Как одна из организаторов благотворительного бала «За спасение Бухареста», Лили должна была прийти на примерку в ателье Ортензии де ла Рейна в понедельник в 11:00. Это был первый день примерки для всех, и она знала, что каждая женщина тайно планирует оказаться там как можно раньше. Крайним невезением считалось получить какое-нибудь ужасное платье с буфами, особенно для Лили, чей дебют в качестве организатора благотворительного вечера должен был ознаменовать ее возвращение в высшее общество. Ее выбор будут оценивать все редакторы и гуру стиля в городе. Если он окажется правильным, она сможет попасть на страницы репортажей с вечеринок журнала «Вог» и «Мир женщин»; в противном случае свою фотографию она там не увидит.

Кроме того, несмотря на домашние проблемы, она хотела получить удовольствие от вечера. В тот день, когда Лили ушла с ленча, Роберт вернулся с работы, явно собираясь отчитать ее за «плохое поведение» с Джозефин, но она отказалась слушать нотации.

– Не нужно мне ничего говорить, – заявила Лили. – Она сказала, что я позорю вашу семью, а я ответила, что она не смеет так со мной обращаться. Даже не думай, что я буду терпеть такие выходки. И я не оскорбляла ее в ответ. Хотя, поверь, могла бы и имела на это полное право.

– Она назвала тебя проституткой?

– Не совсем. Она сказала, что не хочет, чтобы я, словно проститутка, позорила фамилию Бартоломью.

– Серьезно? – Он усмехнулся и вздохнул. – Что ж, в таком случае я рад, что ты так отреагировала. И все же ты ушла в середине ленча. Нужно было остаться и обсудить разногласия.

– Какие еще разногласия? Она настоящая сука.

– Лили, следи за речью.

– Она так грубо вела себя со мной.

– Ты встала из-за стола в самый разгар ленча. Если это не грубость, то я не знаю, что тогда.

– Послушай, я твоя жена и мать твоего ребенка. Можешь общаться с матерью, если хочешь, но прежде всего ты должен поддерживать меня. Почему ты всегда считаешь меня виновной?

Оставшуюся часть выходных они почти не разговаривали. Ночью Роберт спал на диване в гостиной, а в субботу весь день работал. На завтрак в воскресенье она испекла ему блины, но это не помогло – голос мужа, когда он несколько раз обращался к ней, звучал холодно.

К понедельнику Лили решила поговорить с Робертом прямо и, когда он уже собирался уходить на работу, спросила:

– Может быть, забудем о том, что случилось?

Он взялся за ручку двери:

– Для меня очень важно, чтобы ты попыталась наладить отношения с матерью. Если не ради меня, то хотя бы ради Уилла.

Лили почувствовала себя побежденной. Ей казалось, основная причина проблем в том, что Роберт был без работы, и, стоит ему найти себе новое место, в их семейной жизни начнется новая, более счастливая глава. Но нет. Появились только деньги, остальные проблемы остались. Они по-прежнему продолжали ругаться из-за Джозефин и всех вечеров, которые Роберт проводил вне дома. Только теперь он объяснял свое отсутствие занятостью на работе.

Лили готова была разрыдаться, но взяла себя в руки и пошла в детскую. Уилл уже проснулся и играл с аквариумом от «Фишер прайс». Когда Лили вошла в комнату, его лицо озарила беззубая улыбка и на пижаму потекли слюни. Она принесла малыша на кухню, развела ему молочную смесь и смотрела, как он ходит вокруг стула, держась за него руками. Утро прошло быстро, в десять Хасинта уже звонила в дверь, и Лили могла отправляться на долгожданную примерку в демонстрационный зал Ортензии де ла Рейна, расположенный в Швейном квартале на Манхэттене.

Ателье казалось мрачным и было лишено всяческих украшений за исключением нескольких зеркальных столиков и цветочных композиций, поэтому две длинные стойки в самом центре зала, с вечерними платьями всевозможных цветов и фасонов, выглядели настоящим взрывом цвета и фактуры. Агент по рекламе Кира Кемп, молодая светская дама, ожидая Лили, отобрала два платья. Первое – с длинным подолом (подходит только женщинам с объемом бедер как у четырнадцатилетнего подростка), а второе – легкое одеяние горчичного цвета (тут же придало ей усталый вид).

– Не возражаешь, если я сама поищу что-нибудь? Возможно, есть платья, которые… гм… будут мне больше к лицу? – спросила Лили.

– Да, конечно, – кивнула Кира и скрылась в гардеробной.

Лили перебрала оставшиеся наряды и остановилась на двух: с оборками тюля цвета баклажана и ярко-розовом, с глубоким, обнажающим плечи вырезом.

– Примерь еще вот это, – сказала Кира, появившись из гардеробной с серебристо-серым атласным платьем без бретелек с кружевной отделкой. – Оно очень выигрышное.

– Не сомневаюсь, – согласилась Лили, прикоснувшись к кружевному корсажу. – Обязательно его примерю.

Кира помогла Лили надеть платье из тюля, застегнула пуговицы на спине и принесла небольшую деревянную подставку под ноги, чтобы портным в случае необходимости было удобно подшивать подол.

– Неплохо, но я все же хочу примерить остальные. – Лили спустилась с подставки и отправилась переодеваться сначала в фиолетовое, а потом в розовое платье.

В итоге она остановилась на сером с кружевами, которое предложила Кира. Остальные были ничуть не хуже, но Кира убедила девушку, что именно этот наряд придает ей утонченный шарм.

– Оно идеально для вечера, темой которого станут зима и лед, – согласилась Лили.

– Поверь, это именно то, что нужно, – сказала Кира. – Тебе повезло, что я не показала его Морган. Она ухватилась бы за него мертвой хваткой.

– Морган уже была здесь? – Лили потрясла эта новость. Она не сомневалась, что пришла первой.

– Да, я ждала ее после тебя, но она позвонила мне вчера вечером – а у меня, как назло, был самый разгар встречи в «Сохо-хаус» – и потребовала, чтобы я сначала обслужила ее. Представляешь, угрожала, что в случае отказа возьмет платье у другого дизайнера. И это после того как мы, спонсоры благотворительного вечера, пожертвовали фонду сто тысяч долларов! Большинство дизайнеров платят вполовину меньше на таких мероприятиях, – жаловалась Кира. – Ну что было делать с этой невыносимой Морган?

Несколько месяцев назад Лили, возможно, с удовольствием послушала бы (и рассказала) любые сплетни о Морган де Рамбулье, но сейчас знала, что жизнь этой женщины далека от идеала: ее муж – повеса, ищущий развлечений на стороне, а ее собственное самое большое достижение – попытка завоевать любовь ненадежных подружек, и уже меньше осуждала ее. Ведь Морган – всего лишь выросший enfant terrible, продукт культурного слоя, в котором павлинов ценят больше, чем лебедей.

– Живи и дай жить другим, так ведь? – пожала она плечами.

– Возможно. – Кира зло усмехнулась. – Или нет. А теперь скажи, какие туфли ты собираешься надеть?