Очень давно на Селп Дике [2] жил народ магов и фей. Обитали они в стране Альбар, краю, затянутом густыми туманами и покрытом густыми лесами, где никто, кроме них, не рисковал бродить, не боясь заблудиться… Дома их были сложены из огромных зеленых листьев гигантских тысячелетних деревьев. Они пили воду Вечного Каскада, наделявшую их силой и долголетием. Питались они фруктами, произраставшими на хрустальных скалах, окружавших озеро Милосердия. Вкус этих плодов был так чудесен, что они не испытывали нужды питаться мясом животных, с которыми жили в добром согласии… Сердца их оставались по-детски простодушными и лишенными злобы. Главой этого народа был маг Гудевур, почитаемый всеми мудрец. Его жена, фея Лучистая, родила ему двух дочерей, феюшек Огонечка и Искорку. Красота их была так велика, что юные маги стекались со всех сторон Альбара, оседлав дыхание ветра или луч света, чтобы полюбоваться на них. Каждый из них спешил обратиться к отцу и матери с просьбой отдать ему руку одной из их дочерей, но каждый раз старый маг и его жена отвечали:

Селпидская легенда, рассказанная Квеном Даэлом. Перевод Мессаудина Джу-Пьета

– Решать не нам, а им… Пусть все будет по их желанию…

И юные маги тут же устремлялись к Огонечку или к Искорке, чтобы поведать им о своей любви. Феюшки, польщенные интересом, который проявляли к ним молодые люди, соревновались в изобретении колдовских испытаний, трудности которых были таковы, что их воздыхатели не могли с ними справиться.

На границах страны Альбар жили зловредные джинны, завистливые и ревнивые злыдни. Они неоднократно пытались завоевать королевство магов, но каждый раз могущественное колдовство Гудевура изгоняло их. Бездумные ветры донесли до них весть, в какие опасные игры играют дочери их извечного противника. И увидели в этом отличную возможность для мести. Пока все волшебное королевство страстно переживало за судьбу юных магов, пытавшихся покорить сердца дочерей Гудевура, злыдни задумали злокозненную хитрость. Один из них, по имени Мон, принял вид сновидения и темной ночью пересек границы страны Альбар. Хранители границ, ученики магов, чьи думы были поглощены феюшками, не сумели заметить злыдня Мона ни мыслью, ни предвидением, ни слушанием дыхания звезд.

Мон без труда проник в дом Гудевура и Лучистой. Пока все спали сном праведников, он посетил дух Искорки. Он проник в круг ее снов и своим ужасающим присутствием распугал остальные сны, которые тут же разлетелись в разные стороны. И когда вокруг него возникла пустота, Мон-злыдень нашептал духу спящей феечки мысль о решающем испытании, которое она должна была предложить воздыхателям: принести ей сердце серебристой лани, грациозного зверька альбарских лесов. Мон-злыдень знал, что один из волшебных законов Альбара категорически запрещал кому-либо бессмысленно проливать кровь живого существа. Кто бы ни совершил это преступление, народ магов и фей тут же лишался поддержки богов промежуточных миров и ангелов!

Свершив сие преступление, Мон-злыдень вернулся к своим собратьям по ту сторону границы. И всю ночь они пили и веселились.

Утром, когда Искорка проснулась, она распахнула солнечное окно, выходящее на террасу. И обратилась к юным магам, ждавшим ее во дворе:

– Тот, кто принесет мне сердце серебристой лани, станет моим суженым…

Ни один из воздыхателей не дал себе времени на раздумье. Они бросились в лес, и каждый сжимал в руке нож с отточенным сверкающим лезвием. Когда маг Гудевур узнал ужасную новость из первой песни болтливого жаворонка, он бросился в комнату дочери и воскликнул:

– Что ты наделала, несчастная? Кровь невинного существа предрекает времена проклятия!

Но уже было поздно остановить юных магов. Ослепленные желанием понравиться феюшке, они уничтожили серебристых ланей, безжалостно вырывая у них сердца. И, как говорил закон, боги промежуточных миров и ангелов покинули страну Альбар, утерявшую своих волшебных покровителей: Вечный Каскад иссяк, хрустальные скалы перестали родить фрукты, озеро Милосердия пересохло, превратившись в соляную пустыню, звери стали хищными и принялись красть детей и поедать их.

Злыдни давно ждали этого момента. Они собрали армию на границе и приготовились захватить страну Альбар.

Маг Гудевур обратился к своему народу:

– По вине моей дочери Искорки, но в основном по моей вине, ибо я ее отец и ваш предводитель, божества и ангелы лишили нас своей волшебной поддержки, небесные божества покинули наши леса… Болтливый жаворонок сообщает мне, что злыдни готовы напасть на нас и перебить. У нас нет сил, чтобы сопротивляться им. Мы обречены и навечно прокляты. Закон говорит, что только очистительная вода, вода прощения, могла бы спасти нас от злыдней, но озеро Милосердия превратилось в соль, а Вечный Каскад иссяк…

Услышав эти слова, все феи во главе с Лучистой горько расплакались, ощущая упреки совести. И эти слезы собрались сначала в ручей, ручей превратился в реку, а река стала бесконечным океаном, чьи высоченные волны утопили бесчисленную армию злыдней. В центре океана остался только один остров, на котором укрылся народ магов. С небес упали лучи света, подхватили магов и фей, а потом перенесли их в далекие края, где им был дан еще один шанс жить в согласии с волшебным законом.

Что касается острова, то говорят, что его днем и ночью стерегут потомки злыдней, пережившие гибель своей армии, и что не следует приближаться к этому острову…

Некоторые эрудиты видят в этой легенде подтверждение существования злымонов (Злыдень-Мон), морских млекопитающих, живущих в океане Альбарских Фей. Другие находят некоторую аналогию с легендой речевой традиции има садумба с планеты Двусезонье. (Примечание Мессаудина Джу-Пьета)

Филп Асмусса разглядывал океан Альбарских Фей с самой высокой точки широкой дороги, опоясывавшей монастырские стены с внешней стороны. Единственными светлыми пятнами на фоне грязно-серого раннего утра, еще пропитанного ночным мраком, были белые пенистые гребни волн. По небу ползли низкие тяжелые тучи, предвестницы дождя. Ветер с моря бесцеремонно гнал их к скалистым берегам полуострова. Волны с ревом обрушивались на затвердевший песок огромного восточного пляжа у подножия монастыря и убегали обратно, оставляя за собой языки пены.

Влажный воздух был пропитан запахом йода. Филп Асмусса не увидел флотилии рыбачьих аквасфер, которые обычно плясали на волнах в этот час суток. Если рыбаки решили оставить свои суда в укрытии, в порту Гугатт, хотя не боялись разгневанного океана, это означало, что буря, которую они ждали, должна была быть особо опасной.

На золотистом песке западного пляжа, пока еще не накрытого волнами прилива, совершенствовались в крике смерти воины и ученики, на которых были только шаровары из ткани бронзового цвета. За ними внимательно следили рыцари-инструкторы, закутанные в серые, потрепанные сутаны. По традиции ученики были разделены на небольшие группы, построенные в определенном порядке на всей протяженности пляжа. Каждая группа изучала свою собственную технику Кси в зависимости от специализации или настроения рыцаря-инструктора. Время от времени вопли вспугивали желтых чаек и альбатросов с серебристыми гребнями, которые носились над морем.

Филп Асмусса, наблюдавший за ними с высоты сотни метров, видел внизу рои крохотных дисциплинированных насекомых. Он подумал, что если бы его не вызвали на заседание директории, он тоже был бы одним из этих насекомых, слепо подчинявшихся пронзительным командам наставников. Перед учениками и воинами высились черные кучи камней разных размеров. Именно эти камни были мишенями – каждый по очереди испускал в их сторону свой крик смерти. Иногда, если звук достигал нужного уровня силы, камни взрывались, разбрасывая в сторону осколки. Пыль оседала на песок под радостные возгласы того, кому удалось упражнение. Но наставники немедленно обрывали их, чтобы не ослаблять сосредоточенности и ментальных усилий остальных.

Филпу Асмусса хотелось участвовать в этих утренних тренировках. Полная концентрация, которой они требовали, быть может, помогла бы ему избавиться от черных мыслей, заполонивших голову.

По возвращении с Красной Точки Филпа ждали дурные новости: он больше никогда не увидит своего отца. Донс Асмусса, сеньор Сбарао и Колец, погиб в ловушке, устроенной Ангами Сиракузскими и их союзниками. Уже не осталось никаких сомнений в смерти сеньоров Конфедерации. Не увидит он больше и своей матери, дамы Мониаж, двоих братьев, Гартипа и Хесмира, и трех сестер Венидиж, Бридиж и Изабелиж. Всех их обезглавили убийцы из секты притивов на центральной площади Рахабезана, столице Сбарао и Колец. Передачи головидения и галактического радио прекратились несколько дней назад. Информация поступала по тайным каналам Ордена. Слухи крайне противоречивы. Все миры испытывали информационный голод из-за прекращения работы СМИ. Филп не получил официального подтверждения смерти своих близких, но в глубине души знал – с иллюзиями пора расстаться: невидимые связи между ними окончательно прервались.

Его предупредил духовник, рыцарь Шуд Аль Бах, на котором лежали также функции интендантства. По поступившим сведениям, его родных казнили за сопротивление армиям, вторгшимся на планету. Перед тем как их обезглавили, его мать и сестры, даже двенадцатилетняя Изабелиж, были прилюдно изнасилованы, а с его братьев заживо содрали кожу. Их головы прибили к доске, выставленной на площади. Многих придворных приговорили к крейцианскому огненному кресту – количество казней умножалось день ото дня.

Как воин, стремящийся стать рыцарем, Филп Асмусса невероятным усилием воли преодолел невероятную тоску от потери близких. Но по ночам, в минуты бессонницы, боль возвращалась и терзала с невиданной силой, когда мысли о потере всплывали на поверхность сознания, не занятого дневными делами. Чаще всего он думал о муках матери и сестер и видел перед собой их истерзанные тела. И тоска превращалась не в гнев, а в ненависть.

Поскольку он остался единственным наследником трона Сбарао, его раздирали двойственные чувства: долг перед своей планетой, которую следовало отвоевать, и принадлежность к Ордену, славный путь рыцарства. Пока он отодвигал час рокового выбора. Но знал, что после решающей битвы, которую Орден даст врагам Конфедерации, а он всем сердцем хотел участвовать в ней, чтобы отомстить за родных, ему придется вступить на тот или иной путь.

Он поделился своими сомнениями с рыцарем-инструктором Руифом Лоаном. Лоан ответил, что только сам Филп в согласии со своей совестью может выбрать правильный путь, путь к озеру Кси. До этих трагических событий Филп не думал о том, чтобы покинуть монастырь, оставить за спиной высокие гранитные стены, покрытые лишайником, забыть о соленом воздухе океана Альбарских Фей – все то, что он впитал в себя, отождествив с Орденом. Сможет ли он прожить без пронзительных криков чаек и альбатросов, сопровождавших утренние тренировки, без дневных лекций в залах башен и вечерней практики ментальной концентрации?

Парадоксально, но эта почти физическая привязанность его к монастырю была поколеблена разрушительными речами изгоя с Красной Точки. Рыцарь Лоншу Па впрыснул в его кровь яд сомнений. По возвращении он вспомнил, с какой яростью отверг идеи Лоншу Па, словно затушил жаркое пламя, могущее в любое мгновение охватить его душу. Но это пламя уже проникло в трещины в его сознании. Он слепо верил, что постепенное обучение рыцарству предохранит его от мучений, которые, как он верил, свойственны только слабым. Но пришлось смириться с очевидным: несколько слов Лоншу Па поколебали ментальное здание, которое камень за камнем возвели его инструкторы, расшатали фундамент его убеждений. Предостережения двух членов директории, которые он выслушал до пребывания на Красной Точке, не смогли уберечь его от губительного воздействия изгоя, тем более что он доказал свою реальную эффективность в проведении операции. Ментальная броня воина Филпа Асмуссы растрескалась, и в эти новые трещины хлынули сомнения.

Сейчас Филп упрекал себя в наглости и презрении к сотоварищу по миссии. Он отдавал себе отчет, что не извлек из их встречи всех тех выгод, которые мог бы получить. Владение звуком и ментальностью, культура и знания Лоншу Па, даже выкраденные из архивного склепа, казались ему более высокими, чем культура и знания его инструкторов. Но неумение открываться, воспринимать, недоверие, которое ему привили силой и от которого он не сумел избавиться, заставили его пройти мимо удивительной возможности обогатиться новыми знаниями.

Однажды ночью, когда отчаяние мешало заснуть, он попытался отыскать внешнюю лестницу, ведущую в склеп архивов, где рыцарь Лоншу Па провел долгие часы, насыщаясь знанием, которое распространялось в первые времена существования Ордена. Он раздобыл лазерный факел. Но Филпу не хватило силы или мужества дойти до конца: в сыром мраке монастырских галерей его охватило головокружение, он отказался от замысла и возвратился в пустую келью. И долго лежал с открытыми глазами, дрожа под грубым шерстяным одеялом, и никак не мог заснуть.

Зерна неверия, посеянные рыцарем-изгоем, взошли в душе Филпа. Его раздирали горячее желание взрастить их и увидеть плоды и неистовая потребность вырвать их с корнем и отбросить как можно дальше. Он цеплялся за мысль, что каждый воин перед принятием тонзуры должен пройти последнее испытание, с твердостью оттолкнуть вкрадчивого и упорного врага, идущего на приступ его ментальной крепости.

Именно так сказал ему его духовник, старый опытный рыцарь, которого Филп избрал своим крестным отцом и наставником за невероятное пламя его зеленых глаз, хотя тот занимал не очень почетный пост главного интенданта. Воин терпеливо сносил свою боль, уверяя себя, что в конце мрачного туннеля обязательно вспыхнет свет.

Он вспоминал об Афикит, дочери сиракузянина Шри Алексу, за которой его посылали на Красную Точку. Она была физически слаба, ее снедала лихорадка. Но болезнь не повредила ее красоте. Напротив, сделала ее более привлекательной в глазах Филпа. Благодаря дружбе с Нобером Оаном, рыцарем-врачевателем, он навещал ее ежедневно, несмотря на строгий запрет любого контакта с женщиной в стенах монастыря. Когда он оказывался перед распростертой на кровати девушкой, все раны его души и сердца начинали кровоточить. Ему не хотелось бороться с течением, несущим его к ней. Она вошла в его жизнь, и он не хотел, чтобы она из нее уходила. Он надеялся, что Нобер Оан, прекрасный врач, сумеет быстро найти действенное лекарство против вируса.

Он заранее обрадовался столь раннему вызову и собирался навестить Афикит после встречи с мудрецами директории. Он еще раз задумался о том, что может означать этот вызов: его друзья-воины с завистливыми огоньками в глазах дали ему понять, что директория собиралась наградить его за успешную миссию на Красной Точке и возвести в звание рыцаря. Но сам он не осмеливался в это поверить: его ментальная броня так растрескалась, что он не считал себя достойным рыцарства. Но друзья со смехом возражали, что не стоит строить из себя скромника, ибо все в монастыре знали: он был воином, наиболее близким к посвящению.

Филп в последний раз окинул рассеянным взглядом парящих чаек и альбатросов, использующих воздушные потоки под низким навесом черных туч. Затем двинулся по дороге, аллее метров десяти в ширину, укрытой с обеих сторон парапетом с бойницами и вымощенной древними булыжниками, между которыми пробивался скользкий мох. Он добрался до подножия центрального донжона. Эту башню называли башней Махди, ибо здесь располагалась резиденция великих предводителей абсуратского Ордена. Это была конструкция из грубо обтесанных блоков из белого гранита, которая тянулась прямо к тучам, словно желая их пронзить. Она возвышалась над всеми остальными частями монастыря, над четырьмя угловыми башнями с их зелеными куполами, над колокольнями, стрелами, крышами учебных аудиторий, над корпусом, где располагались кельи, и административными зданиями.

Три рыцаря в серых сутанах с негостеприимными выражениями лиц, которым было поручено фильтровать посетителей, охраняли главный вход дверь из позеленевшего дерева. Они принадлежали к отряду трапитов по имени махди Дина Трапита, который создал этот элитный корпус с официальной функцией воздвигнуть барьер между учениками, то и дело требовавшими частных бесед, и высшими функционерами монастыря. Отряд был на самом деле внутренней полицией и предназначался для предупреждения или пресечения возможной фронды абсуратов-еретиков. Трапитов набирали из самых опытных рыцарей, и одно их присутствие могло охладить ярость недовольных. Зачастую они пользовались страхом, который внушали ученикам, чтобы заставить их выполнять свои капризы. Филпу никогда не приходилось иметь с ними дело напрямую, но он слышал об унижениях, которым они подвергали самых юных учеников.

Когда он остановился перед ними, рыцари окинули его высокомерным и презрительным взглядом. Филп отдал им традиционное приветствие: возложил вертикально на лоб ладонь правой руки. Они даже не шелохнулись. Хотя отказ от традиционного приветствия считался в монастыре серьезным дисциплинарным проступком.

– Я – воин Филп Асмусса, – твердым голосом назвался Филп. – Меня вызвала директория.

– Ах вот как?.. Надо удостовериться, воин! – с презрением сказал трапит. – А пока ни с места. Гьен, сходи проверь.

Гьен недовольно встряхнулся, с раздражающей медлительностью открыл скрипящую дверь и проскользнул внутрь башни.

– Асмусса… Ты не отпрыск сеньора Конфедерации? – спросил часовой.

– Он самый! – бросил Филп, раздраженный наглостью собеседника, поведение которого невольно сравнил с поведением Лоншу Па, постоянно искавшего в отношениях искренность.

Эти грубияны казались ему недостойными своего звания, недостойными рыцарства, хотя считались главной опорой Ордена. Внезапно это звание рыцаря, к которому он стремился с нетерпением и верой юности, потеряло в его глазах свою мифическую ауру. Последние иллюзии, остатки детской наивности и упрямства, разбились о наглость трапитов.

– И здесь тебя надо называть «мой сеньор»? – спросил трапит.

Его растрескавшиеся губы сложились в вызывающую усмешку. Филп замкнулся в осторожном и осуждающем молчании.

– Хватит, Фрол! – сказал второй трапит. – Сам видишь, Его Сеньорство лишено чувства юмора!

Филпа охватил гнев, но он сумел подавить его с помощью ментального контроля. Недовольный Гьен, вернувшийся из башни, прервал этот тяжелый разговор.

– Он сказал правду, Фрол! – проворчал он, прислонившись к стене. – Мудрецы директории ждут его.

Первые капли дождя прорвали облака. Морской ветер осыпал ими гранитные стены башни и лица часовых.

– Ну что ж, Его Сеньорство, должно быть, очень важен, если сами старцы желают его принять! – пробурчал Фрол. – Ну чего ждешь, иди внутрь… Или подтолкнуть пинком в зад?.. За тобой спустится секретарь директории…

Филп не заставил себя просить. Он с облегчением избавился от их взглядов ядовитых скорпионов. Проник в темную прихожую, освещенную одним узким оконцем, через которое врывался ветер и робко просачивался лучик света. Он сел на мокрую каменную скамью, расположенную напротив винтовой лестницы с неровными источенными ступенями. Пол и стены казались изъеденными проказой. Из многочисленных трещин текли струйки желтой пыли, похожие на струйки крови, сочащиеся из ран огромного тела.

Он не знал, сколько времени просидел на скамье. Он рассеянно прислушивался к смеху стоявших снаружи трапитов, к реву ветра, обтекавшего башню, к далекому грохоту волн, разбивавшихся о скалы полуострова. Мудрецы директории впервые принимали его. Будучи учеником и воином, он имел дело только с администраторами-посредниками, если не считать его миссии на Красную Точку, когда в исключительном порядке два члена директории лично пришли к нему для беседы.

В сотый раз после того, как глашатай директории предупредил его о вызове в директорию, он спрашивал себя, с чем связан вызов. Обычно если ученика, воина или рыцаря призывали в донжон Махди, его больше никто никогда не видел в стенах монастыря. Чаще всего его изгоняли или предавали анафеме в зависимости от ранга. Эти дисциплинарные меры принимались после долгих расследований хранителей Чистоты, которых называли мухами истины. Это был специальный корпус рыцарей, которым поручили следить за ортодоксальностью учения.

Как всегда, когда он оставался наедине с самим собой, мрачные мысли охватили Филпа. Лица родителей, братьев и сестер возникли перед его глазами. Ужасное чувство одиночества обрушилось на него. У него не осталось ни единого человека, которому он мог бы довериться, ни одного дружеского плеча или нежной груди, куда он мог преклонить голову. Теперь, когда его семья исчезла, он понимал, как много она для него значила. Глаза его наполнились слезами. Впервые после того, как узнал ужасную новость, он позволил себе оплакать родных и пожалеть самого себя.

Под лестничной площадкой отворилась маленькая дверца. Оттуда вышел рыцарь, которого Филп видел два или три раза. Голову его украшала густая светлая шевелюра. Это был массивный гигант, от которого веяло невероятной силой. На нем была серая сутана, натянутая так, что казалось, она вот-вот затрещит по швам. Темно-синие глаза остановились на Филпе. Рыцарь без всякого приветствия угрюмо спросил:

– Воин Асмусса? Я – рыцарь Годезил Сабо, начальник охраны директории. Следуйте за мной!

Филп быстро вытер глаза рукавом, поправил одежду, пригладил взлохматившиеся волосы, изобразил некое подобие приветствия – Лоан, его инструктор, не одобрил бы такой небрежности – и двинулся вслед за рыцарем-блондином Они поднялись по узкой лестнице, которая почти вертикально ввинчивалась в чрево башни. Тусклые лучики света, проникавшие сквозь узкие бойницы, едва справлялись с темнотой. Подошвы их сандалий, простых плетенок из кожи, постукивали по отполированным ступенькам Кроме далекого рева ветра и волн, это был единственный шум, нарушавший мертвую тишину донжона. Взгляд Филпа невольно следил за ногами проводника. Они были искорежены мозолями от долгих лет упражнений на песке полуострова. Изредка раздавался пронзительный писк и шуршание крыльев желтой чайки, парившей у бойницы.

Наконец они вышли на просторную площадку, уложенную блестящими плитами. В одной из стен было три овальных окна без стекол, через которые открывался удивительный вид на океан и полуостров, соединявший монастырь с континентом. Филп даже различил порт и крохотные крыши домов Гугатта, хотя тот находился на расстоянии добрых двадцати пяти километров.

– Подождите здесь! – приказал рыцарь Сабо, приглаживая волосы на висках. – Я сообщу о вас секретарю, а тот узнает у мудрецов, могут ли они вас принять…

Он исчез за высокой дверью в стене напротив окон. Потайная лестница в центре площадки, сужаясь, уходила вверх. Внезапное волнение охватило Филпа. Эти вытоптанные ступени отделяли его от апартаментов махди Секорама, великого предводителя Ордена абсуратов. Он надеялся, что хоть раз в жизни встретится с ним, до сих пор ему отказывали в этом. Еще никогда он не был так близок к махди физически, и эта близость наполняла его почтительным, благочестивым огнем. Его вдруг обуяла невозможная детская надежда, что он окажется в его присутствии. Но Филп напрасно до боли всматривался в лестницу – махди так и не появился. Он пожал плечами, посмеялся над самим собой за свою неисправимую доверчивость и оперся о подоконник. Его ладони легли на округлый, пористый и холодный камень. Он обежал взглядом пенистую поверхность океана, уже изрытую дождевыми каплями. Филп пытался увидеть легендарный остров злымонов, ужасных морских чудовищ, о которых рыбаки говорили с суеверным страхом. Но, несмотря на высоту донжона, из-за плохой погоды, а может, потому, что остров существовал только в воображении рыбаков, он увидел лишь подвижные валы с короной пены и горизонт, закрытый армией черных угрожающих туч.

Голос рыцаря Сабо, удивительно вкрадчивый для человека такого сложения, вырвал его из задумчивости.

– Мудрецы директории ждут вас, воин! Сумейте сохранить перед их лицом скромность и почтительность! Многим из ваших сотоварищей такой благосклонности никогда не узнать. Не забывайте об этом, воин! Следуйте за мной.

За дверью тянулся длинный темный коридор, свода которого касались волосы идущего впереди рыцаря. Они вошли в маленькую комнатку без мебели и украшений, пол и стены которой поросли зеленой плесенью – от нее отражался бледный свет, сочившийся из узкого окна. Тяжелая деревянная створка двери в другую комнату была приоткрыта.

– Прошу вас, входите, рыцарь Асмусса!

На этот раз Филп отдал приветствие по всем правилам. В синих глазах рыцаря мелькнула смешливая искорка, он быстро поклонился и удалился без каких-либо комментариев. Пораженный гнетущим аскетизмом помещения и ароматом легенды, пропитывающим атмосферу башни Махди, предмета самых сумасшедших фантазий и мечтаний учеников, Филп медленно вошел в зал аудиенций директории. Это была круглая комната с двумя окнами, чья воздушная завеса была окрашена в нежно-янтарный цвет, а потому стены и мебель выглядели золотистыми. На дощатом полу лежали магнитные ковры с подвижным рисунком. Потолок представлял собой огромное голографическое полотно, на котором появлялись то лица всех махди, стоявших во главе Ордена с самого его основания, то символ абсуратского рыцарства – трилл. Жизнь и символика трилла, хищника из тропических лесов планеты Ноухенланд, были исключительной темой трех первых лекций, предназначенных для учеников. Это скрытное животное, которое очень трудно выследить, было известно своей функцией регулятора животного мира. Оно с невероятной ловкостью разгадывало все ловушки, которые изобретали охотники, искатели сильных ощущений. Но если зверя загоняли в угол, он проявлял ужасающую, разрушительную ярость. Аборигены Ноухенланда, шоклетты, утверждали, что если трилл исчезнет, это будет знамением конца времен. Трилл, воспроизведенный на потолке, был облачен в роскошную огненную шкуру с пурпурными и черными полосами. У него были огромные непроницаемые зеленые глаза и острые клыки длиною в полметра.

На возвышении в центре круглого зала стояли четыре кафедры. Место на каждой кафедре занимал старец в белой тоге. Лица их походили на старый пергамент, иссеченный морщинами. Их полностью выбритые головы были испещрены коричневыми пятнами. Бесцветные глаза четырех мудрецов директории, которых обычно называли распорядителями или старцами, впились в воина. В зале пахло плесенью и пылью, и этот запах напомнил Филпу запах огромных забытых чердаков во дворце в Рахабезане.

Он подошел к барьеру аудиенций, полукруглой плите перед возвышением, и церемонно поклонился, соблюдая требуемые медлительность и сосредоточенность. Он с огромным трудом сдерживал нервную дрожь в конечностях. Его желудок свело, в глотке стоял комок – он пытался дышать с помощью диафрагмы, точкой средоточия энергий.

Как только он закончил ритуальное приветствие, в зале раздался голос, похожий на хлесткий удар кнута:

– Воин Филп Асмусса, махди Секорам поручил нам вызвать вас, чтобы передать его решение, касающееся вас!

Мудрец, который произнес эти слова, остался столь же неподвижным, как и остальные. Его голос напоминал синтетический голос голографического манекена. Мощные тиски сжали грудь Филпа.

– Прежде всего, – продолжил старец, – он передает вам поздравления за блестящее выполнение миссии на Красной Точке, миссии далеко не легкой, как он считает. Хотя она оказалась частично бесполезной: дочь сиракузянина Алексу знает о врагах Конфедерации не больше нас. Она постоянно повторяет, что мы должны защищать себя с помощью звука, но мы уже давно делаем это! Мы располагаем только этим указанием, но оно стоит того, что стоит: по сведениям наблюдателя нашей сети, на Красной Точке вам, хотя вы пока еще воин, удалось победить одного из наших врагов, скаита Гипонероса, в открытом поединке. Поэтому махди решил предложить вам рыцарскую тонзуру до окончания вашего обучения, но, увы, хранители Чистоты донесли до нас неблагожелательную для вас информацию, которая заставила махди изменить свои распоряжения.

Застывший взгляд мудреца буквально обжигал лицо Филпа. Он покорно опустил голову, как уличенный в проделке ребенок, чтобы вырваться из клещей этих почти прозрачных глаз.

В это мгновение через боковую дверцу в зал вошел хранитель Чистоты, затянутый в красную тогу: высокий, худой, с восковым истощенным лицом. Жидкая корона серых волос вокруг макушки усиливала его строгий вид аскета. Он подошел к Филпу и вонзил в него крохотные змеиные глазки.

– Представляю вам почтенного Плейса Хартига, – вновь заговорил старец. – Он долгие годы возглавляет корпус Чистоты, чья невидимая роль состоит в борьбе против размывания учения. Поскольку индивидуальное эго по своей природе испытывает желание присвоить себе все, некоторые члены Ордена желают подчинить учение своим интересам. Иными словами, хотят его интерпретировать. Это источник конфликтов, с которыми махди не может мириться! Однако, воин, мне кажется, что люди, которых мы, по совету инструктора Лоана, чьим учеником вы являетесь, послали к вам с приказом о миссии, строго предостерегли вас от желчных слов и еретических мыслей рыцаря Лоншу Па, изгнанного на Красную Точку двадцать лет назад. Его постоянное неподчинение старшим вызывало серьезные беспорядки в стенах монастыря…

Голос мудреца, чьи черты лица застыли, образовав маску гнева, разрастался, отражаясь от стен зала аудиенций.

– Мы, воин, допустили ошибку! Ибо мы, мудрецы директории, назвали ваше имя для выполнения этой миссии, основываясь на информации Лоана и Шуда Аль Баха, вашего духовника. Вы казались нам представителем элиты, достойным нашего доверия… Махди не хотел даже на время расставаться со своими верными рыцарями. В этот смутный период, когда решается судьба миров, Орден нуждается во всех своих силах на Селп Дике, чтобы незамедлительно ответить в случае внезапной атаки сиракузян и их союзников. Поэтому все рыцари, занимавшие свои посты на различных планетах Конфедерации, были отозваны в монастырь.

Старец помолчал, откашлялся. Его слова с остротой и точностью лазерного скальпеля обнажили ментальную слабость Филпа. Он понимал, что нет смысла притворяться, протестовать, защищаться. Он растерянно уставился в потолок, где друг друга сменяли лица махди и трилл в своих огненных одеяниях.

– Вы блистательно выполнили миссию, воин, но какой ценой! Вы вернулись с Красной Точки с сердцем и духом, пораженным ядом, который впрыснул в вас Лоншу Па! И у нас есть доказательства! Прошу вас, почтенный Плейс Хартиг, сообщите, что вы знаете.

Глава корпуса Чистоты занял место перед плитой аудиенции. Он был выше Филпа на целую голову. Со своим орлиным носом, тощей шеей и красными крыльями тоги, висевшими на длинных руках, он походил на мрачного стервятника из пустыни Шестого Кольца Сбарао.

– Воин Асмусса, некоторое время назад вы пытались проникнуть в тайный склеп архивов, – вкрадчивым голосом начал Хартиг. – К несчастью для вас и к счастью для Ордена, несмотря на все принятые вами предосторожности, кое-кто из ваших товарищей вас видел. Только Лоншу Па мог рассказать вам об этом склепе: в монастыре никто, за исключением мудрецов директории и меня, руководителя корпуса Чистоты…

– И конечно, махди! – вмешался еще один мудрец.

– Само собой разумеется, – кивнул Хартиг. – Я говорил, что никто, кроме нас, не знает о существовании этого склепа! Однако, обладая нарушенным менталитетом и показав ограниченность духа, Лоншу Па сумел его отыскать, нарушив тысячелетнюю тайну!.. Заблуждение, ужасающее заблуждение! Просмотрев некоторое количество античных видеоголофильмов, Лоншу Па поспешил сделать выводы, основанные на собственных ощущениях, разрозненных, а значит, ошибочных! Затем он счел необходимым публично поставить под сомнение учение в том виде, как оно преподносится. Он утверждал, что Орден отклонился от исходного пути… Это означало, что он начал сомневаться в самом махди Секораме, то есть подверг сомнению понятие подчинения предводителю, главную добродетель абсуратского рыцарства…

– Поэтому махди потребовал его изгнания! – вмешался первый мудрец. – Он оказался слабым звеном цепи, пористым камнем в здании, брешью в стене! А Орден обязан оставаться целым без единой трещины и изъяна…

– Лоншу Па, вероятно, изложил вам все это по-своему, – вступил второй мудрец. – Но его менталитет уже не был защищен верой в своего предводителя. Он стал слабой частью, нарушающей целостность нашей системы…

– Как вы теперь! – завопил третий мудрец. – Вы были ценным элементом, воин Асмусса. Это признавали все. Но вы утеряли свою веру в директорию, то есть в своего предводителя, махди Секорама, который с высоты этого донжона (он ткнул узловатым дрожащим указательным пальцем в потолок) видит сердце каждого из своих последователей, какое бы место он ни занимал в иерархии монастыря. Полный любви взгляд предводителя отвернулся от Лоншу Па. Махди отверг его, ибо тот извлек на свет фрагменты устаревшего, забытого учения, а оно не должно было покидать тьмы забвения!

Наконец взял слово четвертый мудрец с огромной головой и морщинистым лицом.

– Знайте, воин, знание меняется со временем, и именно в этом его чистота, – проблеял он. – То, что было необходимым вчера, не обязательно остается необходимым сегодня. То, что было справедливым в прошлые века, может оказаться ложным в века грядущие. Как и вы, Лоншу Па был исключительно ценным элементом. Но нельзя идти вперед, отступая, воскрешая прошлое. Те, кто отворачивается от настоящего и будущего, не могут находиться среди нас. Нам надо действовать в своем времени, адаптироваться к обстоятельствам. Так повелел наш основатель, махди Нафлин, и мы пытаемся следовать его предначертаниям. Тревожная ситуация требует полного слияния всех членов Ордена, без ограничений и независимо от состояния их души! Сейчас не время и не место отдавать себя во власть сомнения, превращаясь в очаг инфекции! Сомнение ослабляет ментальный потенциал, а следовательно, ведет к иссушению озера Кси!

– Вы действительно переживаете трудную фазу жизни… – добавил Хартиг, стоя напротив Филпа.

Маленькие черные глазки руководителя корпуса Чистоты сверкали, пронзая кожу воина, словно хотели воспламенить его тело изнутри.

– Но одна вещь свидетельствует в вашу защиту: вы не завершили свою попытку… Вы предпочли вернуться, дабы не совершать проступка, на который мы не могли бы закрыть глаза при всем нашем добром отношении к вам. Значит, ваш ментальный контроль, вольно или невольно, сыграл свою роль…

– Мы также не забываем, что вы недавно потеряли всю вашу семью в трагических обстоятельствах, – подхватил первый мудрец, смягчив свой тон. – Ваши гены зовут вас как можно быстрее отправиться на Сбарао, чтобы закончить дело умиротворения, которое начал ваш отец, сеньор Донс Асмусса. Если таков ваш выбор, мы будем его уважать. Но перед этим вам надо сыграть роль, к которой вы готовились три года с рвением, достойным хвалы… Соберитесь с силами, воин!

– И ни о чем не сожалейте! – закончил Хартиг, взмахнув красными рукавами. – Вы не гениальный ремесленник, каким был Лоншу Па, и вы не вынесли бы ничего стоящего из склепа! Эти фильмы в таком состоянии, что надо было обладать отсталым умом Лоншу Па, чтобы привести их в порядок!.. И последнее: рыцарь Лоншу Па умер сразу после вашего отлета с Красной Точки. Наш агент считает, что он покончил с собой…

Эта новость поразила воина – его словно ударили дубинкой. Лоншу Па покончил с собой?.. Даже если рыцарь выглядел разочарованным и циничным, он слишком высоко ценил дар жизни, чтобы подчиниться импульсу самоубийства… Филп заметил, что Хартиг и четыре старца внимательно следят за ним, словно читая его мысли. Они изобличили его, хотя он никому не рассказал о своем ночном походе. Он превратился в легкую мишень, доступную для стрел этих одновременно остекленевших и пламенных взглядов. Стоя перед этими пятью людьми, он испытывал странное ощущение пустоты, тянущей к нему свои холодные щупальца, пустоты, прикрытой железной волей и огненной броней. Они дали время своим словам перестроить его дух, а когда сочли, что достигли желаемого, Плейс Хартиг спросил его торжественным тоном:

– Каково будет ваше решение, воин Асмусса? Готовы ли вы слепо следовать нашим приказам, подчеркиваю, «слепо», или будете упорствовать и ссылаться на Лоншу Па, этого покойного изгоя, доверие к которому утерял махди?

– Хорошенько взвесьте свои слова, воин! – прорычал первый мудрец.

Филп колебался только одно мгновение. Смерть Лоншу Па огорчала его, но и была знаком неба, толчком судьбы. Он храбро поднял глаза, выдержал горящие взгляды мудрецов и почтенного Плейса Хартига и твердым голосом произнес:

– Теперь я ясно вижу внутри себя, мудрые рыцари директории… Короткая встреча с рыцарем Лоншу Па была испытанием для укрепления основы моего менталитета. Признаю, что впал в искушение и хотел из любопытства посетить склеп архивов, но отказался от этого. Я почитаю всего одного предводителя, махди Секорама, и… полностью доверяю директории, которая представляет его… Теперь я уверен, что это испытание поможет мне в бою, который Ордену придется дать… После войны я вернусь на Сбарао, чтобы завершить дело отца…

Он отчеканил эти слова почти с мистическим благочестием. Мудрецы директории и Хартиг обменялись довольными взглядами. Морщинистые лица заулыбались.

– Весьма мудрое решение! – радостно воскликнул первый мудрец. – Отныне мы уверены, вы не сойдете со славного пути, намеченного вашими предшественниками!

– Готовы ли вы поклясться, что никому не скажете о существовании этого склепа? – спросил второй мудрец.

– Я не рыцарь, – ответил Филп. – И не могу дать клятву почетного молчания…

– Соображение, достойное здравого смысла, молодой человек! – проблеял четвертый мудрец. – Плейс Хартиг, извольте ознакомить воина Филпа Асмусса с великой для него новостью.

Руководитель корпуса Чистоты ухмыльнулся, и эта ухмылка в бегающих огнях потолка могла сойти за улыбку.

– Воин Асмусса, через три дня по случаю годовщины основания Ордена абсуратов вы получите тонзуру и сутану рыцаря! И тогда сможете дать клятву почетного молчания…

– Если вам повезет, то ваше возведение в рыцарство будет освящено лично махди! – заявил первый мудрец. – Если его неустанные труды позволят ему улучить несколько мгновений на отдых. Мы постараемся склонить его к этому… Но не обольщайтесь…

Волна радости затопила Филпа. Итак, его возведут в рыцарское достоинство, к которому он с невероятным рвением готовился три года, вызывая восхищение инструкторов и ревность соучеников. Он получит звание рыцаря Ордена абсуратов. Эта мысль смела ужасное впечатление, оставшееся от встречи с трапитами. Он с волнением подумал об умерших близких: они бы гордились им… Отец, мать, сестры…

– Эти три дня, которые отделяют нас от празднования основания Ордена, вы будете готовиться, – продолжил Хартиг. – Три дня поста, полного воздержания и поиска Кси. Ваш духовник, рыцарь Шуд Аль Бах, которого предупредит наш глашатай, в подробностях объяснит вам всю процедуру и послужит вам поддержкой в течение вашей медитации.

– Можете идти, воин! – произнес первый мудрец. – Начальник охраны Сабо сопроводит вас в вашу келью.

Филп не двинулся с места. Слова, которые теснились в его горле, никак не хотели вырываться наружу.

– Вас что-то тревожит? – спросил Хартиг.

– Я… Простите мою настойчивость… У меня есть одна просьба, – в смущении пробормотал Филп.

– Говорите! – сухо приказал первый старец.

– Мне хотелось бы получить аудиенцию у махди Секорама…

Сморщенное лицо старца с огромной головой сложилось в благожелательное выражение. Его сухие губы приоткрыли желтые зубы. Его блеяние больше походило на шепот:

– Я понимаю ваше желание, воин… Нет и минуты в нашей жизни, когда нам не хотелось бы выразить ему нашу любовь, нашу признательность, нашу преданность. Это нормальная просьба… Но мешать махди – не лучший способ оказать положенную ему честь: нынешняя ситуация забирает всю его энергию, все его время. Война, которая нам угрожает, не оставляет места для личных бесед. Вы сами видите, с какой скоростью и эффективностью действуют враги Конфедерации. Вы сами знаете это, поскольку напрямую пострадали от них. Вы считаете, что имеете право отвлекать махди от его работы в то время, как Анги Сиракузские, зачинатели заговора, готовятся сделать императором одного из своих? Они нарушили законы Конфедерации, установленные махди Нафлином, основателем Ордена…

– Знайте, что агенты наших внешних сетей сообщили о скором нападении союзников сиракузян, – добавил второй старец.

– И это произойдет здесь! На Селп Дике! – взревел первый мудрец. – Они должны чувствовать невероятную уверенность в своих силах, если собираются бросить нам вызов на нашей территории!

– Подготовьтесь надлежащим образом во время трех дней дорыцарской медитации, – сказал Плейс Хартиг. – Только так вы почтите нашего предводителя. Сегодня действие – лучшее доказательство преданности…

– Понимаю, – прошептал Филп.

Скорое посвящение в рыцари смягчило разочарование от отказа мудрецов.

– Прекрасно. А теперь идите!

– Могу ли я навестить дочь Шри Алексу и осведомиться о ее здоровье перед тем, как удалюсь в келью?

– До сих пор вы не нуждались в нашем разрешении! – проворчал Хартиг, нахмурившись. – Снисходительность рыцаря-врачевателя Нобера Оана помогала вам обходить правила! Наш врачеватель терпелив только с вами. Но поскольку он уверил нас, что ваши визиты полезны для морального духа девушки, мы закрывали глаза… И закроем их еще один раз!

Через несколько минут в сопровождении Сабо Филп был уже у дверей сумрачного логова Оана. Начальник охраны остался ждать в прихожей. Филп вошел в кабинет, где его встретил один из помощников врачевателя, сидевший среди нагромождения флаконов и сосудов с желтоватой жидкостью, в которой настаивались сухие травы, корни и листья различных растений. Тяжелый горьковатый запах наполнял помещение. После возвращения с Красной Точки Филп почти никогда не посещал эту комнату. Он избегал столкновений с колючим Нобером Оаном, чей неуживчивый характер был притчей во языцех в монастыре.

Помощник, рыжий парень в синей блузе, поднял полуслепые кротовые глазки на Филпа.

– Опять вы! – проскрипел он с явным неудовольствием. – А теперь что вам нужно?

– Сами знаете! – возразил Филп, который часто сталкивался с язвительностью помощников Оана.

Они были достаточно глупы, чтобы подражать во всем врачевателю, хотя тот был неподражаем.

– Старина, вы, вероятно, слышали о правиле, которое запрещает вам видеть женщин, – прошипел второй помощник, агрессивный и взлохмаченный.

– Я только что был в башне Махди, где был принят директорией мудрецов, – резким тоном ответил Филп, думая, что эти слова собьют спесь с его собеседников. – И директория разрешила мне навестить дочь Шри Алексу перед моей дорыцарской медитацией.

Но этот аргумент только подстегнул злобу помощника.

– До сих пор вы обходились без разрешения директории! – возразил он. – Вам многое позволяется, воин! Вы ведь сын сеньора?.. Даже я, первый помощник, не имею права видеть эту девушку. Но я не из знатной семьи…

Филп почувствовал сожаление и злобу в голосе помощника. Слух о присутствии женщины в монастыре разнесся со скоростью взрыва световой бомбы. Этот слух подогревал воображение учеников, воинов и рыцарей, чьи сны были наполнены фантазиями, ведь все они были здоровыми мужчинами, в которых бродили неиспользованные соки. Филп понял, что нет никакого смысла возбуждать помощника. И спокойным добродушным голосом спросил:

– Могу ли я видеть рыцаря Нобера Оана?

Рыжий уже освободился от большей части своего яда.

– Идите туда. Он готовит новое питье… для девушки, конечно!

Помощник с недовольством отошел в сторону, освободив проход воину, который через низкий сводчатый коридор проник в слабо освещенную комнату, где огромные реторты, стоящие на огне, источали резкие запахи трав и минералов. Сидя у центрального стола, Нобер Оан изучал древнюю книгу-фильм. Рядом с этим донафлинским гримуаром, по голографическим страницам которого скользил палец врачевателя, лежало несколько засушенных растений. Мерцающие отсветы от страниц подчеркивали суровые черты лица Оана, словно вырубленные топором. Он походил на чудовищную химеру из ксеренских храмов Четвертого Кольца Сбарао: казалось, что он вот-вот извергнет изо рта поток черной воды, его раздутые ноздри выплеснут огненные струи, а из торчащих ушей повалит сернистый дым. Серые волосы, закрывавшие почти весь лоб, и черная сутана врачевателя дополняли его неприятный облик.

Несколько помощников в просторных белых блузах добавляли щепотки размолотых минералов и сухих трав в кипящие реторты, стоящие на металлических полках. Никто не обратил на него внимания. Филп откашлялся и позвал Нобера.

Разъяренный врачеватель метнул на него уничтожающий взгляд и проворчал:

– Опять вы! Вы же видите, я занят!

Отсутствующий вид и угрюмый тон Оана были профилактическими мерами удивительной эффективности: человек, который был им однажды поставлен на ноги, старался больше не попадать ему в руки. Встревоженные помощники разом повернули головы в сторону гостя.

– Я зашел узнать, как чувствует себя Афикит Алексу, – сказал Филп. – Мудрецы директории дали мне разрешение… Обещаю, что потом перестану злоупотреблять вашей благосклонностью: утром я начинаю трехдневную медитацию перед посвящением в рыцари…

Уродливое лицо врачевателя вдруг расплылось в широкую улыбку.

– Итак, вы становитесь рыцарем! Прекрасно, прекрасно! Я счастлив за вас и за вашего крестного отца, моего старого приятеля Шуда Аль Баха.

Удивление на лицах помощников свидетельствовало, что доброжелательные слова и комплименты редко слетали с уст Нобера Оана.

– Ваша протеже доставляет мне немало забот… Она является дополнительной нагрузкой, без которой я бы с удовольствием обошелся. – Тон его был добродушным, почти веселым. Помощники не верили своим ушам. – Вирус, который ей ввели, обладает высоким сопротивлением, и я бы сказал, извращенным действием. Стоит мне найти новое лекарство, он тут же меняется! Мне удалось стабилизировать продолжительные периоды спокойствия и прозрения, но я не могу справиться с сильнейшими кризисами, которые ослабляют иммунную систему… Проблема в том, что этот вирус был неизвестен нашим предшественникам и учителям…

– Но вы полагаете, что шанс излечить ее есть?.. Хочу сказать, истинный шанс?

Филп понял, что его вопрос больше походил на мольбу и выдавал его волнение, а потому сразу покраснел до корней волос.

– Если Бог пожелает… – уклончиво ответил Оан, от которого не ускользнуло смущение воина. – Одна из пословиц моей родины говорит, что нет проблем, а есть только решения… И к этому я хочу добавить: пока есть шанс натолкнуться на решение! Во всяком случае, во время бесед с мудрецами директории и почтенным Плейсом Хартигом она выглядела здравомыслящей, последовательной… Сейчас я могу только замедлить воздействие вируса, но мне не удается окончательно нейтрализовать его. Пойдемте, сейчас как раз время моего утреннего визита.

Помощники были так поражены, что забыли возобновить работу. Нобер встал и в сопровождении Филпа Асмусса тяжелым шагом двинулся к каменной лестнице, которая вела в подвал лечебного блока. Перед тем как ступить на первую ступеньку, врачеватель с гневным взглядом повернулся к ученикам и рявкнул так, что задрожали реторты:

– За работу, моллюски! Я не разрешал вам бросать дело!

Келью, в которую поместили Афикит, заливал розовый свет, проходивший через три шестиугольных витража в потолке. Перегородки были затянуты древними водотканями с изношенной основой, но они создавали в комнате определенный уют по сравнению с аскетическим убранством остальных помещений монастыря.

Она спала – белое лицо в обрамлении рассыпавшихся по подушке золотистых волос. Подвесная кровать – верх комфорта для Филпа, привыкшего к лежанке в своей келье и давно забывшего о роскоши апартаментов во дворце в Рахабезане, – плавала в метре над полом. Тело девушки было укрыто зеленым одеялом. Болезнь делала ее красоту призрачной, почти нереальной. Афикит выглядела такой хрупкой и беззащитной, что казалось, малейшее дыхание воздуха может навсегда загасить ее жизнь.

– Я установил кровать на такой высоте, метр два сантиметра, поскольку считаю, что она наилучшим образом соответствует звездам, времени года и приливам, – прошептал Оан, чье лицо казалось грубым и почти животным рядом с лицом Афикит.

Каждый раз, когда Филп входил в эту келью, врачеватель обращал внимание Филпа на высоту кровати. И каждый раз она менялась на несколько сантиметров в зависимости от приливов, времени года и расположения звезд.

– Она будет спать долго? – спросил Филп, которого не располагала к терпению перспектива провести трое суток, не видя молодую женщину.

– Не знаю, – признался Нобер Оан. – Циклы ее сна и бодрствования полностью нарушились. Этот вирус – поганая штука! Счастье, что он не передается воздушным путем… Представьте себе эпидемию этой гадости!

Афикит медленно подняла веки. Ее глаза вначале остановились на врачевателе, потом на Филпе. Она слабо улыбнулась.

– Воин Асмусса пришел навестить вас, – прошептал Оан. Пульс Филпа ускорился. Он подошел к кровати и склонился над молодой женщиной:

– Я не смогу вас навещать в течение трех дней… Утром я начинаю дорыцарскую медитацию. Поэтому не беспокойтесь по поводу моего отсутствия… Я не хотел бы… Не думайте, что я утерял интерес к вашему здоровью… Вы меня понимаете?

Афикит опустила и подняла веки в знак согласия. Она явно предпринимала невероятные усилия, чтобы сохранить ясность мышления. Она открыла рот, чтобы заговорить, но из-за слабости не смогла произнести ни звука. Дыхание ее стало прерывистым, свистящим, а на лбу появились капельки пота.

– Вскоре начнется новый приступ, – сказал Нобер Оан. – Вам надо уходить. Я испробую новое питье, которое может вызвать мощную неконтролируемую реакцию…

В черных глазах Филпа разгоралось жгучее пламя. Врачеватель наблюдал за растерянностью воина с отрешенностью старого мудреца, для которого эмоциональные взрывы, нарушающие спокойствие Кси, были смутными и безопасными воспоминаниями далекого, почти умершего прошлого. Он избрал путь безбрачия и воздержания, чтобы телом и душой отдать себя искусству врачевания. И если вначале, когда был в расцвете сил, его решение вызывало некоторые сожалений и боль в сердце и требовало воли, чтобы не сойти с избранного пути, то теперь, в преддверии старости, в его душе воцарился мир – так свинец чудесным путем превращается в золото в легендах, которые дошли до нас из донафлинских времен. Его счастье было бы полным, не будь он хранителем отягчающих совесть секретов, погребенных под фундаментом монастыря. Он никогда никому не сообщил о том, что случайно открыл в мрачных подземельях и склепах, устроенных в фундаментах зданий. Он постарался забыть об ужасных видениях, но они постоянно мучили его. Лоншу Па, его сверстник, человек замечательный, был изгнан, ибо слишком близко подобрался к истине.

Он, Нобер Оан, к истине не приблизился, он столкнулся с ней лицом к лицу, и она так устрашила его, что он предпочел замкнуться в молчании. С этого момента он стал прятаться за броней своего дурного характера, и шипы, которыми топорщился, были самым верным средством сохранить нетронутым свое святилище. Но знал, что не сможет полностью погрузиться в озеро Кси, пока не взломает стены собственной тюрьмы…

– Мне пора уходить, – прошептал Филп. – От всего сердца надеюсь вскоре увидеть вас… Эти трое суток покажутся мне слишком долгими…

Он бросил на Афикит последний горящий взгляд, подавив желание подольше остаться рядом с девушкой, и покинул комнату.

– Я сейчас вернусь, – сказал Оан, вышел и закрыл за собой дверь.

В затуманенном мозгу Афикит возникли неясные мысли. Ежедневные посещения воина трогали ее, и она не пыталась противиться своим чувствам. Мужественные и благородные черты Филпа, темные кудрявые волосы, широкие плечи, могучие руки и низкий голос рождали в ней необоримое желание раскрыться навстречу любви, как волшебный цветок, ибо того требовала ее женская натура. Ей хотелось сгорать в огне его черных глаз, которые ласкали и обжигали. Она впервые ощутила подобное влечение к мужчине, заполонившее ее душу властно и безраздельно, безжалостно вытесняя образ другого мужчины – ее отца.

Окончательная потеря облегана, которую она долго не могла пережить, перестала ее волновать. Напротив, эта вторая кожа стала бы барьером между ней и взглядом Филпа. Она с радостью погрузилась в удовольствие ощущать себя влюбленной. Она забыла обо всем прочем – о смерти отца, о торгах на рынке рабов на Красной Точке, где чужие взгляды заживо сдирали с нее кожу, о вирусе, который отравлял ее кровь. Обреченная на неподвижность в этой мрачной келье, она пользовалась редкими мгновениями передышки между головокружениями и лихорадочным бредом, чтобы исследовать глубины подспудной чувственности, которую до сих пор подавляла, прятала в подсознании.

Где-то внутри ее антра – звук жизни – продолжала негромко жужжать. Это был все более и более тихий шепот – антра медленно покидала ее. Эфемерное счастье, выплывающее на поверхность, иллюзорное и успокоительное, гасило звуковую вибрацию жизни.

Она заснула до возвращения Нобера Оана. Как всегда, в ее сне появился другой мужчина. Это был… как его звали?.. Да, Тиксу Оти, служащий ГТК, которому она передала антру на Красной Точке. Она сожалела о своем порыве. Она продемонстрировала неприемлемое легкомыслие, подарив ему звук жизни. Нарушила священный характер инициации… Она по шею ушла в черную воду болота, а Тиксу, стоя на берегу, не замечал ее. Она выкрикивала его имя, отчаянно звала его, и вода врывалась в ее рот, в ее ноздри… Но он по-прежнему не видел ее…

Она проснулась в поту, задыхаясь от ужаса. Рядом с кроватью стоял Нобер Оан, чье гротескное лицо кривилось в подобии улыбки. Его узловатые, толстые пальцы сжимали черный пузырек.