От прежних заводов нынче не оставалось ничего, кроме пустыря, затянутого пепельным саваном. Снаряды не пощадили ни насаждений, ни камышей. Серые воды Луары текли вдоль черных голых берегов. После войны строительные кампании с жадностью набросятся на бывший Южный Крест. Возможно, они даже успели договориться с городскими властями? Как только легионеры устранят опасность Джихада, нужно будет восстанавливать жилье, и заброшенные кварталы, сейчас стоящие сущие копейки, прилично поднимутся в цене, особенно те, что расположены по берегам Луары. Когда отец Пиба бывал настроен особенно мрачно – от чересчур большой дозы алкоголя туман, окутывавший идеалы архангела Михаила, обычно рассеивался, – он утверждал, что за европейскую падаль дерутся самые разные хищники, не только исламисты, но и предатели американцы, всякие аферисты, торговцы, взяточники, парни, откашивающие от армии. Играя на неуверенности в завтрашнем дне, на страхе населения во время войны, они создают новую среду собственников. Тех, кто выйдет из тени только после окончания военных действий, – респектабельных с виду, защищенных целым батальоном адвокатов и телохранителей. Они будут всем тыкать в нос своими документами о покупке земли с уверенностью людей, которые способны подстроить закон под свои желания, они сольются в победном восторге с легионерами и с вымирающими династиями, чтобы осадить все крепости в обществе и сделать свои позиции незыблемыми. Отец Пиба прибавлял, что он бы тоже мог нажиться на нищете, но что – слава Богу! – его родители, умершие в одночасье от лейкемии за несколько месяцев до рождения Пиба, внушили ему твердые моральные принципы.

– Что же нам теперь делать? – прошептал Пиб.

Они со Стеф провели несколько ночей в подвале дома, наводненного крысами. В долгие часы бессонницы Пиб, хотя и чувствовал тепло лежавшей рядом Стеф, с тоской вспоминал о тесном погребе в родительском доме. Его воспоминания постоянно прерывались поскребыванием и попискиванием грызунов. Едва ему удавалось заснуть, как он судорожно просыпался от легкого прикосновения к его телу, ему казалось, что он видит, как попискивающие зверьки молниеносно исчезают между камней фундамента. Сердце его готово было выскочить из груди, нервы были на пределе, он до ужаса боялся, что полчища крыс нападут на него со всех сторон и разорвут на части. Стеф спала рядом абсолютно спокойно, не вникая в его ночные кошмары. Она не соблюдала даже элементарного правила предосторожности: вынуть из кобуры пистолет и держать его под рукой. Сам он крепко сжимал ладонь на прикладе своего СИГа и не спускал пальца с курка, что требовало от него особого умения и осторожности, когда он ворочался на их импровизированном ложе из наваленных друг на друга покрывал. Он часто думал о Соль, и снова перед ним вставало ее лицо, наполовину покрытое землей и кровью, ее широко открытый глаз и зияющее ярко-красное отверстие под второй бровью. Ей оторвало снарядом кусок щеки, и челюсть была оголена. Пиб не оплакивал ее. Он никак не мог понять, что она мертва. «Я» Соль, всепроникающее и молчаливое, по-прежнему вращалось вокруг его тайного «я», оно всегда было рядом, когда он нуждался в утешении и ободрении. Пиб говорил с ней, как раньше, а она его слушала так же серьезно, по-прежнему убежденная, что они связаны на всю жизнь.

– Жить себе дальше, – ответила Стеф. – Дышать, есть, пить, спать…

Пиб вздохнул с раздражением.

– Тебе действительно наплевать, что все они умерли?

Он проводил взглядом военные грузовики, ехавшие по ближайшему бульвару, и добавил:

– Ах да, для тебя ведь смерть – всего лишь игра…

Он произнес это с нарочитой иронией, но после того, как пули легионеров сразили Соль, он не мог говорить этих слов спокойно.

– Ведь были и те, кого ты знала очень близко, правда?

Стеф пропустила мимо ушей грубый намек на ее особые – возможно, только по слухам – отношения с одним из трех центурионов Южного Креста. Они устроились на крыше единственного уцелевшего здания во всей округе, построенного в девяностые годы двадцатого века. Взрывной волной в нем выбило все стекла и разрушило внутренние стены, но по лестницам, хотя и заваленным кое-где строительным хламом, можно было ходить. Пока Стеф с Пибом поднимались, вокруг в темных углах началось какое-то шевеление. Нервничавший Пиб просунул руку под куртку и схватился за пистолет. Оказавшись, наконец, наверху, задыхаясь от подъема на тридцать этажей, они, как и обещала Стеф, были вознаграждены замечательной панорамой, открывавшейся на город, на излучины Луары, на песчаные отмели, на островки, украшенные старыми домиками рыбаков и угловатыми постройками. Сквозь тучи прорывались мощные снопы света, которые отбрасывали золотистые круги на морщинистое зеркало реки, на пустыри и черепичные крыши. В самом центре города возвышался уродливый осколок башни. Когда она обрушилась, в чаще домов образовалась обширная просека. С запада подул ветер, неся с собой частицы соли и предвещая дождь.

– Ты уже поднималась сюда раньше?

Пиб понял, что если он хочет и дальше общаться со Стеф, то ему придется сдерживаться.

– Довольно часто. Почти каждую ночь. Идеальное место для того, кто хочет покоя.

– А тебе тут не скучно?

– Разве может быть скучно, когда ощущаешь безмятежность мира?

– Безмятежность? Такое впечатление, что мы с тобой живем в разных мирах.

Она взглянула на него с той отрешенной улыбкой, которая так выводила его из себя. Ему бы хотелось, чтоб она хоть изредка казалась взволнованной.

– Люди думают, что в мире не существует ничего, кроме их незначительных делишек, устремлений и обид. Но разве хоть один раз чье-то отчаяние помешало солнцу подняться на небо?

– Но разве ты сама не человек?

Ясные глаза Стеф широко раскрылись, словно она хотела объять взглядом Пиба, крышу дома, весь город, все бескрайнее небо.

– А вот тебе еще люди.

Она кивком головы указала на кусок крыши за его спиной. Пиб обернулся, внезапно охваченный тревогой. На крыше расположились мужчины и женщины, человек пятнадцать бомжей, растрепанных, одетых в лохмотья, с ранами и коростой на лице и теле. Возможно, они объединились случайно и поняли, что их шансы выжить увеличатся, если они будут держаться вместе и действовать заодно. Они приближались тайком, боязливо, но вместе с тем решительно, вооруженные самодельными цепами из какого-то металлолома.

– Что им надо? – пробормотал Пиб.

– Разве не ясно? Отобрать у нас шмотки, пушки и бабки.

Пиб глянул через перила вниз. Спускаться по фасаду было бы слишком трудно, чтобы не сказать опасно, к тому же бомжам с лихвой хватило бы времени спуститься по лестнице и встретить их на земле. У них со Стеф был только один путь – тот, по которому они поднялись.

– Черт, у нас даже бабок нет! – выдохнул Пиб.

– Они этого не знают. Вид у нас вполне приличный.

– Не ухлопают же они нас из-за шмоток!

– Я тебе уже говорила: в наши дни жизнь ничего не значит.

Он с трудом сдержался, чтобы не двинуть ей ногой по голени, – просто чтобы стереть с ее губ улыбку, чтобы она нахмурила брови и взглянула не так безмятежно. Пиб переключился на бомжей, продолжавших осторожно приближаться. Над городом проносились низкие облака.

– Пора сменить обстановку, ты не считаешь?

Сменить обстановку? Все-таки иногда Задницу посещали совершенно идиотские мысли! Сейчас надо было как-то постараться вырваться из ловушки, в которую она его затащила.

– Ты ведь знала, что здесь бомжи? Ты нарочно сюда меня приволокла?

Забывшись, Пиб повысил голос. Бомжи, словно сраженные резким звуком, замерли. Они походили на стервятников, кружащих над наполовину склеванной добычей и опасающихся возвращения хищных зверей. Наконечники их цепов скрежетали, касаясь гравия, сквозь который пробивались сорняки. Из разорванных ветром облаков упало несколько капель.

– Ты же сам захотел пойти сюда, не помнишь?

Стеф была права: ему захотелось снова увидеть дома, где жили члены Южного Креста. Она уверяла его, что он ничего не почувствует при виде их, даже сожаления, но он настоял, уверенный, что те, кто спасся от облавы, укрылись в зданиях бывших заводов на берегах Луары. «Подонки» приютили его после смерти родителей и сестры, и ему было трудно забыть свой второй дом, который в течение нескольких недель давал ему кров, защищал его и где он встретил понимание (инцидент с Килем был им уже забыт).

– Возможно, но не на эту чертову крышу!

Бомжи снова двинулись, распределяясь по всей крыше. Из разорвавшихся облаков хлынул яростный ливень. Вместо города виднелась какая-то серая волнистая громада, перерезанная темной трещиной реки.

– В кого первого стреляешь, Пиб?

Вопрос Стеф вернул Пиба к реальности. При первом же выстреле нападавшие забудут про осторожность и ринутся к добыче. Хотя Стеф и Пиб были вооружены, бомжи в конце концов победят, потому что их больше. А значит, стрелять наугад нельзя, нужно метить в голову, внести беспорядок в их ряды, вызвать замешательство и в это время успеть добежать до люка, ведущего на лестницу. Прищурив глаза, Пиб пристально смотрел на совсем близко подошедших бомжей. От жуткого напряжения, вызванного необходимостью действовать мгновенно, его страх улетучился, а зрение предельно обострилось. Его внимание тут же привлек маленький, худой, лысый мужчина с лисьими глазками и сильная рыжеволосая растрепанная женщина, одетая в шерстяное пальто с глубоким вырезом, из-под которого виднелось рваное нижнее белье. Она шла в компании двух здоровяков с цепами, тогда как лысый мужчина, спрятав подбородок под поднятым воротником куртки, предусмотрительно стоял в центре группы.

– Рыжая в пальто, – прошептал Пиб. – И лысый, вон, стоит посередине, с поднятым воротником.

– Отлично. Я тоже наметила их. Я займусь мужиком, а ты бери на себя бабу. По моей команде.

Краем глаза Пиб увидел, как Стеф медленно просовывает руку под плащ. Он уже давно нащупал ствол под курткой, сразу после того, как увидел бомжей на крыше. Он с горечью заметил, что перспектива убить живое существо его больше так не тревожила, что он, как и Задница, оказался в том измерении, где смерть сеяли с ужасающей легкостью. Конечно, бомжи не оставляли ему другого выхода – или он, или они, – но все же где-то совсем в глубине души он по-прежнему ощущал, что оскверняет святилище. Цепы заплясали в руках у бомжей со свистом и скрежетанием, смешавшимися с воем ветра. При каждом ударе сердце Пиба, казалось, вот-вот сломает грудную клетку.

– Давай.

Пиб с умопомрачительной ловкостью и быстротой достал из куртки пистолет и, не помедлив ни секунды, нажал на курок, целясь в рыжую женщину, прямо в бесстыдный вырез на ее пальто. Выстрел Стеф раздался практически одновременно с его выстрелом. Зрение у Пиба помутилось, словно смазанное движением его подскочившей руки. Перед ним заметались какие-то люди, побежали в разные стороны, сливаясь со струями дождя. Чья-то рука схватила его и потащила вперед.

– Скорее!

Среди запахов пороха и ржавчины он узнал запах Стеф. Пиб успел впитать его во время долгих бессонных ночей. Он понесся за ней по пятам к лестничному люку. Оба перепрыгнули через лежавшее в лужи крови тело, еще бьющееся в конвульсиях. Охваченные паникой, бомжи попрятались за старыми трубами и за выступами, которые могли служить укрытием. Ни у кого из них не хватило мужества и не возникло и мысли броситься наперерез стрелявшим.

Они прыгнули в открытый люк и кубарем скатились по лестнице. Едва оказавшись внизу, пустились бежать к центру города, не обращая внимания на ураган. На последнем издыхании, еле передвигая ноги, они наконец укрылись в более или менее приличном бистро на углу двух бульваров. Не очень любезный официант принес их заказ – две порции горячего шоколада. Десять евро – целое состояние за пару капель несвежего молока и растворимый суррогат какао.

– Черт, просто грабеж! – проворчал Пиб, после того как официант сунул в карман купюру, поданную Стеф.

Большая часть посетителей бистро накачивалась белым вином, его кисловатый душок смешивался с запахом сигаретного дыма, так что в зале можно было вешать топор. Сидевшие за столиками то и дело бросали затуманенный взор на Стеф, чудо красоты и изящества среди этого сборища рож, обезображенных алкоголем, табаком, нищетой и скукой.

– Ты попал ей в самое сердце, – сказала Стеф, отпив шоколад и вытерев губы рукавом.

– Не знаю, я ничего не видел, – пробормотал Пиб.

Он чувствовал усталость, он был на пределе сил, и его изнеможение происходило вовсе не от бешеной скачки по лестнице и по разбитому тротуару бульвара.

– С тех пор, как я тебя узнал, я только и делаю, что пуляю в людей, – добавил он, сдерживая внезапно подступившие к горлу слезы.

– С тех пор, как ты меня узнал, или с тех пор, как бомбой разрушило твой дом?

Что с ним стало бы, не встреть он Стеф? Он был бы более или менее послушным учеником в каком-нибудь гнездышке пророка, а затем отправился бы в качестве пушечного мяса на Восточный фронт… Так или иначе, ему все равно пришлось бы столкнуться с необходимостью убивать. В этой бесконечной войне каждый пытался выжить как мог, под градом бомб, в ее непредсказуемых водоворотах. Одни старались оставаться в рамках закона, другие – нет, одни кричали об идеалах, чистоте архангела Михаила, Святых Евангелиях, другие пробавлялись вымогательствами, спекуляцией – но все одинаково рьяно оберегали свое жизненное пространство, свою шкуру, свое имущество, каким бы огромным или скромным оно ни было. Европейцев охватили те низменные побуждения, которые, если верить учителям, книгам и дискам эпохи до архангела Михаила, свидетельствовали о происхождении человека от животного и подтверждали эволюционную теорию.

– Какая разница, все равно нас тоже прикончат. Как прикончили Соль и всех «подонков» Южного Креста.

– Все рано или поздно умирают. И хорошо, что никто не знает ни дня, ни часа своей смерти.

– А я бы еще до этого много чего хотел узнать.

Он не стал уточнять, что именно, и покраснел до корней волос. Они со школьными друзьями поклялись, что не умрут, прежде чем не потеряют невинности. Они слышали столько восторженных рассказов – реальных и выдуманных – о том, как занимаются любовью, и это было настолько лучше, чем заниматься онанизмом, что они наверняка сочли бы свою жизнь прожитой зря, если бы покинули эту землю, так и не покорив владений хоть одной женщины. Поскольку легион запретил любую порнографию, они воображали, фантазировали и рисовали в самых смелых своих мечтах лишь то, что можно было представить, основываясь на чересчур целомудренных анатомических атласах в учебниках по биологии. Некоторые счастливчики – а может, хвастуны? – находили на чердаке своего дома запрещенные сокровища эпохи до архангела Михаила, порножурналы, где видно все, я тебе говорю, все, даже когда это делают втроем или вчетвером, даже мужчины с мужчинами, и у них члены вот такие огромные, да, да, я тебе говорю, да нет, ну без дураков. Пиб никогда не рассказывал о том, каким образом родители мешали ему спать в подвале, потому что ему было стыдно, но еще и потому, что их вздохи, урчания, хрипы, частое дыхание, постанывания так принижали то возвышенное представление, которое составили обо всем этом они с приятелями, рассуждая в школьном дворе на переменах.

– Мы не знаем заранее, что нам выпадет в жизни, – заметила Стеф.

– Пока что нам выпал мерзкий шоколад за десять евро! – проворчал Пиб.

Громкий смех Стеф на мгновенье перекрыл гул голосов и шум ливня, который обрушивался на бульвар, погонял прохожих и заволакивал пеленой окна бистро.

– А почему ты сказала на крыше, что пора сменить обстановку?

– С тех пор, как я слышу про этого пророка, архангела Михаила, мне все охота поглядеть, на что он похож. А тебе нет?

В голосе Стеф все еще играли смешинки. А на плечи и затылок Пиба словно свалились тонны льда. И все же он уже знал, что пойдет за ней на край света и даже, если будет нужно, в преисподнюю.

– А зачем? Я уже видел его физиономию по телеку, – пробормотал он.

Он вспомнил мужчину со светлыми волосами и бородой, эдакого дедушку со строгим лицом, важным голосом и наводящими ужас глазами.

– Да интересно было бы попасть по другую сторону экрана.

– Зачем?

Стеф оперлась локтями о столешницу из фальшивого мрамора, положила подбородок на переплетенные пальцы и поймала глазами бегающий взгляд Пиба.

– А тебе никогда не хочется посмотреть, что происходит по ту сторону зеркала?

Пиб не был уверен, что понял ее, но согласно кивнул головой. Она предлагала ему союз, тесное общение в течение долгого времени – все остальное не имело никакого значения.

– Завтра мы отправляемся на восток.

– Завтра?

– Как раз успеем найти бабки, боеприпасы и билеты на поезд.

Пиб вздрогнул, допил до последней капли горький шоколад и спрятался за чашкой, чтобы справиться с внезапно начавшимся головокружением, которое живо напомнило ему о его детских страхах.