Море у ног Гаваны накатывается на песок - чистейший ультрамарин с оторочкой из пены прибоя. Жизнь проходит, а он все не выцвел: такой же, как год, как века назад, с тонами, полутонами и дивной игрой света. Попробуй его на ощупь - он ласковый и горячий, как новое атласное одеяло. А над ним облака сизым табачным дымом, да лютое солнце лампочкой в оранжевом абажуре. Соль обжигает залитые потом зрачки и белой наждачной бумагой выступает на теле. Все дрожит: дома, люди и камни, все кажется далеким и нереальным, как зима, мороз и Россия.

   В такую жару даже тень не дает прохлады. На верхней площадке самодельного деревянного маяка сильнее запахло хвоей. Густая смола выступает с торцов неструганных досок и стекает к ногам янтарными ручейками.

   Буэнос диас, Гавана! Мир твоим небоскребам и стареющим авенидос легендарного города!

   Вдали за зеленым мысом видна акватория порта. Стальные клювы портальных кранов застыли в ожидании корма. Под ними полупустые причалы. Безлюдье. Экономическая блокада. На рейде больше не реют красные флаги, не бьют вечернюю склянку, матюкаясь по-русски. Флоридский пролив спокоен и чист, как рука дружбы, неожиданно показавшая кукиш. Плавно минуя линию горизонта, он обнимает небо.

   - Мы сделали все что могли, дон Экшен, но вынуждены были признать факт вашего присутствия на территории Кубы, - моложавый смуглый мужчина чисто по-русски развел руками. А когда-то он говорил почти без акцента. - Нам предъявили пять фотографий. Судя по ракурсам, съемка велась из ближнего космоса. Еще у них есть отпечатки пальцев. Черт знает каким образом, но они их заполучили!

   - Это и все? Такие доказательства очень легко опровергнуть.

   - Я тоже так думал, но вопрос рассматривался на уровне МИД. Москва предъявила новые аргументы, слишком серьезные для экономики Кубы...

   - Ты считаешь, что даже здесь нас могут подслушать? - Векшин брезгливо поморщился.

   - Амигос? - они если б даже если и захотели, то то не смогли. Я опасаюсь американцев, одному Богу известно, что там у них за техника. А на братскую помощь России мы давно уже не рассчитываем. У вас ведь считают, что мы дармоеды?

   С моря тянуло заветной свежестью. Близился вечер - время большой воды. Приливная волна, ускоряясь, наседала на берег и жадно глотала "спорные территории". Смывалось и обновлялось все, что не в силах переварить жадное солнце. Сладковатый запах гниющей органики постепенно сходил на нет, его уносило ровное дыхание океана.

   - Что касается нашей организации, - мрачно заметил Векшин, - то я приехал сюда не с пустыми руками. Можешь говорить откровенно, все останется между нами.

   - Россия теряет не только друзей - былое влияние в регионе. Сблизившись с США, вы уперлись лицом в стену и от этого стали слепы, а мир изменился.

   - Чему удивляться, Август? Советский Союз умер, а на трупах жируют только простейшие. Ты прав, мир изменился, он теперь на кривде стоит. Даже в чисто библейском сюжете как-то обходятся без Иуды. "Васпни его!" - закричала Америка и Россия умыла руки. Первым был Чаушеску, потом Хонеккер, Живков... и ведь каждая подлость оправдана, обоснована с высокой трибуны.

   - Вы хотите сказщать, что пришла очередь Коменданте?

   - Потому-то я здесь, и кому-то это очень не нравится.

   Солнце бильярдным шаром катилось за горизонт. Быстро сгущались сумерки. Где-то внизу потрескивал небольшой костерок. Невесомый дым стелился над заросшей тропой и таял, теряя силы, у порога старого дома. В потухшем взгляде зашторенных окон таилась тоска. Ведь даже дома тоже страдают от одиночества.

   - Можно я закурю? - тихо спросил Аугусто, будто выстлал словами мост через долгую паузу.

   - Конечно, закуривай, - с готовностью откликнулся Векшин, - можешь и меня угостить.

   - Вам нельзя! Доктор сказал, что после вчерашнего приступа...

   - Много он понимает, твой доктор! Медицина не лечит души.

   - Дон Экшен, отец, ужинать! - донеслось от костра. - Кушать подано, садитесь ржать пжальста!

   - Ай да фанатик советских фильмов! Он опять все перепутал, - еле скрывая улыбку, громко откликнулся Август.

   - Не "ржать", а "жрать", Хуанито, - Векшин тоже не выдержал, засмеялся, - у тебя опять по русскому двойка. Мы скоро, ты мог бы еще немножечко подождать?

   - Насколько я понял, Евгений Иванович, - вслух размышлял Аугусто, - в России, вы давно уже похоронены. Это признано на самом верху, официально запротоколировано - есть даже могила на Ваганьковском кладбище. А мертвых не выдают и не депортируют. Рауль в конце встречи так и сказал: "Дон Экшен - герой Республики и этот статус выше моих полномочий". Тогда они настояли на личной встрече.

   Очень странно, - подумал Векшин, - все идет так, как я и рассчитывал, но со значительным опозданием. Или в Москве, тонко ведут свою контригру, или они разучились работать?

   - Ты, кажется, курил "Монтекристо"? - спросил он скучающим тоном.

   - Теперь перешел на "Мальборо" - привык, знаете, за время командировок.

   - Не самые лучшие сигареты.

   - Шутите, дон Экшен? Все ребята из нашей группы предпочитают "Вирдждинию". Даже те, кто не знают, где находятся Ангола и Мозамбик.

   - У нас тоже с этого начиналось. С прослойки людей, которые пили, курили и ели не то, что все остальные. Элитные кланы, квартиры, дачи - все не для всех. Трудно верить в светлое будущее, если ты простой работяга и за куском колбасы к праздничному столу вынужден ехать в Москву.

   - Что делать? - Москва это сердце России! - довольно ехидно заметил Аугусто.

   То ли он хотел пошутить, то ли припомнил расхожую фразу из разговорника? Типичный латинос, Аугусто был иногда непосредственен, как ребенок и даже не понял, что копнул много глубже допустимого уровня.

   - Никогда, - прорычал Векшин, - пожалуйста, никогда не говори так о моей стране! Если Москва это сердце России, то Россия - страна с искусственным сердцем. Москва никогда не болела болью страны, не знала ее порывов и чаяний и будет за это обречена на вечное отторжение. Запомни, амиго: самое главное то, что мы не враги. Я имею в виду не себя, а русский народ. Как ни пыжится наша столица вправить ему любовь к Вашингтону и ненависть к вашей свободе, у нее ничего не получится. И спасибо за это народной душе!

   Очень трудно понять друг друга, если слышишь только себя. Тогда и молчание красноречивей. Несказанность плавала в воздухе липкою паутиной и она раздражала обоих.

   - Прости меня, Август, - сказал, наконец, старый разведчик, - жизнь это колесо перемен и кого-то оно безжалостно давит. Каждый на этой земле умрет в одиночку, никто ему не поможет. Я как-нибудь сам разберусь со своими проблемами, в том числе - и с проблемами нашей страны.

   - Евгений Иванович!

   - Не надо, не перебивай. Я согласен на эту встречу. Так и скажи Раулю: Векшин согласен.

   Поужинали у причала, в мерцающем свете костра. Океан шумно вздыхал, тер бока о замшелые, бородатые сваи. Новый месяц, изогнутый лисьим хвостом, запутывал звездный след. Ночь легла на густую траву, как широкая тень одинокого дома.

   - Я сыт, - тихо сказал Хуанито, - можно мне чуть-чуть порыбачить?

   Не дождавшись ответа, отправился с удочкой по заветным местам. Ох, Ванька, Ванька! Как и все в этом возрасте, максималист. Обиделся, что праздник не получился, почувствовал чистой душой. А кого тут винить? - получается, некого. Впрочем, что это я? - спохватился Векшин, - может, просто не хочет мешать взрослым? Тактичный, все понимающий парень и руки у него добрые: шашлык из мяса марлина, выдержанного в ликере, таял во рту и по вкусу напоминал сациви - коронное блюдо Мананы, третьей жены старого друга Мераба.

   - Манана! - хриплый голос из прошлого, - погладь мой коричневый костюм в клетку!

   - Ты куда-то собрался, Мераби?

   - Я тебе, подследственный, что ли?!

   Когда это было? - лет пятнадцать назад, не меньше, Антон еще в мореходке учился. После того злополучного рейса проклюнулся повод сблизиться с сыном и вместе рвануть в Сухуми.

   Мераб на оранжевом "Москвиче" встретил их на площади у вокзала. Было очень раннее утро, а потому малолюдно. Пользуясь случаем, в тени экзотических пальм, широко и привольно суетилась собачья свадьба.

   - Сволочи! - хмуро сказал Сичинава, - у отдыхающих научились!

   Антона он сразу же взял под опеку:

   - Ты, молодой человек, будь осторожней и берегись загорелых дам. Они здесь давно отдыхают, с "мэстными грузинами" могли переспать, можно подхватить гонорею и даже сифилис. Впрочем, Вано Шотович и такие болячки лечит. Мы к нему скоро в гости зайдем.

   - А вы не грузин, дядя Мераб?

   - Выше бери, я мингрел. Это помесь грузина с колючей проволокой.

   Через неделю-другую надоело вино.

   - У меня от него изжога, - сказал Антон.

   - Кто приезжает с "сэвэра", - понимающе усмехнулся Мераб, - начинает скучать по спирту. Я же вам говорил, что скоро пойдем к Вано Шотовичу. Это недалеко от вокзала, в пункте по профилактике венерических заболеваний.

   Вано Шотович приходился Мерабу двоюродным братом. Этот маленький круглый мужчина в городе был известен и очень востребован, особенно в летний сезон. Все к нему обращались только по имени-отчеству, даже двоюродный брат, родная жена и секретарь райкома. Внешне он был похож на духанщика из старого фильма "Железный поток", но это никак не мешало ему считать себя фигурой значительной и причастной к чистой науке.

   - Наденьте халаты! - строго сказал он, после взаимных приветствий. - Если кто спросит - вы аспиранты из академии, мои практиканты.

   Был Вано Шотович в нейлоновой белой рубашке с приспущенным галстуком и черных наглаженных брюках. Ознакомившись с целью визита, кивнул головой и вышел совсем ненадолго.

   - Видишь, халат за дверью висит? - тоном экскурсовода заметил Мераб, - туда пациенты деньги кладут: за сифилис сто рублей, за все остальное - полтинник. Быстро и надежно, с гарантией, постоянным клиентам - скидка.

   - Сейчас придет "чалвэк", - сказал нам "хреновый врач", поставив на столик графинчик с прозрачной жидкостью, - "ми будэм на нем таблэтки испытывать, которые мнэ из Полши прислали". Я над клиентами, как над подопытными кроликами, экспериментирую.

   Спирт решили не разводить. Только успели разлить по стаканам, в дверь постучали:

   - Вано Шотович!

   - Проходите, больной, - строго сказал Мераб, голосом исполненным важности, прикрывая стаканы свежей газетой.

   - В кабинет осторожно протиснулся очень большой человек с очень большим носом. В руках он держал столь же большую, круглую кепку и прикрывался ею, как рыцарь щитом. Халат сыто качнулся - есть контакт!

   - Вано Шотович, - сказал посетитель обиженным голосом, - Хурцилава сказал, что ты можешь помочь.

   - Там кушетка за занавеской, раздевайтесь, больной. Покажите ваш член, надавите вот здесь...

   Большой человек послушно сопел.

   - Все ясно, у вас острая гонорея, - вынес диагноз "хреновый врач". - Скажите больной, в каком состоянии вы заболели этой болезнью?

   Пациент удивленно вскинул глаза: так, мол, не договаривались!

   - Сам я таксист, - пояснил он доверительным тоном, - ну, привез ему ночью на пляж, нагибайся, сказал. В таком состоянии и заболел...

   - Мы будем спасать вас по последнему слову науки, - хмуро сказал Мераб, - иначе ничего не поможет: в каком состоянии заболели - в таком состоянии вылечим.

   Пришлось Вано Шотовичу кипятить шприц и делать таксисту инъекцию.

   Посетитель ушел. Не успели досыта насмеяться и налить по второй, в дверь опять постучали. Это был тот же самый большой человек.

   - Вано Шотович, - сказал он с какою-то глубинною грустью, - можно я у вас, во дворе машину свою оставлю? - тормозить больно!

   Как они там, в ставшем чужим Сухуми, с мингрельской то кровью? - Живы, убиты, успели уехать?

   Старость, - говорил ему дед Степан, - это когда человек меньше мечтает о будущем, так как находит истину в прошлом. Он шел по жизни, как охотник по джунглям, безжалостно вырубая все, что мешало идти вперед. Были на этом пути и солнечные поляны - места, где душа умывается счастьем. Когда-нибудь он увидит и вспомнит их все. Сколько еще осталось суетиться на этой земле? Уже недалек тот час, когда утомленный мозг даст команду на последнее отключение.

   - Вы окончательно решили ехать на встречу один? По-моему, это опасно.

   - Я так не думаю, Август. Убирать меня пока никому не с руки, похищать - хлопотно. Тот, кто сейчас заправляет теневой стороной внешней политики, только с виду кажется дураком. Он не может не понимать, что я не бунтарь-одиночка. За моею спиной лучшая часть конторы - те люди, которые не продались. Это налаженная, разветвленная сеть. Никто, кроме меня, не знает ее возможностей, а неизвестность пугает больше всего.

   - Тем не менее, он, а не вы диктует свои условия.

   - Может быть, и диктует, но, по моим подсчетам, ответная реакция немного запаздывает. Хотелось бы выяснить, почему?

   - И все-таки?

   - Я поеду один, как договаривались. Товарищ считает, что он меня вычислил, навязал условия встречи. Очень грамотный ход, извлечь бы из него какие-то дивиденды. С моей точки зрения, все серо и предсказуемо: встретиться, в глаза заглянуть: как, мол, оно, самочувствие, после такого щелчка по носу? Можно чуть-чуть припугнуть, немного поторговаться, а самое главное - выбить из колеи, сорвать с места, заставить нервничать, торопиться, совершать ошибки. Я б на его месте поступил так же, даже зная, что номер провальный, но пришел бы на встречу тоже один. Когда рядом с тобой никто не совершает ошибки, всегда есть возможность переиграть противника. В этом и суть нашей профессии, и стимул для персонального роста.

   - Вы думаете, он не придет?

   - Очень хотел бы, но не придет. Во-первых, его не отпустят: Борис Николаевич болезненно подозрителен. Ему, как похмельный кошмар, видится заговор в недрах спецслужб. Вот он и держит моего оппонента в зоне прямой видимости, на поводке минимальной длины.

   - Мне кажется, вы знаете, о ком говорите.

   Фраза была нейтральной, без эмоций и ударений. Но черт бы побрал этого парня! Его интуиция доставляла порой, чисто эстетическое наслаждение.

   - Это что, констатация факта, или вопрос профессионального разведчика?

   - Уверен, что знаете и даже не удивлюсь, если это ваш человек. Я угадал?

   - Вот тут ты, малыш, ошибаешься. Тот, о ком мы сейчас говорим, здорово мне задолжал: ни много, ни мало - жизнь. И нет более жестоких врагов, чем бывшие должники.

   - Вы сказали, "во-первых", а что - во-вторых?

   - Если он сам не сумеет вырваться, то людей из своего окружения ему светить не резон. Побоится, что по шапке вычислю Сеньку, а потом предъявлю счет. Обо мне ведь много легенд ходит в шпионской среде. На рандеву, скорее всего, притащится пара "шестерок", которые ничего самостоятельно не решают.

   - Евгений Иванович!

   - Что, Август? - старый разведчик удивленно поднял глаза: подобные обращения там, в России, были привычны как воздух, а здесь, на Кубе, они дышали экзотикой. - Ты что-то хотел спросить?

   - Мне кажется, что этот дом так просто вас не отпустит.