Вблизи пещеры, в дупле сосны, где Майя устроила себе летний домик, поселился короед Фридолин со всем своим многочисленным семейством. Это был честный труженик, заботившийся о благосостоянии своей семьи и добившийся в конце концов своей цели. Он с гордостью смотрел, как его пятьдесят талантливых сыновей неустанно копошатся в коре дерева. Каждый из них рыл свой маленький кривой канал, и все они были довольны своей работой и жизнью.

— Моя жена разместила их так, что ни один из них не пересекает путь другому, — объяснил он как-то пчелке. — Мои дети не знают друг друга. Они движутся по разным направлениям.

Майя была знакома с короедом уже давно. Хотя она знала, что люди не любят ни его самого, ни его потомства, она тем не менее очень одобряла его поведение и образ мыслей. У нее не было никаких оснований избегать его общества. Рано утром, когда лес еще спал, а солнце только-только вставало, пчелка часто слышала сверлящие, тихие, как журчание ручья, звуки его работы. Казалось, будто дерево дышало во сне. Она видела также и легкую коричневую пыль, которую он выбрасывал из прорытых ходов.

Однажды утром Фридолин явился к Майе и осведомился, хорошо ли она провела ночь.

— Вы сегодня куда-нибудь полетите? — спросил он.

— Нет, — ответила пчелка, — слишком ветрено!

Густой бор глухо шумел, покачивая своими ветвями, и казалось, что вот-вот с них начнут падать листья. После каждого порыва ветра в лесу становилось как-то светлее, словно деревья в самом деле теряли часть своей листвы. Верхушка сосны, в которой жили Майя и Фридолин, сердито гудела.

Короед вздохнул.

— Я работал всю ночь напролет, — произнес он. — Что делать? Нелегко добиться намеченной цели. Я не совсем доволен своим жильем. Мне следовало бы поселиться в елке.

Он вытер лоб и как-то виновато улыбнулся.

— Как поживают ваши детки? — дружелюбно осведомилась пчелка.

Фридолин поблагодарил ее за внимание.

— Я теперь не имею возможности следить за ними, — прибавил он. — Но надеюсь, что они делают успехи.

Майя взглянула на короеда. Это неуклюжее бурое существо, с походившим на огромную голову щитком и короткими надкрыльями, показалось ей смешным. Но она знала, что короед — весьма опасный жук, сильно вредящий лесам и рощам. Стоит толпе его сородичей напасть на дерево, и оно начинает терять свои листья или иглы, вянет и умирает. Даже могучие лесные великаны бессильны против этих крохотных разбойников, разрушающих древесную кору и каналы, по которым текут питательные соки от корней к верхушке дерева. Пчелка слышала, что короеды истребляли порой целые леса. Она задумчиво рассматривала Фридолина, охваченная странным чувством при мысли о том, каким могуществом обладало это маленькое, ничтожное на вид насекомое.

Вдруг Фридолин тяжело вздохнул и озабоченно сказал:

— Да, жизнь была бы хороша, если бы на свете не было дятла.

— Вы правы! — согласилась Майя. — Это жадное создание пожирает все, что встречает на своем пути.

— О! Если бы оно довольствовалось только этим! — горестно воскликнул короед. — Полбеды, если бегающие по деревьям легкомысленные гуляки попадают ему на обед: в конце концов, надо и дятлу жить. Но возмутительно то, что эта птица настигает свою добычу глубоко в коре и добирается даже до наших ходов!

— Неужели? — усомнилась пчелка. — Да как же она может это делать? Ведь, насколько я знаю, дятел — птица немалая.

Фридолин взглянул на Майю, высоко поднял брови и покачал головой.

— Вы говорите о его росте? — произнес он. — Да разве в этом дело? Нет, дорогая, его размеры тут ни при чем, и все наше несчастье не от них, а от его языка.

Пчелка от удивления широко раскрыла глаза, и короеду пришлось ей объяснить, что у дятла совсем особенный язык: длинный, тонкий, круглый, как червяк, остроконечный и липкий.

— Он может его высовывать, — сказал Фридолин Майе, — на расстояние, раз в десять превышающее мое тело… Думаешь, вот уже все, — ан нет! — он лезет все глубже и глубже… Дятел бесцеремонно сует свой язык в самые маленькие щели под корою. Он вечно думает: "А ну-ка посмотрим, не запрятался ли там кто-нибудь?" И он врывается в наши ходы, и все, что в них находится, прилипает к его длинному языку и исчезает вместе с ним.

— Знаете, я не трусиха, далеко не трусиха, — со страхом произнесла пчелка, — но и мне жутко стало…

— Ну, вам-то с вашим жалом нечего бояться! — сказал, не без зависти, короед. — Дятел сто раз подумает, прежде чем рискнет быть укушенным в язык. Да вы и сами это понимаете… А вот нам — что прикажете делать? Моя бедная кузина уже пострадала от этой проклятой птицы. Была кузина как-то у нас в гостях. Ходов наших она не знала. Разговаривая, мы с ней повздорили; она рассердилась, встала и ушла. Не успела она выйти за дверь, как до нас долетел стук дятла. Он, видно, начал свой обход с нашего дерева, потому что иначе мы всегда слышим его стук заранее и успеваем спрятаться. И тут же раздался отчаянный вопль моей двоюродной сестры: "Фридолин! Спаси! Я прилипаю!" Потом — еще один дикий крик. Какое-то время стояло гробовое молчание, а затем дятел опять долбить кору. А моя кузина погибла. Звали ее Агатой.

— Послушайте, как стучит у меня сердце! — тихо и взволнованно прошептала Майя. — Вам бы не следовало рассказывать мне такие страсти! О Господи! Чего только не бывает на свете!

И она замолчала, вспоминая обо всем, что с нею уже приключилось думая; не без боязни, о том, что ее еще ждет впереди.

Ее размышления прервал громкий смех Фридолина.

Пчелка с изумлением взглянула на него.

— Смотрите, смотрите! — воскликнул короед. — Вон он ползет! Какой молодец! Вы посмотрите только!

Майя поглядела в указанном направлении и увидела какое-то удивительное животное, карабкавшееся вверх по дереву. Пчелка никогда не предполагала, что в мире могут быть такие существа. В первую минуту испуг был даже больше изумления, и она шепотом спросила у короеда — не благоразумнее ли спрятаться?

— С чего это вы вздумали? — ответил Фридолин. — Оставайтесь спокойно на месте и вежливо с ним поздоровайтесь. Это очень образованный господин, у него глубокие и серьезные познания, а кроме того, он очень добр и скромен и, если хотите, немножко смешон… Посмотрите на его походку!

— Он, кажется, чем-то озабочен, — заметила пчелка, удивляясь все больше и больше.

Короед рассмеялся:

— Нет, это он борется с ветром, чтобы тот не перепутал ему ноги!

— Что? Разве эти длинные нити — его ноги? — широко раскрыв глаза, воскликнула Майя. — Никогда в жизни не видела ничего подобного.

Тем временем незнакомец подобрался ближе, и пчелка смогла рассмотреть его подробнее. Казалось, он не шел, а скользил по воздуху, так как его маленькое круглое тельце покачивалось на необыкновенно длинных, тонких, как ниточки, ногах, которые двигались во все стороны, стараясь находить точки опоры. Он полз очень медленно, осторожно нащупывая путь, причем коричневый шарик туловища то поднимался, то опускался.

Майя всплеснула лапками.

— Нет, вы подумайте только! — воскликнула она. — Я никогда бы не поверила, что такие нежные, такие тонкие, как волоски, ноги могут двигаться, что ими можно пользоваться, что они умеют ходить! Да ведь это чудо, Фридолин!

— Не знаю, что это такое, — ответил короед, — но, во всяком случае, это очень смешно. И я смеюсь.

— А у меня нет никакой охоты смеяться, — возразила пчелка. — Ибо часто смеются над тем, чего не понимают.

Тут незнакомец подошел к ним совсем близко и, взглянув с высоты своих ног на Майю и Фридолина, сказал:

— Здравствуйте, друзья! Какой ветер! Какой невыносимый сквозняк! Не правда ли?

Он делал неимоверные усилия, чтобы удержаться на месте.

Фридолин с трудом подавил свой смех. Пчелка же из вежливости согласилась с удивительным существом и заметила, что по той же причине она осталась сегодня дома. Затем она представилась незнакомцу.

Тот покосился на нее.

— Пчела Майя, — повторил он. — Очень приятно. Я много слышал о пчелах… Со своей стороны, должен заметить, что несколько затрудняюсь, как мне представиться вам, потому что наша весьма распространенная семья известна под различными названиями. Во всяком случае, я принадлежу к породе пауков, а имя мое — Ганнибал.

Одно слово «паук» привело Майю в ужас, так ей живо вспомнились недавние мучения в сетях того страшного разбойника. Но она успокоила себя тем, что сможет в любой момент улететь и что поймать ее Ганнибал не сумеет, так как у него нет крыльев, а паутина его, вероятно, в другом месте.

— Да, неприятная штука, очень неприятная, — произнес Ганнибал. Разрешите мне встать под этим большим суком, там мне будет лучше.

— Пожалуйста, — вежливо сказала пчелка.

Фридолин ушел, а Майе было любопытно узнать, чем так озабочен паук. "Кто только не живет на белом свете! — подумала она. — И сколько интересных вещей в этом великом мире!"

Ветер тем временем немного утих. Ясное небо проглянуло сквозь ветви деревьев. Где-то в кустах прозвучала звонкая песня реполова. Пчелка заметила его сидящим на ветке и видела, как двигалось при пении горлышко птички, как она поднимала головку к ясному солнцу.

— Ах, если бы я умела петь, как она! — вздохнула Майя. — Я сидела бы целый день на ветке и пела.

— Это было бы недурно, — улыбнулся Ганнибал. — Но вы умеете только жужжать.

— Птица кажется такой счастливой!

— Вы фантазерка, — перебил ее паук. — Если бы все стремились делать то, чего они не умеют, весь мир перевернулся бы вверх дном. Вы подумайте только: реполов вдруг пожелал бы иметь жало, а коза летать и собирать мед? Или лягушка захотела бы иметь такие ноги, как у меня?

— Ну нет! Этого я совсем не желаю! — рассмеялась пчелка. — Но я хотела бы доставлять всем такую же радость, какую дает эта птичка своим пением… Но… но… что это? — с ужасом проговорила Майя. — У вас одна лишняя нога… У вас их семь!

Паук нахмурился.

— А! Наконец-то вы заметили, — произнес он. — Нет, у меня не лишняя нога, а напротив — одной не хватает.

— Значит, у вас должно быть восемь ног? — удивилась Майя.

— С вашего позволения, — вежливо ответил Ганнибал, — у нас, пауков, восемь ног. Они нам, во-первых, необходимы, а во-вторых, придают нам важный вид… Я потерял одну ногу. Жалко, конечно, но что делать? Надо теперь как-то обходиться.

— Должно быть, очень неприятно потерять ногу, — сочувственно заметила пчелка.

Ганнибал подпер подбородок лапой и, приведя в некоторый порядок свои семь ног, сказал:

— Я расскажу вам, как это случилось. Само собой понятно, что такие истории не обходятся без вмешательства человека. Мы сами очень осторожны и действуем с оглядкой, но люди — неосмотрительны и хватают все так, как будто перед ними не живые существа, а щепки. Хотите послушать, как произошло это злосчастное происшествие?

— Пожалуйста, — попросила Майя. — Мне очень интересно. Я думаю, вы много пережили при этом?

— Верно, — ответил Ганнибал. — Ну, так вот… Прежде всего, я должен вам сказать, что мы принадлежим к породе ночных пауков. Я жил в садовой беседке, со всех сторон обросшей зеленью. В ней было несколько разбитых оконных стекол, так что мне было удобно вползать и выползать в любое время. Когда на землю спускалась ночь, в сад приходил человек. В одной руке он нес обыкновенно искусственное солнце, которое люди называют лампой, а в другой — бутылку и связку бумаг. В кармане у него находилась еще одна бутылка, поменьше. Он входил в беседку, ставил принесенные с собой вещи на стол, начинал думать, а затем излагал свои мысли на бумаге. Такие клочки бумаги валяются иногда и в лесу, а черные пятнышки на них это то, что придумал человек.

— Поразительно! — воскликнула восхищенная пчелка.

— Для того, чтобы делать черные пятнышки, — продолжал Ганнибал, человек употреблял обе бутылки: в меньшую он беспрестанно совал деревянную палочку, а из большой пил. И чем больше он пил, тем лучше у него шло дело. Я узнал впоследствии, что писал он о нас, но толку от этого немного, потому что до сих пор люди знают о насекомых очень мало. О нашей духовной жизни им почти ничего не известно, и они совершенно не обращают внимания на наши переживания.

— Вы дурного мнения о человеке? — спросила Майя.

— Нет, — ответил паук, задумчиво разглядывая свои ноги, — но когда по его вине имеешь только семь ног, нельзя не испытывать некоторого чувства горечи.

— Да, вы правы, — согласилась пчелка.

— Однажды, — продолжал Ганнибал, — я притаился в углу оконной рамы, выжидая добычу, а человек со своими двумя бутылками сидел за столом и работал. Я был не доволен, что много мошек и комаров, столь необходимых для поддержания моей жизни, летели без конца к искусственному солнцу и пялили на него глаза.

— И я была бы не прочь посмотреть на него хоть разок, — задумчиво заметила Майя.

— Посмотреть — это одно, а пялить глаза — другое. Если бы вы только видели, как глуп этот сброд! Ведь комары и мошки по двадцать раз ударялись в стекло лампы и все-таки продолжали таращиться на него, пока не сжигали себе крылья.

— Бедняжки! — сочувственно сказала пчелка.

— Сидели бы они лучше на окнах или в кустах, — продолжал паук. — Там они были бы в полной безопасности от лампы, и мне легче было бы их ловить. В ту памятную ночь я видел из своего угла немало мошек, лежавших при последнем издыхании вокруг лампы. Заметив, что человек не обращает на них внимания, я решил завладеть ими. Ведь это вполне разумно, не правда ли?

— Вполне! — согласилась Майя.

— И все-таки это навлекло на меня несчастье. Тихо и осторожно пополз я по ножке стола, достиг края и выглянул. Человек показался мне оттуда невероятно большим. Я незаметно просунул наверх сначала одну ногу, потом другую, третью и бесшумно приблизился к лампе. Пока я был в ее тени, все шло хорошо, но как только я оттуда вышел, человек поднял глаза и моментально схватил меня. Он взял меня за одну из ног, поднес к своим огромным глазам и произнес: "Скажите пожалуйста!" При этом он широко улыбался, как будто испытывал, глядя на меня, огромное удовольствие.

Ганнибал тяжело вздохнул. Майя молчала. Наконец, чтобы прервать молчание, она робко спросила:

— Разве у человека большие глаза?

— Вы только представьте себе мое положение, — не отвечая на ее вопрос, взволнованно продолжил паук. — Кому приятно было бы висеть на одной ноге перед глазом, который раз в двадцать больше тебя самого? Каждый из блестевших во рту человека зубов был вдвое больше меня… Что вы на это скажете?

— Ужасно! — содрогнулась пчелка.

— К счастью, в эту минуту моя нога оторвалась. Страшно подумать, какая меня постигла бы участь, если бы этого не случилось. Я упал и со всех оставшихся ног бросился бежать. Скрывшись за бутылкой, я стал грозить оттуда человеку, и потому он побоялся преследовать меня. Я видел, как он положил мою лапу на лист белой бумаги, и смотрел, как она пыталась убежать, но без меня у нее этого, конечно, не получилось.

— Разве ваша нога еще двигалась? — в который раз удивилась Майя.

— Да, — объяснил Ганнибал. — Наши ноги, после того как их оторвут, всегда еще какое-то время двигаются. Моя лапка билась беспомощно на одном месте, а человек, уткнувшись в нее носом, бессердечно смеялся над тем, как она пыталась честно исполнить свой долг.

— Но ведь это невозможно! — сказала недоверчивая пчелка. — Ведь рваная нога не может двигаться!

— Что такое рваная нога? — спросил паук.

Майя посмотрела на него с изумлением.

— Это нога, которую оторвали от туловища, — пояснила она. — У нас всегда так говорят…

— Пора отвыкать от ваших детских выражений, — строго заметил Ганнибал. — Вы теперь вращаетесь в свете и бываете среди образованных насекомых. Говорят: оторванная нога, а не рваная… Но как бы то ни было, я сказал вам правду: наши оторванные ноги движутся еще довольно долго.

— Ну знаете, без доказательств мне трудно этому поверить, продолжала сомневаться пчелка.

— Уж не желаете ли вы, чтобы я для того, чтобы вы поверили, оторвал себе еще одну ногу?! — сердито воскликнул паук. — Я вижу, что с вами не стоит разговаривать! Впервые слышу такие глупые слова.

Майя смутилась. Почему так рассердился Ганнибал и в чем была ее вина? "Как трудно иногда ладить с другими! Они часто не понимают того, что им говорят", — подумала пчелка. Ей сделалось грустно, и она печально взглянула на большого паука с семью ногами и сердитой физиономией.

— В сущности, отчего бы мне вас не скушать? — сказал вдруг Ганнибал, принявший добродушие Майи за слабость.

Но тут с пчелкой произошла удивительная перемена. Ее грусть мгновенно исчезла, а страх уступил место спокойному мужеству. Она приняла боевую позу и с горящими от гнева глазами, слегка приподняв свои красивые прозрачные крылышки и издав громкое жужжание, гордо воскликнула:

— Я пчела, сударь!

— Извините, — пробормотал сразу осевший паук, быстро развернулся и, даже не поклонившись на прощанье, со всех ног бросился вниз по стволу дерева.

Майя не смогла удержаться от смеха. А Ганнибал, спустившись на землю, стал браниться:

— У вас отвратительный характер! — возбужденно кричал он. — Вы злоупотребляете своим жалом против тех, кого злая судьба лишила этого оружия. Но погодите, придет и ваш час, и вы попадете когда-нибудь в беду! Попомните мои слова!

И он исчез в листьях мать-и-мачехи.

Но пчелка не только его не слушала, но даже и не думала о нем. Она пришла в отличное настроение, потому что ветер утих и день обещал быть прекрасным. Высоко-высоко, в ясной синеве глубокого неба, плыли белые облака, у которых был такой спокойный, умиротворенный вид! И Майю потянуло на лесные лужайки, к залитым солнцем холмам по ту сторону озера — туда, где кипит веселая беззаботная жизнь. Пчелка видела, как качались стройные стебельки травы, как желтели на лесной опушке, в узких рвах, высокие касатики. С чашечек этих цветов можно было разглядеть таинственный, полный мрака, еловый бор, откуда веяло прохладой и печалью. Майя знала, что в его угрюмой тишине, обращающей солнечный свет в тусклое мерцание, находится никому не ведомое сказочное царство.

И пчелка понеслась по воздуху, почти не сознавая, куда летит. Ее манили к себе лесные лужайки, полевые цветы, просторы лугов.

"О Господи! — думала она. — Как хороша жизнь!"