Сны…. Сны остались тем немногим, что сохранилось у Соргена в его жалком закутке сознания, милостиво оставленном Девликом. Жуткие кошмары, пробуждающие воспоминания о бесцельно проведенной жизни и прекрасное мгновение свободы, вернувшейся к нему после долгих недель плена. Вспомнив свое вдохновенное блаженство, Сорген немедленно сосредоточился на действительности. А если все это было правдой и сейчас мерзкое существо в его мозгу по-прежнему бездействует, пораженное чужеродной магией Рану?

Реальность вернулась и нанесла ему безжалостный удар. Он лежал, раскинув руки, посреди колдовской площадки во дворе замка Вайборн и ясно ощущал себя в тюрьме. Проклятый Девлик пришел в себя и снова завладел телом.

Все возвратилось на круги своя.

Тот краткий миг счастья и свободы стал новой пыткой, грубой и жестокой шуткой судьбы, поманившей к себе, но перед самым носом захлопнувшей дверь камеры. Снова плен, снова мучения. Балансирование на грани сумасшествия. Непрерывные страдания тех жалких остатков, которые еще напоминали о Соргене. И лишь одно, крошеное окошечко: надежда. Глупая, несбыточная, лишенная логики.

Впавший в прострацию Сорген на долгое время перестал воспринимать окружающий мир. Девлик, владевший его телом, как ни в чем ни бывало поднялся на ноги – словно и не было изматывающей схватки, в которой он отдал столько сил и едва не был уничтожен. За то время, пока он сражался с демоном и валялся неподвижный, словно по-настоящему умерший, заклинание Рану сработало в последний раз. Души солдат, или что там находилось в плену в измерении Зерунор, вернулись обратно и трупы восстали к жизни. Раны затянулись, отсеченные члены приросли к культям, а выпущенные кишки заползли обратно в животы.

Следуя привычному укладу, неизменному вот уже много десятков лет, воины тупо расходились по сторонам, занимая свои места для нового спектакля во имя смерти. Трое людей, наблюдавших за магическим поединком Девлика, никак не могли взять в толк, что же изменилось? Колдун, обещавший спасение, вот уже долгое время неподвижно лежал на земле. Теперь даже им, наполовину людям, наполовину ожившим призракам, было явно видно, что этот человек мертв. Серая, совершенно бескровная кожа, трупные пятна на щеках и лбу, черные десны под ощерившейся губой…. Вот только что-то внутри каждого из троих кричало им: все изменилось! Стало не так, как это было раньше! Никто из них не смог бы объяснить этого на словах. Товарищи, бредущие мимо, не обращали внимания на странную площадку и труп, который не собирался вставать. Никто не задавал вопросов, никто не пытался понукать Инитона и его солдат.

Кто знает, вполне возможно, что обреченное войско Вайборна снова принялось бы за старое и истребило бы себя, теперь раз и навсегда. Снова, как это бывало, в живых остались бы несколько человек – и именно им выпало бы счастье оказаться единственными уцелевшими. Однако, Девлик очнулся и поднялся на ноги очень вовремя. Взлетев к небесам, он обратился к воинам с речью, возвещая им о новообретенной свободе. Конечно, ему никто не поверил – кроме, разве что, троих сомневающихся. Некоторые даже пытались убить колдуна, метая в него стрелы и камни. Потрясая кулаками, солдаты вспоминали, как однажды уже были обмануты ложными надеждами и получили за это продлением проклятия.

Девлику пришлось постараться. Его неуязвимость и упорство не произвели на вайборнцев никакого впечатления: поняв, что назойливого колдуна им не убрать и не заткнуть, воины перестали обращать на него внимание. Они обратились к привычным занятиям: строились, собирали стрелы и кое-как приводили в порядок изрядно потраченное временем оружие и доспехи. Тогда Девлик превратил их всех в камень – всех до единого. Лес статуй вырос вокруг замка и внутри него, скопище мрачных скульптур, застывших в самых разнообразных положениях. Вытянув палец и приложив ладонь другой руки к пеплу Ассаха, Девлик приказал изваяниям повернуться, чтобы обратить глаза на восток, туда, где едва виднелась дорога, связывающая Вайборн с внешним миром. Внутри статуй билась жизнь. Они все воспринимали и, наверное, мысленно вопили от ужаса, когда колдун начал бросать их товарищей в запретную сторону. Одно, другое, третье изваяние поднимались в воздух и перелетали расстояние в несколько сотен шагов, чтобы очутиться под сенью деревьев.

Шло время, а небеса не разверзались. Мерзкая рожа демона не появлялась в небесах. Тогда солдаты наконец поверили и осознали, что получили свободу.

… И вот, по прошествии нескольких дней, Девлик снова вел за собой маленькую армию. Две тысячи триста сорок воинов в ветхой броне и с затупленным оружием, украшенные забытыми всеми гербами. Они вышли в долгий путь вослед новому повелителю, которому молились, как богу.

Застывшими дорогами они совершили марш-бросок до Нолан-Анна, столицы Белоранны. Там с помощью денег или беззастенчивого грабежа Девлик смог кое-как одеть и экипировать солдат. Теперь они стали больше похоже на армию, а не на сборище нищих, как это было раньше. Впрочем, никто не поставил бы и гроша на победу этих вояк, слишком уж нелепо и жалко выглядели они. Никакой однообразной формы не было, да и те одеяния, что удалось достать, отличались крайней простотой и великим разнообразием. Рыцарь Миланор, тощий и прямой, как жердь, сменил свои ржавые доспехи на двухслойный суконный полушубок с оторочкой из побитого молью меха лисы. Из-под водруженной на голову медвежьей шапки, похожей на бесформенный мешок, торчали пряди грязно-желтых волос. Клячу, на которой ехал Миланор, по-видимому, собирались пустить на колбасу, такая она была дряхлая. Тем не менее, в глазах бывшего грешника и кутилы горел яркий огонь преданности и настоящего, всеобъемлющего счастья. В любой момент он готов был исполнить любой приказ своего избавителя и умереть в последний раз, чтобы наконец получить покой. Немногочисленные офицеры, экипированные так же небрежно и разношерстно, ничем не отличались по настрою от Миланора, да и солдаты тоже готовы были пойти на все. Никакие лишения, никакие будущие передряги не казались им хоть сколько-нибудь страшными или невыносимыми по сравнению с тем, что они пережили и чего избегли благодаря Девлику. Умереть за него – самое меньше, что мог дать каждый. И они готовы были брести по колено в снегу, сносить жестокий напор зимнего ветра, кидающего в лицо горсти острой ледяной крупы, идти в метель и гололед, не останавливаясь до самого позднего вечера и выходя в дорогу ранним, непроглядно темным утром. Ни одного ропота, ни одного дезертира – только преданность и готовность жертвовать собой. Когда тот, кто оказался слишком слаб, чтобы перенести тяготы пути, умирал прямо посреди перехода от одного селения к другому, товарищи хоронили его со слезами радости и счастья.

Сорген оценил бы это, но Девлику было все равно. Он торопился, не обращая внимания на тех, кто шел за ним.

За белыми лесами Белоранны началась плоская степь, усеянная рощами и полосами кустов, заключавших в объятия голых ветвей русла мелких речушек. Удельные княжества сыто и беззаботно зимовали; щедрая зима навалила снегу на их поля, что обещало весной хорошую всхожесть озимых и достаток влаги. Однако когда грязные и бородатые солдаты стали отбирать на дворах побогаче коней и еду, крестьяне едва ли не в первый раз пожалели об отсутствии своих драчливых господ. Девлику не было дела до того, что удельные князья и их владения считались союзниками Черных – деньги у него закончились, а солдатам требовалась еда, все новая и новая одежда, а также великое множество лошадей. Постепенно большая часть отряда превратилась во всадников, остальные же сели на телеги, также отобранные у крестьян. Скорость передвижения армии увеличилась, а умерших сразу стало намного меньше.

В тех краях войско Воскресших, как они сами себя называли, славно поживилось. Теперь уже любой солдат мог похвастаться шубой или добротным кафтаном, зимними сапогами с меховым подбоем и меховой шапкой. Один только Девлик остался таким, каким был – укутанным в драный тонкий плащ, с капюшоном на голове вместо какой бы то ни было шапки. Стороннему наблюдателю было бы жутко смотреть на него, с облепленным нетающим снегом лицом и трепещущими на пронзительном ветру одеждами. Впрочем, сторонних наблюдателей им по пути почти не попадалось. Изредка встречалась повозка шального купца, рискнувшего отправиться в путешествие по разоренным войной краям, или же телега, везущая в родной город труп убитого в Империи княжеского офицера.

Через три недели путешествия от Нолан-Анна армия добралась до границ Энгоарда, голодного, разоренного, полувымершего. Отряды Черных забирались далеко на север, уничтожая маленькие группы Белых, по каким-либо причинам не принявшие участия в сражении во владениях Бартреса. Села и деревни жестоко разграблялись и сжигались; те жители, что оставались дома в надежде на милость захватчиков, зачастую бывали убиты, все до единого, от мала до стара. Тегам, Байдез, Акитсан и Троллер производили гнетущее впечатление – по слухам, в этих землях нетронутыми остались только несколько городов, обладавших собственной стражей. Черные опасались связываться с большими силами противника, а может быть, им было приказано не трогать городов.

В самом начале месяца Окончания зимы, когда солнце и в самом деле начало хорошенько пригревать спину в погожие деньки, армия Воскресших достигла прежних владений Бартреса. По энгоардскому календарю недавно наступил новый год, 2004-й от основания Империи. Как и гласили древние предания, великому государству было отмеряно простоять двадцать веков и пасть на двадцать первое столетие. Никто из живущих ныне не мог в самом страшном сне представить, что старое поверье сбудется так скоро. Сверкающие белые снега покрывали просторы Энгоарда на многие льюмилы во все стороны света, но половина страны под ними знала лишь смерть, запустение и упадок. Хотя на востоке и на севере продолжали реять стяги Императора, хотя копились под ними силы для контрнаступления против армии наглых захватчиков, никто уже не мог сказать, что жизнь может стать прежней. Великой стране, самому большому образованию народов во всем мире, оплоту Белого Бога-Облака уже не подняться.

Тарерик, восемнадцатый Император из династии Гарина, севшего на трон в самый первый год Энгоардской эпохи, еще царствовал в Делеобене, достающим шпилями до небес. Он призвал под свои знамена невиданные прежде армии и заставил страну выжимать из себя все соки ради того, чтобы одержать победу… Но в могучем прежде теле Империи, как бацилла чумы, плодилась и размножалась зараза. Император отложил решительный удар до весны, чтобы не быть скованным снегами и холодами – и просчитался. Отряды Высоких со всех провинций были созваны поближе к столице, чтобы быть готовым отразить любое внезапное наступление врага; однако Черные, воспользовавшись этим, напали на оставленные без защиты земли в центре страны. Крестьяне – те, что уцелели – роптали и уходили в леса, отказываясь посылать припасы в далекую столицу. Высокие, узнавая о разорении своих земель, открыто возмущались и ставили под сомнение правильность политики государя. Не менее десятка высокородных господ вследствие этого лишились голов, и это также не добавило сплоченности и крепости в стане Белых.

Кроме того, юго-восточные границы ослабшего колосса терзали кочевники, с жадностью падальщиков набросившиеся на живое еще тело. Несколько Владений было разорено так сильно, как этого не случалось уже несколько сотен лет; оттуда тоже ползли к столице невидимые, но опасные щупальца недовольства и предательства. Император отказывался посылать войска для защиты южных владений; те отряды, что оставались там, были истреблены. Четверо Высоких, тайно, один за другим, увели своих солдат на юг, чтобы сражаться за родные вотчины: двое были разбиты ордами степняков, намного превосходивших энгоардцев в свирепости и численности, а двоих уничтожил сын Тарерика, посланный вослед «предателям» во главе гвардии.

Такой были Империя перед лицом самой страшной за двадцать веков угрозы – шатающийся великан, раздираемый болезнями, с плохо слушающимися руками и ногами. Угроза гражданской войны нисколько не изменила намерений Императора, планомерно готовящегося к весенней кампании. Собрав самое мощное войско, которое он только мог собрать, Тарерик собирался прихлопнуть Черных, словно назойливого комара.

Но комар этот выпил уже столько вражеской крови, что мог считать себя победителем. За минувшую зиму армия Ргола непрерывно росла. Заслышав о победах Черных, со всего мира в Энгоард сползались полчища наемников, желавших нажиться на войне против такой богатой страны. Из Тсуланы и Мейоны приходили пополнения; пополнялись ряды членов Теракет Таце. Грядущая битва обещала стать самой великой с тех самых пор, как в непрерывных войнах была рождена Империя.

В самом Бартресе – грязном, запущенном, с разоренным садом – Девлик не обнаружил армии Черных. Ргол оставил в бывшем поместье Симы сотню тсуланцев, погрязших в пьянстве и разврате. Наемники во главе с Грималом ждали здесь же, как им и было приказано, причем, судя по лицам, они старались ни в чем не отставать от тсуланцев.

Девлик расположил вновь прибывшую армию в городке, располагавшемся немного на север от поместья. Раньше там жило большое количество людей, так или иначе обслуживавших Симу, но теперь почти все дома пустовали. Хозяева либо были убиты, либо бежали, оставив на месте большую часть нажитого имущества. Все более-менее ценное давно было разграблено, но печи, столы и кое-что из посуды еще оставалось на месте. Разместив солдат по домам и велев им обживать стылые жилища, Девлик взял с собой Миланора и отправился с ним на встречу с Грималом.

Старый капитан, брюхо которого распухло от неумеренного употребления дрянного недозревшего вина и пива, полулежал в деревянном кресле, в одной из многочисленных комнат дворца Бартреса. Здесь было, как и в остальных комнатах, холодно и гулко; ковер, расстеленный на полу, был загажен разлитыми напитками и затоптан грязными солдатскими сапожищами. Тусклые серые стены, когда-то, вероятно, беленые в прелестный голубой цвет, смотрели на мир несколькими пятнами – там висели украденные картины и гобелены. На столе, исцарапанном и липком от пролитого пива, стояли блюда с окаменевшими объедками, валялись перевернутые кружки и черепки разбитых кувшинов. В стенных зажимах чадили несколько факелов; ставни были плотно закрыты.

Девлик равнодушно осмотрел все это. Гримал, как ни в чем ни бывало, храпел в своем кресле. Мертвец шагнул к окну и, сделав пасс рукой, выбил запоры, которые удерживали ставни. Со стуком и скрипом створки разошлись и впустили в комнату свет солнца, пусть и не очень яркий. Один луч, густой и золотистый, переливающийся от витавшей в воздухе пыли, ударил капитану прямо в лицо. Гримал заурчал, завозился, засучил всеми конечностями сразу. Скривив бородатое лицо, он зевнул во всю ширь рта, чмокнул губами и угрожающе пробасил, не открывая глаз:

– Кто бы ты ни был, ублюдок, сейчас ты сильно пожалеешь о своем поступке! – кряхтя, Гримал сполз с кресла и протянул руку к столу, чтобы нащупать на нем кинжал. Девлик стоял у окна, практически невидимый на фоне бьющего в комнату света. Гримал наконец разлепил веки и прищурился. Ему пришлось склонить голову и даже вытянуть коротенькую шею, чтобы разглядеть, кому же принадлежит этот высокий темный силуэт? Так и не разобравшись, капитан сделал пару шагов вперед: шел он, словно бы по палубе попавшего в жестокую бурю корабля. Когда он вышел из полосы света, слепящего глаза, и смог разглядеть наглого нарушителя своего спокойствия, вся спесь и уверенность старого вояки улетучились, как снег, упавший на раскаленное железо. Бледный, как сама смерть, покрытый жуткими черными пятнами, худой и грязный, перед ним стоял его Хозяин, человек, которого он боялся и уважал сильнее, чем отца – а уж того Гримал чтил не менее рьяно, чем Белые колдуны почитают Облако! Лишенные выражения глаза Девлика смотрели на капитана наемников и как будто бы не видели его. Это было даже страшнее, чем ярость или неудовольствие; кинжал сам собой выпал из ослабшей руки Гримала, а он сам опустился на загаженный ковер следом. Встав на колени и упершись в пол костяшками пальцев, Гримал стал похож на старого, провинившегося пса – только без виляющего хвоста. С задрожавшей нижней губы стекла струйка слюны, когда вояка сдавленно прошептал:

– Господин! Вы вернулись… вернулись, чтобы вести нас в царство мертвых?

Похмельные мысли Гримала вертелись и путались. Как и большинство смелых людей, под действием хмеля он был подвержен внезапным переменам настроения и вспышкам безумной храбрости. Поборов первый приступ ужаса, так подло срубивший его с ног – все от неожиданности, конечно! – Гримал тут же снова поднялся на ноги. Схватив тупой короткий кинжал, словно меч, старый разбойник попытался выпрямиться и отсалютовать им.

– Хозяин мой, великий и непобедимый чародей Сорген! Ик! Готов идти за тобой в чертоги Тьмы, горящие миры, на дно моря… – тут он запнулся и смущенно улыбнулся. – Только позволь сначала отлить, иначе же, клянусь, я сам сделаю новое море, не хуже Наодима!

Девлик вцепился ему в плечо цепкими пальцами с почерневшими ногтями.

– Слушай меня, Гримал! За моей спиной стоит рыцарь по имени Миланор, пришедший во главе армии, к которой вы должны присоединиться. Его солдаты долго шли, но через два дня будут готовы продолжить путь. Через два дня – слышишь! – вы все должны сидеть в седлах, трезвые, с наточенными мечами и починенными доспехами.

Гримал рьяно кивнул головой, при этом пошатнувшись. Приложив к груди руку, капитан рыгнул и с присвистом поклялся, что сделает все в лучшем виде. Девлик отпустил его, и Гримал спешно бросился сообщать остальным наемникам о возвращении. Все, что попадало ему по пути, капитан сносил со страшным грохотом.

– Это твой прежний генерал? – тихо спросил Миланор.

– Прежде он был почти что другом, верным слугой. Теперь, в силу преданности старому хозяину и страху перед тем, в кого я превратился на их глазах, они стали рабами. Так же, как и вы, в силу того, что обязаны мне избавлением от проклятия.

Миланор мрачно кивнул, немного скривившись. Наверное, он думал, что ни к чему лишний раз напоминать, кто, кому и чем обязан – но Девлику на это было наплевать. Их отношения были выяснены раз и навсегда в тот волнующий для Миланора миг, когда он и остальные в Вайборне окончательно поняли: заклятие Рану разрушено. Желтоволосый рыцарь сказал Девлику следующее:

– Помните, чем окончился наш последний разговор? Этот момент для меня словно покрыт туманом, но я уверен, что была ссора и схватка. И, кроме того, я уверен, что не обещал ничего за наше избавление, не давал никаких клятв… Однако, после ста лет непрерывных смертей и страданий я стал совсем другим человеком, нежели был раньше. Поэтому клятву я дам сейчас, и это будет клятва от имени всех людей, собравшихся под стенами Вайборна. Мы клянемся служить вам до тех пор, пока не обретем истинной, последней, очищающей и умиротворяющей смерти. Без оговорок, без условий, без ослушания. В любом месте и в любое время.

Девлик мог бы сказать, что это было правильное решение, потому как колдун, снявший проклятие, в случае чего может суметь наложить такое же, или даже более жестокое. Очевидно, что Миланору такие резоны в голову не приходили. Просто он действительно чувствовал себя обязанным.

– … Теперь предводителями моей личной армии будете вы оба, – сказал Девлик Миланору в комнате поместья Бартрес после того, как в мозгу его пронеслось мгновенное воспоминание. – Предводителями во всем. Обувайте солдат, одевайте их, кормите и давайте жалование по своему усмотрению. Я более никогда не буду полководцем, вставшем во главе колонны; теперь я буду только отдавать приказы. Куда идти, с кем сражаться.

Миланор коротко кивнул и не сказал в ответ ни единого слова. Неизвестно, каким он был до проклятия, но избавление от чар не заставило его лучиться счастьем или источать веселье. Говорил он мало, а в беседах с Девликом по большей части со всем соглашался. Для того чтобы согласиться, не нужно говорить – достаточно просто кивнуть.

Девлик тоже никогда не был склонен к долгим или бестолковым разговорам. Выдав приказы новым генералам, он немедленно покинул Бартрес, сел на Дикаря и помчался по слякотной дороге на запад. Казалось, он вдруг решил вернуться обратно в Белоранну, но через несколько льюмилов, на границе с Троллером мертвец заставил коня свернуть налево, к югу. По лесной дороге, в окружении серых ноздреватых сугробов, прячущихся под сенью соснового леса, он проскакал до самой ночи и под полной луной достиг угрюмого черного холма с развалинами на вершине. Луга вокруг лежали в серых, тускло мерцающих в лунном свете шубах сугробов. Темные массивы рощ окаймляли их, словно ограды, а в прорубленных в подошвах холма оврагах застыли пойманные ночным заморозком медлительные ручьи. Резкий ветер свистел в остатках каменной кладки с перерывами, то громче, то тише – как будто вел беседу…. Приветствовал, издевался, зазывал. Повинуясь непонятному зову, какому-то противоестественному для мертвого разума любопытству, Девлик сполз на землю со спины усталого коня и поплелся за частокол каменных зубов, жестоко изъеденных неведомой стихией. Он зашел во внутреннее кольцо, не имевшее совершенно никаких правильных очертаний. Всюду валялись кучи спрессованного наносами перегноя; в редких местах на поверхность выступали острые края обломков каменных блоков. Кучи располагались рядом с «зубами», а немного дальше было свободное пространство. Центральная постройка не подвергалась таким тотальным разрушениям, как стены, но время не пощадило и ее. Одна башня почти полностью разрушилась и походила сейчас на полузасыпанный подтаявшим, а потом вновь смерзшимся снегом гнилой пень внушительных размеров. Главное крыло превратилось в мертвый скелет, в котором не осталось ничего, кроме голых стен – без потолочных перекрытий, с рассыпавшимися и потерявшими форму оконными проемами, с обвалившимися лестницами. Только правая башня, нелепая и одинокая в своей неуместной высоте, осталась относительно целой. Девлик задрал голову и посмотрел на самый верх, смутно припоминая какие-то события, связанные со смотровой площадкой на этой башне. На мгновение он почувствовал странную тоску и скривился, будто внезапно снова обрел способность чувствовать боль. Однако мимолетная странность быстро исчезла.

Девлик медленно обозрел руины, гудящие и постанывающие в таинственном сиянии луны. Он поднял руки, словно собираясь погладить выщербленные стены. Мертвые черные губы дрогнули и прошептали: «Беорн». Склонив голову, Девлик прислушался к собственным словам и даже нахмурился, пытаясь извлечь смысл из произнесенных звуков. Странным образом, они притягивали его и заставляли снова и снова сотрясать воздух, говоря все громче и громче. Он не помнил этого места, не мог представить себе, каким оно было раньше. В его памяти царили те же самые тени и расплывчатые пятна, которые сейчас дрожали и пели в неверном лунном свете. Тем не менее, он не мог уйти, не мог оторвать взгляда – более того, Девлик вдруг понял, что борется со стремлением зайти внутрь мрачной башни и забраться на ее верхнюю площадку. Что гнало его туда? Прежняя жизнь, непостижимая и не захороненная до конца в глубинах сознания? Она рвалась наружу, как пузыри газа стремятся всплыть на поверхность болота, и прорывалась, раскрываясь и заставляя мертвеца вздрагивать. Тело его скрутило в судороге ядовитых и смутных воспоминаний. Теперь он четко осознал, что стоит на могиле своей судьбы, в которую угодил чуть ли не с рождения… по крайней мере, очень давно. Здесь лежат, похороненные под камнем, землей и снегом его надежды. Этот замок, как и он сам, стал мертвым остовом, по нелепой прихоти рока до сих пор существовавшим в материальной ипостаси. Пройдет еще несколько десятилетий, прежде чем стены разрушатся до основания. Останется только одна башня, но и та превратится в поросший травой бугор на вершине холма.

К счастью, ему не дождаться этого момента. Век норга короче века каменной кладки, пусть даже и пережившей пару жестоких штурмов.

Опустив голову, Сорген стоял, терзаемый ветром и обливаемый серебряным светом с черного неба. Отчего он здесь? Что за причина переборола могучие чары Теракет Таце и заставляет мертвый разум вспоминать о том, кем он был при жизни?? Вид разрушенного фамильного гнезда терзал и язвил его, но вдруг через непрерывное страдание, он понял! Нет никакой загадки: именно воля Старцев послала его сюда, чтобы лишний раз напомнить о смерти и бренности. Крушение надежд и глупые мысли о возможности возродиться надо тщательно похоронить, раз уж мертвое тело еще не похоронено. Никакого проблеска, никаких дум о завтрашнем дне. На самом деле, только увядание, разрушение и забвение. Правильный ход! Девлик должен окончательно победить Соргена и раздавить его, превратить в пыль, крошку, ничто.

В мгновение ока на Соргена нахлынула ярость, такая же бессильная и мучительная, как и все остальные его ощущения. Если бы он только мог овладеть руками, одними руками – чтобы воздеть сжатые кулаки вверх, да еще губами, чтобы прошептать проклятие всему миру, равнодушному к его судьбе, ко всем мыслимым богам и демонам. В тот момент он мог бы пронестись над землей огненным мечом, разящим без разбора всех людей до единого, только за то, что они остались живы, и вскоре спокойно умрут, а несчастный Сорген превратился в ходячий труп. И, как предел счастливых желаний, он подумал о том, с какой сладостью и восторгом вонзил бы жало Вальдевула в тела проклятых Черных Старцев.

Но вместо всего этого жалкое, рабское тело равнодушно повернулось обратно и покинуло развалины. Поучение и унижение окончилось; предстояло еще одно, очень важное дело.

Прежде, чем вернуться в Бартрес, Девлик заехал в вольный город Райнонг, где получил у одного годер ормана деньги – очевидно, переданные напрямую от Старцев. Кроме денег, заботливые Старцы послали Девлику рецепт волшебной жидкости, которой следовало пропитать тело, дабы остановить гниение и разложение. Для того, чтобы выполнить приказ по уходу за мертвой плотью – а это был именно приказ – Девлику пришлось провести в городе не один день. Сняв комнату в гостинице, он приготовил раствор и наполнил им ванну, в которой провел всю ночь. Кожа после этого омовения приобрела ровный синюшный оттенок; кроме того, многодневная грязь растворилась без остатка. Утром Девлик переоделся в свежие одежды и, впервые после смерти чистый и лишенный стойкого трупного запаха, отправился к цирюльнику. Несколько мастеров отказались стричь его; равнодушно пожимая плечами, мертвец отправлялся дальше. Наконец, какой-то старик с тусклыми глазами кое-как сбрил последние волосы с головы Девлика. Затем колдун посетил магазин и купил себе еще одежды, а также новых компонентов для волшебных зелий. Снова вернувшись в гостиницу, он облачился в обновки: тяжелые и плотные замшевые штаны со множеством карманов, суконную темно-коричневую рубашку, воротник которой был одновременно длинным шарфом и длиннополый кожаный кафтан, негнущийся, грубый и ужасно скрипучий. Голову и половину лица укрыл круглый капор, спускавшийся на самые плечи. Он оставлял открытыми только нос и глаза – словно боевой шлем, только без забрала. Наконец, сверху на плечи Девлик накинул просторный шерстяной плащ, тоже черный и уже не новый. На груди у плаща имелась витиеватая застежка из черненой стали, а сзади – балахон, способный укрыть три такие головы, как девликова. Всю одежду он обрызгал дешевыми цветочными духами, потому что ему никто не сказал об исчезновении запаха. Еще одну бутылку Девлик закупил впрок.

Полдня он провел в одиночестве и ничегонеделании, главным образом, для того, чтобы дать Дикарю отдохнуть в теплом стойле. Ближе к вечеру Девлик выехал из Райнонга и еще до полуночи прибыл в Бартрес.

На сей раз вокруг поместья во множестве горели костры. Тут и там звучали песни и громкие голоса: солдаты Вайборна понемногу превращались в обыкновенных людей. Несмотря на поздний час, по лагерю сновали темные тени. На въезде Девлик был остановлен караулом, немедленно узнан и с почтительностью отпущен. Он не стал искать командиров: они ему пока не были нужны. Отдав коня в конюшни поместья, Девлик направился прямиком к крытой галерее, что вела из бывшего садика к главному входу во дворец.

Там, в темных нишах, стояло множество разнообразных статуй. Мужчины, всевозможных возрастов, в экзотических одеждах и доспехах, застывшие в самых немыслимых позах. Все они казались живыми, настоящими людьми, обмазанными гипсом и застывшими. Впрочем, это ведь и на самом деле были люди, превращенные на веки вечные в каменных истуканов предками Симы. В качестве высшей меры наказания они должны были до скончания времен любоваться процветанием рода своего врага.

Быстро окинув ряды ниш взглядом, Девлик деловито разложил прямо посередине галереи колдовские принадлежности. Первым делом он достал из сумки и расставил в два ряда глиняные фигурки, которые купил на базаре в Райнонге. Игрушечные солдатики, предназначенные для детей, на сей раз должны были сыграть другую роль. Их было две дюжины, точно по счету окаменевших людей. Великие колдуны и воины прошлого глядели на эти приготовления пустыми, мертвыми глазами, но что творилось там, под застывшей плотью, в пленном разуме?

Эта мысль заставила Соргена встрепенуться и выйти из туманного небытия, в которое он погружался все больше и больше. До какой степени эти пораженные заклинаниями люди похожи на него самого? Такие же пленники, видящие и слышащие, но не имеющие шанса пошевелиться. Сейчас он узнает, что остается от человека, помещенного на сто лет в каменную скорлупу. Неужели эти несчастные сохранили рассудок? Ведь им, пожалуй, еще хуже, так как Девлик по крайней мере путешествует, а не пялится из года в год в один и тот же пыльный угол. Каково это? Провожать взглядами сотни тысяч людей, прошедших по коридору, видеть прекрасных девушек, не поворачивающих к тебе лица, наконец просто созерцать движущего, живущего человека?? Это должно быть невыносимо для обычного разума.

Не спеша, Девлик подходил по-очереди к каждой статуе и соскабливал в плошку пыль с каменных щек. Закончив, он добавил туда же немного особого раствора, разновидности волшебной краски лим, которую применяли для маскировки, создания обманчивых иллюзий и перевоплощения. Полученной пастой Девлик обмазывал маленькую фигурку игрушечного солдатика, соответствующую статуе. В качестве последнего штриха на голову игрушечной фигурки попадала капля крови из пузырька.

Повторив все действия ровно двадцать четыре раза, по числу истуканов, Девлик кусочком магического мела, полированного и сверкающего, как осколок зеркала, прочертил по полу линии, соединяющие солдатиков и статуи. Затем он сел лицом к левой стене, ближе к краю линии фигурок. В руке мертвец держал небольшой медный пестик, которым обычно толок разные порошки в ступке. Этот пестик, казалось, весь был исцарапан в результате долгого использования – но на самом деле он был сплошь покрыт рунами, добавляющим магической силы получающимся порошкам. Вторую руку Девлик прижал, как обычно, к груди, к мешочку с пеплом Ассаха, своему неизменному источнику олейз. В течение недолгого времени колдун сидел неподвижно, словно бы задремав. Неподвижность эта выглядела тем более странно и жутко, что застывшая фигура совершенно не шевелилась, ибо не нуждалась в дыхании. Только тогда, когда понадобилось говорить, мертвец набрал в легкие воздуха. Из горла его полились хриплые заунывные звуки, постепенно сложившиеся в слова:

– Двар, минэер инда паде, темданел ман! Мел турру непартин дезас край инги лимери-кайти!! Вы, превращенные в камень! Моя сила разрушит чары, как волшебный пестик – кукол!! – это заклинание Девлик повторил два раза, потому как противостоящее ему волшебство представлялось чрезвычайно сильным. После он добавил: – Но только те из вас освободятся, кто согласится быть моим должником до конца своих дней. Да поможет мне пепел могучего Ассаха!

Закончив речь, Девлик картинно воздел руки вверх, широко разводя их по сторонам, выдержал паузу и обрушил пестик на первую фигурку. Та рассыпалась на кусочки, а ведущая от нее к нише в стене галереи меловая линия вспыхнула. Словно светящаяся стрела, она поразила статую, на которую была направлена. Девлик не смотрел, к какому результату привело все это. Не останавливаясь, он сдвинулся чуть вправо, вдоль шеренги солдатиков, чтобы разбить следующего. Так он и скользил, молотя пестиком по игрушкам; глиняные осколки разлетались от него во все стороны и усеивали пол галереи. Когда Девлик достиг конца шеренги и расколошматил последнюю, двенадцатую фигурку, он немедля повернулся и отправился в путь, уничтожая второй ряд. Сверкающие стрелы мелькали в полумраке, озаряя своим сиянием угрюмые стены и худое лицо колдуна с закрытыми глазами. Сияние заполняло ниши, как только туда вонзалась стрела. Затем воздух сотрясался непременным стоном, и на пол из своих темных нор вываливались корчащиеся человеческие тела.

Двое из них так и остались неподвижными – они умерли сразу, а может быть и были уже мертвы долгое время, пока оставались каменными статуями. Один из расколдованных, с окровавленной ссадиной на лбу и безумными, вылезающими из орбит глазами, быстро встал на четвереньки и бросился на своего соседа. Зубами он впился бедняге в горло и порвал его, словно голодный волк. Хохоча, и подпрыгивая на полу не хуже взбесившегося зайца, этот оживший понесся вдоль ряда корчащихся тел прямо к Девлику. Тот успел подняться на ноги и теперь неторопливо вынул меч. Как только безумец приблизился к нему на достаточное расстояние, Вальдевул совершил резкий выпад и раскроил ему череп. С застывшей на губах кроваво-демонической улыбкой сумасшедший завалился набок, поджал под себя ноги и затих.

Еще один расколдованный, с трудом поднявшись на ноги, огляделся вокруг мутными, налитыми кровью глазами, а потом вдруг рванулся вперед и изо всех сил стукнул головой о каменный выступ стены – фальшивую колонну. Раздался жуткий треск, похожий на звук от сломанной сухой доски. Человек рухнул на пол, а по стене поползли вниз его вытекшие мозги.

Наконец, двое крепких на вид и вполне нормальных с виду людей, быстро переглянувшись друг с другом, одновременно бросились на своего избавителя. Их лица и скрюченные, как лапы хищной птицы, пальцы не вызывали сомнений в намерениях. Дав им приблизиться, Девлик спокойно сделал широкий взмах Вальдевулом на уровне пояса, после чего оба атакующих были разрублены напополам. Ноги одного из них, фонтанируя кровью, успели сделать еще шаг в сторону колдуна, однако, не добежали и рухнули. Второй упал бесформенной кучей, очевидно, разрубленный не до конца – со стороны он был похож на картонного человечка, сложенного ровно пополам.

Вот так, всего за несколько мгновений Девлик оказался окруженным семью изуродованными трупами и морем крови. Семнадцать дрожащих, согбенных, едва соображающих людей смотрели на него с одинаковым страхом и покорностью. Эти не собирались бунтовать – они просто ждали объявления своей судьбы.

Девлик медленно оглядел их всех по одному. На многих была странная одежда, фасоны которой были забыты столетия назад. Лицо одного украшал вызывающий, неприятных расцветок яркий макияж вроде того, каким покрывают себя продажные женщины в городах. В щеки второго были вделаны золотые пластинки, покрытые письменами, с изящной окантовкой из белой эмали. Третий был одет в грубые одежды, кое-как сшитые из плохо выделанных шкур, и казался совершенным варваром из самых диких степей.

– Теперь вы свободны, – негромко возвестил им Девлик. Он предусмотрительно надел на палец кольцо, переводящее речь говорящего для тех, кто мог его услышать. На всякий случай, колдун говорил медленно, всматриваясь в лица освобожденных им людей и стараясь понять, уяснили ли они его слова? – Вы вольно делать все, что вам заблагорассудится, но, в то же время, каждый должен помнить: настанет день, когда я приду и прикажу выполнить мой приказ. Этот момент может настать завтра или через десять лет. Вы будете обязаны повиноваться, ибо в противном случае вас ждет нечто худшее, чем стоять сто лет на одном месте и пялиться на проходящих мимо живых людей.

Никто не возражал, услышав эту зловещую "приветственную речь" – возможно, они были очень напуганы угрозой, а может быть, считали все сказанное вполне справедливым и приемлемым. Долгое время освобожденные из каменного плена люди не могли нормально шевелиться и говорить. Как будто путники, проделавшие очень долгий путь и смертельно уставшие, они сидели на полу, обмякшие, изможденные, не имеющие сил даже говорить. Тем временем, в галерею явились несколько тсуланцев, несказанно удивившихся при виде трупов и невесть, откуда взявшихся новых людей. Впрочем, Девлик быстро нашел им занятие – велел убирать тела, кровь и разбросанные повсюду глиняные черепки.

Ожившие истуканы в конце концов нашли в себе силы подняться. Один за другим они вставали на ноги и, помогая самым слабым, поплелись в указанную Девликом сторону. Через некоторое время наемники, на время превратившиеся в слуг, развели огонь в ванных комнатах под уцелевшими лоханями для купания, принесли кое-какие одежды и позаботились о еде. Семнадцать расколдованных людей с благоговением погружались в воду и медленно терлись грубыми мочалками, не переставая удивляться мягкости собственной кожи. Все они шевелились медленно, будто задумчивые черепахи, а говорили шепотом, причем частенько общались сами с собой. Без всяких возражений приняв новые одежды, недавние статуи уселись за длинный стол в бывшей прислужницкой. Ели они так же, как и мылись – медленно, удивленно, разглядывая куски хлеба и вслушиваясь, как хрустят у них на зубах мясные хрящи.

В конце концов, большинство расколдованных людей понемногу пришли в себя. Они стали отвечать на вопросы, быстрее шевелиться и даже интересоваться тем, в каком времени и месте они очнулись. Некоторые не помнили собственных имен или страны, в которой родились, другие никак не могли припомнить, кто подверг их чудовищному наказанию и за что. Двое или трое не помнили совершенно ничего, а самым живым из всех оказался тот самый дикарь. Это был шаман из лейденских степей, из тех времен, когда степняки были коварными и жестокими воинами, а не трусливыми шакалами, как нынешние подданные Терманкьяла.

Кроме него, в числе семнадцати были уроженцы самых разных мест, хотя большинство все-таки составляли энгоардцы. Главным образом, они помнили только самые первые годы, когда Империя только зарождалась. Трое назвались Высокими, но Девлик никогда не слышал названий их владений – Менна, Килина и Лимпира; двое были бродячими солдатами, один наемным колдуном, жившим в эпоху дедушки нынешнего Императора Тарерика. Один человек, отказавшийся сменить свою куртку из множества переплетенных друг с другом кожаных полос прекрасной выделки, сказал, что никогда не слышал названия «Энгоард», хотя и жил намного севернее большого моря. Так же он не имел понятия о том, что на свете существуют Барьерные горы, Бог-Облако или Черные Старцы. Судя по всему, он был самой первой жертвой семьи Бартресов. Он, к слову сказать, не являлся ни колдуном, ни солдатом. После омовений и приема пищи, выяснив, что попал во времена, неимоверно удаленные от его собственных, человек внезапно потерял интерес к жизни. Обхватив руками голову, он плакал и повторял: "О, моя бедная Сьерри! Мой несчастный, нежный цветок! Моя любовь! Не говорите мне, что она умерла две тысячи лет назад!"

Эльденвер, пузатый старец с длинной седой бородой, прекрасно помнивший, что был казначеем Тури Бартреса и заколдованный им за воровство и растраты, посмотрел на рыдающего с брезгливой жалостью.

– Если я правильно понял его чудовищный выговор, этот бедняга плачет по потерянно навсегда любви? – спросил он у Девлика. Тот кивнул, равнодушно переводя взгляд с одного на другого. Эльденвер крякнул и с улыбкой шлепнул себя по ляжкам. – Жалкий мальчишка… хоть и годится мне в пра-пра-прадедушки. Вот меня моя любовь будет ждать вечно и никогда не покинет. Вы ведь еще пользуетесь деньгами? Тогда для меня единственный способ стать тебе полезным – разбогатеть и снабжать деньгами. Кроме мошенничества, ростовщичества и обмана доверчивых богатеев я не умею ничего, да и не хочу ничем заниматься. Скажу без хвастовства: все эти годы, что я провел в каменном плену, я не терял надежды на освобождение и придумал пару сотен замечательных способов обдурить богатеньких глупцов.

– Полезные умения, – пробормотал Девлик. – Я тебя запомню и непременно использую. Для того, чтобы ты побыстрее развернулся, я прикажу выдать тебе денег больше, чем другим. Кстати, ты, как и все остальные, должен дать мне свой волос и каплю крови.

– На! – тут же сказал старик и выдрал целый клок бороды. – С макушки не дам, там итак уже мало осталось. А куда тебе отцедить кровищи?

Уже на следующий день после освобождения все новые «данники» Девлика были готовы уехать, все равно куда, лишь бы покинуть ненавистный Бартрес. Кто-то, вроде Эльденвера или лейденского шамана, был полон планов и жажды зажить с новой силой, кто-то, как несчастный влюбленный из далекого энгоардского прошлого, был опустошен и полон тоски.

Вайборнцы, остановившиеся на длительный отдых впервые после того, как они ушли из заколдованного замка, выглядели довольными жизнью. Большинство из них постриглось, побрилось, приняло ванны, подлатало одежды или получили новые из склада, организованного Рголом в подвалах поместья. На поле недавней битвы, которое располагалось недалеко отсюда, трофейными командами было собрано великое множество доспехов, оружия, одежд, много конской сбруи и всего прочего. Что-то нуждалось в починке, что-то в стирке – но было довольно вещей, годных для обмундирования и оснащения солдат.

Наемники, наоборот, выглядели так, будто непрерывно изнуряли себя непосильным трудом – долгие дни излишеств вызвали у них дрожание рук, опухание рож и нездоровый цвет кожи. Теперь их было всего лишь четырнадцать – из тридцати пяти, отправившихся с берегов моря Наодима год назад. Шестнадцать человек пало в различных битвах и стычках, двух убили уже в Бартресе в пьяных драках, еще трое сбежали.

Едва вернувшись, Девлик выдал наемникам деньги, которые задолжал за последние три месяца. Тем не менее, никто и ничто не могло заставить бравых вояк поступить так, как они делали испокон веку – направиться в ближайший кабак и спустить там большую часть денег на вино и девок. Хозяин велел им забыть о выпивке и остальном. Они должны приготовиться, чтобы идти следом за ним в новые сражения. Ни один из наемников не собирался проверить, насколько суровым к ослушникам будет хозяин в своей новой ипостаси.

Даже Лимбул и Гримал, обычно отиравшиеся поблизости от Соргена, боялись лишний раз оказаться рядом с ним, а уж если сталкивались – то никогда и ни за что не заговаривали первыми. Только глупый Хак, которому не было никакой разницы, синее лицо у его господина или розовое, после возвращения Девлика немедленно начал прислуживать ему. Впрочем, глупца тоже немного удивляло, что хозяин не требует себе к ночи одеяла, не подходит близко к горячим кострам, а также отказывается от обедов – а также завтраков и ужинов. Со свойственной ему простотой, Хак не стал слишком мучиться думами и решил, что хозяин кушает где-то еще, как уже бывало в гостях у Хейлы, например. Девлик по-прежнему нуждался в слуге, который будет зашивать ему одежду, ухаживать за конем, выполнять разные мелкие несложные поручения.

И вот однажды, ближе к середине достаточно солнечного весеннего дня, предводитель созвал свои армии на небольшой полянке рядом с парадным входом в поместье Бартрес. Стоя у стены, в глубокой тени, он расставил ноги и сложил руки на груди. Так Девлик был похож на изваяние – совсем такое, какими были совсем недавно Эльденвер и другие. Грудь не вздымалась, веки не моргали, сухие глаза были тусклыми, блеклыми, кожа – пергаментно-серой, с темными пятнами. Солдаты собирались перед его взором – наемники, десятники и сотники вайборнцев. Многие нарядились в доспехи, бросавшие по сторонам яркие лучики отраженного солнечного света. Эти люди еще не поняли до конца, кем является их теперешний вождь и думали, будто он собирается устроить нечто вроде смотра или маленького парада. Под сапогами солдат поляна быстро превратилась в грязное месиво, потому что просохнуть как следует она еще не успела – совсем рядом, под уцелевшими кустами и деревьями лежали большие кучи серого снега.

– Вы зря нарядились в свои железяки, – негромко сказал Девлик, когда его люди собрались в достаточном количестве. При первых же звуках голоса хозяина солдаты немедленно застыли и затихли, прекратив шептаться. Разве что негромкий кашель или бряцанье доспеха могли нарушить их тишину. Прищурившись, Девлик продолжил: – В ближайшее время битвы нас не ожидают. Завтра утром мы отправимся в небольшой – на два дня, пожалуй – переход к основным силам армии Черных. Они стоят сейчас лагерем у восточных границ владений Сусуан. Там тоже вряд ли придется сразу сражаться. У некоторых из вас будет время, чтобы отдохнуть как следует – тут Девлик выразительно глянул на Миланора и вайборнцев, а потом перевел строгий взор на наемников – или же наоборот, сбросить с себя путы излишеств и праздности. Я думаю, начальники здешнего гарнизона укажут вам точное расположение лагеря Ргола. Как я уже говорил ранее, Миланор и Гримал будут командовать вместе и решать все проблемы, которые могут возникнуть.

Закончив и коротко кивнув напоследок, Девлик повернулся и неспешно пошел ко входу в поместье. Солдаты немедленно загомонили, обмениваясь мнениями по поводу только что услышанной речи. Миланор быстрым шагом нагнал Девлика и почтительно пошел сбоку, чуть позади.

– А разве вы, мой государь, не идете с нами?

– Нет, у меня есть другие дела. Однако не беспокойтесь – я попаду на место раньше вас и буду ждать там. Эй, Хак! Беги, выводи и седлай лошадей, да приготовь в дорогу наши вещи.

– Хорошо. Вы знаете, что в наши ряды попросились четверо людей из тех… тех самых, что вы волшебным образом превратили в живые существа из каменных статуй. Три солдата, а один, судя по всему, колдун. Что вы думаете по поводу их желания?

– Ничего. Мне теперь будет наплевать, как ты увеличиваешь свою армию, Миланор. Хочешь взять – бери. Можешь спросить совета у Гримала, но не у меня. Ко мне приходи только за приказами: куда направиться, кого бить… Ну или же за деньгами. Сейчас деньги у вас есть?

– Осталось уже немного. Маркитанты задрали цены до небес, да и тсуланцы продают нам вещи так, словно мы – их враги, а не союзники.

– Это неважно. Чуть позже я дам денег столько, сколько будет нужно.

– Значит, больше ничего?

Девлик не счел нужным отвечать, но Миланор ничуть не обиделся, только понятливо кивнул головой.

– Всего хорошего, мой государь! Завтра утром мы выйдем и через два дня, как вы приказали, будем в лагере Черных.

К тому моменту Девлик достиг дверей и свернул в них. Миланор повернулся и пошел в сторону лагеря вайборнцев.