Бутылка на столе опустела, Жорка достал следующую, брезгливо поморщился, опорожнил стакан и "закусил" водой из-под крана. Вода отдавала хлоркой, водка - техническим спиртом. В раковине исходила вонью немытая всю неделю посуда.

   - Застрелиться, что ли? - спросил он у месяца, - все равно пропадать, найдут! Рано или поздно найдут! Ау, где ты организация? Где родная моя Контора, всевидящая, всезнающая, беспощадная? Приди и скажи, что я нужен, дай умереть за тебя!

   Шла четвертая неделя запоя. Жорка сходил постепенно с ума, каждый день с ужасом ожидая наступления ночи. Он мечтал об одном: упасть и забыться - просто уснуть, как в детстве, без кошмаров и сновидений. На мокром от пота диване, маялся дотемна, с утра пил без закуски, часто, но по чуть-чуть - "разогревал организм", а потом ударными дозами надирался. Как сегодня, ближе к полуночи.

   - Еще годик попью, Витек, - жаловался он соседу, - и каратэ изучу в совершенстве. Не сны у меня, а сплошные боевики. Минувшею ночью четыре бандита с ножами и пистолетами за мною гонялись. А я - представляешь? - голый! Ни трусов на мне, ни, даже, презерватива. Я одного из них два раза убил, а он все равно оживает. Руками, ногами отмахиваюсь, вроде бы всех положил, а они поднимаются - и снова за мной.

   Витька смотрит с сочувствием - недавно еще он и сам был таким.

   - А под утро уже, я от быка убегал, - монотонно бубнил Жорка. - Здоровенного такого бычару запустила какая-то сволочь в мое сновидение. Бегу, спотыкаюсь: дворами, заборами, огородами, какими-то незнакомыми улицами - уношу от него ноги. Ну, все, - думаю, - оторвался! Оглянусь - а он опять у меня за спиной. И знаешь, как я его обманул?

   Витька вопросительно приподнимает бровь. Он сидит, в ожидании ответного хода.

   - Я с моста прыгнул. Мост высокий, железнодорожный с ажурными фермами. А внизу огромные глыбы, обломки скал. Я лечу и ору от страха, а сам себе думаю: хрен с ними, с ногами, наверное, переломаю, но если и бык следом за мной сиганет, с его-то весом, получится огромный бифштекс по-английски.

   Витька все еще живет по соседству, в предназначенной под снос деревяшке. Снимает квартиру, вернее - весь первый этаж. Глупо, конечно, называть Витьку соседом - в этой квартире Жорка никто: живет на птичьих правах, пока контора не вычислит, не придет по его душу. Трижды так уже было, вошло, понимаешь, в привычку: документы в огонь - и ноги! Россия большая, убегать он умеет, оказаться бы трезвым!

   В этот последний раз, Жорка решил сыграть алкаша - нелюдимого, запойного забулдыгу. Долго входил в роль, но быстро втянулся и привык жить, ни о чем не заботясь. Поначалу еще, что-то там, суетился: клеил обои, чинил сантехнику, по собственному рецепту модернизировал дверь, но с тех пор, как ударился в последний запой, совсем опустился. Заставить его выйти из дома может лишь недостаток сигарет, или водки. А она, проклятущая, как беда, всегда рядом: выйдешь на трассу, покажешь таксисту кулак с оттопыренным пальцем - и бери, сколько унесешь. Еще и сдачу дадут, и "спасибо" скажут, и до самого подъезда подбросят.

   Витька выигрывает четвертую партию. Это потому, что голова у Жорки пустая, как африканский тамтам, плотно набитый ватой. И мысли в той вате вязнут, вязнут... и умирают. Давеча вот вспоминал, как самовар называется. Ясно представил себе эту медную хрень, в которой когда-то чай кипятили - была такая у деда, на его подмосковной даче, еще сапогом хромовым жар нагнетали. Вот только название выскочило из головы: ну, хоть убей! Да, "белка" уже рядом: ползает по извилинам огрызок какой-то мелодии - час ползает, другой ползает... все громче, громче и громче!!!

   - Финт у меня во сне неплохой получился, - Жорка с трудом сконцентрировал взгляд на соседе. - Это когда бандиты за мною гонялись. - Он говорит, чтобы не молчать, чтобы хоть ненадолго вырвать из головы эту музыкальную мерзость. - Знаешь, как я самого борзого из них сделал? Он меня настигать начал, был уже в метре, а я это как будто спиною почувствовал: сбавил ход и ушел вправо. Он не среагировал, проскочил и выплыл передо мной, как статуя олимпийца на центральной аллее парка. А я его ногу подсек, завел за опорную. И кулаком - в основание черепа!

   - Ты знаешь что? - Витька прервал вежливое молчание, - ты утром не похмеляйся. Я, когда еще крепко бухал, от кошмаров лекарство придумал: весь божий день промучаюсь, а перед сном два по двести, один за другим. Мне помогало: спал, как убитый.

   - Спасибо тебе, Витек! Спасибо за добрый совет, понимание и участие. Хороший ты человек! - Жорка неожиданно для себя прослезился и достал из-за шкафа последний пузырь, свой "золотой запас", хранимый на крайний случай, когда кондратий совсем уже за горло берет.

   - Будешь?

   Витек отказался.

   - А я выпью. Губы трясутся, каждая жилка кричит, вены вздуваются на ногах - по утрам они, как бумажные. Боюсь, что порвутся и первые полчаса ползаю на карачках. Жрать не могу, неделю уже не могу! Обоняние обострено до предела - все воняет: чай - вениками, сигареты - дерьмом, я - покойником. А в ванную, или под душ моченьки нет забраться. Да и боюсь, что упаду там и сдохну. Вот, ненавижу себя, презираю. Понимаю, что водка не выход, а завязать не могу. Что делать?

   - Жрать надо, - осуждающе молвил Витька, - нельзя совсем без жратвы, эдак, запросто копыта отбросишь!

   - Понимаю, что надо, а не могу. Видишь куриную ножку, слева, на подоконнике? - она там неделю уже лежит. Отрываю по волоконцу после каждого дринка. Да и водка не так забирает, если ее закусывать. Денег осталось всего ничего, а пенсию когда принесут...

   Жорка делает вид, что сел на любимый конек. Витька все его истории слышал ни по одному разу и выжидает удобный момент, чтобы вежливо перебить, чтобы "заткнуть фонтан" к месту и не нахально.

   - Сколько же у тебя на день бутылок приходится? - Витька заметил, что Жорка выдохся и поменял тему.

   - Пока пил, не считал, а когда отходить начал, две утром и штуки четыре вечером. Вот эта как раз, последняя, Бог даст, на ней и остановлюсь. Только вряд ли, скорее всего, придется идти, пополнять запас.

   - Мне и в лучшие годы столько не выпить!

   - А мне, думаешь, выпить? Я ее туда, а она вылетает обратно: не успевает прижиться, отдать организму свой градус. Хоть я и терплю до последней возможности. Так что считай - не считай, а девяносто процентов товара уходит прямиком в унитаз. И то, если донесу, по дороге не расплескаю.

   - На дороге водку берешь?

   - Попрусь я с такою рожей в "Универсам"!

   - Ящика тебе хватит, чтобы наверняка отойти?

   - Может, хватит, а может - нет, как организм...

   - Попробую завтра со знакомыми грузчиками потолковать, насчет ящика по госцене, само собой, с издержками на магарыч.

   - Тогда бери лучше два: если останется - не прокиснет, водка сейчас - самая ходовая валюта.

   Жорка лукавит. Он давно уже ловит себя на мысли, что стал очень жадным на водку. Особенно, когда ее остается мало. Вот сейчас, например, попросил бы Витька тысячу долларов - дал бы не жалея и не задумываясь. А попросил бы стакан водки? Налил бы, точно налил, но горько о том пожалел!

   - Лишка не будет? - встревожился Витька, - не сорвешься?

   - Исключено! - успокоил соседа Жорка, да так убедительно, что сам едва не поверил этим словам, - мне до конца недели край как нужно выйти из штопора... они долларами берут?

   А выйти действительно надо, - говорили остатки рассудка, - неужели сломался, не сможешь? Опомнись, Георгий Романович, возьми себя в руки, тебя ведь учили и этому. Хорошенько подумай, может быть есть за душою отдушина, хоть маленькая, призрачная мечта, за которую стоит бороться и жить?

   - Что такое доллары для русского человека? - прямая дорога к предательству, - подумав, ответил Витька. - Рублями надежней.

   - Точно подмечено, - Жорка поднялся, вылез из-за стола, наведался в карманы пальто, брюк, пиджака, - а водкой еще надежней!

   Деньги еще были. Много денег: и в загашнике, и в кармане, и на десятке сберкнижек. Эх, дойти бы до кассы! Так что наличные доллары скоро придется менять, а это опять головная боль. Устинов достал последнюю пятисотку. Осталась пачка червонцев и пригоршня мелочи на окне.

   - Этого хватит?

   - Морды у них потрескаются!

   - Тогда покупай на все.

   Игра не клеилась, разговор тоже. Жорка слегка оживился, только когда заговорили о водке. Кончился разговор - снова потух. Про себя он отметил и это.

   - Ну, ладно! - Витька поднялся, всем своим видом показывая, что собирается уходить. - Ну, ладно, - повторил он вместо прощания, - утречком загляну. Посмотрю: как ты тут, живой, крепкий? Может, лекарства домашнего занесу - брага поспела, этой ночью гнать собираюсь. А ты постарайся уснуть. Попробуй, может, получится?

   Жорка проводил его до выхода из подъезда. Свежий воздух ударил в голову: она закружилась, желудок скрутило спазмами. Эх, жизнь-жестянка! Как в той в песне поется?

   Вернувшись в квартиру, он налил полный стакан, как Витька только что посоветовал.

   - Чуть что, на дорогу схожу, - сказал он с лихим вызовом, чтобы успокоить в себе строгого ревизора, который держал на учете каждый загубленный грамм.

   - Если сил хватит! - раздался над ухом чей-то насмешливый голос.

   От неожиданности Жорка присел, огляделся. Потом заглянул в санузел, на кухню, придирчиво осмотрел дверь. В квартире никого не было.

   - Нас трудности не пугают, - произнес он в пространство и поставил поближе тарелку с вечной и неразменной, неубывающей куриной ногой.

   После первого же глотка, пойло рванулась наружу. Это была не водка, а теплая солоноватая жидкость, отдающая техническим спиртом, но он забивал ее в глотку, как сапожник мелкие гвозди, продолжал глотать и глотать, даже когда стакан совсем опустел.

   Обманутый организм заметался в недоумении: жидкость стояла комом, в районе солнечного сплетения и не спешило падать в желудок. Удержать бы, не расплескать! - Жорка осторожно прилег на диван, прикрыл глаза и прислушался: в животе начиналось приятное жжение. Теперь главное, расслабленность и покой, только тогда его укачают ласковые ладони долгожданного забытья. Господи, дай уснуть, ненадолго, хотя бы на час!

   Было почти хорошо, только режущий свет лампы пробивался сквозь закрытые веки и давил на глаза. Жорка хотел было встать и идти к выключателю, но во время сообразил, что совсем без света в комнате будет еще страшнее. Он включил телевизор, сделал умеренной яркость и почти до упора убавил звук. Стало немного комфортней.

   На телеэкране шла заставка к детской программе: парализованный зайчик беззвучно тряс колокольчиком.

   Господи, какой дебилизм! - Жорка без сил откинулся на подушку. Она давно уже потеряла форму, насквозь пропахла потом и водкой. Забыться бы, отлететь, Господи, как я устал!

   И тут, как всегда, ему захотелось курить. До одури, до дрожи в коленях. Устинов чуть заплакал. Как приговоренный, он выбрал из пепельницы окурок поменьше, потому что уже знал, что больше двух раз затянуться не сможет, что получится как вчера: сухой бесконечный кашель, переходящий в спазм, со всеми из него вытекающими...

   Он еле успел добежать до сортира: хана водке, а жалко!

  Блевать больше было нечем. Жорка пил из-под крана холодную воду - едва успевал ухватить пару глотков, чтобы низвергнуть обратно. Она даже не успевала согреться в желудке и сохраняла на всем своем недолгом пути отчетливый привкус хлорки.

   В изнеможении он запрокинул голову. Из пыльного зеркала на него смотрели глаза, полные слез и раскаяния. Струйки пота текли по небритой опухшей роже, по спине и по животу.

   Вернувшись к дивану, Жорка стащил с пропотевшего тела липнущую рубаху, вытерся полотенцем и опять потянулся к стакану. Но лишь перевел глаза на бутылку - снова рванул в сортир. И так повторялось несколько раз.

   Свой последний поход к унитазу он завершал ползком. На пороге споткнулся, упал. Желудок разрезала острая боль. На грязный ковер отрыгнулась желчь - горькая, желто-зеленая, с кровяными прожилками.

   Наверное, лопнул сосуд, - с тоскою подумал Жорка и тоскливо, по-волчьи завыл...