Нет! в одиночестве душой изнемогая Средь каменных пустынь противного мне края, Для лучших чувств души ещё я не погиб, Я не забыл тебя, почтенный Аристипп, И дружбу нежную, и русские Афины! Не Вакховых пиров, не лобызаний Фрины, В нескромной юности нескромно петых мной, Не шумной суеты, прославленной толпой, — Лишенье тяжко мне в краю, где финну нищую Отчизна мёртвая едва дарует пищу. Нет, нет! мне тягостно отсутствие друзей, Лишенье тягостно беседы мне твоей, То наставительной, то сладостно отрадной: В ней, сердцем жадный чувств, умом познаний жадный, И сердцу и уму я пищу находил. Счастливец! дни свои ты музам посвятил И бодро действуешь прекрасные полвека На поле умственных усилий человека; Искусства нежные и деятельный труд Твой независимый украсили приют. Податель сердца – труд, искусства – наслажденья Ещё не породив прямого просвещенья, Избыток породил бездейственную лень. На мир снотворную она нагнала тень, И чадам роскоши, обременённым скукой, Довольство бедности тягчайшей стало мукой; Искусства низошли на помощь к ним тогда; Уже отвыкнувших от грубого труда К трудам возвышенным они воспламенили И праздность упражнять роскошно научили; Быть может, счастием обязаны мы им. Как беден, кто больной бездействием своим! Занятья бодрого цены не постигает, За часом час другой глазами провожает, Скучает в городе и бедствует в глуши, Употребления не ведая души, И плачет, сонных дней снося насилу бремя, Что жизни краткое в них слишком длится время. Они в углу моём не длятся для меня. Судьбу младенчески за строгость не виня И взяв тебя в пример, поэзию, ученье Призвал я украшать моё уединенье. Леса угрюмые, громады мшистых гор, Пришельца нового пугающие взор, Свинцовых моря вод безбрежная равнина, Напев томительный протяжных песен финна – Не долго, помню я, в печальной стороне Печаль холодную вливали в душу мне. Я победил её и не убит неволей, Ещё я бытия владею лучшей долей, Я мыслю, чувствую: для духа нет оков; То вопрошаю я предания веков, Паденья, славы царств читаю в них причины, Наставлен давнею превратностью судьбины, Учусь покорствовать судьбине я моей; То занят свойствами и нравами людей, В их своевольные вникаю побужденья, Слежу я сердца их сокрытые движенья И разуму отчёт стараюсь в сердце дать! То вдохновение, Парнаса благодать, Мне душу радует восторгами своими; На миг обворожён, на миг обманут ими, Дышу свободно я и, лиру взяв свою, И дружбу, и любовь, и негу я пою. Осмеливаясь петь, я помню преткновенья Самолюбивого искусства песнопенья; Но всякому своё, и мать племён людских, Усердья полная ко благу чад своих, Природа, каждого даря особой страстью, Нам разные пути прокладывает к счастью: Кто блеском почестей пленён в душе своей; Кто создан для войны и любит стук мечей; Любезны песни мне. Когда-то для забавы Я, праздный, посетил Парнасские дубравы И воды светлые Кастальского ручья; Там к хорам чистых дев прислушивался я, Там, очарованный, влюбился я в искусство Другим передавать в согласных звуках чувство, И, не страшась толпы взыскательных судей, Я умереть хочу с любовию моей. Так, скуку для себя считая бедством главным, Я духа предаюсь порывам своенравным; Так, без усилия ведёт меня мой ум От чувства к шалости, к мечтам от важных дум! Но ни души моей восторги одиноки, Ни любомудрия полезные уроки, Ни песни мирные, ни лёгкие мечты, Воображения случайные цветы, Среди глухих лесов и скал моих унылых Не заменяют мне людей, для сердца милых, И часто, грустию невольною объят, Увидеть бы желал я пышный Петроград, Вести желал бы вновь свой век непринуждённый В кругу детей искусств и неги просвещённой, Апелла, Фидия желал бы навещать, С тобой желал бы я беседовать опять, Муж, дарованьями, душою превосходный, В стихах возвышенный и в сердце благородный! За то не в первый раз взываю я к богам: Свободу дайте мне – найду я счастье сам!