Когда на играх Олимпийских, На стогнах греческих недавних городов, Он пел, питомец муз, он пел среди валов Народа жадного восторгов мусикийских, В нём вера полная в сочувствие жила. Свободным и широким метром, Как жатва, зыблемая ветром, Его гармония текла. Толпа вниманием окована была, Пока, могучим сотрясеньем Вдруг побеждённая, плескала без конца И струны звучные певца Дарила новым вдохновеньем. Когда на греческой амвон, Когда на римскую трибуну Оратор восходил и славословил он Или оплакивал народную фортуну И устремлялися все взоры на него И силой слова своего Вития властвовал народным произволом, — Он знал, кто он; он ведать мог, Какой могучий правит Бог Его торжественным глаголом. А ныне кто у наших лир Их дружелюбной тайны просит? Кого за нами в горний мир Опальный голос их уносит? Меж нас не ведает поэт, Его полёт высок иль нет! Сам судия и подсудимый Пусть молвит: песнопевца жар Смешной недуг иль высший дар? Решит вопрос неразрешимый! Среди безжизненного сна, Средь гробового хлада света Своею ласкою поэта Ты, рифма! радуешь одна. Подобно голубю ковчега, Одна ему, с родного брега, Живую ветвь приносишь ты; Одна с божественным порывом Миришь его твоим отзывом И признаёшь его мечты!