Оранжевое солнце медленно, без охоты, отступило за горизонт. На ровной поверхности моря высветилась ослепительно-жёлтая дорога. Рыбаки болтали, что можно достичь Большой земли, если плыть по волшебному пути. Урман грезил дальним солнечным краем. На зелёных берегах могучие твердыни тянули шпили башен к кровавым небесам, буря раздирала алые стяги, под звуки труб король сзывал рыцарей на брань. Но здесь, на севере Рюгена, до этого никому не было дела.

Утес вклинился в тёмное море. Волны подступали к рыжим стенам. Пахло солью и водорослью. Редко, неуверенно кричала одинокая чайка. На развалинах бывшего маяка, обхватив колени, сидел парень лет двадцати. Седой ковыль подступал к белым плитам, перешептывался с колосьями ржи с поля, и казалось, они обсуждают странного человека.

Ветер раздувал темные волосы. В шерстяных штанах и черном камзоле было немного жарко, но он привык терпеть, воины должны быть выносливыми.

«Жизнь будто замерла: дни походят один на другой, – подумал Урман. – Рыбаки выходят в море, старики чинят сети, женщины нянчат детей. И лишь я один в стороне»…

Парень услышал острожные шаги за спиной. Не надо было оборачиваться, чтобы узнать родного отца. Сирмат всегда ходил тихо, будто подкрадывался.

– Я знал, что ты будешь здесь, – сказал отец. Он был ещё крепким стариком с жилистыми руками. Ветер растрепал гриву длинных, цвета соли с перцем волос.

– Ты с детства прибегал на утёс, когда злился.

– Я не злюсь на тебя! – соврал Урман. Спазм перехватил горло. Юноша не хотел показывать слабости и стиснул зубы.

– Нет, злишься, потому что я не богач и не владетель. У меня нет дружины, лодок. Но это не значит, что я пустое место. Человек не измеряется одними богатствами.

– Да? – Парень вскочил на ноги. – Ты всегда учил одному и тому же. Главное, уважение! И что теперь? Оглянись, в этой дыре нас никто не уважает! Мы – чужие! Они… грязные рыбаки, простолюдины, морская пена и смеют… смеют жить счастливо!

Старик отвернулся. Когда-то он был знаменосцем заморской рати, но те времена давно прошли. Бывший воин следил за порядком в придорожном трактире.

– Я плохой отец, – глухо сказал Сирмат, некогда наречённый Честным. – Я не воспитал тебя в уважении к другим. Если ты и впрямь так считаешь – иди куда знаешь! Но каким вернёшься, а я знаю рано или поздно вернёшься, будет зависеть только от тебя!

Разговор закончился. Старик едва ли сказал больше слов разом за всю жизнь. Сирмат и до смерти жены был немногословен, а после и вовсе замкнулся, будто ледяной стеной отгородился от мира. Только сейчас, после размолвки, Урман понял, что совсем не знает отца.

Всё началось в том самом злосчастном трактире, где работал, «служил», как он называл, Сирмат. А если точнее, то ещё немного раньше, когда Миа, невеста Урмана, объявила расторжение помолвки.

– Извини, но я полюбила другого, давай останемся друзьями! – предложила девушка. Урман любил её черные локоны, белоснежную кожу, живость. Он знал, что Миа легкомысленная, но считал, что в силах изменить чужой характер.

На лице гордеца не дрогнул ни один мускул, как будто бы его каждый день бросали невесты. Но внутри полыхало пламя. «Какими к дьяволу друзьями? – рычали внутренние демоны. – Выставила меня на посмешище! Да сгори ты в Бездне со своим любовничком! Ещё пожалеешь»!

Его, сына рыцаря, простолюдинка предпочла какому-то рыбаку! Но задней благоразумной мыслью Урман понимал, что сам по себе он пустое место. За годы мира рыцарей перестали уважать. Рыцари ничего не производили. Любая работа представлялась нарушением чести. По меркам односельчан Урман был пустым ненужным человеком. Он плохо плавал, не умел править лодкой, лепить горшки, пахать землю. Конечно, чтобы не умереть с голоду, приходилось пасти овец, прямо как первым пророкам, и наниматься охранником к купцам, но этого было мало.

В селе не было иных развлечений кроме церкви и трактира. Но в церкви не наливали. К тому же в трактире останавливались путешественники, паломники с материка, торговцы. Иные и вообще приходили просто послушать свежие слухи и отдохнуть от семьи.

Урман тосковал в дальнем углу: худший день в жизни, казалось, все знают о разрыве, и только об этом пересуживаются. Под вечер прибыла новая компания: юноша заволновался, почувствовал неизвестные чарующие запахи. Гости, в форменных черно-белых ливреях с откинутыми капюшонами, завладели вниманием. Взгляд остановился на посеребренных узорчатых ножнах. Это были воины!

Дверь скрипнула, вошёл ещё один. Посетитель был невысоким мужчиной лет сорока в коротком пурпурном плаще с золотой фибулой на плече. Рассыпанные русые волосы придали сходство со львом. Патриций! Люди такого положения никогда не посещали село. Юноша перебрался поближе, на соседнюю лавку и втиснулся между рыбаками.

Едва гость утолил первый голод, как на него нахлынул шквал вопросов. Урман слушал в оба уха. Путешественник представился Хоконом, посланцем города Перемога.

– Мы едем к герцогу для разрешения на набор наемников, – объяснил патриций. – Я слышал на Рюгене ещё умеют брать меч с правильного конца.

– Будет война? – спросил Сирмат. Старик стоял поодаль, облокотившись об дверной косяк, и говорил негромко, но так, что все слышали.

– Да, и уже осенью, – кивнул посланец. Он потянулся к кружке пива («Варварский вкус для благородного», – хмыкнул про себя Урман), отпил половину и со стуком опустил на столешницу. – Железный король перешёл реку! Мажордом хозяйничает на заливных лугах Дубно. Неслыханная наглость! Война неизбежна.

– Просто так захватил? – покачал головой трактирщик.

– Раз пустуют – то сразу отобрать, мол, королевству нужней! – вспылил Хокон. – Наступают страшные времена. Закон попирается. Сильный обижает слабых. Честь уступает место расчету, выгоде! Если сейчас мы не поможем, не пресечём зло на корню, то может быть уже завтра, то же самое повторится и у вас!

«Всем наплевать! Даже отцу. Он слишком стар и выжил из ума, а эти… рыбаки могут только подметать стол жидкими бородёнками и жрать»! – разозлился юноша.

– Господин, где вас можно будет найти? – заволновался Урман.

– В резиденции герцога, Кастельхольме. Там мы разобьем лагерь. Желаете записаться, юноша?

Парень почесал подбородок. Закрыл глаза, попытался представить, что будет ждать – походы, осады, штурмы – сердце подпрыгнуло от радости, и кивнул.

Урман не учёл одного – мнение родителя, отец воспротивился сразу, прямо на глазах гостей. Сын расхаживал вокруг, объяснял, что миропорядок в опасности, призывал сплотиться, чтобы Рюген как феникс восстал из пепла. Он всё говорил, говорил, и сам поверил.

– Ты хочешь забыть Миа? Или доказать, что лучше? Забудь, она сделала выбор! Тебе не нужно ничего доказывать! – перебил Сирмат. Отец и сын хмурили густые брови и уставились друг на друга. Первым не выдержал младший.

– Я жалок! – воскликнул Урман. – У меня ничего нет! Где мой конь? Доспех? Герб? Мне душно на острове, я ненавижу рыбу, вонь, скучные разговоры в трактире! Ты ходил на материк, и вернулся. Чем я хуже?

– Урман! – Сирмат чуть ли не впервые за всю жизнь назвал сына по имени. – Можно сломаться, если стоят неправильные цели!

Последнее слово всегда оставалось за Сирматом. На миг Урман возненавидел отца, будто бы тот был повинен во всех бедах. Но потом накатил стыд, парень выскочил из трактира, хлопнув дверью.

Ранним утром лорд Вильям вместе со старшими сыновьями выехал на охоту. Марий, самый младший из семьи, остался за главного. Старые Тубы погрузились в дрёму. Лениво лаялась дворня, квохтали куры во дворе, хлестало жёлтое полотнище на флагштоке.

Марию шёл семнадцатый год. Он был бледным, потому что много времени проводил за книгами, худощавым пареньком. Длинные, взъерошенные волосы рассеялись по плечам. Марий терпеть не мог расчесок, зеркал, презирал свою, как считал, немужественную внешность. И всё-таки в его жилах текла настоящая рыцарская кровь бычьего рода.

Марий скучал, к тому же его мучили сомнения из-за предстоящего пострига: «Целибат, подчинение настоятелю, молитвы… проклятье! Не этого я боюсь! Не хочу каждый день подниматься наверх по одной и той же единственной лестнице, читать дурные стишки, сохраняя серьезное отрешённое лицо»!

Юноша переходил из одного темного зала в другой, рассматривая отцовские трофеи. Среди золотых чаш, тусклых серебреных кубков, выцветших гобеленов белой вороной выделялся старый, истерзанный в щепу щит. Однажды отряд молодого Вильяма с боем отходил из города к кораблям. Вокруг бурлило море врагов, и если бы хоть один рыцарь испугался и разомкнул строй, то все бы погибли. Лорд часто рассказывал как потом, в безопасности, не мог выпустить иззубренный меч из руки. Вильям оставил негодный разбитый щит на память, чтобы быть умнее, и никогда не оставаться в меньшинстве.

– Быть умнее! – воскликнул Марий. – Ты всегда хочешь быть впереди! Жаль, что со мной ты не стал считаться.

Сказать правду в лицо не хватало духа.

– Мир постоянно изменяется, – повторял лорд. – Каждый новый день хоть на чуточку, но отличается от вчерашнего. Для того, кто на дне – это не играет значения. Но, если вы, мои дети, хотите сохранить положение – опережайте остальных олухов на два шага вперёд!

Вильям никогда не церемонился с детьми. Старший, Хьюго, наследовал замок и титул, средний, Ральф, должен был перебраться на юг Рюгена и заняться морским делом, младший – сделать церковную карьеру.

– Не клади все яйца в одну корзину, – объяснял лорд. – Рыцарство теряет могущество, но остаётся в силе. Купцы бесправны, зато обладают богатством. Церковь не имеет ни силы, ни богатства, но с каждым годом завладевает умами.

Отец распланировал на годы вперёд. В воображении Вильяма наследники бычьего рода покоряли мир. Он только не учёл пристрастий младшего.

Марий ненавидел заповеди, молитвы и жития святых. Дух требовал абсолютной свободы, такой, какой ещё ни у кого не было, свободы от отца-тирана, обязанностей, положения. Парень желал особенной дороги, пусть даже она и заведёт в трясину.

«Но такого, конечно, не случится, – мысленно спохватился Марий. – У меня всё получится»!

Шаркая, к наследнику подошёл один из старых отцовских слуг. В грубой одежде из холстины он больше походил на монаха, чем привратника.

– Господин, к вам посетитель! – прошамкал слуга. – Некий Урман с севера. Впустить или сами выйдете?

– Проведи Урмана в мой кабинет, – приказал Марий. Улыбка расползлась на лице. Они с малолетства знали друг друга. Сирмат и Вильям служили в одном полку и жили рядом. Лет десять назад, семья Урмана из-за конфликта с дворянами переехала на север, но они продолжали поддерживать отношения. «Что же тогда случилось? – попытался вспомнить Марий. – Неравный брак? Хм, в один день Сирмат стал изгоем».

Кабинет умел внушать уважение. Алый ковёр, полка с дорогими книгами в массивных переплётах, темная лакированная мебель. Жёлтое стекло закрыло узкое окно.

– Добрый день! – улыбнулся Марий. Парень играл роль благодушного хозяина, хотя на самом деле ему ничего не принадлежало.

«Он изменился, – подумал будущий монах. – Стал выше, крепче, немного суше, как будто бы испил яду, но выжил и обозлился. Глаза горят, словно сам бог или дьявол терзает душу».

– Ты даже не представляешь, что творится за морем! – Вот так, ни здравствуйте, мол, давно не виделись, ни как дела, Урман ворвался в комнату. – Марий, железный король перешёл реку!

– И? – опешил хозяин.

– Вольные гильдии больше не обязаны поддерживать нейтралитет! – проорал посетитель.

Дверь распахнулась, в проеме очутились два дворовых с дубинками. Слуги на полном серьезе решили, что в доме грабитель. Урман остановился и доброжелательно улыбнулся слугам.

– Прошу прощения! – Он сделал паузу и перевёл дух. – Налицо нарушение права! Падение городов означает удар по гильдиям. Нет городов – нет заказов. Сегодня железный король захватит выпасы, завтра падут гильдии, через неделю остров выплатит дань! Рыцарство не может остаться равнодушным, волонтеров уже набирают!

Марий выбрался из кресла-качалки и обнял старого друга.

– Черт, ну и напугал ты меня! – улыбнулся хозяин. – Ничуть не изменился. Как же я рад тебя видеть!

«Ещё бы не рад, – подумал Марий. – Это выход! И пришёл ты сюда не случайно, а просить денег. Мне только на руку. Вот и компаньон, чтобы сбежать из дома»!

Рыцари недолго торговались, Урман был плохим и безыскусным дипломатом. Марий объяснил, что на помощь Вильяма рассчитывать не стоит, зато лично он с удовольствием присоединится к походу против сил Зла. Северянин всё принял за чистую монету.

Следовало поторопиться, хозяин вот-вот должен был вернуться. Парень бросился в оружейную, но не мог решиться. Кольчуга казалась надежной, но весила слишком много. На переходах Марий быстро бы выдохся. Урман посоветовал такой же, как у него гамбезон. Плотная стеганая куртка не давала абсолютной защиты, но, по крайней мере, не стесняла движения. К поясу Марий подвесил отцовскую спату и узкий кинжал.

Едва молодые рыцари вышли из донжона, как услышали шум с дороги. Вильям возвращался домой, и, судя по радостным песням сыновей, с добычей.

– Бежим! – крикнул Марий. Он побледнел, как тяжелобольной, но быстро нашелся. – Эй, ты, верёвку!

– Что происходит? – спросил Урман.

– Дай сюда, идиот! – Парень выхватил верёвку из рук слуги и бросился к восточной стене. Она почти вросла в склон холма, и проще всего было спуститься с неё. – Скажем так, мой отец не очень обрадуется, узнав, что я покидаю замок.

Пока слуги открывали ворота, рыцари взмыли на стену и закрепили петлю на зубце. Внизу, в зарослях кустарника и трав, начиналась новая, волнующая жизнь. Марий колебался. Он боялся, что ему будет не хватать замка, рыжих плит известняка, плюща, подбирающегося к окошку кабинета, книг, охоты.

Урман спустился первым, и, цепляясь за ветки, пошёл вниз. Беглец провожал его взглядом.

– А ну живо слезай, засранец! – Угроза пробудила Мария. Он закинул ногу за парапет.

– Прощайте, батюшка! – Марий махнул рукой. Не удержался и едко добавил. – Поищите себе другого монашка!

Цепляясь за кустарник, путешественники спустились по крутому склону. Марий быстро устал с непривычки, но страх наказания подстёгивал как кнутом. Камни осыпались под ногами.

– Ты устал? – спросил Урман. Он тяжело дышал, пот градом катился по красному лицу. – Можно сделать привал.

– Нет! – выкрикнул парень. – Отец ещё может перехватить! Надо идти!

– Ладно, – пробурчал северянин. – Не знал, что всё так плохо. Что он взъелся?

– Хотел загнать меня в монастырь.

Путники вышли на натоптанную тропку. Она петляла между осыпающимися холмами. Снизу тянуло прохладой.

– Странно, – заметил Марий. – Людям здесь нечего делать. К тому же водится много змей.

– Видишь след копыта, обглоданные ветки? Даю руку на отсечение, это дикие козы! – показал товарищ. – Здесь они спускаются на водопой. Выйдем к речке и пойдём вниз по течению.

– Я хотел попросить прощения, – остановился беглец. Он прислонился рукой к прогнившему стволу. – Что не предупредил сразу. Из-за меня могут быть неприятности.

– Пустяки, – буркнул Урман. – Мой отец тоже был против. Это общее свойство хороших родителей.

К обеду товарищи вышли к реке. Сейчас, в конце лета, она походила на широкий неглубокий ручей. Редко где вода доходила хотя бы до колен. Только весной, с началом таяния снегов, она превращалась в опасную убийцу. Идти по гальке и битому известняку было проще, чем продираться через кустарник. К тому же, Марий постоянно повторял, что боится наступить на змею в зарослях.

– Идём до моста, а там уже по прямой, к Кастельхольму, – объяснил Урман. Он снял котомку с плеча, размотал тряпицу и достал черный хлеб. – Садись, надо перекусить.

– А как же змеи? Реку не случайно называют Гадюшницей, – насторожился Марий.

– У тебя есть меч. К тому же мы уже давно идем, а ни одного признака хоть одного живого существа, кроме козьего дерьма, я не увидел. Думаю, реку так обозвали, потому что она обманчива. Сейчас – это милый ручеёк, но, уверен, весной затопит округу.

Мост был совсем рядом. Если бы не крюк по горам, то они достигли бы его много раньше. Деревянная вытянутая постройка каждый год сносилась рекой. Урман первым поднялся наверх, и, удача, заметил группу пилигримов! Их было не меньше двух десятков. Белая хоругвь с огненным крестом развевалась над головой знаменосца. За ним следовало несколько повозок и пеших.

– Знак епископа, – хмыкнул Марий. – Странно, что он решил покинуть резиденцию.

– Нам только на руку, – улыбнулся товарищ. – Будет легче затеряться среди паломников.

Они дождались колонны, чтобы пристроиться к хвосту. Впереди ехал, чуть покачиваясь в седле, знаменосец. Гордый воин даже не повернул головы в сторону путников. Мимо проезжали скрипучие повозки. За ними пылили остальные, в длинных походных плащах.

– Эй, мальчик! – они услышали старческий голос. – Да, ты, подойти ко мне! Садись рядом.

Марий узнал Альберта, епископа истинной церкви. Он часто бывал на дворянских собраниях и вечно клянчил пожертвования для церкви. Внешне епископ казался обычным стариком – маленьким сухим человечком, с трясущимися руками, но Вильям, за глаза называл того волком в овечьей шкуре. Альберт вёл судебные тяжбы со всеми соседями.

Парень сел рядом, на кромку повозки. Ноги болтались у самой земли.

– Я видел тебя на собрании. Как твоё имя? – спросил старик. Глаза светились любовью и мудростью.

– Марий из Старых Туб, – представился рыцарь и скривился. Нельзя было называться своим именем! Особенно теперь, когда его разыскивал отец.

– А, слышал, что ты готовишься вступить в ряды защитников Церкви. Что ты здесь делаешь?

– Видите ли, епископ, я пока ещё не готов к посвящению, – Марий тщательно выбирал слова. – Хочется сначала… получить опыт, послужить конкретными делами Господу, прежде чем принять постриг.

Со стороны было сложно понять, о чём думает святой отец. Марий представил внутренние сомнения епископа, как он взвешивает все за и против. Старик везде искал выгоду. «Может сдать. Прямо сейчас прикажет связать, и отправит Вильяму как на блюдечке»! – с тревогой подумал рыцарь.

– Я не отказываюсь от желания вступить в ряды, – с жаром поправился парень. – Но не зелёным мальчишкой, который ничего не знает, кроме псалмов! А воином-защитником!

– Что же, если это твоё желание, – задумался епископ. – Я помогу. Но после похода, ты обязан будешь вернуться.

– Конечно, святой отец! – соврал Марий. Он не ожидал, что епископ клюнет на удочку и боялся радоваться.

– И напиши письмо родным. Грех заставлять близких волноваться.

«Добрый день, дорогой отец! Или утро. А может быть вечер. Вот же, даже не знаю, когда посланник принесёт письмо. Сейчас у нас полдень, хорошая погода, голубое небо, зелёные рощи. Тут неплохо, я цел, здоров и полон сил. Не ищи меня!

Прости за представление с побегом. Я совсем не хотел привлекать столько внимания, но ты появился чуть раньше обычного.

У меня хорошая компания, Урман, сын твоего старого друга Сирмата. Вместе мы достигли лагеря под Кастельхольмом. Запах дыма показался самым сладким и волнующим на свете! Колья, дозорные вышки, разноцветные листочки палаток – я был в восторге! Кажется, раньше я уже намекал, что не хочу быть монахом. Если нет – то, да, теперь намекаю. Знаешь, отец, у Создателя столько защитников и богомольцев, что он и без меня не останется в проигрыше. И, да, я не верю в богов, как и ты впрочем.

Тут каждой твари по паре. Вербовщик принимал всех. Коренастые усташи, светловолосые свеи, даже несколько луцернов. Мы попали в первую партию, и переправились уже на второй день пребывания.

Теперь я наемник, искатель удачи, и не планирую возвращаться. Надеюсь, ты простишь меня за дерзости, но знаешь… сам виноват! Нечего было постоянно решать за других! Удачи! Марий».

На деле было не так радужно. В волонтеры принимали всех, но и требовали немало, например, отдать жизнь, когда понадобится. Крохотное жалование едва покрывало расходы.

Честь, мораль, религия – в лагере ничего не имело значение. Прав тот, кто сильнее. Дрались за место у котла, костёр, снаряжение. Одного бывшего пастуха забили кольями насмерть. Офицеры на всё смотрели сквозь пальцы. Драки продолжались. Урман избил двух особо дерзких хамов, но один ничего не мог изменить.

Путь через пролив стал настоящим испытанием. Море было ровным, как столешница, но с непривычки многих, и северянина в том числе, укачало. Дул попутный берег, и заветный берег скоро замаячил у горизонта. К сожалению, первая же спущенная лодка перевернулась у самого причала. Замерзшие, усталые, без гроша в кармане товарищи оказались на материке.

Первая партия волонтеров попала в распоряжение Карася, бывалого воина с выпуклой губой. Наемник разбил отряд по сотням, десяткам и звеньям, раздал снаряжение. Каждому достался маленький дощатый щит, шлем-горшок, и длинные путевые плащи с синими полковыми нашивками. Урман, как представитель рыцарского рода, стал звеновым. Марий сохранял инкогнито.

– Наше знамя! – Карась махнул могучей рукой в сторону провисшей на шесте голубой тряпки. – Это святыня! Кто упустит знамя – зарежу лично!

Офицеры больше не церемонились с подчинёнными: занятия по фехтованию, возведение стены щитов сменялись ходьбой строем. Правда, всё равно находились умники, считающие, себя лучше. Несколько парней из усташей попытались ограбить кухню, но были застуканы на месте. Карась даже не предложил сдаться… Марию ещё несколько дней снились недоумевающие головы мятежников на столбах.

«Я скучаю по отцу, – размышлял Марий. – В конце концов, в семинарию он отправлял по любви. Пройдёт время, и я обязательно вернусь. Рослым рыцарем, украшенным шрамами, в красном ветеранском плаще. Небрежно кину пару медалек на пол и лениво протяну, что пришёл»!

Под вечер в лагерь нагрянули знатные гости, сам лорд Агасси со свитой. Он был одним из последних феодалов Поморья и владел несколькими селами. Лагерь находился на его территории.

– Здесь не уважают исконные обычаи, – заметил Урман. Парень казался смущён. – Никакого почтения к знатности и роду.

Новобранцы посмеивались над пестрыми, как восточный ковёр одеяниями гостей.

– Когда первый человек пахал, а его жена пряла, где был сеньор? – ухмыльнулся один из однополчан. Марий узнал солдата, в лагере он назвался Серым. Насмешник был светловолосым мужчиной лет тридцати с красивыми прямыми чертами лица. «Я вспомнил, где его видел, – вскинулся парень. – Он правил волами в фургоне епископа»!

– Бог был первым сеньором! – с жаром воскликнул Урман.

– Оставь байки попам. Здесь совсем другой мир, – хмыкнул Серый. – Важны лишь твои умения, сила и богатство. Больше ничего!

Полковник Карась, этот грубый полный мужик, юлил и пресмыкался перед лордом. Мария даже передёрнуло от отвращения.

– Теперь ясно, кто здесь командует, – улыбнулся Серый.

– Стройся! – скомандовал лейтенант. Его звали Эдвард, он был из местных поморских свеев и презирал новобранцев.

Наемники выстроились в несколько рядов. Новобранцы начинали производить впечатление: суровые, хорошо вооружённые солдаты. Их было много: не меньше шести сотен мужчин в плотных стеганых курках, серых плащах. Щиты были закинуты за спину.

С моря дул бриз, голубое знамя развивалось над головой Эдварда. В отличие от подчинённых он был в сияющем панцире, и короткой накидке.

– Сегодня, – проорал лейтенант. – У вас есть шанс доказать, что вы не такой жалкий сброд, как кажитесь! Королевские ублюдки объявились прямо перед нашим носом, в Млачевке. Осталось только сравнять село с землёй и начать вести счёт мертвецам!

Он рывком поднял кулак вверх и услышал согласный гул.

– Сотникам, десятникам и звеновым – остаться. Остальные – разойдись!

Операцию разжевывали по мелочам. Каждый из участников знал только свою маленькую роль, но требовалось безукоризненное исполнение.

– Никаких потерь! – объявил Эдвард. – Нападаем со всех сторон, каждая из групп действует только по плану. Добираемся до амбаров и только потом поджигаем село. Никакой самодеятельности!

– Урман! – Карась поманил звенового в шатер. Перед полковником на столе лежала старая черканная-перечерканная карта. – Поведешь пятерку через лес. Видишь? – Он едва не проткнул бумагу желтым ногтем. – Занимай опушку, останавливай беглых и гони назад. Тех, кто сопротивляется – убивать. Ясно?

– Так точно, – рыцарь склонил голову.

– Забирай своих и выходи! Общий сигнал по трубе. Приблизительное время атаки – полдень. До сигнала – не встревать в неприятности, уклоняться от боя. Вперёд!

Урман отвел собранную группу на край лагеря. Сначала он хотел сказать речь, но увидев кислые лица, отказался от затеи. Никто не горел желанием тащиться на край света и рисковать жизнью. Да и звено подобралось не из лучших.

«Малыш, розовощекий пухлик, – подумал Марий. – По мне максимум на что способен, так жрать и спать. Торквила, неприятный тип, себе на уме, хмурый и злобный. Такой и в спину ударит, и своего ограбит. Серый – почти старикан на нашем фоне. Якшался с епископом и смеётся над попами. Он может быть кем угодно. И я, самый бесполезный из всего полка. Паршиво, конечно, но, Урман рядом, авось выручит».

Звено вышло в обход через лес. Солдаты мало знали друг друга, да и было лень болтать. В лагере каждый казался героем, особенно на кухне. Перед боем же накатила меланхолия.

Хуже всех приходилось Марию с его то богатым воображением! Сначала он представлял, как яростными взмахами богатырского меча отсекает по сотне голов за раз, но чем ближе была опушка, тем всё меньше становился воображаемый клинок, и тем слабее пальцы. Уже и лезвие застревало в первой жертве, ломалось, выпадало из рук, внезапно пропадало!

Ноги начали заплетаться, и он дважды растянулся на корнях. Сердце вылетало из груди. «Если мне и дальше будет так плохо, – с тревогой подумал Марий. – То я и в правду не смогу поднять меч».

– Ты дрожишь как мокрая собака! – скривился Торквила. Он ненавидел и презирал усташей. – Поэтому вы и проиграли нам, южанам.

– Это предвкушение крови! – успокоил Урман. Марий с благодарностью посмотрел на товарища. – И ещё не вечер…

Он хотел добавить, что усташи ещё будут иметь собственного герцога, но осекся. Это попахивало мятежом. А за такое, даже здесь, в чужом краю, можно было лишиться головы. Всё упиралось в старые дрязги: когда-то на Рюгене жили только луцерны и свеи. Усташи были многочисленным кочевым народом, пришедшим из-за края мира. Часть из них перебралась на остров и устроила настоящий террор. Только спустя десятилетия свеи смогли одолеть грозных пришельцев. Урман и Марий принадлежали к роду усташей.

Солдаты вышли к Млачевке и срезали через сады на восток. По мере того как звено, то удалялось, то приближалось к селу, то лаяли, то замолкали местные собаки.

– Мы навели достаточно шороху на округу, – засмеялся Торквила. Он надеялся, что Урман провалится. – Будем надеяться, солдаты, шатающиеся по лесу, привычное зрелище!

– Ага, – Северянин резко остановился и поднял руку. – Кажется, мы вышли на позицию!

За спинами воинов начинался дремучий лес с густым подлеском. Среди переплетений ветвей Урман разглядел едва заметный ход. Здесь мог проходить путь к тайным убежищам поселян. Он поражался осведомлённости полковника. От опушки до села тянулись огороды. Перепуганные женщины бросали работу и прятались среди домов.

– Надеюсь, нам не придется лезть глубже в лес, – промямлил Малыш. – Не хочется набрать колючек и клещей.

– Или даже, брр наступить на гадюку! – содрогнулся Марий. – А что, хорошую змею так не назовут!

Урман нахмурился. Солдаты слишком уязвимы здесь на опушке. Случись что, до своих далеко, помощь не придет.

– Какие-то они странные для мятежников, – Серый в задумчивости жевал травинку. – Хотя бы частокол поставили.

– Застали врасплох! – предложил Марий и покосился на товарища, мол, угадал?

Кусты зашевелились, из них вылетел загорелый мальчуган в замызганных портках. Наемники выхватили оружие.

– Дяденьки, а вы зачем тут? – В глазах мальчика разгорался пожар, он жаждал иметь такой же меч.

– Оттуда? – Урман дождался согласного кивка и, угрожая, ткнул острием в сторону мальчишки. – Беги домой, пока цел!

Он заметил странное хищное выражение лица Торквилы и испугался, что южанин догонит мальчика и перережет глотку.

Время тянулось. Солдаты заскучали. Они полулежали в примятой траве и всматривались в сторону села.

– Пока мы лежим, нас могут обойти с краю, – испугался Малыш. – Торчим тут на радость комарам!

Ропот трубы раскатился над лесом. Вдали послышались крики нападавших. Скоро звено заметило группу крестьянок, отгоняющих скот к лесу. Малыш закрылся щитом, как будто можно было спрятать такое большое дряблое тело, и обнажил меч, казавшийся столовым в огромной руке.

– Сейчас начнется, – Серый харкнул под ноги зеленой массой. Придвинувшись друг к другу, воины вышли на опушку. Урман с ленцой махнул мечом, мол, проваливайте. Его проигнорировали.

Женщины прямо на наемников гнали тощих коров. Ещё немного и животные раскидали бы их в стороны.

– Назад! – не выдержал Урман. – Уходите назад!

– Может, договоримся? – предложила одна крестьянка, лет семнадцати. Она была в лёгком светлом платье и розовом платочке. «Какие ясные глаза, – подумал Марий. Он улыбнулся. – Чистая кожа, нежные желтые волосы. Я, кажется, знаю, какую бы взял плату за проход».

– Назад! – Урман казался неумолим. Сразу несколько наемником вздохнуло с сожалением.

– У нас есть не только еда и ценности, – красотка провела ладонью по бедру. Девушка ещё на один шаг приблизилась к опушке.

Торквила сорвался с места, в один прыжок преодолел расстояние и рванул девушку за воротник. Платье с треском разорвалось. Окаменевший Марий увидел, что лезвие меча пронзило живот. Убийца вытянул клинок, откинул жертву ногой.

– Что замерли? – заорал Торквила. Воина трясло как в лихорадке. – Это враг! Руби!

В одиночку наемник бросился на группу крестьянок. Лезвие полоснуло по боку ближайшей коровы. Животное обиженно замычало и рвануло в сторону. Люди и скот бросились врассыпную. Торквила нагнал ещё одну крестьянку, тычком повалил наземь и всадил меч в спину. Забрызганный кровью, воин заревел от радости и вскинул обе руки вверх в знак победы.

Урман склонился над погибшей и прикрыл веки. Северянин молился о прощении. Он переплыл пролив совсем не за тем, чтобы резать беззащитный народ.

Со стороны села долетали звуки брани. Над домами клубился лёгкий сизый дымок.

– Что трусы? – Торквила вернулся назад. Урман отвел глаза в сторону. Малыш плакал, прижимая ладонь ко рту. – Мне одному за вас жалование отрабатывать?

– Успокойся, – произнес Серый. Он единственный, кто оставался невозмутим, будто бы раньше видел кровь. – Дело только начинается.

Через огороды к опушке бежало не меньше десятка серых фигурок. Марий различил луки, топоры. Сердце предательски ёкнуло.

– Живо в лес! – заорал Урман и откинулся в сторону. Стрела свистнула мимо уха и сломалась об ствол.

Марий юркнул под защиту кустов. Рядом тяжело дышал Малыш.

– Что будем делать, капитан? – весело, будто его это только забавляло, спросил Серый. – Драпаем?

– Ждем, когда подойдут, – прохрипел Урман. – И с нами Бог!

Марий прижался к морщинистому дереву и с тревогой вслушивался в топот ног. «Я – трус! Обычный нервный трус. Отец это заметил и нашёл безопасное пристанище. Какой же я был дурак, что сбежал»! – в отчаянии подумал рыцарь.

– Давайте, мужики! Стреляй гадов! – подбадривали друг друга крестьяне.

– Вперед! Ура! – закричал Урман. Наемники выскакивали из укрытий. Марий чуть ли не лбом столкнулся с каким-то ражим мужиком и отлетел в сторону. Он стиснул меч крепче, и только теперь увидел, что никакой это не мужик, а такой же насмерть перепуганный парень, больше всего на свете боящийся собственного оружия.

– Бу! – рявкнул Марий. Селянин бросился бежать. Пронесло!

– Они убили пухлого! – завопил Торквила. Сквозь листву было плохо видно, но Марий заметил бледного Малыша, привалившегося к дереву. Обеими руками тот сжимал древко стрелы. Мимо метнулась тень. Хрустнуло дерево. Урман набросился на стрелка, перерубил лук пополам, и ткнул острием в глотку. Сейчас, в ярости он никого не жалел.

– Я жив, – простонал Малыш. Рядом с ним появился Серый с окровавленным клинком в руках. Он кивнул, мол, держись, и исчез в кустах.

– Трусы! Земляные крысы! – завизжал разъяренный Торквила. – Бегите назад!

Наемники вернулись к опушке. На безопасном расстоянии маячили лучники. Лезть в пекло второй раз у них явно больше не было желания. Неизвестно, пошли бы они второй раз в атаку, как со стороны села повалил густой непроглядный дым.

– Наши добрались до амбаров, – объяснил Урман. – Это конец Млачевке.

Остатки крестьянского воинства вернулись назад. Их судьба была предрешена.

Мужчины сгрудились над Малышом. Очень бледный наемник полулежал под деревом. Стрела в плече – выглядело страшно, но, по крайней мере, не фатально. Парень мучился, а солдаты просто смотрели и ничего не могли поделать. Если вырвать стрелу до прихода лекарей – может истечь кровью.

– Держись, – сказал Урман, и раненый героически кивнул: «Есть, командир»! Марий даже ощутил какую-то ревность. Он тоже хотел, чтобы ему пожимали руки и смотрели с восхищением. Но больше не было поводов проявить себя. Солдаты ожидали приказов и смотрели на поднимающиеся клубы дыма. Много позже посыльный увёл звено к лагерю. В разоренном селе они так и не побывали.

В лагере кипело. Новобранцы, размахивая руками, обсуждали битву. Крестьяне были наголову разгромлены, а склады взяты штурмом. Отряд получил столько провианта, что половину пришлось продать, и завести собственные дополнительные подводы. Малыша забрали лекари, он слезно просил не забывать его и обещал догнать, если, конечно, не передумает воевать. Торквила ушел к бочкам трофейного пива. Марий остался сидеть в сторонке от общего веселья вместе с Урманом. К ним подошёл Серый.

– Знаете, почему Млачевка стала врагом? – спросил воин и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Потому, что имело общественные луга. Луга нужны лорду на выпас овец. Вот и вся причина. Мы разграбили и сожгли обычное мирное село.

Урман вскочил на ноги и заходил кругами. Парень сжимал и распускал кулаки, пальцы то и дело тянулись к рукояти меча. Марий испугался, как бы он не наделал глупостей.

– Тогда надо убить! – выпалил Урман, остановившись. – Тогда надо убить Агасси!

– Ты так в себе уверен, – тихонько засмеялся Серый. – Что пройдешь через телохранителей и победишь лорда? Нет, ты просто исчезнешь, и все закроют глаза.

– Но нельзя же так просто оставить! – вскрикнул Урман, ухватившись за голову. – Люди погибли! Разве за этим мы сюда приплыли? Или Карась, может, Карась виновен? Он привел нас в деревню!

– Кончится война, и Карась за все ответит. До лордов далеко, до нас нет дела, а во всем будет виновен исполнитель! – перебил Серый. – Зато мы сыты и завтра выдвигаемся в путь. На войну. Хочешь убить полковника? Может быть, ты поведёшь нас? Осилишь? Нет! Тогда молчи!

Урман отвернулся и ушел прочь. Марий мог только молиться за него, в мире не было силы, что смогла бы остановить упрямца. Под утро друг вернулся, хмурый и молчаливый, перемазанный глиной с ног до головы. Он не сказал, где пропадал. Но Марий знал, что Урман вернулся в разорённое село, не смотря на риск разоблачения, похоронить девушек. Иначе, он просто не мог, такой человек.

Ближе к полудню отряд оставил лагерь и вышел в путь. Сборы заняли пропасть времени, особенно из-за возни с подводами и волами. Но Марий успел написать ещё одно письмо домой.

«Здравствуйте, Старые Тубы! Видит Бог, как я скучаю по дому, книгам, старому проповеднику в угловой башне, буйным братьям. И, конечно, больше всех я скучаю по тебе, отец.

Вчера мы первый раз были в деле. Я цел и невредим. Мне повезло, а другим – нет. Теперь я вижу, сколь далеки от правды были рассказы о войне. Я понял, от какой жизни ты хотел меня оградить. Ты был прав. Но теперь, сделав первый самостоятельный шаг, я не могу повернуть назад. Я тоже чего-нибудь стою, и когда-нибудь ты будешь гордиться мной! Теперь судьба в моих руках! Марий».