я входил в кабинет, значит, действительно была там. Соответственно, я со спокойной совестью мог снять с нее все подозрения.

— Наталка, ты давно Тому видела?

— Тому? Давно. С тех пор, как вы приехали с похорон, не видела…

— Я тоже ее давно не видел…

— Как я понял, Тома — это внучка Семеновны, — вклинился в разговор (или допрос?) Игорь Владимирович.

— Если не врет, то — да.

— Нужно ее проведать. Имеется у меня к этой девочке пара вопросов.

* * *

Дверь в комнату Томы по-прежнему была закрыта, и никто на наш стук не отозвался. На душе стало тревожно.

— Может, она в баре? — предположила Наталка, и мы пошли в бар.

Но и там ее не было.

Я выбежал на улицу. Машина Томы стояла в гараже, значит, девушка никуда не уехала. Что с ней случилось? Мысли лезли разные и в основном, нехорошие.

— Да не волнуйся ты так. Никуда твоя пассия не денется.

Что-то мне не понравилось в голосе Наталки. И, вообще, какая-то она не такая, как раньше. С тех пор, как приехала сюда, я ее не узнавал. Может, климат влияет?

* * *

Влад задерживался. Погодка была чудной. Небо чистое, без туч, синее, словно глазурь, солнце — яркое и теплое. Один из тех деньков, ради которых мы ожидаем «бабьего лета» и любим его. Нет летней удушливой жары и промозглой осенней сырости. Некий компромисс между двумя крайностями, золотая середина.

Мы устроились в беседке, Наталка, вспомнив о профессиональных обязанностях, сварила и принесла кофе. Я видел, что Игорь Владимирович избегает говорить о делах при секретарше, поэтому тоже больную тему не затрагивал. А так, как говорить было нечего, кофе пили молча, что, отнюдь, не напрягало. Может потому, что голова моя была занята мыслями о Томе?

Заскрипел гравий, через брешь в виноградной лозе я увидел коляску с Мариной. Толкала коляску не строгая сиделка, а Наталья Владимировна. Я вышел, поздоровался.

— Хорошо, что я вас встретила, Вячеслав. Вы не подскажете, куда подевался Владислав Викторович?

Что за утро такое, все кого-то ищут…

— Увы… Он мне не докладывает.

— Он никому ничего не докладывает. Никакого уважения и элементарной порядочности, — проворчала Наталья Владимировна. — Надеюсь, я вас не очень обременю, если попрошу немножко поухаживать за Маринкой?

— Что вы, Наталья Владимировна, с огромнейшим удовольствием.

Марина молчала, демонстрируя, как я догадался исключительно для матери, равнодушие и даже пренебрежение к моей скромной персоне.

— Тогда я вас оставлю, мне нужно кое-что обсудить с Сергеем Петровичем.

Зачем она мне это сказала? Не все ли мне равно, что и с кем она будет обсуждать, да и, вообще, чем будет заниматься? Может, таким образом, дала понять, что разочаровалась во мне, что я не оправдал ее доверия, и что ей без меня есть с кем обсуждать серьёзные вопросы?

Меня такой расклад не огорчал.

— Давай поедем, туда, где нас никто не увидит, — когда Наталья Владимировна отошла, попросила Марина.

Я приложил палец к губам, пока она не взболтнула лишнего, и показал глазами на беседку. Затем крикнул:

— Я скоро, — и покатил коляску вглубь сада.

— Кто там с тобой был, — поинтересовалась Марина.

Мы отъехали уже достаточно далеко, и можно было не бояться, что нас услышат.

— Наталка и ее начальник. Сегодня с города приехал. Ему нужно о чем-то с Владом поговорить, а Влад умотал куда-то, — соврал, не моргнув глазом.

Не совсем соврал, конечно. Можно сказать, совсем не соврал. Просто скрыл часть правды. Ведь Марине не обязательно знать, что Игорь Владимирович не только Наталкин, но и мой начальник тоже.

— Знал бы ты, Славик, как мне надоела эта коляска, терпеть ее не могу.

— Может, пора выздороветь?

— Еще не время. Поехали к озеру.

Я послушно направил коляску к озеру.

— Не пойму, Маринка, зачем тебе это нужно?

— Я уже и сама мало чего понимаю. Когда я узнала, что Влад изменяет мне направо и налево, меня такая злость взяла. Не могла придумать, как ему отомстить. А тут — авария… Думала, пусть за мной больной поухаживает, помучается…

— И никто не догадался?

— Нет. А я в очередной раз убедилась, что никому ко мне нет дела. Каждый занят своим, и всем на меня наплевать.

— А лечащий врач?

Марина хмыкнула. Было в этом звуке столько пренебрежения, что услышь его Сергей Петрович, вся его спесь мигом бы слетела.

— Нашел специалиста. Я в медицине больше, чем он разбираюсь. Они с матушкой о своем спелись, а за мое, якобы, лечение Влад такие бабки бошляет, что ему вообще ни о чем думать не нужно. Да что врач… — она улыбнулась, в предвкушении сразить меня более убойным аргументом. — Меня, Славик, к таким светилам возили…. С мировым именем. И те тоже только руками разводили и с умным видом уверяли, что человеческий организм — непрочитанная книга, что никто ничего не гарантирует, и, тем не менее, положительный результат не исключен. Я обхохатывалась, а Влад платил им за подаренную надежду. И не потому, что любит меня, даже не из-за чувства вины, просто так положено…

— Жестоко, вообще-то…

— Жестоко? — вспылила Марина. — А представь, как мне было жить с ним и знать, что я для него — ничто, что у него есть другие женщины, которых он ублажает в постели, которым делает дорогие подарки, а потом, как ни в чем не бывало, является ко мне…

— Ты свое наверстала. Почему-то уверен, что призрак в этом доме являлся не мне одному…

— Я ведь — женщина, — вспышка гнева прошла, теперь Марина была похожа на маленькую капризную девочку. — К тому же — здоровая женщина, и я не могу лишать себя того, что необходимо, и запрограммировано природой. Иначе можно дойти до полной деградации.

Не знаю, что Марина подразумевала под «деградацией», но, как по мне, ее мозг давно уже деградировал окончательно и бесповоротно. Только извращенное сознание способно придумать и исполнить столь коварный план мести.

Вспомнил Наталью Владимировну. Наверное, у них в генах заложено, вся семейка такая.

Мы подошли к озеру. Дорожка вывела к деревянному мостику, рядом с которым находился пологий спуск в виде пандуса. Я здесь раньше не был и, наверное, зря. Местность — красивая, песчаный пляж, чистый белый, песок мелкий, словно просеянный через сито. А, может, и просеянный, его ведь сюда специально завезли. Чуть поодаль кусочек дикой природы: камышовые заросли, с противоположной стороны — сосновый бор. У границы песка под обрывом деревянная беседка, словно сказочный домик. В беседке столик и пластиковые стулья, как в кафе.

Маринка сбросила плед, вскочила с инвалидного кресла. От долгого сидения она не совсем уверенно чувствовала себя на ногах, пошатнулась, я подхватил ее. Женщина доверчиво ко мне прижалась. Ее волосы приятно защекотали лицо.

— Пойдем в беседку. Там нас никто не увидит…

Голос ее сделался томный, дыхание участилось. Я чувствовал, как ее тело подрагивает в моих руках. Только ответной реакции в себе не ощутил. Сам удивился. Красивая женщина, приятная и на вид, и на ощупь…

Переработался?

— Маринушка, — я провел ее в беседку, несмотря на сопротивление, оторвал от себя и бережно усадил на стул. Сам примостился на другом, не то чтобы далеко, но на безопасном расстоянии. — Маринушка, — повторил, — ты давно Тому видела?

Мое поведение или мой вопрос, а, может, и то и другое показались ей бестактными. Личико скривились, нижняя губка от обиды выдвинулась вперед. Совсем, как ребенок, казалось, вот-вот заплачет?

— Зачем тебе Тома? — спросила дрожащим, уже не от возбуждении, а от обиды, голосом.

— Нужно кое о чем расспросить, — не сразу нашел что ответить.

— Ты запал на нее? Она вскружила тебе голову? Она что, лучше меня трахается?

Такого я не ожидал. Несмотря на множество тараканов в этой милой головушке, раньше при общении со мной Марина искусно играла роль воспитанной, интеллигентной эрудированной женщины. И вдруг — вульгарное «трахается» с ее уст. Я был шокирован. А она огорчилась всерьез. И слезы из текли настоящие.

Против женских слез не дано устоять ни одному мужчине. Я подошел, приобнял ее. Поцеловал в щечку, ощутил солоноватый след. Голова закружилась, разум испарился, а мысли улетели черт знает, куда…

Возвращались той же дорожкой. Так же поскрипывал гравий под колесиками, так же ярко светило солнце в безоблачном небе, а приятный ветер осторожно игрался с листочками на деревьях.

Марина выглядела счастливой. Ее лицо не казалось бледным, как раньше, а обычно сжатые губы расплывались в улыбке.

В отличие от Марины, я себя счастливым не ощущал, меня просто использовали. Но дискомфорт возник гораздо раньше, и сейчас безраздельно владел мною. Грызущая изнутри тоска, ожидание нехорошего, предчувствие беды, которая может произойти или, возможно, уже произошла.

Мысли снова и снова возвращались к Томе.

— Маринка, так ты точно не знаешь, куда подевалась Тома?

— Нет, не знаю.

Она сорвала листик с куста и демонстративно его рассматривала.

— Когда ты ее видела в последний раз?

— Утром, кажется, забегала. Или, нет… По-моему, это было вчера… Нет, не вчера, кажется, позавчера…

Она надо мной издевалась.

— Вы же — подружки? — пытался воззвать к совести.

— Мы? Подружки? — изумление выглядело почти искренним. — Славик, у женщины не может быть подружек. У женщины бывают только соперницы…

Я понял, что больше от нее ничего не добьюсь…

* * *

— Вячеслав, вы должны мне объяснить, что происходит!

Наталья Владимировна замерла на крыльце, мечом возмездия возвышаясь надо мной. Зрелище не из приятных, ощущения тоже.

Неужели выследила нас с Мариной?

— Разве что-то происходит?

— Куда подевался Владислав, и, кто этот человек, с которым вы разговаривали утром? Что он делает в моем доме?

От сердца отлегло. Я вытер рукавом пот и вздохнул с облегчением.

— Откуда мне знать, Наталья Владимировна? Влад меня в свои дела не посвящает. А мужчина — начальник Натальи. Его Влад в гости пригласил.

Из меня еще тот партизан. Не думаю, что ложь вышла убедительной и что мать Марины на нее повелась. Она настолько крепко стиснула зубы, что забегали желваки, от чего ее и так не очень приятное лицо сделалось по-настоящему страшным.

— Вячеслав, мне не нравится, когда что-то происходит в моем доме, а я об этом ничего не знаю. Вы не забыли, о чем мы с вами договаривались?

Разговор я помнил, но чтобы о чем-то конкретном…

— Конечно, Наталья Владимировна. Но с чего вы взяли что, что-то происходит?

Вопрос — глупее не придумать. Если отбросить убийство Иннокентия Вениаминовича, смерть Семеновны, недавний арест Влада, ночные блуждания кому не лень по подземелью, то в усадьбе действительно ничего не происходило. Но я знал, что Наталью Владимировну интересует иное, и мысленно упомянутые мною факторы волновали ее постольку поскольку.

Она не соизволила ответить.

— Может Сергей Петрович в курсе? Он мужчина грамотный и всегда держит нос по ветру…

— Вячеслав, не смейте дерзить!

Она едва ли не вырвала из рук коляску с дочерью, демонстративно развернулась и скрылась в доме.

— Ведьма! — озвучила за моей спиной подуманное, но не высказанное вслух Наталка.

Я не видел, как она подошла, и вздрогнул.

— Прости, не хотела испугать…

— Где Игорь Владимирович?

— В беседке. Тебя дожидается, — мне показалось, что она ревнует меня к начальнику. — Ну, как, нравится быть сиделкой? Не пора ли поменять профессию?

— Не пора. Такая работа, увы, не по мне. Тома не появлялась?

— Нет, не появлялась. А ты, я вижу, соскучился, измаялся весь… Бедняжка…

Не знаю, что там у них произошло с шефом, но Наталка выглядела нервной, злой и взвинченной.

— Славик, может, ты мне объяснишь, куда уехал Влад, и что вы все от меня скрываете?

Я проигнорировал вопрос и молча направился к беседке.

* * *

Влад бушевал. Никогда раньше я не видел его таким разъяренным. Слишком долго ему приходилось сдерживать пар и, когда он сорвался, было похоже на извержение Везувия. И горе Помпеям и Геркуланум, ставшим на его пути. В данном случае — Наталье Владимировне.

Едва рабочие сгрузили с грузовика компактный электрический компрессор, теща грудью стала в двери склепа. Влад сдерживал себя и пытался уладить миром. Увещевал, объяснял. Когда понял, что — без толку, подхватил тещу под мышки, поднял, словно пушинку, и казалось, что швырнет ее куда подальше, словно ненужный хлам.

Наталья Владимировна визжала, извивалась, призывая на голову зятя страшные проклятия. Не думал, что столь тщедушнее тело может издавать такие громкие звуки. Не подозревал, что всегда чопорная и надменная Наталья Владимировна способна кричать. Даже не кричать — вопить, орать.

Ситуация неприятная и двузначная. С одной стороны, Влад, как будто, прав, с другой — долг мужчины заступиться за женщину. Но стоило посмотреть на Влада, увидеть его сжатые губы, и желание геройствовать исчезало. Наверное, не только у меня.

Влад пересилил себя, вынес тещу наверх, поставил на ноги в стороне от входа, там, где она не могла мешать. Почувствовав опору, Наталья Владимировна умолкла. Хотела наброситься на Влада с кулаками, но наткнулась на его взгляд и передумала. Обернулась к нам, просканировала испепеляющее.

— Сергей Петрович, — молвила почти обычным голосом. — Чего вы ждете? Вызывайте милицию.

Врач вытащил из кармана мобильник, стал суетливо набирать номер. Влад посмотрел на него. Сергей Петрович стушевался и спрятал мобильник обратно в карман. Поняв, что больше ей рассчитывать не на кого, Наталья Владимировна побрела к дому. Походка ее была неуверенной, она казалась задавленной годами древней старухой.

Вскоре Наталью Владимировну догнал врач. Он бежал за ней семенящей походкой, что-то доказывал, пытался объяснить, но, судя по всему, женщина игнорировала слабые его потуги оправдаться. Потом они скрылись за кустарником и перестали нас интересовать.

Влад разогнал зевак, заплатил рабочим и тоже отправил их восвояси. Возле склепа остались мы с Игорем Владимировичем, Наталка и Маринка в инвалидном кресле.

— А тебе, что здесь нужно? — вызверился на жену Влад. — Я же сказал — представление закончено.

— Мне интересно, — капризно надула губки Марина, но ее мужа подобные нюансы не трогали.

— Славик, — обратился ко мне, — тебе, как самому опытному в таких делах, поручаю доставить мою супругу в дом и передать в руки лечащему врачу. Ей нельзя волноваться, ее нужно оберегать от эмоций, а сегодня она и так набралась их более чем достаточно.

Недавняя вспышка ярости трансформировалась в поток слов, не нужных, бессмысленных.

Я не хотел отлучаться, мне было интересно видеть все от начала и до конца, но ослушаться Влада не посмел. Подхватил коляску за ручки и почти бегом стал катить ее к дому.

— Славик, что Влад собирается делать?

— Не знаю, — ответил не то, чтобы грубо, но, наверное, чересчур резко.

Марина умолкла, видно обиделась, потом, уже когда почти добрались до крыльца, проронила:

— Все такие злые сегодня…

Я закатил коляску в гостиную. Наталья Владимировна и Сергей Петрович сидели возле камина. Когда я появился, они демонстративно замолчали.

* * *

Поставленный вплотную к нужной могиле компрессор почти полностью загромождал проход. Электрический кабель был подключен к розетке рядом с выключателем. Еще один кабель от переноски тянулся в проем под сдвинутой плитой, с которой Владу, похоже, удалось справиться без применения грубой силы. Туда же черной змеей вползал резиновый шланг, по которому закачивается воздух.

В бетонном подземелье было непривычно светло. Озаренное электричеством, оно утратило таинственную привлекательность, выглядело буднично и неинтересно.

Влад прикручивал к металлическому набалдашнику отбойный молоток, шеф колдовал со своим прибором, а Наталка то ли помогала ему, то ли создавала видимость, чтобы ее ненужность не бросалась в глаза.

Боковое ответвление от основного прохода тянулось метров на десять и заканчивалось тупиком. Свет от лампы сюда не доставал, пришлось пользоваться фонариком. Стены — ровные, темно-серые, шершавые наощупь. Ни выступов, ни впадин, ничего такого, на чем можно было сконцентрироваться. Но, для чего-то же этот проход вырыли? Немцы — рациональный народ, зря ничего не делают.

Вдохновленный умозаключениями, которые показались мне непрошибаемо убедительными, я не на шутку увлекся, мне хотелось утереть нос шефу и разгадать загадку раньше, чем удастся ему. Прибор прибором, наука наукой, но все это нередко пасует перед логикой или, если разум бессилен, интуицией.

Пока работал только разум, интуиция молчала. Я ощупывал стены, вглядывался в каждую щелочку и не находил ни единой зацепки. Особое внимание уделил торцевой стене, ведь там, где заканчивается ход, должно находиться то, ради чего ее строили. Может, и находилось, только закрытое, замурованное.

Бросив бесполезное занятие, перешел к следующему отростку. Он был короче, и результат, точнее, его отсутствие я получил быстрее. Последнее ответвление, оно оказалось в конце коридора возле герметичной двери с колесом оказалось совсем коротким, всего пару шагов. Но, тем не менее, оно показалось перспективным. Почему, сам не знаю. Стены такие же ровные и монолитные.

Вот только…

Когда я ощупывал торец, ладонь почувствовала некое несоответствие. Вроде бы все так же ровно и шероховато, но в одном месте шероховатость иная, не похожая на привычную.

Я посветил под разными углами, и снова ничего необычного не заметил. Опять потрогал рукой, ощущение непохожести не пропало. Едва различимое, но, я был уверен, не случайное.

— У меня все готово, — услышал голос Влада и выглянул наружу.

Влад присоединил отбойный молоток к шлангу и готов был пустить в ход. Его распирала жажда деятельности.

Игорь Владимирович все еще возился со своим прибором в основном коридоре, как и следовало ожидать, без видимого результата.

— Ты там слушай, сколько угодно, а я — по наитию.

Влад потянул шланг в боковой проход. Я поспешил следом. Там должно было происходить самое интересное. О своем открытии решил пока не распространяться. Не хотел делиться лаврами. Мысленно лелеял момент, когда собственноручно вскрою тайник и докажу всем, в особенности — шефу, что чего-то стою и умею делать работу даже без научных прибамбасов.

Влад прошествовал в конец коридора, и меня неприятно поразило, что он, не напрягаясь, пришел к тому же выводу, что и я. Впрочем, успокоил себя, трудно не заметить истину, если она лежит на поверхности.

— Славик, не в службу, а в дружбу, сгоняй, включи компрессор.

Нарвался. Но деваться некуда. Я поднялся в склеп, отыскал на агрегате большую кнопку и с внутренним содроганием нажал ее.

Раздалось, шипение, что-то затарахтело, шланг под ногами резко дернулся и выпрямился под напором хлынувшего в него воздуха.

Чтобы не упустить важное, сразу поспешил обратно.

Когда уже спрыгнул с лестницы, раздался ужасающий грохот, от которого заложило уши. А вслед за ним все заволокло пыльным туманом. Стало трудно дышать, я закашлялся, рядом закашлялся еще кто-то.

Грохот прекратился. Словно сквозь слой ваты я услышал, как выругался Влад. Его голос казался тихим и далеким. Потом из прохода выплыл смутный силуэт и направился вглубь коридора. Влад решительно повернул штурвальное колесо двери, отделяющей тоннель от каменной клетушки.

— Нужно проветрить, — объяснил то, что в объяснении не нуждалось, и надрывно закашлялся.

Сквозь разверзшуюся щель ворвался поток воздуха: сырого, отдающего плесенью. Вихрем подхватил пыль, уложил ее на пол, разметал по стенкам, размазал по нашим лицам.

И, тем не менее, прогнившая вонь подземелья целебным нектаром наполнила легкие, освобождая их от цементной отравы и избавляя от удушающего кашля. Пронесшийся вихрем сквозняк разогнал туман, все снова обрело привычную четкость.

Влад стоял в нескольких шагах от открытой двери, ветер шевелил его взъерошенные волосы, цементная пыль, толстым слоем залепила потное лицо, и делало его похожим на гипсовую маску. Картина не устрашала, а смешила, Влад напоминал не персонажа из фильма ужасов, а мультяшного героя, на голову которого постоянно взваливались неприятности.

Игоря Владимировича с Наталкой произведенное Владом светопреставление настигло врасплох. Они размазывали грязь по лицу, продолжали кашлять отхаркиваться и плеваться. Тоже — веселенькая картинка.

Я едва подавил смех — скорее нервный, чем веселый. На душе почему-то было неспокойно и тревожно, хоть и без видимой на то причины.

— И что это было? — возмутился Игорь Владимирович.

— Кто бы мог подумать, — оправдывался Влад. — Здесь такая сушь. Или вентиляция хорошая, или законсервировалось все наглухо, как в египетских пирамидах.

Тоже мне, эрудит.

— Была бы вентиляция, мы бы сейчас не задыхались.

— Наверное, нужно респираторы одеть…

Я подошел к Владу, выглянул в приоткрытую дверь. Пол клетушки был ниже, чем коридор, в котором мы находились. Свет бледным пятном накрывал часть пространства, наши тени шевелились, словно громадные черные монстры.

Отсюда клетушка выглядела не такой, какой я представлял ее раньше, она казалась крошечной, а потолок еще ниже.

Сам не знаю, почему, спрыгнул, включил фонарик.

Нечто светлое привлекло внимание в дальнем углу. Я навел луч и не удержался от крика.

Девушка лежала практически на том же месте, где мы нашли Иннокентия Вениаминовича. И почти в такой же позе.

— Тома! — заорал я, но она не откликнулась.

Было страшно, но я подошел ближе. Она лежала, скрутившись калачиком лицом к стене. Ее платье бесстыдно задралось, оголив стройные ноги. Взгляд задержался на них, потом, словно опасаясь увидеть нечто ужасное, медленно и неохотно переместился к голове. Волосы были темными и слипшимися от запекшейся крови.

— Что с ней? Она дышит?

Влад, я и не услышал, когда он появился, отодвинул меня и склонился над девушкой.

— Тома, ты меня слышишь?

Он прислонился ухом к ее груди и долго вслушивался.

— Кто ее так? — это Игорь Владимирович.

Влад поднял голову, посмотрел за наши спины. Было в его взгляде нечто такое, от чего пробрала дрожь.

— Что ты на меня смотришь? — вдруг ни с того, ни с сего истерически взвизгнула Наталка. — Не я это! Не видела я ее! Не было ее здесь!!!

Влад хотел что-то ответить, но Тома шевельнулась и застонала.

— Славик, бегом за доктором! Ей можно помочь!

Когда я побежал к выходу, Наталки в комнатушке уже не было.

* * *

— Ничего страшного. Ушиб, возможно, легкое сотрясение мозга. Пару дней постельного режима и все, как рукой снимет.

Сергей Петрович промыл рану на голове шипящей жидкостью, наложил повязку из бинта, от чего Тома стала похожей на раненого бойца. Рана на самом деле была не такой страшной, какой казалась из-за обилия крови.

— Как ее угораздило?

Сергей Петрович выглядел более человечным, чем обычно. Он пребывал в своей стихии, и было видно, что чувствует себя в ней комфортно.

— Поскользнулась, наверное, — напустил туману Влад. — Скользко там.

— И чего ее в подвал понесло?

— Наверное, клад ищет, как и все здесь.

Сергей Петрович воспринял укол в свой адрес, его лицо приобрело обычное непробиваемое выражение. Он, молча, как мне показалось, излишне суетливо, собрал инструменты, затем достал из кармашка чемоданчика пузырек с таблетками.

— Это обезболивающее. Первое время ей пригодится. Больше моя помощь не нужна. А даме передайте, пусть в следующий раз будет внимательнее. Или монтажную каску одевает.

Улыбнулся собственной шутке и вышел из комнаты.

— Владислав Викторович, вы нам ничего не хотите рассказать? — спросил Игорь Владимирович.

Влад посмотрел на него с недоумением. Впрочем, не уверен, что искренним.

— Вы что-то скрываете такое, о чем нам необходимо знать. Дураку понятно, что девушка сама не падала. Ее кто-то огрел камнем или еще чем-то. Учитывая недавнее убийство, все выглядит, как бы это, деликатнее, не совсем хорошо. То есть — совсем плохо. Я понимаю ваше нежелание впутывать правоохранительные органы. Но ведь от нас вам скрывать нечего. Тем более что мы, можно сказать, в одной команде.

— Что вы хотите от меня услышать? — Влад нервничал, но старался держать себя в руках.

— Правду о том, что произошло ночью в подвале.

— Я все рассказал.

— Кроме, возможно, одной детали, — не отставал Игорь Владимирович. — Вы знали за кем идете?

Влад не спешил отвечать, он раздумывал, стоит ли вообще отвечать.

— Это была Наталка? — спросил я. — Что она там делала?

Тома застонала и открыла глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — переключился на нее Влад, радуясь, что можно повременить с ответом.

— Нормально, — голос девушки был слабым и тихим. — Только туман в голове.

— Это проходящее. Туман развеется, солнышко засияет, и жизнь снова наладится.

Никогда бы не подумал, что мой школьный товарищ способен на этакие заковыристые фразы. Тома тоже, наверное, не ожидала, она даже улыбнулась. Правда, улыбка сразу трансформировалась в болезненную гримасу.

— Томочка, солнышко, ты помнишь, что с тобой случилось?

Она задумалась, пыталась сосредоточиться, даже морщинки на лбу появились.

— Славик, я, конечно, дура набитая. Я ночью сама пошла в подвал.

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Не знаю. Мне приснился Кеша. Он звал меня, хотел что-то показать.

Ложь, конечно. Хотя, не факт.

— И что было дальше?

Игорь Владимирович и Влад, кажется, дышать перестали, внимательно прислушиваясь к словам девушки.

— Дошла до того места, где нашли Кешу. Услышала за стенкой шум. Испугалась, шарахнулась в сторону, потом — искры в глазах и больше ничего не помню. Наверное, об стенку навернулась…

Влад и Игорь Владимирович одновременно вздохнули. Влад — с облегчением, а шеф от разочарования. Тома же закрыла глаза и, то ли действительно уснула, то ли притворилась спящей, чтобы ее не беспокоили.

 

Глава девятнадцатая

Наталья Владимировна, похоже, смирилась. Если и не смирилась, а делала вид, получалось у нее талантливо. Обуздала гонор, подавила амбиции, от властной самоуверенной женщины осталась лишь оболочка. Выглядела она подавленной, угнетенной. Тень блаженного смирения опечалила лицо и, возможно, открыла ее истинную сущность.

Она хвостиком бегала за нами. Порывалась поговорить с Владом, но тот небрежно отмахивался. А когда мы спустились в подземелье, чтобы продолжить работу, Наталья Владимировна принесла большой термос с кофе и бутерброды.

— Владислав Викторович, — куда и подевалась былая твердость в голосе, — вы ведь понимаете, как много для меня это значит. Зачем вам нужны старые бумаги, которые ничего не стоят? Вы отдадите их мне, когда найдете?

Влад хмыкал и не отвечал.

— Славик, — дергала меня за рукав. — Это ведь память о семье…

Что я мог ей обещать? Влад — хозяин, ему и распоряжаться. К тому же тут Игорь Владимирович, мой непосредственный начальник. Мое мнение до лампочки.

— Наталья Владимировна, сейчас будет шумно и пыльно, вам лучше уйти, — соизволил подать голос Влад. — А по поводу бумаг, сначала нужно посмотреть, что это за бумаги…

Успокоенная, словно добилась своего, Наталья Владимировна поспешила к лесенке, радуясь маленькой победе и опасаясь, чтобы зять не передумал.

Снова заработал компрессор, снова затарахтел отбойник, снова поднялась пыль, но уже не так сильно, потому, что Влад притащил два ведра воды и, прежде чем долбить стену, обильно ее смочил.

Шеф, обмотав лицо тряпкой, продолжал возиться со своим прибором, и только я ничего не делал. Прихваченный ломик спрятал в нише, но пока не решался им воспользоваться.

Грохотало недолго. Стук отбойника внезапно прекратился, от чего показалось, что я оглох, но затем раздался торжествующий возглас Влада:

— Йес!!!

Мы с Игорем Владимировичем наперегонки бросились к нему.

Штольня была узкой, вдвоем не пройти, пришлось пропустить шефа вперед. Игорю Владимировичу удалось втиснуться между Владом и стенкой, я же видел только их спины и медленно оседающую пыль.

Сгорая от любопытства, поднялся на цыпочки и насколько мог, вытянул шею. Большой кусок бетона отвалился от стены и за штукатуркой, виднелась темная металлическая поверхность. На ней не было ни следа ржавчины, к металлу не пристало ни крошки цемента, а сам он казался влажным и скользким.

— Это уже кое-что, — сказал Игорь Владимирович.

В голосе его я уловил толику досады.

— Ребятки, вы пока погуляйте, а я закончу дело.

Влад повел плечом, и мы с Игорем Владимировичем под его напором послушно подались назад. Отбойный молоток застучал снова. Опять повалила пыль, но мы уже на нее внимания не обращали.

Стук прекратился почти сразу. Влад выглядел сокрушенным. Цельная металлическая стена, по-прежнему надежно преграждала путь в спрятанный за ней тайник. Скорее от отчаяния Влад снова долбанул по ней отбойником. В ответ — гулкий звон, как от потревоженного колокола. Острие молотка безнадежно соскользнуло, оставив на стальной поверхности едва заметный след.

— Без болгарки или сварочного аппарата не обойтись, тут металл прочнее, чем в сейфе будет.

— Это хорошо, — обнадежил его Игорь Владимирович. — Значит, за ним спрятано что-то важное. А, может, и ценное…

Искать нужные инструменты поздно, часы показывали половину восьмого. Но Влад вошел в раж и не хотел сдаваться. Его азарт передался и нам. Всем было интересно, что находится за металлической стеной.

— Попробую ка я сбоку подкопаться…

Влад направил острие отбойника в угол, где металл соприкасался с бетоном. От грохота снова заложило уши, каменная крошка оцарапала лицо. Куски штукатурки с легкими шлепками валились под ноги. Пыль забила ноздри, въедалась в глаза.

— Хм… — отбойник затих.

— Интересная картинка…

Что имел в виду Влад, я понял лишь, когда осела пыль.

Пробив бетонную штукатурку, Влад наткнулся на цельный гранит. Вместе с бетоном заканчивалась и железная стена. Точнее, не заканчивалась, а изгибалась под прямым углом и уходила вглубь. Как будто в бетон вмуровали металлический шкаф.

— Сейчас с другой стороны попробую, — Влад снова взялся за грозное оружие.

Результат оправдал мое предположение.

— Тут не разрезать нужно, а изымать, — заметил шеф, — и, желательно — специалистам.

— Каким еще специалистам, — возмутился Влад. — Ты мне ученые заморочки брось! Я здесь хозяин, моя территория, делаю, что хочу!

Игорь Владимирович понял, что спорить бесполезно и себе дороже.

— Я не то имел в виду, — пошел на попятную. — Кто знает, какие тут могут быть сюрпризы? А вдруг немцы взрывчатку присобачили?

Я невольно отошел подальше. В словах Игоря Владимировича присутствовал здравый смысл. Влад убрал с лица свирепое выражение, до него тоже начало доходить.

— Что же делать? Не хочется посвящать посторонних…

— Есть у меня в фирме нужные ребята. И, главное, все будет шито-крыто.

Владу затея Игоря Владимировича не понравилась.

Он намеривался раздолбить торец и в следующем проходе, но потом махнул рукой.

— Хорошего понемножку. Наше от нас никуда не денется. Пора и честь знать, — выпалил скороговоркой. — Значит так, сейчас все тщательно закрываем…

— Может, нужно посторожить? — намекнул я.

— Зачем?

— Вдруг кто-то заберется?

— Не заберется, я замок поменяю.

Игорь Владимирович хмыкнул. Я вспомнил, как он легко расправился с замком в прошлый раз, и был с ним солидарен.

— Отбойный молоток спрячем, а без него делать нечего, — Влад тоже сообразил, что замок может служить препятствием только для добропорядочных граждан. — Не сидеть же здесь всю ночь…

— Одну ночь можно и посидеть, тем более, когда вокруг столько непонятного…

— Фигня все это. Нужно помыться, поесть и отдохнуть.

Влад был прав, но и шеф — тоже. К тому же, показная беспечность Влада настораживала. Не задумал ли он чего втихаря от нас?

— Славик, надо что-то придумать, — шепнул мне на ухо Игорь Владимирович. — Мне кажется, что нас хотят спихнуть за борт…

Я чувствовал то же самое, к тому же, имел свои планы на ночь.

— Влад, если принесешь пару бутербродов и термос с чаем, так и быть, подежурю до утра.

— Славик, — его тяжелая рука опустилась мне на плечо, — не гони пургу!

Он открутил молоток от шланга, дав понять, что разговор закончен, и вопрос не обсуждается. Потом отправил нас наверх и проверил, закручено ли колесо на двери в подземелье.

Шеф прав, расслабляться этой ночью нельзя.

* * *

Я опасался включать фонарик и то и дело натыкался на кусты, деревья, ноги зацеплялись за колдобины и пару раз едва не шмякнулся на землю.

Возле склепа тихо и спокойно. Только полному идиоту пришло бы в голову совершить такую прогулку, но я знал, что идиотов в доме хватает.

Замок висел, где ему и положено было висеть. Дабы рассеять сомнения, подергал его и убедился, что через дверь в склеп никто не входил.

Во всяком случае, пока.

Хотел надеяться, что так будет и дальше, но не верилось. Ситуация достигла пика, вышла из-под контроля, и прогнозировать что-то невозможно.

Все так же, соблюдая меры предосторожности, вернулся к дому. Обошел его, спустился к двери в подвал. Она тоже была закрыта.

В доме не светилось ни одно окно, но это ничего не значило.

Через бар я пробрался в гостиную и устроился на диване, намереваясь бодрствовать до утра. Теперь каждый, кто захочет выйти из дому, попадет в поле моего зрения. Если не воспользуется боковой лесенкой. Но дверь, ведущую на нее, я предусмотрительно подпер табуреткой, и открыть ее не наделав шуму невозможно.

* * *

— Вот так на тебя понадеяться…

Шеф высился надо мной, и взгляд его был преисполнен укора. Неужели я уснул? Как такое могло случиться? Ведь я четко помнил, только что прислушивался к стуку часов, ночным шорохам…

— Я не спал.

— Вижу, как не спал. Храпом весь дом перебудил. Если, конечно, в этом доме, кроме тебя хоть кто-то уснул.

Мне было стыдно.

— Что-то случилось?

— Еще не знаю. Выглянул в окно, а там кто-то ходит. Здесь ведь не принято по ночам шастать, кому ни попадя?

— Здесь все только и делают, что шастают по ночам.

— Ладно, лирику оставим на потом, — оборвал меня шеф. — Прогуляемся к склепу.

Когда дом скрылся за кустарником, я включил фонарик. Пусть злоумышленник, если такой имеется, заранее нас увидит. Может, это его вспугнет, и он не решится причинять нам неприятности?

Дверь склепа оказалась открытой, могильная плита сдвинута, а внизу горела лампочка.

— Кто там? — громко спросил Игорь Владимирович, не решаясь приблизиться к люку.

— И вам не спится? — раздался из подземелья голос Влада, и мы оба вздохнули с облегчением.

— Решил посторожить?

— Ты ведь дрых, как суслик, — подколол меня, как недавно шеф, и мне снова стало стыдно.

— Коль все в сборе, зачем терять время? Продолжим?

Я посмотрел часы. Маленькая стрелка едва перевалила за два. Если я и спал, то не долго.

— А как же мины, ловушки?

— Фигня все это, Игорь Владимирович. Сознайся, специально для меня сказку придумал?

Шеф сдвинул плечами.

— Имелись прецеденты, — молвил.

— Ну и ладненько. Я — фаталист. Рванет, так рванет. От судьбы не уйдешь.

— Судьба не жалует идиотов, — напомнил я, — она их наказывает.

— Если страшно, можете наверху подождать.

Я бы так и сделал. Но Игорь Владимирович — упрямец под стать Владу, и уходить из подземелья не собирался.

Все же, когда затрещал отбойный молоток, шеф благоразумно скрылся в следующем отростке, а я, плюнув на конспирацию, вооружился ломом и отправился к заинтересовавшему меня аппендиксу.

Первый же удар оказался удачным. Стена покрылась паутиной трещин, после второго удара вывалился большой обломок. Теперь несложно было выковыривать куски штукатурки руками.

Под тонким слоем бетона открылся небольшой квадрат, заложенный красным кирпичом. Я снова взялся за лом. Кирпичи вываливались легко, раствор почти не держал.

Когда в стене образовалась приличная дыра, посветил фонариком. И сразу понял, что удача мне улыбнулась…

— Игорь Владимирович! Влад! — закричал во весь голос, но из-за грохота отбойного молотка они меня не услышали.

Не в силах побороть любопытство, я вытащил наружу спрятанный в тайнике деревянный ящичек. Он был крупнее шкатулки, но до сундучка не дорос. Наверное, сделан из дорогого дерева, сквозь толстый слой пыли просматривался замысловатый узор. Коричневая краска или лак облупились, от чего вид находка имела антикварный.

Откидная с изгибом крышка плотно закрыта, наверное, на ключ. Металлические завесы проржавели и готовы были рассыпаться, так что отсутствие ключа вряд ли станет помехой.

Я попробовал поднять крышку, она не шелохнулось. На большее не решился. Ни Игорь Владимирович, ни Влад не простят, если открою ящик без них. Бережно обхватил его руками, он оказался не тяжелым и не настолько хрупким, как опасался, и медленно, можно сказать, торжественно, отправился на звук отбойного молотка.

От едкой цементной пыли слезились глаза, и першило в горле. Фонарик повис на шнурке, его луч бесполезным пятном метался под ногами. Он не мог конкурировать с мощной пятисотваткой переноски, которая тоже пасовала перед поглощаемым и затмевающим все пылевым смерчем.

Как ежик в тумане, я пребывал в параллельной реальности. Словно не шел, а плыл, точнее, прорывался сквозь плотное ядовитое облако. При этом мне отказали и слух, и зрение. Шум отбойного молотка, раньше напрягавший до раздражения, трансформировался в почти неразличимый фон и, когда он на время умолкал, ощущался дискомфорт от внезапно наступавшей тишины. В редкие мгновенья, когда такое случалось, барабанные перепонки сжимались и, взамен привычного шума голова наполнялась болезненным до одури колокольным гулом. Наверное, тем, который называют звенящей тишиной.

Снова крикнул, и снова меня не услышали. Да и себя я слышал лишь потому, что знал, что кричу. Голос застревал внутри и лишь слегка, почти неощутимо, сотрясал пространство вокруг меня.

Отбойник умолк неожиданно и надолго.

— Игорь Владимирович! Влад!

Сквозь серую пелену нарисовалась призрачная, отдалённо похожая на человеческую фигура.

И в то же мгновенье начавший возвращаться слух уловил нечто странное за спиной. Мозг не распознал его природу, лишь среагировал на смутное несоответствие.

Я резко обернулся. Увидел расплывчатое, едва различимое, колесо запора.

Оно поворачивалось. Само по себе.

— Славик, ты чего раскричался?

Голос Игоря Владимировича прозвучал над самым ухом: громко и неожиданно.

— Что это?

Его рука опустилась на сундучок. Осторожно, словно не доверяя тому, что видит или, вернее, ощущает…

— Где ты его нашел?

Ответить я не успел. Раздался скрип, мощным потоком ворвался воздух, разметывая не успевшую улечься пыль, взъерошив волосы и обдав холодом разгоряченное тело. Из отворившейся дыры выплыло нечто несуразное, бесформенное.

Его можно было принять за привидение, если бы из-под светлого балахона не высунулась человеческая рука, и на нас с Игорем Владимировичем не уставилось черное отверстие вороненного ствола.

На меня раньше никогда не наводили оружие, ощущение жуткое до невозможности. Во рту пересохло и не от цементной пыли, в груди похолодело, и не от сквозняка.

— Это мое! — пистолет опустился, указывая на сундучок.

Голос, приглушенный балахоном, звучал бесстрастно и безапелляционно.

Я отступил, споткнулся, и едва не выронил находку.

— Поставь на пол! — пистолет снова смотрел мне в лицо.

Я подчинился, присел, аккуратно положил сундучок у ног.

— Теперь — назад! — приказал незнакомец или незнакомка.

Пятясь, я наткнулся на шефа, он отпрянул.

— Что происходит?

Влад или действительно ничего не видел, пыль уже развеялась, или не разобрался в ситуации. Вскрикнул шеф, я ощутил толчок, не удержался и, беспомощно взмахнув руками, упал под ноги неизвестного. Сверху на меня свалился Игорь Владимирович, а потом нас обоих придавило нечто тяжелое, с чем совладать было невозможно.

Не думаю, что мы барахтались долго. Но, когда я почувствовал себя свободным, поднялся и осмотрелся, незнакомца с пистолетом не было. Не было и найденного мной сундучка. А дверь в подземелье, оказалась закрытой.

— Что это было? — спросил Влад, отряхиваясь.

Шеф тяжело дышал, он держался за стену, взгляд его блуждал по сторонам. Он был похож на человека, который что-то потерял и сейчас пытается это что-то найти.

— То и было, — ответил, наконец. — Тю-тю сокровища… Уплыли родненькие.

— Значит, мне не показалось? Я действительно видел белое чучело в балахоне?

Вопрос и удивление Влада показались мне наигранными. Или я стал недоверчивым, или актер из Влада никудышный.

— Что там было? — спросил он.

— Где? — поинтересовался я.

— Ведь мне не привиделся тот деревянный ящичек?

Ничего не ускользнуло от его взгляда, научился бы еще под ноги смотреть. Впрочем, сознательно Влад помог убежать похитителю, или все произошло случайно, возможно, этим он спас нам жизни.

— Не знаю, — ответил. — Не успели посмотреть, тебя ждали.

— Чего же мы стоим?

Он ринулся к колесу и начал его поворачивать.

— Я - через подвал, а вы — бегом по верху. Хватайте каждого, кого увидите, тащите в дом, а там разберемся.

И скрылся в темном проеме.

* * *

Я подался к лестнице, но шеф меня придержал.

— Не спеши, покажи, где нашел ящичек.

Я провел его в аппендикс. Он забрал фонарик и начал что-то высматривать в пробитом мною отверстии. Не знаю, что он надеялся найти, однако, увиденное его не удовлетворило. Разочарованно хмыкнув, он засунул в дыру руку.

— Ага, — расплылся в улыбке. — Кажется, мы проводим время не зря…

И вытащил из тайника покрытый пылью и паутиной сверток, размером не больше бумажника.

— Как вы узнали? — удивился я.

Удивился — слабо сказано. Я был поражен проницательностью Игоря Владимировича.

Шеф расцвел от произведенного эффекта.

— Элементарно, Ватсон, — пытался скопировать Ливанова из фильма о Шерлоке Холмсе. — Разгадка лежала на поверхности, и ты мог сам догадаться.

Я не понимал, к чему он клонит.

— Вспомни, что я тебе недавно рассказывал.

Я пытался. Шеф говорил много и разное, и, что он подразумевает пот термином «недавно»?

И тут меня осенило.

— Понял я все, — сказал небрежно. — Письмо немецкого офицера и тому подобное… Мне другое неясно, как вы догадались, что сверток лежал отдельно от ларца. Я предполагал, что немец спрятал его с другими семейными реликвиям. Он же писал, что кое-что добавил.

Такой прозорливости шеф от меня не ожидал, его энтузиазм поубавился.

— Интуиция и немножко серого вещества, — пытался удержаться на достигнутой высоте. — Поставь себя на место офицера. У него подарок для любимой женщины, очень ценный. Благодаря этому подарку она, по его же словам, сможет безбедно существовать до скончания века. Неужели, ты думаешь, он разместил бы его вместе с другими реликвиями и тем самым унизил себя до уровня ее предков, растворил свое дорогое с чужим бесполезным?

Я призадумался. С большой натяжкой версию шефа можно было принять. И, наверное, нужно, учитывая результат.

— Не забывай, что он считал себя представителем высшей расы. К тому же — гордым представителем. Он не забрал из ларца ценное, что там было…

— Об этом мы судим из его слов. К тому же, — нашел аргумент, чтобы возразить, — его гордость не мешала без зазрения совести грабить все и вся, где было возможно.

— Славик, ты меня удивляешь. Как можно путать столь разные понятия? Украсть у любимой женщины и экспроприировать у врага — не одно и то же.

Я вынужден был согласиться. Спор изначально — бесполезный. Не терпелось узнать, что находится в свертке?

Игорь Владимирович первый поднялся по металлической лестнице, я поспешил за ним. В склепе было светлее и, несмотря на его предназначение, комфортнее. Шеф присел на каменное надгробие, достал из кармана носовой платок. Пыль плотно въелась в кожаный чехол, и полностью убрать ее не удалось. Да и незачем. Оболочка вряд ли представляла ценность.

Металлическая застежка проржавела и отломалась, едва Игорь Владимирович потянул за высохший до хруста ремешок. Края чехла слиплись, казались монолитными, и поддаваться не желали. Тогда шеф достал ножик, протолкнул острие в едва угадывающуюся щель, подковырнул, просунул немножко дальше и медленно двинул лезвие по ободку.

Покончив с нелегкой и, отчасти, ювелирной работой, осторожно потянул за край. Кожа затрещала, кое-где отслоилась, но футляр открылся. Внутри он имел матерчатую подкладку, которая, как ни странно, почти не пострадала.

Из бокового кармашка шеф извлек несколько пожелтевших снимков. На одном была изображена улица с дорожным указателем. На другом сельская хата, как по мне, ничем не примечательная. На третьей фотографии, наверняка был запечатлён хозяин футляра, немолодой мужчины в кителе и офицерской фуражке.

Шеф просмотрел фотографии, отложил их в сторону и взялся за другой кармашек. Там оказался сложенный в несколько раз лист плотной бумаги. Медленно, стараясь не повредить, Игорь Владимирович развернул его. Я увидел крупномасштабную карту с отпечатанными готическим шрифтом названиями населенных пунктов и множеством сделанных от руки пометок. Когда-то синие чернила выцвели и стали коричневыми, словно следы засохшей крови.

Карта заинтересовала Игоря Владимировича больше, чем снимки. Он изучал ее долго и пристально. Я же, чтобы не терять времени, достал мобилку и, дабы подстраховаться от возможных неожиданностей, сфотографировал, как снимки, так и карту.

Наконец, Игорь Владимирович отвлекся.

— Потом изучим, сейчас нужно спешить, пока Владислав Викторович не встревожился.

Он сложил бумаги обратно и спрятал чехол во внутренний карман.

— Думаю, твоему однокласснику не обязательно обо всем знать. Для него в этих бумагах нет ничего интересного.

* * *

— Славик, — когда вышли на улицу, обратился ко мне. — У тебя, кажется, телефон с собой? Мне нужно позвонить, а на моем, батарея села.

Я протянул ему мобилку, шеф осмотрел ее, и отошел в сторону.

Уже светало. На востоке розовел закат, предвещая скорый восход солнца.

Отсутствовал шеф недолго.

— Держи, — протянул мне аппарат и направился к дому.

Я приотстал, якобы подкурить сигарету. Мне было интересно, кому звонил Игорь Владимирович. Однако исходящих звонков телефон не зафиксировал.

Зачем же ему понадобилась мобилка?

Догадка пришла сразу. Открыл фотоальбом и увидел, что сделанные несколько минут назад снимки исчезли.

«Конспиратор», — улыбнулся я, радуясь, что наитие подсказало сбросить фотки на электронную почту.

* * *

В доме тихо и пусто, он словно вымер. Тусклые светильники казались блеклыми из-за проникающей в окна серости рождающегося дня. Серость преобладала во всем, сама атмосфера была серой, неуютной и тревожной.

Мы миновали холл, дошли до бара и никого не встретили. Ни Влада, ни других обитателей дома.

Снова вышли на улицу, проверили вход в подвал. Дверь распахнута, но посторонних звуков не слышно.

— Хоть порази меня гром, не верю я, что все в этом доме спят.

— Я не верю, что в этом доме хоть кто-то спит, — проявил солидарность с шефом.

— Куда же подевался Владислав?

Вопрос, на засыпку. Не вопрос, а — абстракция.

Что делать дальше, в голову не приходило. Не рыскать же по всем комнатам, проверяя, на месте хозяева или нет?

Хотя…

— Может, Влад у себя?

— Надо проверить, — не столько согласился Игорь Владимирович, сколько дал понять, что и его хваленая интуиция дала сбой.

— Я вас догоню.

— Что ты задумал?

— Потом, — отмахнулся я и почти побежал по коридору.

Привидение ассоциировалось у меня только с одной особой. Громко и настойчиво я постучал в дверь Марины. В ответ — ни звука. Постучал еще — результат тот же. Нажал на ручку, толкнул дверь, и она отворилась.

В прихожей горела люстра, но никого не было. Дверь в спальню — открыта. Я заглянул. Кровать не разобрана, инвалидного кресла нет.

На всякий случай заглянул в ванную, и там — пусто.

Ринулся на второй этаж. Комната Томы закрыта. Мой стук мог бы переполошить вселенную, но реакции — ноль.

Оставалась Наталка, однако я так и не удосужился узнать, где ее поселили.

Я уже почти дошел до апартаментов Влада, когда раздался выстрел.

Я замер.

Звук был резкий, неожиданный. Даже не сразу понял, что это выстрел. Будто сухая деревяшка переломилась.

Померещилось?

Но сгустившаяся вслед за тем тишина нахлынула с такой силой, что не оставалось сомнений, миг назад ее действительно что-то нарушило.

Стреляли внизу.

Я двинулся к лестнице, стараясь казаться ниже травы, тише воды. Спустился на первый этаж, прислушался. Тишина.

Когда приблизился к холлу, внимание привлекла дверь в столовую.

Что-то с ней было не так. Всего лишь раз я видел ее открытой, во время показухи в честь моего прибытия. Сейчас между дверью и косяком образовалась щель.

Вновь раздавшийся звук развеял сомнения относительно того, что в столовой что-то происходит. Я услышал шум передвигаемой мебели, затем кто-то вскрикнул.

Мне бы остаться там, где стоял, и притвориться ветошью, но разум со здравым смыслом объявили забастовку.

В столовой пусто и темно, но дальше, в торце из-за открытой двери ярко выплескивался свет. Неправильным прямоугольником пятно от него ложилось на пол и, сломавшись об угол стола, забиралось на увешанную картинами стену.

Я обошел стол, приблизился к двери. В той комнате я никогда не был и не знал, для чего она предназначена. Оказалось — нечто вроде отдельного кабинета с мягким уголком и низеньким столиком возле него.

На диванчике плотно и как-то очень тихо разместились Игорь Владимирович, Тома, на ее голове по-прежнему была повязка, Наталка и Сергей Петрович. Рядом на инвалидном кресле — Марина. Лица у всех неестественно напряжены. А на столике лежал знакомый мне ящичек. Похоже, его еще не открывали, значит, я успел вовремя.

Вот только смотрели все почему-то не на ящик с сокровищами.

Я повернул голову. В углу комнаты, прислонившись к стене, полулежал Влад. Лицо его было бледное, глаза выпучены и ненормальные. Лишь потом я обратил внимания, что рукав его рубашки пропитан кровью и капли ее, стекая на пол, образовали лужицу.

— Что случилось? — спросил я.

Никто не спешил мне отвечать, все словно затеяли игру в молчанку.

— Надеюсь, Вячеслав, вы не станете делать глупостей?

Голос раздался сзади. Обернулся. За моей спиной с пистолетом в руке стояла Наталья Владимировна.

— Что происходит? — повторил я, уже обращаясь к ней и еще не осознавая нависшую опасность.

— Вячеслав, обойдемся без вопросов. Предлагаю вам присоединиться к остальным. Иначе вам будет так же больно, как Владиславу.

Произнеся последние слова, она захихикала. Это был смех больной женщины, смех — сумасшедшей, и он пугал сильнее, чем нацеленный на меня ствол.

Корчить героя — бессмысленно, герои неуязвимы только в кинофильмах. Я покорно вошел в комнату и присел на стул рядом с мягким уголком. Картина отчасти выглядела комичной. Мы расположились словно в партере театра одного актер. Только смеяться, отнюдь, не хотелось.

— Сергей Петрович, я попрошу вас открыть коробочку. Только не делайте резких движений и стойте так, чтобы я всех видела.

— Наталья Владимировна, мы так не договаривались. В такие игры я не играю, — пробовал возразить врач, но до этого бесцельно блуждавший ствол замер, прицелившись ему в грудь.

Он умолк и подчинился.

В углу застонал Влад. Ему было плохо, он истекал кровью.

— Мама! — истерично взорвалась Марина. — Сделай что-нибудь! Ведь он умрет!

— Ну и что?

Никаких эмоций, полнейшее равнодушие. Ей было все равно, выживет зять или нет.

— Мама, тебя посадят?

— За что? — удивилась Наталья Владимировна. — Все видели, как он хотел на меня наброситься. Я оборонялась.

— Вряд ли это поможет, если он окочурится, — подала голос Наталка.

— А тебе, милочка, я бы, вообще, советовала заткнуться!

Тем временем, Сергей Петрович тщетно пытался отковырять ногтями крышку ящика. Она не поддавалась, и врач то и дело испуганно косился на Наталью Владимировну.

— Мне бы ножичек или что-нибудь такое… — наконец, решился попросить.

Голос его дрожал, был умоляющий и испуганный одновременно.

Наталья Владимировна посмотрела на него, потом перевела взгляд на Влада.

— Ладно, — смилостивилась, — ящичек подождет. Остановите ему кровь, — кивнула в сторону зятя.

Врач склонился над раненым.

— Мне нужны мои инструменты.

— Потом, — резко, словно обрезала Наталья Владимировна. — Просто остановите кровь.

Мучительно медленно Сергей Петрович стягивал с Влада рубашку, долго рассматривал рану. Он был серьезный и сосредоточенный. Погрузившись в привычную работу, кажется, даже перестал бояться.

Пощупав руку Влада, вытащил из кармана носовой платок и приложил к ране. На этом лечение закончилось.

— Нужно бы продезинфицировать, но, коль такие обстоятельства…

— Что с ним? — спросила Наталья Владимировна.

— Ничего страшного. Царапина.

— Почему тогда столько крови?

Ответить Сергей Петрович не успел. Послышался скрип, я повернул голову и увидел, как коляска с Мариной, набирая скорость, движется в сторону Натальи Владимировны.

Марина быстро перебирала руками на колесах, лицо ее было неистовое и отрешенное, как у человека, которому нечего терять. Размеры комнатушки не позволяли разогнаться, коляска катилась медленно, тем не менее, Наталья Владимировна поздно заметила угрозу и не успела отреагировать.

Она пыталась отскочить, но как-то неуклюже. Запнулась за что-то, оступилась и в это время колесо коляски не то, чтобы стукнуло, слегка зацепило ее ногу. Толчок, который в нормальной ситуации можно было проигнорировать, тем не менее, сделал свое дело. Наталья Владимировна приложилась затылком о косяк и начала оседать. Глаза ее закатились, пистолет с глухим стуком свалился на ковер.

Первой среагировала Наталка. Она вскочила с дивана, но вместо того, чтобы помочь женщине, схватила пистолет. Я не знал, умела ли она им пользоваться, но не сомневался, что вооруженная женщина способна натворить многое.

Девушка неуверенно держалась за рукоятку, зачем-то понюхала ствол, а я сидел и молил Бога, чтобы она случайно не нажала на спусковой крючок.

Затем поднялся Влад. Узнав, что рана несерьезная, он обрел привычную уверенность. Небрежно оттолкнул врача, подошел к теще, посмотрел на нее с высоты собственного роста, повернулся к нам.

— Ну и дела, однако.

Взял со стола ящичек.

— Это я пока спрячу в сейфе.

И направился к выходу. Мы так и сидели, даже не пошевелившись. Никто ничего не говорил, никто не пытался возразить.

Влад уже дошел к двери, когда путь ему преградила коляска с Мариной.

— Оставь! — сказала она твердо и безапелляционно.

Влад хмыкнул. В этом «хмыке» было столько пренебрежения, что Марина мгновенно побледнела то ли от обиды, то ли от злости.

Руки у Влада были заняты, он ногой пытался оттолкнуть коляску. И тут произошло то, что стало неожиданностью для всех, кроме меня. Маринка вскочила и обеими руками вцепилась в сундучок.

— Это мое! — крикнула громко, истерично.

Они вырывали друг у друга сундучок с остервенением.

— Маринка, ты можешь ходить?

У Томы от изумления отвисла челюсть, но ее вопрос остался без ответа.

Марина словно взбесилась, ярость придавала ей силы, и Влад не мог с ней справиться.

— Оставь его, стерва! — крикнула Наталка и выстрелила.

Руки Маринки медленно, нехотя, оторвались от сундучка. Она еще успела повернуться, посмотреть на Наталку и только потом упала. Без слов, без стона, только пол глухо содрогнулся.

— Влад, бежим! — истерила Наталка, — Я из-за этой дуры сидеть не собираюсь! Увези меня отсюда! Если не увезешь, я всем расскажу, что ты убил Иннокентия!

Влад был похож на затравленного зверя.

— Молчи, дура! — рявкнул он. — Бегом к машине, заводи двигатель!

Он вырвал из ее рук пистолет и направил на нас.

— Если кто рыпнется, стреляю.

Но никто и не думал рыпаться. Героем можно быть, когда имеется шанс. Ни у кого из нас шанса не было.

 

Глава двадцатая

— Славик, ты и вправду меня подозревал?

Я промолчал. Что я мог ей сказать? Ведь я в самом деле ее подозревал. Так, как и всех остальных. Но ее чуточку больше.

— Какой ты глупенький… И почему мне нравятся глупые мужчины?

— Наверное, потому, что умных еще не придумали.

Тома засмеялась, жидкость в ее бокале заволновалась, грозя выплеснуться наружу.

Мы сидели в баре и, если можно так сказать, снимали нервное напряжение. Денек выдался еще тот.

Где-то с час назад укатила «скорая». Марине заклеили царапину возле виска, теперь шрам, наверняка, останется на всю жизнь. Правда, не факт. Пластическая хирургия способна на чудеса. Главное, что осталась жива. Пуля прошла по касательной, и происхождение раны объяснили падением.

Наталье Владимировне вкололи лекарство, теперь она почивала в своих апартаментах, Сергей Петрович неотлучно находился при ней.

Шеф пропадал в склепе. Туда наехало много народу, как я понял, из спецслужб и разбирали найденный нами немецкий архив.

Ничего интересного: папки с бумагами, к тому же, не на нашем языке. А с языками у меня никогда не ладилось. Но шеф был возбужден не то слово. Два юриста фирмы ни на шаг не отступали от представителей спецслужбы, и, наверное, в этом был резон.

— Славик, а когда ты начал меня подозревать.

Я призадумался, пытался вспомнить.

— Наверное, когда понял, что Семеновна — твоя родственница.

— Ты же ничего о ней не знал.

Я вспомнил фотографию на стенке в жилище старушки.

— Интуиция, наверное. А потом эта история в подземелье…

Тома провела рукой по голове. Она уже сняла повязку и прятала заклеенный пластырем ушиб под вязаной шапочкой.

— Я и правда, не знаю, кто меня ударил.

— Наталка, вряд ли, — предположил я. — У нее бы силы не хватило. Скорей всего, Влад. Только зачем?

— Этого мы, наверное, никогда не узнаем, — улыбнулась Тома. — А все — мое любопытство. Хотела узнать, кому по ночам не спится.

— Наивная. Здесь, вообще, никто ночью не спал.

— Я сидела в гостиной, дожидалась тебя. Увидела, мелькнула тень. Я — за ней. Возле склепа ее потеряла. А потом — бац, и — темнота.

— Ты не заходила в склеп?

— Нет, конечно. Там висел замок. Да, если бы его и не было, не думаю, что решилась бы.

— Как же ты оказалась в подземелье.

— Спроси, что-нибудь полегче… Сама не знаю…

Тома прикурила сигарету, отхлебнула из бокала и задумалась.

Я тоже мысленно прокручивал в голове прошлые события. Если верить Владу, а можно ли ему верить, после всего случившего, то он вероятно, преследовал не Наталку, а Тому. Какой резон ему было выслеживать сестру, если они действовали сообща?

Получается, Влад стукнул Тому возле склепа, затащил ее в подвал и успел спрятать до нашего с Игорем Владимировичем появления.

Зачем?

Не хотел, чтобы девушка что-то обнаружила в склепе? Что же тогда там делала Наталка? А была ли она, вообще, в подвале? Наверное, была. Ведь Тома кого-то видела. Да и истерика по поводу, что не она ударила Тому…

Мысли вихрем крутились в голове и запутались в этом вихре окончательно. Никудышный из меня аналитик.

— Томочка, никогда не поверю, что тебя не интересовали сокровища.

— Интересовали. Еще как интересовали. Ради них я сюда и приехала. Вот только…

— Что?

— Я знала, что ничего ценного в них нет.

— Откуда?

— Бабушка рассказала.

— Так ты с ней общалась?

— Да, только не хотела, чтобы об этом знали.

— И папку Иннокентия Вениаминовича ты утащила?

— Я, — призналась Тома.

— Зачем?

— Она не должна была достаться чужим. Мне нравился Кеша. Он был безобидный, и бескорыстный, на нем все ездили, все его обижали.

— В папке было что-то интересное?

— Сметы какие-то, документы. Я их у бабушки в сундуке спрятала… А потом — пожар… Ничего там о сокровищах не было. Хотя Кеша искренне надеялся их отыскать. И не ради корысти, им овладел азарт изыскателя. Я его подначивала, а он загорался еще больше…

На ее глаза навернулись слезы, она готова была расплакаться. И не только от жалости к Иннокентию. Ей нужно было снять стресс, выплеснуть напряжение, которое скопилось в избытке и давило непомерным грузом. Я не знал, что ей сказать, как утешить.

Скрипнула дверь, потянуло сквозняком.

— Бездельничаете?

Шеф сиял от счастья, и мне это было непонятно.

Он присел рядом с Томой. Девушка тряхнула головой, выбрасывая из нее плохое и не нужное, попробовала улыбнуться. Слезы — для своих, плакаться в жилетку можно только тем, кому доверяешь.

— Славик, ты даже не представляешь, какой клад мы отрыли…

— А нам с того, какая польза?

— Не все измеряется деньгами, — философски изрек шеф, чем несказанно меня удивил.

. — К нам в руки попали важнейшие документы…

— Уже не к нам, — возразил я. — Сомневаюсь, что нам даже краешком глаза удастся в них заглянуть.

— Это — неважно. Нам там и смотреть не на что. Пусть ими занимаются компетентные органы. А мы должны утешаться мыслью, что имеем должников, и они когда-нибудь, возможно, поделятся кое-какой информацией.

— Когда-нибудь и возможно — ключевые слова?

— Не знал, Славик, что ты такой скептик…

Впрочем, я догадывался, что поводом для радости Игоря Владимировича был не найденный военный архив. Пусть вешает лапшу кому угодно, только не мне. Я сполна наслышан о «бескорыстии» шефа.

Словно прочитывая мои крамольные мысли, шеф инстинктивно провел ладонью по курточке, где должен был находиться внутренний карман. И где, судя по всему, было спрятано истинное сокровище.

Не прошло и суток с тех пор, как шеф сидел заложником под дулом пистолета, но, казалось, напрочь забыл об этом. Выбросил из головы неприятный инцидент, как нечто ненужное, не стоящее внимания. Его не интересовали мотивы, он вычеркнул прошлое и наслаждался предвкушением будущего.

— Не пойму я, зачем Владу это нужно? Он обеспечен, у него все есть…

— Ничего у него нет!

Слова Томы стали для меня неожиданностью.

— Как нет? — не поверил я. — А фирма? А все это? — я обвел взглядом окружающую роскошь, но, конечно же, имел в виду не только бар, но и дом, и усадьбу.

— Девушка недалека от истины, — поддержал Тому шеф. — Я сразу же навел справки, как только Владислав Викторович к нам обратился. Фирма его — фикция. Он действительно когда-то был богатым человеком. Сейчас — банкрот. А все это, — он, как и я, только что обвел комнату взглядом, — заложено, перезаложено. Причем за такую мизерную сумму, что о ней и говорить смешно. Далековато от престижных районов. Он весьма и весьма рассчитывал на тещины сокровища. Надеялся с их помощью поправить дела. Вот только… — шеф сделал театральную паузу. — В общем, просчитался он.

— И Иннокентия он убил, потому что тот слишком приблизился к цели?

— Наверное. Иннокентий Вениаминович здесь заправлял всем. Дом строился по его проекту. И склепом он занимался. Никто кроме него не знал о подземелье под ним.

— А бабушка Томы? Я сам видел, как она открывала потайную дверцу…

— Бабушка знала, — сказала Тома. — И я знала. Только мы не могли отыскать проход, он был замурован. А о том, что можно войти из склепа, Кеша даже мне не признался. Не верю, что он хотел забрать себе сокровища… — она всхлипнула.

— Потому и украла его бумаги?

Тома не ответила, было и так понятно.

Игорь Владимирович знал о Владе и ничего мне не сказал. Почему?

Я прямо спросил об этом.

— Ну, — замялся шеф. — Кое-какие денежки у него водятся…

Понятно. Можно не продолжать.

— Славик, у меня голова болит. Пойду, прилягу.

Тома рассчитывала, что я провожу ее, но джентльмен во мне уснул. Она постояла рядом, поняла, что я компанию не составлю, и направилась к выходу.

— Про Наталку тоже знали? — спросил, когда дверь за девушкой закрылась.

— Знал. И, когда она попросила отпуск за свой счет, сразу понял, что назревает интересненькое.

— Откуда? Ведь и я до последнего времени ни о чем не догадывался.

— Славик, ты еще слишком неопытный в таких делах. — Шеф плеснул себе коньяк, сделал небольшой глоток и прищурился от удовольствия. — Хотя… В таких делах больше нужно полагаться на интуицию, а она меня редко подводит.

— И, все равно, не пойму, зачем я здесь понадобился Владу. Да и Наталка так настойчиво добивалась, чтобы я сюда приехал…

Сказал и пожалел. Вдруг Игорь Владимирович и о привидении знает?

— Тут, конечно, загадка… — я вздохнул с облегчением. — Но уж точно не для того, чтобы поделиться с тобой, — он хихикнул.

А я подумал: не слишком ли все усложняю? Может, не нужно искать подводные камни там, где их нет и быть не может? Не исключено, что именно «привидение» и было основным мотивом, из-за которого бывший одноклассник пригласил меня в гости?

* * *

В усадьбе непривычная суета. Повсюду мельтешили незнакомые люди. Их не так много, но, по сравнению с предыдущим тихим омутом, все напоминало растревоженный муравейник. У ворот с десяток иномарок, у склепа — армейский «УАЗ» и крытый тентом грузовик. Люди в камуфляже выносили из склепа ящики и грузили в автомобиль.

К склепу меня не пустили. Метрах в двадцати от него дорогу преградил серьезный мужчина в цивильном костюме, но, отнюдь, не цивильными повадками. Спорить бесполезно и я, не солоно хлебавши, повернул обратно. Не скажу, что меня так уж разбирало любопытство, но неприятный осадок остался.

Несправедливо.

Я не совсем посторонний и не в последнюю очередь благодаря мне удалось отыскать документы, которые теперь от меня же скрывают.

Впрочем… Ну их всех подальше…

Я почти дошел до беседки, когда из кустов вынырнула знакомая фигура в сером форменном костюме. Его только не хватало для полного счастья. Настроение было настолько паршивым, что если бы участковый меня зацепил, я бы не сдержался. Лейтенант или почувствовал, или ему нечего было сказать. Пронзил нехорошим взглядом, и посторонился, уступая дорогу.

— Вячеслав…

Голос показался незнакомым. Даже не голос — старческий хрип.

Наталья Владимировна сидела в беседке, она не прикасалась к спинке, от чего казалась неестественно прямой, окаменевшей. Ее глаза уставились на меня, но не факт, что видели.

Губы зашевелились, но лишь через некоторое время я услышал невнятные звуки.

— Что делается, — едва разобрал, а может, не разобрал, и суть сказанного была иной.

Я молчал, а она еще некоторое время шевелила губами, пялясь на меня и мимо меня одновременно.

Жутковато.

Я попятился и скрылся за кустом. Когда обернулся, Наталья Владимировна все так же смотрела в пустоту. Не уверен, что она заметила мое бегство, а, возможно, не помнила и о моем появлении.

* * *

Шеф поступил, как последняя свинья, да и чего еще можно было от него ожидать?

Вечером, когда кутерьма улеглась, непрошеные гости укатили, и в усадьбу вернулась привычная тишина, я вдруг понял, что мне здесь делать нечего. Если раньше я пребывал на правах гостя, то теперь, после бегства Влада, и этого хлипкого статуса лишился. Я был посторонним человеком в чужом доме.

Я собрал вещи, их было немного, и отправился на поиски Игоря Владимировича. Увы, ни его, ни его автомобиля не нашел. Зато телефон отозвался сразу, едва набрал номер.

— Славик, чего тебе?

— Хотел в попутчики напроситься, — ответил резко, даже не пытаясь скрыть негодование.

— Я не подумал об этом. Прости, но вернуться не могу, дела.

И отключился.

Дела у него, понимаете ли…

А как мне добираться до города? Вспомнил дорогу сюда, и нахлынуло отчаяние. Вариант один: выходить на трассу и уповать на попутку. Если не повезет, что казалось более вероятным, топать до станции на своих двух.

Веселенькая перспектива…

В баре было пусто. Правильнее сказать: Томы в баре не было. Кроме нее вряд ли кто еще мог здесь объявиться.

Захватил бутылку, прошелся мрачным коридором, миновал пустой холл, поднялся на второй этаж. Постучал.

Тишина.

Неужели и Тома уехала? Не попрощавшись?

Обидно…

Мне стало совсем грустно.

Ощущение, что я остался один во всем доме. Тревожно. Закрылся в своей комнате, открыл коньяк, отхлебнул с горлышка, закурил. Беспричинный страх отступил, но тоска сдавила еще сильнее.

Чувство, что нахожусь в мертвом доме не проходило. Не в вымершем, а именно — в мертвом. Слабенькую искорку, которая подпитывала в нем подобие жизни, безжалостно задул ураган последних событий. Или она истлела сама, не находя живительного кислорода.

Выглянул в окно. В темноте угадывались тени деревьев и крохотные огоньки садовых фонариков. Их свет тоже казался неживым, потусторонним.

Сейчас я бы не решился выйти на улицу. Был уверен, что окружающий мертвый дом такой же неживой мир сразу меня проглотит. И удивлялся, что раньше подобные мысли не беспокоили.

А спуститься в подвал?

Я отступил от окна и задернул штору, отгородив себя от окружающего мрака.

Нужно уснуть, иначе страшная ночь никогда не закончится. Утром все будет иначе, и мысли тоже будут другим.

Глотнул еще коньяк. Выключил верхний свет, но оставил включенным торшер. Залез под одеяло, закрыл глаза, прокрутил в памяти происшедшее…

И таки вырубился. Почти сразу, как будто с головой окунулся в пустоту.

Но ненадолго.

Некий звук потревожил и вернул в привычную и не очень приятную реальность. Пока я соображал, что могло разбудить, взгляд привычно остановился на дверце шкафа. Она была там, где и положено было быть. Вот только шкаф двигался. Я улыбнулся. Не столько от нахлынувшего «дежа вю», сколько от предвкушения, что больше мне не грозит одиночество.

Мучительно долго шкаф уползал в сторону, пока, наконец, в проеме возникла знакомая фигура.

— Маринушка, мы ведь договорились, что уже можно без фокусов.

Но она меня не слышала.

Поднялся навстречу и увидел ее глаза. В них — пустота и безумие. Она вряд ли осознавала, где находится. Я остановился, она тоже замерла. Потом ее рука вздернулась, и я увидел зажатый в ней газовый баллончик.

— Марина, очнись! — крикнул я и тут же умолк, задержав дыхание. Струя газа плеснула в лицо, опалила глаза.

— Дура!

Я глотнул сладковатый газ, голова наполнилась туманом, мозги начали растворяться в нем. У меня хватило сил вырвать из рук женщины баллончик, после чего, я швырнул женщину на кровать и поспешил в ванную. Холодная вода помогла, благо, не так много вдохнул гадости.

— Ты, как, жива?

Я потряс Марину за плечо. В ее глазах промелькнуло нечто осмысленное.

— Где я? Что со мной?

Она действительно ничего не помнила. Лунатичка. Или просто сумасшедшая. Если в первом уверенности не было, то насчет второго я не сомневался.

— Угадай с трех раз, — ответил нарочито грубо, дабы она скорее пришла в себя.

— Славик? Как я здесь оказалась?

— Как обычно.

— Почему ты грубишь?

Она всхлипнула.

Я налил в стакан коньяк. Марина выхватила его, проглотила и даже не скривилась. Дыхание ее выровнялось.

— Я сама сюда пришла? — спросила.

— Сама.

— Странно, я ничего не помню.

— А раньше помнила?

— Раньше помнила.

Она поднялась с постели, примостилась в кресле и уже сама наполнила стакан. Почти до половины.

— Маринушка, с тобой все в порядке?

— В порядке? — голос истерический, на грани визга. — Он украл у меня все!!! Он и эта пришмандовка!

Марина зарыдала. Успокаивать ее не было смысла.

Я выскользнул в коридор и направился к бару. Пустой дом меня больше не пугал, а оставаться в одной комнате с сумасшедшей оказалось выше сил.

* * *

— Томочка, Солнышко, я думал, что ты меня бросила!

Радость моя была искренняя.

— С чего бы вдруг, — Тома пыталась казаться обыденной, но я видел, что и она мне рада.

— Я приходил к тебе.

— Наверное, я спала.

Трудно поверить, но и отрицать глупо. Если женщина не желает о чем-то рассказывать, ее не переубедить.

— Ты давно здесь?

— Не знаю. Здесь место такое, что время теряется. Иногда оно скачет и за ним невозможно угнаться, но чаще замирает и, кажется, что минута тянется вечность.

Она была права, я тоже такое заметил.

— Ужасное место.

— Сейчас — да, — согласилась Тома.

— Оно таким было всегда, просто мы не замечали.

Тома пила «Мартини». Мне спиртное поперек горла стояло, и я включил кофейный аппарат. Все равно уснуть не получится. Да и нужно ли?

— Томочка, ты не подвезешь меня на станцию?

— Уезжаешь?

— Мне здесь нечего делать.

— Увы, мне тоже.

Она надолго умолкла.

— И куда ты теперь?

— Домой, наверное…

— Как же Марина?

— А что, Марина? Она меня обманула…

Странная особенность. Каждый в этом доме считал, что его обманули. И я не исключение. Меня обманывали больше всех и, наверное, каждый. Начиная от бывшего одноклассника и заканчивая шефом. Наверное, карма такая…

— Так как, Солнышко, выручишь безлошадного бродягу?

— Легко, — улыбнулась Тома. — Если хочешь, можем прямо сейчас и поехать. Меня эти стены угнетают.

Я покосился на недопитый стакан в ее руке, посмотрел на девушку. Она не выглядела пьяной, и я не возражал.

* * *

Не могу сказать, с какими мыслями я покидал поместье одноклассника. Без сожаления — точно. Было ли разочарование? Наверняка. Но, не достигшее критической точки.

Тома вела машину молча, сосредоточившись на дороге, или утонув в собственном, недоступном для меня мире. И меня такое устраивало. Говорить не хотелось, да и не о чем. Все уже было сказано раньше, а просто сотрясать воздух — занятие бесполезное и утомительное.

Из динамиков сочилась легкая мелодия, она воспринималась, как фон и почти сливалась с шуршанием шин. Идеальное сочетание для легкой полудремы, учитывая, что на дворе ночь и фары высвечивают только однообразную темную полосу, на которой глазу зацепиться не за что.

Тома свернула на обочину и остановила машину.

— Перекур.

Я открыл дверцу и выскользнул наружу. Воздух был сырой, моросил дождь, тело пробрала дрожь. Не уютненько. Тем не менее, я мужественно помок несколько минут, пока сигарета не истлела до фильтра. Тома курила в салоне, лишь приоткрыла боковое окно. Она хозяйка, ей можно.

Выбросив окурок, нашарила на заднем сидении сумку, вытащила термос и пакет с бутербродами. Кушать я не хотел, а вот кофе, еще горячий и ароматный, выпил с удовольствием.

— Далеко еще? — спросил.

— Меньше половины осталось. К утру будем в городе.

Я достал мобилку. Часы на дисплее показывали половину четвертого.

Мы уже снова мчались по ночному шоссе, когда я осторожно, стараясь не привлекать внимание девушки, открыл исходящую почту.

Вот они, снимки, которые взбудоражили шефа и, которые показались ему ценнее остальных найденных сокровищ. Не зря же он стер их с телефона. У шефа нюх на такие дела. Или — интуиция, как любит выражаться он сам.

Я улыбнулся и вдруг понял, что мне надоело быть лохом. Как бы не хитрил и не изворачивался Игорь Владимирович, сейчас мы с ним были на равных. И не факт, что удача улыбнется ему, а не мне. Новичкам везет…

А если и не повезет, что я теряю?

Такие мысли крутились в голове весь остаток дороги. Они вдохновляли, я даже ощутил азарт, давно позабытое и почти неизведанное чувство. И волновали меня не столько сокровища, которых, возможно, не существует, сколько желание утереть нос шефу. Хотя бы ради того, чтобы повысить собственное самомнение.

И когда мы въезжали в пригородную зону, решение созрело окончательно и бесповоротно. Первое, что я сделаю, вернувшись на работу, напишу заявление об уходе.

Я снова улыбнулся. Настроение было прекрасное. Я чувствовал, что перешагнул черту, которую не решался преодолеть раньше. Передо мной открывалась новая жизнь: свободная, независимая и, я надеялся, что полная приятных неожиданностей.

* * *

— Может, зайдешь?

Тома колебалась, и я не понимал ее упрямства. Незамужним женщинам, наверное, нельзя просто так, без церемоний заваливать в гости к молодым, холостым неженатым. Нужно блюсти видимость морали, или как там оно еще называется? Ах, да, правила приличия.

Смешно и, наверное, не одному мне. Учитывая, что о нравственности беспокоится поздновато. Да и неизвестно, кому нужно больше бояться.

Но это я утрирую.

— Извини, Славик, в следующий раз.

Вспомнилась поговорка: если на востоке говорят — завтра, это означает — никогда.

— Неужели так и расстанемся?

— Не на совсем ведь.

Мне показалось, что Тома нервничает, и моя навязчивость ее раздражает.

Почему?

С чего, вдруг?

Непонятно. Тем более что спешить ей, как будто, некуда.

Как будто…

Я рассуждал с собственной колокольни, а что творилось в ее душе, какие мысли вертелись в ее голове, не угадать.

— И куда ты теперь?

Она не ответила. Захлопнула дверцу.

— Я позвоню! — и рванула с места.

А я остался один возле своего подъезда, знакомого и незнакомого одновременно. Будто сто лет здесь не был. И чувства раздирали противоречивые: с одной стороны приятно возвращаться домой, с другой, более нелепого прощания придумать трудно.

Ну и ладно.

Я отогнал нехорошие мысли и вошел в темный, сырой и прохладный подъезд.

* * *

Жизнь часто преподносит сюрпризы и далеко не всегда приятные. В этом я убеждался неоднократно. Но сейчас, поднимаясь по лестнице, я был почти уверен, что исчерпал свой лимит, и мечтал о малом: принять душ и завалиться в беспробудный дрых на энное количество часов. Без мыслей, без сновидений, без всего того, что сказывается на нервной системе и отравляет существование.

И я не видел ничего, что могло бы помешать осуществить задуманное. Все возможные раздражители остались в прошлом или на время отодвинулись от меня. Главное, не забыть выключить телефон…

Рука скользнула в нагрудный карман и замерла. Телефона не было.

Мысль еще не успела сформироваться, но я подспудно ощущал, что произошло нечто супер нехорошее и неприятное. Такое, чего нужно было остерегаться, и от чего я уберечься не сумел.

Последний раз я видел телефон в машине. Рассматривал снимки… Там он, наверное, и остался. И не о чем было бы сокрушаться, если бы не фотографии.

Я не сомневался, что Тома не позарится на мою дорогую игрушку, у нее своя имеется, не менее, навороченная. Но я так же не сомневался, что прежде, чем возвратить телефон, она исследует его содержимое. И, естественно, не упустит из виду то, что я пытался скрыть. Тома не глупая женщина и с хорошо развитой интуицией. А тут еще кровный интерес приплетается.

В общем…

Ну и ладно, — пришел к единственному компромиссному выводу. Подумаешь! С таким компаньоном, как Тома можно иметь дело. А сокровищ, если они не выдумка, на всех хватит…

Немножко успокоившись, я достал из кармана ключ и воткнул в замочную скважину.

Дверь отворилась, я бросил сумку в прихожей, и уже направился было в ванную, когда отворилась дверь спальни.

— Наталка?

— Ты, как будто, не рад меня видеть…

Она была недалека от истины, и мысли мои отразились слишком явно, чтобы можно было соврать или отделаться дежурной фразой. Впрочем, мыслей никаких не было. Если и присутствовало нечто, оно граничило с шоком, с неожиданностью и даже со страхом. Не исключаю, что последнее доминировало.

— Славик, я тебе больше не нравлюсь?

Она оттопырила верхнюю губу с таким видом, как будто у нас все по-прежнему, а я, неизвестно почему вдруг стал бякой.

— Что ты здесь делаешь?

— Как, что? Ты ведь сам мне дал ключи, и сказал, что я могу приходить, когда захочу.

Да, так все и было. Только очень-очень давно. Не исключено, что в иной жизни.

— Если ты мне не рад, я уйду.

Когда женщина говорит такие слова, можно быть уверенным, что никуда она уходить не собирается. Я обреченно вздохнул и направился в ванную.

— А со мной поздороваться не хочешь?

Подобное было перебором. Наталка отодвинулась от двери, и за ее спиной я увидел Влада.

— Долго же ты добирался, братишка. Думал, не дождусь тебя.

Я не знал, что сказать.

— Да не бойся, — по-своему расценил мое молчание Влад. — Все нормалек. Знаю, что моя компания тебя не вдохновляет. Тем более, ярлыков на меня понавешивали…

— Понавешивали? — едва выдавил из себя.

— А то… — Влад засмеялся, и от его смеха мурашки пробежали по телу.

— Влад, почему ты здесь? Тебя ведь ищут.

— Ну и пусть ищут. Все равно, ничего не докажут. Тем более что я чист, как стеклышко.

Я читал, что иногда преступники свято верят в свою невиновность.

— А Иннокентий Вениаминович?

— И ты туда же? Не трогал я его. Сам посуди, зачем мне было его убивать?

— Наталка сказала…

— Дура! — отрезал Влад.

Наталка дернулась, побледнела.

— Я испугалась. Мне нужно было заставить его увезти меня…

— Кто же тогда убил Иннокентия Вениаминовича?

— Сам подумай. Нужно искать того, кому выгодно.

Я подумал. Ничего в голову не приходило. Тем более что до последнего мгновения я не сомневался: убийцей мог быть только Влад. И эта истина настолько глубоко засела в мозгу, что поколебать ее было почти невозможно.

— Вижу, ты мне не веришь. Ну и ладненько. Переживу. Не впервой. Потом ты сам все поймешь… Я, почему к тебе заявился. Не привык оставаться в долгу. Ты, в сущности, неплохо поработал.

Он вытащил из кармана тощую пачку зеленых купюр и небрежно бросил на клавиатуру компьютера. Монитор вышел из спящего режима, и я увидел на нем пресловутые снимки…

Влад перехватил мой взгляд и улыбнулся.

— Я же говорю, неплохо поработал. Уверен, мы еще встретимся…

А когда они ушли, затрещал стационарный телефон.

Я поднял трубку. Звонила Тома.

— Думаю, нам есть о чем поговорить, — сказала она.

Я не возражал. Нам действительно было о чем поговорить…