Телефонистка на коммутаторе —женщина неопределенного возраста, ждущая новой любви и жаждущая найти другую работу, —улыбнулась Марку самой усталой из понедельничных улыбок.
—Как-сегодня-дела-мсье-Марк?
Был момент, когда "мсье Марк" полагал, будто Альенор —да-да, ее звали Альенор! —завлекает его (проклятое мужское тщеславие!), но потом он заметил, что она строит глазки, надувает губки и виляет бедрами при виде любого мужика, проходящего мимо нее к лифтам.
Альенор была зрелой женщиной на пороге безжалостной старости, живущей надеждой на "последний шанс".
Она вечно читала какой-нибудь глянцевый журнал из тех, что убеждают каждую женщину в том, что она —Самая Великая Соблазнительница Всех Времен и Народов, рассказывают, как остаться молодой, как спасти свой брак, как сделать гармоничными сексуальные отношения и —главное —что сделать для достижения полного совершенства...
Те же самые журналы регулярно, не боясь греха, печатали кучу материалов в стиле "тревожного предупреждения" ("Будьте бдительны — мачизм жив!", "Помните —ваши права ущемляют при найме на работу и назначении зарплаты!", "Остерегайтесь блюстителей общественной морали!", "Караул! Право на аборты под угрозой!", "Сестры! Убережем равенство в избирательных правах!"), не забывая ни о рекламе, ни о высокой моде. Публикуя фотографии божественно красивых и сексуальных моделей с идеально гладкими молодыми лицами, эти издания создавали и поддерживали миф об Олимпе, где живут недоступные богини и куда никогда не попасть ни телефонистке с коммутатора "EDV", ни другим рядовым читательницам. Их, этих жалких смертных, подстерегают целлюлит и морщины, они скованы по рукам и ногам домашними проблемами: хамоватые мужья громко храпят по ночам, а бездарные дети, домашние заботы и вечная нехватка денег доставляют одни только неприятности.
—Неплохо. А вы как, Альенор?
Марк испытал жгучее желание вырвать у нее журнал.
Шарлотта часто говорила, что он и его ровесники не любят женские журналы исключительно из-за мужского шовинизма: "Что поделаешь, бедный мой старичок, впитанное с молоком матери воспитание неистребимо!"
Марк ничего не слышал о Шарлотте с того самого злополучного ужина с Конрадом-дизайнером-по-интерьерам и вынужден был признать: ему не хватает этой женщины со всеми ее недостатками и хилой чувственностью —и не хватает больше, чем он мог ожидать. Марк даже чувствовал ядовитую ревность к Конраду —этоттип ухитрился сохранить все свои волосы и уж точно был счастливым обладателем всех тех достоинств, которые молодые женщины ценят в зрелом любовнике. Конрад был опытен, умен, предупредителен, внимателен и очень удобен. Последние остатки гордости помогли Марку устоять перед искушением раскрыть глаза милой-милой-милой Мод — обманутой супруге. Теперь ему придется заново привыкать к одиночеству —вечному спутнику долгих скучных дней и ночей —и к нежданной свободе —в первые дни она обернулась растерянностью и тупым ничегонеделанием. Жизнь словно утратила вкус, цвет и запахи, превратившись в уцененное холостяцкое существование: холодные ужины на скорую руку, вечеринки, больше похожие на оргии, завтраки под монотонную бубнежку радиообозревателей. Нуда, теперь он мог макать рогалик в кофе, не рискуя нарваться на язвительное замечание, имел полное право ругаться, рыгать, пукать, ковырять в носу или в заднице, зная, что никто не станет "убивать" его взглядом, но ощущал лишь скуку, обращавшую все желания в прах. Умирало не только сексуальное желание —угасали жизненная сила, вкус к жизни, любопытство и азарт. Мастурбируя —нельзя же позволить механизму заржаветь! —Маркдобивался вялой эрекции, выдавливал из себя несколько капель странно жидкой спермы и почему-то испытывал отвращение к самому себе. Ему не хватало суетливости и бойкости "бывшей № 2", звука ее голоса, рта, рук, сисек, попки и уютной влажной норки.
Он имел глупость рассказать "бывшей № 1" о разрыве с Шарлоттой, и она теперь доставала его телефонными звонками, настаивая, чтобы он навестил ее —"Это доставит такое удовольствие девочкам!" (тем самым девочкам, которые через раз отлынивали от свиданий с папочкой)! "Бывшая № 1" Марка была та еще штучка - умела спрятать облачение палача под лохмотьями жертвы и в совершенстве владела искусством вести огонь на изнурение. Именно так четверть века назад она ухитрилась привлечь к себе его внимание, влезла в его жизнь и загнала-таки в сети брака. Марк время от времени почти готов был согласиться на визит —взглянуть, так сказать, в чужое зеркало, а не пялиться без конца на свое лицо стареющего отчаявшегося неудачника.
—Предупреждаю —шеф-с-самого-утра-не-в-духе...
Альенор выдохнула информацию тоном доверенного человека или того, кто знаком с таким человеком.
Работа не могла вылечить Марка от угрюмой хандры.
После выхода ударного материала о Христе из Обрака снова началась привычная монотонная редакционная жизнь: убойные статьи писали увенчанные лаврами великие и храбрые члены "банды насильников", а Марк "затыкал дыры", вернувшись к столь удобной для него привычной безвестности.
Марк кивнул телефонистке и пошел к лифту. Когда-то, сразу после основания, "EDV" арендовал помещение в предместье Сен-Дени, а теперь вот перебрался во II округ, в старинный (чтобы не сказать —ветхий!) особняк —вопрос престижа. Стоянка у здания была крошечная (десять мест, из них три —лично для BJH, три —для заместителей главного редактора и по одному для главного бухгалтера и шефа отдела рекламы), а парковаться на соседних улицах значило себя не любить из-за вечных пробок в центре города. В отличие от собратьев по перу, игнорировавших правила и запреты, Марк в конце концов принял единственно возможное для себя решение —ездить на работу на метро. "Золотые перья" СМИ так, конечно, не поступают: когда рогоносцы истории теснятся на платформах и толкаются в вагонах метро, любимцы славы едут в собственных авто (в крайнем случае —на такси)! Тридцать насильников —они перестали быть великими и ужасными, придется придумать для банды другое название —сидели вокруг огромного овального стола зала заседаний редколлегии. Большинство, в том числе Марк, немедленно закурили, несмотря на четыре таблички в четырех углах комнаты с грозной надписью "Не курить!". Секретарши заместителей главного разносили на подносиках стаканчики и круассаны (от одного взгляда на эту выпечку вы и сами начинали истекать жиром). Перемены сказались и на этом: кофе без вкуса и запаха в картонных стаканчиках и готовая выпечка вместо настоящего черного кофе в красивых фаянсовых чашечках и рогаликов из частной пекарни.
BJH сидел во главе стола между своими заместителями и незнакомцем со строго-постным выражением лица —скорей всего, его прислали американские аудиторы. Большой Босс ни разу не улыбнулся и не произнес ни единого слова, пока журналисты рассаживались и обкуривали зал заседаний. Его глаза за толстыми стеклами очков сверкали ледяным блеском. Периодически он поглаживал себя трясущейся ладонью по лысине, потом снова начинал перебирать документы в папках —это были знаменитые досье BJH. Да, Альенор не ошиблась —патрон в омерзительном настроении, все признаки налицо.
Позволив сотрудникам отравиться кофеином и никотином, BJH жестом потребовал тишины. Соседка Марка —тридцатилетняя блондинка, довольно миленькая, несмотря на явную склонность к полноте, —бросила на него тревожно-вопрошающий взгляд. Он ответил гримасой, означавшей: согласен, мало не покажется никому.
Она улыбнулась, скрестила ноги и повернулась —вся внимание! —к Богу Отцу. Неужели она?.. Да нет, что за глупости, она замужем, у нее то ли двое, то ли трое детей. Марк видел ее как-то на редакционном приеме под ручку с мужем —она сияла. По большому счету она была не так уж и хороша: намек на двойной подбородок, в районе талии наверняка уже появились противные складки жира, тяжелые ляжки, лошадиный круп, губы чуть-чуть тонковаты. Он бы не доверил такому ротику ни язык, ни член. На память почему-то пришли слова отца Симона: "Там я познал наслаждение столь чистое и чудесное, что все стало мне безразлично..."
На пороге пятидесятилетия Марк все еще жаждал познать полное единение и освободиться от своих жалких комплексов.
"...прямо противоположный, повторяю, результат, прямо противоположный тому, которого мы ожидали!"
Голос BJH гремел, отдаваясь от серых стен зала заседаний.
Соседка Марка явно нервничала: ее ноги в черных колготках поминутно меняли положение, отчего юбка задиралась все выше. Над сотрудниками журнала витала угроза нового сокращения, и доказательством тому —молчаливое присутствие на летучке стервятника-американца и усиливающаяся нервозность членов "банды тридцати".
На прошлой неделе то и дело возникали словесные перепалки, журналисты обменивались оскорблениями и даже плескали друг другу в лицо горячий кофе.
—Идея неокочевничества распространяется ужасающе быстро! Ужасающе! Рассыпаются основы нашей цивилизации! Именно так, черт бы все это побрал! (BJH даже пальцами прищелкнул от раздражения!) Номер, посвященный Христу из Обрака, этому... —взгляд в лежащую на столе бумажку —... Ваи-Каи, как он сам себя именует (гребаное имечко!), не помог остановить это движение. Отнюдь! Совсем наоборот! Мы выбиты из колеи, не поспеваем за событиями! Плетемся у них в хвосте! Знаете,что это означает?
BJH обвел ледяным взглядом застывшие лица сотрудников.
—А это означает, во-первых, что мы не слишком хорошо выполнили свою работу, а во-вторых, если не сменим тактику, нас просто-напросто выкинут из игры. Говоря нас, я имею в виду не только «EDV», но всю прессу в целом, всех людей нашей профессии. Вашей гребаной профессии, дамы и господа журналисты! Если не докажем свою нужность, превратимся в динозавров, в бесполезных ископаемых, приговоренных к исчезновению. "Мы больше не нуждаемся в ваших услугах, у нас теперь есть собственные корреспонденты во всех странах!" —вот что скажут нам читатели. Поток информации выливается на потребителей из интернетовского "крана" в их собственной гостиной или спальне. Вот я и спрашиваю — на хрена мы им сдались?!
Голый череп BJH покрыт каплями пота, слабый свет настенных ламп, развешанных через каждые три метра по периметру зала заседаний, отражается в лысине Большого Босса. Трое его заместителей смотрят на остальных, строго насупившись, они-то —по нужную сторону баррикад, они —стратеги, посылающие на убой мелкую сошку, чтобы защитить позиции. Ж.-Ж. Фрельон, самый влиятельный из троицы и самый близкий к BJH человек, —гроза юбок и корсажей редакционных барышень —кивает с убежденным видом, крутит седой ус.
—Спрашиваю еще раз —на кой ляд мы тогда сдались читающей аудитории?
Обычай велит, чтобы в подобную минуту какая-нибудь архипреданная душа промямлила в ответ любую глупость, отдав пас BJH и позволив ему исполнить любимый номер под названием "Полет фантазии". На амбразуру бросается белокурая соседка Марка. Юбка у нее задралась почти до пупа, черная водолазка обтягивает пышную грудь (сиськи хороши, но в районе талии у блондинки явно наметился жирок!). Когда журналистка открывает рот, ее губы перестают казаться слишком тонкими, они притягивают к себе внимание, как и низкий, с хрипотцой, голос, неожиданный в такой "правильной" женщине.
—Все мы здесь убеждены в нашей полезности. Иначе просто сменили бы профессию. Если бы никто не проверял поток сведений, не выстраивал его в должном порядке, информация исчезла бы как понятие.
Женщина ищет одобрения у соседей по столу, Марк отводит взгляд, прикуривая очередную сигарету.
—Не уверен, что все вы убеждены в собственной полезности, —отвечает BJH медоточивым тоном, в котором проскальзывают стальные нотки. —Не думаю, что вы полностью отдаетесь "EDV". Скажу еще жестче —я полагаю, что большинство из вас внаглую дрыхнет —и им следует срочно проснуться. Немедленно!
На прошлой неделе члены "банды тридцати" послали делегацию в ПФЖ —Профсоюз французских журналистов —выяснить свои права в свете более чем реальной второй волны сокращений. Профсоюзные боссы разговаривали с тремя представителями "EDV" не только с царственным презрением —они явно ликовали.
Люди из ПФЖ брали реванш за травлю, организованную цепными псами BJH двенадцать лет назад: журнал тогда опубликовал подборку материалов о профсоюзе, его филиалах и профсоюзных комитетах на предприятиях, разоблачая злоупотребления и политические интриги номенклатуры, призванной защищать интересы служащих. После выхода номера "EDV" в профсоюзах начался самый настоящий кризис: в 80-х годах приток новых членов был весьма жидким, а теперь и вовсе почти прекратился. Как любил повторять BJH, это были хорошие времена, когда независимый еженедельник оказывал на общественное мнение ощутимое влияние.
—На каком сюжете мы можем и должны сегодня доказать свою полезность и нужность?
Подчинять и держать в полной зависимости —по образу и подобию организмов-паразитов...
Сухой голос бывшей учительницы Иисуса Мэнгро выплыл из отупевшего подсознания Марка и, слившись с дрожащим, едва слышным шепотом отца Симона, мысленно перенес его к огромному очагу на обракской ферме. Он снова, как наяву, почувствовал на себе трагический взгляд черных глаз Пьеретты. Общность, чье существование не оправдано жизненной потребностью, жаждущая одного —выжить...
Соседка Марка то и дело меняла положение ног, ее юбка задиралась все выше, аромат духов перебивал убойный запах табачного дыма и остывающего кофе. Она снова решила подать голос, словно добровольно взяла на себя роль пресс-секретаря шефа "EDV":
—Эволюция. Вернее —перемены, глобальные перемены во всех областях.
—Совершенно верно. Вернемся мысленно на семьдесят—восемьдесят лет назад —это несложно, все вы учили историю! И что мы там видим?
—Кризис 29-го года, зарождение нацизма.
Обмен репликами между BJH и соседкой Марка выглядел так убедительно, словно они несколько недель репетировали.
—Смогли бы вы молчать, видя, как поднимает голову нацизм? Стали бы трусливо отсиживаться в кустах, пытаясь уберечь свои яйца?
—Нет, конечно нет. Даже я не смогла бы.
Острбта соседки Марка —черт, да как же ее зовут?
Сильвена? Лилиана? —вызвала улыбки на лицах сидящих вокруг овального стола людей —улыбнулись и три зама главного, и даже сам BJH. А вот тип из аудиторской конторы никак не отреагировал на шутку —но разве можно ждать от пуриста, проповедующего общественное воздержание, что он оценит сальный юмор штатных насильников "EDV"?
—Никто не сомневается в вашей женственности, Лорейн!
Ну конечно, Лорейн... Много ездит, хотя у нее то ли двое, то ли трое детей, пишет удивительно сухо и едко —а на вид такая пышечка... Марк вдруг вспомнил, как они с насильниками забавлялись оскорбительно-непристойной игрой в слова (и он чаще всего задавал тон!), придумывая рифмы к имени коллеги по перу —кстати, натуральной блондинки, если верить сведениям, полученным от самых наглых и любопытных членов мужского клуба (может, они просто-напросто бахвалились?).
—Ни один журналист, достойный этого звания, не спасует перед наступающим ужасом.
—Сейчас легко говорить —у журналистов в те времена не было путей отступления.
Этот низкий голос прозвучал с другого конца овального стола. И принадлежал он Жан-Жаку Бралю —одному из самых старых и свирепых псов BJH. У ЖЖБ было самое острое и ядовитое перо среди пишущей братии.
Он был единственным, кто позволял себе дерзить в присутствии большого ареопага еженедельника. Бралю охотно всё прощали —его подпись под статьей означала рост подписки и увеличение продаж в розницу. Кроме всего прочего, этот человек обладал редчайшим качеством —он сидел на своем месте и ни разу не потребовал повышения, хотя явно заслуживал поста заместителя главного. Человеком Жан-Жак Браль был омерзительным —высокомерный мерзавец, мизантроп, женоненавистник и холостяк. Из всей одежды он предпочитал поношенные и не слишком чистые бархатные пиджаки, а внешность имел под стать характеру: сальные волосы, зеленовато-бледное лицо, густая борода и очки с дымчатыми стеклами.
—Ты прав, прав, Жан-Жак. Но мы-то извлекли уроки из прбклятой истории человечества. И мы просто не имеем права повторить прежние ошибки. Вокруг нас, как сорная трава из-под земли, появляются фундаменталисты и фанатики всех мастей —христиане, иудеи, мусульмане, индуисты...
—Эти-то как раз вполне управляемы и легко контролируются, —бросил очередную реплику ЖЖБ. —Все фундаменталистские революции —детище властей или партий, желающих утвердиться у власти. Последнее нападение в Дисней-парке —всего лишь эпизод закулисной войны, которую ведут сильные мира сего и великие державы на деньги миллиардеров-террористов. Во все времена и эпохи правительства использовали религиозных экстремистов, чтобы завоевывать чужие земли, контролировать природные богатства, народы и границы.
—Но при этом всегда существует риск, что те, кем вы вроде бы манипулируете, в один прекрасный день выйдут из-под контроля и повернут оружие против вас.
Такое неоднократно происходило в прошлом, тому море примеров в настоящем, и, боюсь, подобное еще много раз случится в будущем.
—Возвращаясь к проблеме Христа из Обрака —не вижу, кому было бы выгодно манипулировать им. Он —всего лишь один из многих "просветленных": некоторые из них заявляют, что напрямую общаются с Богом или с инопланетянами, другие перекраивают под себя священные тексты, третьи придумывают новые вероучения, четвертые наживаются на идее Нового Века, пятые якобы исцеляют наложением рук...
—Существенная разница между ним и всеми остальными, —перебивает BJH (его глаза от злости стали почти белыми, с лысины льется пот), —заключается в том, что наш "просветленный" якобы творит чудеса и все больше людей проникаются его идеями. А еще —он прямо у нас под носом перекраивает историю, как Гитлер и его штурмовики в коричневых рубашках в 30-е годы.
—Да нет же, черт побери!
Этот крик —он был настолько пронзителен, что в комнате мгновенно установилась мертвая тишина, —вырвался из глотки Марка. Все взгляды —осуждающие и сочувствующие —обратились на него. Его уже считали первым осужденным на казнь —как того кретина, что сам, добровольно, влез в тележку, едущую на Гревскую площадь. Марк заерзал на стуле, яростно затягиваясь сигаретой, как будто курил последний раз в жизни. Лорейн попыталась отъехать как можно дальше от парии.
Мгновенное отречение было любимым видом спорта в коридорах и кабинетах "EDV" —солидарность здесь признавали только в постели, за чашкой кофе или кружкой пива.
Американский аудитор изучал Марка со внезапным интересом естествоиспытателя, обнаружившего наконец короеда, пятнадцать лет подтачивающего структуры и счета "EDV".
На мясистых блестящих губах BJH мелькнуло подобие улыбки.
—Хотите что-то сказать, Марк?
У него появилась мысль, что в этот самый момент он все посылает к черту, как уже потерял "бывшую № 1", "бывшую № 2", дочерей и волосы, как утратил все иллюзии.
Марк вспомнил лицо Пьеретты и мотыльком полетел на огонь.
—Скорее спросить: а что, если прав Ваи-Каи? А мы ошибаемся? Возможно, наш мир и правда нуждается в глубинном переустройстве?
—Только не говорите мне, Марк, что этот мошенник хочет улучшить наш мир. Тысячи людей бросают дома, работу, сбережения, чтобы следовать за ним, а сливки снимает его... не знаю, как это назвать... его Церковь.
Феномен нового кочевничества распространяется по американскому континенту. Этот парень, он один стоит кризиса 29-го года, он —разрушение, катастрофа, перегной, из которого уже произрастают тошнотворные идеологии. Хочу вам напомнить —за ним тянется хвост правонарушений: изнасилования или попытки изнасилования несовершеннолетних, финансовые злоупотребления, мошенничество, незаконная медицинская практика и много чего другого. Именно поэтому мы должны сделать все, чтобы преуспеть там, где в первый раз потерпели неудачу, мы...
—Черт возьми! А может, напишем о нем честную статью?! —в сердцах закричал Марк.
Лорейн отъехала на стуле к самой стене, осознала внезапно, что ее промежность выставлена на всеобщее обозрение, сдвинула коленки и одернула юбку. BJH раздраженным жестом вытащил из кармана платок, дрожащей рукой вытер лысину.
—Как это понимать? Вы намекаете, что "EDV" —бесчестный, продажный журнал?
—Да я не намекаю, а утверждаю. Ни одно слово из написанного нами о Ваи-Каи не имеет ничего общего с правдой. Я осмеял его приемную мать и сводную сестру, чтобы угодить вам и сохранить работу, но честь и совесть велят мне признать, что я встретил там двух женщин редкого великодушия и чистоты. Они впустили меня в свой дом, обогрели и накормили. А еще я встретился в Обраке с бывшей учительницей Иисуса Мэнгро —женщиной редкого ума, и она рассказала, что мальчик исцелил ее от рака поджелудочной железы. В Париже я навестил отца Симона —миссионера, который привез Ваи-Каи во Францию. Этот удивительный человек не принимал пищу пятнадцать лет и умер сразу после нашей встречи. Факты, информация, заслуживающие доверия свидетели... но вам плевать на все это, потому что вы хотите уничтожить жертву, а вовсе не приблизиться к истине. Отсюда мой следующий вопрос: кто отдает вам приказы? Вам, единственному независимому главному редактору Франции —так, кажется, вы себя называете?
Марк до странного отчетливо слышал, как бьется его собственное сердце, как шуршит юбка и скрипит нейлон чулок Лорейн, ерзающей на пластиковом сиденье.
Глаза окружающих за дымовой завесой мерцали, как пульсары перед взрывом. Обескураженный наскоком Марка, BJH нервно одергивал рукава куртки. Три его зама сидели опустив головы и уставясь в стол, чтобы не вызвать огонь на себя. Аудитор, похоже, наслаждался ситуацией, как будто перепалка между подчиненным и боссом казалась ему хорошей шуткой.
—Если вы так уверены в бесчестности "EDV", Марк, почему не подали в отставку?
Пугающе спокойный голос BJH прорезал душную тишину комнаты, как острый хирургический скальпель.
—Потому что я —всего лишь звено цепочки. Зависящее от этой цепочки. Страх, если хотите. Страх потерять работу, зарплату, привилегии. У меня две несовершеннолетние дочери и молодая любовница —сами знаете, овес нынче дорог. Страх в чистом виде. Я боюсь постареть, боюсь отказаться от удобств и привычек, боюсь выпасть из гнезда...
—Но теперь, перестав бояться, вы, надеюсь, уйдете...
Марк откинулся на спинку стула, развел руками, потянулся, сцепил пальцы замком на затылке.
—Вам придется меня уволить со всеми вытекающими отсюда неприятностями и визитами в арбитраж.
—Арбитраж? Когда служащий отказывается выполнять работу, за которую ему платят, это называют профессиональной ошибкой.
—Вам прекрасно известно, что я как журналист могу в любой момент сослаться на конфликт между профессиональным и этическим долгом. Моя совесть запрещает мне участвовать в организованном вами похабном линчевании Ваи-Каи —вы называете этого человека Христом из Обрака.
BJH ледяным взглядом обвел лица сидящих за столом журналистов.
—Может, у кого-то еще здесь возник "конфликт интересов"?
Никто не раскрыл рта, чтобы ответить, ни одна рука не поднялась, ничья бровь не изогнулась. Лорейн, с ее скрещенными руками и ногами, ангельски-белокурыми волосами и затравленным взглядом выглядела маленькой перепуганной девочкой.
—Мы поговорим о... вашей проблеме после заседания редколлегии, Марк, —спокойно произнес BJH —с внешней безмятежностью плохо стыковались дрожащие пальцы и потная лысина. —А сейчас убирайтесь —вы и ваша совесть. У нас еще много работы.
Марк поднялся и нетвердой походкой, испытывая легкое головокружение, направился к двери. Никто больше не обращал на него внимания. Людьми руководил страх —они боялись скомпрометировать себя даже взглядом.