Фабиола не знала, сколько минуло времени. Быть может, час. Может быть, сутки. А может быть, и неделя…
Она не хотела ни есть, ни пить. Жизнь потеряла для нее всякий смысл.
Фабиола сидела в кресле, зажмурившись, освободив мозг от каких бы то ни было мыслей — даже мыслей о собственной смерти, приближение которой чувствовалось все явственнее. Даже не глядя на приборы, можно было понять, что спас-капсула стремительно летела в центр черной дыры. Об этом свидетельствовало постепенное увеличение гравитации. Двигаться становились все тяжелее и тяжелее — впрочем, этому обстоятельству Фабиола даже была рада: не нужно было тратить энергию на бессмысленные движения. Стены спас-капсулы сотрясала мелкая вибрация, отчего звенело в ушах, а во рту возник неприятный металлический привкус. Но Фабиолу ничего не волновало раз бог не ответил на ее молитвы, значит, его не существует, и никогда не существовало, и поэтому нужно оставить всякую надежду на спасение и ждать смерти, и пусть она будет быстрой, без тяжелых мучений.
Но какая-то малая часть души не хотела умирать, и Фабиола с радостным удивлением подумала, что она выпустила из виду анабиозную камеру.
Спас-капсулы оборудованы специальными ваннами, в которые можно погрузиться, ожидая спасения. Мысль была настолько греющей душу, что Фабиола тут же вывела на экран телескефа нужные параметры…
Но экран немилосердно выдал: «Устройство повреждено», и это известие стало последней каплей. Фабиола импульсивно набрала на клавиатуре код открытия аварийного люка. Но, видимо, создатели спас-капсулы оказались людьми очень предусмотрительными, потому что люк не открылся, вместо этого на экране сразу же возникла предупреждающая надпись: «Наденьте защитный костюм!».
Фабиола криво усмехнулась: надо же, какая забота… Неужели автоматика спас-капсулы, будь она проклята, следит не только за физическим состоянием спасаемого, но и за его, так сказать, состоянием духа? Пока эта посудина не врежется в черную дыру, Фабиоле умереть не дадут. И в открытый космос ее, скорее всего, не выпустят, даже если она наденет этот треклятый защитный костюм…
Фабиола не могла понять, почему конструкторы спас-капсулы не предусмотрели возможность добровольного ухода из жизни, когда нет другого выхода, когда смерть является не карой, а подарком судьбы, потому что жизнь становится не священным даром, подаренным человеку богом, которого на самом деле не существует, а продолжением невыносимых мук. В том, что ей предстоит долгая и мучительная смерть, Фабиола не сомневалась. Привыкнув к неизбежности смерти, трудно согласиться с мыслью, что смерть эта придет не сразу, что она будет бесцеремонно корежить ее тело, и никто не услышит ее последних стонов, кроме безжалостного пространства, которому, если честно, все равно…
— Господи, если ты все-таки есть, помоги мне умереть быстро, без мучений, — прошептала она, обращаясь к пространству — пространству уже не черному, а чуть серебристому, словно кто-то рассыпал вокруг карнавальные блестки.
Дребезжание корпуса спас-капсулы усилилось, и Фабиола увидела, как раздвоился экран телескефа. Она не могла понять — то ли это просто видение уставшего мозга, то ли гравитация черной дыры начала менять структуру пространства. В ушах раздавался неприятный звон, и чей-то тихий голос ритмично нашептывал Фабиоле: «Спасение в смерти, спасение в смерти…»
И Фабиола поняла, что, пока она еще в сознании, она должна принять решение.
Единственно правильное решение…
Превозмогая возросшую многократно силу тяжести, Фабиола нажала несколько кнопок на клавиатуре телескефа, задавая машине программу.
Программу собственной смерти…
Как только из спинки кресла выдвинулась механическая рука с квадратным пультом там, где у человека начинается плечо, Фабиола нажала багрово-малиновую кнопку. Тотчас же один из «пальцев» робота удлинился, из узкого отверстия вылез тонкий шприц и медленно поплыл к Фабиоле. Когда игла дошла до предплечья, Фабиола почувствовала легкое ледяное прикосновение. Это ее удовлетворило: парализатор действовал.
И перед тем, как впасть в бессознательный сон, который должен закончиться смертью, Фабиола задала телескефу программу: робот должен вводить Фабиоле инъекцию, как только она придет в себя.
Теперь за ней ухаживал робот. Такое универсальное электронное приспособление, специально созданное, чтобы ухаживать за раненым.
Обессиленная Фабиола вначале ничего не имела против столь нежной заботы, ведь ей даже не приходилось протягивать отяжелевшую в несколько раз руку, чтобы взять питательную капсулу: ловкие манипуляторы, созданные из сверхпрочных сплавов, которые были в состоянии выдержать сверхвысокие температуры и силу тяжести, в несколько десятков раз превышающую стандартную норму, безболезненно вводили в вену питательный раствор, в котором было все, необходимое для поддержания жизни.
Когда Фабиола приходила в себя, тонкая игла на «плече» манипулятора осторожно касалась ее плеча, девушка чувствовала легкий холод, и тут же проваливалась в забытье. Перед этим она успевала подумать только о том, что если наступит смерть, она не увидит и не почувствует ее присутствия.
Фабиола лежала в кресле без сознания, и если бы она могла сейчас что-либо чувствовать, она бы поняла, как ей сейчас хорошо: не холодил душу ледяной страх, и не нужно было ни о чем думать.
Даже о собственной смерти…
А робот, пока Фабиола находилась вне сознания, исправно поддерживал ее жизнь: вводил в кровь необходимые вещества, которые люди обычно получают вместе с пищей. А когда Фабиола ненадолго приходила в себя, осознавая, что еще жива, робот не давал ей времени на отчаяние: парализующий укол был быстрым и безболезненным… Робот не знал, почему он должен одновременно выполнять две взаимоисключающие друг друга задачи: заботиться о поддержании жизни «пациента» и отнимать у него жизнь. Но робот был всего-навсего электронным существом, запрограммированным человеком, он должен был выполнять приказы человека, не задумываясь о том, противоречат они друг другу или нет. Робот не мог сделать только одного: он, в соответствии с законами, придуманными древним земным мудрецом Азимовым, не мог сознательно причинить вред человеку и допустить, чтобы кто-либо причинил человеку вред. То есть он не мог вколоть Фабиоле смертельную дозу парализующего состава — хотя, вне всякого сомнения, она бы очень рада, если бы он так поступил…
… На какой-то минуте, которая наверняка была зафиксирована телескефом, робот вдруг отключился, его длинная металлическая рука исчезла в изголовье кресла. И это не было ошибкой программы: робот уже ничем не мог помочь сидящему в кресле человеку…
В кабине сделалось совсем тихо — только чуть слышно потрескивал экран телескефа.
Еще через какое-то время из ниши в противоположной стене выдвинулись два манипулятора, похожие на руки сказочного великана. Эти руки осторожно подняли с кресла неподвижного человека — красивую женщину с длинными черными волосами, волнами спадающими на плечи, облаченные в серебристо-белый комбинезон звездного капитана. Впрочем, машины мало понимали, что такое человеческая красота, они были созданы лишь для того, чтобы четко выполнять функции, возложенные на них человеком. Поэтому она даже и не заметили, что лицо женщины было спокойным и умиротворенным, словно она уснула глубоким, как в давно забытом детстве, сном, который не в силах потревожить никакие вселенские катаклизмы, даже падение в гравитационную пропасть.
Если бы Макс сейчас был жив, и если бы он увидел в этот миг Фабиолу, он бы понял, что его любимая женщина счастлива…
Манипуляторы деловито втянули в темное нутро ниши неподвижное тело, и она закрылась, чтобы открыться уже на Земле, или на любой из планет Федерации, где погибший должен быть похоронен с надлежащими почестями.
Но Земля была очень и очень далеко.
А спустя некоторое время прочные стенки капсулы не выдержали давления окружающего пространства и раскололись, как орех.
Но этого уже никто не видел, кроме безжалостного и всемогущего Бога.
Который, скорее всего, ничего не заметил…