Об авторе

Член Московской городской организации Союза писателей России Иван Борисов родился на Алтае в селе с поэтическим названием Лебяжье. В раннем детстве его пленили сказочные герои Александра Волкова, манили дальние страны Аркадия Гайдара, завораживали феерии Александра Грина. В то же время начал писать заметки для газет и детские рассказы.

Первыми его читателями были одноклассники и знаменитые друзья по переписке (в то время для алтайских школьников престижно было вести переписку) – индийский киноактер и режиссер Радж Капур и ленинградский писатель-фантаст Александр Шалимов.

Затем в круг читателей вошли однокурсники по факультету журналистики МГУ им. Ломоносова – ныне известные московские поэты Геннадий Красников, Георгий Зайцев, которые называли его современным русским Андерсеном.

Иван Борисов – профессиональный журналист, автор пяти книг. В ежедневной московской газете «Метро» в рубрике «Литературные места для пассажиров с детьми» его сказки публиковались полумиллионными тиражами. В 2012 году вышла очередная книга автора под названием «Волшебные русские силы»; в 2013 году увидел свет сборник сказок и историй «Лунная тропинка», презентация которого состоялась на XXVI Московской международной книжной выставке-ярмарке. Награждён Почетным знаком Союза журналистов России «За заслуги перед профессиональным сообществом».

Иван Борисов с присущим ему талантом новаторски продолжает традиции основоположников жанра русской литературной сказки Л.Н. Толстого, В.И. Даля, К.Д. Ушинского. Юные читатели давно уже зачислили своего автора в разряд любимых. Вот как оценивает творчество сказочника ветеран педагогического труда, член Союза журналистов России Л.И. Обухова: «Как педагог могу с полной уверенностью сказать, что «Волшебные русские силы» – нужная, полезная книга для детей и подростков. Не побоюсь утверждать, что со временем сказки Ивана Борисова станут классикой детской литературы».

На берегу озера в дряхлой избушке жил бедный старик. Всю жизнь он работал не покладая рук. Денег не скопил, а на пенсию прожить было трудно. Добрые люди видели нищету человека, жалели его и приносили ему еду и одежду.

Старик знал много удивительных историй и сказок. Он с радостью рассказывал их детям и взрослым. Самой замечательной была история о Дворце. Каждый человек, который мысленно, в своём воображении, побывал в чудесном Дворце хотя бы один раз, становился счастливым на всю жизнь.

Однажды ранним утром на берегу озера вместо жалкой избушки люди увидели настоящий Дворец. Он был огромным, шпили его поднимались до самого неба. И пушистые облака цеплялись за башни, чтобы немного отдохнуть и плыть дальше.

Дворец так и сиял всеми цветами радуги и их оттенками. Да это и не удивительно. Он был словно соткан из солнечных лучей, алмазной пыли и тонкой ажурной паутины.

Люди, заворожённые невиданным зрелищем, не сразу опомнились. А когда пришли в себя, стали искать старого человека, чтобы выразить ему благодарность. Но нигде не нашли его. Ни одного следа не осталось и от избушки. Сказочник бесследно исчез. В тоске люди разошлись по домам.

Однако каждое утро они приходили на берег полюбоваться Дворцом. Особенно ликовали детишки. Они стремительно вбегали во Дворец, не слушая запретов родителей, резвились на широких лестницах, в залах и комнатах. Всюду окрест слышался звонкий детский смех.

Весть о чудесном Дворце быстро разнеслась по всей стране. Посмотреть на него приезжали люди из разных её уголков.

И вдруг на берегу озера появились чёрные лимузины и джипы некоего олигарха – владельца нефтескважин, заводов и денежных фондов. Этот олигарх был злой, расчётливый, завистливый, хитрый. Одним словом – большой мошенник. Его место должно быть в тюрьме, а он, благодаря покровительству своих друзей – сильных мира сего – таких же мошенников и проходимцев, гулял на свободе и в ус не дул.

Изощрённым обманом он присвоил себе столько денег – куры всей земли не склевали бы. Простые люди прозвали олигарха алчным аллигатором и презирали его.

Приехал этот аллигатор к озеру не за тем, чтобы полюбоваться чудом. Он привёз с собой разных чиновников, архитекторов и строителей. Он задумал снять все размеры Дворца, определить, из каких материалов он построен, и воссоздать подобное чудо на своём загородном участке.

Зависть переполнила сердце аллигатора, когда его глазам открылось всё великолепие Дворца. Он приказал своим людям быстрее приниматься за дело. А сам расположился в тени большого дерева, велел подать вкусную еду и прохладительные напитки.

Строители с усердием принялись выполнять приказ. Они достали измерительные приборы. Чиновники открыли ноутбуки, чтобы заносить размеры.

И вдруг стало твориться что-то невероятное. Изумились все, кто находился на берегу озера. После того, как крыльцо, двери или окно были измерены, они тотчас исчезали, словно растворялись в знойном воздухе. Окружающих это очень огорчило, они стали роптать, но ничего не могли поделать. Вооружённая стража зорко охраняла аллигатора. Зато тот очень даже обрадовался такому исходу.

«Великолепно, все размеры будут сняты и внесены в компьютеры до того момента, когда весь Дворец исчезнет. Так что для меня ничего не будет потеряно. Верные же умельцы вновь возведут на моей даче подобный дворец, и я стану единственным в мире его обладателем», – гордо думал аллигатор.

Вскоре измерительные работы были закончены. И от Дворца ничего не осталось. Потрясённые люди разошлись по домам.

Быстро собрался в обратную дорогу и аллигатор со своей свитой. Автомобили, поднимая тучи пыли, умчали непрошеных гостей.

На даче строители по приказу хозяина немедля принялись возводить дворец. Одни навозили к месту строительства горы пыли. Другие натащили клубки паутины. Третьи разматывали её. Четвертые с помощью палок и хворостин пытались закрепить конструкции. Но ничего у них не получалось. Паутина рвалась, пыль рассыпалась, попадая в глаза. Олигарх пришёл в бешенство и приказал выгнать строителей вон, не заплатив за работу ни копейки. Он выписал из-за границы за большие деньги новых умельцев. Но и тем приказ его оказался не по силам.

А на берегу озера до сих пор старые люди рассказывают своим внукам историю про неповторимый Дворец бедного человека и про жадного и злого аллигатора, на имени которого навечно повисло клеймо позора.

Хозяин квартиры отложил в сторону недочитанную книгу, почесал Малыша за ухом и сказал:

– А теперь пора вздремнуть, завтра ни свет, ни заря выходим. И ты, лохматый, ложись.

Пёс послушно побрёл в прихожую. Там на коврике он спал. Хозяин выключил в зале свет и ушёл в спальню. Квартира погрузилась во мрак.

Пёс, как только услышал хозяйский храп, приподнялся и осторожно вернулся в зал. Лапой нашарил выключатель, нажал, и яркая люстра вспыхнула. От неожиданности он прищурил глаза, но тотчас привык к свету.

Малыш сел на середину комнаты и задумался. И так и эдак выходило скверно. Не послушаешь хозяина и не пойдёшь с ним на охоту, он обзовёт тебя изменником, предателем, чего доброго, кормить перестанет или даже выгонит вон. А пойдёшь на охоту – примешь участие в ужасной трагедии.

Пёс любил с хозяином смотреть по вечерам телевизор. И такие мощные порывы гуманизма после просмотра передач о животных накатывали на Малыша, что он, как любой глубоко верующий индус, боялся наступить лапой даже на самую мелкую букашку, чтобы не лишить её жизни. А тут, на охоте, придётся участвовать в массовых убийствах.

Малыш сидел. Чесал себе лапой то левое ухо, то правое, но никак не мог найти выход из трудного положения. Он наверняка просидел бы так до утра, если бы не раздался сухой удар по полу. Что-то упало сверху. Пёс очнулся от дум и увидел перед собой ружьё. Это оно устроило шум, спрыгнув с гвоздика на стене, где обычно висело. Пёс чрезвычайно удивился и округлил глаза.

– О чём задумался, дружок? – скрипучим голосом спросило ружьё. Хотя хозяин постоянно чистил его и смазывал импортным маслом, голос у ружья не становился бархатным.

– Не хочу завтра идти на охоту, – сказал пёс.

– А ты не ходи, – предложило ружьё.

– Сильно уважаю хозяина, чтобы отказаться.

– А ты прикинься больным, – снова предложило ружьё.

– Не поверит. Он умный. Сразу температуру измерит. Ещё хуже будет. Назовёт симулянтом и изменником.

– А ты знаешь, мне тоже до чёртиков надоело плеваться дробью и картечью в уток и зайцев, – сказало ружьё.

– Правда? – обрадовался Малыш, – а я плохо о тебе думал. Я думал, что ты профессиональный убийца.

– Отнюдь. Хоть у меня нервы и железные, но я бы лучше стал детским грузовичком-самосвалом или, на худой конец, дверной ручкой. Пользы больше. И профессии гуманные у машинок или ручек.

– Слушай, нам срочно надо что-то придумать, чтобы не участвовать больше в убийствах, – предложил пёс.

– Хорошо бы, – согласилось ружьё, – но я ничего не могу придумать. У меня слабо развито воображение.

– Да? – удивился пёс, – а я всегда завидовал тебе – такому стройному, красивому, отливающему серебром. И приклад лакированный всегда глаз радовал.

– Вот таким уродилось, красивым, а бестолковым и жестоким. Сколько на своём веку пришлось жизней загубить, не сосчитаешь.

– Раскаиваешься? – участливо спросил пёс.

– Не трави душу, а то разрыдаюсь и заржавею.

– А может, в этом выход? Заржавей, и хозяин на охоту не пойдёт.

– Мысль хорошая, но ржаветь не хочется. Выбросит на свалку – и, считай, пропал.

– Да, так не годится, – согласился Малыш. – Надо ещё что-нибудь придумать, менее безысходное.

– Думай, я вижу, ты мастер что-нибудь придумывать, – с надеждой проговорило ружьё.

Пёс снова погрузился в размышления, а ружьё прилегло рядом на коврике:

– Если усну, а ты что-нибудь придумаешь, буди сразу, не стесняйся и не бойся, с испугу я не стреляю, – сказало ружьё.

«Что бы такое придумать?» – размышлял пёс. Он представил, как завтра рано утром, ещё до зари, они с хозяином сядут в автомобиль, поедут за город. Поставят машину в кустах. Пешком пройдут километра три к озеру, найдут засаду, устроятся в ней и будут ждать, когда на водную гладь сядет стая диких уток, гусей или куликов. Потом хозяин прицелится, нажмёт на курок. Выстрел разорвёт тишину. Несколько уток взмахнут в последний раз в своей жизни крыльями и упадут в воду. А он, Малыш, должен будет, рыча, плыть к ним, хватать зубами и нести хозяину ещё тёплых, но, увы, мёртвых птиц. Нет, этого он уже не сможет больше сделать никогда. Малыш вздрогнул. Ружьё спало чутко и от этого проснулось:

– Мне показалось, что ты придумал.

– Да нет ещё, – сказал пёс. – А что, если нам пригласить сюда дробь и патроны? Может, они что-нибудь подскажут.

– Навряд ли, – отвергло ружьё предложение Малыша. – Дробь тоже без воображения, она же металлическая, как и я. А патроны ко всему безразличны, они тоже не советчики.

– Значит, придётся мне думать, – огорчился пёс.

– Думай, на тебя вся надежда.

– Стоп! Идея! – воскликнул пёс. – Я кое-что вспомнил из одного фильма.

– Придумал? – оживилось ружьё.

– Кажется, придумал…

– Что? – с нетерпением спросило ружьё.

– Не знаю, согласишься ли ты?

– Я соглашусь, ты только говори.

Пёс поднял правое ухо кверху, почесал за ним лапой и шёпотом сказал ружью:

– Нам с тобой надо сегодня ночью убежать от хозяина. А ему в записке написать, почему мы это сделали. Ты умеешь писать?

– Да ты что, какой из меня писатель? Я, наверное, только букву «о» и смогу написать, – огорчилось ружьё.

– Тогда я попробую. Но придётся, конечно, писать не на бумаге, а на какой-нибудь доске. Бумагу я своими когтями напрочь разорву.

– А ты на стене в прихожей нацарапай, она вагонкой обшита, – предложило ружьё.

– Смотри-ка, – обрадовался пёс, – у тебя, кажется, воображение проснулось. Тебе не кажется?

– Кажется, проснулось, – согласилось ружьё.

Что пёс нацарапал своей лапой на стене в прихожей, мы не знаем. Он рисовал в темноте.

Утром хозяин проснулся и не обнаружил в своей квартире ни ружья, ни собаки. И вдруг увидел на стене в прихожей собачий рисунок. Он долго и очень внимательно рассматривал его, качал головой и сокрушался.

В те минуты он понял всю пагубность своей охотничьей страсти для птиц и зверушек и горько раскаялся. Он твёрдо решил больше никогда не ходить на охоту, не убивать мирных уток и зайцев и своих друзей-охотников убедить в том же.

Хорошо было бы, если бы пёс и ружьё каким-то образом узнали о решении хозяина и вернулись к нему. Вот было бы радости и веселья в тот день. Может, так и будет?

В одном королевстве правил очень злой король. Он был не только злым, но и трусливым. Однажды королю приснилось, что его скоро погубит маленькая девочка, которая живёт недалеко от столицы в небольшой деревушке.

Король всполошился, созвал свой королевский совет и приказал сыщикам и придворным стражникам тотчас отправиться на поиски опасной девочки и доставить её во дворец. Стражники удалились, а король закрылся в своих палатах, спрятался под одеяло и от каждого шороха вздрагивал, прося всевышнего пощадить его и отвратить выдуманную им же самим беду.

А в той деревеньке, которая располагалась неподалёку от столицы, действительно жила маленькая девочка. Но она и понятия не имела о том, что может устроить большой переполох во дворце короля – самого могущественного человека на земле, которому покоряются все люди. Девочка играла на траве в небольшом садике, где обычно играли деревенские дети. В этот день куклы почему-то не слушались её, дерзили, капризничали, девочка сердилась и наказывала их.

И вдруг на улице поднялось облако пыли, послышался конский топот. Люди высыпали из домов на улицу и увидели королевский отряд. А через несколько минут встревоженные жители услышали женский плач, детский крик, потом топот поглотил весь шум и накрыл деревню пыльным покрывалом.

Когда всё стихло, а пыль опустилась, крестьяне увидели за околицей одинокую женщину. Это была мать пропавшей девочки. На утешения соседей она не отвечала и сидела на дороге, закрыв поникшее лицо ладонями.

Украденная девочка от испуга сначала заплакала, но потом поняла, что ей ничего не грозит, притихла и стала смотреть по сторонам. А вскоре совсем успокоилась и спросила:

– Куда вы меня везёте?

– Во дворец короля, – буркнул стражник.

– Во дворец короля? Зачем королю такая бедняжка, как я?

Но стражник ничего не ответил. И девочка снова стала смотреть по сторонам и думать, что же она будет делать у короля. Она представляла короля самым сильным, самым мудрым, самым богатым человеком на земле. Может быть, он подарит ей очень красивое платье, красивые туфельки и большой изумруд. Может, он украсит корону. Она видела такие короны на картинках в своей книжке волшебных сказок. И потом она в новом наряде, в золотой короне, появится дома: вот будет рада её мама. Подъехали к дворцу. Ворота распахнулись, пропустили отряд и снова закрылись.

Король был так напуган, что даже не вышел посмотреть на пленницу. Он сразу огласил приказ: «Ввиду того, что эта девчонка представляет смертельную угрозу для королевства, короля и его подданных, увести её в самую глухую башню, где живёт много мышей, оставить им запасы еды и воды, замуровать наглухо двери, поставить стражу и не выпускать в течение одного года».

Король рассчитывал, что за это время и девочка, и мыши задохнутся, ибо воздуха им не хватит. Еды же достаточно, и девочка знать не будет, что скоро умрёт. Король успокоился и по-прежнему стал управлять королевством.

В башне было сумрачно, свет едва пробивался сверху сквозь мутный квадрат толстого стекла, падал на пол, и девочка почти всё время проводила около солнечного пятна. Потянулись долгие тоскливые дни заточения.

Пленница не знала, что по злому умыслу трусливого короля она никогда не должна выйти из башни. Она не понимала, зачем её оставили одну да ещё вместе с мышами. Если бы её захотели наказать, как наказывают детей в старинных сказках, то не стали бы кормить, били розгами, а тут ничего подобного не было. Её не били, а еды в башне было столько, что хватило бы всем жителям маленькой деревни.

Девочка успокаивала себя надеждой: скоро дверь заскрипит, кто-нибудь войдёт, выпустит её на свободу и исполнят её мечту. Но почему-то никто не заходил, хотя уже много раз наступала ночь, в башне становилось темно и страшно. Днём мыши боялись человека, а ночью начинали шуршать в мешках, бегали по полу и противно попискивали.

Однажды девочка проснулась и, свесив ноги с деревянных досок, на которых спала, увидела на полу рассыпанные семена. Наверное, мыши прогрызли один из мешков с семенами, который незадачливые стражники по ошибке внесли в башню, и растащили по всему полу семена.

Девочке стало грустно, она вспомнила свои цветы в саду, которые поливала, пропалывала, оберегала от холода, и она заплакала. Слёзы текли по лицу, капали на семена, и семена переворачивались от их прикосновения. Девочка не замечала этого. Потом успокоилась и собрала на солнечном пятне рассыпанные семена, села рядом и стала ласково перебирать их мокрыми пальчиками.

Через несколько дней она заметила у семян зелёные ростки с двумя лепестками. Самые настоящие зелёные листочки, которые она видела весной на грядках своего любимого сада. «Семена проросли. Это, наверное, от моих слёз», – подумала она и снова заплакала.

Ростки вытягивались с каждым днём. И девочке было теперь не так грустно одной, как прежде.

Просыпаясь по утрам, она приветствовала зелёные стебельки, смотрела, насколько они подросли за ночь, поливала водой и усаживалась рядом. Начиналась бесконечная беседа с растениями. Говорила и спрашивала только девочка, а ростки молчали. Она знала, что цветы не умеют разговаривать, и не обижалась на них. Пол в башне был из плотной глины, и на нём корни цветов сплелись между собой, образовав густой ковёр.

Перед сном девочка поливала зелёные ростки водой и спокойно засыпала с мыслями, что завтра они ещё больше подрастут и она снова будет говорить с ними.

Дни шли и шли. Через толстое стекло в потолке пробивались по очереди то тёплые солнечные лучи, то холодный свет луны.

На некоторых растениях распустились бутоны, и от этого девочка ещё больше повеселела и перестала плакать. Она без конца гладила длинные стебли, а ночью, когда просыпалась, своим дыханием согревала личики цветов. Девочка мечтала о том, что, выйдя из башни, она возьмёт с собой все цветы, посадит их на самой лучшей и самой просторной клумбе в деревенском садике.

Король терпеливо ждал окончания срока заточения маленькой пленницы, чтобы своими глазами взглянуть на то, что останется от злосчастной девчонки. И вот срок истёк. Король вырядился в самые пышные одежды, в окружении свиты поднялся по широким каменным ступеням в башню.

Стражники взломали замурованную дверь, и король, готовый увидеть груды дохлых мышей и бездыханное тело девочки, вдруг… сам рухнул на пороге. Он не ожидал увидеть подобное, и сердце его разорвалось от недоумения и злобы. В середине мрачной камеры стояли яркие цветы, испуская благоуханный аромат. Около них сидела живая улыбающаяся девочка. Она была очень рада, что за ней наконец-то пришли.

– Фея, это фея! – изумлённо и с трепетом восклицали стражники. – Нас поразит гром, если мы коснёмся её хотя бы пальцем. Она достойна королевского престола.

Девочка вспомнила тот день, когда её отняли у мамы, и подумала: «Вот зачем меня столько дней держали в башне! Это для того, чтобы сегодня я стала королевой». Девочка верила в сказку.

Она ведь не знала, что король хотел погубить её в заточении. Цветы же не позволили ей умереть, давая каждую ночь свежий воздух.

А вскоре большой королевский изумруд украсил маленькую золотую корону на голове девочки – настоящую корону, как в книжке. Её заветная мечта исполнилась.

Алтайский петух по имени Пётр устал от своей петушиной жизни. Всё вокруг ему надоело. Намозолил глаза двор, измеренный шагами вдоль и поперёк. Прискучили приставания наседок: «Петруша, взгляни, как наши малыши научились искать зёрнышки в кучках мусора». Не милы ему стали даже подрастающие курочки, готовые вот-вот стать его жёнами. Ему даже надоело по утрам кричать: «Ку-ка-ре-ку!»

И былое в молодости развлечение – подраться с задирами деревенскими петухами – теперь не прельщало. Свои возможности он знал, их силу тоже. Хотя частенько соседский петух, поклевав в канаве ячменя из-под вылитой туда браги, домогался драки. Но Пётр великодушно отсылал того проспаться, а после потолковать на свежую голову.

Неужели старость подкрадывается, думал петух. Однако спросить у более мудрых птиц не решался, поднимут на смех. В самом деле – гребень красный, клюв острый, взгляни со стороны – красавец. Может, апатия от того, что пристрастился он к телевизору?

В последнее время Пётр каждый день взлетал на забор и заглядывал в окно хозяйского дома, где люди смотрели телевизор. Разные сюжеты показывали на экране – всё больше про людей. Про зверей и птиц показывали мало, а о петухах и курах ни разу ничего не видел…

Может, от избытка знаний у Петра потускнел интерес к жизни своего двора. Любил петух концерты. Не классические, не оперы и балеты, их он считал унылыми. А поп-музыку, техно– и диско, хард-рок, клипы, где певцы кричали, визжали и прыгали. Они словно дёргали в Петре какую-то струнку.

Больше всего ему нравился развязный рыжий певец, который так завывал, что приводил Петра в восхищение. В такт ему Пётр хлопал крыльями и в азарте перебирал лапками по жердям забора.

В глубине души петух чувствовал при прослушивании музыки рождение своей какой-то мелодии. Он, пожалуй, мог бы воспроизвести её рисунок на песке, жаль не знал нотной грамоты.

И вдруг поздним вечером, когда куры давным-давно спали на насесте, Пётр решил порвать со своей тоскливой петушиной жизнью и стать профессиональным певцом.

– Данные у меня не хуже, чем у того развязного из телевизора, – подбодрял он себя, – выучу нотную грамоту, поставлю голос, пусть потом на меня посмотрят.

На следующее утро он не взлетел, как обычно, на забор и не пропел традиционного «ку-ка-ре-ку». Из-за этого весь двор проспал. С укоризной смотрели на него обитатели двора, но Пётр ни на кого не обращал внимания. Умудрённые опытом курочки-старушки квохтали тревожно: «Никак, выжил парень из ума. Вот напасть-то, как жить без мужчины-то?»

А Пётр, как ни в чём не бывало, наклевался пшеничных зёрен, напился воды из деревянного овечьего корытца и отправился за околицу в берёзовую рощу наводить справки: где обучиться нотной грамоте. В этой роще жил соловей, и его все хвалили за пение, даже люди восхищались его трелями. Соловья Пётр нашёл быстро. Тот после ночного пения спокойно дремал на веточке.

– Ку-ка-ре-ку, послушай, серенький дружок! – громко закричал петух, – удели пару минут.

– Кто это? – вспорхнул с веточки испуганный соловей.

– Не бойся, это я, петух из деревни.

– А-а-а, – сонно отозвался соловей и зевнул, – мне почудилось, гроза обрушилась. Что тебе нужно?

– Меня интересует, – вежливо обратился к нему петух, – где ты обучился так хорошо петь?

– Петь? – изумился соловей. – Я никогда не задумывался. Мои мама, папа, бабушка, дедушка всегда пели. Наверное, у них. Ведь это так естественно. Чего проще? – И он огласил заливистой трелью берёзовую рощу.

– Мне бы так, – вздохнул Пётр. – А можно ещё спросить?

– Спроси, – ответил соловей.

– Как-то по телевизору один известный композитор сказал, что соловьи так красиво поют потому, что они по утрам пьют из чашечек цветов ночную росу. Это так?

– Ну что ты! Это всё выдумки досужих людей, – со смехом ответил соловей, – какая роса, какие чашечки, нет-нет!

– Знаешь, я так сильно хочу научиться петь! – и петух поделился своей сокровенной мечтой с признанным всеми певцом.

– Мне очень жаль, – искренне отозвался соловей на петушиную просьбу. – Я не могу научить тебя петь. Я просто не знаю, как это делать. Я ведь не учитель. Но ты не огорчайся: тебе нужно найти учителя музыки, заплатить ему, и он быстро тебя обучит.

Но петух всё-таки огорчился и затосковал. Он понятия не имел, где можно найти учителя, да и чем он будет платить, разве что куриными яйцами. Но поскольку он был гордым и упрямым петухом, виду не подал, поблагодарил соловья за совет и отправился к себе во двор.

Его появление встретили с интересом. Утром не разбудил, до обеда где-то гулял без дела. Что ещё вытворит? Но Пётр ни на кого не обращал внимания, чинно прошёлся по двору, покопался ради приличия в песке. А потом неожиданно взмахнул крыльями и залетел в открытое окно дома. В это время в комнате никого не было. Пётр знал, что хозяйские дети учатся в школе, у них наверняка есть книжки по нотной грамоте. Он подумал, что обойдётся и без учителя, стоит только найти учебники.

Петух осторожно прошёл по всему дому, забрёл в детскую и на письменном столе увидел книги и тетради. Лапками он перерыл их, отыскал небольшую тетрадь с нотными знаками и, зажав её клювом, снова появился во дворе. «Теперь-то я стану настоящим певцом, не хуже соловья и того рыжего из телевизора», – радостно подумал он.

– Мне не мешайте, – предупредил он любопытных, – я буду заниматься.

И ушёл подальше, за деревянный сарай. Но любопытные куры и утки тайком проследовали за ним, спрятались в лопухах и наблюдали, что будет дальше.

Петух раскрыл тетрадь на первой странице, склонил голову на одну сторону, потом на другую, задумчиво сказал: «Ко-ко-ко» и стал выклёвывать из тетради нотные знаки. Бумага была плотной и не очень-то поддавалась, но петух прилагал все усилия, к тому же клюв у него действительно был острый. Таким образом он выклевал с первой страницы все нотные знаки и гордо воскликнул:

– На сегодня хватит.

Закрыл тетрадь и вышел во двор.

– Петруша, что ты делал за сараем, если не секрет? – обратились к нему самые бойкие курочки.

Петух расправил хвост и с достоинством произнёс:

– Учусь музыке. Скоро стану профессиональным певцом.

– Ко! – только и промолвили в ответ курочки. И зашептались между собой.

По утрам Пётр по-прежнему никого не будил. Наскоро завтракал и исчезал за сараем. Каждый день он выклёвывал нотные знаки с очередной страницы. И вот пришло время, когда клевать стало нечего, вся тетрадь была в дырках.

– Всё! – гордо объявил петух. – Я прошёл музыкальную грамоту от корки до корки. Можете сами убедиться. Сходите за сарай и посмотрите.

– Мы верим, верим, – искренне закудахтали куры.

– Спой нам что-нибудь, – попросила одна из них.

– Сейчас спою.

И Пётр бойко встряхнул гребнем, распушил перья на хвосте, взлетел на забор, приподнял голову и изо всей мочи крикнул:

– Ку-ка-ре-ку!

Куры недоумённо переглянулись. Одни подумали: «Мы не понимаем пения». Другие: «Что-то не то». А старый мудрый гусак сказал:

– Пётр, ты и раньше громко кричал. Только на этот раз у тебя получилось гораздо громче, как у Шаляпина.

– Шаляпина, Шаляпина, кто он такой, не знаю никакого Шаляпина, – с обидой сказал петух и добавил, – много вы понимаете в искусстве.

Он гордо удалился за сарай, где в клочья изодрал остатки нотной тетради.

– Плохая тетрадка, – успокаивал он себя, – совсем плохая. И нотки никудышные.

Пока Пётр раздумывал, что ему делать после своей неудачи, к нему подошёл индюк. Он слыл на птичьем дворе провокатором. Индюк важно встряхнул головой, заговорщически поманил петуха и прошептал ему на ухо:

– А не стать ли тебе композитором?

Рано утром в алтайском лесу, который местные жители называют бором, появилась на свет бабочка. Она была маленькой. А всё вокруг было большим, чужим и страшным. Большая трава, огромные берёзы, гигантские сосны. Бабочка спряталась под зелёным листом.

– Я такая маленькая, одинокая, – горько думала она, – меня каждый может обидеть.

Лист уловил её мысли и ласково сказал:

– Я буду тебя защищать, не бойся никого.

– Спасибо за доброту, – ответила бабочка.

Скоро она перестала бояться шорохов, визга и воплей, которыми лес был полон. Но так же скоро ей стало скучно под листом. Ей хотелось быстрее взглянуть на мир. И она сказала об этом листу. Тот успел привыкнуть к милой бабочке, и ему очень больно было расставаться с ней.

– Я надеюсь, мы будем встречаться с тобой, – сказал он на прощание, – если ты, конечно, станешь прилетать ко мне.

– Конечно, я буду прилетать к тебе, ты же мой друг. Не сомневайся.

И она взмахнула своими лёгкими крылышками, облетела вокруг листа с прощальным танцем, взмыла вверх и исчезла. Под нею расстилался бескрайний лес. Она даже удивилась, как это можно вновь проникнуть в него, таким непроницаемым покрывалом казался он с высоты.

Что удивительно, это была бабочка с поэтической душой, она летела вперёд и сочиняла стихи и песенки. Её пытался сопровождать хоровод разных бабочек, но она стремилась всё равно быть наедине с собой. После двух-трёх слов какого-нибудь глупого мотылька, признававшегося ей в любви, ей становилась скучно и она улетала. Устав от полёта, садилась на цветок и засыпала. Проснувшись, угощалась нектаром и пыльцой и летела дальше.

Ближе к полудню бабочка остро почувствовала себя очень одинокой. Если раньше одиночество ей нравилось и она всё время стремилась быть одной, то теперь захотела встретить друга. Бабочка с тоской вспомнила о первом своём друге – зелёном листе, и ей стало грустно. Она вспомнила, что обещала навещать его. Она хотела лететь к нему, но не знала к нему дороги.

– Какая же я невнимательная, не запомнила её, – укоряла себя бабочка.

Вдруг внизу она увидела большого серого зверя. Она сложила крылышки и села ему прямо на нос. Его закрытые глаза открылись и с удивлением взглянули на гостью.

– Кто ты? – спросила бабочка.

– Как? Разве ты не знаешь, что я волк? – удивился зверь.

– Нет, – призналась бабочка.

– А что тебе надо от меня?

– Мне? Ничего… Нет-нет, я ищу себе друга. Чтобы он… – Бабочка смутилась и замолкла.

Волк зевнул:

– Мне нравится твоя наивность.

– А мне нравится, что ты такой большой и, наверное, сильный. Ты мог бы меня защитить… – набравшись храбрости, сказала бабочка.

Она была рада, что встретила волка.

– Расскажи мне о себе, – попросила она.

– А что может рассказать волк? Я хищник и я хочу удовольствий. А удовольствие мне приносит желудок, когда он сыт.

– И всё?

– Нет, не всё. Люблю ловить зайцев. Процесс охоты на этих природных трусов мне тоже приносит удовольствие.

Такой ответ не понравился бабочке.

– У тебя слабо развит духовный мир. У тебя нет культуры общения. Желудок – ещё не всё.

– Что же выходит, я с голоду должен умирать?

– А травка, нектар из цветов?

– Ха, травка, нектар! Рассмешила. Я не индус.

– Между прочим, индусы – вегетарианцы. А ты думаешь о последствиях своей охоты?

– Да, я сыт и доволен.

– А семья твоего пойманного зайца? Его жена, дети?

– Это их проблемы.

– У тебя нет совести и жалости!

– А зачем?

– Затем, – бабочка обиделась, а может, и разозлилась.

– Тебе нельзя доверять.

Волк почувствовал, что его хотят унизить. И возразил:

– Мне можно доверять.

– А как же зайцы?

– Забудем о зайцах.

– Нет, не забудем. Если ты такой эгоист и хищник, прощай, я улетаю. А я ещё хотела, чтобы ты стал моим другом.

Бабочка вспорхнула и полетела прочь.

– А почему ты думаешь, что я не могу стать другом? – донеслось ей вслед.

Бабочка летела и размышляла: «Я неправильно поступила, что нагрубила ему и так быстро бросила его. Он же мне ничего плохого не сделал. Он только говорил, что думал. Надо вернуться». Она вспомнила его последний вопрос, на который она даже не ответила. И бабочка полетела назад.

Волк по-прежнему дремал на поляне. Как и в первый раз, она села ему на нос. Волк открыл глаза и удивился:

– Это снова ты? Я сегодня видел тебя первый раз в жизни. И когда ты улетела, мне было скучно без тебя. Я вспоминал, что ты мне говорила. Знаешь, ты была права. До встречи с тобой я жил по волчьим законам… Но теперь я хочу стать цивилизованным волком. Я вспомнил об одном из своих прародителей – о Сером волке, он в трудные минуты помог человеку, Ивану-царевичу. И его до сих пор помнят и волки, и люди. О нём даже книги написаны.

– Вот и хорошо, – ласково произнесла бабочка. – Я тогда немного погорячилась, сказав, что у тебя беден духовный мир, и прошу прощения за резкие слова.

– Я не обиделся, хотя мне было неприятно слышать это, – сказал волк. – А другом я могу быть очень хорошим. Ты в этом убедишься.

Оказалось, что волк так же, как и бабочка, умеет сочинять, но только не стихи, а сказки. Он даже рассказал несколько. Это были увлекательные и забавные истории из жизни разных лесных обитателей. В одной истории говорилось о мальчике, которого волки украли из селения людей и воспитали в своей стае.

Волк и бабочка так привязались друг к другу, что ни минуты не могли прожить врозь. Они поклялись никогда не расставаться.

Бабочка медленно взлетала над поляной, потом, сложив крылышки, пикировала вниз. Волк с восхищением наблюдал за её полетами и радовался.

Она хотела ещё больше порадовать своего друга и взлетела высоко в небо. Вдруг чёрная тень накрыла бабочку. Волк встрепенулся, а когда увидел, что огромная ворона раскрыла свой клюв, чтобы проглотить его подругу, он на миг замер от тревоги. Но тотчас испустил свой страшный вой. И успокоился лишь тогда, когда бабочка села на его ус. Она трепетала от страха и не могла вымолвить ни слова.

– Не бойся, я рядом. Со мной тебе никто не будет страшен. Ты должна это запомнить и никого не бояться. Хорошо?

Ворона продолжала совершать круги над поляной.

– Это скверное создание не уберётся прочь, пока не изловит тебя. Знаю я это коварное племя, – сказал волк. – Слушай, что мы сейчас сделаем.

И прошептал:

– Забирайся ко мне в ухо.

Бабочка послушно влезла в его большое серое ухо. Волк опрокинулся навзничь, распластал свои лапы по траве. Можно было подумать, что он лишился жизни. Ворона так и подумала. Но из предосторожности она сделала несколько кругов над поляной, снижаясь над распростёртым волчьим телом. Наконец она осмелела и села на голову волка, чтобы выклевать глаза.

Волк сделал внезапное движение, и лапы вороны оказались зажатыми в его пасти. Ворона захлопала крыльями, но волк ловко прижал их лапами к земле и сказал:

– Сама стала добычей? Ну, как самочувствие, охотница?

– Я не хотела никого убивать. Отпусти меня, – взмолилась ворона.

– Так я тебе и поверил, что не хотела. Я сам был таким совсем недавно. Слушай меня внимательно. Если ты ещё хотя бы один раз позволишь себе охотиться на беззащитных бабочек, будешь иметь дело со мной и со всем моим семейством. Поняла?

– Поняла.

– Коли поняла, убирайся восвояси.

Волк разжал лапы. Ворона в один миг исчезла. А бабочка вылезла из убежища и горячо поблагодарила своего спасителя:

– Ты настоящий друг! Именно такого я мечтала встретить!

Потом они рассказывали друг другу очень много интересного. И не заметили, как день кончился. Бабочка устала и села волку на кончик носа. Она пощекотала его своими усиками. Волчий нос чихнул, и волк рассмеялся.

– А теперь давай спать, – предложил он, – я тоже утомился за день. Надо отдохнуть, потому что завтра у меня много грандиозных и интересных планов.

Он растянулся на тёплой траве. Бабочка забралась к нему в усы и заснула.

Увы, это была её первая и последняя ночь на белом свете. Потому что бабочка была однодневкой.

Утром волк проснулся и тщетно пытался разбудить свою подругу. Для него это была невосполнимая утрата. Волк долго горевал. Но он на всю жизнь сохранил воспоминание об этой трогательной дружбе, изменившей его образ жизни.

От удара молнии в могучую ель загорелась сибирская тайга. Огонь погубил деревья на большой площади и наделал бы ещё больше бед, если бы не ливень. Дождь полил как из ведра, беспощадно расправляясь с пожаром.

Уцелел лишь маленький тлеющий очажок в сердцевине уголька от сгоревшей сосны. После безумного разгула стихии и последовавшей расплаты огонь остро пронзила жажда жизни. Ему не хотелось умирать так неожиданно, а он уже предчувствовал свою гибель. Как бы медленно ни распускал он своё пламя, настанет момент, когда придётся погаснуть.

Как только огонь услышал, что упали последние капли дождя, он тонким золотым венчиком выскользнул из тлеющего уголька и заплясал от радости:

– Я снова жив! Как же прекрасно жить на свете!

В это время откуда-то прилетел мотылёк, увидел пламя и очень удивился:

– Кто ты? И почему ты радуешься жизни? Жить – это же естественно.

– Глупый мотылёк, я вижу, ты совсем-совсем неопытный. Ты даже не знаешь, что я – огонь. А ведь огонь, пожалуй, твой самый главный враг.

– Как? Разве можешь ты стать моим врагом?

– Если бы мы встретились до дождя, то я, не задумываясь, доказал бы тебе правоту своих слов. Но после того, что недавно произошло, я уже не в силах это сделать. Мне хочется пожить как можно дольше.

– Разве тебе что-то угрожает?

– Да. Моя жизнь ограничена вот этим угольком. Я проживу чуть меньше получаса. По сравнению с твоей жизнью моя – мгновение.

– Я совсем не понимаю твоей тревоги.

– Да и трудно тебе понять…

– Послушай, может, я что-нибудь придумаю. Мои родители говорили, что нужно найти себе друзей. Друзья всегда помогают в любой беде. А так как я думаю, что ты сейчас в беде, то я постараюсь стать твоим другом и помочь тебе.

– Чем ты можешь мне помочь? Ты слишком слабенький.

– Ну и что? Ты скажешь мне, что тебе нужно сейчас?

– Мне нужны сухие листья, хвойные иголки, шишки, мох, веточки.

– Это же очень просто. Хотя мне и самую тоненькую веточку с земли не поднять, но дело поправимо. Я позову муравьев, с которыми успел познакомиться. А они пригласят ежей, белок, зайцев, и мы все вместе натащим для тебя много хвороста.

– Чудак, ты ничего не понял. Мне никто никогда не станет помогать. Я приношу всем гибель.

– Как же тогда быть? Может, уговорим как-нибудь?

Прошло почти полчаса. Уголёк стал совсем маленьким и слабо испускал тонкий венчик пламени. Огонь умирал. Мотылёк предложил несколько своих мыслей, как помочь огню, однако ни одно средство не подошло.

Жаркое солнце быстро высушило остатки ливня, и вдруг неожиданно для себя огонь увидел рядом сухую горку листьев. В них было его спасение.

Однако у него уже не осталось сил, чтобы перепрыгнуть со своего уголька на новое место. Отчаяние охватило огонь: он знал, что выжить можно, но у него не хватит сил, чтобы выжить. И никакого выхода он не находил.

Мотылёк чувствовал состояние своего друга и грустно сказал:

– Я не смогу пережить последние твои минуты. Моё сердце разорвётся от горя. Назови мне твоё последнее желание, я его исполню.

Огонь помедлил с ответом, потом произнёс:

– Я верю в твою дружбу. Никто из живых существ не смог бы стать таким другом, как ты. Ты готов на самопожертвование. Видишь рядом горку сухих листьев? Моё последнее желание – перебраться туда.

– О! – воскликнул мотылёк, – ничего нет проще. Сейчас всё устроим. Ты только посмотри, здесь совсем маленькое расстояние, не больше размаха моих крыльев. Сделаем так. Я распахну свои крылышки: одно будет касаться сухих листьев, другое – тлеющего уголька. Ты быстренько перебежишь по моим крыльям и будешь спасён!

– А как же ты? Ты ведь…

– Обо мне не беспокойся! Ради тебя я готов на всё.

Мотылёк, взмахнув крылышками, широко расправил их и замер в ожидании…

Но огонь не стал перебираться на сухую горку листьев, чтобы сохранить себе жизнь. Он подумал: «Мне всё равно умирать, минутой раньше – минутой позже, так зачем же я буду лишать жизни такого доброго и наивного мотылька, ведь он уже стал моим настоящим другом. Он хотел принести себя в жертву ради моего спасения. Нет, я не смогу погубить друга».

И слабый оранжевый огонёк выскользнул из почерневшего, подернутого седым налётом уголька и растворился в воздухе, не коснувшись крыльев мотылька.

Однажды глубокой осенью в бескрайней алтайской степи поднялась сильная буря. Может, она была и не так уж сильна, но маленьким травинкам показалась диким ураганом с пылью, ливнем и ветром, и те не в силах были удержать свои семена. Всё равно пришлось бы расстаться с ними. Растения всегда расстаются с семенами. Но ведь так не хочется отпускать своих детей, не успев рассказать им всего, что нужно в жизни.

Одно семечко закружилось в потоке смерча. Ему было радостно одному на воле – лететь и наслаждаться полётом. Ведь оно летело в первый раз. А сидеть со своими сестрёнками и братишками на мамином стебле уже надоело, особенно в последние дни осени, когда наступили холода и часто шли дожди со снегом.

И вдруг в темноте семечко ударилось о землю. Порыв ледяного ветра закатил его под большой камень. За день семечко очень устало, ведь оно летало с самого утра, и теперь крепко заснуло.

И всю долгую-предолгую зиму снились семечку солнечные лучи, прозрачные и нежные. Снились холодные капли росы, которую оно пьёт своими маленькими корешками. Снились яркие цветы, и оно хотело быть похожим на них.

Наконец-то пришла весна. Семечко сквозь сон почувствовало, что вокруг стало тепло. Оно проснулось и подумало, что теперь самое время выглянуть наружу. Оно потянулось и, пустив тоненький росток, стало пробираться вверх.

Росток настойчиво лез вверх до тех пор, пока не упёрся во что-то твёрдое. Он напрягся изо всех сил, но от усилия только согнулся. На земле, где вот-вот должен был появиться росток, лежал большой камень.

– Пусти меня, – робко попросил росток, – будь добр…

– Ещё чего. Я лежу на этом месте тысячи лет! И ещё буду лежать тысячи лет. Не пущу тебя! Ишь ты, «будь добр», – глухо передразнил камень.

– Пусти, пожалуйста, ну, пусти! Мне так хочется взглянуть…

– Мало ли чего тебе хочется! – грубо перебил его камень. – А мне нравится лежать здесь и не двигаться. Не упрашивай меня и не старайся зря. Разговор окончен.

Росток, а он был очень нежным и легкоранимым, обиделся, заплакал, но всё-таки стал взбираться вверх, огибая камень, который, как и прежде, был холоден и безучастен. Он не хотел отодвинуться.

Сколько сил пришлось потратить маленькому ростку, чтобы подставить два первых листика долгожданным солнечным лучам.

– Бедняжка, – вздыхал стриж, который жил неподалёку и всё слышал. – Как мне тебя жаль, но я ничем не могу помочь. Камень очень силён, ему тысячи лет, мне с ним не справиться.

И выросла травинка кривой, листочки появлялись только на одной стороне. Но всё равно она радовалась. Радовалась свету, теплу, воздуху. А по ночам, когда прижимала листочки к своему тельцу, чтобы согреться от холода, видела себя во сне стройной, с множеством семян, с которыми она не хотела расставаться…

Камень исчез. Ночью кто-то шёл мимо, пнул его ногой, может, случайно, а может, заметил травинку и стало жаль бедное растение.

Утром травинка проснулась, с облегчением вздохнула, умылась росой и впервые увидела мир со всех сторон: вокруг зеленела трава, вдали темнел лес, а перед ним блестело озеро. Но, увы, так и остался кривым стебелёк.

Девочка Катя стояла на балконе третьего этажа и пускала из пластиковой трубочки мыльные пузыри. Они ненадолго зависали в воздухе и плавно опускались на землю.

Сначала были маленькие пузыри, они улетали молча. Но вот появился большой, он плавно качнулся, оторвался от трубки и сразу воскликнул:

– Смотрите, какой я большой, какой красивый. Я лучше всех на свете. Со мной не сравнится даже солнце. Оно жёлтое, а я весь – цветной.

Катя залюбовалась им и стала смотреть, как мыльный пузырь опускается вниз. Он переливался всеми цветами радуги.

Вдруг пузырь заметил рядом с собой разноцветные воздушные шары. Их было три – красный, жёлтый и синий. Каждый парил в воздухе, натягивая ниточку. А ниточки держал в руке маленький мальчик. Он шёл с праздника со своими шариками.

Мыльный пузырь высокомерно сказал шарам:

– Посторонитесь, уродцы. Нашли чем хвастаться! Один – красный, как рак. Другой – жёлтый, как пшённая каша. А третий – синий-пресиний, наверное, от холода посинел.

От важности мыльный пузырь раздулся ещё сильнее. Шарики не стали с ним спорить и промолчали.

А мыльный пузырь не унимался:

– Ну что, бестолковые, молчите? Нечего возразить? Вот так-то! Кто самый красивый? Я!!!

Тщеславие так охватило его, что он начал раздуваться. Раздувался, раздувался, раз – и лопнул! Только мыльные брызги полетели во все стороны. Одна упала на одуванчик. Цветок поморщился и встряхнулся:

– Фу, какая гадкая капля досталась мне. А я думал, что дождик пошёл. Поскорее бы дождик, чтобы смыл с меня эту горечь.

Весной на свалке взошёл лопух. Он рос, рос и вырос. На нём распустился фиолетовый цветок. Бабочка летала вокруг и восторгалась:

– Какой ты красивый, какой особенный. Какой у тебя махровый ворс. Ты очень важный цветок. Только тебе расти бы не на помойке, а что-нибудь украшать.

Лопух возгордился и не на шутку решил сделаться важным и что-нибудь украсить. Помог ему ветер. Он был легкомысленным, дул куда хотел. Лопух поделился с ним своей мечтой. Ветер выслушал и сказал:

– У тебя есть такая способность – быть цепким. Недаром тебя зовут репейником. Прилипнешь – не отстанешь. Наберись терпения и сил, вырасти, созрей и всё будет по-твоему.

Лопух стал ждать. Уже лето близилось к концу, лопух начал отцветать, стал очень цепким, а мечта не исполнялась.

И вдруг к свалке подкатил автомобиль. Из него вышел человек в модном костюме, открыл багажник и выбросил из него в общую кучу коробки и пакеты с мусором.

– Приготовься, – шепнул ветер и резким порывом сорвал со стебля цветок репейника. У того даже не успела закружиться голова от полёта – мгновенно он оказался на лацкане пиджака.

Человек сел за руль и поехал.

– Теперь я очень важный. Я стал украшением одежды знатного господина, – радовался репейник.

Но недолго длилась его радость. Вдруг человек взглянул в зеркало заднего вида и заметил на пиджаке репей:

– А это что такое? Какой только гадости не подцепишь на свалке. Тьфу!

Он брезгливо оторвал репей и выбросил его через окно на обочину дороги, в пыль.

Упрямая маленькая веточка плакучей ивы не внимала советам родителей и росла не как все ветви, склоняясь к водоёму, а стремилась вверх.

Рядом с зарослями ивы, подальше от берега озера, стоял дуб. Огромный, толстый, ему, наверное, было лет триста или пятьсот.

Ивовая веточка, любуясь его мощными ветвями, большими резными листьями, ажурными плодами, тянулась к нему.

– Что ж ты, неразумное дитя, нашло в нём? – возмущался отец-ствол.

– Почему тебя так тянет к нему? Он не из нашей породы, он нам чужой, не дружи с ним, – сетовала мать-крона.

– Смотри, сколько вокруг таких же, как ты, веточек, дружи с нами, любуйся своим отражением в прозрачной воде, – предлагали сёстры.

– У вас интересы глупенькие и ограниченные. Все вы эгоисты. Мне с вами скучно, – дерзко отвечала веточка.

– Какая, однако, строптивая уродилась. В кого же? – с недоумением говорили ей.

Наступило жаркое лето. Веточка стала длинной, стройной и вершинкой наконец-то дотянулась до самой мощной ветви дуба. Своими листочками она касалась его листьев, и это приносило ей радость.

Наконец-то и дуб обратил на веточку внимание. Они много говорили, беседовали на разные темы, и так было интересно слушать его рассказы, что веточка забывала обо всём на свете. Дуб за свою долгую жизнь повидал многое и с удовольствием делился с новой подругой своими воспоминаниями…

Однажды небо заволокли огромные тучи. Полыхнули молнии, загрохотал гром. Хлынул ливень с градом. Крупные градины молотили по всему живому. Веточка от ужаса обвила ветвь дуба.

– Не бойся, я спасу тебя, – он напряг все свои силы, чтобы противостоять стихии.

Когда гроза свалилась за горизонт, ивы представляли собой жалкое зрелище. Почти все их листья лежали поверх убитой травы. И только одна строптивая веточка, прикоснувшись в знак благодарности к листьям дуба, была целая и невредимая.

Луч солнца, удивляясь следам бури, сказал веточке:

– Ты правильно поступила, что всё сделала по-своему. Твой друг спас тебя. Только он мог сделать это. И теперь я понял, что искренняя дружба сильнее родительской любви, если она неразумна и эгоистична.

И всё-таки веточке было жаль сестёр. После бури она утратила свою строптивость.

– Я продолжу наш род, – думала она, – но не буду эгоистичной.

Однажды волк позвал лису и сказал ей:

– Слушай, подруга, мне нужна твоя помощь. Если поможешь, не будешь знать забот о еде. Будет тебе каждый день первоклассная гусятина, даже с яблоками.

И волк поведал лисе свой коварный план. Плутовка согласилась и стала действовать. Первым делом собрала болтливых, легкомысленных сорок. Пообещала им яркие вещички за услугу.

Сороки разлетелись по близлежащим деревням и начали агитировать гусей:

– Вы, гуси, самые умные птицы на свете. Ещё в глубокой древности ваши собратья спасли Рим от нашествия врагов. Теперь вам предстоит ответственная миссия – спасти Москву от безнравственности. Знаете, какой там разгул, свихнуться можно – подпольные казино, разврат, убийства.

Гуси клюнули на лесть и обман и поспешили за сороками. Сороки летели, запутывая следы. Вскоре гуси, потеряв всякие ориентиры, оказались в глухом лесу на большой поляне.

На её краю красовалась вывеска «Лисья школа нравственности». Гуси обступили её со всех сторон. А лиса начала свою проповедь:

– Я преклоняюсь перед вашей мудростью и жаждой справедливости. Вам предстоит спасительная миссия – очистить Москву от скверны. Я преподам вам несколько уроков этики, вы станете легко ориентироваться в том, что такое хорошо и что такое плохо. Вы быстро и легко усвоите, как бороться с вселенским злом. За успех в деле, а я в нём не сомневаюсь ни грамма, вам поставят грандиозные памятники.

Лиса прочитала слушателям лекцию о добре и зле. Гуси выдернули из своих хвостов перья и аккуратно занесли всё сказанное на бересту. Они остались очень довольными. Они поверили, что им предстоит исполнить великую миссию.

А после лекции лиса сказала молодым гусятам:

– Теперь прошу следовать за мной в кабинет практических занятий.

И, распушив хвост, пошла вперёд, гусята – за ней. Она завела их в нору. А там волк, нагуляв изрядный аппетит, уже поджидал гусят. От нетерпения он даже языком цокал.

– Ну, вот, – обратилась лиса к одному из гусят. – Иди за этим дядей на занятие. Да будь послушен.

Гусёнок послушался, и волк завёл его в тёмный закуток, где сразу набросился на него и проглотил. Гусёнок даже пикнуть не успел.

Такие занятия продолжались до поздней осени, пока все гуси не закончились.

– Хорошо мы с тобой потрудились, – сыто бурчал волк, поглаживая своё жирное брюхо.

– Да уж, – согласно кивала в ответ лиса, тоже поглаживая брюхо. – Отлично. И главное – с яблоками.

Вдоль стен норы были навалены горки яблок. Это ёжики по просьбе волка натащили их сюда. Поедая гусей, волк и лиса смотрели на яблоки, и аппетит у них разгорался ещё сильнее.

– Сейчас отдохнём от трудов, – пообещал волк, – и за новое дело! Придумаем ещё какую-нибудь школу. Например, школу борьбы со злословием или, на худой конец, с коррупцией. Эх, хорошо на свете жить, пока есть наивные и доверчивые птицы в нашей округе!

Лиса очень любила кушать курочек, а пушистых цыплят прямо-таки обожала. Но, увы, доступ к курятнику ей перекрыли. Высокий забор, капканы и собака не давали пробраться к лакомой еде.

Но лиса – на то она и лиса, чтобы хитрить. И она придумала вот что. Она причесала хвост, сделала завитки за ушами и пришла в рощу, где обитали птицы. Словом она владела умело – язык хорошо был подвешен.

И ей не стоило большого труда обвести вокруг пальца легкомысленную сороку.

– Слушай, разлюбезная подруга, ты ведь летаешь над курятником?

– Летаю.

– А топор там видела?

– Видела.

– Будь добра, приведи его ко мне в гости. В награду получишь щедрый подарок – ужасно блестящий и ужасно престижный.

Сорока привела топор и получила в подарок стеклянную бусинку.

Топор был туповат. И лиса хотела ловко этим воспользоваться.

– Послушай, уважаемый господин топор. Я знаю, как тяжело тебе жить. Ни развлечений, ни настоящих чувств. Каждый день раскалываешь толстые чурбаны. Так недолго вконец отупеть. Тебе надо испытать настоящее чувство. Тебе надо стать мамой.

Топор не понял с первого раза и спросил:

– Как ты сказала?

– Те-бе на-до стать ма-мой и испы-тать в пол-ной ме-ре чувство ма-те-рин-ской люб-ви, – терпеливо и по слогам повторила лиса.

Топор надолго задумался. Думал-думал, а потом сказал:

– Пожалуй, можно.

Лиса посвятила его в свой злонамеренный план. Под курятником курица-несушка снесла много яиц и теперь их высиживала. Вот-вот должны были появиться цыплята. Жёлтенькие, пушистые – лисья мечта.

Топору было приказано перед самым появлением цыплят избавиться от наседки, каким способом – его дело. А когда курицы не станет и цыплята вылупятся, обсохнут и немножко окрепнут, привести их в лес к лисьей норе. Топор сделал всё, что приказала лиса.

Цыплята вылупились, обсохли, вылезли из гнезда и увидели топор. Они подумали, что это их мама. Потому что маленькие цыплята считают своей мамой того, кого увидят первым.

Топор поднялся на топорище, цыплята подбежали к нему, радостно запищали: «Мама, мама!» и пошли вслед за ним в лес.

Лиса заманила их в нору, а топору сказала:

– Ты подожди, я пойду их обучать, а потом, после занятий, они будут проявлять к тебе детскую ласку.

Топор ждал, ждал, заскучал по работе и ушёл. Он уже и забыл, зачем приходил в лес. А лисе только того и надо было.

Девочка дружила с маленькой птичкой по имени Синица. Девочка понимала птичий язык, а Синичка – человеческий.

Друзья встречались каждый день. Они гуляли по лугу, ходили в лес, на речку. Смотрели с мостика вниз на стремительное течение. Делились друг с другом радостями и горестями.

Девочка часто держала маленькую подругу в руках. Тепло человеческих рук согревало птичку в холодные осенние и зимние дни.

Перед заходом солнца они расставались, чтобы встретиться на следующий день.

– Как я люблю тебя, – говорила Синичка и спрашивала:

– А ты?

– И я тоже, – отвечала девочка.

Их дружбе завидовали другие птицы и другие девочки, а также насекомые и животные. Завидовали по-доброму, им хотелось такой же дружбы, но не у всех она получалась. Дружить тоже надо уметь.

Однажды как обычно они сидели на лугу. У девочки было не очень хорошее настроение. И она молчала. Синичка грустила из-за этого и бросала частые взгляды на подругу, сидя на её ладони.

Вдруг на луг приземлился журавль. Он важно похлопал крыльями. И изящно зашагал по траве, грациозно выгибая ноги коленками назад.

Девочка во все глаза смотрела на большую серую птицу. Она видела журавля впервые.

– Какой красавец, – прошептала она. – Вот бы мне с ним подружиться.

Недолго думая, она выпустила Синицу из рук и пошла к журавлю.

– Куда же ты? – растерянно спросила Синичка, усаживаясь на свою любимую веточку ольхи.

– Я хочу быть с ним, – кивнула девочка в сторону журавля.

– А как же я? – огорчилась птичка.

– Как хочешь.

От этих слов Синичка оцепенела. Её маленькое сердечко очень сильно ранила неведомо откуда возникшая жестокость девочки.

Журавль деловито шагал по траве. Он явно гордился собою и наслаждался своей грациозной походкой.

Девочка подошла к журавлю и остановилась в нерешительности.

– Что тебе надо? – высокомерно спросил журавль.

– Я хотела… – начала девочка, но не смогла продолжить, потому что смутилась и на знала, что сказать.

– Иди, откуда пришла, иди-иди, – равнодушно посоветовал журавль.

Девочка отвернулась от него и посмотрела в сторону своей бывшей подруги. Увы, синички на её излюбленной ольховой веточке уже не было. А журавль, сделав короткую пробежку, взмыл в небо.

Пчёлы, комары, бабочки, шмели и прочие насекомые окончили школу. И каждый выпускник стал думать о том, какую выбрать профессию, чем заняться во взрослой жизни.

Шмель учился шаляй-валяй, аттестат получил с тройками. В вуз с таким не поступишь. Да шмель и не рвался к высшему образованию и высшим ценностям. Но он постоянно смотрел телевизор. Не пропускал ни одного боевика. В голове его царило невежество.

И шмель решил стать киллером. По-русски это значит убийца. В фильмах киллеры делали своё преступное дело легко и не получали наказания. В жизни было по-другому: за каждое преступление следовало неотвратимое наказание. Через три дня шмель попал на скамью подсудимых за неудачную попытку убийства и теперь отбывал срок в колонии строгого режима.

Комар был более хитрый. Но лень и нелюбовь к труду тоже толкнули его на неверный путь. Он стал добывать себе еду, сами знаете, каким способом. Два раза ему везло. А на третий не повезло, его прихлопнули ладонью, и он распрощался с жизнью.

Бабочка тоже предпочитала урокам телевизор. Но смотрела не ужасные боевики с кровью и пулями, а легкомысленные сериалы с красивой беззаботной жизнью и пошлостью. И верила тому, что видела. Одна ветреная подружка уговорила её пойти на работу в казино. Там денег море необъятное, красавцы-мотыльки, замуж легко выйти и отправиться жить на Гавайские острова.

И подружки прилетели в казино. Днём они прислуживали чванным, тупым дельцам теневого и не теневого бизнеса, а ночью развлекали их стриптизом. Это было ужасно и омерзительно. К сожалению, они не следовали мудрым правилам нравственности, и им казалось, что можно делать всё что захочешь.

Через неделю их крылышки потеряли блеск, а ещё через неделю пообтрепались и приобрели непотребный вид. Хозяин казино показал им на дверь – больше не нужны. Заплаканные легкомысленные бабочки пришли к пчёлам: «Помогите нам». Пчёлы взяли их к себе на работу. Но бабочки не приносили мёд в ульи, а порхали над цветами и весь нектар съедали сами. Пришлось им и улей покинуть.

О дальнейшей судьбе бабочек ничего не известно. Одни говорят, что они проводят время на вокзалах. Другие утверждают, что они вдвоём (ужас!) вышли замуж за какого-то богатого олигарха, а тот по дешёвке перепродал их олигарху победнее.

Пчёлы охотно учились, изучили все науки, но более всего они увлекались ботаникой и зоологией. К тому же у них сформировалась активная гражданская позиция – делать добро. И поэтому после выпускного бала они всем роем улетели работать на пасеку. Добывать мёд.

Давно это было. Рассказывают, что некий человек водил по людным местам слона и тем зарабатывал себе на жизнь. Зевак повсюду находилось много, но платить собирался не каждый. Человек не обижался на это, брал сколько давали, и уходил дальше. Так и бродил он по белому свету.

Как-то ноги привели его в необычную страну. Каждый город был населён людьми, имевшими какой-нибудь недостаток. В одном жили лодыри, в другом – хвастуны, в третьем – эгоисты. Бродячий владелец слона ходил из одного города в другой и удивлялся местным нравам.

Однажды стоял человек на площади в Городе Самых Свободных. Так город называли его жители. Кругом толпились горожане. Однако близко подойти к человеку никто не решался. Слон мотал хоботом, ему было жарко. Хозяин забеспокоился: слон может вырваться и убежать, ищи потом его где-нибудь у водоёма. Он окликнул одного из юношей:

– Эй, подойди поближе, спросить надо.

– Нам нельзя, старейшины не позволяют, – ответил юноша.

– Чудеса, – возмутился человек, – вы что, рабы?

– Нет, мы не рабы, мы самые свободные из всех жителей других городов.

– Так почему же ты не можешь подойти?

– А вдруг старейшины не одобрят? К тому же распоряжения соответствующего не было. Вот скоро старейшины прибудут, тогда другое дело.

– Что ж, вас не интересует животное, какое я вам привёл посмотреть?

– Интересует, но вам же сказано, сейчас прибудут старейшины.

– Ну скажите, наконец, где у вас водоём? Мой слон хочет пить.

– Туда тоже нельзя идти без разрешения старейшин.

– Ну и дела, – огорчился человек. Он похлопал слона по хоботу, мол, потерпи, дружок.

Слон опустил голову, повесив уши. Толпа не расходилась. С каждой минутой народу на площади набиралось всё больше и больше. Переулки, ведущие к площади, оказались вскоре запруженными до предела. Желающие поглазеть забирались на заборы, крыши, висели на пожарных лестницах и на деревьях.

Неожиданно людской гул на площади стих, толпа расступилась, и с четырёх сторон к путешественнику направились четыре группы сильных мужчин. На своих плечах они несли паланкины с остроконечным верхом.

Носильщики приблизились к человеку, опустили паланкины на землю, откинули накидки, закрывавшие вход, и оттуда вышли четверо тех, кого горожане называли старейшинами. Каждый из них, сопровождаемый слугами, не приветствуя и держась на определённом расстоянии от других, гордо и с достоинством приблизился к слону. Таким образом, один из них оказался у хвоста, второй – у хобота, третий – у бока, четвёртый – у ноги.

Первый тщательно ощупал у слона хвост и без всякого интереса произнёс:

– Верёвка.

Второй, с таким же усердием трогая хобот, безапелляционно заявил:

– Фу, какая гадость, да это же змея.

Третий проделал те же манипуляции, что и двое предыдущих, и высокомерно изрёк:

– Стена!

Четвертый, обхватив ногу, разочарованно протянул:

– Толстый столб.

Затем каждый из старейшин задал путешественнику вопрос:

– Кто ты такой?

– Я – путешественник, – ответил человек в замешательстве. Он не ожидал такой реакции старейшин. Обычно слон вызывал любопытство у публики, кто бы ни смотрел на него, рядовой ли зевака или чванный чиновник.

– А кто разрешил тебе прийти в наш город? – снова по очереди спросили старейшины.

И обратились к толпе:

– Эй, стражи границ, явитесь с отчётом.

Те не заставили себя ждать и быстро подбежали.

– Кто вам разрешил пропустить человека в наш город?

Стражи замялись, но один из них быстро нашёл что сказать:

– Многоуважаемый и высокопочитаемый старейшина! Нам никто и не запрещал пропускать человека со слоном в наш город. На этот счёт не было указаний от вас.

– Ах, так! – разом вскипели старейшины. – Посадить в яму!

Незадачливых стражников увели с площади. Потом старейшины по очереди задали путешественнику вопрос:

– Кого ты привёл с собой? Кто это?

– Слон.

– Так вот, – провозгласили они снова по очереди, – за то, что у тебя нет разрешения на посещение нашего города, и тебя, и твоего якобы слона сейчас посадят в яму.

И, обратившись к новым стражам, приказали:

– Исполнить!

Те подошли к человеку, связали ему руки верёвкой. Вторая группа охранников потянула слона за хобот, но тот, заметив условный сигнал хозяина, не сдвинулся с места. После безуспешной возни со слоном они обратились к старейшинам:

– Не идет эта гора, нам не по силам сдвинуть её с места.

Тогда старейшины обратились к толпе:

– Расходитесь и ждите наших распоряжений относительно слона.

Толпа беспрекословно стала расходиться. Когда вокруг опустело, старшины обратились к стражникам:

– Образуйте вокруг слона и путешественника живое кольцо и не выпускайте их за его пределы. Ждите также новых указаний.

Затем каждый старейшина забормотал себе под нос примерно следующее:

– Сколько времени потрачено на пустые разговоры из-за этого якобы слона. Мне надо заниматься научными работами, а столько времени пропало зря.

Они уселись в паланкины, запахнули занавески, и носильщики двинулись каждый в своём направлении. Человек остался наедине со стражниками. Он пытался заговорить с одним, другим, третьим, но никто из них не отвечал на его вопросы. Только один из стражников, молодой парень с любознательным взглядом, пошептался с друзьями и куда-то удалился. А вскоре вернулся с узлом и ведёрком. Из узла достал глиняные кружки, лепёшки, разлил из ведёрка чай и поднёс каждому. Те выпили, поели и улеглись кольцом вокруг путешественника и слона. Тем временем стемнело. Через некоторое время раздался со всех сторон храп. Тогда тот стражник, что принёс чай, подошёл к путешественнику, освободил его руки от верёвок и сказал:

– Я дал им снотворное. И теперь тебе надо убираться отсюда, пока не поздно. Ещё неизвестно, чем заваруха закончится. Старейшины наши, как ты, наверное, догадался, слепы. А со слепой властью опасно связываться. Не думай, что у нас все люди жестокосердны. У нас много добрых, но каждый прячет свою доброту. Потому что по поводу проявления доброты слепцы каждый день издают самые противоречивые указы. И вообще все их распоряжения противоречивы. Сегодня они говорят одно, завтра – совсем противоположное, а потом опять переиначивают. В общем, если завтра они тебя помилуют, послезавтра велят снова посадить в яму. Ясно, почему тебе не стоит рисковать?

– Любопытно, – сказал путешественник. – Я хочу узнать про этих слепых побольше, чтобы потом рассказать о них в других местах. Пожалуй, я останусь до тех пор, пока не удовлетворю своё любопытство.

– Что ж, как знаешь, я тебе не могу приказывать. Я могу только посоветовать. Если ты хочешь узнать о наших слепцах, оставайся, сколько тебе нужно. Но в любой момент можешь рассчитывать на мою помощь, а также на помощь моих друзей. Я постараюсь, чтобы меня каждую ночь оставляли в отряде стражников около тебя, а если мне не удастся, здесь будут мои друзья.

С этими словами юноша улёгся на землю и уснул. Человек же съел краюшку хлеба, поданную стражником, и тоже лёг, положив голову на хобот слона.

Наутро они проснулись. Солнце выглянуло из-за горизонта и сушило траву, промокшую за ночь от росы. Слон хоботом собирал капли росы и утолял жажду. Стражники наблюдали за ним, но отогнать не решались. Путешественник заметил весёлые глаза своего вечернего сообщника и решил по его улыбке, что старейшины издали милосердный указ. И на самом деле через некоторое время появились гонцы с четырёх противоположных улиц. Каждый нёс еду и воду для слона и его хозяина. Они остановились и стали, перебивая друг друга, зачитывать указы старейшин:

– Моё преимущество обращается к путешественнику и его якобы слону с таким посланием. Мы приветствуем вас, и задним числом на ваше имя выписаны соответствующие приглашения – посетить наш город. Можете у нас оставаться, сколько хотите. Но дело осложняется тем, что вы привели с собой животное, которое вы называете слоном. И поскольку у каждого из нас сложились самые разные представления о нём, вам лучше покинуть наш город, дабы не вызывать смуту среди жителей. Нам надо сохранять среди них единство, что нам удавалось до сих пор. А с приходом слона начался разброд. Каждый старейшина за эту ночь написал научный трактат о слоне: кто он и зачем он нужен. И точки зрения старейшин не совпадают. Так что вам нужно повиноваться нашему распоряжению. В противном же случае наша милость может смениться на гнев.

Путешественник в очередной раз удивился нравам этого города, подмигнул своему сообщнику, взял слона за хобот, приласкал, и они отправились, сопровождаемые большой толпой народа. Все спорили между собой:

– Я говорил, что он верёвка.

– Да нет, какая верёвка, если стена.

– Вовсе не стена, это столбы.

Вскоре путешественник вышел за городскую черту, зашагал дальше и сказал:

– Только бы их споры не переросли в гражданскую войну.

Это случилось в незапамятные времена. Между птицами и зверями шёл великий спор за право царствовать на земле. Много было жертв, порою даже бесполезных и бессмысленных, ибо каждый силён, умён и ловок по-своему. Но всё-таки каждый думал о себе, что он – самый могущественный, и стремился доказать это, творя козни братьям своим или погибая в честном бою с неприятелем.

Ворон, обладавший крепким чёрным клювом, парил высоко в небе и искал Слона, чтобы расправиться с ним. Последние победы над мелкими птицами и зверёнышами не удовлетворяли его тщеславие. Ворону вспоминалась недавняя встреча со Слоном, которого все считали самым могущественным.

Слон обладал исполинской силой и был очень умён. Встреча та закончилась позорным поражением Ворона. Весть о ней разнеслась по всем джунглям, степям и лесам. Некоторое время Ворон не показывался никому на глаза – скрывался от стыда.

А дело было так. Однажды Ворон почувствовал, что он ничуть не слабее и не глупее спорящих. Пожалуй, даже превосходит их: у него сильный чёрный клюв, упругие крылья и непокорный дух. В тот же день он услышал мнение о Слоне. И решил непременно встретиться с ним. Чтобы доказать своё превосходство и утвердиться в звании самого могущественного.

Слона он приметил на берегу океана, где тот купался. «Он такой громадный, – подумал Ворон, – неповоротливый, неуклюжий, – одним словом, серая гора мяса. Где ему тягаться со мной, вёртким и маленьким. Я выклюю ему глаза, он затрубит и попросит о пощаде. И тогда обо мне заговорят!»

У Ворона перехватило дыхание. Он представил себя на суку самого высокого дерева, где сооружён великолепный трон, и тысячи мелких и крупных зверей приносят ему дань.

Ворон снизился, но настолько, чтобы хобот Слона не смог достать его, и крикнул:

– Карр-р-р! Говорят, ты самый сильный?

Слон выпустил струю воды из хобота и поднял голову:

– Кто со мной говорит?

– Это я, Ворон!

– Чего ты хочешь?

– Того, чем обладаешь ты!

– Чем же я обладаю таким особенным? Хоботом? Или большими ушами?

– О, нет!

– Так ведь у каждого есть свои достоинства. Зачем хотеть чего-то ещё?

– Поменьше слов, Слон. Я хочу одного – могущества. Я хочу, чтобы все подчинялись мне, в том числе и ты. Я вызываю тебя на поединок!

И Ворон внезапно опустился на голову Слона и хотел сильно ударить клювом ему в глаз. Но промахнулся. И тут же взвился в воздух, спасаясь от хобота, который чуть было не схватил его. В Вороне закипела злоба, и он приготовился к новой атаке.

Тут-то Слон понял намерение Ворона, а поскольку не хотел связываться с ним, решил просто-напросто проучить наглеца. Он набрал в хобот воды и в тот момент, когда Ворон намеревался нанести второй удар, выпустил в него мощную струю воды. От воды крылья промокли насквозь, и Ворон свалился в песок. Он в страхе подумал, что теперь пришёл его конец – Слон непременно наступит на него своей толстой ногой.

Но Слон снова занялся купанием, не обращая внимания на прыгавшего по песку жалкого Ворона. Сороки, с жадностью наблюдавшие за событиями на берегу, полетели в ближайший лес – распространять свежую новость.

Немного времени потребовалось Ворону для того, чтобы чувство униженности переросло у него в ненависть и огромное желание отомстить. Теперь он летал над лесом и снова выискивал своего врага. Сделав несколько бездумных кругов, он спланировал на прибрежную полосу океана. Он не поверил своим глазам – на песке лежал Слон. «Спит, – подумал Ворон, – самое время расквитаться».

Могучие волны подкатывались под тушу Слона, подмывая песок и унося его в океан. Гигантское туловище под их натиском всё оседало и оседало. И в тот момент, когда Ворон опустился на его голову, бешеный вал увлек Слона за собой.

Ослеплённый чувством мести, Ворон почти торжествовал победу. Он ничего не замечал вокруг. Первый удар был нанесён по закрытым глазам слона. Клюв вонзался мягко, Ворон с трудом вытаскивал его. Слон не шевелился. «Крепко спит – лучше для меня», – наслаждался лёгкой добычей Ворон. Он торопился, боясь, что Слон может проснуться, и не оглядывался по сторонам. «Довольно. Я задолбил его до смерти. Пора отдохнуть. А потом я, пожалуй, позавтракаю слоновьими глазами. Это самая вкусная еда», – злорадно думал Ворон.

А волны, торопя друг друга, влекли необычную добычу дальше и дальше в океан. Им всегда было всё равно, что уносить.

Вдруг Ворон поднял клюв и не увидел берега. Со всех сторон островок – Слона – окружали беснующиеся волны, которые уже поглотили почти всю его тушу. На поверхности воды осталась одна голова.

Последнее, о чём подумал Ворон, было: «Я не знаю… в какую сторону лететь… Я погиб…»

А ведь Слон уже был мёртвым. Он умер несколько дней назад от старости, но так и остался непобеждённым.

У входа на станцию московского метро «Краснопресненская», напротив зоопарка, в погожие дни с самого утра стояли владельцы лошадей, больших и маленьких. Они приводили их сюда, чтобы заработать на жизнь. Они за деньги катали детишек вокруг станции метро.

Со стороны лошади казались задумчивыми и печальными. Они цокали подковами по горячему асфальту и вспоминали, наверное, о своей привольной деревенской жизни, о свежей траве на лугах и холодной воде из колодцев. Но не будем гадать, а лучше остановимся, приглядимся к коням и послушаем рассказ одного из них. Вот что он поведал мне:

«Я люблю, когда человек смотрит на меня добрыми глазами. Такой же добрый взгляд был у моего хозяина. Он ухаживал за мной с той поры, когда я был жеребёнком. Холил меня, ласкал, расчёсывал гриву и хвост упругой щёткой, баловал по выходным кусочками сахара. Он дал мне самое красивое лошадиное имя – Сивка-Бурка. Я очень гордился своим сказочным именем. И хозяином тоже гордился. И любил его. Правда, иногда от него исходил неприятный запах алкоголя. А я терпеть не мог этот запах. И когда хозяин подходил ко мне и дышал в моё лицо, я становился упрямым и не хотел выполнять его приказы. Этим я хотел доказать пагубность его зловредной привычки. Он не бил меня за непослушание, но обзывал обидными кличками, которые я не старался запоминать.

Мы работали с хозяином на птицеферме. В телеге возили в заготовительную контору и сельский магазин дощатые ящики с яйцами. Мне нравилась моя работа. И я, наверное, возил бы ящики всю жизнь, если бы не два обстоятельства.

Первое касалось моего увлечения, переросшего в страсть. Как-то ранней весной на птицефабрике появилась новая лошадь. Эдакая блондинка с пышной гривой, большим хвостом и огромными глазами. Заглянув в них в первый раз, я понял, что тону. А второго взгляда и не потребовалось.

Она очаровала всех коней, и молодых, и старых. Каждый хотел добиться её расположения. Я оказался на седьмом небе от счастья, когда она обратила внимание именно на меня. Досталось это неимоверными усилиями с моей стороны.

В редкие часы отдыха мы мчались в поле. Ветер трепал наши гривы и хвосты. Я буквально летел по воздуху, едва касаясь земли, рядом с ней. Набегавшись, мы жадно срывали сочную траву на лугу. Запивали её ледяной водой из быстрого ручья. Валялись на просторе.

В середине лета я впервые решил проявить свои чувства. Мы стояли на лугу и долго смотрели друг другу в глаза, не произнося ни единого слова. Мне казалось, что она испытывает то же самое, что и я. Но как я ошибался. Когда я протянул к ней голову и коснулся её своими губами, она вдруг дико заржала и больно укусила меня. С рассечённой губой я вернулся в стойло. Хозяин ждал нас. И увидев моё состояние, он сразу всё понял и беззаботно сказал:

– Да плюнь ты на неё. Разве мало лошадок вокруг. Найдёшь другую, какие твои годы.

А я уже был в зрелом возрасте. И это была моя первая глубокая любовь. Хозяин заботливо обработал рану. Но с той поры я стал неузнаваемым.

Мне ничего не хотелось делать. Телега, в которую меня впрягали, казалась противной, хуже бича. Дорога от фермы до конторы и магазина тянулась бесконечно. Солнце жарило немилосердно. Мухи и слепни кусали невыносимо.

Я думал только о белой лошадке. Но подойти к ней не хотел из гордости. Она несколько раз при встрече косила на меня глазом, но я высоко поднимал голову и без слов проходил мимо.

Наконец терпению моему пришёл конец. И я перестал слушаться хозяина. Вообще. Всю неделю меня не впрягали в телегу.

А тут вмешалось второе обстоятельство. Политикой и экономикой я не интересовался, хотя стоило бы. Но что-то случилось на нашей птицеферме. Стало мало кормов. Куры перестали нести яйца. Людям не платили зарплату.

Странные слова «кризис» и «капитализм» витали вокруг. А вскоре птицеферму и совсем закрыли. Уцелевших кур распродали. Продали кому-то и меня. О судьбе белогривой лошадки я ничего не знал. Но я помнил её и думал о ней. Безответная любовь, неопределённость, страх перед завтрашним днём и, главное, разлука терзали меня ежеминутно. Что с ней, где она, увижу ли снова?

Новый хозяин оказался посредником. Он купил меня не насовсем и не для себя. А перепродал ещё кому-то. Тот тоже перепродал. Меня возили из деревень в города и обратно, пока я не оказался в Москве.

Поселили меня в однокомнатной квартире на первом этаже. Поначалу я боялся спускаться вниз по ступенькам. Казалось, вот-вот споткнусь и сломаю копыта. Со временем свыкся с городской жизнью. Лошади, как и люди, ко всему привыкают, даже к кризисам.

Хозяйка – развесёлая женщина, наверное, когда-то работала массовиком-затейником в доме культуры – относилась ко мне ласково. Привозила корм с птичьего рынка в толстых пластиковых мешках. По вечерам давала свежую траву, хотя и с автомобильными запахами. Словом, не голодал. Но и работать приходилось с утра до вечера.

Каждый день верхом на мне она приезжала к станции метро «Краснопресненская». И желающие детишки могли за плату покататься на мне по кругу. Одни смело садились в седло, обхватив своими слабыми ножками мои бока. Другие трусили, плакали и не хотели ехать. Родители забирали обратно свои деньги, а хозяйка оставалась недовольной.

Я был первым конём около станции метро. И около меня каждый день выстраивались очереди. Желающих покататься на лошади в самом центре Москвы было хоть отбавляй.

Потом сюда на работу стали приводить двух пони. Я всю жизнь прожил в деревне и ни разу не видел таких миниатюрных лошадок. Я очень сильно удивился. Но пони оказались во всём похожими на нас, больших лошадей. Они тоже добросовестно катали детишек. Тоже зарабатывали на жизнь себе и своей хозяйке.

Я уже хотел было познакомиться с мохноногой тёмно-коричневой пони, как вдруг…

Как вдруг на следующее утро я не поверил своим глазам. У метро стояла моя долгожданная белогривая лошадка. Она тоже во все глаза смотрела на меня, ничего не понимая.

– Вот где нам с тобой пришлось встретиться, – сказал я первым и опустил голову. Грива скользнула на глаза, и я почувствовал, как из них выкатились две крупные капли слёз. Я долго не поднимал голову, стараясь не выдать своих чувств. Она тоже молчала, и я ощущал её, всё ещё ничего не понимающий, взгляд.

Наконец мои слёзы высохли. И тут выстроилась очередь желающих кататься. Наши хозяйки деловито водрузили по одному малышу на наши спины, и мы пошли друг за другом вокруг метро. Она впереди, я за ней. Так мы и ходили, не сказав друг другу за весь день ни слова. Только изредка перекидывались печальными взглядами.

Прошло несколько дней. И однажды утром она грустно прошептала:

– Ты помнишь?

– Я всё помню, – ответил я тоже шёпотом и тоже с грустью.

– Прости меня, – произнесла она тихо и опустила голову.

– Я не злюсь на тебя. И никогда не злился. Мне так тебя не хватало…

– И мне тебя не хватало.

– Но теперь мы с тобой рядом, что же ещё надо?

– Да, мы рядом, но только днём. Ведь мы живём в разных местах. И мы никогда не будем вместе, как прежде.

И снова мы замолчали. И молчали до конца рабочего дня. А на другой день белогривую лошадку хозяйка не привела к метро. Не привела и на следующий. Её не было целый месяц. Тоска захлестнула меня с ног до головы. Меня раздражал нескончаемый гул машин, крики людей, даже детский смех стал невыносимым.

Я заупрямился и перестал выполнять приказы хозяйки. Убедившись, что никакие доводы на меня уже не действуют, и не понимая причины моего упрямства, хозяйка разозлилась и пригрозила продать меня в цыганский табор. Мне не хотелось в табор. Я должен оставаться у этой станции метро. Я должен снова катать детишек и ждать. Может быть, моя белогривая лошадка появится здесь когда-нибудь. Я буду ждать её до конца жизни.

Буду ждать и смотреть в глаза людям. Я люблю, когда на меня люди смотрят добрыми глазами. Это прибавляет мне сил…»

Вы когда-нибудь слышали звон, который рождают провода высоковольтной линии электропередачи в алтайской степи? Шаловливый ветер играет с проводами и создаёт звуки, которые, видимо, ему нравятся. Можно долго стоять у столба и слушать неповторимую, но всё-таки холодную музыку. Послушайте, что случилось с одной маленькой лягушкой, очарованной этим звоном.

На сочных зелёных листьях кувшинок старые алтайские лягушки любили собираться по вечерам в дождливую погоду, когда всё вокруг пропитывалось влагой и свежестью. Они блаженствовали от долгожданной сырости, а лягушата беззаботно резвились под дождём.

Одну старую лягушку все обитатели болота очень любили слушать – она знала много удивительных историй, не известных больше никому. Где она побывала в своей молодости, никто не знал. Возможно, улетала с перелётными птицами в другие края, возможно, все рассказы снились ей в снах, которые она видела после подслушанных на болоте разговоров перелётных птиц. Рассказывала она подолгу и всегда что-то новое.

Постоянной её слушательницей была маленькая зелёная лягушка. Она так привыкла слушать рассказы, что умри старушка – от горя она не знала бы, что ей делать.

Её блестящие глазки не скользили по глянцевой глади болота, нет, и по дну в поисках червяка они не шарили. Она любила смотреть на цветы, подплывать к ним близко-близко и заглядывать в их чашечки. Она видела в них отражение солнца, слышала эхо криков улетающих болотных птиц. О, как она тогда жалела, что не может вслед за ними оторваться от водной лилии!

В послеобеденную тишину, когда разморённые от тёплой воды лягушки зарывались в прохладный ил, маленькая слушательница взбиралась на самый толстый лист, сорвавшийся со стебля, и, закрыв глаза, плавала между водорослями. Такие путешествия продолжали навевать необычное состояние, оставшееся после рассказанных с вечера историй.

И вдруг однажды до её слуха донёсся звон, настолько слабый, что, пожалуй, она не услышала бы его, не будь в этот день такой удивительной тишины: ничто не двигалось и не шевелилось.

Звон лился сверху. И такую чудную музыку слышала лягушка в этом струящемся звоне, что сначала боялась открыть глаза, чтобы не вспугнуть его.

Но звон не исчезал. Он всё так же плыл над болотом, то усиливаясь, то ослабевая. И лягушка осмелилась открыть глаза. Она долго слушала, наслаждаясь волшебными переливами.

Потом захлопали крыльями прилетевшие на ужин птицы, и лягушке пришлось спасаться в водорослях. Вечером лягушка даже забыла о рассказах, которыми жила до сих пор. Она глубоко зарылась в прибрежные заросли, чтобы не столь мучительным было ожидание следующего утра.

После того как прошло несколько дней, заполненных слушанием звона, лягушка решила больше не оставаться на болоте. Она не могла смириться с мыслью, что не увидит своими глазами того, кто рождает звон, без которого она теперь не могла жить. И тайно, никому ни слова не сказав, в жаркий полдень она доплыла до берега и поскакала через густую осоку в лес.

Звон вёл вперед. Лягушка боялась упустить влекущую её ниточку. Через несколько дней бор закончился. Коричневые стволы сосен расступились и открыли перед восторженной лягушкой пустынную долину – это была бескрайняя алтайская степь. Она была подобна поверхности воды, местами такая же гладкая, а местами покрытая рябью – волнистыми рощицами ковыля. Но всё чудо состояло в том, что вокруг не было ни капли воды, – с этого пространства веяло зноем, и оно сплошь было жёлтым, трава в это жаркое лето рано успела выгореть.

Звон раздавался уже где-то рядом. Стоит сделать несколько прыжков, и мечта исполнится: она увидит того, кто издаёт эти обворожительные звуки.

Восторженная лягушка не замечала ни жары, ни усталости, не думала ни о воде, ни о дожде. Она только тяжело взлетала вверх, шлёпалась в колючую жёсткую траву и снова взлетала. Звон достиг предела. И лягушка увидела перед собой серый гладкий ствол, уносящийся вверх, но совсем не такой, какие окружали её болото. На этом не было ни единого сучка, ни единой веточки, ни единого листочка. Но ведь этот ствол мог издавать волшебные звуки. Значит, она у цели! Её мечта исполнилась. Она замерла в волнении и восторге. Она слушала. Она впитывала в себя этот звон. Она хотела раствориться в нём. Теперь он принадлежал только ей одной. Голова у неё кружилась от счастья.

– Вы кто? – после длительного молчания спросила лягушка тихо и робко. И замерла в ожидании.

Никто не ответил. По-прежнему звон плыл, наполняя воздух своей мелодией.

– Вы кто? Скажите мне. Я – маленькая лягушка. Я пришла к вам из далёкого болота. Я шла очень долго. Я очень устала. Я не могу жить без вас. Кто вы?

Молчание. Лишь прежний звон.

– Почему вы не отвечаете? Скажите мне хотя бы одно слово. Мне больше ничего не нужно.

Но как прежде – звон, звон, звон…

– Я – лягушка…

Она спрашивала, ждала ответа, снова спрашивала и снова ждала…

Она так и не узнала никогда, что это был телеграфный столб. И был он глух с того момента, когда люди с живого дерева срубили все ветки, все листья. И оно превратилось в бесчувственный столб.

Через несколько дней налетели птицы и склевали высохшее зелёное тельце. А звон плыл и плыл… Над жёлтой сгоревшей травой, над глухим алтайским бором и лишь в послеобеденную тишину еле уловимыми звуками долетал до маленького болотца, где никто не заметил исчезновения восторженной лягушки.

А старая лягушка-рассказчица не знала её в лицо: из-за преклонного возраста она была уже слепа.

Сегодня ко мне в редакцию пришёл очень известный археолог. И хотя я был завален работой по горло, выкроил десяток минут для разговора. То, что он показал, ошеломило меня. Это были клинописные таблички, которые принадлежали… бабочке, жившей на нашей земле миллионы лет тому назад. Подумать только: древняя разумная бабочка и её свидетельства о том доисторическом времени, когда и человека-то на свете ещё не было, а чувства только зарождались у древних обитателей Земли. Учёный бился над расшифровкой не один год, поскольку клинопись на глиняных табличках была еле заметна, ведь у бабочки совсем мало сил. Предлагаю читателю это необычное повествование в переводе на наш родной русский язык:

«Утро выдалось туманным, сырым и неуютным. Мои крылышки насквозь пропитались влагой. Ничто вокруг не радовало. Даже нектар в цветке показался противным. Он был липким, и пришлось приложить немало усилий, чтобы извлечь увязшие лапки и усики.

Я укрылся под большим листом папоротника. Глаза закрылись, хотелось забыться. И вдруг до моего слуха донеслось слабое всхлипывание. Кто-то плакал. Я огляделся и увидел невдалеке малышку-бабочку. Она сидела на стебле цветка в полном одиночестве, с закрытыми глазами, и печально покачивалась из стороны в сторону. Она была очаровательным созданием. Я невольно залюбовался ею. Видимо, она почувствовала пристальный взгляд, открыла глаза и посмотрела в мою сторону. Я приблизился к маленькой бабочке и спросил:

– Кто тебя обидел?

Она не ответила.

Я повторил вопрос:

– Кто посмел обидеть тебя?

И снова молчание.

Я погладил её по головке. Она всхлипнула и перестала плакать.

– Кто ты и откуда? Почему ты одна? – задал я целый ряд вопросов.

Малютка продолжала молчать. Я снова попытался погладить её, но она сказала:

– Не надо.

– Так и будем молчать? Я же хочу тебе добра. Почему ты ничего не говоришь? Ты не хочешь, чтобы я был с тобою рядом?

– Не знаю, – грустно произнесла она. И снова замолчала. Я смотрел на неё. Она смотрела на меня. Что таилось в её взгляде, я не мог понять.

– Хорошо, если тебе неприятно, что я пристаю с вопросами, я улечу.

И я медленно взмахнул крыльями, несколько раз оглянувшись. Она так же задумчиво смотрела мне вслед, как и прежде глядела в мои глаза. Странное, если не упрямое, создание, подумал я. И постарался забыть её. Какое мне дело до маленькой чужой бабочки, даже такой очаровательной. Но забыть оказалось не таким лёгким делом. Она не выходила из моей головы. А её печальный взгляд и тихое слово «не знаю» глубоко запали в моё сердце.

Прошло, как мне показалось, много времени. Я вернулся на прежнее место. Малютка продолжала безмолвно сидеть на стебле. Её печальный взгляд словно обжёг меня.

– Что с тобой случилось?

Она долго не отвечала и, наконец, произнесла робко:

– А вы прилетите сюда снова?

– Как же я прилечу, если ты не хочешь со мной разговаривать?

– А в следующий раз я буду с вами разговаривать.

Вот так. Я даже растерялся и довольно глупо произнёс:

– Мне улететь?

После долгого молчания она ответила:

– Как хотите.

Её ответ вывел меня из равновесия, потому что впервые в своей жизни я не знал, что говорить и как себя вести в такой ситуации.

– Хорошо, если тебе неприятно со мной разговаривать, я улетаю.

– Как хотите, – снова грустно произнесла она.

– Я улетаю, – и решительно взмахнул крыльями.

– До свидания, – донеслось мне вслед.

Весь вечер и всю ночь я провёл в таком состоянии, словно что-то потерял. Неужели она ранила моё сердце, хотел спросить я самого себя, но у меня не хватало воли, чтобы дать на этот вопрос положительный ответ.

Утро следующего дня выдалось тёплым, солнечным. Влага быстро испарялась. На траве и цветах блестели остатки росы.

Я провёл бессонную ночь и чувствовал себя неспокойно. Иголочка, накануне вонзившаяся в сердце, ныла. Выпив капельку росы, я поспешил на прежнее место, но там никого не было. Ни следа не осталось от вчерашней незнакомки. Может, она мне приснилась, успокаивал я себя. Тогда почему ранено сердце? Несколько раз в день я прилетал на то место. Но напрасно. На следующее утро прилечу в последний раз и, если её не будет, больше там ни разу не появлюсь, решил я. Но когда этот последний раз наступил, я увидел её…

– Здравствуйте! – сказал она весело. И сказала первой.

– Что мы будем делать? – спросил я.

– Не знаю, – ответила она.

– Может, полетаем над цветами? Смотри, сколько их вокруг!

– Я согласна, – сказала она и вспорхнула. Полёт её был легким и нежным. Крылышки еле трепетали, то поднимая её вверх, то опуская вниз. Я любовался её полетом.

Мы долго летали вокруг цветов. Я рассказывал ей разные, тут же придуманные истории про них. Она очень внимательно слушала и часто повторяла за мной услышанное. У неё была удивительная память. Наконец, она сказала:

– Что-то мне уже неохота летать.

– Ты устала?

– Нет. Но я больше не хочу.

Меня такой ответ огорчил. И я спросил:

– Я тебе надоел? Мне улететь?

– Не знаю.

Я огорчился ещё сильнее, иголочка ещё глубже вонзилась в сердце. И сказал:

– До свидания. Я улетаю.

– А когда вы прилетите ещё? – как ни в чём не бывало спросила она.

– Не знаю, – ответил я её словами.

– Прилетайте.

– Зачем? Я буду прилетать, а ты не будешь со мной разговаривать?

Последующие дни прошли словно в бреду. Я настолько привязался к маленькой бабочке, что уже ни часа не мог прожить без мыслей о ней. Она полностью пленила моё воображение.

– Вы такой умный. И не как все, кого я знаю. Вы так хорошо рассказываете свои истории про растения и цветы. Придумайте мне много историй, – сказала как-то она.

– Я постараюсь для тебя придумать много разных историй. Тебе нужны только весёлые?

– Почему же? Можно и грустные, и печальные, и даже трагические.

Однажды, будучи в особом состоянии духа, она призналась:

– Я тоже придумала несколько историй. Хотите, я расскажу вам.

– Конечно, хочу.

И она рассказала о маленькой бабочке-мечтательнице, которая искала себе друга. Я коснулся её крылышек своими. Она не отпрянула, не испугалась. И тоже нежно прикоснулась. Но лишь на краткий миг, и тотчас отстранилась.

Я был до безумия счастлив в тот миг. Но он исчез, как сон. И рану в сердце снова защемило. Она замолчала. Я сказал:

– Мне очень понравились твоя история. Ты можешь придумать ещё?

Она не ответила. Не ответила ни на этот, ни на другие вопросы. Моё огорчение дошло до предела, и я сказал:

– Тебе снова неприятно со мной?

Она молчала.

– Мне улететь? – спросил я.

– Не знаю, – тихо ответила она.

– До свидания! – печально сказал я.

– А вы завтра прилетите сюда?

– Нет, завтра я не прилечу. Я не буду прилетать целый месяц, и даже целых два или три месяца, – решительно сказал я и взмахнул крыльями.

– Я не буду так долго ждать, – произнесла она.

Я не стал спрашивать, что значат её слова, потому что знал: она не станет отвечать.

И действительно, я долго не появлялся на поляне. Мне было больно, горько, я не находил себе места все дни разлуки. Какой же силы очарование исходило от неё, какую власть обрела она надо мной, чтобы довести меня до такого состояния. Я не знал, что чувствовала она. И не пытался представить, потому что мне и без этих мыслей было невыносимо больно.

Наконец, у меня не осталось сил терпеть разлуку, и я стал изо дня в день прилетать на наше прежнее место. Я проводил часы в созерцании цветов, над которыми мы порхали вместе. Я вспоминал самые приятные мгновения, но их, увы, было так мало. Отчаяние моё дошло до предела, когда, наконец, я увидел её.

Она опустилась на лепесток рядом со мной и сказала своё прежнее:

– Здравствуйте.

И ни слова упрёка, почему я долго не прилетал. Как будто не было разлуки.

– Ты придумала новые истории?

– Да.

– Расскажешь?

– Да.

Я хотел прикоснуться к ней, но она отстранилась:

– Не надо.

– Почему?

– Не знаю.

– Ты не скучала без меня?

Она не ответила.

– Неужели в твоём сердце нет маленького уголочка, посвящённого мне?

Она молчала.

– Тебе неприятно быть со мной?

Она молчала.

– Скажи мне что-нибудь? Неужели тебе нечего сказать? – с отчаянием в голосе спросил я.

– Мне что-то неохота говорить, – произнесла она печально.

– Мы с тобой не виделись так долго. Я не знаю, как я жил всё это время.

Потом последовало моё роковое признание в любви. Она слушала молча. Не обмолвилась ни одним словом. Иногда во время моего монолога мне казалось, что она боится, потому что она держалась на расстоянии и не пыталась приблизиться.

– Наверно, я тебе больше не нужен? Тогда давай расстанемся навсегда. Я больше никогда-никогда не прилечу сюда. Я постараюсь забыть тебя, чего бы это мне ни стоило. Я улечу в другие джунгли и не вернусь. Потому что здесь всё будет напоминать о тебе.

Я был в отчаянии. Мне казалось, что мир в те минуты рушился, погребая меня и моё чувство под своими обломками. Она не проронила ни слова.

– Я улетаю. Прощай, – сказал я последние слова.

– До свидания! – как обычно при расставаниях проговорила она.

В тот миг я ещё не знал, что больше никогда в жизни не увижу её. Я всё ещё на что-то надеялся… Надеялся услышать: «Побудь со мной немного» или: «Прилетай, я буду ждать тебя».

Но только её последнее «До свидания! До свидания. До свидания…» сопровождало меня и сопровождает до сих пор. И только недавно я понял, что, произнося те слова, она прощалась со мной до следующего свидания, до следующей нашей встречи. «До свидания!» А не навсегда, как получилось. Мне не хватило терпения. Я горько раскаиваюсь, но прозрение посетило меня слишком поздно. О, как же одиноко мне, как невыносимо одиноко. Где же ты, моя утрата? Услышь меня!».

В полнолуние на поляне близ южной оконечности городка, где произошло это невероятное событие, возникала остроконечная скала с нанесёнными на неё письменами.

Первый человек, кто обратил внимание на странное явление, был удивлён: из знаков складываются слова, имеющие смысл. Когда он прочёл текст, был поражён ещё больше.

До меня тоже дошла невероятная легенда. Сначала я и воспринял её как легенду, как небыль. Но чем больше я думал о ней, тем скорее мне хотелось своими глазами увидеть чудо. Во что бы то ни стало я решил побывать у той скалы, чтобы самому прочесть строки, высеченные на камне.

Уже сгущались сумерки. Я вышел из электрички. В моих руках был план местности. Вдалеке темнел лес. Через поляну, поросшую высокой сорной травой, к опушке пролегала еле приметная тропка. Я шёл, проламывая руками сухую колючую стену, и не верил, что на этой равнине может неожиданно появляться фантастическая скала.

До места, обозначенного на плане, оставалось около двух десятков шагов. А до полнолуния оставалось ещё около получаса. Я приехал рано, и мне надо было скоротать время ожидания. Ожидание для меня – самое неприятное действие.

Небосклон темнел, только на западе размытая оранжевая полоса напоминала, что солнце опустилось за горизонт. Начали рождаться звёзды. Небо стало совсем чёрным. Ковш Большой Медведицы опрокинулся так, словно через край около его ручки вот-вот должна была хлынуть небесная жидкость. Но жидкость не хлынула. Зато огромная круглая луна ослепила глаза. И в безумно ярком лунном свете из земли неожиданно выросла пирамидальной формы чёрная тень. Несколько мгновений она колебалась, пытаясь прочно утвердиться на этом месте. Затем на скалу легли лунные лучи, и она обрела формы.

Резкие тени, глубокие провалы, острые рёбра обозначились на её поверхности. Ещё через мгновение по каменной глыбе заструились тонкие зигзаги, словно её сверху донизу пронзили холодные молнии. Хаотичные ломкие линии несколько секунд бесновались на гранях камня, пока не обрели покой в виде параллельных линий, как в школьной тетради. На линейках лунный свет выхватил клинописной формы знаки. Угол падения лунных лучей давал от знаков тень, и те начали складываться в слова.

Мне казалось, что я вижу сон. Настолько невероятным было место и всё, что там происходило, что я попытался ущипнуть себя. Но это был отнюдь не сон. Захлестнувшая страсть быстрее постичь смысл пылающих букв на камне заставила инстинктивно поверить в реальность происходящего.

Я панически боялся, что видение исчезнет. Но текст не исчезал. Наоборот, слова выстраивались в предложения, и они становились всё чётче и ярче. Не надо было прилагать никаких усилий, чтобы прочесть огненный текст. И я начал читать:

«В то, о чём повествуют этот камень, можно только верить. Ибо неверующий не только не увидит слов, он даже не увидит скалы, он никогда не найдет пути к поляне. Ибо одного зрения и ума недостаточно. Не все, имеющие глаза, способны узреть это, нужно ещё и зрячее сердце.

Это произошло совсем недавно.

На окраине небольшого городка стоял деревянный домик: два окна, крыльцо, крыша, накрытая выцветшим от дождей и ветров тёсом; дворик, обнесённый старым штакетником; и длинный, огороженный подгнившими жердями, земельный участок, засаженный овощами.

В домике жила женщина с сыном. Мать с утра до вечера копалась на грядках, выращивала овощи и продавала их на рынке – иного источника доходов у неё не было.

Мальчик учился в школе. Он был её единственной радостью. Она любила его без меры. Зимними вечерами, когда ночь приходила рано, мать с сыном садились ужинать. А после ужина они читали вслух книги. У них было совсем немного книг. И каждую из них они прочитали десятки, если не сотни, раз. Однако ни мальчику, ни его матери это занятие не надоедало.

Однажды утром сынишка проснулся раньше своей мамы. Обычно она будила его, сопровождая пробуждение ласковыми и слегка насмешливыми словами: «Вставай, моя соня!».

На сей раз малыш проснулся самостоятельно, откинул одеяло и взглянул на соседнюю кровать. Постель была не прибрана. И мальчик, бойко подбежав к изголовью, откинул одеяло с лица спящей матери и сказал её словами: «Вставай, моя соня!». Ответом было молчание…

У них не было никаких родственников. И никто в первые минуты потрясения не мог утешить бедного мальчика. Он знал, что такое смерть, но только по книгам. Сколько времени он провёл в липком оцепенении, он не знал. Слёзы беззвучно катились из глаз.

Очнувшись, он взял школьный альбом по рисованию, потрёпанную картонную коробку с акварельными красками и стал писать портрет единственного самого дорогого человека, которого он лишился так рано и так внезапно.

Слёзы капали на лист ватмана, и краски, закипая от горечи и отчаяния, ложились такими линиями и обретали такой цвет, что когда рисунок был готов, с него смотрело живое лицо, излучающее доброту и любовь.

В день похорон бедной женщины на её рисунок, выполненный сыном, обратил внимание сосед. Он был преподавателем в городской художественной школе и сказал отчаявшемуся мальчику:

– Я помогу тебе. Пройдёт несколько дней, время лечит, ты немного успокоишься, и мы серьёзно поговорим.

Прошло несколько дней. Ранним утром в дверь домика постучали.

– Входите, – ответил мальчик. – Дверь не закрыта.

– Я приветствую тебя, – сказал мужчина. – Ты уже позавтракал?

– Да, – ответил мальчик. – Я встаю очень рано.

– Хорошо, – сказал преподаватель. – Мы с тобой пойдём сейчас в нашу школу.

Мальчик надел свою лучшую рубашку, и они отправились, взяв с собой рисунок.

Седовласый директор школы оглядел мальчика с ног до головы и переключил внимание на лист бумаги. Он долго смотрел на изображение женского лица и спросил:

– Это нарисовал ты?

– Да, – робко ответил мальчик.

Он очень боялся, что его не возьмут в школу. Он думал, что надо сдавать страшные экзамены и сделать много рисунков.

– Ты? И сколько времени ты потратил? – снова спросил директор.

– Я не знаю. Когда мама не ответила ни слова, и когда я понял, что её… что она… – мальчик замолчал.

Но набрался мужества и продолжил:

– Мне показалось, что я сделал это в одно мгновение.

– В одно мгновение? – удивлённо спросил директор. Он задумался на несколько минут.

Учитель стоял, широко раскрыв глаза. Мальчик переминался с ноги на ногу.

Директор сказал:

– Именно это я и хотел услышать. Это так здорово!.. Тебе не надо учиться в нашей художественной школе. Даже наоборот. Многим взрослым не мешало бы поучиться у тебя.

Потом он добавил:

– Но в свою школу ты должен ходить. Тебе надо набираться знаний, потом – жизненного опыта. И ежедневно ты должен рисовать. Изо дня в день. Понял?

– Понял, – ответил мальчик.

Соседи помогали осиротевшему мальчугану. Ему приносили хлеб, молоко, сладости. Летом он выращивал на своём огороде овощи. Этому он научился у мамы.

Чаще всего к нему прибегала белокурая кудрявая девочка-соседка. У неё был смешной маленький носик и большие серые глаза. Она была на несколько лет младше мальчика и вела себя с ним непосредственно.

Перед тем, как войти во двор, она два-три раза скрипела калиткой и ждала, когда дверь домика откроется. Увидев мальчика на пороге, она задорно кричала:

– А сегодня мама передаёт тебе три горячих картошки и кусочек хлеба с маслом.

Или:

– А сегодня мама передаёт тебе два жареных куриных крылышка. Но только, съев их, ты не улетай никуда. Ладно?

Или:

– А сегодня я тебя угощаю кусочком халвы. Я так не люблю её.

На самом деле девочка очень любила халву, но отдавала её своему другу…

Мальчик сидел за столом и ел жидкую картофельную похлёбку с пшеном. А девочка в это время сидела на полу и листала его книжки. Она тоже перечитала каждую из них много раз, но всё равно любила бесконечно разглядывать картинки.

– Садись со мной кушать, я приготовил очень вкусно, – предложил мальчик.

– Нет, нет! Я сыта. Меня мама накормила. Ты ешь сам, – возразила девочка, откладывая книжку в сторону.

И вдруг её взгляд поймал рисунок, висящий на стене. Она подошла к рисунку, внимательно рассмотрела его и спросила:

– А кто это?

Мальчик опустил взгляд и шёпотом ответил:

– Мама.

– А где же она? – спросила девочка. – И почему ты шёпотом?

– Её больше нет, – тихо ответил мальчик. – И больше никогда не будет.

– Я поняла, – тоже тихо ответила девочка, словно что-то вспомнив. – Хочешь, я всегда буду с тобой?

Девочка молча отошла от рисунка на стене. Мальчик оставил суп на столе недоеденным. Они долго стояли друг против друга и смотрели друг другу в глаза. Потом девочка тихо спросила:

– А ты нарисуешь меня?

– Да, – сразу же ответил мальчик. – Я буду рисовать тебя каждый день.

Они стали встречаться ежедневно.

В домике.

Во дворике.

На берегу речки, протекающей невдалеке.

На опушке берёзовой рощи, раскинувшейся сразу за городом.

Небо было глубоким. Девочка запрокидывала голову, щурила глаза и с восторгом восклицала:

– Смотри, смотри! Жаворонок!

И испуганно:

– А он не утонет в такой глубокой глубине?

– Нет, что ты. Не утонет, – успокаивал её мальчик. – У него же крылья.

– Я очень хочу тоже летать в небе, тоже хочу тонуть!

– Сейчас и ты полетишь.

Мальчик брал её за руки; девочка разбегалась по кругу, её ноги отрывались от земли, и она летела вокруг мальчика, цепко держась за его руки. Её сердечко замирало, она громко повторяла:

– Ещё, ещё, кружи меня ещё!

Восторгу не было предела.

После полёта они отдыхали. А потом мальчик брал свой велосипед, девочка садилась на раму, и они катались по степным дорожкам и аллеям. Её волосы развевались на ветру от быстрой езды, локоны щекотали щёки и нос мальчика. Он заразительно смеялся, сильнее нажимал на педали, велосипед мчался стрелой.

– Мы как на ракете! Летим в космос! – восклицала девочка, зажмурив глаза. – Ещё, ещё быстрее!

Мальчик всегда носил с собой картонную коробку с красками, кисточку и рулончик бумаги. Он рисовал девочку каждый день.

– Как мне нравятся твои рисунки, – восхищённо говорила она.

– Нет, это не то, совсем не так, как я хочу, – сокрушённо возражал мальчик и в клочья рвал только что нарисованный портрет.

– Ну почему ты так делаешь? – со слезами на глазах спрашивала девочка. – Ты плохой, совсем плохой! Почему ты не отдаёшь их мне…

И убегала.

– Это не те краски. Не те, не те, – упрямо твердил мальчик, оставаясь наедине с собой. – Мне надо найти такие краски, чтобы…

И умолкал, закрыв глаза.

– Мне надо найти краски, которые нужны мне, – твёрдо решил мальчик. Эта мысль стала для него навязчивой. С нею он засыпал, с нею он просыпался.

Прошли годы. Мальчик стал юношей. Он с отличием окончил школу. Молва о нём, как о талантливом художнике, разнеслась по всему городку и за его пределами. К нему приезжали многие люди и просили, чтобы он нарисовал их портреты. За работу они давали юноше одежду, еду, а иногда и деньги. Деньги он откладывал в небольшой мешочек и когда тот наполнился, художник решил отправиться на поиски красок, нужных ему.

– Где-то же они должны быть на белом свете, – говорил он.

Тем ранним летним утром он сказал своей подруге:

– Мы должны на какое-то время разлучиться. Я должен найти краски. Во что бы то ни стало. Ты совсем не представляешь, каким я сделаю потом твой портрет. Разлука не будет долгой.

– Что найти? – спросила девочка растерянно. Её потрясли эти слова. – Зачем? Неужели нам плохо было вместе? Зачем ты уходишь? Где ты будешь? Когда мы снова встретимся? А вдруг – никогда? И что я тогда буду делать без тебя целый век?

Она опустилась на траву у калитки. Как хорошо было все эти годы слышать её скрип. Она закрыла лицо руками.

– Я больше не буду просить у тебя рисунки… Я не хочу, чтобы ты больше рисовал меня, – шептала она. – Только не уходи за красками…

Юноша наклонился, коснулся губами её волос…

– Я должен найти их!

И решительным шагом отправился в путь. Он даже не оглянулся, чтобы не остаться.

За летом наступала осень. Ей на смену шла зима. Потом приходила весна. Затем опять наступало лето. Год шёл за годом.

Девочка давно выросла. Преобразилась в красивую девушку с золотыми локонами и глубокими серыми глазами. А ожиданию, казалось, не будет конца.

Она каждый день, утром и вечером, выходила на окраину городка, стояла перед одиноким домиком у калитки. Но открыть её и войти во двор не решалась. Она знала, что чуда не произойдет. Её друг не выйдет, он где-то далеко, ищет какие-то краски, а зачем они ему нужны?

Она стала замкнутой, неразговорчивой. Улыбка редко озаряла её лицо.

Мать девушки видела её страдания. И ей надоело терпеть. Как-то вечером она села напротив дочери и сказала:

– Ты сама извелась и меня извела. Сколько можно ждать. Посмотри, сколько вокруг парней. Почему у тебя свет клином сошёлся именно на нём. Где он странствует? Что ищет? Да он тебя, наверное, давным-давно позабыл. А ты, бедняжка, маешься.

Дочь сердито посмотрела на мать:

– Может быть, и много. Но мне никто не нужен. И я не маюсь. И он помнит меня. Я это чувствую. Он тоже страдает, как и я.

Вскоре мать снова заговорила на эту же тему:

– Я видела сегодня сон. Как твой дружочек сидит на склоне холма и рисует. А кого, ты думаешь, рисует? Какую-то девушку с чёрными волосами и чёрными глазами.

Дочь ничего не ответила. Только румянец покрыл её щеки. Она встала из-за стола и выбежала за дверь.

Много раз мать пыталась посеять у дочери сомнения в верности её друга. Но девушка не поддерживала разговора, а просто выходила во двор.

Тогда старуха решила действовать иным методом. Она встретила подружек своей дочки и попросила их помочь, а за помощь пообещала отблагодарить подарками.

Подружки оказались легкомысленными и согласились. Они, смеясь, обсуждали, что за подарки им подарят за услугу. Не теряя времени даром, они приступили к исполнению плана. Шумной гурьбой ворвались они в дом девушки.

– Что-то, краса ты наша, давно мы не виделись, – загалдели они. – Так можно забыть, как ты выглядишь. Скорее одевайся, пойдём с нами на площадь. Сегодня приехал цирк. И у нас есть лишний билетик.

Девушка не хотела идти. Но подружки не отставали, и пришлось согласиться.

На городской площади уже высился пёстрый шатер. Гремела музыка. Маленькие клоуны в остроконечных, со звёздами, колпаках бегали вокруг шатра, весело смеялись, громко зазывали зрителей.

Когда представление началось, девушка вдруг увидела на стуле около себя парня. Он хлопал в ладоши, выкрикивал «-Браво! Бис!» и время от времени старался нечаянно коснуться её локотка. Девушка отстранялась, а когда ей надоело молчаливое приставание, она попросила подружку, сидящую рядом, поменяться местами. Парень не придал этому никакого значения. Он только ухмыльнулся в усы.

А вскоре она увидела его у своего дома. Он постоял около её калитки, посмотрел на окна и ушёл, обронив на ходу:

– Я ещё приду. И не один раз.

Девушке было неприятно видеть это самоуверенное и самодовольное лицо. Она спросила у матери:

– Это твоя затея с этим?..

– Да что, ты, родная, какая затея? Я его первый раз вижу… А он мне понравился.

Лицо девушки стало белым как полотно. Губы похолодели. И по спине пробежал холодок.

Сон матери, который она рассказала дочери, чтобы посеять в ней сомнения, оказался злой выдумкой.

А тем временем молодой художник настойчиво искал краски. Он переходил из одного селения в другое, из одного леса в другой. Его брезентовая сумка медленно пополнялась порошками, добытыми из коры деревьев, цветов, трав и их корней. Ему не хватало только натурального жёлтого цвета. И он подумал, что может найти его в пустыне.

Действительно, когда перед его глазами открылось знойное песчаное безбрежье, он поразился изобилию горячего жёлтого цвета. Этим цветом он напишет в будущем портрете её волосы.

Художник сел на барханы. Достал кисти, развернул бумагу. Он приготовился писать. Он впервые стал писать после долгих странствий и потому писал вдохновенно, жадно. Краски, опережая одна другую, торопились лечь на чистый лист.

Он не замечал хода времени. И не смотрел, что выходило у него из-под кисти. Нанеся же последний мазок, он закрыл глаза, чтобы через мгновение увидеть своё долгожданное творение.

Юноша медленно открыл глаза и горько разочаровался. Лицо не было живым. Получилось так же, как и прежде. Он в отчаянии разорвал портрет, и ветер, подхватив бумажные клочья, понёс их по песчаным гребням в пустыню.

– В чём же дело? – повторял он каждый раз, когда очередной лист бумаги с портретом оказывался изорванным. Краски были яркими, сочными, таких красок он ни у кого не видел. Но портреты не оживали.

Прошло семь лет. Пора было возвращаться на родину. Но как он мог вернуться, если он не нашёл того, что искал?

Однажды на берегу озера, заросшего камышом и населённого дикими утками, юноша сидел в глубокой задумчивости. Ему было горько и обидно за потраченное напрасно время. Он снова развернул лист бумаги, вытащил краски и, почти ничего не видя перед собой, стал наносить мазки, один за другим. Глаза его застилали слёзы. Они падали на лист и от каждой слезы краски закипали, закипали от горя разлуки и невозможности увидеть любимые глаза.

Ему казалось, что прошло одно мгновение, когда он очнулся. С листа бумаги на него смотрели живые печальные глаза…

Он, унимая дрожь, охватившую его, свернул портрет в рулон и, держа его в руке, быстро пошёл на восток, к своему домику. Он очень долго шёл.

И когда в одно раннее утро перед ним появились родные места, у него уже не было сил даже обрадоваться. Он лёг перед калиткой и впал в забытьё.

Придя в себя, он поднялся с травы. Открыл калитку. Весь двор зарос высокими сорняками. Даже на клумбе не было ни одного цветка. «Неужели она не бывает здесь?» Тревожные предчувствия овладели им.

– Почему она не встречает? – спросил он себя. – Неужели у неё не хватило терпения дождаться? И где она?

Он вошёл в дом. Толстый слой пыли покрывал пол, стол и стулья.

– Ничего, она где-то здесь, она просто не знает, что я вернулся. Скоро я увижу её.

Первым делом юноша повесил портрет на стену, противоположную той, на которой висел портрет матери.

Взгляды с рисунков встретились.

Художник быстро вышел из домика. Он прошёл мимо её жилища, но зайти не посмел. Может, она увидит его из окна. Он пошёл по тем местам, где они часто бывали вместе много лет тому назад. Может быть, там они встретятся после долгой разлуки.

Девушка действительно заметила из окна человека и сразу же узнала, что это её долгожданный друг наконец-то вернулся. Она дождалась, пока он скроется за поворотом дороги, ведущей в лес.

Она вышла из своего дома и направилась в его дом. Знакомый скрип калитки на какое-то мгновение остро воскресил в её памяти давно ушедшие дни. Девушка поднялась по трём скрипучим ступенькам крыльца, открыла дверь.

Пыль, лежавшая всюду, не поразила её. Её поразило лицо, которое печально смотрело на неё с портрета. Это было её лицо!

Она подошла ближе. Живые глаза с портрета пристально смотрели на неё. Девушка отвела свой взгляд. Но глаза, казалось, сверлили её насквозь, и она снова стала смотреть в них.

– Нет, это не я, – сказала она.

И повторила громко:

– Что ты так смотришь на меня? В чём ты меня упрекаешь? Ты меня ни в чём не можешь упрекнуть. Я ждала… Ведь ты – это не я? Я тебе сейчас докажу это.

Она взяла со стола круглое зеркало, стряхнула с него пыль и прислонила к стене рядом с портретом.

Она по очереди стала смотреть на рисунок и на своё отражение в зеркале.

– Неужели это я? Нет, ты – это не я! – в последний раз воскликнула девушка, бросив зеркало на пол. Зеркало брызнуло мелкими осколками.

Девушка медленно приблизилась к портрету, решительно взмахнула рукой, пытаясь ударить… Глаза на рисунке отразили ужас – они не могли защититься. Удар за ударом посыпались на рисунок. И в тот же миг девушка почувствовала тупую боль на своём лице.

– Сколько я ждала тебя, ждала изо дня в день? Сколько страданий и мук вытерпела? Зачем ты покинул меня семь лет назад? Зачем ты принёс этот портрет? – обращалась она к своему невидимому другу.

Силы покинули её, она в беспамятстве опустилась на пол.

Глаза матери, наблюдавшие за драмой с противоположной стены, помутнели, лицо стало медленно бледнеть, и изображение на бумаге исчезло.

Художник же, почувствовав, что в эти минуты в его доме творится что-то страшное, мчался из лесу…

Он ворвался в открытую дверь. Но он не успел. От увиденного в комнате взор его затуманился, он сел на пыльный пол и силы покинули его.

Резкая головная боль пробудила художника. Солнце немилосердно жгло голову. По лицу струился пот. Сердце учащённо билось, вот-вот – и выскочит из грудной клетки.

– Это только сон, это всего лишь сон, – прошептал он, – но какой это скверный сон.

Он знал теперь, что ему делать. Он развязал свой мешок. И все порошки заготовленных с таким трудом красок один за другим начал развеивать вокруг себя.

– Дело вовсе не в вас, – говорил он. – Теперь я знаю, в чём дело.

Он достал из кармана куртки те самые старые краски в картонной коробочке, которыми в детстве написал портрет своей матери. Он развернул лист бумаги, последний оставшийся от большого рулона.

Набрал из ручья воды. И взмахнул кистью.

– Сейчас я напишу тебя, – прошептал он, – а после этого я вернусь к тебе.

Овал лица. Вьющиеся жёлтые локоны. Серые глаза.

– Сейчас сделаю твою давнюю улыбку.

Но кисть вдруг перестала слушаться. Улыбка не получалась. А взгляд был настолько печальным, что художник не знал, что делать. Отчаянием и болью вновь захлестнуло его сердце.

– Неужели всё-таки что-то случилось? – прошептал он.

Портрет был готов. Взгляд с бумаги пристально смотрел в его глаза. И он никак не мог оторваться от него. Он смотрел так долго, что в глазах зарябило.

И вдруг лицо стало уменьшаться.

Размываться.

Вместо локонов появились белые с жёлтой подпалиной перья.

Нос обратился в клюв.

Перед художником на чистом листе бумаги сидела птица. Но взгляд её был человеческий, столь глубоко печальный, что художник инстинктивно протянул руку, чтобы погладить птицу по головке.

Но она испугалась, встрепенулась, взмахнула крыльями и взлетела.

Птица сделала над головой потрясённого юноши три круга и, издав прощальный крик: «Ищи меня!», растворилась в бездонном небе.

Художник положил старые краски в карман и, не поднимая с земли брезентового мешка, отправился в обратный путь, в конце которого он не знал, что его ожидало».

Луна по-прежнему мертвенным светом озаряла долину и скалу, перед которой я стоял. Огненный текст на камне погас, но я помнил каждое слово, только что прочитанное мною. История потрясла меня до глубины души.

Долго стоял я на одном месте с закрытыми глазами, пытаясь подольше сохранить в памяти видение, пока озноб не заставил меня очнуться. Я открыл глаза – скалы, перед которой я только что стоял, не было. Она исчезла. Только высокий сухой ковыль шелестел вокруг от лёгкого ветерка. Мне ничего не оставалось, как покинуть это загадочное место и вернуться домой.

В ту же ночь я сел за компьютер и, не упуская ни малейшей детали, записал прочитанную на камне историю. После завершения работы лишь одна мысль волновала меня: встретился ли молодой художник со своей любимой девушкой, счастливой ли оказалась их встреча. Почему-то с полной уверенностью я могу сказать, что – да, они вновь соединились… Иначе всё оказалось бы напрасным.

А может быть, у его возлюбленной не осталось больше сил терпеть многолетнюю разлуку, и её душа рассталась с телом, обратившись в птицу, которая сделала прощальный круг над головой юноши и исчезла в горячем воздухе? И какой же смысл вложила птица в свои последние слова: «Ищи меня!»? На эти вопросы в тот момент у меня не было ответов. И нет до сих пор…

Далеко-далеко от Земли, в чёрной космической бездне, обитали две Звезды. Он и Она. Их разделяло огромное расстояние. Не отрывая взглядов, они постоянно смотрели друг на друга.

Однажды они одновременно подумали, что не могут обойтись без встречи. Потому что их сердца сияли взаимной любовью.

Они ежесекундно обменивались цветными звёздными лучиками. Были лучики радости от созерцания друг друга. И были лучики печали: они не могут воссоединиться – силы тяготения держали их в плену.

Как-то, измученные своими страданиями и бессилием, звёзды услышали разговор стаи комет, пролетавших мимо. Кометы говорили, что далеко отсюда есть такая планета, под названием Земля, где всё совсем не так, как здесь. На Земле – голубое небо и белые облака, зелёные деревья и яркие цветы, синие моря и снежные горы. Но самое главное – на Земле влюблённые сердца могут легко соединяться. Там нет мощных сил гравитации, которые мешают в космосе.

Вдохновлённые этим рассказом звёзды решили обязательно попасть на Землю.

Они огромным усилием воли прорвали сопротивление сил притяжения других звёзд, сошли со своих орбит и устремились к Земле.

Они летели, с радостью замечая, что расстояние между ними сокращается.

Скоро-скоро они соединятся…

Но когда исполнение их мечты казалось таким близким и возможным – ещё пролететь какое-то мгновение – влюблённые звёзды попали в плотную земную атмосферу.

И как это ни печально, они не могли безболезненно преодолеть сопротивление воздуха и вспыхнули, не долетев до земной поверхности, сгорели от скорости, подстёгиваемой страстным желанием встретиться.

Два человека – Он и Она – стояли под деревом в ночном городе и увидели в небе яркую вспышку. Он сказал:

– Когда звёзды падают, надо загадать желание. И оно исполнится.

– Правда? – спросила Она.

– Так говорят. Я загадываю желание. А ты?

– Я тоже, – сказала Она и опустила взгляд. – А когда оно исполнится?

– Оно уже исполняется.

И Он подхватил её на руки и закружил… Полёт по кругу был радостным для неё. Она просила кружиться с нею ещё и ещё, до бесконечности. И тут случилось чудо – оба медленно стали подниматься вверх, земля уплывала из-под их ног. Они обрели способность легко держаться в воздухе и парить так, как им хотелось. Они взялись за руки и медленно поплыли над ночным городом. Им было хорошо вдвоём, они были счастливы.

Он сказал:

– Это звёзды помогли нам. А сами сгорели.

Она согласно кивнула в ответ и ещё крепче сжала его руки своими руками.

Манеж был расцвечен разноцветными лучами. Прожектора превратили его в неописуемое зрелище. Публика уже расселась по местам, и лишь запоздалые зрители суетливо пробирались к своим рядам. Грянул инструментальный оркестр, и восторг от предвкушения волшебного действия мгновенно охватил публику.

Яркие лучи задвигались, пронизывая пространство от купола цирка до ковра на манеже. Восхищение отразилось на лицах зрителей. Оркестр усилил темп, и из-под занавеса выкатилась странная повозка. В двухколёсную карету с изогнутыми поручнями и спинкой были впряжены две ангорские козы. Свет погас, и лишь один мощный прожектор, выхватив из мрака коз, сделал их ослепительно белыми. В центре манежа кортеж остановился. Чудаковатый клоун взял со дна кареты огромное алое сердце. Он высоко поднял его двумя руками над головой и сказал:

– Сейчас вы увидите сердце влюблённого. Вы знаете, что все люди в основном нормальные, а влюблённый человек – не нормальный. Он больной. У него болит сердце. Оно болит всегда. Оно болит везде. Он идёт по улице, а его сердце болит. Он едет в транспорте, а сердце его источает боль. Он работает на своей работе, а сердце его кровоточит. Он не знает, где укрыться от боли, от страданий. Но он знает, что нигде ему не будет спасения, ни в чём он не найдёт утешения… Кроме глаз своей любимой. Но глаза любимой холодны, ироничны, порой жестоки. Ибо любовь его – безответная. А сейчас я вам покажу источник боли. Смотрите!

Клоун надорвал алое сердце, и оно распалось на две половины. Алый цвет превратился в тёмно-пурпуровый.

– Смотрите! – ещё раз воскликнул клоун.

И перед глазами изумлённых зрителей на месте медленно оседающего сердца возникла большая роза. Лепестки её благоухали нежностью, волшебной силы цвет поражал воображение. Бутон, казалось, трепетал. Но стебли розы… Они были с такими шипами, длинными и острыми, что самые впечатлительные зрители вздрогнули и закрыли глаза.

– Смотрите, от чего страдал человек, – снова воскликнул клоун. – Его сердце постоянно ранили эти шипы. Они терзали ему душу. Но сейчас я покончу с причиной страданий.

Из широкой нелепой штанины клоун извлёк длинный меч и резким движением отсёк бутон от стебля. Он успел подхватить падающий цветок одной рукой, а другой схватил стебель с шипами и подбросил его вверх. Луч прожектора полоснул по нему красным светом, и стебель исчез.

Клоун же поднял поникшие половинки сердца, вложил в них безопасную розу и большой иглой сшил место разрыва. Он снова высоко поднял сердце над головой и провозгласил:

– Теперь это сердце больше не принесёт боли влюблённому. Радуйтесь за него! Он обрёл счастье. С этой минуты его любовь не станет безответной.

Зал утонул в аплодисментах. Арена сверкала всеми красками и цветами. Огни неистовствовали. Музыка заполнила всё пространство от манежа до купола. А лучи прожекторов исполняли на своём языке восхитительный танец обретения любви.

Вы, конечно, читали в раннем детстве сказку о Колобке. Помните, как ему здорово не повезло. Коварная лисица заманила его ласковыми речами к себе на нос и проглотила.

Долго после того трагического случая старуха не пекла ни калачей, ни пирогов, ни колобков. В Советском Союзе, где жили старик со старухой, грянул дикий политический и экономический кризис, полки в магазинах опустели, продукты выдавали по талонам. Муку – тоже.

А потом Советский Союз распался, цены на всё так взлетели, что бедным старикам стало не до изощрений. Детей у них не было, пенсия маленькая, помогать некому.

Тут праздник большой подоспел. Как не отметить. Дед уже стал жаловаться – у всех людей праздники, а у них в избушке тараканы с усами по столу расхаживают, смотрят укоризненно: почему крошек нет для их пропитания. Дед ультиматум выставил старухе: не испечёшь Колобка, уйду к другой, которая Колобка испечёт.

Старуха губы обиженно поджала, пакетики бумажные и целлофановые все перетрясла, по их складкам помела-поскребла, набрала полторы горсти муки. Тесто замесила, приставила его. Когда поспело оно, вылепила Колобка и засунула в печь.

Выпекся Колобок – лучше прежнего. Дед ходит, руки – в боки, нарадоваться на Колобка не может. Аппетит нагуливает. Не терпится ему быстрее кусочек отведать. А старуха твёрдость проявляет: всё должно быть честь по чести – надо Колобку простыть. Выставила старуха Колобка на блюдечке на подоконник. И стали старики ждать. Уселись за стол и подпёрли ладонями головы, рассуждая вслух о печальной судьбе первого Колобка.

Новый же Колобок всё это выслушал, полежал-полежал на блюдечке, скучно ему стало – порезвиться бы сейчас вволю. Он взял и спрыгнул с подоконника. По мягкой траве-мураве выбрался на тропинку и пошёл-покатился себе вперёд, навстречу приключениям.

И приключения не заставили себя ждать. Колобок, естественно, знал о печальной участи своего старшего братца, но резво и бесстрашно катился по тропинке.

Вдруг лохматая громадина преградила ему путь и зарычала страшным голосом:

– Ба, ещё один Колобок катится, ну, на сей раз ты от меня не уйдёшь.

Колобок вспомнил про старшего братца: «А почему сразу Медведь, а не зайчик? А потому, что время другое – демократическое, всё перевернулось».

У Колобка сразу включился инстинкт самосохранения. Он не стал вступать с Медведем в полемику, а шустренько подпрыгнул – высоко подпрыгнул – и в сторону. Пока Медведь разворачивался и протирал глаза от изумления, Колобка и след простыл.

Не успел Колобок оправиться от волнения, как громада, чуть меньше первой, снова преградила ему путь.

«Волк», – догадался Колобок.

– Наконец-то повезло, – взревел Волк и открыл было рот, чтобы Колобка проглотить, но тот опять подпрыгнул – и в сторону. Пока Волк рот закрывал, мальца и след простыл.

Зайчику, который хотел полакомиться свежей стряпнёй, тоже не повезло. Колобок и от него ускользнул.

Катится Колобок по тропинке, весёлый-превесёлый, и песенку распевает во всё горло:

– От Медведя я ушёл?

И припевает:

– Я ушёл!

– От Волчищи я ушёл?

– Я ушёл.

– От Косого я ушёл?

– Я ушёл!

Катится себе, катится и вдруг слышит ласковый голос:

– И кто это так чудесно песенку поёт? Я уже и не надеялась услышать настоящее искусство. Вокруг – одна попса, да бесталанные солисты и хриплые группы о разной чепухе пошлыми голосами пытаются петь. Глупая же молодёжь по ним с ума сходит… А тут такой хрустальный голосок. Кто же это так поёт-распевает, моё сердечко ласкает?

Колобок возгордился, ещё больше округлился, подпрыгнул над тропинкой и воскликнул:

– Это я пою, румяный Колобок!

Лисичка ещё ласковее заговорила:

– Стара я стала, на слух ослабла, не сядешь ли ты мне на носик, не споёшь ли на ушко снова свою песенку.

– Нет, уважаемая Лиса-краса, не сяду на твой носик, не спою на ушко. Что-то внутри меня противится, видимо, инстинкт самосохранения меня от такого шага предостерегает.

Лиса состроила печальную мордочку. А сама подумала про себя: «Конечно, времена изменились. Сколько водички утекло с того дня, когда мне удалось запросто обмануть первого Колобка. Хитрее надо действовать».

– Слушай, Колобок, а куда ты спешишь, куда катишься?

– Я качусь мир посмотреть, себя показать.

– А не хочешь, дружок– Колобок, со мной мир посмотреть?

– Нет, не хочу, ты меня съешь.

– Да как ты мог подумать? Я же гуманная Лиса. Я тебе ничего дурного не предложу, ничего плохого с тобой не сделаю.

– А чем ты докажешь?

– А тут и доказывать ничего не надо. Неужели ты не видишь мои глаза – это же сама кротость, сама доброта.

– Да, глаза у тебя красивые.

– Ну вот, у меня и душа такая же.

– А как мне в душу заглянуть?

– А не надо заглядывать. Ты меня послушай. У меня в собственности есть очень хорошее кафе. Я готовлю там жареных курочек, чахохбили, прелестные котлетки по-киевски, окорока тушёные, шашлыки-объедения. Много посетителей каждый день бывает. Я тебя приглашаю стать моим компаньоном. Ты будешь гостей развлекать, сказки и истории им занимательные рассказывать. А то у меня руки до всего не доходят, а посетителей развлекать надо. Зарабатывать неплохо будешь. «Зеленью» платить буду, «капустой».

Колобок удивлённо спросил:

– А что за капуста? С огорода? Мне такой не надо.

Лиса снисходительно ухмыльнулась:

– Глупенький, это же доллары.

Колобок подумал-подумал и согласился:

– А почему бы и нет?

И покатился Колобок следом за пушистым лисьим хвостом. Тот ему дорожку разметает, а Колобок следом бежит-подскакивает и песенку распевает:

Вскоре перед ними открылась большая светлая поляна. На ней резной домик, всеми красками радуги раскрашенный. На крыше – петушки-флюгера крутятся. Ставни резные окна украшают. Над дверью старорусским шрифтом выведено: «Добро пожаловать!».

– А вот и наше кафе, – заворковала кумушка. – Вкатывайся внутрь – гостем, то бишь хозяином будешь.

Колобок вкатился по расписным ступеням крыльца в домик. Лиса дверь на щеколду закрыла.

– Садись за столик, я тебя сейчас угощу.

Посадила Колобка на столик.

– Подожди секундочку, я салфетку принесу.

Колобок сидит на столе, кругом смотрит, налюбоваться на интерьер не может.

– Как же здорово мне повезло, что Лиса меня на работу взяла.

А тут и Лисица грациозно подходит, хвост у неё выше головы распушён. В руках салфетка.

– Ну а теперь побеседуем.

И подходит близко к столику, голову свою лукавую на край кладёт.

– Хорошо, что ты согласился. Мы с тобой так заживём! У нас теперь от клиентов отбою не будет. Мы с тобой миллионерами станем.

А сама всё ближе и ближе голову к Колобку подвигает.

– У нас шестисотые мерседесы будут, особняки на Багамах.

А головку всё ближе и ближе подвигает:

– Счета валютные в швейцарских банках откроем. Как сыры в масле будем кататься.

Колобок от сладких речей и блаженства глаза закрыл. Цветные картинки красивой жизни перед его глазами нарисовались.

Тут кумушка свой рот грациозно раскрыла, раз-два – и не…

и не стало…

и не стало больше Колобка.

Мораль: времена меняются – нравы остаются, а уроки прошлого – не впрок.

Три русских поросёнка прочитали известную английскую сказку о своих английских братцах. Она им очень понравилась. И они тоже решили построить себе домики.

Хрю-хрю построил свой домик из соломы. Хрю-хрю был очень ленивый. И всё делал быстро и без усилий. Потому и домик у него получился соломенный.

Хрю-хря построил домик из веточек. Он торопился, хотел поиграть на поляне с жуками-носорогами (ему нравилось, как они щекотали его пятачок своими рогами, и от этого страшно смеялся). Потому и домик у него получился тоже не прочный.

А Хрю-хри построил себе домик из красного кирпича. И крышу накрыл красным шифером. Хрю-хри был трудолюбивый и все дела делал основательно. Потому и домик у него получился красивый и прочный.

Построили они домики и стали в них жить. А тут, как назло, пришёл голодный Рыжий волк и чуть не съел Хрю-хрю и Хрю-хря. Домики их разрушил, пришлось бедняжкам просить убежища у Хрю-хри. Тот, конечно, и сам испугался, впустил братцев, а дверь задвинул на большую задвижку. Волк и дул на дом изо всех сил, и дверь когтями царапал, и ставни зубами грыз, и с разбегу бросался на стены – домик выдержал волчий натиск.

– Ну, ладно, – рассердился Рыжий волк, – с вами я ещё разберусь.

И ушёл восвояси. С этого-то и начинаются события…

Пока Волк тащился к своему жилищу, в лес подоспел гонец – Заяц Косой – с депешей. Лесные жители собрались на поляне, и Дятлу, как главному редактору газеты, лесной мэр поручил зачитать Указ Президента Льва.

Новый указ гласил, что теперь все звери должны жить по-новому. То есть в условиях полной свободы и полной демократии. Что это значило, в указе не говорилось.

Ночью, пока поросята спали, началась приватизация. Накануне вечером Рыжий волк вовремя подсуетился и получил назначение на должность главного начальника по приватизации.

Утром он подослал своего уполномоченного Шакала в красный кирпичный домик. А после его беседы с поросятами выяснилось, что Хрю-хрю и Хрю-хря стали бомжами – домиков-то у них теперь не было, их Волк разрушил.

– Что же нам делать дальше? – грустно спросили они друг у друга.

– А чего огорчаться, – весело сказал Хрю-хри, – вам надо построить себе новые жилища и очень прочные.

– Верно, – согласились поросята.

Они весело пошагали в лес, чтобы подыскать стройматериалы для своих домиков. Но не тут-то было. На опушке они увидели табличку с надписью «Частная собственность», а два шакала-охранника показали им острые зубы и зарычали:

– Это принадлежит Рыжему волку.

– И когда он только успел? – удивился Хрю-Хрю.

– Поменьше спать надо, – поучительно сказал один из шакалов.

А другой посоветовал:

– Шагайте-ка к Рыжему волку, пока не поздно, может, он вам что-нибудь и посулит.

Поросята ещё не научились огорчаться от бюрократических увёрток и последовали совету шакала. Они наперегонки помчались к логову Волка, напевая весёлые песенки. Однако Рыжий волк встретил их отнюдь не дружелюбно. Он помнил свою неудачу с поросятами и сухо спросил:

– Чего изволите?

Поросята, переминаясь с ножки на ножку, залепетали:

– Нам бы несколько брёвнышек…

– Чтобы домики построить.

– Чтобы жить было хорошо…

– И в безопасности.

Волк снисходительно взглянул на них сверху вниз и сказал:

– А не много ли вам хочется?

– А разве по одному домику – это много? – спросили они разом.

– Смотря для кого. Для кого-то, может, и всего-навсего один домик – очень много.

Поросята растерялись:

– А как же демократия?

– А как же равные права для всех?

– А как же приватизация?

Рыжий волк недовольно сощурил глаза и сурово сказал:

– Приватизацию вы проспали. Рано в постели улеглись. Приватизация всю ночь проходила.

Поросята огорчились и жалобно захрюкали:

– А что же нам теперь делать?

– А что делать? – как бы размышляя, сказал Волк. – Что хотите, то и делайте. Вы теперь свободны в выборе. Можете покинуть лес и идти жить в поле или в деревню к людям. Но учтите, люди очень любят жареных молоденьких поросят, – и при этом ухмыльнулся, словно подумал: «А кто-то очень любит их и в сыром виде» и продолжил, – я, конечно, понимаю ваше трудное положение и готов помочь вам. Но только советом. Слушайте. В результате приватизации я получил кое-какие акции на право собственности. Так что можете купить у меня акцию. А уж потом мы поговорим, сколько вам нужно деревьев для постройки домиков.

– А сколько стоит эта… – спросил Хрю-хрю.

– Акция? – продолжил Хрю-хря.

– Но у нас же совсем нет денег, – сказал Хрю-хрю.

– Ни одной копеечки, – сказал Хрю-хря.

– Это осложняет ваше положение, – сурово сказал Рыжий волк. – Но мы можем что-нибудь придумать. Я имею в виду главный приватизационный совет и, естественно, себя.

– Придумайте, мы вас очень просим, – с надеждой попросили поросята.

– Приходите за ответом завтра, – сказал Волк и отвернулся от поросят.

Они постояли немножко в нерешительности и робко попятились от жилища Волка.

На другой день Рыжий волк сказал:

– За одну акцию вы должны свалить сто сосен. Умеете валить деревья?

– Я – нет, – печально ответил Хрю-хрю.

– И я – нет, – тоже печально ответил Хрю-хря.

– Не умеете – научитесь, – самодовольно сказал Волк, – если, конечно, вам нужны акции.

– Конечно, нужны.

От волчьего логова поросята сразу побежали в лес валить деревья. Их сопровождал шакал. Он показал делянку, наметил деревья для повала и ушёл. Поросята почесали копытцами свои розовые пятачки, хрюкнули и стали подкапывать под корень толстое дерево. Копали-копали, только свои пятачки испачкали и расцарапали, а ничего не добились.

– Нет, не сумеем свалить дерево, – сказал Хрю-хрю.

– Нет, не сумеем, – подтвердил Хрю-хря. – Слабенькие у нас рыльца.

– Не даст нам Рыжий волк акцию.

– Не даст акцию.

– Не построим мы себе домики.

– Нет, не построим.

Подслушал их горестный разговор Колючий ёжик и дал умный совет:

– Вам надо идти на приём к гаранту демократии.

– А кто такой гарант демократии?

– Вы что, необразованные? – удивился Ёжик. – Газету не читаете?

– Нет, не читаем, – признались поросята.

– Сразу видно, – сказал Ёжик. – Гарант демократии – это царь зверей и наш президент – Лев. Идите к нему, он вам поможет.

– Правда? – обрадовались поросята. И побежали к резиденции Льва.

К вечеру прибежали, голодные, усталые. Тут они увидели длиннющую очередь из зверей, птиц, насекомых и спросили:

– А вы что здесь делаете?

– Мы ждём приёма к гаранту демократии.

– И вас так много?

– Сколько проблем, столько и нас. А у иного и по две-три проблемы.

– А мы думали, что мы одни.

– И мы думали, когда шли сюда, что мы одни.

– И сколько же нам ждать?

– Вам – не знаем, а самые первые, кто завтра пойдёт на приём, ждали три недели. Так что время зря не теряйте, занимайте поскорее очередь, а то ещё больше ждать придётся.

Поросята послушались и поплелись искать хвост очереди.

Одна неделя прошла. Вторая. Третья миновала. Поросята отощали на скудной еде – им великодушно разрешили щипать травку в километре от резиденции. Наконец ещё через неделю поросята переступили порог приёмной. Расфуфыренная Лисица-секретарша своими томными глазками посмотрела сквозь поросят и изволила спросить:

– С чем пришли? Да пошустрее излагайте просьбу, времени в обрез, а вас много.

– Волк акции не даёт…

– А деревья мы валить не умеем, – наперебой заговорили поросята.

– Вы толком говорите, – сквозь верхнюю губу процедила Лисица.

Испуганные поросята постарались толково рассказать о своих горестях. Лисица записала их имена в толстый позолоченный фолиант и посоветовала:

– Значит, у вашего третьего братца есть домик? Так что же вы расстраиваетесь по пустякам? Уговорите его продать свою недвижимость, а на вырученные денежки втроём купите у Волка акции. На акции получите отличную древесину, затеете стройку, и будет у каждого из вас экологически чистый домик. Понятно?

– Понятно, – сказали поросята.

– Понятно, так идите, – проводила их Лисица. – Следующий! Да пошустрее, времени в обрез, а вас много!

Вернулись поросята в свой лес. Умолили-упросили братца Хрю-хри продать домик.

– Если ты нас не выручишь, мы погибнем. Нам негде будет укрыться в непогоду. А зимой мы совсем замёрзнем.

И заплакали.

Хрю-хри сжалился над ними, у него было доброе сердце. Покупателей нашлось много, так что на другой же день домик был продан. А хитрый Рыжий волк, прослышав, что у поросят уже появились денежки, сам принёс акции. Выдал каждому по три штуки и сказал:

– Этого вам хватит на большие и просторные дома. Только древесину для стройки вам самим придётся заготавливать. Или нанимать кого-то. Я знаю, лучшие заготовители леса – бобры. К ним обратитесь.

Нашли поросята бобров, попросили их заготовить брёвна. Бобры – себе на уме – заломили такую плату за работу, что хвостики у поросят колечками скрутились.

– У нас нет таких денег и не было никогда.

– Как хотите, хозяин – барин. Не хотите платить, не будет у вас древесины.

И ушли.

Поросята – к Волку:

– Ты нас обманул.

Волк в ответ:

– Я вас обманул? Да я самый-самый честный Рыжий волк в нашем лесу. Да что там в лесу. Во всём мире! Как вы смеете клеветать на меня – обманул. Другой вам и одной акции не дал бы. За клевету вы мне ещё ответите.

Он кликнул шакалов-полицейских. Те не замедлили явиться.

– В чём дело, уважаемые? – обратились полицейские к поросятам.

– Разберитесь с ними! – приказал Волк и удалился.

Два шакала-полицейских, особо не церемонясь, погнали перепуганных поросят в участок. Составили протокол.

– Так, у вас даже жилья нет? И вы нигде не прописаны, то есть не зарегистрированы? Ну и делишки, однако. Придётся вас за нарушение режима регистрации и за клевету привлечь к ответу. А за два тяжких преступления вам светит высшая мера наказания.

Посадили поросят за решётку. После этого никто их в лесу никогда и не видел.

А красивый кирпичный домик Хрю-хри стал загородной дачей Лисицы-секретарши. Она там во время отпуска кур разводит да жарит их на гриле. В гостях частенько у неё бывает Рыжий волк с верными шакалами.

На днях ожидается приезд самого гаранта демократии.

Говорят, что угощение на этот раз готовится отменное – не какие-то там мелкие курочки, поросят запечённых подадут на стол…

Мораль: наивные поросята даже в начале XXI века остались наивными, а шакалы – шакалами.

В одной школе для животных и зверей был класс, в котором учились телята. И у их классной руководительницы было не совсем удачное, на взгляд школяров-телят, имя-отчество – Матильда Модестовна. Поэтому для удобства при общении между собой они насмешливо называли учительницу собачьей кличкой Му-Му. Был весенний день. Му-Му. открыла дверь кабинета литературы и сообщила:

– Через пять минут у нас будет гость.

– А кто?

– К вам придёт юрист. Будем говорить о профессиях.

Тёлочки загримасничали, одни состроили умные мордашки, другие сотворили кокетливые глазки. Приготовились произвести впечатление.

Юрист, к сожалению, оказался совсем не молодым и не совсем импозантным быком. Он извлёк из портфеля адвокатскую мантию, чёрный квадрат, водрузил одеяние на себя и преобразился.

– Здравствуйте, дети!

– Здравствуйте!

Одна ученица возразила:

– Мы не дети.

Другая со смехом добавила:

– Мы очень маленькие будущие юристы.

Чёрный квадрат сделал полупоклон, поправил мантию и сказал:

– Поднимите копыта, кто хочет заниматься юриспруденцией?

Больше половины класса вскинули вверх левые копыта.

– Очень хорошо. Да не совсем. Вы знаете, что юриспруденция очень ответственное, отнюдь не лёгкое и не совсем денежное дело. Юристами хотят стать многие, не представляя при этом, что это такое. Юридических институтов и факультетов сейчас море. И работу со свежим дипломом найти трудно. А большие деньги платят только очень опытным и очень умным. Я не себя имею в виду.

Копыта опустились. Над партами осталось всего одно.

– Вот видите, как скоропостижно вы поменяли мнение. Значит, мнение ваше не вызрело. С тобой же мы поговорим отдельно.

Юрист присел на краешек парты к тому, кто копыто не опустил, а перед тем ещё раз обратился ко всем:

– Главное, определить свои ориентиры и приоритеты. Нравственные, моральные, профессиональные, то есть жизненные. Настоящие. А не мнимые и не фальшивые. Не те, что вам агрессивно навязывают изо дня в день по телеканалам. А те, что кладом зарыты в книгах, умных и добрых книгах. Найдите, отройте эти клады. Поверьте, вы будете счастливы.

– А как отличить ориентиры настоящие от фальшивых? – спросила один телёнок.

– Ха-ха-ха. О чём вы, уважаемый? Какие ориентиры? Какая нравственность? Что это такое? Где вы их отыскали? – каскадом вопросов разразилось нечто чёрное, толстое, с запахом кожи. Взявшись неведомо откуда, оно прыгало на жиденьких ножках и скрипучим голосом вело свою проповедь.

Десятки таких же пухлых чернявых на жиденьких ножках разом заполонили классную комнату. Внезапно все ученики увидели, что это были толстые кошельки, но по-настоящему живые. Они резво бегали по рядам, заскакивали на парты, смрадно дышали запахом кожи в лица телят, взвизгивая при этом:

– Видите, как мы сыты, как похвально сыты. И вы будете как мы. Идите с нами. Что в этой жизни надо? Тугой кошелёк и больше ничего. Кошелёк – двигатель прогресса. Кошелёк – смысл жизни. Кошелёк – золотой ключик от всех дверей.

– Даже от дверей институтов?

– Ой, святая наивность. Умру со смеху! Конечно! Перед ним все двери нараспашку.

– А как же экзамены во время сессий? Не кошелёк знания даёт, а преподаватели.

– Опять святая наивность. Кошелёк и зачёты поставит, и экзамены сдаст. Мало того, диплом напишет.

– А потом работу найдёт?

– И работу найдёт.

– А потом с работы работодатель и вытурит при первом же случае? Увидит, что знаний ноль, навыков – ноль с половинкой – и о’кей!

– Послушайте, откуда взялись эти жирные самодовольные создания? Может, спросим у них?

– Так они тебе всё расскажут. Это криминальные кошельки.

– Деньги, говорят, не пахнут.

– Пахнут, и ещё как, – вмешался в дискуссию юрист. Он не ожидал нашествия таких наглецов, но разом опомнился. – Послушайте, я расскажу любопытную историю. Когда-то в стране было множество кошельков, портмоне и просто карманов, в которых водились деньги. Не ахти какие длинные рубли, но сносное существование своим владельцам они обеспечивали. Собственники кошельков ходили в магазины, покупали вещи и продукты, посещали театры и концертные залы, смотрели кинофильмы, ездили отдыхать на курорты и в санатории. В общем, худо-бедно жили-поживали, добра потихоньку наживали, детей растили. От голода никто не умирал, нищих и беспризорных не было.

В один не очень прекрасный день самые толстые кошельки устроили зловещий заговор. Под покровом ночи они сколотили мобильные ударные группы, и, пока все тощие кошельки, портмоне и карманы спали, боевики их обчистили. Разжиревшие же от денег заговорщики вмиг наняли пиарщиков, полит-технологов, журналистов, устроили выборы, дабы законодательно закрепить свои ночные действия. После выборов, несомненно самых «демократичных» в мире, жирные кошельки стали легитимными депутатами, завели себе министерские, директорские и прочие портфели, создали депутатские группы, группы поддержки, сколотили именные партии, купили себе карманные газеты, журналы, телевизионные каналы, настроили в родном отечестве коттеджи, а за границей приобрели недвижимость и открыли тайные счета в оффшорных банках. Сочинили и приняли новые правила устройства общества и поведения в нём. Надо сказать, удалось это им блестяще. Никто и опомниться не успел. А когда опомнились, было уже поздно. Таких стали обзывать экстремистами, и против них приняли указ. Жирный кошелёк теперь хочет стать властителем дум и символом желаний для всех жителей.

– Я тоже был бы не прочь подружиться с жирным и толстым кошельком, – сказал один ученик.

– У них наверняка очень интересная и содержательная жизнь.

Заворожённые выпускники напрочь потеряли интерес к профессиям. Их внимание было приковано к импозантным кошелькам. Му-Му утратила контроль над классом, с закрытыми глазами сидела на своём стуле, обиженно поджав сухие губы, которые шептали: «Мы одиннадцать лет сеяли в ваши телячьи души семена разумного, доброго, вечного, а вы слушаете непонятно что».

– А что кошельки едят, что читают, чем занимаются?

– Едят они не траву, едят они деньги – бумажные и металлические.

– А читают только надписи на зелёных купюрах и только по-английски. Русский язык они терпеть не могут.

– Так они не патриоты?

– Какие патриоты? Наоборот…

Вдруг один телёнок стряхнул с себя наваждение и крикнул на весь класс:

– Держите их! Это жулики!!! Особо опасные жулики. Они ограбили всю страну. А теперь они грабят наши души и даже покусились на наши тела! Вы посмотрите, они же сделаны из телячьей кожи.

И тут, в один миг, все жирные кошельки исчезли. Так же внезапно, как и появились. Му-Му с облегчением вздохнула:

– Фу, какие неприятные твари… Деньги, конечно, многое значат, многое решают, но не всё. За деньги не купишь искреннюю дружбу и настоящую любовь, не купишь доброту, честность, правду. Изобилие денег, страсть заиметь их много и любыми средствами множат зло, опустошают души. А теперь давайте всё-таки честно поговорим с нашим гостем о настоящих профессиях.

Временно забытый, юрист заскучал было, но тотчас встрепенулся и продолжил свой рассказ.

За деревенским складом гора бумажных мешков с минеральными удобрениями с весны лежала. Воробей попробовал удобрение на вкус, но чуть не умер. Хорошо, лужа рядом была, прополоскал он горло, прочистил желудок, отлежался в тени на траве и решил в город податься. Доносились и до его деревни слухи, что жизнь уж больно проста в городе. В парках (это что-то вроде лесов) валяются бублики с маком, булочки с повидлом. А ещё есть там большие железные ящики: в них не только хлебные крошки – всё что угодно можно найти. Так что прокормиться в городе – пара пустяков.

Сказано – сделано. На одном из поездов добрался воробей с семейством до столицы. На Казанском вокзале выпорхнули они из вагонной перемычки. Гул ошеломил птичек. Они забились под платформу и там просидели до ночи. Уже людские ноги перестали ходить по платформе, шум утих.

Тут воробей увидел неподалёку от себя кусочек хлеба. Он повертел головой по сторонам и, не увидев никакой опасности, подлетел к хлебу: детишки уже давно просили поесть, и у него самого с женой урчало в желудках, а этой порции всем хватило бы.

Но не успел он схватить корочку, как перед ним возник тощий взъерошенный воробей:

– Не твоё!

Сельский воробей оторопел.

– Ты откуда взялся? – грозно спросил тощий.

– Из Горьковской области, – простодушно ответил сельский.

– Вижу, что из области. К нам зачем притащился, да ещё с выводком?

– Я слышал, что в городе…

– Мало ли что ты слышал в деревне, проваливай отсюда, пока цел. Считаю до трёх.

– Ну, это мы посмотрим, кто проваливай, – разозлился воробей. Видимо, смелости ему придал голод. Правда, в деревне ему никогда не приходилось драться, и сам он был прирождённым пацифистом, хотя не знал об этом. Он нахохлил перья, глаза его заблестели. От красной неоновой рекламы они блестели весьма устрашающе. Тощий вспорхнул и убрался.

– Я думала, конец, – прощебетала жена. – И зачем только сюда приволок нас. Как-нибудь бы и на селе приспособились. На свиноферму переселились бы…

– Молчи, – оборвал воробей, у него ещё не прошёл приступ злости, – свиноферму давно развалили.

– А вдруг он сейчас приведёт своих дружков, что тогда? Ты не о себе думай, ты о нас подумай, у тебя еще троё.

– Ладно, – поостыл воробей, – полетели куда-нибудь.

И не тронув хлебной корочки, они вспорхнули с освещённого места и перелетели под дерево, где было темно и безопасно.

Первая ночь была голодной. Детишки несколько раз просыпались – жалобно просили есть. Мама вталкивала в их раскрытые клювики жёваные комочки листьев, воробьята засыпали.

А наутро воробей решил действовать. Только в чём должна заключаться его деятельность, он ещё не представлял. Он перелетел с Казанского вокзала на Ленинградский, потом на Ярославский. Многолюдье ему стало нравиться: приятно кружилась голова. Ощущение было такое, словно он наклевался семян конопли. Как-то по глупости, ещё в юности, его уговорили воробьи-оторвы попробовать таких зерён и остатки браги, которую деревенские бабки выливали в канаву. После этой дегустации воробей чуть не умер: он не мог пошевелить ни крыльями, ни лапками, еле-еле его отходили. И тогда он понял, что наркотики и алкоголь – это смерть.

Пристрастие к ним сельские воробьи категорически осуждали. Философия их была такова: в каждом воробье есть фитилёк жизни; пока клюёшь пшеницу или просо, фитиль не горит сам по себе, а чуть только начнёшь употреблять наркотики или алкоголь, будет сгорать сам фитилёк, а вместе с ним сгорит и воробьиная жизнь. И всё – конец!

Воробей думал об этом, сидя на крыше зелёного киоска. Вдруг к нему опустился некий городской воробей.

– Что, попал в переделку? – дружелюбно спросил тот.

– А как ты узнал? – простодушно ответил сельский.

– Не трудно заметить. Ты с периферии?

– Я из Горьковской области.

– Сразу видно. Сюда прилетел, чтобы жить? Трудно это. Послушай, что скажу.

– Есть хочу, со вчерашнего утра в клюве ни крошки.

– Полетим со мной, я тебя угощу.

– Спасибо тебе, добрый друг.

Они залетели за какую-то пристройку, там городской указал на кучку варёного риса из пирожка:

– Ешь.

– Мне бы надо и детишкам, и жене отнести.

– У тебя с собой ещё и жена, и дети? Приведём их сюда. Помогать надо друг другу. Я тоже когда-то прилетел в столицу из пригорода. Хотя, по правде сказать, в пригороде лучше было. Но тут привык и уже не хочется улетать обратно. Да и мнение какое там обо мне может сложиться?

– А как же мне теперь быть?

– Прожить здесь действительно легче. Еды валяется везде много, – начал рассказывать городской. – Но дело в том, что тебе не позволят брать еду в любом месте. Вся Москва поделена на зоны питания. И каждая группа воробьев живёт и питается строго в определённой зоне. Летать можно везде, а вот если проголодаешься… Воробьи жестоко расправляются с теми, кто захочет схватить чужую крошку. Так что прежде всего тебе нужно найти группу, которая согласилась бы принять тебя. Это нелегко. Знаешь, сколько в Москве воробьёв, которые не принадлежат ни к одной группе? Они промышляют воровством, летают по десятку и воруют где-нибудь на людных местах, около скамеек, где люди сидят. Их называем попрошайками или без регистрации. Это самые нахальные воробьи: они даже у голубей отбирают кусочки хлеба. Голуби – добродушные птицы, а этот нахал подлетит, выхватит из-под самого носа и улетит. Мы ведём с ними борьбу, но что толку. Их прибывает с каждым днём. Так что твоя участь могла бы быть точно такой же. Но я попробую поговорить со своим Главным: скажу – родственник. Может, удастся тебя пристроить.

На другой день городской воробей отыскал на Ярославском вокзале простодушного. Он принёс большую корку хлеба, чтобы накормить детишек.

– Ну что? – с нетерпением спросил простодушный, – есть новости?

– Есть. Главный просит сегодня подлететь к нему, он тебя посмотрит. Держись храбрее. Он это любит.

– Возьмёте меня в свою группу?

– На сто процентов не гарантирую. Но шансы есть. Я рассказал о тебе. Он пригласил, может, понравишься.

Жена попросила:

– Долго не задерживайся. Мы будем ждать и волноваться.

Пока летели к месту встречи, простодушный выслушал вот что:

– Главный, – рассказывал новый знакомый, – субъект немного странный, как, в общем, все Главные. Его надо в любой миг угадывать. Чуть прогадаешь, попадёшь в немилость или, чего хуже, вызовешь к себе отвращение. А знаешь, чем это грозит? Вмиг изгонит из группы. Мыкайся потом. Мы все стараемся ему угодить. Если, к примеру, левый глаз у него чешется, лучше пережди, никаких идей не предлагай. Или вот – сжатые в кулак лапки – жди разноса за самые лучшие куски пирога, которые ты принёс в общую кучу. Тут тоже не суйся, пережди. Да это целая система тонкостей угадывания – пока всё узнаешь, не один месяц пройдёт. Потому и уходят из группы молодые: не хотят мириться с такой системой или не сумеют выслушать до конца все советы старших, стреляных воробьёв. Но ближе к сути. Сейчас Главный делает ставку на молодежь. Почему? Как-то он пронюхал, что старые воробьи утаивают крошки добычи, прячут в укромных местах, чтобы потом съесть. Короче, воруют. Взбесился Главный. Он тогда ещё в демократию играл, собрал собрание и устроил настоящий разнос подозреваемым. Мол, доверие моё подрываете, и не только моё, а всей группы. Мы молчали, что возразишь. Все ведь так делали, все утаивали, иначе после деления добычи нам перепадали худшие крохи, лучшее шло в фонд встреч. Главный ежедневно устраивал разные приёмы и встречи с другими Главными и всем нам внушалось, что на этих встречах группа не должна ударить лицом в грязь: на стол – самое вкусное. После собрания Главный относится ко всем подозрительно, никому не доверяет, а старых потихоньку при удобном случае выдворяет из группы. Так что у тебя есть шанс попасть в группу. Самое важное: держись на собеседовании естественно, утаи провинциальные привычки и смотри не проговорись, что притащил с собой семью. Он этого не потерпит, и карьера твоя на корню сгниёт. Скажи, холостой и до конца жизни не спутаешь себя семейными узами. Сегодня у нас что? Четверг? Благоприятный день. Лучше всего с ним дела решать по четвергам. А час который? Три? Хорошо: он подремал после обеда, настроение должно быть благодушное. Так что кольцо обручальное сними, зарой здесь в траве. Всё в порядке, держись молодцом!

С этими словами они залетели в дыру под крышей какой-то будки. Простодушный увидел большое гнездо, сооружённое из рваной шляпы и клочков ваты. В середине гнезда, опёршись о крыло, с полузакрытыми глазами возлежал тощий воробей. Что-то знакомое показалось в нём простодушному, но что, он не мог вспомнить. На приветствие воробьёв шеф не ответил и позы не переменил.

– Вот, шеф, – доложил приятель простодушного, – нового кадра привёл.

– Ты как всегда шустр, Шустр, – не без удовольствия скаламбурил шеф.

Шустрый поддержал остроту коротким смешком и подмигнул простодушному, – мол, пока всё в порядке, шеф в настроении.

– Как фамилия? – спросил шеф, не размыкая век.

Простодушный оторопел: в деревне его звали по кличке, к тому же не очень благозвучной.

Шустрый вовремя пришёл на выручку:

– Его фамилия Клювик.

– Ну, такая сентиментальная фамилия нам не подойдет. Будешь не Клювик, будешь Клюст. Так-то солиднее.

Шустрый усиленно замигал. Простодушный замигал вслед:

– Буду.

– Вот это мне нравится, – медленно сказал шеф. – Ну а что ты умеешь делать?

– Умею собирать крошки, тяжёлые куски хлеба могу носить.

– Это все могут, – поморщился шеф. – А отличить бутерброды с кабачковой икрой от бутербродов с лососевой зернистой сможешь?

У себя в деревне простодушный и не слышал таких названий, там в основном воробьи разгребали конские и коровьи лепёшки или подбирали на дорогах просыпанные зёрна.

Шустрый и тут быстро пришёл на помощь:

– Не сомневайтесь, шеф, он же мой двоюродный брат, он всё может так же, как и я. У нас один был дедушка-учитель.

– Дедушка это хорошо, – снова благодушно, с оттенком философичности произнёс шеф. – Ну а знаешь ли ты, Клюст, о том, в какую группу ты хочешь попасть? В самую лучшую в Москве группу ты хочешь попасть. Наш участок – три вокзала – золотой край для воробьёв, можно сказать, Эльдорадо, Клондайк. И работы масса. Ты будешь не только приносить пищу к общему столу. Ты будешь бороться с ворами: их тут тоже масса. Поразвелось без регистрации, одна нервотрепка из-за них. Ну да ладно, утомился я от беседы. Я только что отобедал и не успел как следует отдохнуть. Дай-ка взгляну на тебя, чтобы запомнить, иначе недоразумения возникнут, и улетайте, пусть Шустр тебе объяснит, что к чему. Ясно?

Тут шеф открыл глаза, и они сразу сделались круглыми. Он хлопнул крыльями:

– Да ты, я смотрю, наглец, – зло сказал он.

У простодушного душа в пятки ушла. Он наконец-то узнал в шефе того взъерошенного тощего воробья, который в первый вечер на Казанском вокзале не разрешил ему взять с земли корочку хлеба. Он вспомнил его, но было поздно.

Шустрый тоже сник, не понимая, в чём дело. Он быстро осмотрел шефа, ни одной приметы дурного настроения не заметил: левый глаз не чешется, лапки в кулаки не сжаты.

– Нет, ты злостный наглец, – продолжал бушевать Главный.

– Я же тебя отлично помню. Ты мне угрожал полтора дня назад. А теперь решил провести меня! И как только посмел явиться? А! Это ты, Шустр, устроил? Вон отсюда оба.

Он ещё раз хлопнул крыльями. Влетело полдюжины бойцовых воробьёв.

– Убрать? – вежливо спросил один.

– Изгнать! – коротко приказал Главный. – Из пределов вокзала выдворить. И впредь, если попадутся, жестоко расправиться.

Очутившись на улице и получив по паре лёгких тумаков от конвоиров, изгнанники стали приходить в себя. Один из конвоиров дружески сказал:

– Ты, Шустрый, хороший воробей, добрый. Лети сам отсюда, только больше не попадайся на глаза Главному. А мы скажем, что изгнали вас с позором. Если что, туго будет, дай знать через кого-нибудь, как-нибудь поможем. Летите в парк, в Сокольники, там, может, попроще, деревьев больше, спрятаться можно.

В лесу испокон веков существовал привычный уклад жизни. Каждое животное и каждый зверь занимались своим делом, жили в мире и согласии. Но вот с Запада подул сильный ветер и занёс в лес бациллу демократии. Часть зверей заразилась: «Раз демократия, то вместо Льва-царя надо выбрать нового президента-демократа. На свободных выборах».

Эту идею взяло на своё вооружение либеральное зверьё. Первым делом создали избирательный комитет. А в газетах запестрели слова: «Только демократия доведёт нас до цивилизации». Стали выдвигаться претенденты.

Первой пришла в избирком пустая водочная бутылка. Она давно валялась без дела в лесу. Ей было страшно скучно. В своё время, вращаясь в людском обществе, она многое от людей переняла.

– Я самый достойный кандидат! – воскликнула водочная бутылка. – Всем зверям я буду дарить веселье. Я это умею делать профессионально! Спросите у людей. При мне они забывают о своих горестях и невзгодах. Зарегистрируйте меня.

При этом бутылка умолчала, что очень много бед и трагедий происходит среди людей именно из-за неё. Бутылку зарегистрировали.

Волки подумали, что ни одному из них ни за что не стать президентом – все звери знают их волчью натуру. Поэтому они пришли к глупому ослу, уговорили его выставить свою кандидатуру, наобещав ему с три короба. И тот пришёл в избирком. И осла зарегистрировали.

Блохи также отлично понимали, что никогда блохе президентом не бывать. Но они больше всех хотели получить власть, издать такие законы, чтобы на законных основаниях пить кровь.

Они заключили деловой союз с собакой. Та в своё время прибежала в лес из деревни, одичала, и её приняли в лесное сообщество. Блохи сказали:

– Мы тебя всегда считали своим другом, даже сестрой.

– В наших с тобой жилах течёт одна кровь. А ты немилосердно сшибаешь нас лапами.

– Но вы же ужасно кусаете меня!

– А теперь мы не будем. Потому что ты станешь президентом. А президентов не кусают. Мы будем твоими помощниками, советниками и консультантами. И кусать тебя перестанем, потому что будем кусать других.

Блохи тоже наобещали собаке с три короба, как волки – старому ослу. Собака поверила и зарегистрировалась в избиркоме кандидатом в президенты.

Предвыборная кампания шла бурно. Блохи использовали все средства, в том числе и грязные технологии. В газетах осла называли тупым, и если он станет президентом, то непременно заведёт всех лесных жителей в тупик. Водочную бутылку окрестили профессиональной алкоголичкой и заявили, что она всех споит, если дорвётся до власти, и вся лесная нация вымрет.

Блохи выпустили много пасквильных газет против всех кандидатов. И только одну собаку газеты превозносили до небес. На выборах президентом выбрали собаку. А та передала свои полномочия блохам.

Получив полную власть, блохи стали действовать. Вскоре от их действий все звери стали страшно чесаться. А роптать не смели – всё на законных основаниях. Сами голосовали.

Однажды поздним вечером сказочные герои улеглись спать на своих книжных полках. Они уже видели цветные сны.

Вдруг входная дверь в библиотеку с грохотом слетела с петель и упала на пол. Её вышибла группа налётчиков в масках и с пистолетами в руках. Злодеи ворвались в читальный зал, образовали полукруг и с оружием наизготовку стали приближаться к стеллажам.

– Всем покинуть полки и лечь на пол! Лицом вниз! – скомандовал предводитель. Он отличался высоким ростом, бритой головой и сиплым голосом.

Разбуженные обитатели ничего не соображали. Верзила разозлился, послал в потолок пулю. Посыпалась штукатурка.

– Ой, мне в глаз кольнуло, – запищал кто-то на верхней полке, где лежали советские сказки.

– Прекратить разговорчики! – рыкнул верзила. – Выполнять приказ. Второй раз повторять не буду. Если через минуту на полу никого не будет, изрешечу все полки.

До сказочных героев дошла угроза. Они горохом посыпались с книжных полок. Боясь пошевелиться, лежали в самых разных позах. Кто как упал, так и замер.

Главарь от нетерпения цокал языком, топал ногами, отвешивал увесистые тумаки подельникам.

– Шевелись! Быстро! Живо!

Вскоре весь пол был устлан сказочными героями.

– Так, очень хорошо! – взревел верзила. – Теперь слушать меня! Всем слушать!

Для солидности он взобрался на стул и начал речь:

– Мы появились у вас не случайно. Мы давно присмотрели ваше уютное гнёздышко. Нам не нравится ваш рассадник нравственности. Нам не нравится, что вы сеете в сердцах детей доброе, разумное и вечное, как сказал какой-то добренький поэт. Во-первых, с этого дня – не вечное, не доброе и не разумное. Во-вторых, кто восстанет против нашей идеи, быстро распрощается с жизнью.

Перепуганные обитатели молчали. Голос гангстера в тишине отлетал от стен и занозами вонзался в их головы.

– С этого часа вы должны ожесточать детские души. Будете действовать, как действует телевидение. Кровь, насилие, убийства, пытки! И никаких улыбок, смеха и радости! Где тут Красная Шапочка? Встань и подойди ко мне! Теперь будешь не Красной Шапочкой, а Чёрной Шапкой, наводящей ужас.

Испуганная девочка со слезами на глазах подошла к верзиле, покорно встала рядом.

– Где тут семь гномов? Встать и подойти!

Семь гномов, дрожа от страха, поднялись с пола и подошли к главарю.

– Кто вы? И какие вы? – зарычал гангстер.

– Мы гномики, – чуть слышными голосами пролепетали пленники. – Мы добрые.

– Вашу доброту – на свалку! – взревел главарь. – С этой минуты вы злые. Вы лютые. Вы людоеды. Приказываю вам озвереть! Зверейте прямо на глазах. Раз, два, три! Почему не звереете?

Гномики дрожали как осиновые листочки.

– Скальте хищно ваши зубы! Делайте злые и зверские гримасы! Разозлите Чёрную Шапку, пусть она тоже озвереет, – приказал верзила.

Красная Шапочка залилась слезами. Гномики оцепенели.

– Как так? Не выполняете приказ? – разгневался главарь. Глаза его налились кровью. – Где у вас серые волки, где драные шакалы, где колючие дикобразы? Выползайте сюда! Злите гномов. Разделайтесь с Шапкой.

Вдруг главарь зевнул, обнажив два ряда гнилых зубов. Потянулся и сказал:

– Сколько энергии я потратил, воспитывая вас. Пора подкрепиться. Эй, что у вас тут вкусного? Метайте на стол.

Бандиты полезли на нижние полки.

– Тут еды – завались. Не надо грабить других. До конца жизни хватит. Вот волшебный горшок, он сам кашу варит. Как мы раньше не догадались захватить библиотеку? Вот скатерть-самобранка. Чего изволите, предводитель?

Тот довольно улыбнулся:

– Всё давайте, что я люблю. А вы знаете, что я люблю. И Колобка не забудьте, я давно мечтал отведать Колобка. Особенно такого хитрого. Да, Лису за стол не пускать, чего доброго, опередит меня, сама слопает.

Стол накрыли скатертью-самобранкой. Поставили горшочек, приказали ему варить гречневую кашу с мясом. А волшебную скатерть заставили раздобыть к ужину жареных поросят, уток с яблоками, баранов на вертеле, карасей в сметане, заморские фрукты и овощи.

По библиотеке поплыли немыслимые запахи. У бандитов слюнки потекли. Они как дикие звери набросились на еду. Бедные обитатели, лёжа на полу, только слышали громкое чавканье, фырканье, мурлыканье и потихонечку вздыхали. Тем временем на верхних полках началось незаметное снизу движение. Оказывается, не все послушались грозного приказа.

Русские богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович не послушались, да и не могли они послушаться бандитского приказа – они же богатыри, сколько доблестных подвигов во славу русской земли совершили! Тридцать витязей тоже не стали выполнять приказа. Незнайка из-за упрямства не подчинился. Джинн же, сидя в медной лампе, повиновался только своему хозяину, владельцу лампы.

А за столом разгорался пир. Налётчики от обильной еды изрядно охмелели и хвастались друг перед другом подвигами.

– Теперь вообще будем жить как короли! – кричал главарь.

– Сломим волю этим добрякам. Будут такими же отъявленными головорезами, как мы, будут на нас работать. А кто воспротивится – того в расход. Верно?

– Верно! – подхватили налётчики.

– Да, – зарычал главарь, – слушайте и делайте, что скажу. В целях безопасности найдите верёвки и всех на полу свяжите.

Только Шапку не трогайте. Она сейчас на столе будет перед нами танцевать.

Пленников связали. Красную Шапочку поставили на стол, среди тарелок с едой. Пиршество продолжалось.

На верхних полках шептались богатыри и витязи. Незнайка рыскал по страницам книжек. Что-то искал. Наконец, с облегчением вздохнул, вытащил из одной серый комочек. Он свесился с полки, взял кусочек штукатурки, который попал ему в глаз, и бросил им в Красную Шапочку. Девочка вздрогнула, подняла голову и увидела Незнайку. Тот приложил палец к губам, знаком приказав молчать.

– Что такое? – ворчливо пробормотал сытый главарь. – Кто бросается?

– Шту-шту-ка-тур-ка, – заикаясь произнесла Шапочка и показала камешек.

– А-а-а, – протянул главарь, зевая, – мелочи, не обращай внимания. Давай-ка, Чёрная Шапка, танцуй! Если усну, всем вам хуже будет!

Красная Шапочка умоляюще взглянула на Незнайку, тот сделал жест «приготовься» и бросил ей серый комочек. Девочка подняла одну руку, словно пыталась поправить прядки пушистых волос, и подхватила комочек. Развернула его – это оказалась шапка-невидимка. Она быстренько натянула её на голову и стала невидимой.

– Ба! – удивился главарь, стряхивая сонливость. – А где Чёрная Шапка? Кто её украл? А ну?

Он схватил за грудки первого, кто под руку попался:

– Ты?

– Н-н-не-е, – стал заикаться тот, – не я. Сам дивлюсь, куда делась.

– Врёшь! – наседал главарь. – Ты ближе всех к ней сидел. Куда дел? Дать ему сорок плетей за обман и сорок за воровство.

Подозреваемого повели в угол для показательной порки. А за столом снова провозгласили тост за умелого и умного главаря.

В углу поднялись шум и возня. Виновный сопротивлялся и страшно ругался. Исполнители тоже дико ругались, стаскивая с него штаны.

Шумом воспользовались заговорщики с верхних полок. Русские богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович молодецки спрыгнули на пол со своими палицами. Следом за ними предстали перед ошеломлёнными налётчиками тридцать витязей со щитами и мечами.

Русские богатыри и витязи быстро и надёжно скрутили бандитов, связали им руки, заткнули рты кляпами. Освободили пленников. Те несказанно обрадовались. Гномики от радости лили слёзы ручьями. Красная Шапочка, сняв шапку-невидимку, смеялась и от радости танцевала прямо на столе среди тарелок с угощениями.

– А теперь все за стол, – с широкой улыбкой сказал Илья Муромец. – Отпразднуем нашу победу. Это наша первая значительная победа над злыми силами. А завтра пойдём на телевидение, истребим там гангстеров и насильников и поубавим аппетиты их «крёстным отцам». Чтобы дети наши не боялись по ночам спать и не вздрагивали в своих постельках.

И сказочные герои дружно уселись за стол со скатертью-самобранкой и принялись уписывать за обе щеки приготовленные яства. Вот так пир был – на весь мир!

После того как Иван-богатырь отрубил ненавистному Змею Горынычу три его головы, пошёл он на берег реки, сел и глубоко задумался. Долго думу думал и обратился сам к себе с такими словами:

– Негуманно ты поступил, свет ясный. Исправляй-ка варварский поступок. Горыныч, нечай, тоже Божье творение. Ему тоже жить хотелось. Тебе бы, беспутному, обратить его зло во благо людям.

Задумано – сказано. А сказано – сделано. Три зимы и три лета бродил по лесам-долам деревенский богатырь. Отыскал мёртвую и живую воду. Принёс в бутылочках в деревню. Нашёл в траве на речном берегу останки Змея, спрыснул мёртвой водой, срослись они, спрыснул живой – медленно стал оживать Горыныч. А Иван тем временем лекцию ему вкатил:

– Слушай меня, вражья сила, и повинуйся. Подарил я тебе вторую жизнь. Но не для того, чтобы ты обратно девок наших крал, а чтобы с сего дня службу нашему населению верную нёс. Будешь охранять границы деревенские, врага-неприятеля не пущать. За то обеспечим тебя провиантом, голодать не будешь. А затеешь недоброе, вмиг головушки буйные опять слетят и закопаю их в сыру землю. Согласен аль нет?

Подумал Змей и дал согласие. С тех пор жители покой обрели. Никто на их земли не посягает: ни янычар, ни хазарин, ни басурманин. Девки Змея даже полюбили, в хороводы на праздники для экзотики приглашают. Ребятня по выходным катается на зелёной шершавой спине как на карусели. Верную Горыныч службу несёт. Всё у него чётко получается.

Одна голова кругом глядит, сторожит, две другие в это время спят-отдыхают. Вокруг деревни ходит бодрая голова, окрестности осматривает, тщательно проверяет. И однажды набрёл Змей на путника. Лежит тот в траве, оборванный, с виду голодный, несчастный-разнесчастный.

Пожалел его Змей, взвалил на спину и привёз на заставу. Отскрёб, отмыл грязь, причесал, накормил. И предстал перед ним мужичонка – на вид плюгавенький, в костях жиденький, но себе на уме. Как только присмотрелся, пропагандистские речи завёл. Каждой голове, которая бодрствовала, внушает:

– Вот ты, самая умная, самая толковая, долг свой честно исполняешь, а подружки твои – беспутные. На службе спят, еду себе самую лучшую отбирают, тебе объедки оставляют. Как ты можешь терпеть такое?

И так изо дня в день зудит-подзуживает. Встревожились головы, искоса друг на друга поглядывают: «А может, верно плюгавенький говорит». Друг другу доверять перестали. В открытую, правда, ещё не стали претензии высказывать, но шло дело к тому.

А плюгавенький в усы глумливо ухмыляется, глазки свои хитрые щурит и дальше подзуживает каждую:

– Вот если ты, разлюбезная моя головушка, одна бы на теле осталась, а своих подружек огнём спалила, вот бы для тебя житьё настало.

И вот однажды уснули две головы, как заведено было, а третья тут же растолкала их и с претензиями: так, мол, и так… Провокационными словами плюгавенького так и сыплет.

Перебранка перешла в потасовку. Зубами защёлкали головы, языки пламени пускать друг в друга стали. Не на шутку бой разгорелся. А плюгавенький в сторонке стоит, ухмыляется, радуется. Шум-гам до деревни докатился. Встрепенулся Иван и скорей на заставу. Волосы дыбом встали от жаркого змеева поединка с самим собой. Как гаркнет Иван во всю мощь:

– Ша, Змей Горыныч!

Остановили головы драку, смотрят на Ивана, в себя пришли:

– А рассуди нас, горемык.

И стали наперебой жаловаться Ивану друг на друга.

Удивился Иван:

– Да кто ж вам таких небылиц наплёл?

Те показывают в сторону плюгавого, а того и след простыл.

Иван улыбнулся широко:

– А, проделки известного интригана! Знаю! Прослышал я о нём. Из одной деревни его выгнали за смуту – хотел подчинить жителей, порядки свои навязать и командовать, корысть себе извлекать. Не вышло. И впредь не выйдет, пусть не надеется, а для вас, неразумных, придётся разъяснение провести, мозги ваши прочистить от всякой непотребщины. Да где это видано, чтобы самого себя уничтожать! Не слышали разве никогда про веник? Когда он верёвочкой связан, его богатырь не переломит, а по прутику с ним самый немощный справится. Вот так-то, головушки зелёные!